Турбулентное мышление. Зарядка для интеллекта Ёлкин Сергей

Датчанин Финзен, заметивший ещё в молодости целительную силу солнечных лучей и потративший затем всю жизнь на создание дуговой лампы, имитирующей солнечное излучение. Он экспериментировал на себе самом, наживая язвы от ожогов, бедствуя, подвергаясь насмешкам и нареканиям. Лампу он успел создать незадолго до смерти, а умирая, с жадностью воскликнул: «Если бы я мог присутствовать на своём вскрытии!»…

Июльской ночью 1905 года умирающий терапевт Нотнагель, врач знаменитый и талантливый, ощутив, что ночь уже не пережить, описал классическую картину смертельного приступа сердечных спазмов. До последних минут занимался холодным самонаблюдением Павлов. Он изучал свою болезнь, ставил диагноз по ощущениям. Отёк коры. Он не ошибся в диагнозе.

За два года до смерти снялся с учёта в клинике физиолог Берштейн. Он безошибочно диагностировал себе болезнь, точно определил оставшиеся сроки. И заторопился. Писал статьи, завершил книгу, раздарил идеи ученикам…

Так умирал Мечников. «Вскроете меня, – говорил он ученику, – обратите внимание на кишки, на их стенки». Учёный посмертно проверял идеи о механизмах старения… и т. д.» (Губерман, 1969. С. 146–147).

Выдающийся философ, экономист, один из идеологов Пролеткульта, врач-естествоиспытатель Александр Богданов (Малиновский) погиб в ходе экспериментов на себе. В 1926 году он стал одним из организаторов и первым директором учреждения, ставшего затем Центральным институтом переливания крови в Москве. Два года спустя 12-й опыт по обменному переливанию крови оказался для него роковым (говорят, что из-за разницы в резус-факторах).

В исследовании американского автора Дугласа Хьюстиса указывается: «…После революции Богданов создал грандиозную программу образования пролетариата, которую Ленин закрыл, заметив, что она развивается слишком независимо от линии партии. Ленин с глубоким подозрением относился ко всему, создаваемому Богдановым, поэтому при обсуждении плана создания института по проблеме переливания крови Ленин воспринял идею в принципе, но её финансирования не обеспечил». После смерти Ленина в 1924 году Богданов убедил Сталина поддержать его предложение. Мы не знаем, какие аргументы он использовал, возможно, решающую роль сыграла военная предназначенность института. Богданов был выдающийся теоретик марксизма, и Сталин мог хотеть его участия в «ближнем круге» в качестве противовеса лидерам, в которых он видел серьёзную угрозу…» – пишут со ссылкой на зарубежного исследователя И.Ю. Мальцева и Б.К. Мовшев из Гематологического научного центра РАМН (Сб. Новое в трансфузиологии, Вып. № 42, М., 2006)

Возвращаясь к интервью С.Э. Шноля:

«У академика Глеба Франка, великого советского биофизика, был замечательный лозунг: «Не гасите пламя!» В науке – редчайший девиз. Когда совсем ещё щенок, юный студент, на семинарах пытается сказать что-то своё, а его подавляют те, кто знает лучше, это трагедия. Я всю жизнь был свободен благодаря своему учителю Сергею Северину, благодаря Франку и благодаря тому, что я читаю лекции. И наша кафедра была свободна: из её стен вышло 23 доктора наук и 23 профессора. Нынешний заведующий кафедрой биофизики, профессор Всеволод Твердислов, тоже был моим учеником. Впрочем, как и все остальные. Нет ни одного, кому бы я не поставил в зачётку отличную оценку. И мне странно, что некоторым из них уже 70 лет.

… Сейчас в России совершенно искажённые приоритеты, – продолжает С.Э. Шноль, – мы постоянно забываем о том, что самым большим капиталом страны за последние триста лет является интеллект . Он в полном небрежении, которое основано на том, что наши самые высокие начальники, те же Путин и Медведев, по образованию своему гуманитарии. И даже юридические гуманитарии, а значит, нацелены на поиск виновных – и всё. Салтыков-Щедрин сказал замечательные слова: «В России в любом деле самое главное – найти и наказать виновного», а ценность интеллекта никого не волнует. Максимум того, что делается, – строится нелепейшее, оскорбительное Сколково. При нищете всей науки в целом делать роскошества в одном месте, всерьёз думать о том, насколько впечатляющими будут двор, дом, дорога, просто непозволительно! Понятно, что роскошными должны быть приборы, а дом и двор – самыми простыми, бетонными.

Присоединяясь к словам выдающегося отечественного учёного, отметим лишь, что при всём роскошестве мёртвых приборов, они остаются инструментами при гораздо более совершенном – живом человеке, чьё интеллектуальное развитие должно быть приоритетной задачей современного общества и государства, начиная с самых ранних детских лет маленького гражданина.

« Талант – это способность к самовыражению, позволяющая оригинально решать известные задачи . Задач этих – несчётно. Они окружают нас, мы сталкиваемся с ними ежеминутно, на каждом шагу. Но не замечаем их. А талант засекает и решает…

Отчего же вокруг себя мы видим так мало талантливых людей? Один на сотню – уже удача. Почему?

Потому что остальные талантливые люди не осознают себя таковыми. Жизнь не разбудила в них таланта. Обстоятельства всё время складывались так, что они могли жить вполсилы, в четверть силы, в одну десятую (или даже сотую!) своей истинной силы.

Так что же вернее всего губит таланты?

Линия наименьшего сопротивления.

…Талант работает с задачами, гений – с проблемами . Следовательно, талант имеет величину, гений же – прорыв в бесконечность», – размышляли Игорь Акимов и Виктор Клименко в бестселлере «О мальчике, который умел летать, или Путь к свободе», памятной многим ещё по журналу «Студенческий меридиан» конца 1980-х.

В далёких 1970-х в различных детских популярных изданиях лучшие из отечественных методологов старались подержать у юных читателей веру в свои силы, предлагая им «для преодоления» вполне взрослые прикладные задачи.

ВОПРОС № 46

При оборудовании вентиляцией помещений для содержания скота требуется учитывать потоки воздуха внутри этих помещений. Продувка моделей ничего не даёт, так как нужны исследования в естественных условиях. Помещения же большие, и исследования в них сложны.

Найдите простой и безопасный способ определения направлений потоков воздуха на месте.

Использование свечи, чтобы посмотреть, «откуда ветер дует» или «где сквозняк притаился», – не самое лучшее решение, работает оно лишь на уровне человеческого роста. Задымление помещения или создание в нём концентрации пыли (муки) – не так безопасно для исследователя, как может показаться. Решение, на которое юный изобретатель получил патент, воистину детское. А, как сказал Роберт Бойль (1627–1691): «Не надо пренебрегать никаким опытом, сколь бы детским он ни казался на первый взгляд…»!

Приведём разбор логики поиска ответа из классика, ибо пример достаточно показателен, более того, он красив, и пригодится товарищам взрослым! Вот рассуждения и пояснения самого Г.С. Альтшуллера в статье «Маяк для изобретателя» (Пионерская правда. – 3.03.1978. – С. 4):

«…Большинство ребят ответило так: нужно взять зажжённую свечу, её пламя отклонится в сторону движения воздуха. Верно, но ведь свеча покажет движение воздуха (притом не очень точно) только в одном месте, а помещение может быть большим. Ходить со свечой? Поднимать её к потолку? Медленно, неудобно. Вот если бы пламя свечи само парило в воздухе, как улыбка без кота… Свеча нам не нужна, она ничего не показывает, нужно только пламя. Может быть, использовать дым? Такую идею выдвигают многие школьники. Но дым непрозрачен. Заполнив коровник дымом, мы просто ничего не увидим.

Во многих письмах записаны оба предложения: использовать пламя свечи или дым. Каждое из этих предложений имеет свои плюсы и минусы. Надо было попытаться объединить плюсы этих идей и избавиться от их минусов. А в письмах этого нет. Пожалуйста, запомните: выдвинув какую-то идею, нельзя считать задачу решённой. Надо усилить плюсы и убрать минусы, присущие этой идее. Не обрывайте рассуждений на полдороге! Нашли какую-то идею – хорошо, ищите теперь её минусы. Нашли минусы – подумайте, как от них избавиться. Получится улучшенная идея. И снова ищите её минусы, снова думайте, как их устранить. Нужно строить цепочку мыслей. С этого и начинается творческое мышление.

А теперь вернёмся к задаче. Пламя свечи имеет небольшие размеры, за ним удобно наблюдать. Но из-за небольших размеров пламя показывает движение воздуха только в одном месте. Дым заполняет весь объём, но наблюдать за ним неудобно. Противоречие: нам нужно что-то очень большое, заполняющее, как дым, всё помещение, и одновременно что-то очень маленькое, наподобие пламени свечи. «Надо заполнить помещение пухом», – пишет школьник (Волгоград). Что ж, воздух с пухом – это уже похоже на нужное нам сочетание: пушинки малы (как пламя свечи), но их много, и они (подобно дыму) заполнят всё помещение. «Ленточки из тонкой бумаги», – советует другой школьник (г. Калинин). Тоже неплохо. Но объём воздуха в коровнике велик – несколько тысяч кубометров. Заполнить такой объём пухом или ленточками довольно сложно. Что же делать?

Пушинки, ленточки, нити, порошок мела, пудра… Таких веществ много. Но распылить их в огромном помещении – дело непростое. К тому же они быстро осядут, ведь сделаны они из веществ, которые тяжелее воздуха. Среди множества материалов надо найти единственный, который лучше всех других подходит для наших целей. С такой проблемой изобретателю приходится встречаться часто. Что же делать? Перебирать все вещества наугад? Нет! Надо поступить иначе. Представим себе самый идеальный случай: никакого расхода на вещество нет, и плотность вещества такая же, как у воздуха. Теперь у нас просто нет выбора: придётся взять… воздух. Итак, возьмём «кусочек» воздуха. Почему мы не видим его движения? Потому что этот «кусочек» ничем не отделён от окружающего воздуха. Надо дать ему какую-то оболочку – и задача решена…

Запомните! Чтобы не перебирать наугад многочисленные варианты, надо ориентироваться на самый идеальный вариант. Пусть этот вариант кажется недостижимым – ничего, важно, что он, как маяк, указывает направление, по которому нужно идти.

«Надо использовать мыльные пузыри», – предлагает школьница (Москва). Отличная идея – она очень близка к идеалу. «Кусочек» воздуха ограждён тончайшей плёнкой воды – и сразу становится видимым. Есть игрушка, позволяющая легко получать множество мыльных пузырей. Несколько лет назад изобретатели, решая задачу о коровнике, взяли за основу именно эту игрушку. Они соединили её с вентилятором – получился прибор, создающий поток мелких мыльных пузырей. Помещение быстро заполняется пузырями, остаётся сделать фотоснимки: чем быстрее движутся пузыри, тем длиннее чёрточки на снимке. Красивое решение, не правда ли?»

Для ребёнка, писал К.И. Чуковский в памятной книге «От двух до пяти», выдержавшей два десятка одних только прижизненных изданий, «…невыносимо сознание, что он не способен к тем действиям, которые у него на глазах совершают другие. Что бы кто ни делал на глазах у двухлетнего мальчика, он в каждом видит соперника, которого ему надлежит превзойти. Он не может допустить и мысли, что кто-нибудь другой, а не он будет действующим, а стало быть, и познающим лицом в этом мире.

Дети только потому не пугаются собственной своей неумелости, что не подозревают об истинных размерах её. Но всякий раз, как по какому-нибудь случайному поводу они почувствуют, до чего они слабы, это огорчает их до слёз.

Ребёнок хочет быть Колумбом всех Америк и каждую заново открыть для себя. Всё руками, всё в рот, – поскорее бы познакомиться с этим неведомым миром, научиться его делам и обычаям, ибо всякое непонимание, неумение, незнание мучает ребёнка, как боль. Мы все к двадцатилетнему возрасту были бы великими химиками, математиками, ботаниками, зоологами, если бы это жгучее любопытство ко всему окружающему не ослабевало в нас по мере накопления первоначальных, необходимейших для нашего существования знаний.

К счастью, ребёнок не представляет себе всех колоссальных размеров того непонятного, которое окружает его: он вечно во власти сладчайших иллюзий, и кто из нас не видел детей, которые простодушно уверены, что они отлично умеют охотиться за львами, управлять оркестром, переплывать океаны и т. д.

Великую радость должен почувствовать этот пытливый и честолюбивый исследователь мира сего, когда ему становится ясно, что обширные области знания уже прочно завоёваны им, что ошибаются другие, а не он.

Другие не знают, что лёд бывает только зимой, что холодной кашей невозможно обжечься, что кошка не боится мышей, что немые не способны кричать «караул» и т. д. А он настолько утвердился в этих истинах, что вот – может даже играть ими.

Когда мы замечаем, что ребёнок начал играть каким-нибудь новым комплексом понятий, мы можем наверняка заключить, что он стал полным хозяином этих понятий; игрушками становятся для него только те идеи, которые уже крепко скоординированы между собой.

Не нужно забывать, что именно координация, систематизация знаний и является важнейшей, хотя и не осознанной, заботой ребёнка.

Умственная анархия невыносима для детского разума. Ребёнок верит, что всюду должны быть законы и правила, страстно жаждет усваивать их и огорчается, если заметит в усвоенном какой-нибудь нечаянный изъян» (Чуковский, 1970. С. 275–277).

ВОПРОС № 47

В декабре 2001 года департамент образования Уэльса уволил одну из учительниц младших классов за то, что она сказала детям – сущую правду. Можно сказать, открыла им глаза. Процитируйте учительницу!

По мере усвоения речевых норм (как можно говорить, а как – нельзя) и развития речи по образу окружающего общества ребёнок становится заложником сложившейся общественной и культурной системы, обывательского мышления (как надо думать, а как думать нельзя).

Впрочем, он предпринимает некоторые попытки вырваться за пределы и по мере взросления, в известной степени не осознавая, почему это делает.

Пытливый журналист из Ульяновска Анастасия Чеховская уже в сравнительно новой статье «Главная детская тайна» (электронная газета «Вести образования», 19.12.2011) затрагивает феномен, знакомый каждому взрослому, но порядком подзабытый за давностью лет – мы с вами, согласитесь, «подросли», как Робертино Лоретти, и «сердце больше не поёт»:

«Тайный детский язык – это не только элемент детской игровой культуры, детского фольклора, но и творческая, развивающая игра, в которой есть место и ребёнку, и взрослому. К сожалению, сейчас они не так популярны, как сто лет назад: другое время, другие социальные реалии, но фольклористы полагают, что создавать секретные языки – это естественная потребность детей шести – девяти лет. Секретный язык – это обучение через игру.

Прагматика секретных языков заключается в том, что дети ограждают себя от насмешек взрослых, которых веселят все эти дома на деревьях, тайные убежища, вигвамы, пароли и пещеры. Период секретов такой же естественный, как период вранья в три года (умные люди не дадут соврать, что это показатель растущего интеллекта и включившегося образного мышления). Это значит, что мозг развивается – и нужно направлять интерес ребёнка в сторону чтения и самообразования.

Какая польза может быть от тайных детских языков? Тема секретного языка выводит на тему головоломок, шифровок, ребусов, а позже – языков программирования и криптографии. Для ребёнка с аналитическим складом ума польза будет заключаться в том, что он довольно рано поймёт, что язык – это конструктор, из которого можно собрать всё что угодно. Он научится чувствовать элементы языка: его фонетику, морфологию, синтаксис.

Для детей творческого, фантазийного склада секретный язык – это как банка варенья для сладкоежки. Язык позволяет конструировать реальность. И законы, по которым создаются секретные детские языки, прекрасно работают для языков сказочных. Как говорят феи? Звёзды? Лошади, когда люди их не слышат? А как выглядят существа, которые говорят тем или иным образом?

Следом за существами рождаются их обычаи, одежда, города и деревни, конфликты и герои. Рождается эпос и целая смысловая вселенная. А значит, ребёнок получает стимул для творчества словесного: рассказов, стихов, картин о фантазийных мирах…» [30]

Условные, «институтские», секретные, «тарабарские», «балабурные» (совр. арго) языки относятся к искусственным. Они были выделены филологами и этнографами ещё в XIX веке, зафиксированы в произведениях Н.В. Гоголя, А.Н. Энгельгардта, В.И. Даля, Н.Г. Помяловского, В.Г. Белинского и других. Научное освещение искусственные языки школьников (заумный язык, языки с меной окончания основы, оборотные, или обратные, языки) получили ещё в 1920-х годах. Кстати, презрительное наименование «тарабарский» «в отдельных случаях было подсказано и закрепилось в детской среде насмешками взрослых, осудительно относящихся к детским разговорам на искусственных языках, как к пустой болтовне: Тара – бара / Вчера была, / Сёдни не пришла…» (Виноградов, 1926. С. 17; Анищенко, 2010).

Позволим себе некоторое лирическое отступление и, благодаря Валентину Кулешову повести «Пророки жёлтого карлика», которая могла бы стать фантастической, если бы не оказалась автобиографичной, ненадолго перенесёмся в самое начало 1980-х:

«Тёплым летним вечером на Юго-Западе столицы, в маленьком скверике, стиснутом стенами домов нового жилого массива, на скамейке, выкрашенной в стандартный зелёный цвет, сидел человек. Хотя прошедший день выдался на редкость жарким, на нём был серый пиджак с коричневым не в тон галстуком и безукоризненно белая, сильно накрахмаленная сорочка. Неуверенное, немного детское выражение белёсых глаз выдавало близорукость, а полоска на переносице свидетельствовала, что он лишь недавно снял очки, которые торчали из нагрудного кармана пиджака. Во всём его облике было что-то от машины, остановившейся на минуту лишь для того, чтобы вновь начать размеренное движение. Человек находился в том состоянии, которое принято называть задумчивостью, и редкие прохожие лишь слегка нарушали его спокойное блаженство. Прошедший день, как и многие другие, был бы ничем для него не примечателен, это был бы один из тех дней, которые пролетают так быстро, что от них в памяти остается серая пелена…

Мысли томно брели, изредка спотыкаясь о декорации окружающей среды. Неожиданно на пути возникло какое-то препятствие, оно быстро оформилось и приняло вид упитанной и ухоженной крашеной блондинки с ярко намазанными губами. «Торговка, наверное, какая-нибудь, – подумал он с неприязнью и тут же внутренне одёрнул себя: Какое я, собственно, имею право не уважать работников торговли? Не все же они воры, в конце концов…»

Работник торговли медленно продефилировала мимо, окинув его презрительным взглядом, и уселась на другой конец скамейки, зажав между ног большую, плотно набитую хозяйственную сумку. Покой был нарушен. Предметы вокруг приобрели чёткие очертания.

Неподалёку в песочнице играли дети. Песок в дощатый квадрат взрослые дяди забыли насыпать, и ребята что-то увлечённо чертили на остатках песка прошлых сезонов. Гомон их разносился на всю округу, и человек на скамейке подивился, как он не слышал его раньше. Впрочем, слов было не различить, голоса как-то странно переплетались, кружились в вечернем воздухе, то звучали резкими мальчишескими диссонансами, то вдруг сливались в удивительные, почти музыкальные гармонии, будто здесь играли не карапузы родного двора, а хор мальчиков акапелла…

«А ведь они говорят не по-русски, – прислушавшись, понял он. – Итальянский? Испанский? Наверное, дети каких-то иностранцев, здесь, на Юго-Западе их много, словно финнов в Ленинграде. Нет, наверное, всё-таки итальянский…» Женщина с сумкой тоже с любопытством разглядывала шумную компанию. Дети становились всё возбуждённее, прутики так и летали по песку, но странное дело, гармония в звучании голосов усилилась, каким-то непонятным образом перешла в настоящую полифонию. Лишь чьё-то одно звонкое сопрано всё пыталось выпрыгнуть из общего потока, но постепенно и его вовлекла звенящая стремнина голосовых аккордов. Пение, а в том, что это было именно пение, человек на скамейке уже не сомневался, продолжалось, достигло вершины напряжения и завершилось потрясающей красоты и выразительности, с удивительными переходами, арией того самого звонкого голоса, который сперва как бы спорил с остальными. И – словно отрезало. Чудо кончилось. Дети опять были обыкновенными детьми, они смеялись и о чём-то весело перешептывались. Главный солист – крепыш лет пяти-шести подбежал к скамейке и вежливо осведомился, «который час».

– Так вы не итальянцы?

– Странный вопрос, – очень по-взрослому отреагировал мальчик. – Конечно, мы русские, как и вы.

– А что вы такое пели?

– Мы не пели, а обсуждали одну небольшую проблему.

– Проблему? Вот интересно? Какую же, если не секрет?

– Да поспорили с ребятами о музыкальной гармонизации общей теории относительности.

– Гармонизации чего?

– Общей теории относительности. Это теория тяготения Эйнштейна. Да вы, наверное, слышали…

Такая речь из уст шестилетнего поразила даже видавшую многие виды женщину с напомаженными губами. И случилось невероятное – судорожно всхлипнув, она обхватила ручонки мальчика своими толстыми пальцами с яркими ногтями и вкрадчиво спросила:

– Чьи же вы такие будете?

– Мы не чьи, – обиделся крепыш. – Мы сами по себе!

– Господи, да родители у вас есть?

– Есть, конечно, мы вон в том доме живём! – Мальчуган, высвободив, наконец, руки, указал на дом в конце улицы.

Дом был самый обыкновенный: девятиэтажный, серый с балконами и плоской крышей.

– И кто же вас всем этим премудростям обучает? – спросил человек в пиджаке.

– Папа, тётя Лена и Света, ну и другие…

– Мучают детей! – возмущённо сказала блондинка, – Всё стремятся вундеркиндов каких-то сделать! Лишают детства! Возмутительно! Да таких родителей надо…

Мальчишка давно понял, что незнакомая тетя любит поговорить, и умчался к своим друзьям. Вслед за ним поднялся и человек в пиджаке, молча кивнул на прощание работнику торговли, продолжавшей монолог в гордом одиночестве.

По пути к дому он уже забыл этот эпизод, но сидя в ванной, почему-то с досадой подумал, что напрасно не спросил, на каком же, собственно, языке дети обсуждали свои проблемы…»

О языке междисциплинарного общения – Диал

А зря не спросил! Ведь этот «язык вундеркиндов» и гениев называется Диал. Его началам мы уделили существенное внимание в предыдущих изданиях (Инженерная эвристика, 2012. С. 107–189; Самоучитель игры на извилинах, 2012. С. 107–189), где было показано, что изобретательские приёмы, принципы разрешения противоречий, описанные в теории творчества, в том числе ТРИЗ, – суть операторы Диала, причём базовые.

И всё же на случай, если некоторые из наших читателей ещё не успели ознакомиться с указанными книгами, мы несколько повторимся в пределах необходимого минимума для понимания устройства этого эффективного инструмента для тренинга интеллекта.

Краеугольные камни Диала заложил в начале 1980-х кандидат наук В.В. Куликов (чьё произведение мы только что процитировали), закончивший МИЭМ по специальности «квантовая электроника» и работавший в ту пору в Институте земного магнетизма и физики Солнца (ИЗМИРАН).

Первоисточниками Диала послужили диалектика Гегеля, в честь которой язык и получил своё имя, математическая теория симметрий, основы музыкальной гармонии. Немалую поддержку начинанию оказали специалисты по психолингвистике из МГУ.

«Явление симметрии, только отчасти захваченное математической мыслью, вошло в науку в связи с тем чувством красоты, которое проявилось в человечестве многие тысячи лет назад…» – говорил ещё сам Владимир Вернадский.

ВОПРОС № 48

Легенда гласит, что на греческом острове Делосе вспыхнула эпидемия чумы. Островитяне обратились к дельфийскому оракулу, прорицавшему от имени бога Аполлона, за советом. «Дабы прекратить ваши страдания, – отвечал прославленный жрец, – надо умилостивить лучезарного Аполлона, удвоив ему золотой жертвенник». Надо отметить, что сей алтарь имел форму куба, так что жители Делоса поспешили отлить из золота ещё два таких жертвенника и поставили один поверх другого. Но эпидемия не прекращалась, а оракул ответил недоумевавшим островитянам, что они не исполнили его прорицания. Делосцы отправились в Афины в «Академию» и решили прибегнуть к помощи мудрого Аристокла по прозвищу Платон (то есть «широкий»). Выслушав их рассказ, философ изрёк: «Боги недовольны вами за то, что вы мало занимаетесь геометрией».

Пусть наш читатель вслед за Платоном (427–347 до н. э.) смирит гнев великого Аполлона и спасёт Делос от напасти.

«Если в основе музыкальной гармонии или форм изобразительного искусства обнаруживается математическая структура, то рациональный порядок окружающей нас природы должен иметь свою основу в математической сущности законов природы. Такое убеждение впервые нашло своё выражение в пифагорейском учении о гармонии сфер и в том, что элементам были присвоены правильные формы, – считал Вернер Гейзенберг. – Кто хотя бы один раз убедился в творческой силе математических построений, тот будет замечать их действие на каждом шагу как в области природы, так и в области искусства», – писал он.

В общих чертах этот период исследований, период «бури и натиска» «группы инженеров, работающих даром» описан ранее (Калашников, Русов, 2006, C. 20–34) [31] . Так что можно считать нашу работу своеобразным практическим, лишённым идеализма, продолжением некогда начатой, но не развитой темы. Обзорные сообщения об основных идеях и структуре Диала были также опубликованы одним из соавторов этой книги, но, конечно, не предполагали даже виртуального обучения правилам речи (Латыпов, 2005. С. 225–232; Латыпов, 2010. С. 261–267).

Действенность указанного междисциплинарного подхода подтвердили в последующих разработках соавторы этой книги С.В. Ёлкин и Д.А. Гаврилов. В 1980–1990-х осуществлялась детальная проверка Диала в различных отраслях знания составление базовых словарей, обучение экспериментальных групп научных работников, студентов и, главное, школьников. Была предпринята дерзкая попытка «подсунуть» разработанный учёными особый язык детям.

Это сейчас, четверть века спустя, представляется вполне разумеющимся, что между разными науками исчезают границы. «Нужно быть ненормальным, чтобы этого не признавать, – обобщает доктор филологических и биологических наук, профессор Т.В. Черниговская (Наука и жизнь. – 2012. – № 11. – С. 26–30). – Никто не отменяет важности отдельных наук, но судите сами. Как должна называться специальность человека, который, скажем, изучает, как ребёнок учится говорить? Как маленький ребёнок умудряется за короткое время овладеть самым сложным, что вообще на земле есть, – человеческим языком? На это полагается отвечать: слушает и запоминает. Но это абсолютно неправильный ответ. Потому что если бы он слушал и запоминал, то слушать бы понадобилось лет сто. Так что вопрос остаётся: как ему это всё-таки удалось, учитывая, что его никто никогда не учит. Причём «он» – это в данном случае не ребёнок, а мозг ребёнка, потому что мозг всё делает сам. Исследователь, отвечающий на этот вопрос, должен быть одновременно нейробиологом, лингвистом, детским психологом, экспериментальным психологом, бихевиористом, врачом, специалистом по интеллекту, математиком – чтобы строить модели, специалистом по нейронным сетям – тем, кто будет обучать искусственные нейронные сети, делая вид, что они – «ребёнок», – генетиком и так далее».

А четверть века назад «ненормальными» считались как раз авторы и разработчики Диала, на котором бы могли свободно и естественно общаться не просто дети, но все эти специалисты (каждый из своей узкой отрасли знаний).

«Речь представляет собой сложное единство физических и психических, умственных, сознательных и подсознательных процессов. Естественный язык – одна из важнейших форм выражения и движения понятийного мышления… Овладение речью основано на изучении и прочном запоминании очень большого числа приёмов мышления и способов рассуждения, правил построения слов, предложений и системы предложений, на формировании навыков их применения, на выработке речевых автоматизмов. Человек считается владеющим языком, если построение речи осуществляется автоматически, в подсознании. Взрослый часто уже не помнит правил морфологии и синтаксиса, но говорит и пишет правильно, в соответствии с правилами речи. Он не думает о падежах, склонениях и спряжениях … На уровне овладения речью в процессе сознания (мышления) определяется смысл наших мыслей » (Шумилин, 1989, VIII).

О первых результатах внедрения и использования этого искусственного языка, на котором можно говорить, как на естественном, было объявлено уже на ежегодной Конференции памяти К.Э. Циолковского в Калуге в 1990 году. После развала СССР работы продолжались с переменным успехом с учётом «эпохи перемен». Первые экспериментальные группы распались. Основатель Диала эмигрировал в Канаду, затем в США. Так что изыскания сместились в сторону создания универсальных интерфейсов (Ёлкин, Гаврилов, 1996; Ёлкин, Гаврилов 1998). Затем математическая версия языка развивалась для задачи машинного перевода в качестве семантического языка-посредника SL. На основе Диала был разработан семантический словарь и анализатор для машинного переводчика Кросслейтор 1.0, системы семантического поиска и реферирования документов. Были сделаны многочисленные публикации в специализированных научных изданиях [32] .

В 2010 году наше внимание привлекло проблемное интервью Юлия Сергеевича Ильяшенко, доктора физико-математических наук, профессора мехмата МГУ и Корнеллского университета (США) – «Математика приучает отличать правду от лжи». Конспективно некоторые моменты интервью и парадоксальные вопросы в этой связи:

«… математика вообще идеальный полигон для творческого воспитания человека . Она даёт материал, который не требует ничего: человек услышал задачу и думает над ней, ему больше ничего не нужно, не нужны даже бумага и карандаш…

Кант сказал, что «в каждом знании столько истины, сколько математики». Это означает, что для формулировки окончательных положений науки нужен математический язык. Это вовсе не обязательно язык формул. Но это язык, в котором нет недоговорок. Математика прежде всего учит человека отличать то, что он знает, от того, что не знает, что сказал, от того, что не сказал. Математика, по большому счёту, приучает человека отличать правду от лжи.

Поясню это такой легендой: дело было где-то в начале второго тысячелетия. Английский король в очередной раз заключал соглашение с непокорными шотландцами, которые, видимо, добивались от него каких-то уступок, и он их спросил, чего же они хотят? «Мы хотим, чтобы нашей землей правил человек, родившийся на ней и который от рождения не говорил бы ни одного слова по-английски», – сказали они. «Хорошо», – ответил король, и его жена вынесла младенца-сына, который только что родился на шотландской земле. То есть они получили, что просили, – но совсем не то, что хотели. Выразить свои мысли так, чтобы в процессе восприятия этих слов было прочтено ровно то, что человек хочет сказать, очень трудно . Это в жизни редкое ценное общежитейское умение. Математика этому учит…» (кстати, тут у автора историческая ошибка: дело было не в Шотландии, а в Уэльсе – именно в память о том договоре наследник британского престола носит титул принца Уэльского).

Да что там? Сам великий Луи де Бройль, французский физик, удостоенный Нобелевской премии за открытие волновой природы электрона, считал: «…где можно применить математический подход к проблемам, наука вынуждена пользоваться особым языком, символическим языком, своего рода стенографией абстрактной мысли, формулы которой, когда они правильно записаны, по-видимому, не оставляют места ни для какой неопределённости, ни для какого неточного истолкования» [33] .

Выделения в цитатах выше сделаны нами. Не кажется ли вам, что задача «творческого воспитания» человека входит в противоречие с необходимостью «языка, в котором нет недоговорок»? И является ли достоинством для творческого развития однозначность смыслов? Не становится ли человек, в том числе и математик, заложником узкой специализации в погоне за однозначностью?

Для иллюстрации наших слов приведём старый анекдот.

Едут на поезде по Англии четверо: поэт, зоолог, физик и математик. Они увидели из окна купе отару – все овцы серые, но среди них одна белая.

Поэт пишет тут же черновик стиха:

– О, Англия, страна овец!

Зоолог фиксирует:

– Большинство овец, обитающих в этой области Британских островов, белые, хотя в их помете иногда появляются и тёмные особи.

Физик:

– В Англии местами и временами встречаются белые овцы.

Математик:

– В отдельно взятой области Англии есть хотя бы одна овца, у которой хотя бы одна сторона белая.

Зависимость хода мышления от узкого понимания контекста, погоню за однозначностью, легко продемонстрировать на следующем реальном случае. Нурали Латыпов вспоминает:

«Один из моих друзей на пари утверждал, что может спрятать в комнате водку так, что её невозможно будет найти. Остальные приятели, естественно, не могли в это поверить, так что пари было заключено.

Итак, куплена и выдана моему другу бутылка водки. Все, кроме него, удалились из комнаты на пятнадцать минут. Потом мой друг отворил дверь и жестом показал всем: прошу входить! Ищите!

Поиски заняли почти час! Всё было перерыто, простукано и ощупано в лучших традициях НКВД тридцатых годов. Найдено множество считавшихся ранее утерянными вещей. Обнаружена и пустая бутылка из-под водки. Друг был обвинён в том, что попросту выпил содержимое. Попросили дыхнуть. Но и само его поведение явно свидетельствовало об ошибочности этого суждения.

В конце концов, придя в состояние полного изумления, «поисковая группа» возопила: «Где же… это… искомое?» Мой друг спокойно взял со стола стоящий там всё время графин, открыл и дал каждому понюхать. «Искомое» находилось у всех и каждого буквально «под носом». Просто никто не сообразил: ищется не бутылка с водкой , а именно водка . Она и была налита в графин вместо воды.

Это – типичная ошибка при поиске: нужные предметы, информация, сведения, данные… разыскиваются где угодно – под подушкой, за шкафом, в секретном досье, в сейфе, в тайнике… но только не на открытом месте. О разумности хранения важнейшей информации на самом видном месте говаривали ещё Эдгар По и Артур Конан Дойль. Да и Гилберт Кийт Честертон утверждал, что лист лучше всего спрятать в лесу.

Замечу, что сокрытие информации и её добыча – два противоположных, но родственных направления разведывательной деятельности. Ибо зная, как прятать, представляешь, и как искать.

Профи из разведывательных сообществ различных стран, безусловно, не совершают наивных ошибок. Поиски, добывание, хранение, передача, защита важнейшей информации входят в круг обязанностей информационно-аналитических служб. Для получения информации о противнике зачастую оказывается вовсе не нужно ставить «жучки», делать снимки в инфракрасных лучах, записывать спектры колебаний оконных стёкол. И уж тем более не надо часами лежать с пистолетом в грязи под лавочкой или уметь водить всё, что способно двигаться. Зато нужно уметь нечто иное: анализировать то, что на первый – неискушённый – взгляд не может вообще содержать никакой важной информации.

Для извлечения интересующей информации из так называемых «открытых источников» нужен серьёзный труд аналитиков и экспертов. Поиск сильно зависит от самого ищущего: от его эрудиции, таланта и интуиции. И, в общем, оказывается, что обнаружить нечто на самом деле важное с очень большой вероятностью можно, проводя поиск прямо «под фонарём». Нужно «всего лишь» знать, что ищешь, чем искомое отличается от прочего «мусора». И как потратить на поиски меньше времени. И при этом быть уверенным, что ничего важного не осталось незамеченным. По оценкам профессионалов – разведчиков, как западных, так и наших «грушников», от восьмидесяти до девяноста пяти процентов всей разведывательной информации составляет как раз та, что проистекает из открытых источников» (Вассерман, Латыпов, 2012. С. 226–228).

В работе «Универсализация знаний и Диал как язык-посредник междисциплинарного обмена» В.В. Куликов и С.В. Ёлкин отмечали:

«Специализация есть очевидное общественное благо. В сегодняшнем мире узких специалистов это аксиома, не требующая доказательств. Времена великого Леонардо да Винчи, времена великих учёных-универсалистов, учёных-энциклопедистов, как представляется, ушли в прошлое навсегда. И тем не менее крупнейшие открытия делаются именно на стыке различных дисциплин. Удивительнейшие изобретения представляют собой следствие соединения, как казалось, несоединимого. Так ушла ли, действительно, насовсем универсальность мыслителей? Возможна ли сегодня «тотальная» универсализация знаний?

Сама постановка такого вопроса в нашем безумно разнообразном мире, поначалу, кажется не менее «безумной». Но, может быть, всё-таки прав Нильс Бор, считавший, что идея, чтобы быть верной, должна быть «достаточно безумной»? Существуют же, в конце концов, такие впечатляюще-красивые и бесконечно разнообразные фигуры, как фрактали, – и при всём этом каждая часть фракталя геометрически подобна любой другой её части. И ведь нельзя же сказать, что это некие редкие казусы, нет – фрактали чрезвычайно распространены в природе: горы, облака, молнии и деревья лишь некоторые из многочисленных примеров. Одни и те же геометрические образы характерны для самых, казалось бы, различных явлений: например, спираль появляется и в течении воды у стока домашней ванны и в структуре галактик. Одни и те же уравнения описывают самые различные природные явления, наиболее известный пример: волновые уравнения, описывающие явления от волн морского прибоя до волн возбуждений в мозгу человека и поведения квантов Вселенной.

Последний пример наводит на мысль, что истоки универсализации нужно искать в области фундаментальных законов, единых для всего мира. Только вот «степень универсальности» таких законов, как нетрудно понять, должна быть выше степени универсальности, скажем, закона всемирного тяготения Ньютона. Действительно, закон тяготения пригоден только для материальных тел, имеющих массу, – а наши предполагаемые законы должны быть применимы во всех случаях и для всех мыслимых объектов изучения: от частиц и волн до мыслей и эмоций человека…»

В статье «Основы методологии трансляции знаний между различными предметными областями» (Ёлкин, Куликов и др., 2006–2010) идея развита:

«…Иначе говоря, если гипотеза о возможности тотальной универсализации верна, то мир должен представлять собой один-единственный фрактал, каждая часть которого в каком-то смысле подобна любой другой его части. Или, другими словами, искомое единое универсальное уравнение должно описывать мир в любой наперёд выбранной его области. Подобные идеи до сих пор выдвигали лишь богословы и философы, утверждавшие, между прочим, что, при всём разнообразии, единство мира настолько велико, что, убрав из Вселенной малейшую пылинку, мы тем самым разрушим её. Исторически первым человеком построившим именно такую единую фрактальную систему мира, был великий немецкий мыслитель, творец системы диалектики, Г.Ф.В. Гегель…»

Собственно, и неудивительно, что главная цель Диала, если вернуться к тому, с чего начали, – активизация мышления с выведением его на новый абстрактно-теоретический уровень, интенсификация научных разработок на основе всеобщего интерфейса творческих людей.

Метод Диала – использование единого универсального языка абстрактной теории симметрий для описания и переосмысления прежде всего знакомых всем явлений (даже бытовых) и обыденных отношений вещей с тем, чтобы сделать очевидными не столь понятные сейчас по сути фундаментальные явления физики, математики, химии и информатики.

ВОПРОС № 49

Великий естествоиспытатель Александр Гумбольдт встретился в своих путешествиях по Латинской Америке с одним мудрецом, который разъяснил ему свою теорию о разных типах людей, коих оказалось четыре:

Те, которые кое-что знают, и знают, что они знают. Это люди образованные.

Те, которые кое-что знают, но не знают об этом. Такие люди спят, и их надо разбудить.

Те, которые ничего не знают, но об этом знают. Таким людям надо помочь.

Кто же составлял последнюю категорию и что мудрец предлагал сделать для этих людей?

ВОПРОС № 50

По аналогии с задачкой Александра Гумбольдта решите ещё одну. Профессор МИФИ Борис Анатольевич Долгошеин рассказывал одному из авторов, как он принимает экзамены:

1. Если знает и понимает, то 5.

2. Если знает, но не понимает, то 4.

3. Если не знает и не понимает, то 3.

За что же профессор ставил два?

Диал – это язык-транслятор идей из одной области знания в другую, орудие производства открытий и изобретений.

В отличие от языков программирования и той же математики имеет не только письменно-графическую, но и звуковую сторону.

Каждый знак, звук Диал является абстрактным оператором, преобразованием симметрии, обозначающим некоторую вещь, процесс переход, отношение.

Каждый оператор действует над «полем» других, «низших», операторов, то есть Диал иерархичен. Все формы языка выстраиваются из – предыдущих, более «примитивных», словно в детском конструкторе.

Обозначения «низших» операторов произвольны, здесь характерна полная условность обозначений и возможность присвоить событию, процессу, вещи любое знаковое имя, однако затем это имя должно быть зафиксировано. «Высшие» операторы составлены из «низших» и являются формулами или словами языка. Правила составления формул (или слов) также являются операторами Диала.

Основанием иерархической системы, то есть исходным оператором, выражающим полное отсутствие всякой информации, является ноль (ничто или молчание), действующий лишь сам на себя, поскольку больше ничего и нет. Оператор безразличия! Собственно, эта «турбулентность», возвращение к себе и воздействие любого оператора самого на себя и есть первоисточник развития языка, а значит, и мышления!

«Сознание возвращалось медленно. Всё застилал сплошной туман какого-то неопределённого цвета. – Так начинается удивительный научно-фантастический роман В.В. Куликова «Узник бессмертия», в игровой, приключенческой форме обучающий азам теории симметрии, положенной в основу Диала. – Если бы Росса спросили – чёрный туман или белый, он и тут затруднился бы найти верный ответ. Постепенно, без всяких усилий со стороны Росса в тумане зародилось какое-то движение, он начал сгущаться, темнеть, по краям же сгущения туман все более принимал вид странной стеклообразной массы, становился прозрачнее с каждой минутой. У Росса возникло ощущение, что он присутствует при рождении Вселенной. Да что там, он сам был эта Вселенная, это он сам рожал себя в мучительной боли. Впрочем, нет – боли не было, она пришла значительно позже, точнее, то, что он чувствовал вначале, казалось столь же туманным, как и серая пелена, застилавшая взор. Появилось, затем окрепло сознание того, что вот это тёмное сгущение в центре – вот это, нет, это что-то чужое, это не он! Так же незаметно, вкрадчиво пробрался холодок страха – и вдруг поднялся, захлестнул ледяной волной ужас неведомого. Что ЭТО ТАКОЕ? ЭТО было не похоже ни на что – и одновременно напоминало всё сразу. Росс знал, что в ЭТОМ скрыты все тёмные силы мироздания, но иногда в этом чужом для него мире вдруг проглядывали знакомые черты близких, друзей, знакомых. Это было как предательство, и в отчаянии вселенная Росса, казалось, разрывалась от беззвучного крика.

Шло время, чужая Вселенная формировалась на глазах. Как-то вдруг, неожиданно, этот тёмный незнакомый мир разросся до размеров комнаты, да это и была, собственно, комната – тёмная, без единого окна, с низким потолком. Удивительно, как он не видел этого раньше! По комнате двигались какие-то фигуры. Их было много. Лица различались с трудом. Большинство из них были Россу совершенно незнакомы. Или это только казалось? Движение фигур продолжалось, над ним склонялись чьи-то лица. Чьи?.. Иногда Россу казалось, что вот это лицо он когда-то любил, вот тот – был его близким другом. Как давно это было!.. Да и было ли?.. Росс этого не знал. Знал он с очевидностью только одно – что все они ему глубоко безразличны. Они – чужие. Они – не он. Но кто же он сам? Вместе с вопросом пришло сомнение. Только что он точно знал: он – Росс, Росс Игл, но теперь это имя показалось ему таким же чужим, как и все в этой комнате. Очертания комнаты вдруг стали расплываться, чужая вселенная растворялась на глазах. Но в ней растворялся и сам Росс. Сознание судорожно цеплялось за ускользающие черты внешнего мира. Росс вдруг понял, что его спасение – в этой чужой вселенной, только в ней он может быть самим собой. Невероятными усилием Росс заставил туман сгуститься там, где только что были фигуры людей. Нет, они не были ему чужими, они стали ступеньками, по которым он выкарабкивался из обморочного тумана. И туман отступил. Чем больше Росс думал о людях в комнате, тем яснее для него становилось, кто есть он сам…Да, да – именно с этого тогда всё и начиналось. С этого самого состояния – с безразличия. Как точно здесь слово отражает суть!

БЕЗРАЗЛИЧИЕ есть полное отсутствие различий. Но то, что не различно, то одинаково! Вместо «мне безразлично» часто говорят: «Мне всё равно». Люди, подходившие ко мне в этой тёмной комнате, были мне безразличны, я не различал их друг от друга, они были для меня – ОДИНАКОВЫ! Кажется, есть ещё слово для обозначения подобного… Вспомнил, это слово – симметрия! У этого слова свои преимущества, оно, например, тесно связано с языком математики [34] . Говорят, что две вещи симметричны, если они в чём-то сходны между собой, одинаковы, как одинаковы половинки шара, капли воды, которые «как две капли похожи…», перчатки – правая и левая, наконец, мы сами и наше отражение в зеркале также симметричны. Чужие в комнате казались мне одинаковыми, значит, они были для меня симметричными: замени мне одного из них на другого, я бы никогда не заметил подмены! Правда, в одном отношении я их, во всяком случае, различал – их было много и они находились в РАЗНЫХ углах комнаты. Значит, симметрия была не полной. Но ведь раньше я не мог даже выделить отдельные фигуры из общего фона комнаты – следовательно, ранее состояние моей «вселенной» было более симметричным! А ещё раньше? Тогда я ведь не видел, НЕ РАЗЛИЧАЛ – вообще ничего! Не отличал чёрного от белого, не выделял даже самого себя – целиком растворился в этой абсолютной неразличенности! Абсолютное сходство всего со всем – АБСОЛЮТНАЯ СИММЕТРИЯ! Но ведь тогда, в самом начале не было ничего, ВООБЩЕ НИЧЕГО! Да, видимо, так и должно быть – абсолютная симметрия есть, вообще, отсутствие чего бы то ни было, есть АБСОЛЮТНОЕ НИЧТО! Это и есть тот самый нуль, с которого всё начинается… Именно с этого тогда всё и началось.

Гигантский сверкающий шар Вселенной величественно плыл в пространстве… А такой ли уж он был гигантский? Гигантский по сравнению… По сравнению с чем, собственно? Не с чем его было тогда, в начале всего сущего сравнивать… Не был он, значит, ни большим, ни маленьким, не существовало таких различий вообще… Сверкающий… Какое там, тогда свет от тьмы не отличишь! Кстати, почему именно шар? Как наиболее симметричное тело? Но ведь ещё не возникло различие между телами симметричными и всеми остальными! С равным успехом Вселенную при её рождении можно представлять и в форме, скажем, гиппопотама! Итак, гиппопотам Вселенной величественно плыл… Ну, насчёт «величественно», так даже и в наши, куда как постаревшие времена и то: «От великого до малого – один шаг», а что касается «плыл»… Почём знать, может, как раз стоял: относительность движения и покоя: тоже вид симметрии. В пространстве же этот самый гиппопотам «плыл» или ещё где – вопрос совсем тёмный…» (Куликов, 1998. С. 8–10).

Развитие, в том числе и языка, представляется разработчиками как переход от одной симметрии к другой, и оно описывается как спонтанное нарушение симметрии.

Ещё раз повторим, что развитие есть следствие воздействия операторов (процессов) самих на себя – рекурсия.

Существенное значение имеет двойственность понятия преобразования симметрии, как того, что с одной стороны преобразовывает – изменяет, а с другой стороны оставляет неизменным – сохраняет.

ВОПРОС № 51

«Быть прекрасным – значит быть симметричным и соразмерным», – сказал Платон. Подумайте и возразите Платону.

«Вначале было слово… Кто это сказал, да и кто его произнёс? Да это же… А, неважно! Скукота одолевает… Сидел, сидел Господь Бог, скучно стало – взял да и сотворил вселенную… От скуки чего не сделаешь! Всё равно ему было, хочу – сотворю, хочу – нет. БЕЗРАЗЛИЧНО. Я-то сам физикой тоже со скуки занялся! Ну, я это я, а вот Господь… Впрочем, как раз гипотеза Бога тут ни к чему! Так, значит, само по себе БЕЗРАЗЛИЧИЕ – это абсолютное НИЧТО как-то раз взяло, да и… Ну и ну! А что – в самом деле, почему бы и нет? Безразличие, если оно абсолютно, есть, в частности, и отсутствие различия между ним самим и тем, что от него совершенно ОТЛИЧАЕТСЯ! Но ведь нет ничего, кроме самого БЕЗРАЗЛИЧИЯ, значит, оно в себе содержит отличное от себя самого, содержит в себе РАЗЛИЧИЕ. Абсолютное НИЧТО есть отсутствие всего, в том числе и отсутствие самого себя, то есть отсутствие НИЧТО! НИЧТО уничтожает самого себя, тем самым порождая НЕЧТО. Самая совершенная, идеальная симметрия разрушает сама себя! Парадокс? Да, кажется, нет. Природа есть причина самой себя. Уже в самом начале бытия, в начале существования Вселенной НИЧТО содержало в себе НЕЧТО, безразличие имело в себе различенность, симметрия была нарушена. Но, раз в самом начале ничего, кроме этого, не было, то был и переход от ничто к нечто, от отсутствия различий к их появлению. Что это было? Моя вселенная рождалась из тумана неопределённости, движение его приводило к сгущениям в одних и разрешению в других местах. ДВИЖЕНИЕ! Вот что рождало различия, формировало тела во Вселенной! Переход от ничто к нечто есть рождение, движение материи, переходящей из одного состояния «ничто» в новое состояние «нечто»! Саморазрушение симметрии есть движение, рождение новых различий, а значит, и новых явлений! Обратный переход – исчезновение, смерть.

Такие вот переходы материи из одного состояния в другое, всевозможные виды преобразований и изменений физики называют ОПЕРАТОРАМИ. Переход от ничто к нечто есть оператор рождения, переход же от уже имеющегося нечто к ничто – оператор гибели, уничтожения. Этот последний называется обратным по отношению к первому, так как оба эти перехода, взятые один за другим, представляют полный цикл – от рождения до гибели. Началом и концом всего сущего служит ничто, небытие. Как всё просто в математике… Назвал – и пользуйся! Оператор рождения и оператор смерти, оператор любви и оператор ненависти… «Оператор несчастья является обратным по отношению к оператору счастья!» И главное, вполне современно: хочешь быть счастливым, примени оператор счастья… И без лишних эмоций: не убил, а подействовал оператором смерти…» (Куликов, 1998. С. 13–14).

ВОПРОС № 52

«Мёртвые» фигуры и пешки с незапамятных времён отождествлялись с живыми людьми и животными, а настольная шахматная игра изображалась как картина борьбы неприятельских армий, решение конфликта между противниками в ходе сражения. Сражение в шахматы как будто происходит с участием живых людей, превратившихся в символические шахматные статуэтки. Произведите очередное преобразование симметрии известной вам шахматной игры, «подействовав на неё оператором смерти». Каков результат?

ВОПРОС № 53

У древних греков была легенда об Аяксе. Герой, равный по доблести своему другу Ахиллу, после его гибели хотел получить доспехи Ахилла. Однако доспехи были присуждены ахейцами Одиссею. Оскорблённый Аякс решает ночью перебить вождей ахейцев. Спасая ахейцев, Афина насылает на Аякса безумие. И вместо противников тот убивает стадо скота. Древнегреческий художник Тимомах задумал написать картину о бешенстве Аякса. Но античные каноны запрещали художникам изображать сильные чувства – считалось, что это обезображивает картину (в Фивах за это даже предусматривалась смертная казнь). Как же изобразить помешательство Аякса?

Знаки Диала, являясь процессами, отражают на самом деле знаки и симметрии природы со всеми её связями. Важнейшее значение имеет идентификация любого знака через систему координат, то есть через контекст. Через понятия теории симметрий в Диале формулируются и основные математические понятия: числа, пределы, дифференциалы, интегралы, векторы, тензоры, функции и т. д. Но это к сведению, «для продвинутых пользователей».

Все симметрии, отображаемые в Диале, являются локальными, различаясь лишь размерами областей, где их локальностью можно пренебречь.

Математические формулы на Диале звучат как поговорки, стихи, сказки и песенки. Выяснилось, что чем старше «ученик», студент, аспирант, наконец, специалист или учёный муж, тем больше времени у него уходит на овладение «тарабарской» речью. Приходится преодолевать сложившиеся комплексы, стереотипы и барьеры.

Диал, надо полагать, будет особо эффективно проявлять себя – благодаря сознательному применению метода спонтанного нарушения симметрий – в тех областях, где нужны смелые, радикальные решения, на стыке науки и искусства.

«Проблемы конечно же есть, и немалые. Несмотря на то, что Диал сравнительно проще <…> математики и намного легче в освоении, чем любой из «естественных языков» человека, всё же он – именно язык. Язык общения, язык мысли. И освоение его требует времени. Научить человека сносно выражать свои мысли на Диале можно за неделю, но строить фразы и мыслить на языке – это две совершенно разные вещи. А ведь требуется именно научиться Диал-мышлению, парадоксальному мышлению новатора…

Первоначальная идея создателей Диала заключалась в обучении языку в максимально раннем возрасте. В идеале – с рождения, когда ребёнок впитывает знания с огромной, недоступной для взрослых скоростью. Это, как превосходно подтвердила работа с детьми ещё на заре Диала, казалось вполне осуществимым. Именно о таких детях-гениях и повествуют «почти фантастические» «Пророки жёлтого карлика». Но всё же, чтобы научить детей, сначала языком должны в совершенстве овладеть взрослые. Возможно ли такое? Можно ли научиться мыслить на чужом языке, да ещё и на таком рукотворном диалектическом чуде, как Диал?

Хорошо известно, что люди, освоившие чужие языки до уровня «общение без проблем», частенько ловят себя на том, что мыслят на том из языков, на котором им в данный момент удобнее думать. Так что «мыслить на ином языке» научиться не так уж сложно – было бы знание языка. Такое знание можно получить, например, в тесном общении с «урождёнными носителями» языка. Где таких взять в случае Диала? В романе обучение взрослых проводилось известным и достаточно эффективным – интенсивным методом «погружения в языковую среду». В условиях изоляции группы на «лингвистическом острове» и запрета использования любого языка, кроме Диала. В реальном мире погнавшейся за «золотым тельцом» России идее такого «острова» не суждено было осуществиться…» (Калашников, Русов, 2006. С. 407–409).

Увы, свободно говорящих на Диале сейчас нет: даже разработчикам, чтобы вернуть подзабытые навыки, необходима языковая среда. Диал всё ещё в значительной степени носит письменный, виртуальный характер. Вносит свои коррективы развитие массовых электронных систем коммуникаций. Обучившихся Диалу – а это несколько сотен человек – разбросало по стране и по миру.

Вероятно, ещё не создано той критической массы знающих основы этого языка, чтобы произошёл прорыв меры. Возможно, наши молодые читатели будут уже тем народившимся поколением «диалоговорящих», которое воспользуется всеми оригинальными разработками к своей пользе.

«Рождение и смерть… Что в них общего? К чему соединять несоединимое? Несоединимое… Несоединимое? Постой, но ведь в природе если что-то одно рождается, то что-либо другое обязательно исчезает, умирает… Вещи не исчезают, они лишь переходят в другие вещи. Но ведь это же означает, что исчезновение всегда есть одновременно и рождение! Так вот в чём смысл древней традиции, освящённой веками!

Словно пелена упала с глаз и в тихий мир размышлений торжествующе ворвались звуки органа. Это был апофеоз. Праздник победы жизни над смертью и… конец обедни.

Сидя в трапезной над миской давно остывшей похлёбки, я додумал мысль до конца. Действительно, если тогда, в начале всего сущего, появление первых, пока ещё совершенно неопределённых различий в первичной неразличённости, то есть появление нечто из ничто, можно считать рождением, то поскольку не было пока ещё ничего, кроме этих самых нечто и ничто, рождение чего-то из нечто должно было быть его уничтожением, рождением ничто, то есть возвратом к первичной неразличённости. Круг явно замыкался. Рождение есть смерть. «Все там будем…» Странность этих мыслей не давала мне покоя. В то же время их справедливость была очевидна. Но, чёрт побери, ещё более очевидно, что смерть – нечто прямо противоположное рождению! Как же всё это понять?

Разгадка пришла неожиданно и легко. Ведь и рождение и уничтожение – прежде всего переходы, преобразования материи, операторы! Но в таком случае, прежде всего они должны преобразовывать самих себя! Уничтожив уничтожение, мы получим нечто ему противоположное, то есть рождение, а рождение, в свою очередь, вряд ли может породить что-либо, кроме уничтожения… Значит, два оператора рождения, взятые подряд, дадут нам оператор уничтожения, и, наоборот, два оператора уничтожения есть оператор рождения.

«Ну а почему, собственно, исчезновение даёт именно рождение, а не что-нибудь другое, скажем, то же ничто, отсутствие чего бы то ни было?» – возникло вдруг в голове. И тут же, торжествующе: «Да потому, что ничто можно получить, лишь уничтожив то самое первичное, почти бесформенное нечто, которое, в свою очередь, возникло с исчезновением ничто. Исчезновение же само по себе есть нечто третье, отличающееся как от НИЧТО, так и от НЕЧТО, оно есть ни то и ни другое, оно – переход между ними, соединяющий, но и разделяющий их, граница нечто и ничто. Значит, и исчезнуть он мог, лишь породив что-то отличающееся как от них самих, так и от себя! Это что-то – оператор РОЖДЕНИЯ!

… СМЕРТЬ, как оператор, обратный к оператору рождения, сотрёт всякие следы нашего существования… Проклятые математики всё предусмотрели» (Куликов, 1998. С. 19–20, 25).

ВОПРОС № 54

Вопрос из архива Анатолия Вассермана: «В 1970-е годы в Нью-Йорке создан клуб «живых покойников». Его эмблема – изображение радостно смеющегося черепа. Какое событие должно произойти в жизни человека, чтобы его приняли в этот клуб?»

ВОПРОС № 55

Также задачка из архива Анатолия Вассермана: «В Великобритании накануне развода принца Чарлза с принцессой Дианой в продажу поступили фаянсовые кружки с изображениями бывших супругов. На кружках не было никаких надписей и дополнительных символов. Но каждый мог догадаться, что они посвящены именно разводу.

По каким признакам?»

ВОПРОС № 56

Один из любимых вопросов Анатолия Вассермана: «В песне, которую вместе сочинили англичанин Пол Маккартни и афроамериканец Стиви Уандер, есть слова: «Почему мы не можем жить в мире и согласии, как чёрное дерево и слоновая кость…»

Где же существует полное согласие чёрного дерева и слоновой кости?»

О красоте решений (конспект для продвинутых читателей)

На страницах нашей книги читатель уже успел десяток раз столкнуться с выражением «красивое решение», «красивый ответ», и самое время ещё раз упомянуть о «теории красоты» отдельно.

Вот, например, если традиционная математика – язык символов, созданный человеком для отображения, как ему казалось, объективных закономерностей природы, то музыка – как раз язык отображения и передачи закономерностей субъективных, то есть прежде всего эмоций, чувств человека. Древние говорили: «Музыка – искусство интонаций» – и это безусловно так: сила воздействия музыки опирается на всю мощь нашего подсознания, на пришедшие к нам от предков инстинкты самовыражения и реакции на непроизвольные эмоции других. Не зря, нет, не зря церковный орган так близок по тональности к голосу человека! И хоры певчих не зря звучат под церковными сводами. Интонации – ключ к подсознанию человека.

Современные приложения теории творчества (Синицын, 2001) опираются не только на вполне логические и обозначенные некогда принципы из области сознательного, но и наработки психологов о бессознательном – отсюда принцип «страдания и удовольствия», «навязчивого образа», принцип красоты, гармонии, наконец.

Самые разные исследователи с древности и до недавнего времени обращались к этому вопросу. «Без веры во внутреннюю гармонию нашего мира не могло бы быть никакой науки. Эта вера есть и всегда останется основным мотивом всякого научного творчества», – считал Альберт Эйнштейн.

Приведём некоторые мнения.

Рассуждая о теории красоты и красоте теории Эдвард де Боно в девятой главе книги «Использование латерального мышления» отмечал:

«…В известном смысле наука является высшей формой искусства, поскольку здесь совершенство новой идеи не является делом вкуса или моды. И хотя науке явно недостаёт эмоциональной насыщенности и всеобщей притягательной силы, тем не менее ей внутренне присуща строгость. Различие между требованиями искусства и науки особенно наглядно представлено в творчестве Леонардо да Винчи. Искусство Леонардо прекрасно – это несомненно. Однако и его научные идеи подчас определялись единственным критерием – красотой. Так в набросках предложенного им летательного аппарата [35] Леонардо больше внимания уделил оформлению приспособлений, помогающих воздухоплавателям сойти с аппарата на землю, чем самой летательной способности аппарата. Великого художника больше занимала завершённость того, что было доступно восприятию, нежели реализация того, что может понять только посвящённый» (Боно, 2005).

«Учёные ищут красоту и законченность. В физике, математике, химии. Мне довелось как-то видеть двух биофизиков, громко смеявшихся, глядя на доску, исчерканную выводом какого-то уравнения. «Господи, как красиво!» – сказал один из них и, вздохнув, скучным голосом попытался объяснить мне, в чём красота этого ряда цифр и знаков.

Красота закона, объединяющего ряд сложных явлений, – не только во внезапной ясности и общности вчера ещё разных фактов, но и в единообразии, которое закон устанавливает. Не унылая и зловещая похожесть цвета хаки, а единство стиля, гармония содержания и формы, архитектурная, или, если хотите, музыкальная стройность и выразительность согласного звучания.

Красота – это простота, строгость, лаконичность. Разрозненное обилие химических элементов стало красивым ансамблем, когда появилась Периодическая система. Тысячи наблюдений за ходом планет обрели совершенную красоту в законах Кеплера. Очевидно, в науке красота – это порядок понимания, наведённый там, где только что царил хаос разбросанных фактов.

Недаром с незапамятных времён прошла нетленной формула красоты природы: в природе всё гармонично. Но что такое гармония, как не наличие обязательной, строгой и целесообразной закономерности?» (Губерман [36] , 1969. С. 94).

«Красота – это наивысшая степень целесообразности, степень гармонического соответствия и сочетания противоречивых элементов во всяком устройстве, во всякой вещи, во всяком организме. Другими словами, под красотой человека мы понимаем целесообразное устройство его тела, обеспечивающее выживание как биологического вида в самых разных условиях…

Все без исключения размеры тела человека находятся в жёстком соотношении. И эти соотношения находятся в подсознательной памяти каждого из нас (в виде своеобразной прошивки, как у мобильного телефона), позволяют на интуитивном уровне оценивать красоту, то есть целесообразность любого человека…

Насколько точна эта прошивка, то есть подсознательное чувство красивого, прекрасного, целесообразного, настолько эффективно человек может выбрать себе партнёра для создания семьи, потомства и т. п.» (Петухов, 2012).

«Люди, которые имеют много дела с математикой, в конце концов приобретают чувство математического изящества используемых приёмов, они становятся способными чувствовать математическую красоту теорий. Естественно, что такое изящество нелегко усвоить. Это скорее эмоция…» – признавался другой нобелевский лауреат, Поль Дирак.

«Хорошая музыка, – «дар божественных звучаний», – она строится со строгой выдержанностью формы. В фугах Баха, как в алгоритме, как в формуле, заключена строжайшая последовательность. В этой строгости – существенный источник их впечатляющей силы. Так и в строгой последовательности математических строений есть своя внутренняя музыка, своя красота – жар холодных формул. Но как понимание структуры музыки требует музыкальной культуры, так и переживание красоты математики требует культуры математической», – писал выдающийся советский математик Александр Данилович Александров (Наука и жизнь. – 1970. – № 8).

Любопытно в этой связи парадоксальное высказывание уже упомянутого нами доктора наук, профессора Т.В. Черниговской на встрече учёных с журналистами в редакции того же журнала, только тридцать два года спустя (Наука и жизнь. – 2012. – № 11):

«Мой коллега Святослав Всеволодович Медведев, директор института мозга в Петербурге, говорит, что мозг – это интерфейс между идеальным и материальным <…> Вопрос – и пусть он прозвучит как дурацкая шутка: а мы можем доверять математике? В основе всех наук лежит математика, математический аппарат, но почему мы должны ей верить? Она является чем-то объективно существующим – или это производное от свойств человеческого мозга: он так работает? Что если у нас такой мозг, и всё, что мы воспринимаем, – это только он?

Мы живём в том мире, который поставляют нам наши органы чувств. Слух – такого-то диапазона, зрение – такого-то диапазона, меньше – не видим, больше – тоже не видим. Через окна и двери, которые ведут в мозг, к нам поступает дозированная информация. Но когда мы общаемся с миром, у нас нет других инструментов, кроме мозга. Абсолютно всё, что мы про мир знаем, мы знаем с его помощью. Мы слушаем ушами, но слышим – мозгом; смотрим глазами, но видим – мозгом, и всё остальное работает так же…»

ВОПРОС № 57

Жил да был один король, злой и жестокий. Только своего единственного сына этот король и любил. Однажды принц не вернулся с охоты. Разгневался король, созвал слуг. Приказал искать сына, но тому, кто поведает плохие вести, пообещал залить в горло расплавленный свинец. После долгих блужданий слуги нашли сына короля мёртвым, его загрызли звери. Как слуге поведать королю о смерти любимого сына, но при этом остаться в живых?

ВОПРОС № 58

Почему среди женских помад доминируют красные по оттенку?

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Коко Шанель – ярчайшая звезда на небосклоне Высокой моды XX столетия.В ее жизни было много интриг, р...
В 2011–2012 годах на российском политическом поле появилось мощное протестное движение, которое заро...
Станислав Александрович Белковский – российский политолог, директор Института национальной стратегии...
Борис Михайлович Носик, автор многочисленных книг и телефильмов о русской эмиграции во Франции, преж...
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда...
Это книга о славных (но не слишком известных ныне на родине) русских художниках, вдохновенным и неус...