Вознесение Габриеля Рейнард Сильвейн
— Ничего. Спи дальше.
— Но почему ты сидишь в темноте, полуголый? — удивленно поморщилась Джулия.
— Жду, когда ты проснешься, — робко улыбнулся Габриель.
— Зачем?
— Чтобы мы открыли подарки. Но еще рано. Спи.
Джулия подвинулась к нему. Найдя его руку, она поцеловала тыльную сторону ладони и положила себе на грудь.
Габриель улыбнулся и прижал свою ладонь к ее груди, чтобы почувствовать биение ее сердца. Потом улыбка погасла.
— Прости меня за вчерашнее, — произнес он, смущенно откашливаясь. — Не хочу, чтобы ты думала, будто мне ничего не нужно, кроме секса. Это не так.
— Знаю, — ответила Джулия, и ее улыбка тоже потускнела.
Его пальцы гладили ей брови.
— Я хочу тебя, это очевидно. Мне тяжело не дотрагиваться до тебя, воздерживаться от ласк. — Его рука осторожно погладила ей щеку. — Но я люблю тебя. Мне необходимо, чтобы ты была со мной, потому что тебе этого тоже хочется, а не потому, что ты чувствуешь себя обязанной.
— Я не чувствую себя обязанной, — возразила Джулия, наклоняясь к его руке. — Ты ведь много раз мог уговорить меня заняться сексом. Помнишь ту ночь, когда мы лежали в твоей бывшей комнате и я… я пыталась снять топик? Но ты был терпелив. А в нашу первую ночь ты был просто удивителен. Это счастье, что у меня такой возлюбленный, как ты. — Джулия зевнула и сонно улыбнулась. — Но почему ты не ложишься? Думаю, мы еще можем поспать.
Габриель нырнул под одеяло и прижался к своей любимой. Вскоре ровное дыхание подсказало ему, что Джулия заснула. Тогда он прошептал ей по-итальянски несколько обещаний.
Утром Габриель подал ей завтрак в постель. Он торопил ее, пока Джулия не согласилась отправиться в гостиную. Габриель был так взволнован, что буквально подпрыгивал.
(Подпрыгивал вполне по-профессорски, сохраняя полное достоинство, хотя и был без рубашки.)
В гостиной стояла рождественская елка в духе старого телесериала о Чарли Брауне. Ее Габриель «позаимствовал» из гостиничного вестибюля. Под елкой лежало несколько разноцветных пакетов, а в углу диванчика примостились два больших красных чулка с вышитыми именами «Джулианна» и «Габриель».
— Веселого Рождества, — сказал Габриель, целуя ее в лоб.
Он был весьма горд собой.
— У меня никогда не было чулка с подарками, — призналась Джулия.
Габриель подвел ее к диванчику, усадил и положил на колени ее чулок, набитый сластями и трусиками с рождественскими картинками. В мыске чулка лежала флешка с видеозаписью весьма своеобразного танго, исполненного у стены в Королевском музее Онтарио.
— А почему у тебя не было чулка? — осторожно спросил Габриель.
— Шарон не всегда помнила о приближающемся Рождестве, а отец вообще не думал о подобных вещах, — вздохнула Джулия.
Габриель лишь покачал головой. До того как он попал в семью Кларк, у него тоже не было рождественского чулка.
На кофейном столике лежали два пакета, завернутые в клетчатую красно-зеленую бумагу.
— Почему бы тебе первому не открыть свои подарки?
Обрадованный Габриель сел на пол перед елкой и скрестил ноги. Он взял маленькую коробочку и решительно сорвал упаковочную бумагу. Джулия засмеялась. Сейчас этот профессор, сидящий в одних трусах и очках, напоминал четырехлетнего мальчишку, которому не терпится поскорее увидеть свой подарок.
Открыв коробочку, Габриель очень удивился ее содержимому. На кремовой подушечке лежали серебряные запонки. Это были не просто красивые запонки. На каждой красовался миниатюрный щит — точная копия геральдического щита с герба Флоренции. Габриель в восхищении смотрел на подарок.
— Тебе они нравятся?
— Джулианна, это просто чудо. Я потрясен. Когда ты успела?
— Пока ты был на одной из своих встреч, я перешла Понте Веккьо и купила их. Мне подумалось, что они прекрасно подойдут к твоим модным рубашкам. — Она уткнулась глазами в пол. — Вот только купила я их на деньги твоего гранта. Получается, ты сам себе их купил.
Габриель встал и подошел к Джулии, чтобы отблагодарить ее поцелуем.
— Это твои деньги. Ты их заработала. А запонки — само совершенство. Спасибо тебе, дорогая.
Джулия улыбалась, глядя на коленопреклоненного Габриеля.
— Открывай второй подарок.
Второй пакет был плоским. Развернув упаковку, Габриель обнаружил вставленную в раму репродукцию картины Марка Шагала «Влюбленные под лунным светом» размером восемь на десять дюймов.
К подарку была приложена открытка, на которой Джулия написала несколько нежных фраз, признаваясь ему в любви и благодаря за то, что снова нашла его. Открытка имела приписку, которая сама по себе была подарком, причем более дорогим, нежели запонки и репродукция.
Согласна позировать для твоих фотографий.
Со всей любовью,твоя Джулия.
Габриель потерял дар речи и мог лишь вопросительно смотреть на нее.
— Я подумала: почему бы не украсить нашими снимками стены твоей спальни? Я с удовольствием это сделаю. Если, конечно, ты не против.
Габриель сел рядом с Джулией на диванчик и крепко ее поцеловал.
— Спасибо. Репродукция прекрасная, но ты несравненно красивее. — Он улыбнулся. — Твое увлечение творчеством Шагала станет нашим источником вдохновения. Но вначале, как мне кажется, нам стоит поупражняться в позах. — Габриель пошевелил бровями, потом наклонился и взял в рот ее нижнюю губу. — Ты — это самый ценный подарок, — прошептал он.
Он чувствовал, как ее губы сложились в улыбку. Габриель нагнулся к елке и достал один из подарков, предназначенных Джулии. Она взяла пакет. Ее глаза радостно сверкали, и это было лучшей благодарностью для Габриеля. Потом Джулия развернула бумагу и увидела небольшую коробку. Открыв крышку, она достала компакт-диск, озаглавленный «Любовное приношение Джулианне».
— Здесь музыка, которую мы слушали во Флоренции, — пояснил Габриель.
— Ой, спасибо. А я как раз собиралась просить у тебя копию того диска. Сколько приятных моментов я вспомню, когда буду его слушать.
Под футляром с диском Джулия обнаружила несколько подарочных сертификатов на различные процедуры в торонтском отеле «Виндзор армс». У некоторых были экзотические названия вроде «Душ Виши» и «Обертывание тела морскими водорослями и солью».
Джулия читала вслух название каждой процедуры, всякий раз благодаря Габриеля. К последнему сертификату была приложена записка, написанная его рукой.
Я договорился о встрече у пластического хирурга. Он готов принять тебя, как только мы вернемся в Торонто. Судя по полученным от него сведениям, он уверен, твой шрам можно полностью удалить и тебе больше не придется беспокоиться по этому поводу.
Габриель.
Габриель взял сертификат из ее застывших пальцев.
— Прости. Наверное, не следовало вкладывать этот сертификат в коробку с подарками.
— Что ты? Спасибо тебе, — возразила Джулия, беря его за руку. — Я думала, мне еще придется ждать. Это лучший подарок, какой ты только мог сделать.
Габриель выдохнул из себя весь воздух, потом нагнулся и поцеловал Джулию в макушку.
— Ты достойна этого подарка, — сверкая глазами, сказал он.
Джулия улыбнулась, затем вопросительно поглядела на большую коробку, все еще остававшуюся под елкой.
— Там тоже подарок для меня? — (Габриель кивнул.) — Значит, я могу его открыть?
— Я просил бы тебя обождать.
— Зачем? — нахмурилась она. — Может, ты хочешь, чтобы я взяла его в дом Ричарда и открыла в присутствии всех наших?
— Да нет же! — Габриель взъерошил себе волосы и слегка улыбнулся. — Прости. Это очень… личный подарок. Ты способна дождаться вечера? Я очень тебя прошу.
Такая просьба лишь разожгла в Джулии любопытство.
— Коробка большая. Значит, внутри не котенок.
— Котенка там действительно нет. Но если хочешь, я тебе обязательно куплю. — Габриель покосился на другую коробку, стоявшую возле двери. — А какие подарки прислал тебе Пол?
Джулия пожала плечами, словно вопрос был для нее полной неожиданностью.
— Бутылка кленового сиропа. Ее я отдала отцу. Пара игрушек.
— Игрушек? Каких игрушек?
— Детских, разумеется!
Габриелю показалось, что ей не нравятся его настойчивые расспросы.
— По-моему, месяца два назад он уже дарил тебе игрушечного кролика. Этот Пол просто помешан на кроликах.
«Чертов трахатель ангелов».
— Габриель, а ты помешан на туфлях. Торчишь от женских туфель на высоких каблуках. Так что вы с ним два сапога пара.
— Я никогда не отрицал свою эстетическую приверженность к женской обуви. Женские туфли — это настоящие произведения искусства, — с гордостью заявил Габриель. — Особенно когда их надевает такая красивая женщина, как ты.
Джулия невольно улыбнулась:
— Пол прислал мне игрушечную корову голштинской породы и фигурки Данте и Беатриче.
— Фигурки? — с неподдельным изумлением переспросил Габриель и провокационно улыбнулся. — Надеюсь, не экшен-фигурки?[10]
— Какая разница, обычные они или экшен-фигурки?
— А они анатомически правильные?
— Ну и кто из нас ребенок?
Габриель провел рукой по ее щеке.
— Если это экшен-фигурки, они могут принимать разные позы. Интересно, какие позы они принимают, когда на них никто не смотрит?
— Данте от твоих слов в гробу перевернулся бы.
— Кстати, мы можем воссоздать его похороны и закопать одну из фигурок Пола где-нибудь на заднем дворе. Беатриче я предпочел бы оставить.
— Ты неисправим, — не удержавшись, рассмеялась Джулия. — Спасибо тебе за подарки. И спасибо за поездку в Италию. Это было самым лучшим подарком.
— Не стоит благодарности, мисс Митчелл. — Он взял лицо Джулии в ладони, посмотрел в ее глаза и стал целовать.
Робкие поцелуи с сомкнутыми губами быстро переросли в страстные ласки и неистовство рук. Джулия стояла на цыпочках, прижимаясь к его голой груди. Габриель досадливо застонал и осторожно отстранился от нее. Он снял очки и знакомым движением стал тереть себе веки.
— Я с радостью продолжил бы начатое, но Ричард хотел видеть нас утром в церкви.
— Прекрасно.
— А я думал, такой добропорядочной католичке, как ты, захочется сегодня пойти к мессе, — сказал Габриель, надевая очки.
— Бог везде одинаков. Я и раньше ходила в церковь с твоей семьей. — Джулию удивило выражение его лица. — Ты не настроен идти?
— Церковь не место для меня.
— Почему ты так считаешь?
— Я много лет туда не ходил. Меня встретят… осуждающие взгляды.
— Все мы грешники, — убежденно произнесла Джулия. — Если бы в церковь ходили только праведники, храмы пустовали бы. И я очень сомневаюсь, что прихожане церкви Ричарда будут тебя осуждать. В епископальной церкви люди очень приветливы.
Чмокнув Габриеля в щеку, Джулия скрылась в спальне, чтобы одеться. Габриель пошел следом. Лежа на кровати, он смотрел, как Джулия дергает вешалку за вешалкой, выбирая себе одежду.
— Почему ты до сих пор веришь в Бога? Разве ты не сердишься на Него? Ведь это из-за Его невмешательства в твоей жизни было столько трагичного.
Джулия перестала рыться в шкафу и повернулась к Габриелю. Вид у него был очень несчастный.
— Беды случаются с каждым человеком. Почему моя жизнь должна чем-то отличаться?
— Потому что ты добрый и хороший человек.
Джулия разглядывала свои руки.
— Вселенная не строится на магии. В ней нет отдельно набора событий для хороших и отдельно для плохих. Страдания выпадают на долю каждого человека. Вопрос в том, как относиться к своим страданиям. Согласен?
Габриель безучастно глядел на нее.
— Кто знает, возможно, если бы не было Бога, мир был бы гораздо хуже.
Габриель тихо выругался, но спорить не стал.
Джулия присела на кровать.
— Ты читал «Братьев Карамазовых»?
— Это одна из моих любимых книг.
— Тогда ты помнишь о разговоре священника Алеши со своим братом Иваном.
Габриель усмехнулся, но без ехидства.
— В таком случае я мятежный вольнодумец, а тебе достается роль глубоко верующего парня.
Джулия пропустила его слова мимо ушей.
— Иван называет Алеше множество причин, указывающих на то, что Бога либо не существует, либо Он просто чудовище. Спор двух братьев — очень сильное место в романе. Я немало думала о нем. А помнишь, как Иван заканчивает их спор? Он говорит, что отрицает Божье творение и этот мир. Однако есть в мире нечто, что кажется Ивану удивительно прекрасным: клейкие зеленые листочки, появляющиеся весной на деревьях. Он любит их, хотя и ненавидит окружающий мир. Клейкие листочки — это не вера и не спасение. Это остатки надежды. Они отгоняют отчаяние Ивана. Показывают ему, что, несмотря на все зло, которое он замечает вокруг, в мире остается хотя бы что-то, чем он может любоваться. — Джулия подвинулась. Ей хотелось увидеть лицо Габриеля. Потом она нежно обняла его. — Габриель, а что для тебя является такими клейкими листочками?
Вопрос застал его врасплох. Он был настолько неожиданным, что Габриель даже сел на постели, глядя на прекрасную брюнетку, стоявшую перед ним. Бывали моменты, когда Габриель вспоминал, почему, увидев Джулию впервые, посчитал ее ангелом. Она была способна к состраданию, а такие люди встречались редко. По крайней мере, в его окружении.
— Не знаю, — запоздало ответил он. — Раньше я об этом никогда не думал.
— Моим клейким листочком была Грейс. И ты, — добавила Джулия и застенчиво улыбнулась. — Еще могу назвать волонтеров Армии спасения, которых встретила в Сент-Луисе. В отличие от моей матери они отнеслись ко мне по-доброму. Их работа была аргументом в пользу существования Бога.
— А что ты скажешь о страдании невинных? О детях? — едва слышным шепотом спросил Габриель. — О младенцах?
— Я не знаю, почему умирают младенцы. Меня ужасает их смерть, — призналась Джулия. — Но скажи, Габриель, что происходит с нами, кто уже давно не ребенок? Почему мы позволяем родителям издеваться над собственными детьми? Почему не защищаем больных и слабых? Почему позволяем солдатам врываться к нашим соседям, бесчинствовать, предъявлять унизительные требования и заталкивать их, как скот, в товарные вагоны? Это не Бог зол. Мы сами. Всем хочется знать, откуда берется зло и почему им полон мир. Но почему никто не спросит, откуда берется добро? Люди обладают чрезвычайной склонностью к жестокости. Тогда почему в этом мире еще существует доброта? Почему такие люди, как Грейс и Ричард, так добры? Потому что Бог есть, и Он не позволяет земле целиком погрузиться во зло. Если ты присмотришься, то увидишь клейкие листочки. И когда ты их узнаешь, ты почувствуешь и Его присутствие.
Габриель закрыл глаза. Он пил ее слова, чувствуя на себе ее руки. Его сердце знало: Джулия сказала глубокие и очень правдивые слова. Она говорила истину.
Как бы он ни старался, он не переставал верить. Даже в его самые темные дни где-то оставался лучик света. Грейс вела его по жизни, и, хвала Провидению, когда она умерла, он вновь встретил Беатриче, которая поведет его дальше.
Габриель поцеловал ее, но по-братски, без страсти. Джулия отправилась в душ, а он, продолжая лежать, думал о том, какое сокровище ему досталось. Он признавал, что она значительно превосходит его умом. Ее интеллект отличался творческой оригинальностью, что для Габриеля и по сей день оставалось мечтой. При всех тяготах, выпавших на ее долю, Джулия не утратила веры, надежды и милосердия.
«Она мне не ровня; мне до нее еще тянуться.
Она мой клейкий листочек».
Спустя час Джулия и Габриель приехали в епископальную церковь Всех Святых. Габриель надел черный костюм и белую рубашку, к которой великолепно подошли подаренные Джулией запонки. Джулия выбрала темно-фиолетовое платье, прикрывавшее колени, и высокие черные сапоги, купленные ей Габриелем во Флоренции.
«Море неловкости». Так Габриель мог бы описать свои ощущения, когда он и Джулианна заняли места в конце семейной скамьи Кларков.
Он был благодарен за литургию; за весь ее строй с продуманным чередованием отрывков из Священного Писания и музыки. Габриель думал о своей жизни и о шагах, приведших его к прекрасной женщине, которая на протяжении всей службы сидела рядом, держа его руку.
Рождество было праздником рождения — рождения одного, особого младенца. Габриель повсюду видел младенцев и детей. У входа в церковь висел красочный плакат, изображавший младенца Иисуса в яслях. Дети были на знаменах и витражах окон. Дети сидели на родительских коленях и скамьях. Были здесь и дети, которым лишь предстояло родиться. Габриель подумал об этом, увидев беременную женщину, сидевшую по другую сторону прохода. От нее исходило сияние.
И вдруг Габриель понял, что сожалеет о своей стерилизации. Он не только лишил себя возможности зачать ребенка. Он лишил Джулианну радости материнства. Габриель представил ее на последнем месяце, лежащую рядом с ним в постели. Он представил, как его рука нежно покоится на ее животе, ощущая толчки их ребенка. Его мечты простерлись дальше. Габриель видел себя с маленьким сыном на руках и мысленно гладил темные волосы малыша.
Эти мысли немало удивили его. Они указывали на перемену в его характере и приоритетах, отход от эгоизма и чувства вины, которыми характеризовалась его жизнь до вторичного появления в ней Беатриче. Это был сдвиг в сторону постоянства и верности женщине, с которой он хотел создать семью и зачать ребенка. Любовь к Джулианне изменила многие стороны его жизни. Габриель и не подозревал об этом, пока не понял, что смотрит на беременную незнакомку с чувством тоскливой зависти.
Вот такие мысли наполняли его мозг, пока он сидел, держа Джулианну за руку. Наступило время причастия. Габриель был единственным из его семьи, кто не встал и не вышел в центральный проход, чтобы затем выстроиться в очередь у алтарной ограды.
Габриель думал об умиротворяющем состоянии, которое охватывало людей в церкви. И в то же время ему не понравился общий настрой, особенно сама проповедь. Он знал, что растратил понапрасну немало лет своей жизни. Лет, которых ему никоим образом не вернуть обратно.
Он так и не успел, пока Грейс была жива, сказать ей то, что хотел сказать. Ни Полине, ни Джулианне он не выказывал уважения, которого они обе заслуживали. А женщин, проводивших в его постели одну ночь, он вообще не уважал.
Мысли о Полине заставили Габриеля отвести глаза от Джулианны. Опустив голову, он почти бессознательно молился о прощении и наставлении. Габриель знал, что балансирует на канате между принятием ответственности за свои прошлые опрометчивые поступки и освобождением Полины от цепляния за него. Он молился, чтобы на ее пути встретился мужчина, который полюбит ее и поможет ей оставить прошлое позади.
Габриель был так глубоко погружен в молитву, что даже не заметил, как его родные, получив причастие, возвращались на свои места. Он не заметил, как теплая рука Джулии проскользнула через его согнутый локоть, а сама она уютно прижалась к его боку. Не заметил он и того, как незадолго до благословения плечи Ричарда затряслись в беззвучном рыдании, и тогда Рейчел обняла отца, склонив светловолосую голову на отцовское плечо.
«Царство Небесное — оно как семья, — думала Джулия, видя, как Рейчел и Скотт обнимают отца. — Там любовь и прощение вытесняют следы и страдания».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
После ланча Рейчел занялась приготовлением праздничного обеда с непременной индейкой и в помощь взяла всех членов своей семьи. Джулия позвонила отцу и заручилось его обещанием подъехать около трех часов, чтобы и он смог участвовать в обмене подарками. Затем они с Рейчел удалились на кухню чистить яблоки для пирогов.
Надо сказать, что Рейчел немного схитрила. Она купила замороженные пироги фирмы «Пилсбери» и, переложив их из фирменной упаковки в обычный полиэтилен, спрятала в холодильнике, надеясь, что ее обман не раскроется.
— Привет вам, милые девушки, — произнес явившийся в кухню Скотт, который сразу же полез в холодильник.
Видеть Скотта улыбающимся до ушей было довольно непривычно.
— А чего это ты такой веселый? — спросила Рейчел, счищая кожуру с яблока.
— Так Рождество у нас, — хихикнул Скотт, и Рейчел показала ему язык.
— Я слышала, ты кого-то встретил, — осторожно вставила Джулия.
Скотт накладывал на тарелку остатки ланча, словно и не слыша вопроса.
Рейчел уже собиралась отчитать братца за дурные манеры, как зазвонил телефон. Рейчел взяла трубку и вскоре ушла с ней в гостиную, поскольку звонила ее будущая свекровь.
Скотт оглянулся по сторонам и виновато улыбнулся Джулии:
— Ее зовут Тэмми. Я пока не хочу показывать ее нашим: боюсь, устроят ей допрос с пристрастием.
— Понимаю, — слегка улыбнулась Джулия, продолжая чистить яблоко.
— У нее есть ребенок, — вдруг признался Скотт. Он прислонился к кухонному столу и скрестил руки на груди.
— Ой! — воскликнула Джулия, откладывая нож.
— Малышу всего три месяца. Тэмми и ребенок живут у ее родителей. Она бы все равно не смогла поехать со мной, потому что кормит его грудью. — Скотт говорил почти шепотом, то и дело оглядываясь на дверь, ведущую в гостиную.
— Когда ты решишься познакомить ее со своими, пусть привозит и ребенка. Ему у вас будут рады.
— А я вот сомневаюсь, — сказал Скотт, и сомнение было ясно написано у него на лице.
— Все будут только счастливы, что в доме появится малыш. Мы с Рейчел даже начнем соперничать, кому возиться с ним.
— А как бы ты реагировала, если бы твой сын привез домой подругу, которая мать-одиночка? И ты бы знала, что этот ребенок — от другого парня?
— Твои родители усыновили Габриеля. Думаю, твой отец не будет возражать, если только… — Джулия вопросительно посмотрела на Скотта, — если только твоя подруга не замужем.
— Что? Нет, конечно! Ее бывший парень бросил ее, как только узнал о беременности. Мы с нею уже несколько месяцев встречаемся. — Скотт стал приглаживать свои непокорные, стоящие торчком волосы. — Боюсь, отцу не понравится, что я встречаюсь с женщиной, которая совсем недавно родила.
Джулия кивнула в сторону другой комнаты. Дверь туда была открыта. Там стояла рождественская елка, а под ней — картинка, изображающая рождение Иисуса.
— Похожая история была и у Иосифа с Марией, — сказала она.
Скотт посмотрел на нее так, словно у Джулии вдруг выросла вторая голова. Затем усмехнулся и потянулся к сэндвичу.
— А это хороший аргумент, Джули. Надо будет его запомнить.
Через несколько часов вся семья собралась у елки, и начался обмен подарками. Кларки были щедрым семейством и не скупились на подарки, одни из которых были серьезными, другие — шуточными. Джулия и ее отец тоже получили свою долю подарков.
Когда собравшиеся разглядывали свои подарки, потягивая яичный коктейль, Рейчел подала Габриелю еще один пакет.
— Это тоже тебе. Принесли сегодня утром.
— От кого? — удивленно спросил он.
— Не знаю.
Габриель с надеждой взглянул на Джулию, думая, что это ее сюрприз, но та покачала головой.
Габриелю не терпелось увидеть подарок. Он быстро развернул пакет. Внутри оказалась белая картонная коробка. Габриель осторожно поднял крышку и стал вынимать толстый слой оберточной бумаги.
Прежде чем кто-либо сумел увидеть содержимое коробки, Габриель отшвырнул ее и вскочил на ноги. Ничего не объясняя, он прошел к задней двери. Дверь шумно захлопнулась за ним.
— Что там было? — нарушил молчание Скотт.
В комнату вошел Эрон, который в тот момент находился в коридоре.
— Держу пари, что подарок от его бывшей, — сказал Эрон. — Могу даже ставку сделать.
Джулия выбежала в кухню, рванула заднюю дверь и бросилась догонять удалявшуюся фигуру своего любимого.
— Габриель! Габриель! Подожди!
С неба падали крупные пушистые снежинки, похожие на перья, накрывая траву и деревья холодным белым одеялом. Джулия задрожала.
— Габриель!
Он словно не слышал ее и скрылся за деревьями, даже не оглянувшись.
Джулия прибавила шагу. Если она потеряет Габриеля из виду, ей придется возвращаться одной. Ей не хотелось вновь заблудиться в лесу, да еще без теплой куртки. И без карты.
Джулию начала охватывать паника. Ей вспомнился периодически повторяющийся кошмарный сон, в котором она одна бродила по лесу.
— Габриель! Не беги ты так!
Протопав еще несколько футов по глубокому снегу, Джулия увидела его. Габриель стоял возле высокой сосны.
— Возвращайся в дом. — Его голос был таким же холодным, как падающие снежинки.
— Я не оставлю тебя здесь.
Джулия прошла еще несколько шагов. Услышав ее приближение, Габриель обернулся. Он выбежал из дому в костюме, рубашке с галстуком и дорогих итальянских ботинках, которые теперь были безнадежно испорчены.
Каблук ее туфли зацепился за ветку. Джулия наверняка упала бы, если бы не ухватилась за ствол дерева. Габриель тут же подбежал к ней.
— Возвращайся домой, а то опять упадешь и поранишься.
— Нет.
Ее длинные волосы вились по плечам. Она стояла, скрестив руки на груди, но сейчас привычная поза служила ей защитой от холода. Снег припорошил ей голову и темно-фиолетовое платье.
Джулия была похожа на снежного ангела из сказки. Или фигуру, слепленную из снега. Пушистые хлопья порхали над нею, словно стайка подружек. Габриелю вспомнилось, как однажды Джулия уснула в его библиотечном отсеке. Его появление разбудило ее, и она, испуганная, задела локтем и смахнула целую стопку бумажных квадратиков для заметок. Они медленно падали вокруг нее, совсем как снежинки.
— Как ты прекрасна, — прошептал Габриель, забыв на мгновение обо всем.
Каждое слово вылетало из его рта вместе с облачком пара.
— Идем домой, — сказала Джулия, протягивая покрасневшую от холода руку.
— Она никогда меня не отпустит.
— Кто?
— Полина.
— Ей нужно начинать новую жизнь. Ей требуется твоя помощь.
— Помощь? — переспросил Габриель, и его глаза сердито сверкнули. — Ты хочешь, чтобы я… ей помогал? После того, как она стояла на коленях и пыталась снять с меня брюки?
— Что?
Он стиснул зубы, проклиная собственную глупость.
— Ничего.
— Не ври мне!
— Это была отчаянная попытка отчаявшейся женщины.
— Ты ей сказал «нет»?
— Разумеется. За кого ты меня принимаешь?
Синее пламя в его глазах приобрело опасный оттенок.