Око за око Сад Маркиз

— Не дать мне даже один свежий легион! — кричал он, размахивая руками. —Мне, отправляющемуся под крепость, которую Рим не может взять уже семь лет! Аведь они прекрасно понимают, что можно ждать от разложившегося войска, гделегионерами командуют не командиры, а торговцы и продажные женщины! Гдекомандиры понаставили в палатки кроватей, а воины разучились даже маршировать!

— Успокойся, Публий! — пытался смягчить гнев консула семидесятипятилетнийпретор. — Просто отцы-сенаторы помнят, что ты навел порядок в еще более худшейармии под Карфагеном!

Грубое солдатское лицо Эмилиана налилось кровью.

— Если мы не возьмем Нуманцию в ближайшее время — клянусь Марсом, мыпотеряем все! Нас перестанут бояться! На пример испанцев смотрят все их соседи.Ты заметил, как обнаглели их послы? И где — в самом Риме! Что же тогда делаетсяв их землях, где одно только слово «Рим» еще вчера вселяло в сердца неописуемыйужас?! Вот почему я потребовал от отцов-сенаторов дополнительный набор. И чтоже услышал в ответ? «Нам не из кого больше набирать римское войско!» Каково, а?

Резкие морщины у толстых губ делали лицо консула безобразным.

Любому другому претор, оставшийся за главу государства, напомнил бы обуважении к богам, хотя бы ради приличия, как делает это он сам, и к себе. Ноперед ним был приемный внук Сципиона Старшего — победителя Ганнибала, роднойсын триумфатора Эмилия Павла, покорившего Македонию.

Это был один из тех немногих людей, о которых в Риме с восхищением истрахом говорят: «То, что дозволено быку, не дозволено Юпитеру»1.

И претор примирительно ответил:

— Но, Публий, ты должен понять сенат. Откуда взять воинов? Вот уженесколько месяцев нам почти некем пополнять легионы. Кому, как не тебе знать,до чего быстро редеют они в боях! Раньше это делалось за счет крестьян. Атеперь — где они? Почти все здесь, в Риме, питаются на подачки, живут рядом спомойками. Как городской претор, я готов засвидетельствовать, сколько ихежедневно приходит в Рим, лишая тем самым армию новых воинов...2

— Зачем объяснять мне все это? — поморщился консул.— Ты знаешь, что яорганизовал кружок. Вот уже несколько лет мы бьемся над тем, как вернуть нашейармии  былую силу. Ясно, что нужна аграрная реформа. Но какая? Попробуй, ущемиинтересы патрициев!.. Мы пока не пришли к общему мнению.

— А тем временем Риму все труднее защищаться от внешних врагов и держатьв узде миллионы рабов в самой Италии!— подхватил претор. — Стоит ли после этогообижаться отказу?

— Но моему коллеге консулу Флакку сенат дал все, что он затребовал. И далбы больше, попроси он еще — я ведь видел это по лицам отцов-сенаторов!

— Фульвий Флакк отправляется в Сицилию! — напомнил претор. — Надоположить конец царству рабов, возникшему под самым носом Рима! Подуматьстрашно: взбунтовавшаяся чернь перебила своих господ, захватила почти всекрупные города острова, провозгласила раба по имени Евн своим базилевсом,назвала себя «Новосирийским царством» и двухсоттысячным войском подступила кМессане! К самой границе Италии!

— Рабы останутся рабами, будь их хоть миллион! — отрезал Эмилиан. — Да,они разбили несколько небольших отрядов наших преторов. Но как только до нихдойдет весть, что в Сицилии высадилась консульская армия, помяни мое слово —они разбегутся, как стая зайцев при виде волка!

— Может, вместо осторожного Фульвия Флакка в Сицилию следовало быотправиться тебе? Ведь у тебя такое громкое имя, что оно одно наводит ужас нацелые народы!

— Орел не ловит мух! — перебил претора Эмилиан. — С рабами справитесь безменя. Мне хватит дел и под Нуманцией. Нужно окружить ее двойной линиейукреплений, заново обучить солдат военному делу, навести порядок и мечом илиголодом заставить эту крепость сдаться на милость победителя. А наша милостьбудет обычной: город разрушить, остатки населения продать в рабство!

— Иначе нельзя! — кивнул претор. — И так уже Рим становится похожим натунику3 жалкого раба! Не успеваем залатать однудыру, как тут же появляется другая. Не Нуманция — так Сицилия, не Македония —так Греция! Успокоим Сирию — поднимется Египет, утихомирим Египет — сноваподнимет голову Сирия!

— Боги совсем забыли, что жертвоприношения Рима были всегда самымищедрыми и желанными им! — нахмурился Эмилиан.

— Боги помнят об этом! — торопливо возразил претор, с суеверной опаскойкосясь в сторону статуй. — И потому Египет и Сирия больше не опасны нам! АнтиохСидет, базилевс сирийский, правда, разрушил без нашего ведома Иерусалим, нодальше этого не пошел. А Птолемей Фискон не знает, как ему разделить трон сосвоими единокровными женами!1 До других ли ему границ, когда самоговот-вот выгонит из страны Клеопатра Старшая?

— Выгонит — заставим принять! И на троне и, если потребуется, на ложе!Этот оплывший жиром любитель наслаждений полезнее нам, чем деятельныйправитель. Страшнее то, что скоро и Риму будет не до других границ! —нахмурился Эмилиан. — А нам так нужны новые провинции. Вместо того, чтобы ехатьпод Нуманцию, с каким наслаждением я бы повел сейчас армию...

— В Иудею?

— Меня не интересуют развалины! Мои глаза пресыщены ими. Подождем, покаевреи отстроят Иерусалим и набьют его храмы золотой посудой!

—Тогда... вПарфию?

Консулвздохнул:

— Парфия пока нам не по зубам.

— Значит, Понт?

— Понтийское царство с его энергичным царем Митридатом нам выгоднее покаиспользовать как союзника. Пока, — повторил Эмилиан. — Но, клянусь Марсом, этоуже горячее!

— Малая Азия!

— Жарко, совсем жарко!

— Пергам?!

— Попал иглою!2

Претор с изумлением посмотрел на консула:

— Но разве ты не знаешь, что у Пергама очень сильная армия? — спросил он.— И не менее сильный боевой флот...

— Именно поэтому я и отправляюсь сегодня не в Пергам, — нахмурился консули испытующе оглядел претора. — А жаль! Это царство не дает мне спокойно спатьтак же, как Карфаген Катону!3 Кстати, ты бывал в Пергаме?

— Да.

— Давно?

— Еще юношей. Кажется, лет пятьдесят... Нет — пятьдесят пять тому назад.

— Значит, ты не знаешь Пергама.

— Но я много слышал о нем.

— Что именно? — оживился Эмилиан. — Говори!

— Благодаря предшественникам нынешнего Аттала из крошечной крепости онпревратился в огромный город, славящийся алтарем Зевса и невероятной чистотойулиц.

— Так!

— Он присоединил к себе многие города и государства, и...

— И?

— Стал благороднее Афин.

— Так-так!

— Образованнее и культурнее Александрии Египетской.

— Говори!

— Сильнее Парфии.

— Говори, говори!

— Крупнеевсех в Малой Азии!

— И это все?

— Я сказалто, что слышал. Неужели этого мало?

Губы Эмилианатронула усмешка.

— Для какой-нибудь Вифинии это было бы пределом мечтаний. Но речь — оПергаме. Я же говорил, ты не знаешь его. А ведь о чем не знают, того не желают,как говорят у нас в народе! — снова испытующе посмотрел он на претора.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ты знаешь, мои глаза видели всякое богатство, — уклончиво ответилконсул. — Вспомни хотя бы, сколько золота и серебра пронесли перед моей триумфальнойколесницей после победы над Карфагеном...

— О, это было незабываемое зрелище! — уважительно воскликнул претор.

— Так это лишь пыль перед богатством, которое накопили в своихсокровищницах пергамские цари! Все эти Эвмены и Атталы, начав с небольшой частиказны Александра Македонского, за столетие сумели превратить Пергам вбогатейшее государство. Они выжали всё из своих рабов, плодородных земель,тучных пастбищ, лесов, рудников, удобных гаваней. Кто теперь не знаетзнаменитого пергамента и великолепного пергамского оливкового масла? И ихармия, действительно, одна из сильнейших в мире!

— Но такое богатство делает Пергам опасным Риму!

— Верно. И — желанным! — многозначительно поднял палец Эмилиан.

— Но мы не в состоянии пойти на него войной! — напомнил претор.

— И это верно. Значит, нужен иной путь.

— Дружба?

— Дружба может быть только с равными!

— Не война и не дружба? — претор с любопытством взглянул на консула. — Тыпредлагаешь что-то третье?

2.Вторая половина правды

Сципион Эмилиан огляделся вокруг и, даже убедившись, что никто, кроместатуй, его не слышит, на всякий случай понизил голос:

— Да! Иначе я не заводил бы весь этот разговор! То, что я тебе сказал,лишь половина правды. Своему быстрому взлету Пергам обязан не только тучнымпастбищам и удобным гаваням. Не только воинской храбрости и дипломатическойловкости своих базилевсов. Этому он обязан в первую очередь нам, римлянам.

Консул в упор взглянул на претора:

— Разве случайно диадема Эвмена, отца нынешнего царя, была украшенакамеей с изображением моего славного деда? Ведь именно по предложению Сципионаза участие пергамцев в Сирийской войне сенат даровал Эвмену Эфес, Мизию,Ликаонию, обе Фригии. Все это втрое, впятеро увеличило доходы Пергама и в итогедо отказа наполнило его казну. Не пора ли теперь возвращать нам долги?

Теперь уже претор вопросительно посмотрел на консула.

Тот выдержал его взгляд и усмехнулся:

— Пусть Эвмен умер. Но жив Аттал. Какая нам разница — пусть вернет он.Да, он слушает нас во всем, провел в наших интересах у себя финансовую реформу,усилил налоговые поборы, но этого мало! Мы дали его отцу гораздо больше. А Римникогда и ничего не дает даром!

— Разве Аттал расстанется добровольно с частью своих сокровищ? —усомнился претор.

— Речь идет не о жалкой части! — отрезал Эмилиан.

— Тем более! Я слышал, что Аттал глуп и безволен. В последнее время онсовершенно ушел от государственных дел, уединился и даже ищет смерти. Говорят,он сошел с ума, но не до такой же степени!

— Этот «сумасшедший», — усмехнулся Эмилиан, — между прочим, изучаетботанику, пишет научные труды, ваяет прекрасные статуи из воска, наконец,изобретает лекарства.

— Лекарства?!

— Да, и не без успеха. Они излечивают печень и селезенку, помогают откожных болезней. Одно из них — «Атталово белило» спасло мою жену от сильноговоспаления, перед которым оказались бессильны знаменитые греческие снадобья ипритирки!

— А как сейчас здоровье Семпронии? — участливо спросил претор, отличнозная, что консул, не любивший свою жену, два года назад отправил ее в скромноесципионовское имение и до сих пор не разрешает вернуться в Рим.

— Лучше. Но не настолько, чтобы дышать испорченным воздухом столицы. Еслибы ее мать, Корнелия, вечно не совала нос не в свои дела и не напоминала, чтоона дочь Сципиона Старшего, я бы... Однако мы говорим не о моей теще — этоймужчине в женской одежде, — спохватился Эмилиан, — а об Аттале! Все слухи о егосумасшествии — вздор, выдумка его многочисленных врагов.

— Но если он умен, то это только усложняет нашу задачу.

— Наоборот — упрощает!

Консул взглянул на недоумевающего претора и пояснил:

— Ученый ум царя поможет ему быстро понять нас. А его ненависть к своимподданным и великое множество врагов еще больше ускорят это. Первое, — загнулон палец, — Аттал давно уже ищет случая, чтобы унизить, растоптать свой народ.Второе — в Пергаме сейчас крайне неспокойно: бунтуют рабы, волнуется сельскоенаселение, купечество, наемная армия. Все они уже открыто высказывают ненавистьк Риму, вернее, к нашим ростовщикам. Вот-вот может начаться бунт, и без нашейпомощи тогда Атталу и его знати не устоять. И третье: Аттал прекрасно понимаетфактическое господство Рима над Пергамом, хотя его царство и самое сильное вМалой Азии. Что после всего этого остается сделать Атталу?

— Да! Что?..

— Только одно. Завещать после своей смерти царство Риму! — выждав паузу,улыбнулся Эмилиан.

— Завещать царство? — переспросил ошеломленный претор.

— Да! — нетерпеливо вскричал консул, раздраженный непониманием старика,которому он вынужден доверить такое дело. — Царство со всеми подданными, нашимибудущими слугами и рабами, гаванями, пастбищами и — сокровищницей! Надо толькоподать такую мысль последнему Атталиду. Понял, наконец?

3.Пергамент не краснеет

Претор просиял.

Двигавшийся несколько десятков лет по служебным ступенькам к вершиневласти, отдавший все состояние на подкупы и подарки избирателям, влезший внеоплатные долги, связанный по рукам и ногам взятками, он уже видел себянаместником новой провинции. Да еще какой! Он выжал бы из Пергама столькозолота, что возвратился в Рим самым богатым человеком, без труда расплатясь скредиторами.

«Бедным он приехал в богатую провинцию, — с завистью говорили бы о нем, —и богатым уехал из бедной провинции!»

— Ну, — поторопил его Эмилиан, как бы читая мысли претора и думая просебя: «Ну, побудешь ты немного в новой провинции, много тебе при твоей староститам не выдержать. А потом, рассчитавшись с Нуманцией, я сам нагряну туда!»

— Завещать целое царство, как завещают дом, виллу или несколько тысячсестерциев?1 — очнулся претор.

— Ну, наконец-то! — усмехнулся Эмилиан.

— И без войны овладеть богатейшим государством, всей его казной?!

— Ты делаешь успехи!

— Но у Аттала есть брат! — вдруг вспомнил претор, и лицо его помрачнело.

— Аристоник? — уточнил Эмилиан. — Этот сын царя и рабыни?

— Он сейчас в расцвете сил, и по греческим законам может наследоватьпрестол брата…

— С каких это пор римский судья стал интересоваться греческими законами?— удивился консул и посоветовал: — Забудь про Аристоника. После убийства материи невесты Аттал перебил почти всю свою родню. Аристоника же он посчитал убитьниже своего достоинства и ограничился тем, что запретил ему жить во дворце.Теперь его сводный брат разделяет трущобы Пергама с нищими и рабами. Помеха линам такой «наследник»?

— Однако Аттал может не согласиться написать такое завещание! — продолжалсомневаться претор.

— Конечно! — кивнул Эмилиан. — Но, я полагаю, всегда найдется искусныйскриба, умеющий подделывать чужие почерки и подписи. Даже такие замысловатые,как подписи царей. Пергамент не краснеет. Нам важно само завещание, а не то,каким путем оно добыто. Разве осмелится кто-либо спросить об этом у Рима?Сильного никто не спрашивает, где он взял, достаточно того, что он имеет. Еслибы мои руки не были связаны Нуманцией, не прошло б и месяца, как Пергампревратился в римскую провинцию «Азия». А так должен перепоручать это делотебе. Справишься?

— Конечно! С радостью!.. — приложил ладонь к груди претор. — Но... — онпокосился на консула, — Аттал может прожить и сто лет, написав завещание, а емусейчас нет и тридцати...

— Но ведь ты сам только что говорил, что в последнее время Аттал ищетсмерти! — резко бросил Эмилиан. — А как любит повторять мой друг философПанеций, кто спасает человека против его воли, поступает не лучше убийцы. Тыпонял меня?

— Д-да...

— Ты чем-то удивлен?

— Конечно... Если бы мне сказал это сенатор Квинт Помпей или ПублийСатурнин, а не ты, славящийся своей справедливостью и неподкупностью...

— А-а, вон ты о чем! — неожиданно засмеялся Эмилиан и, наклонившись ксамому уху претора, прошептал: — Знаешь, как сказал бы по этому поводу тот жеПанеций? Нехорошо пахнет тот, кто пахнет всегда хорошо! И потом речь идет необо мне, а об интересах Рима! Итак, — уже громко сказал он. — Берешься?

— Да!

— И у тебя есть надежный человек, который немедленно отправится в Пергампод чужим именем и прикрытием невинного должностного поручения?

— Пожалуй… да! Есть!

— Кто он?

— Здешний торговец. Луций Пропорций.

— Пропорций, Пропорций... — задумался Эмилиан. — Не тот ли это смельчак,который воевал у меня под Карфагеном?

— У тебя прекрасная память! — восхитился претор. — Но только ты воевал сКвинтом, а я говорю о его брате — Луции.

— Что он из себя представляет?

— Умен и осторожен, как никто другой умеет убеждать людей и обводить ихвокруг пальца. Вообще эти братья очень разные и совершенно не похожихарактерами. Квинт, которого знаешь ты, как бы это сказать... привык разитьврага в грудь, а от Луция, которого знаю я, скорее надо ждать удара в спину.Если ты позволишь, он заедет за Квинтом в Афины, и они отправятся в Пергамвместе.

— Пусть пока едет один, — подумав, решил консул. — Нам больше подходитЛуций. Можешь пообещать ему в награду...

— Место в сенате! — опередил Эмилиана претор.

— Хорошо.

— Тогда я немедленно посылаю за Луцием! — заторопился претор. — И тысможешь объяснить ему...

— Ты сможешь! — остановил его Эмилиан. — Объяснишь Луцию, что от неготребуется, простым, доходчивым языком. А я только взгляну на него.

ГЛАВАТРЕТЬЯ

1.Дело государственной важности

Следуя за двумя молчаливыми ликторами1, Луций Пропорций пришелна Форум, где разделившиеся на группы сенаторы оживленно обсуждали недавнеесобрание. Один из ликторов жестом приказал ему следовать в храм Сатурна.

«Зачем меня привели сюда? Да так спешно, ничего не объясняя?..» —переступая порог храма, думал Луций. Как и брат, был он худощав, высок ростом.Однако внешнее сходство братьев на этом и кончалось.

Если Квинт был воином, и оставался им, даже став ростовщиком, то в Луциивсе выдавало купца: беспокойные, цепкие глаза, суетливые пальцы, податливаяшея, готовая угодливо согнуться перед сильным и надменно выпрямиться переддолжником или клиентом2.

Ни нажитый всеми правдами и неправдами капитал, ни переход вовсадническое сословие не изменили в нем прежних привычек мелкого купца.

«Кому я понадобился? — прикидывал он. — Хорошо, если городскому претору.Пятьдесят тысяч сестерциев, что он якобы взял у меня в долг, еще долго будутзакрывать ему глаза на мои темные дела. А если что-то вынюхала и решилазаняться мной сенатская комиссия?..»

— Пойду, доложу консулу, что он уже здесь! — сказал один из ликторов искрылся за неприметной дверью у алтаря.

«Консулу?! — ужаснулся Пропорций. — Неужели Фульвию Флакку сталоизвестно, что я поставил его армии плохой ячмень? Тогда я пропал: меня ждетсуд, штраф, может быть, даже отлучение от воды и огня!..3 Авдруг, — мелькнула слабая надежда, — Флакк не успел закупить что-то для войска,и ему срочно потребовалось зерно или вино?»

— Послушай, — обратился Луций к оставшемуся ликтору. — Зачем японадобился Фульвию Флакку?

Ликтор молчал, глядя поверх головы приведенного торговца. Луций досталрасшитый жемчужным бисером кошель.

— Вот тебе золотой!

Ликтор затаил дыхание. Если бы не дернувшийся на его шее кадык, можнобыло подумать, что в храме стало на одну статую больше.

«Не взял золото! Неужели мои дела так плохи?..»

— Эй! —негромко окликнул Луций. — Два золотых!

Ликтор очнулся и быстро спрятал монеты.

— Тебя велел привести сюда не Фульвий Флакк... — шепотом начал он.

— А кто же? Кто?

Ликтор испуганно выпрямился и замолчал.

Пропорций проследовал за его подобострастным взглядом и увидел входящегов храм Сципиона Эмилиана.

«О боги! Сам Сципион... — узнал он прославленного полководца. — Но ведь уменя не было с ним никаких дел! На ячмень ему наплевать — консулы вечно грызутсямежду собой и завидуют друг другу — ему даже выгодно, что голодные кони не такбыстро понесут Фульвия к славе. Или ему донесли, что мои обвинения против АвлаСекунда, которому я был должен сто тысяч, — лжесвидетельство?! Но это уже неизгнание, а Тарпейская скала! Эх, и почему я тогда не пожалел его? Ведь хотелже, хотел!..»

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове побледневшего Луция. Он ужевидел перед собой отвесный утес на берегу Тибра, с которого сбрасываютгосударственных преступников, как вдруг следом за консулом в храм вошелгородской претор.

Эмилиан подошел к ожившему при его виде Луцию и сказал, оглядываясь напретора:

— Похож! Они что — близнецы?

— Рождены водночасье! — воскликнул претор.

Лицо Эмилианасмягчила довольная улыбка.

— Близнецы — счастливая примета! — веско сказал он.— Не будь Ромула сРэмом, не было бы и Рима! Сами боги дают нам знак своей благосклонности.

Луций понял, что его привели сюда вовсе не для того, чтобы сбрасывать сТарпейской скалы или изгнать из Рима. Склонившись перед консулом, он елейнопроизнес:

— Ты — достойный сын Эмилия Павла!

Претор из-за спины консула сделал предостерегающий знак, но Луция уженичто не могло остановить.

— Весь Рим знает, что он тоже свято верил в приметы! — зачастил он. —Когда перед войной с македонским царем Персеем дочь встретила его криком:«Папа, Персея больше нет!»— имея в виду издохшую собачку, по кличке Перс, твойотец так обрадовался, что, не мешкая, повел войска в бой и одержал решительнуюпобе...

Луций поднял глаза на консула и осекся.

Лицо Эмилиана было багровым.

Проклятье! Как он мог забыть то, о чем знает весь Рим: Сципион Эмилиан невыносит, когда при нем говорят о его родном отце, потому что в юности предалего, перейдя в более славную семью Сципионов. И его бедный отец Эмилий Павелумер от тоски в полном одиночестве...

Но Луций не был бы Луцием, если бы не нашел выхода из этого щекотливогоположения.

— Но еще больше ты достоин славы своего великого деда, СципионаАфриканского! — повысил он голос и с облегчением увидел, как разглаживаютсяморщины на лбу консула. — Всему миру известно, что свои поступки он объяснялпрямыми советами богов! И мне вовсе не кажется нелепым слух,— на всякий случайприбавил от себя Луций, — будто его отцом был сам Юпитер в облике исполинскогозмея!

— Ну-ну, так уж и Юпитер! — засмеялся повеселевший Эмилиан и с одобрениемоглядел Луция: — А ты понравился мне, Гней Лициний, хотя и бросил тень на моюбабку!

— Но я не Лициний! — улыбнулся в ответ Пропорций. — Меня зовут...

— Прощай, Гней! — перебил его консул и, глядя на обескураженное лицоЛуция, доверительно добавил: — Через несколько часов мне уезжать на войну, асегодня — Луперкалии1, надо бы и богам, по традиции, воздатьпочет и немного развлечься перед работой, а?

— Да-да, конечно...

Луций почтительно проводил взглядом Эмилиана до самого выхода и поднял напретора удивленные глаза:

— Он назвал меня Гнеем Лицинием... Что бы это могло значить?..

— Это значит, что ты счастливый человек, Гней, раз тебя заметил такойчеловек!

— Но я — Пропорций! — воскликнул окончательно сбитый с толку Луций. —Луций Пропорций! Или ты... забыл меня?

— Я помню!

Претор жестом приказал ликторам удалиться.

— Я прекрасно помню, — продолжил он, оставшись наедине с Луцием, — о тойнебольшой услуге, которую ты оказал мне, когда я, м-мм… нуждался в некоторойсумме. Не забыл я и о своем обещании вспомнить тебя, если в сенате вдругпоявится свободное место!

— Неужели ты вызвал меня, чтобы предложить мне его?! — не поверил Луций.

— Ну, не для разговора же о бедном Авле Секунде и полуголодных лошадяхконницы Фульвия Флакка! — усмехнулся претор, не сводя глаз с Луция.

«О боги! — похолодел тот. — Ему все известно...»

Удовлетворившись впечатлением, которое произвели на Пропорция его слова,претор сказал:

— Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, — дело государственной важности!После нашего разговора ты получишь подписанную лично мной подорожную легацию наимя Гнея Лициния. Согласно ей, жители Италии и наших провинций обязаны будутпредоставлять тебе повозки, упряжных животных, продовольствие, принимать к себена ночлег...

— Я готов делать все это на свои деньги! — воскликнул Луций.

— Забудь о своих прежних частных поездках! — остановил его претор. — Сэтой минуты ты не просто торговец, а посланник великого Рима!

— Куда я должен ехать? — с готовностью спросил Луций.

— В Пергам.

— Когда?

— Сегодня. Не позднее полуночи.

— И что ядолжен сделать там?

Преторзагадочно прищурился:

— Внешне твоя миссия будет выглядеть скромно. Скажем — закупка партииоливкового масла для... армии Фульвия Флакка! Ты ведь уже имел дело с ееказначеями!

Луций смущенно кашлянул в кулак.

— Главной же твоей целью, — продолжал претор, — будет войти в доверие кцарю.

— К Атталу?!

— Не забывай, что ты посланник не какой-то там Вифинии, а самого Рима! —назидательно заметил претор. — Но не думай, что это будет так просто, однако, ине так сложно: в Пергаме среди знати немало наших друзей. Они помогут тебепопасть во дворец.

— Да я подкуплю всю стражу, залью золотом каждую щель в дверях дворца, нопроникну к Атталу! — пообещал Пропорций.

— Именно поэтому я и позвал тебя. Кстати, местная знать окажет тебе этууслугу и без золота, отдай его лучше наемным убийцам или рабам: пусть найдутбрата царя по имени Аристоник и убьют его. Во дворце же ты сделаешь главное:постараешься убедить Аттала завещать свое царство Риму. Привезешь такоезавещание — и ты сенатор!

— Сенатор?!

— Правда, скорее всего Аттал даже не станет слушать тебя! — сказалпретор. — Тогда ты подделаешь это завещание и скрепишь его царской печатью.Подпишет ли это завещание сам царь или ты приложишь к нему печать уже егомертвым пальцем — мне безразлично. Главное, чтобы оно было в Риме, у меня вруках!

— Я сделаю все, что ты приказываешь! — клятвенно пообещал Пропорций.

— Не сомневаюсь.

Претор снял с указательного пальца украшенный крупным рубином перстень иподнес его к лучу света.

— Да, вот еще что, — любуясь игрой красок, задумчиво произнес он. — ЕслиАттал даже добровольно напишет такое завещание и после этого произнесет,допустим, такие слова: «Ну вот, а теперь можно и умереть спокойно», не мешайчеловеку. Как говорит Сципион, кто лишает жизни человека по его воле, поступаетблагородней убийцы! Под этим прекрасным камнем — яд, от которого нетпротивоядия. Одна капля — и лекари сочтут царя умершим зимой от сердечногоприступа, а летом — от солнечного удара. Помоги Атталу умереть спокойно — и тысенатор. Сенатор, Луций! — многозначительно сказал претор, протягивая перстень.

— Гней!

— Что? — не понял претор.