Непобедимая жара Касл Ричард

— Я бы сказал, что ты права, но тогда мне пришлось бы убить тебя.

— Очень смешно, Тэрри. Выясни, когда Хейс возвращается в город. Хочу поговорить с ним лично.

Каньеро позвонил с сообщением о том, что поход к соседке «госпожи» Андреа оказался безрезультатным.

— Я ее не застал. Управляющий говорит, что вчера вечером она выкатывала из квартиры два чемодана.

— А нового адреса она не оставила? — спросила Хит.

— Боюсь, здесь нам не повезло. Но я звякнул в отель в Амстердаме, который ее соседка указала на таможне, — подумал, вдруг она там остановится. Администратор сказал, что Андреа Боум у них зарегистрировалась, но в последние два дня ее не было видно. Он думает, она связалась с каким-нибудь парнем. — Каньеро хихикнул. — Забавный выбор слов, если вспомнить ее профессию.

— Прекрасно, Мигель; если мы не раскроем это дело, то у тебя, по крайней мере, появится материал для рождественского шоу талантов. — Хит заметила, что в кабинете капитана Монтроза включили свет, и ее сердце на миг замерло, затем забилось чаще. — Послушай, мне надо идти. Криминалисты закончили работать с компьютером Графа. Когда вернешься, возьмись за него, вдруг найдешь что-нибудь интересное.

Взглянув на кабинет начальника, детектив Хит увидела, что Монтроз не один. Он сидел за закрытыми дверями в обществе двух серьезного вида мужчин в костюмах; Хит их не знала. И было похоже, что разговор они вели весьма неприятный.

Проведя некоторое время за изучением компьютера отца Графа, Тараканы вдвоем подошли к столу Хит.

— Ну, что думаешь об этих парнях? — спросил Каньеро. — Отдел внутренних расследований?

Таррелл ответил:

— Ставлю на то, что это «люди в черном». Если увидите ослепительную белую вспышку, немедленно надевайте темные очки.

По мнению Никки, угрюмые лица и темные костюмы могли означать только отдел внутренних расследований. Но по Двадцатому и без того гуляло немало сплетен, новые были ни к чему, поэтому Никки не стала развивать эту тему и спросила, что Тараканы накопали в компьютере. Втроем они подошли к Доске Убийств.

— Первое, что мы узнали, — начал Каньеро, — это то, что пастору уже давно следовало купить новый компьютер. Эта древность загружалась десять минут. Сначала мы открыли Интернет, посмотрели журнал и закладки.

— Всегда информативно, — добавил Таррелл.

— Но ничего особенного там не нашли. Несколько католических сайтов, сайт PBS, продажа книг онлайн — все пристойно, никакой эротики. Судя по рекомендованным книгам и недавним покупкам, он был фанатом детективов…

— Каннелл,[46] Коннелли,[47] Лихэйн,[48] Паттерсон…[49]

— Есть еще другие часто посещаемые сайты, — продолжал Каньеро. — Несколько благотворительных обществ, организаций по защите прав человека. Одна китайская, но большинство латиноамериканских.

— Вот здесь у нас, возможно, есть шансы на успех, — сказал Таррелл. — Мы открыли его электронный ежедневник, чтобы просмотреть запланированные встречи.

— Он им не пользовался, — вставил Каньеро.

— Поэтому мы заглянули в почту, — подхватил Таррелл. — Он получил письмо с приглашением на срочную встречу группы активистов, с которой у него были связи, — «Justicia a Guarda».

Взгляд Никки устремился к фотографии, висевшей в верхней части доски: Граф во время марша протеста.

— Буквально это означает «В защиту справедливости», — перевел Каньеро и указал на временную шкалу. — Встреча была назначена на десять тридцать утра в день его исчезновения.

— Верно! — воскликнула Никки. — Экономка сказала, что в последний раз, когда она его видела, отец Граф нарушил свой распорядок дня и сразу после завтрака ушел неизвестно куда.

— Думаю, теперь мы знаем куда, — произнес Таррелл.

— Два часа на то, чтобы добраться до места встречи? Очередная дыра на нашей временной шкале, — возразила Никки. — В любом случае, люди из «Justicia a Guarda», возможно, были последними, кто видел отца Графа живым. Ребята, берите «тараканью тачку» и выясните, что им известно.

В начале седьмого в отдел убийств ворвался Рук. Замедлив шаг, он обошел помещение.

— Боже мой, как давно я здесь не был! Такое чувство, словно я заглянул в свою старую начальную школу. Все вокруг как будто уменьшилось в размерах.

Никки, поднявшись из-за стола, бросила быстрый взгляд в сторону кабинета Монтроза, но с приходом людей в костюмах тот опустил жалюзи.

— Рук, у тебя что, нет телефона?

— А ты знаешь, в этом уже просматривается некая закономерность. Никки Хит — женщина, которая не любит сюрпризов. Я все понял. Напомни мне об этом, когда подойдет твое тридцатилетие, хорошо?

Он протянул ей вешалку, завернутую в полиэтилен.

— Что это? — удивилась Никки.

— Рискуя нарваться на неприятности, я все-таки приготовил тебе очередной подарок. Судя по ролику в новостях, смена одежды тебе не помешает. Что-то такое, как бы это сказать, без следов «второй положительной». — Он протянул ей вешалку, держа ее на указательном пальце. — Здесь неподалеку на Коламбус-авеню есть магазин «Теори». Возможно, чересчур стильная одежда для охоты за хладнокровными убийцами, но им придется с этим смириться.

Никки захотелось обнять его, однако вместо этого она ограничилась лишь улыбкой. Затем, отбросив сдержанность, поцеловала его в щеку.

— Спасибо. Я обожаю сюрпризы.

— Женщина, у меня от тебя просто голова идет кругом. — Рук устроился в кресле, которое занимал, когда ежедневно приходил сюда наблюдать за работой Хит. — Если ты занята, я подожду.

— Занята — не то слово. — Она огляделась, чтобы убедиться в том, что они одни. — У нас с Монтрозом дела идут все хуже и хуже. — Она наклонилась к Руку и прошептала: — У него в кабинете люди из отдела внутренних расследований, не знаю зачем. Плюс один из детективов, которых я одолжила в кражах, сегодня попросил о переводе обратно. И расстались мы плохо.

— Дай догадаюсь. Раймер. Какая все-таки дрянь. Я с самого начала не верил во все это представление с Опи.

— Нет, Раймер — нормальный парень. Это его напарник, Галлахер, покинул нас.

— Бросив пару злобных фраз?

— Не кривляйся как паяц.

— А не то ты дашь мне в глаз?

— Убедишься сам сейчас.

— Нет… Ты шутишь?

Они захихикали. Вдруг зазвонил телефон Рука. Взглянув на экран, он сделал изумленное лицо.

— Я поговорю, а ты пока собирайся. — Он направился к двери в коридор, и Никки услышала: — Боже мой! Неужели это Там Швайда, чешская девушка, которая обожает преувеличения?

Рук повез Никки в «Булей» в Трайбеке, по-прежнему славившийся отменной кухней в городе, полном эксклюзивных ресторанов. Когда они входили, Никки позвонили Тараканы, вынудив задержаться на несколько минут в вестибюле. Это было не самое худшее место для ожидания в окружении ароматных свежих яблок, которые заполняли полки, украшающие стены.

Пока они заказывали напитки и выбирали хлеб, Никки сообщила Руку последние новости о деле Графа, а также рассказала о своих проблемах с капитаном Монтрозом. Она не стала упоминать об участии капитана в расследовании дела Хаддлстона, поскольку сама еще не понимала, что это означает. К тому же они находились в общественном месте. Конечно, они занимали отдельную кабинку, однако никогда не знаешь, кто сидит с другой стороны. Рук слушал внимательно, и Никки наслаждалась, видя, как он подавляет страстное желание немедленно озвучить парочку сумасбродных теорий, подсказываемых писательским воображением, а отнюдь не реальными фактами. Однако он все-таки перебил Никки, когда она сказала, что Таррелл и Каньеро только что покинули штаб организации «Justicia a Guarda».

— Это воинствующие марксисты, — заявил он. — Отнюдь не ваши белые и пушистые демонстранты, распевающие гимны. Среди них есть бывшие колумбийские повстанцы из ФАРК,[50] которые гораздо более уютно чувствуют себя с автоматом в руках, нежели с транспарантом над головой.

— Нужно будет с этим разобраться. — Хит вытащила блокнот. — В штабе Тараканам рассказали, что отец Граф был убежденным сторонником их дела и что они скорбят о нем. Несмотря на то что утром в день убийства один из лидеров вышвырнул его вон — священник явился на совещание нетрезвым. — Она поразмыслила о связях Графа с вооруженными повстанцами. — Они склонны к насилию? Я имею в виду здесь, в Нью-Йорке?

— Думаю, не больше чем… скажем, ИРА до Белфастского соглашения.[51] — Он оторвал кусочек хлеба с изюмом. — Я хорошо их помню потому, что лично видел, как им в Колумбию доставляли автоматы и гранатометы.

— Рук, ты был в Колумбии?

— Я бы рассказал тебе, поинтересуйся ты тем, как я провел последний месяц. — Он притворился, что вытирает салфеткой слезу. Затем задумался. — Ты знаешь, кто такой Фаустино Велес Аранго?

— Конечно, это писатель-диссидент, ныне скрывающийся.

— «Justicia a Guarda» — это именно те ребята, которые организовали небольшую армию, прошлой осенью вломились в политическую тюрьму, где сидел Аранго, и похитили его. Если твой священник водился с этими людьми, я бы на твоем месте присмотрелся к ним повнимательнее.

Никки допила свой коктейль.

— Ты испортил мне настроение, Рук. Я думала, что мы хотя бы один вечер проведем без безумной теории, основанной на твоих домыслах.

Пока они шли к нему домой, на улице немного потеплело, падал мокрый снег. Полицейская машина, следовавшая за ними, подъехала к тротуару, Цербер опустил стекло:

— Вы точно не хотите, чтобы я подбросил вас до дома?

Никки поблагодарила его и отказалась. Она могла принять от капитана охрану, но не шофера.

Она открыла бутылку вина, пока Рук включал телевизор и искал одиннадцатичасовые новости. Журналист, который вел прямой репортаж с места взрыва люка в Ист-Виллидж, произнес:

— Мокрый снег смыл с асфальта много соли, соль разъела распределительную коробку, что и привело к взрыву.

— И крошечного паучка[52] разнесло на миллиард мелких кусочков, — договорил Рук. Никки протянула ему бокал и выключила телевизор, когда на экране появились кадры с места стрельбы в Бруклин-Хайтс. — Поверить не могу: ты не хочешь на себя посмотреть? А знаешь, на что готовы некоторые люди ради того, чтобы попасть в новости?

— Я жила с этим целый день, — ответила она, сбрасывая туфли. — Не хватало еще смотреть на это вечером.

Он раскрыл объятия, и Никки устроилась на груди Рука, уткнувшись носом в его шею и вдыхая его запах.

— Что ты собираешься делать с Монтрозом?

— Чтоб мне провалиться, если бы я знала. — Она выпрямилась, скрестив ноги, отпила глоток вина и положила руку ему на бедро. — Он совершенно не похож на прежнего Монтроза. Говорит такие вещи и таким тоном — просто ужасно. Обыскал дом священника, ставит мне палки в колеса.

— А может, ты все прекрасно понимаешь, но боишься себе в этом признаться?

Она кивнула, но скорее собственным мыслям, чем его словам, и ответила:

— Я думала, что знаю его.

— Не в этом дело. Ты ему доверяешь? Вот что важно. — Он сделал глоток и, не дождавшись ответа, продолжил: — Помнишь, что я говорил вчера вечером? Другого человека никогда нельзя узнать до конца. Я имею в виду — по-настоящему. Вот, например, разве я знаю тебя? И насколько хорошо знаешь меня ты?

Ей почему-то вспомнилась Там Швайда, чешская девушка, обожающая преувеличения. Уже не в первый раз.

— Ну, хорошо. Наверное, нельзя знать о другом человеке абсолютно все. Нет, вряд ли это возможно.

— Вот ты, например, коп. Ты могла бы меня допросить.

Она рассмеялась:

— Тебе этого хочется, Рук? Чтобы я тебя допросила с пристрастием? Может, применить резиновую дубинку?

Он вскочил на ноги.

— Сиди здесь. Ты подала мне одну мысль.

Он направился в противоположный конец комнаты, в уголок, служивший библиотекой. Из-за книжных полок до Хит донеслось щелканье клавиатуры и шипение принтера. Рук вернулся, держа в руках несколько печатных страниц.

— Ты читаешь «Vanity Fair»?

— Ага. В основном разглядываю рекламу.

— Каждый месяц они помещают в конце интервью со знаменитостью, которой нужно ответить на стандартный список вопросов. Они называют это «Интервью по Прусту». Редакция взяла за основу салонную игру, популярную во времена Марселя Пруста; тогда в нее играли для того, чтобы гости на вечере смогли лучше узнать друг друга. По-моему, это было еще до выхода «Dance Dance Revolution».[53] Пруст ее не изобрел, просто он был самым известным игроком. Вот версия, которая гуляет в Интернете. — Он с хитрым видом помахал своими бумажками. — Сыграем?

— Не уверена, что мне этого хочется. Что там за вопросы?

— Нескромные, Никки Хит. Позволяющие увидеть твое истинное лицо. — Она потянулась к бумагам, но он отдернул руку. — Подсматривать нельзя.

— А что, если мне не захочется отвечать на какой-то вопрос? — спросила Никки.

— Хм. — Он постучал себя по подбородку скрученными в трубку бумагами. — Тогда вот что. Можешь пропустить один вопрос, если взамен… снимешь один предмет одежды.

— Ты шутишь! Как в покере на раздевание, что ли?

— Даже лучше. У нас будет «Пруст на раздевание»!

Она поразмыслила над его предложением и ответила:

— Тогда снимай ботинки, Рук. Если будем играть, то начинать надо на равных.

— Отлично, поехали. — Он разгладил листы на коленях и прочитал первый вопрос: — Кто ваш любимый писатель или писатели?

Никки выдохнула с облегчением и задумалась, нахмурив лоб. Рук подначивал ее:

— Сначала снимешь блузку. Не хочу нагнетать обстановку.

— Назову двоих. Джейн Остин и Харпер Ли. — И она продолжила: — Ты тоже должен ответить.

— Конечно, никаких проблем. У меня — некий Чарльз Диккенс; ну, и добавим еще доктора Хантера С. Томпсона.[54] — Он вернулся к своим страничкам. — Назовите своего любимого литературного героя.

Хит подумала и пожала плечами:

— Одиссей.

— У меня тоже, — сказал Рук. — Дай-ка мне палец. — Он протянул ей мизинец, она зацепилась за него своим мизинцем, и они рассмеялись. — Итак, пока ничего непристойного. Попробуем следующее. «Кто ваш любимый поэт?»

— Китс, — ответила она. — Люблю стихотворение «Ода греческой вазе».

Рук в свою очередь сообщил:

— Доктор Сьюз.[55] Обожаю стишок «Рыбка первая, вторая». — И он заглянул в список. — «Как вы хотите умереть?»

Они посмотрели друг на друга, и Никки сняла блузку, а он — свитер.

— Я же тебе сказала, что, возможно, не захочу отвечать на некоторые вопросы.

— В этом-то и соль, детектив Хит. Идем дальше. «Какой музыкант оказал на вашу жизнь самое сильное влияние?»

— Самый запоминающийся музыкант… — Она подумала. — Группа «Chumbawamba».[56]

— Ты шутишь. Не Боно? И не Стинг, и не Аланис Моррисетт, а… что, правда? «Chumbawamba»? Это дребезжание?

— Правда-правда. Когда руководитель нашего театра в колледже сказал мне, что первокурсница не может играть Кристину в «Призраке оперы», мне показалось, что песня про то, как тебя сбивают с ног, а ты снова встаешь, — это как раз про меня. — «До сих пор кажется», — подумала она. — А у тебя?

— «Steely Dan»[57] с песней «Deacon Blues». И Джеймс Тейлор,[58] вся его музыка, особенно «Secret О' Life». — Тут Рук хлопнул себя по лбу и воскликнул: — О нет, нет, погоди! Я забыл «AC/DC».

Хит изобразила гудок.

— Неуверенный ответ, Рук. Долой баллы, долой брюки.

Он повиновался, затем заглянул в анкету, слегка покачал головой и перевернул страницу.

— Эй, эй, нарушение, — остановила его Никки. — Пропускать вопросы нельзя, читай вслух.

Рук, пошуршав страницами, прочел:

— Какие качества вы ищете в женщине? — Он помолчал. — Опасная зона, на это отвечать не буду. — Когда Никки заставила его снять рубашку, он заметил: — Я не так себе все это представлял. — И перешел к следующей странице. — Настал час расплаты. «Какие качества вы ищете в мужчине?»

— Ну, на это я в состоянии ответить. Честность и чувство юмора.

— Просто удивительно, но я умудряюсь быть одновременно честным и занятным. Вот, например, если бы ты спросила меня сегодня днем в участке: «Слушай, а из-за этих кровавых пятен на блузке у меня попа не кажется шире?» — я бы тебе ответил…

— Ты специально отклоняешься от темы, потому что проигрываешь?

— Ладно, едем дальше. — И он зачитал: — «Кем бы вы хотели быть?» Прекрасно, я отвечу первым. Хотел бы быть бэк-вокалистом у Ареты Франклин.[59] Возможно, в платье с блестками, но это уже в другой жизни. А ты? Ты бы кем хотела быть?

— Мерил Стрип, — уверенно ответила Никки.

Рук понимающе взглянул на нее: он знал, что после убийства матери она бросила театральный колледж.

— Так, дальше. «Какое у вас сейчас состояние духа?»

Хит ничего не приходило в голову, кроме неприятностей на работе. Не отвечая, она сняла брюки.

— Мое состояние духа?.. — протянул Рук. — Наши шансы уравниваются. Ух ты! Следующий вопрос: «Что такое, по вашим представлениям, страдание?»

— Не буду отвечать. Мне не нравится, куда ведут эти вопросы. — Расстегнув бюстгальтер и положив его на журнальный столик, она добавила: — Вы тоже обязаны отвечать, мистер Чак Вулери.[60]

— Это просто. Для меня страдание — то, что я ощутил, когда обидел тебя, не позвонив после возвращения.

— Скажу штамп: хороший ответ, — усмехнулась Никки. — Дальше?

— Так, посмотрим… «Каков ваш девиз?» — Он повесил голову. — У меня нет девиза. Разве сейчас у людей бывают девизы?

— У тебя есть выбор: носки или трусы.

— Черт возьми! Вот мой новый девиз.

— Неплохая попытка, — отозвалась она.

Он стащил трусы, оставив только носки.

— Получи, Спитцер.[61]

— А вот у меня действительно есть девиз, — сообщила Хит. — «Никогда не забывай, на кого работаешь».

Произнося эти слова, Никки вдруг ощутила неопределенное беспокойство. Это был не стыд, но нечто близкое. Впервые ее девиз прозвучал нелепо. Фальшиво. Но почему? Она задумалась, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь понять, что же изменилось. Новым состоянием был стресс. В последние дни самым трудным для нее стало избегать стычек с капитаном Монтрозом. И в этот момент, когда Никки сидела обнаженной в гостиной Рука, играя в глупую салонную игру позапрошлого века, ее посетило неожиданное озарение. Никки словно очнулась и ясно увидела, в кого она превратилась и как она отличалась от той, прежней, Никки. Сама того не замечая, она уже считала, что работает на своего капитана, и совсем забыла об основном принципе: о том, что она работает прежде всего ради жертвы преступления.

В эту минуту Никки решила: завтра же с самого утра нужно пойти к Монтрозу и поговорить с ним. И пусть, черт побери, случится то, что должно случиться.

— Эй? — Возглас Рука вернул ее к действительности. — Готова к следующему вопросу? — Она ясным взглядом посмотрела на него и кивнула. — Тогда продолжаем. «Каковы ваши представления об абсолютном счастье на этой земле?»

Хит думала лишь мгновение. Затем она молча поднялась и сняла с себя последний предмет одежды. Рук, сидевший на диване, посмотрел на нее снизу вверх с таким выражением, против которого она не могла устоять — да и не пыталась. Она склонилась над ним, их губы встретились. Рук жадно впился в них поцелуем, притянул ее к себе в объятия. Вскоре тела их сами ответили на последний вопрос. Не задумываясь, Никки прижала губы к уху Рука и прошептала:

— Вот это… и это… и это…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На следующее утро, в восемь часов, Никки сидела за столиком у окна в закусочной «И-Джей», дула на большую чашку кофе и ждала, когда Лорен Пэрри возьмет трубку. Вместо обычного в крупных компаниях джаза или «Хитов легкой музыки восьмидесятых и девяностых» после звонка в офис судмедэкспертизы она вынуждена была слушать информацию о предложениях и услугах нью-йоркского муниципалитета. В других местах играли «Kiss from a Rose» Сила[62] или «Man! I Feel Like a Woman!» Шанайи Твейн,[63] а здесь мэр предлагал вам набрать «3–1–1» для получения любой необходимой информации, а какой-то администратор с монотонным голосом из Министерства транспорта восхвалял преимущества системы парковки по разным сторонам улиц в определенные дни. Где же «Sweet Dreams» Энни Леннокс[64] — именно когда ты хочешь ее услышать, ее нет!

— У меня к тебе один вопрос, — начала Хит, когда Лорен наконец взяла трубку. До Никки донеслось щелканье надеваемых резиновых перчаток и стук металлической крышки контейнера, ударившейся о стену. — Насчет того синяка на пояснице отца Графа. Помнишь его?

— Конечно. А что?

Эта мысль возникла у нее на рассвете, когда она лежала в постели с Руком — весьма подходящее время и место. Хит не могла заснуть до утра, размышляя о предстоящем разговоре с капитаном. Рук, лежавший рядом, перевернулся на бок; Никки тоже повернулась, смотрела ему в спину и кончиками пальцев поглаживала его волнистые волосы. Ей показалось, что за последний месяц он похудел. Мышцы на плечах выступали более рельефно, и даже в тусклом свете зимнего утра она могла пересчитать его ребра. Она оглядела его позвоночник и на пояснице заметила пожелтевший синяк. Когда они вытирались после душа, она спросила Рука, откуда эта отметина.

Рук рассказал ей, что две недели назад он приплыл на грузовом корабле из Риеки, порта на Адриатическом море, в Монровию, на Западноафриканском побережье, и наблюдал за наглой отгрузкой незаконно купленного оружия прямо средь бела дня. Продавец стоял на пристани и присматривал за переносом на берег тридцати тонн патронов для «АК-47» и ящиков с гранатометами; время от времени он переводил взгляд со своего «рейндж ровера» на рулевую рубку корабля, где скрывался Рук. После того как разгрузка закончилась, Рук спустился вниз, в свою каюту, где его схватили три бандита, работавших на торговца оружием. Они надели ему на голову мешок и больше часа везли на какую-то плантацию, расположенную в горах. Там с него мешок сняли, но оставили наручники и заперли в стойле пустой конюшни.

После заката его отвели на широкий двор перед желтым особняком плантатора. Торговец оружием, бывший сотрудник секретной разведки, по имени Гордон Маккиннон — по крайней мере, так он себя называл, — сидел за складным столиком под гирляндой фонариков в виде красных перцев чили и одну за другой пил «Кайпириньи».[65] Рук решил не показывать, что он немало знал о Маккинноне из своих источников… Бывший агент британской разведки скопил целое состояние, торгуя оружием на черном рынке с африканскими странами, на которые было наложено эмбарго… В Анголе, Руанде, Конго и Судане текли реки крови, и этот подвыпивший загорелый человек с рыжими волосами, сидевший перед Руком, был фактически убийцей тысяч людей.

— Садитесь пожалуйста, Джеймсон Рук, — произнес он и указал на деревянный табурет, стоявший у стола напротив него. — О, давай не будем прикидываться. Я знал, кто ты такой, еще когда ты забрался на мой корабль в Хорватии. — Рук сел, но не произнес ни слова. — Называй меня Горди. — Затем он расхохотался и добавил: — Но, думаю, тебе хорошо известно, кто я, правда? Я прав, а? — Он толкнул по грубой столешнице высокий стакан. — Выпей, это лучшая чертова «Кайпиринья» на всем этом чертовом континенте. Мой бармен и кашаса прибыли прямиком из Бразилии.

Возможно, он был слишком пьян и не заметил того, что руки гостя скованы наручниками за спиной.

— Я читал все твои статейки. Неплохо. Боно и Мик. Билл Клинтон. Хорошо написано. Но Тони Блэр — какого черта? И Аслан Масхадов? У меня дела идут покруче, чем у этого идиота-чеченца, будь уверен. Аслан Масхадов, ха-ха! Жалею только, что не я продал ту гранату, которая его прикончила. — Он наклонил бокал слишком сильно, и коктейль потек по подбородку, запачкав рубашку от «Эда Харди».[66] Бармен поставил на стол новый бокал. Маккиннон продолжил: — Ну, давай, пей до дна. Это твой последний стакан.

А потом он поднялся и направил на журналиста самый большой пистолет из всех, когда-либо виденных Руком, — израильский «дезет-игл». Неожиданно англичанин кинулся в сторону и пальнул куда-то в темноту. Вслед за выстрелом раздалось шипение, возникла ослепительная белая вспышка, подобная молнии. Рук обернулся. В безжалостном свете он смог различить цепочку магниевых сигнальных ракет, установленных на столбах ограды по другую сторону огромной лужайки. Маккиннон выстрелил снова. Пуля попала в очередную ракету, та ожила, с шипением и жужжанием рассыпая вокруг себя дождь искр, слетела с забора и угодила прямо на пастбище, осветив стадо бегущих лошадей и пару самолетов «Гольфстрим IV», застывших в отдалении.

Торговец оружием поднял кулаки в воздух и издал боевой клич, обращаясь к либерийскому небу. Затем допил свой коктейль и хрипло произнес:

— Знаешь, что я больше всего обожаю? Играть с собственной жизнью. Ты не знал, что у меня достаточно наличных, чтобы купить мою страну? — Он расхохотался. — Нет, погоди, я уже ее купил! Ты только подумай, Рук, мне предоставили — держись, чтобы не упасть, — дипломатическую неприкосновенность! Сделали министром какого-то дерьма. Это чистая правда. Я могу делать все, что захочу, и никто меня даже пальцем не тронет.

Он поднял свой гигантский пистолет и шагнул к Руку, снова целясь в него.

— Вот что происходит, когда суешь нос туда, куда не следует.

Рук уставился в черное дуло и произнес:

— В чем меня сюда привезли, в «рейндж ровере», кажется? Прикажи своему лакею завести мотор. Думаю, нам пора прощаться. — Маккиннон сделал угрожающий жест. — Убери эту чертову штуку, ты же не собираешься в меня стрелять.

— Не собираюсь? С чего ты так решил?

— Потому что если бы ты хотел убить меня, то сделал бы это еще в порту и отправил мой труп плыть по волнам на Канарские острова. Все это шоу ради меня. Кто же напишет про тебя статью, если не я, Гордон? Ты ведь хочешь этого, правда? Конечно. Ты дал мне несколько броских цитат. «Играть с собственной жизнью»? «Министр какого-то дерьма»? Блестяще. Обидно быть крутым парнем и не иметь фан-клуба, да? Ты привез меня сюда не затем, чтобы убить, а для того, чтобы я прославил тебя.

Маккиннон бросился на Рука, сдавил ему горло.

— Тебе что, жизнь надоела, думаешь, можешь просто так дразнить меня? А? А?

Он прижал дуло пистолета к виску журналиста, глядя на Рука дикими обезумевшими глазами, в которых плясали отсветы магниевых вспышек.

Рук вздохнул и сказал:

— Я жду «рейндж ровер».

Маккиннон положил пистолет на стол и толкнул Рука; тот упал вместе с табуретом на вымощенный камнями двор, наручники больно впились ему в спину.

Пока детектив Хит шла по Амстердам-авеню в полицейский участок, ей позвонила Лорен Пэрри.

— Сейчас посмотрела на снимок того синяка. Определенно, это может быть следом от наручников. Еще раз проверю, но наручники на шарнире вполне могли оставить синяк в виде лесенки у него на пояснице. — Затем она спросила: — Что, по-твоему, это могло бы значить?

Хит ответила:

— Это значит, у нас появилась надежда на то, что это что-нибудь да значит.

Когда она постучала по дверному косяку и сказала, что ей нужно поговорить, капитан Монтроз ответил, что занят. Но Хит все равно вошла и повернула дверную ручку; щелкнул замок. Капитан поднял глаза от каких-то бумаг:

— Я же сказал, что занят.

— А мне нужно поговорить.

Монтроз пристально посмотрел на нее из-под сердито нахмуренных бровей:

— Вот во что превратилась моя жизнь! Сначала они критикуют мои показатели, приказывают их поднять, отрабатывать свое жалованье. Теперь присылают вот это. — Он взял со стола толстую пачку распечатанных таблиц и с неприкрытым презрением швырнул их обратно. — Планирование. Контролируют каждый шаг. Говорят, сколько мелких правонарушений нужно зарегистрировать на этой неделе: разбрасывание мусора, неправильная парковка. И сколько более серьезных. Посмотрим… — Он провел пальцем по строчке. — Им надо восемь штрафов за непристегнутый ремень и шесть — за разговор по телефону за рулем. Не пять, не семь. Шесть.

Получается, не я создаю статистику, а они навязывают ее мне. И что остается, подделывать документы? Приказать дежурным не принимать заявления о кражах и нападениях, чтобы снизить число преступлений? Если что-то не зарегистрировано, его словно и не происходило. Представляете, резкое падение уровня преступности в Двадцатом участке! — Он надел на маркер колпачок и швырнул его на бумаги. Маркер покатился и упал на пол, но капитан не обратил на это внимания. — Если вы твердо намерены меня отвлекать, то садитесь. — Когда Хит уселась в кресло для посетителей, он спросил: — Итак, чем вы собрались поднять мне настроение в этот безоблачно прекрасный день?

Никки твердо знала, с чего начать: с цели, сформулированной четко и ясно, чтобы до него дошло сразу. И она сказала:

— Я хочу расширить рамки расследования дела Графа.

— Вы уже проверили людей, имеющих отношение к БДСМ-клубу, как я вам приказал?

— Пока нет, но…

— Тогда разговор окончен, — оборвал он ее.

— Капитан, при всем моем уважении к вам, я должна сказать, что мы идем по ложному следу. Появляются новые многообещающие ниточки, и я чувствую себя связанной по рукам и ногам, не имея возможности ими заняться.

— Например?

— Например, — повторила она, — деньги, спрятанные в коробках из-под печенья. Почему вы запретили мне сразу же связаться с архиепископом?

— Потому что эти деньги не имеют отношения к убийству.

Никки поразил его уверенный тон.

— Откуда вы можете это знать?

— Вы сомневаетесь в суждениях начальника?

— Это вполне обоснованный вопрос, сэр. — Она постаралась произнести слово «сэр» уважительным тоном. Никки хотела только, чтобы ей позволили заниматься своим делом. Ей совсем не нужно было, чтобы Монтроз начал сейчас доказывать собственное главенство.

— Жертва была убита в секс-клубе — вот и разрабатывайте эту версию.

— Вы как будто хотите мне помешать.

— Я сказал: занимайтесь секс-клубом.

Но она решила не сдаваться и попытаться найти слабое место в его броне.

— У меня также есть раненый, как-то связанный со священником.

— Это последствия вашей небрежности: вы не сообщили о слежке.

Разговор напомнил Никки ее занятия по джиу-джитсу с Доном: каждый раз, когда она упоминала какой-то факт, капитан делал отвлекающий маневр. Но Хит не клюнула на удочку.

— Это мы можем обсудить позднее, давайте не отклоняться от темы. У отца Графа был записан телефон стриптиз-клуба; бумажка с номером спрятана в спальне. Свидетели видели, как он ссорился со стриптизером. Я хочу им заняться, но вы мне запрещаете.

— Из вас получится отличный лейтенант, далеко пойдете в нашем Департаменте, — сказал Монтроз. — Уже научились перекладывать ответственность на других.

— Прошу прощения, но я делаю прямо противоположное. Я хочу, чтобы вы позволили мне самостоятельно вести это дело. — Ночью Никки приняла твердое решение вернуться на прежний путь — трудиться во имя справедливости. Она не отставала, приготовилась к самому неприятному… И задала вертевшийся долгое время на языке вопрос: — Что с вами происходит, капитан?

Он ткнул пальцем в лежавшую на столе распечатку с такой силой, что на ней остался след от ногтя.

— Вам всем хорошо известно.

— Хотела бы я это знать. Понимаю, что на вас давят, — ответила она. — Но есть много других вещей, которых я не в силах понять. Вещей, которые я замечаю в последнее время. Я кое-что узнала. И, откровенно говоря, это вызывает у меня тревогу.

Страницы: «« « 23456789 » ... »»