Око за око Сад Маркиз

— Вон! — очнувшись, замахал на него Пропорций и, оборачиваясь к гостям,закричал: — Все вон!!

— Оставшись наедине с Титом, Луций осушил большой кубок вина и лишь послеэтого немного пришел в себя.

— Тит, как я рад видеть тебя! — изобразил он на лице подобие улыбки. —Давно из Сицилии?

— Ты говоришь так, словно я вернулся из увлекательного путешествия!

— Прости, Тит... — спохватился Луций и, слабо надеясь на то, что кредитордаст ему хоть небольшую отсрочку, поднял новый кубок: — За твое спасение!Клянусь богами, я счастлив, что ты возвратился живым из этого сицилийскогокошмара!

— Так я тебе и поверил! — мрачно усмехнулся Тит. — Ведь вместе со мной тыпохоронил и миллион моих сестерциев!

— Тит, как ты можешь...

— Могу. Похоронил, по глазам вижу! Но, Луций, я все равно не оставил бытебя в покое. Я пришел бы к тебе за своими деньгами даже из подземного царства!Я подкупал бы сторожащего его вход Цербера и каждую ночь приходил сюда мучатьтебя... Кошмары, бессонница, наконец, — сумасшествие, вот на что ты мограссчитывать, а не на мой миллион! Так что тебе еще повезло, что я сам, личноявился за своими сестерциями!

— Да-да, Тит, конечно! Но… — спасительная мысль вдруг промелькнула вголове Луция — почему бы не обвинить кредитора перед властями в нарушении верыпредков, тем более он сам только что дал повод к этому. — С каких это порримляне стали верить в жизнь за гробом?

— Не пытайся поймать меня на слове! Я всегда чтил и чту наших богов! —усмехнулся Тит и задумчиво сощурил глаза на свет канделябра: — Но после того,что пережил там… клянусь тебе, я поверил… и не просто поверил, а свято убежденв том, что мы будем и как страшно будем жить в царстве Плутона, которое эллиныназывают Аидом... — он вдруг встряхнул головой, словно отгоняя какое-то виденье,и в упор взглянул на Луция:

— Так ты готов отдать мне мои сестерции?

— Конечно, Тит, ты получишь их...

— Весьмиллион?!

— Да...

— Сегодня же!

— Д-да...

— С процентами!

— Да, но...

— Никаких «но»! — отрезал Тит, показывая на свою грязную одежду. — Этобудет для меня очень кстати, ведь я вернулся в Рим без единого асса!

— Зато сегодня опять станешь богачом, — упавшим голосом заметил Луций. —А я...

Он потерянно махнул рукой и, отбрасывая в сторону пустые кувшины,закричал:

— Прот, вина!Да побольше! И — самого лучшего!

Пропорций и сам хотел напиться и не терял еще надежды, что Тит спьяну илисо зла сболтнет еще что-нибудь лишнее. Он понимал, что его кредитор прав, он быи сам поступил с ним также, и даже еще жестче. Но как жаль было расставаться сденьгами!..

Раб принес целую амфору кампанского вина, самого старого, которое тольконашлось в подвалах.

Луций и Тит жадно припали к кубкам, и вскоре обоих трудно было узнать.Тит сделался безвольным и плаксивым, Луций — злым и подозрительным.

— Ты почему не пьян? — накинулся он вдруг на гостя. — Забыл главноеправило всех пиров? Или пей, или уходи!

— Я пью, Луций! — всхлипнул Тит, неумело поднимая левой рукой кубок. —Но, видно, мое горе сильнее вина... Была у меня семья — и нет больше семьи! Былдом — самый большой и красивый дом в центре Тавромения, нет дома! Была вилла —где теперь она? Даже правой руки, которой я считал свои деньги и обнимал самыхкрасивых рабынь Сицилии — и той больше нет! Взбесившиеся рабы захватили дом,перерезали семью, сожгли виллу, отрубили руку...

— Как тебе самому-то еще удалось выбраться? — неприязненно поглядывая наТита, удивился Луций.

— О, это тяжелая и долгая история! Два года эти рабы держали меня втюрьме и пытали, допытываясь, куда я спрятал свои сокровища... Они издевалисьнадо мной, пинали ногами, жгли огнем. Но я молчал... Я боялся, что, выведав отменя все, они убьют меня, как убили моих лучших друзей: Дамофила, Фибия,Пансу... Когда же одна из пыток была особенно изощренной, я не выдержал. Ипоказал им пещеру, где спрятал... свои деньги.

Луций покосился на пустой край туники Тита и покачал головой:

— Ну и сволочи эти рабы! Отобрать у человека деньги и еще отрубить руку!Могли бы, по нашему римскому обычаю, удовольствоваться хотя бы кистью!

Тит печально вздохнул:

— Так приказал им Евн...

— Сволочь этот Евн! — искренне возмутился Пропорций, мысленно проклинаяцаря рабов за то, что он не приказал следом за рукой отрубить и голову егокредитора.

— Но именно он и сохранил мне жизнь! — вздохнул Тит.— Больше того,приказал отправить меня под надежной охраной в Рим.

— За что же такая честь от жадного до римской крови Евна? — быстро спросилЛуций и мысленно заторопил Тита: — «Ну, говори: за что тебя отпустили? Может,ты выдал рабам кого-то из наших — того же Дамофила или Пансу? Или отрекся отРима? Тогда ты у меня в руках: ведь за это по закону полагается Тарпейскаяскала!»

Но Тит сказал совсем не то, на что надеялся Луций:

— Все очень просто: Евн сдержал свое слово, которое дал мне, будучи рабомАнтигена.

— Слово? — разочарованно переспросил Пропорций. — Какое еще слово?

— Антиген любил показывать нам Евна, когда мы бывали у него в гостях, —всхлипнул Тит. — Этот раб развлекал нас тем, что изрыгал изо рта пламя. Дляэтого он вкладывал в рот скорлупки от пустого ореха и незаметно подносил к нимогниво. Это давало ему над толпой сицилийских рабов неограниченную власть! —пояснил он.

— И этим он забавлял вас, римлян?!

— Нет! Нас забавляли его прорицания. Вернее, та серьезность, с какой ондавал их. Этот Евн до того, как стать рабом, был жрецом Астарты в сирийскойАпамее и знал толк в этих делах. Он торжественно заявлял, что будет царем, имы, давясь от смеха, допытывались, как он воспользуется такой властью. Онговорил, что поступит хорошо с теми, кто мягко обходится с ним, и некоторые изнас бросали ему со стола лучшие куски и просили вспомнить об этой любезности,как только его пророчество сбудется!

— И он вспомнил?

— Тотчас же, когда меня привели к нему. Узнав, где спрятаны сокровища, онтак взглянул на мою руку, что я до сих пор ощущаю в ней ожог, хотя и руки-тоуже нет, и приказал отрубить ее вот так: до самого плеча...

Тит задрал край тоги и снова всхлипнул:

— Единственное, о чем я жалею теперь, что бросал ему куски мяса не левой,а правой рукой, без которой так неудобно, оказывается, жить, Луций...

Выпив очередной кубок вина, Пропорций окончательно захмелел и, глядя наплачущего Тита, вдруг подумал, что сейчас из его кредитора можно хоть веревкивить. «Я сейчас сыграю с ним в кости — и отыграю свой миллион! — икнув, решилон. — У меня есть... тс-сс... прекрасные фальшивые кости... Они — тс-сс! всегдаложатся на нужные числа... Один удачный бросок — и миллион снова мой. Тольковсе нужно сделать ак-ку-рат-но!»

Шатаясь, Луций поднялся из-за стола и крикнул Проту, чтобы тот принес егошкатулку. В ней хранились сделанные искусным мастером фальшивые кости, которыееще ни разу не подводили его.

— Тит! Сыграем? — выхватив шкатулку из рук раба, предложил он.

— Не хочу. Завтра! — покачал головой Тит, глядя, как хозяин сбрасывает напол объедки и кости и раскладывает на столе игральную доску с возвышеннымикраями. — Прикажи лучше принести мой миллион!

— Твой? — уставился на Тита Пропорций. — Это мы еще сейчас посмотрим, чейон!

— Но я не буду играть!

— Пс-ст! — качнулся Луций и положил на доску стакан с обычными костями.Фальшивые он предусмотрительно зажал в кулаке. — Твой бросок! Играю на миллион!Кто первым выбросит «Венеру»1 — того и ставка!

Тит озадаченно посмотрел на хозяина дома и улыбнулся неожиданной мысли:

— Ну, допустим. Если выиграешь ты — то весь долг твой. А если я? Где тынайдешь еще один миллион, чтобы расплатиться со мной?

—Я? Луций Пропорций?! — ударил себя кулаком в грудь Луций. — Да у менязнаешь, какие есть друзья: сам Сципион Младший и городской претор! Они у менявот где! — он протянул вперед сжатый кулак. — Стоит мне только свистнуть — имиллион у меня! Даже два миллиона! Десять!

— Так свистни! — посоветовал Тит.

— Не время! — покачал головой Луций и приложил палец к губам, делая знакПроту и Титу молчать: — Только тс-сс! До этого я должен съездить в Пергам!

Услышав слово «Пергам», раб невольно подался вперед.

— А может, в Мавретанию? — усмехнулся Тит.

— В Пергам! — не совладая больше ссобой, возразил Луций. — Я должен уговорить царя Аттала завещать свое царствоРиму... Если он не согласится — убить его и подделать завещание. А еслисогласится... все равно убить! Как говорит Сципион: убей — и ты станешьблагородным!

— Ну что ж, раз у тебя такие друзья и такая выгодная поездка — сыграем! —согласился Тит, поднимая кубок. — За новую римскую провинцию, в которой ты,конечно, будешь немалым человеком!

Луций, быстро трезвея, следил, как дергается кадык на горле пьющего Тита.

«Что я наделал?! — ужаснулся он. — О моем секретном поручении завтра жебудет известно всему Риму! Узнает Сципион, городской претор... Они догонят меняи убьют по дороге! О боги, что теперь делать, что делать...»

Его остекленевшие от страха глаза снова остановились на Тите, которыйвстряхивал стакан с костями, прикладывая его то к одному, то к другому уху.

«Он не должен уйти из моего дома живым! — вдруг понял Луций. — Нанятьубийцу? Но это свидетель... Приказать прокуратору? Он поймет без слов и сделаетвсе, как надо. Но ведь тоже свидетель!.. Яд в перстне! — вдруг вспомнил он иулыбнулся взглянувшему на него Титу. — Конечно же, яд! Одна его капля — и ясвободен, снова богатый, почти — сенатор! Аттал не обидится, яду много, обоимхватит. Нужно только сделать все аккуратно! Тит после пыток и тюрьмы оченьподозрителен, пусть увлечется как следует, и тогда...»

Тит наконец опустил стакан на доску, горлышком вниз, и склонился надкостями:

— Д-да... Не самый удачный бросок! Твоя очередь!

«Нет, он еще не увлекся, подожду...» — решил Луций и, почти неразмешивая, опрокинул стакан.

— Единица, двойка, единица, — машинально сообщил он вслух и махнул рукой:— А-а ... Бросай ты!

— Отлично! — обрадовался Тит неудачному броску соперника. — А ну-ка,Юпитер, помоги!

Выпала «собака». Пока огорченный неудачей Тит бросал кости в стакан,Луций поддел ногтем камень на перстне. И тут же снова надавил на него большимпальцем. Тит уже поднимал голову.

— Видно, здорово ты прогневил Юпитера! — через силу пошутил Луций,чувствуя, как бешено колотится в груди зашедшееся сердце. — Признавайся: неиначе как отбил у него одну из бесчисленных любовниц! Дай-ка теперь я! Ну,Меркурий, — взмолился он, думая о своем, — помоги!..

— И ты тоже хорош! — захохотал Тит, взглянув на кости.— Две двойки и дветройки!

Он закрыл глаза и, нашептывая молитву, яростно затряс стакан.

«Сейчас или подождать?» — лихорадочно прикидывал Луций, не отводя глаз отнапряженного лица Тита.

Словно во сне, он подколупнул рубин и стряхнул каплю в кубок гостя.Отдернул руку, словно от раскаленного железа.

В то же мгновение Тит открыл глаза. Окинув быстрым взглядом Луция иПрота, опрокинул стакан:

— Да что жеэто делается... Опять «собака»!

Дрожащимипальцами Луций взял стакан, размешал кости, сделал бросок.

— Не понял… «Венера»?! — склонившись над доской, изумился он, чувствуя,что фальшивые кости, уже скользкие от пота, по-прежнему зажаты у него в кулаке.

— Как «Венера»? — воскликнул Тит.

— А вот так! — улыбнулся деревянными губами Луций. — Теперь я тебе ничегоне должен! Выпей за мою удачу!

— Не буду! Кости фальшивые! — прохрипел Тит, отодвигая кубок.

— А ты проверь! — посоветовал Луций.

Тит придирчиво осмотрел каждую кость. Убедившись, что все они каждый разложатся на разные грани, сокрушенно покачал головой и предложил:

— Играем дальше! Ставлю миллион!

—А может, два миллиона? — усмехнулся Луций, глазами приказывая рабунаполнить кубки до краев, чтобы возбудить у Тита желание выпить.

— Пусть будет два! — согласился Тит, внимательно следя за каждымдвижением раба. — Ну, пожалей инвалида!..

Луций отрицательно покачал головой:

— Нет, Тит. Долг я свой отыграл честно, а теперь извини, мы играем навоздух!

— Почему, я отдам, если проиграю!

— Что? — уточнил Луций. — Свою грязную тогу?

— Нет... — облизнул губы Тит. — У меня есть деньги! Там, в Сицилии!

Раб снова подался вперед.

— А может, в Мавретании? — подделываясь под недавний тон гостя,поинтересовался Луций.

На какое-то мгновение ему стало жалко Тита. «А может, и правда пожалетьинвалида? — вдруг подумал он. — Не в смысле игры, а… вообще! Может, пустьживет? А он бы меня пожалел? И пожалеет ли — сегодня, когда будет отбиратьмиллион и завтра, когда станет рассказывать кому надо о моем делегосударственной важности? Ну, нет…»

Луций отрицательно покачал головой и отрезал:

— Все, игра окончена, давай лучше пить!

            — Не буду! —лихорадочно блестя глазами, отрезал Тит и наклонился к Пропорцию:

            — Слушай, Луций, клянусь всеми небесными иподземными богами, я говорю правду! Я отдал Евну лишь часть своих сокровищ — всего каких-то десять миллионов! А основное — утаил!

— Сколько же ты утаил, если даже в части — целых десять миллионов?! — вовсе глаза уставился на Тита Луций.

— Пятьдесят миллионов сестерциев, не считая золотой посуды, самоцветов ипрочей рухляди...

— И где же... они?

— Этого я не могу тебе сказать.

— Тогда я не буду играть! — с трудом прикинулся равнодушным Луций. —Прощай!

— Ну, хорошо, хорошо... Только потом сыграем? — заглянул в глаза ЛуциюТит.

Это было совсем другое дело! Пропорций быстро кивнул, и Тит зашептал: — Язапрятал их там, где никто даже не подумает искать! Прямо под своим домом вТавромении! — Он перехватил недоверчивый взгляд Луция, уловившего запинку вголосе гостя, и нехотя поправился: — Ну... почти под домом. Под нужником длярабов, что в конце двора! Ну? Так что — играем?..

Руки Тита мелко тряслись. Глаза горели.

— Играем... — кивнул ошеломленный Луций и пододвинул к гостю кубок: —Только... выпьем сначала?

— Я же сказал, что больше сегодня не пью! — снова отказался Тит. — Разве...если только выиграю!

«Ну что ж! Будет тебе выигрыш...» — прищурившись, принял решение Луций.

— Тогда я бросаю первым! — предупредил он и добавил для убедительности: —Все-таки два миллиона...

Бросок его оказался неудачным. Старательно изображая на лице огорчение,Луций при подсчете чисел нарочно уронил на пол одну из костей. Наступил на нееногой.

— Тит! — наклонившись, сказал он. — Она куда-то к тебе закатилась!

Пока Тит, ругаясь, искал пропажу, Луций выложил на доску фальшивые кости,убрал настоящие и нарочито равнодушно сказал:

— Нашлась, Тит! Бросай!

Тит торопливо сложил кости в стакан, помешал их и выдохнул:

— Ну, Юпитер... Помоги!

— Так-так, — склонился над доской Пропорций и, деланно изумляясь,выдохнул: — О, боги, «Венера»! Твой выигрыш! Что теперь со мной будет?! —картинно обхватил он руками голову: — Я разорен, я — нищий...

— Точно, «Венера»! — проревел Тит. — С тебя два миллиона! Один гонисейчас, а второй я подожду, пока ты вернешься из Пергама! Но — с процентами! Атеперь можно и выпить!

Единственной рукой он схватил кубок и, обливаясь, залпом осушил его додна.

— Вот и хорошо… вот и прекрасно! — закусив губу, проследил за ним Луций.— Сейчас же пошлю за деньгами...

Тит покачнулся:

— Что со мной?

— Это от радости! — успокоил его Луций, с облегчением видя, каксмертельная белизна разливается по лицу Тита. — Сейчас пройдет.

Тит наклонился к игральной доске, взглянул на кости уже невидящимиглазами и, переломившись в спине, рухнул замертво.

— Все! — выдохнул Луций. — Дай теперь только армии Флакка взятьТавромений, и я доберусь до твоей отхожей ямы под рабским нужником, наполненноймиллионами! Ах, ты! — с досадой вдруг вспомнил он. — И нужно же было мнепоставить армии Фульвия плохой ячмень!

Луций тронул безвольное тело Тита, спрятал в шкатулку фальшивые кости иприказал Проту:

— Кубок убрать!

Раб брезгливо взял одними пальцами отравленный кубок. «Безмолвнаяскотина! — наблюдая за ним, ругнулся про себя Луций. — Он еще и соображает!»

— Прокуратора сюда, немедленно! — крикнул он Проту.

Испанец вошел в комнату. Поклонившись, застыл у двери.

— Вызови лекаря, — сказал Луций. — Дай ему кошель серебра и скажи, чтомой гость и давний друг Тит Максим скончался от сердечного удара послепостигших его в Сицилии тяжелейших потрясений. Да, и еще... — поразмыслив,кивнул он в сторону раба: — Прота под надежной охраной немедленно доставь наостров Эскулапа. У него, кажется, больны печень, почки и этот, как его —желудок! Ты все понял?

— Да, господин! — угодливо приложил ладони к груди прокуратор иосклабился: — У него очень больны печень, почки и желудок. А твой лучший другскончался от сердечного удара!

2.«Браво, Тиберий»

«Корнелия — Семпронии привет.

Ты уже должна знать из моего письма, как начался самый веселый праздникгода. Слушай же, что было дальше.

«Я выставлю свою кандидатуру на выборах в народные трибуны следующегогода», — сказал Тиберий городскому претору, Гаю Лелию, Фурию и всем остальным,кто окружал твоего мужа. Он сказал это так уверенно и твердо, что егоспокойствие невольно передалось и мне.

«Представляю себе: Тиберий Гракх — народный трибун!» — засмеялся Эмилиан,оборачиваясь к своему льстивому окружению. Надо ли тебе говорить, как дружновсе они начали поддакивать и смеяться? «Чтобы трибуном стал квестор сдавшейсяармии?!» — кричал Фурий, показывая пальцем на Тиберия. «Не бывать этому! —вторил ему Лелий. — Хватит с нас и того позора, который он принес Риму своиммирным договором с варварами!»

К чести Тиберия, он даже не удостоил взглядом ни Лелия, ни Фурия.Эмилиану же он напомнил, показывая глазами на усеявших весь праздничный холмримских бедняков и крестьян: «К счастью, выбирать меня будут они, а не вы!» — «Дану? — деланно изумился твой муж. — Они?!» — «Да, — твердо ответил Тиберий. —Они. И как решит народ, так и будет!»

«Послушай, Тиберий! — включился в разговор городской претор. — Оставь этисказки для бродяг и нищих! Мы ведь здесь все свои, давай называть вещи своимиименами. Давно прошли те времена, когда плебеи на своих народных собраниях самивыбирали себе трибунов, которые вечно совали потом нос в дела сената, мешая емупринимать законы и объявлять войну. Теперь сам сенат решает, кому быть, таксказать, народным защитником. Правда, закон есть закон, и трибунов по-прежнемуизбирает народ на своих собраниях. Но перед каждым таким собранием мы даемплебсу обильные угощения, показываем кровавые зрелища, обещаем в недалекомбудущем изобилие всех благ, — и выборы превращаются просто в утверждение нашихкандидатур! Народ сыт хлебом и зрелищами, успокоен, сенату никто не ставитпалки в колеса — все довольны! Ни драк во время голосования, ни шума — развеэто не идеальные выборы?»

«Для отцов-сенаторов и нобилей — да! — согласился Тиберий и показал рукойна холм. — А для народа? Кто же тогда заступится за него, если сенатпроталкивает в народные трибуны угодных себе людей? Если — страшно поверить —главный судья Рима: человек, остающийся сегодня за главу государства, полностьюодобряет и даже сам организует выборы на основе подкупа, уговоров, обмана,угроз?!».

«Ты оскорбляешь высшее должностное лицо Рима!» — воскликнул претор, ноТиберий, улыбнувшись, невозмутимо ответил: «Разве? А я думал, что простоназываю вещи своими именами. И потом ты ведь сам сказал, что здесь все свои!» —«С ним невозможно разговаривать!» — закричал претор, обращаясь за поддержкой кЭмилиану. Но твой муж жестом приказал ему успокоиться и прямо спросил Тиберия:

«Как же ты, не имея достаточных средств на подкуп, угощения избирателей иорганизацию им предвыборных развлечений собираешься стать народным трибуном?» —«А я не собираюсь никого подкупать или угощать! — с достоинством ответил емуТиберий. — Оставляю это право сенату. Я и без этого стану народным трибуном,потому что смогу дать римскому народу то, что ему сейчас важнее ваших подачек ибесплатных обедов!» — «Что же именно?» — уже без усмешки спросил Эмилиан.

И тут Тиберий сказал то, что заставило побледнеть даже его, не знавшего,как говорят, страха в боях. «Я сделаю то, — сказал Тиберий, — что твой кружокобсасывает тщетно вот уже десять лет! Я дам римскому народу землю! Ту самую,захваченную у наших врагов общественную землю, которую патриции незаконноприбрали к своим рукам и вот уже сотни лет считают своею. Я заставлю всех святособлюдать забытый закон Лициния и Секстия!»1

Слух о словах Тиберия пронесся по Палатину, как ветер по налитому спелымиколосьями полю. Отмахиваясь от хмельных луперков, крестьяне, нищие, грязные,оборванные люди обступили нас и горящими глазами глядели на Тиберия,вслушивались в каждое его слово.

«Да, я дам крестьянам землю, — дождавшись, когда смолкнут негодующиевозгласы сенаторов, невозмутимо продолжал Тиберий. — Армии — новых воинов.Врагам — страх перед Римом. Отечеству — спокойствие и былое могущество!»

«Браво, Тиберий!» — закричал один из прежних друзей моего сына, ГайБиллий. «Браво!» — поддержали его еще несколько человек, и вскоре весь холмревел, повторяя одно только слово: «Земля! Земля! Земля!!» Это было жуткое инезабываемое зрелище, от которого я до сих пор не могу прийти в себя.

«Безумец! Ты понимаешь, что говоришь? — стараясь перекричать страшныйшум, напустился на Тиберия городской претор. — Лучшие умы Рима, сам Сципионбьются над разрешением этого вопроса, не в силах даже приблизиться к выходу изнего!» — «Пока Рим совещался — Сагунт пал!» — усмехнулся подошедший Блоссий, ите, что стояли поближе, передали его слова остальным. «Мы не только совещаемся,как помочь народу, — поправил претора Эмилиан, — но и уже наметили кое-какиемеры, правда, пока небольшие...»

«Ага! — кивнул Блоссий, подмигивая Тиберию. — Рожают горы, а родитсясмешная мышь!»

Хохотом ответил народ на его слова, причем таким дружным, чтопобагровевший Эмилиан дал знак своим ликторам быть наготове...

Как только смех поутих, на Блоссия накинулся его извечный соперникПанеций. «Сапожник, суди не выше сапога! — прикрикнул он, щеголяя знаниемримских пословиц. — Это тебе, как путнику, у которого ничего при себе нет,можно петь песни в присутствии разбойников! А Тиберий Гракх рискует потерятьвсе: уважение равных, понимание друзей, славу, наследованную ему отцом и дедом!Или ты думаешь, что те, у кого он собирается отобрать землю, векамипринадлежавшую им, так просто расстанутся с ней? Или те, кому он хочет отдатьее, поставят ему памятники или обожествят его имя? Презрение, смерть и позор —вот какая награда ожидает его!»

Не успел Панеций договорить, как Гай Биллий воскликнул: «Не верь ему,Тиберий! Твои друзья с тобой! Они не отвернутся от тебя и пойдут за тобой дажена верную смерть!» — «И мы, равные тебе по положению в обществе, с тобой,Тиберий!» — под одобрительные возгласы народа сказал Аппий Клавдий, подталкиваяв бок своего друга, лучшего законоведа нашего времени, Муция Сцеволу.

Очнувшись, тот приветливо кивнул Тиберию. Также выразил ему своюподдержку и Красс Муциан, кандидат в будущие консулы. «Ну, а ты?» — посмотрелсияющими глазами на Марка Октавия Тиберий. «Что я?» — растерялся тот, глядя тона Эмилиана с претором, то на Тиберия. «Тоже выставишь свою кандидатуру навторую вакансию? — торопил его мой сын. — Вдвоем нам будет легче!» — «Наверное...»— нерешительно пожал плечами ему в ответ Марк.

Вокруг них тем временем стало уже по-настоящему жарко. Блоссий спорил сПанецием, утверждая, что наградой за доброе дело служит уже само свершение его.Аппий Клавдий схватился с сенаторами Сатуреем и Руфом, тесть нашего Гая Красс —с «Мудрым» Лелием, Муций Сцевола — с Квинтом Помпеем, соседом Тиберия. Ногромче всех кричали крестьяне и простой люд, теперь уже повторяя: «Ти-бе-рий!Зем-ля! Тиберий! Зем-ля!!» Запахло скандалом, и консульские и преторскиеликторы сдвинулись вокруг сенаторов, угрожающе наклонив свои фасции...

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не Тиберий.

«Стойте! — вдруг закричал он и, поднявшись на камень, горячо заговорил,обращаясь то к простому люду, то к патрициям. — О чем вы спорите? Или не видитеочевидного? Даже дикие звери, живущие в Италии, и те имеют норы и логовища,между тем как люди, умирающие, сражаясь за Италию, не имеют теперь ничего,кроме воздуха и света. Посмотрите на них! Они без крова, лишенные постоянногоместожительства, бродят с женами и детьми, живут в Риме на жалкие подачки!Полководцы обманывают солдат, увещевая их сражаться с врагом за могилы предкови храмы, в то время как у массы римлян нет ни алтаря, ни кладбища предков. Их называютвластелинами, а между тем у них нет даже клочка собственной земли!»1

Не могу передать тебе, какой восторг и одновременно негодование вызвалина Палатине эти слова Тиберия. Надежда одних, ярость других — все это живостоит перед моими глазами.

Кончилось все тем, что сципионовский кружок и все его окружение в полноммолчании удалились с холма. Над ними насмехались, радовались, а я видела что-тозловещее в этом молчании. И даже сияющий Блоссий, шепнувший мне на ухо,показывая глазами на Тиберия: «Тот сделал полдела, кто уже начал!», не мограссеять самых тягостных предчувствий. Обессилев, я приказала подать мненосилки, и в окружении ликующих толп народа мы проследовали по улицамвзбудораженного Рима. Слава шла впереди, опережая нас. На стенах множествадомов уже успели появиться наспех сделанные надписи:

«Прошу вас, голосуйте за Тиберия Гракха, он даст нам землю!»

«Земледельцы требуют сделать народным трибуном Тиберия. Он достоинэтого!»

«Если кто отвергнет Тиберия Гракха, тот да усядется рядом с ослом!»

И даже такая:

«Гай Биллий — Панецию: повесься!»

Но были и угрозы Тиберию, я не стану повторять их, дабы не привлечь к нимвнимания богов.

Были даже стихи о безвременно ушедшем от нас Теренции, которого любилназывать своим другом Эмилиан. Раньше их вряд ли бы кто осмелился произнестидаже шепотом. А тут перечитывали вслух — и восторгались. Я приказаласопровождавшему меня скрибе записать их. Вот они:

«Он, похвал развратной знати лживых домогавшийся,

Он, впивавший жадным слухом мненья Сципионовы,

С высоты блаженства снова впал в пучину бедности,

С глаз долой скорее скрылся в Грецию далекую.

И в Стамфиле аркадийском умер, не дождавшися

Помощи от Сципиона, Лелия иль Фурия,

Между тем как эти трое жизнь вели привольную.

Даже домика не нажил он, куда бы раб

Принести бы мог известье о конце хозяина!»

Так что, если твой муж опять будет кичиться своей дружбой с Полибием илиТеренцием, прочти ему эти строки. И добавь, что их читали во всеуслышание вРиме!

Так, всего лишь за несколько часов, мой сын и твой родной брат вознессяна самую вершину славы, стал самым известным человеком во всей Италии. Когдамои носилки поравнялись с ним, он приветливо помахал мне рукой, и наконец-то —о, боги! — кто-то громко крикнул: «Смотрите, вон мать Тиберия Гракха!»

Множество народа бросилось помогать идущим перед моими носилками рабамрасчищать дорогу от нерасторопных и любопытных, крича: «Дорогу, дорогу материГракха!»

Клянусь, они не пожалели бы и своего недавнего кумира Эмилиана, такразочаровавшего их, окажись он на моем пути!

Вот так, дочь моя, закончились нынешние Луперкалии. Казалось бы, теперьмне надо радоваться и радоваться. Но, увы! Ты знаешь мое правило бросать каждыйвечер в кувшин черный или белый камешек, чтобы потом, в последний день года,подсчитать, каких больше было дней — плохих или хороших. И вот я сижу перед кувшиноми смотрю на два камня: белый и черный. Какой опускать? Не знаю... Ведь, видятбоги, сегодня я не только вновь обрела своего сына, но, возможно, и навсегдапотеряла его. Но я не могла поступить иначе.

Будь здорова».

3.Остров Эскулапа

Уже смеркалось, когда трое рабов, следуя за угрюмым прокуратором, донеслибезвольное тело Прота до острова Эскулапа.

— Ну и скряга наш хозяин! — сгибаясь под тяжестью, пожаловался идущемувпереди гету купленный недавно Луцием Пропорцием германец. — Не дал дажетелегу!

— Молчи, прокуратор услышит! Не миновать тогда тебе его плетей... — необорачиваясь, прошептал гет. — Ты еще не знаешь римских порядков. В этом городеможно ездить на повозках лишь по ночам!

— Ну и подождал бы до ночи! — пробурчал германец, выбиваясь из сил.

— Ты же сам слышал: прокуратор сказал — срочно...

Сойдя с деревянного моста, соединявшего небольшой длинный остров с Римом,прокуратор привычно осмотрелся и направился к месту, где уже лежало несколькорабов.

— Здесь! — крикнул он. — Бросай!

Гет покорно выпустил из рук Прота. Германец замешкался, и его спину обжегудар плети.

— Я кому сказал, бросай! — закричал на раба прокуратор, и голова Протатяжело ударилась о твердую землю.

Прот слабо застонал, дернувшись от боли.

— Смотри-ка,— удивился прокуратор. — Еще живой!

Он подошел кизбитому до полусмерти рабу и пнул его носком в бок. Прот захрипел.

— До утра сдохнет! — уверенно заявил прокуратор.

— Как? — удивился германец. — Разве мы принесли его сюда не для того,чтобы его вылечили?

— Уж эти мне новички! — усмехнулся прокуратор и обвел угрюмыми глазамипоросший жалкой растительностью остров, на обоих краях которого высилисьскромные храмы. — Заруби себе на носу: здесь никто, никогда и никого не лечит!

— Но это же остров Эскулапа — бога врачевания!— пробормотал раб. — Я вижуи его храм со змеей...

— Храм есть, а Эскулапа нет! Ушел! Сбежал! — разъярился внезапнопрокуратор. — Господа ссылают сюда самых пришедших в негодность рабов, и ониумирают здесь от голода! Если ты тоже в чем-нибудь провинишься, доставим сюда итебя! — пообещал он.