Кабинет диковин Чайлд Линкольн

Глава 1

Уильям Смитбек-младший мощно вздохнул и опустился на изрядно потертое деревянное кресло в кабинке таверны «Камень Бларни». Таверна располагалась напротив южного входа в Американский музей естественной истории и с незапамятных времен являлась излюбленным местом сборищ сотрудников музея. Музейщики в своей среде именовали таверну «Кости». Столь странное название таверна получила из-за мании владельца украшать костями каждое свободное место своего заведения. Музейные острословы утверждали: если полиция изымет эти украшения для исследования, половина дел, связанных с исчезновением людей в Нью-Йорке, будет тут же закрыта.

Несколько лет назад Смитбек проводил здесь долгие вечера, сочиняя с помощью забрызганного пивом портативного компьютера свои замечательные книги об убийствах в музее и побоище в подземке. Это место всегда было для него домом вне дома – убежищем, где можно было скрыться от всех земных передряг. Но в этот вечер даже «Кости» не могли привести его в хорошее расположение духа. Смитбек припомнил высказывание, которое он где-то вычитал. Речь шла о выпивке: «Жажда была настолько сильной, что покрывала весь мир тенью». Примерно так ощущал себя и Смитбек.

Это, вне сомнения, была самая отвратная неделя в его жизни. Ужасная ссора с Норой, бесполезное интервью с Фэрхейвеном и фитиль, который ему вставила эта вонючая газетенка «Нью-Йорк пост». А если быть честным, то не один фитиль, а два. И сделал это не кто иной, как его вечная Немезида Брайс Гарриман. Первый раз после убийства туристки в Центральном парке и вторично – в связи с костями, откопанными на Дойерс-стрит. Этот сюжет должен был принадлежать ему. По какому праву полиция дала эксклюзивное интервью этому ничтожному Гарриману? А он, Смитбек, репортер «Нью-Йорк таймс» и известный писатель, не смог получить информацию даже от своей близкой подруги. Мысль о том, что его держали на улице в обществе литературных поденщиков, в то время как Гарримана ждал королевский прием, выводила Смитбека из себя... Жажда становилась просто нестерпимой.

К нему, являя собой воплощение услужливого внимания, подошел официант. Рожу этого типа Смитбек уже давно знал почти как свою.

– Как обычно, мистер Смитбек?

– Нет. Имеется ли в этом заведении «Глен Грант» пятидесятилетней выдержки?

– Тридцать пять долларов порция, – страдальческим тоном произнес официант.

– Тащите. Поскольку я сегодня ощущаю себя старцем, я хочу выпить чего-нибудь, что соответствует моему возрасту.

Официант исчез в дымном полумраке, а Смитбек взглянул на часы и раздраженно осмотрел зал. Он опоздал на десять минут, но О'Шонесси опаздывал еще больше. Людей, которые опаздывали больше, чем он сам, журналист ненавидел почти так же, как и тех, кто приходил вовремя.

Из клубов табачного дыма материализовался официант с коньячной рюмкой, заполненной примерно на дюйм жидкостью янтарного цвета. Он благоговейно поставил сосуд перед Смитбеком и удалился.

Смитбек поднял бокал, слегка повращал его под носом и вдохнул аромат ячменя, дыма и воды, которая, по утверждению шотландцев, пробивалась на поверхность через гранит горных районов их обожаемой Шотландии. Чувствовал он себя уже гораздо лучше. Поставив бокал на стол, он взглянул на стойку бара, за которой орудовал сам хозяин заведения. В этот момент открылась находящаяся рядом со стойкой дверь, и в таверну вошел О'Шонесси. Смитбек помахал копу рукой, стараясь не замечать его дешевый костюм из полистирола. Несмотря на тусклый свет и клубы сигарного дыма, было видно, как поблескивает ткань пиджака. И как только уважающие себя люди могут носить подобные одеяния?

– А вот и оно, – произнес Смитбек, имитируя сильный ирландский акцент.

– Что точно, то точно, – в тон ему ответил О'Шонесси и проскользнул в глубину кабинки.

Словно по мановению волшебного жезла перед ними возник официант. Почтительно склонив голову, он ждал заказа.

– То же, что и мне, – сказал Смитбек и добавил: – Вы знаете, то, двенадцатилетнее.

– Да, конечно, – ответил официант.

– А что это? – поинтересовался О'Шонесси.

– «Глен Грант». Чистое, не прошедшее купаж шотландское виски. Лучше его в мире ничего нет. Я плачу.

– Как смеешь ты, проклятый оранжист-пресвитерианин, предлагать моей католической глотке подобное пойло, – осклабился О'Шонесси. – Пить подобную дрянь – почти то же самое, что слушать Верди в переводе. Я предпочитаю «Пауэрс».

– Это дерьмо? – театрально содрогнувшись, продолжил игру Смитбек. – Поверь, ирландское виски для питья не годится, оно подходит лишь для промывки двигателей.

Официант исчез, но тут же появился с еще одной коньячной рюмкой.

О'Шонесси взял бокал, понюхал его содержимое, скривился, чуть-чуть отпил и буркнул:

– Пить можно.

Пока они молча потягивали виски, Смитбек незаметно поглядывал на сидящего против него полицейского. Несмотря на то что О'Шонесси получил от него гору материалов на Фэрхейвена, сам он ничего взамен не имеет. Тем не менее коп ему нравился. О'Шонесси относился к жизни с циничностью фаталиста, и Смитбек его очень хорошо понимал.

По прошествии некоторого времени Смитбек откинулся на спинку кресла и спросил со вздохом:

– Ну и чего же мы имеем новенького?

– Меня уволили, – печально ответил О'Шонесси.

– Когда? За что? – мгновенно выпрямился Смитбек.

– Вчера. Если быть точным, то пока еще не уволили. Выгнали в административный отпуск и начинают расследование. Но это строго между нами, – сказал О'Шонесси, подняв на собеседника глаза.

– Само собой, – ответил журналист и снова откинулся на спинку.

– Слушание назначено на следующую неделю, но дело, похоже, уже решено.

– Но за что? Работа налево?

– Кастер мочится кипятком. Вытащил на свет одну старую историю. Припомнил мне взятку пятилетней давности. В сочетании с обвинением в неподчинении и невыполнении приказов этого будет вполне достаточно, чтобы вышибить меня из полиции.

– Толстозадый мерзавец, – заметил Смитбек.

Они снова замолчали.

«Еще один потенциальный источник информации отправился к дьяволу, – подумал Смитбек. – Жаль. Он порядочный парень».

– Теперь я работаю на Пендергаста, – очень тихо произнес О'Шонесси, покачивая в руке бокал.

Эта новость потрясла Смитбека гораздо больше, чем сообщение об увольнении.

– На Пендергаста? Каким образом?

Может быть, дела обстоят не так уж и плохо?

– Робинзону понадобился Пятница. Человек, который будет топать для него по улицам. По крайней мере он так говорит. Завтра я должен буду отправиться в Гринвич-Виллидж, понюхать в лавчонке, где, по мнению Пендергаста, Ленг покупал химикаты.

– Боже!

Дело принимало весьма любопытный оборот. Работая на Пендергаста, О'Шонесси не связан правилами департамента полиции, обязывающими хранить тайну следствия. Может быть, теперь получать информацию будет даже легче, чем раньше.

– Вы мне сообщите, если обнаружите что-то любопытное?

– В зависимости от обстоятельств.

– Каких именно?

– Если вы для нас кое-что сделаете.

– Боюсь, что я вас не понял.

– Ведь вы же репортер и проводите расследования, не так ли?

– Расследование – моя вторая натура. Но почему вам, парни, вдруг потребовалась моя помощь? – спросил Смитбек и, посмотрев в сторону, добавил: – И что скажет Нора, когда узнает, что я работаю в одной команде с ней?

– Она об этом ничего не узнает. Так же как и Пендергаст.

Смитбек удивленно посмотрел на О'Шонесси, но тот, судя по его виду, не собирался вдаваться в детали. «Вынудить этого парня говорить не удастся, – подумал Смитбек. – Будем ждать, когда он сам созреет для этого».

– Как вам понравилось мое досье на Фэрхейвена? – спросил журналист, меняя тему.

– Толстое. Очень толстое. Спасибо.

– Боюсь, правда, что там масса ненужного дерьма.

– Пендергаст, похоже, доволен. Попросил меня вас с этим поздравить.

– Пендергаст – хороший человек, – осторожно заметил журналист.

О'Шонесси кивнул, отпил виски и сказал:

– Но при этом постоянно создается впечатление, что он знает гораздо больше, чем говорит. А затем он буквально из ниоткуда бросает в вас бомбу. И вот как раз здесь вы и можете принести пользу, – чуть прищурившись, закончил О'Шонесси.

Ага, наконец-то.

– Я?

– Я хочу, чтобы вы слегка ковырнули землю. Поискали бы для меня кое-что. – О'Шонесси замолчал и после длительной паузы неуверенно продолжил: – Мне кажется, что ранение, которое он получил, отразилось на его здоровье гораздо серьезнее, чем мы предполагали. Видимо, слегка повредившись умом, он выдвинул безумную теорию. Настолько безумную, что я едва от него не сбежал.

– Неужели? – небрежно бросил Смитбек и, пытаясь скрыть свой интерес, отпил виски. Журналист прекрасно знал, какой оборот неожиданно принимают «самые безумные» теории Пендергаста.

– Точно. Вообще-то мне это дело нравится, и я вовсе не хочу его бросать. Но я не могу обслуживать сумасшедшие идеи.

– Это я уже понял. Ну и в чем же суть безумной теории Пендергаста?

На сей раз О'Шонесси молчал значительно дольше. В его душе явно развернулась сильная борьба.

«Придется разориться еще на одну выпивку», – стиснув зубы, подумал Смитбек и знаком позвал официанта.

– Еще по одному, – сказал он, когда официант подошел.

– Мне «Пауэрс», – сказал О'Шонесси.

– Как вам угодно. Плачу по-прежнему я.

– Как идет газетный бизнес? – поинтересовался О'Шонесси, когда официант принес заказ.

– Вшиво. «Нью-Йорк пост» меня обскакала. Причем дважды.

– Я это заметил.

– Здесь, Патрик, вы могли бы мне помочь. Ваш звонок о находке на Дойерс-стрит был по делу, но они не впустили меня в дом.

– Мое дело известить, а уж как протащить свою задницу в дом было вашей заботой.

– Каким образом Гарриману удалось получить эксклюзивное интервью?

– Я не в курсе. Мне лишь известно, что они вас ненавидят. Считают, что вы спровоцировали появление убийцы-имитатора.

– Боюсь, что из газеты меня теперь вышибут, – печально покачал головой Смитбек.

– Ну не за прокол же?

– За два прокола. Не будьте таким наивным, Патрик. Журналистика – бизнес кровососов. Или ты сосешь кровь, или кровь сосут у тебя. – Эта метафора не передавала целиком то, что хотел сказать журналист, но все же давала беседе нужное направление.

– Совсем как в моем деле, – невесело рассмеялся О'Шонесси. – И я теперь знаю, что значит быть уволенным, – печально закончил он.

«Пора нажать», – подумал Смитбек и, склонившись к собеседнику, произнес с заговорщицким видом:

– Итак, в чем же состоит теория Пендергаста?

О'Шонесси, видимо, принял решение. Отпив виски, он произнес:

– Если я вам скажу, то вы должны будете использовать все свои возможности, чтобы проверить, есть ли шансы на то, что эта теория может соответствовать истине. Согласны?

– Конечно. Сделаю все, что в моих силах.

– И держите все сведения при себе. Никаких статей. По крайней мере пока.

Это было уже хуже, но Смитбек все же сумел утвердительно кивнуть.

– Верю, – сказал О'Шонесси. – Тем более что ее все едино не опубликуют. Газета не захочет стать всеобщим посмешищем.

– Понимаю, – кивнул Смитбек, которому стало почему-то казаться, что его дела идут совсем неплохо.

– Пендергаст считает, что Ленг до сих пор жив, – глядя в глаза журналисту, произнес О'Шонесси. – Думает, что этот парень сумел все-таки продлить свою жизнь.

Сердце Смитбека ухнуло в живот. Такого разочарования он давно не испытывал.

– Но это же чистое безумие, Патрик! Полный абсурд!

– А я что говорю?

На Смитбека накатила волна отчаяния. Это было даже хуже, чем ничего. У Пендергаста явно поехала крыша. Все хорошо знают, что действует убийца, копирующий старинные преступления. Прошло сто тридцать лет, а Ленг, значит, еще жив?! Чушь! Статья, о которой он думал, исчезала в голубой дали.

– Но почему он так решил?

– Пендергаст считает, что скелеты на Дойерс-стрит, останки с Кэтрин-стрит и труп Дорин Холландер имеют совершенно идентичные повреждения.

– Выходит, что Ленг убивал все это время? – покачал головой Смитбек. – Все сто тридцать лет?

– Да, так думает Пендергаст. И это еще не все. Он считает, что парень живет где-то на Риверсайд-драйв.

Некоторое время Смитбек молча играл коробкой спичек. «Пендергасту, видимо, пора хорошенько отдохнуть», – думал он.

– Пендергаст попросил Нору просмотреть старые сделки с недвижимостью, чтобы установить, какие дома не были отданы под квартиры, а также попытаться выяснить, какая собственность в районе Риверсайд-драйв за последние сто с лишним лет не проходила по завещаниям. Одним словом, сделать все, чтобы напасть на след Ленга.

«Полная потеря времени, – думал Смитбек, приканчивая ставшее вдруг безвкусным виски. – Что произошло с Пендергастом?»

– Не забудьте о своем обещании. Копните это дело. Изучите старые некрологи, просмотрите подшивки «Таймс». Попытайтесь найти хоть какие-нибудь крохи, подтверждающие безумные идеи Пендергаста.

– Да, да, – успокоил своего собеседника Смитбек, горько сожалея о своем обещании.

Все это означало лишь новую потерю времени.

– Спасибо, – с видимым облегчением сказал О'Шонесси. Смитбек опустил спички в карман, осушил бокал и поманил официанта.

– Сколько я вам должен?

– Девяносто два доллара, – грустным тоном произнес официант.

Чека, как всегда, не было. Смитбек не сомневался, что большая часть бабок отправится в карман этого человека.

– Девяносто два доллара! – воскликнул О'Шонесси. – Сколько же вы успели выпить до моего появления?

– Все хорошее в жизни не дается задарма, Патрик, – с похоронным видом ответил Смитбек. – И это в полной мере относится к чистому виски – тому, что называется «Сингл Молт».

– Вспомните о бедных, умирающих от голода детишках.

– А как быть с умирающими от жажды журналистами? В следующий раз будете платить вы. Если вы снова явитесь с какой-нибудь безумной теорией, то я вас просто разорю.

– Я же с самого начала говорил, что у Пендергаста поехала крыша. А выпивку я оплачу, если вы согласитесь пить «Пауэрс». Ни один нормальный ирландец ни за что не будет оплачивать подобные счета. Только шотландцы способны столько требовать за выпивку.

Смитбек свернул на Коламбус-авеню. Теория Пендергаста была, конечно, нелепой, но она подсказала журналисту хорошую идею. Преступления убийцы-имитатора и находка на Дойерс-стрит вызвали такой ажиотаж, что все начисто забыли о самом докторе Ленге. Кем он был? Откуда появился? Где получил медицинское образование? Какое отношение он имел к музею? И где, в конце концов, жил?

К нему снова вернулось отличное расположение духа.

Статья о серийном убийце докторе Ленге. Да, это как раз то, что надо. Этот материал поможет ему спасти свою задницу в родной «Таймс».

А если хорошенько подумать, это просто здорово! Ведь этот парень превзошел самого Джека Потрошителя. Энох Ленг: портрет первого серийного убийцы Америки. Да это же будет заглавная статья в воскресном приложении к газете! Одним выстрелом он убьет двух зайцев – проведет обещанное расследование и соберет материал о Ленге. Кроме того, он не обманет чьего-либо доверия. Доказав, что парень давно умер, он положит конец безумной гипотезе Пендергаста.

«А что, если Гарриман уже начал прорабатывать историю Ленга? – с ужасом подумал Смитбек. – Надо немедленно приступать к делу».

Журналистское расследование ему всегда удавалось лучше, чем Гарриману, и этим преимуществом следовало воспользоваться. Он начнет с того, что поищет в старых газетах упоминания о Ленге, Шоттаме и Макфаддене. Кроме того, надо будет изучить криминальную хронику. Не исключено, что там найдутся убийства, похожие по стилю на почерк доктора Ленга – иссечение части спинного мозга. Число жертв доктора скорее всего превосходит число останков, обнаруженных на Кэтрин-стрит и Дойерс-стрит. Не исключено, что некоторые из этих убийств были упомянуты в газете.

Кроме того, оставались архивы музея. Работая над книгами, он изучил эти архивы вдоль и поперек. Ленг имел контакты с музеем, и там наверняка есть золотая жила информации. Надо лишь знать, где ее искать.

Если расследование удастся, он сможет сказать Норе, где обитал доктор. Это будет маленький жест доброй воли, который, возможно, позволит восстановить их отношения. И кто знает, может быть, его усилия снова вернут Пендергаста на правильный путь.

Одним словом, встреча с полицейским оказалась полезной.

Глава 2

«Типичное место для Гринвич-Виллидж», – подумал О'Шонесси, свернув с Третьей авеню на Восточную Двенадцатую улицу. Здесь было полным-полно панков; будущих поэтов; сохранившихся с эпохи шестидесятых годов битников; стариков, которым не хватало либо средств, либо энергии отсюда съехать. За последние годы улица претерпела некоторые изменения в лучшую сторону, но на ней по-прежнему преобладали изрядно побитые временем дома, вегетарианские бары и лавчонки, торгующие подержанными виниловыми пластинками. О'Шонесси медленно брел, наблюдая за окружающими его людьми. Он увидел пытающихся ничем не выдать страха туристов; престарелого панка, голову которого украшали давно вышедшие из моды торчащие во все стороны пики красных волос; художников в забрызганных краской джинсах и накачанных наркотиками; скинхедов в кожаных куртках с блестящими металлическими прибамбасами. Скинхеды обошли его стороной, ибо ничто так не бросается в глаза на улицах Нью-Йорка, как полицейский в штатском – пусть даже находящийся в административном отпуске и под следствием.

Чуть впереди он увидел втиснувшуюся между двумя каменными домами крошечную лавчонку из крашенного в черный цвет кирпича. Что касается самих зажавших лавчонку домов, то те, казалось, осели под тяжестью бесчисленных пластов покрывающих их надписей и рисунков. На витринах лавки лежал толстый слой пыли, а сами витрины были забиты древними коробками и сосудами с настолько выцветшими надписями, что прочитать их было абсолютно невозможно. На крошечной грязной вывеске значилось: «Аптекарь Нового Амстердама».

О'Шонесси ненадолго задержался, чтобы лучше изучить фасад лавки. Он не понимал, как подобный реликт мог выжить в то время, когда на каждом втором углу города сияет своими витринами «Дуан Рид». В заведение никто не входил и никто из него не выходил. «Аптекарь Нового Амстердама» казался вымершим.

О'Шонесси шагнул к двери, рядом с которой находился звонок и висело объявление: «Оплата только наличными». Он нажал на кнопку звонка, и откуда-то из глубин аптеки до него донесся непонятный скрежет. После этого в помещении довольно долго стояла полная тишина. Затем О'Шонесси услышал неторопливые шаркающие шаги. Замок щелкнул, дверная ручка повернулась, и дверь медленно открылась. О'Шонесси решил, что видит мужчину. Голова человека блестела, как бильярдный шар, покрой одежды был явно мужской, однако лицо было каким-то нейтральным и не давало возможности определить пол этого существа.

Не говоря ни слова, непонятная личность развернулась и зашаркала в глубину дома. О'Шонесси двинулся следом, с любопытством оглядывая помещение. Он рассчитывал увидеть старинную аптеку с допотопным сатуратором для содовой воды и деревянными полками, уставленными аспирином и мазями. Но заведение оказалось типичным крысиным гнездом с паутиной по углам и бесчисленным множеством разнообразных покрытых пылью коробок. Борясь с подступающим кашлем и осторожно лавируя по узкому проходу между горами мусора, О'Шонесси наконец добрался до мраморной стойки, такой же запыленной, как и остальная лавка. Личность, впустившая его в помещение, заняла позицию за стойкой. У стены за спиной личности высились деревянные полки с рядами выдвижных ящиков. Вглядевшись в медные рамки со вставленными в них бумажными ярлыками, О'Шонесси прочитал: амарант, рвотный орех, крапива, вербена аптечная, чемерица, паслен, нарцисс, пастушья сумка, клевер. На стеллаже рядом с полками стояли сотни стеклянных лабораторных стаканов и многие десятки коробочек с химическими символами, начертанными красным маркером. На стойке лежала книга под заглавием «Искусство перегонки».

Аптекарь (все же это был мужчина) с вопросительной улыбкой на одутловатом бледном лице взирал на посетителя.

– Консультант ФБР О'Шонесси, – представился О'Шонесси, показывая удостоверение, которое выправил для него Пендергаст. – Если позволите, я задам вам несколько вопросов.

Аптекарь долго и внимательно изучал карточку. О'Шонесси даже показалось, что он сомневается в ее подлинности. Однако старик ограничился лишь тем, что пожал плечами.

– Какого рода люди посещают ваше заведение? – спросил О'Шонесси.

– В основном виккане, – недовольно скривился аптекарь.

– Виккане?

– Да, виккане. Именно так они теперь себя величают.

– Вы хотите сказать – колдуны и ведьмы? – наконец сообразил О'Шонесси.

Хозяин аптеки утвердительно кивнул.

– А кто еще? Доктора, скажем?

– Нет, докторов не бывает. Иногда заходят химики-любители. Те, кто свихнулся на пищевых добавках, тоже у меня бывают.

– Есть ли среди ваших клиентов такие, которые носят старомодную одежду или вообще странно одеваются?

– Да они здесь все нелепо наряжаются, – сказал аптекарь, сделав неопределенный жест куда-то в сторону Двенадцатой улицы.

О'Шонесси подумал немного и продолжил:

– Мы расследуем преступления, которые случились в конце позапрошлого и в начале прошлого века. Нет ли у вас старых записей, которые я мог бы посмотреть? Списки клиентов или что-то в этом роде?

– Возможно, и найдутся, – протянул аптекарь писклявым голосом и с заметной одышкой.

– Почему так неуверенно? – спросил О'Шонесси, которого ответ старца несколько удивил.

– Аптека сгорела дотла в тысяча девятьсот двадцать первом году. После того как ее заново отстроили, мой дед стал хранить все записи в несгораемом сейфе. Отец, после того как аптека перешла к нему, сейфом почти не пользовался. Там хранилось лишь то, что когда-то принадлежало деду. Отец умер три месяца назад.

– Примите мои соболезнования, – сказал О'Шонесси. – От чего скончался ваш батюшка?

– Мне сказали, что у него случился удар. Через несколько недель после его смерти ко мне пришел торговец антиквариатом. Он осмотрел лавку и купил несколько предметов старинной мебели. Увидев сейф, он предложил мне большие деньги за все имеющие историческую ценность документы и вещи, которые там могут оказаться. Это предложение меня заинтересовало, и я рассверлил замок. Но ничего интересного в сейфе не оказалось. А я так надеялся найти золотые монеты, старинные ценные бумаги или облигации. И антиквар, и я были страшно разочарованы.

– И что же там было?

– Документы. Регистрационные журналы и еще что-то в этом роде. Поэтому я и сказал вам «возможно».

– Я могу взглянуть на сейф?

– Почему бы и нет? – пожал плечами аптекарь.

Сейф находился в полутемной задней комнате среди штабелей пахнущих плесенью картонных коробок и полусгнивших деревянных ящиков. Высокий – до плеч – массивный металлический сейф был выкрашен в зеленый цвет, а на том месте, где должен был находиться механизм замка, зияло ровное цилиндрическое отверстие.

Аптекарь открыл дверцу и, отступив в сторону, пропустил к сейфу О'Шонесси. О'Шонесси присел перед открытой дверцей и заглянул внутрь. Перед его носом колебались многочисленные нити слипшейся пыли, и содержимое сейфа скрывалось в темноте.

– Вы не могли бы зажечь свет? – спросил О'Шонесси.

– Не могу. Здесь нет электричества.

– Нет ли у вас под рукой фонаря?

– Нет, – ответил аптекарь и тут же добавил: – Впрочем, подождите...

С этими словами он скрылся, чтобы вернуться примерно через минуту с горящей тонкой свечой в бронзовом подсвечнике.

«Невероятно», – подумал О'Шонесси, взял свечу и, пробормотав слова благодарности, поднес этот хилый источник света к сейфу.

С учетом его размеров сейф был почти пустым. О'Шонесси двигал свечу, фиксируя в уме содержимое металлического шкафа. В недрах сейфа он увидел пачку старых газет в одном углу, небольшие, связанные бечевкой пачки пожелтевших листков бумаги, несколько рядов древних регистрационных журналов, два новых на вид тома в переплете из ярко-красного пластика и с полдюжины обувных коробок с нацарапанными на них датами.

Поставив свечу на дно сейфа, О'Шонесси сразу взялся за старинные регистрационные журналы. Тот, который он открыл первым, оказался инвентарной книгой за 1925 год. На заполненных неразборчивым почерком страницах шел перечень закупленных аптекой лекарств. Остальные старые тома тоже были инвентарными книгами, но только полугодовыми. Заканчивались они тысяча девятьсот сорок вторым годом.

– Когда аптека перешла в руки вашего отца? – спросил О'Шонесси.

Аптекарь на миг задумался.

– Во время войны, – сказал он. – В сорок первом или сором втором году.

«Похоже на то», – подумал О'Шонесси, возвратил на место инвентарные книги и быстро просмотрел газеты. Там он не поднял ничего, кроме свежего облака пыли. Еще в сейфе были счета и накладные оптовиков. О'Шонесси не сомневался, что все эти поставки нашли отражение в инвентарных книгах.

Переплетенные в красный пластик тома выглядели слишком новыми, чтобы представлять для него какой-либо интерес. «Еще одна попытка», – решил О'Шонесси, снял верхнюю обувную коробку, сдул с крышки пыль и открыл.

Там оказались квитанции об уплате налогов.

«Проклятие», – подумал О'Шонесси и поставил коробку на место. Выбрав наугад другую и открыв ее, он снова обнаружил налоговые документы.

О'Шонесси сидел на корточках со свечой в одной руке и обувной коробкой в другой. «Неудивительно, что антиквар ушел отсюда с пустыми руками, – подумал он. – Ну да ладно, попытаться все равно стоило».

О'Шонесси вздохнул и наклонился вперед, чтобы вернуть коробку на место. Его взгляд снова задержался на красных папках. Странно. Аптекарь сказал, что в сейфе хранились вещи, принадлежащие деду. Но разве пластмасса не более позднее изобретение? Ее начали изготовлять наверняка позже тысяча девятьсот сорок второго года. Чтобы удовлетворить любопытство, он протянул руку, взял один из ярко-красных томов и открыл его.

Под красной обложкой оказались линованные, заполненные от руки листы бумаги. Листы были покрыты пятнами сажи, а некоторые из них даже частично обгорели, и их края осыпались.

О'Шонесси оглянулся. Хозяин заведения отошел от него и рылся в большой картонной коробке.

Полицейский достал из сейфа вторую красную папку, задул свечу и поднялся с корточек.

– Боюсь, что ничего интересного, – проронил он как можно более небрежно, держа обе красные папки в руке. – Но для порядка я должен представить в нашу контору хотя бы два этих тома. С вашего позволения, естественно. Всего на один-два дня. Это избавит меня и вас от бумажной волокиты. Получение судебного ордера на изъятие и все такое прочее...

– Судебного ордера? – с явной тревогой спросил аптекарь. – Да берите их так. И держите, сколько вам заблагорассудится.

Оказавшись на улице, О'Шонесси задержался, чтобы стряхнуть с пиджака пыль. Собирался дождь, то и дело вспыхивали зарницы, вырывая из темноты прокуренные марихуаной забегаловки и кофейные лавки Двенадцатой улицы. Откуда-то издали, перекрывая шум уличного движения, до него докатился раскат грома. О'Шонесси поднял воротник пиджака, сунул бесценные красные книги под мышку и заторопился к Третьей авеню.

С противоположной стороны улицы за уходом О'Шонесси наблюдал притаившийся в тени дома человек. Как только О'Шонесси растворился в сумраке, человек вышел из тени. На нем был длинный черный плащ, а лицо его скрывали поля надвинутого на брови черного котелка. Человек прошел несколько шагов, легонько постукивая по тротуару тростью. Затем он огляделся по сторонам, неторопливо перешел через улицу и двинулся в направлении заведения, которое только что покинул О'Шонесси.

Глава 3

Билл Смитбек очень любил помещение редакции, именуемое «моргом». «Морг» был прохладной комнатой с рядами металлических полок, стонущих под весом переплетенных в кожу томов. Этим утром помещение было абсолютно безлюдным. Другие репортеры бывали здесь редко, предпочитая пользоваться электронными версиями газеты, охватывающими лишь последние двадцать пять лет. А когда этого казалось недостаточно, они обращались к микрофильмам, просмотр которых не доставлял удовольствия, но позволял существенно экономить время. Для Смитбека обращение к старым страницам было и интересно, и полезно, поскольку это позволяло обратить внимание на те жемчужные зерна, которые легко пропустить, прокручивая пленку. Любопытная информация частенько появлялась на соседних страницах или в последующих номерах.

Когда он выступил с идеей статьи о Ленге, редактор буркнул нечто невнятное, и это означало, что предложение пришлось ему по вкусу.

Когда Смитбек уходил, чудовище посмотрело на него своими тараканьими глазами и пробурчало:

– Только постарайся, чтобы затея не кончилась пшиком, как интервью с Фэрхейвеном. В твоем опусе должна быть изюминка. Ты меня понял?

Нет, этот материал будет не чета тому провальному интервью. Статья произведет фурор.

В «морге» он появился в полдень. Библиотекарь принес первый из заказанных им томов, и Смитбек почтительно его открыл. Ноздрей коснулся аромат пожелтевшей бумаги, старой типографской краски, плесени и пыли. Это была подшивка за январь 1881 года, и Смитбек быстро нашел статью о пожаре в Кабинете диковин Шоттама. Статья была опубликована на первой полосе, и ее обрамляла изящная гравюра, изображающая языки пламени. В публикации, кроме всего прочего, упоминалось об исчезновении известного профессора Джона К. Шоттама и высказывалось осторожное предположение о его гибели. В статье также говорилось, что исчез человек по имени Энох Ленг. Журналист, судя по всему, мало что знал о Ленге и поэтому весьма туманно именовал его жильцом и «ассистентом» профессора Шоттама.

Смитбек быстро пролистал газету и нашел следующую статью о пожаре, в которой сообщалось, что, судя по всему, обнаружены останки Шоттама. Об Энохе там ничего не говорилось.

Вернувшись к началу, Смитбек принялся искать в секции городских новостей статьи о музее или лицее, где упоминались бы Ленг, Шоттам или Макфадден. Работа шла медленно, поскольку Смитбек то и дело натыкался на захватывающие материалы, не имеющие отношения к интересующей его теме.

Проработав без перерыва несколько часов, Смитбек начал немного нервничать. В газете была масса статей о музее, там имелось несколько материалов о лицее и даже присутствовали отдельные упоминания о Макфаддене, Шоттаме и их коллегах. Но о Ленге ничего не было, если не считать тех отчетов о деятельности лицея, в которых Ленг упоминался наряду с именами всех других присутствующих на собрании. Профессор Энох Ленг явно не хотел светиться.

«Это мне ничего не даст», – подумал Смитбек и решил, что пора прибегнуть к другому варианту атаки – более сложному, нежели первый.

Начав с 1917 года – того года, когда доктор Ленг забросил свою лабораторию, – Смитбек принялся искать в газете упоминания об убийствах, которые по описанию напоминали бы почерк Ленга. Каждый год в свет выходило триста шестьдесят пять номеров «Нью-Йорк таймс». Убийства в то время были явлением довольно редким, поэтому Смитбек мог позволить себе просматривать только первые полосы газеты. Кроме того, он не забывал и о некрологах. Сообщение о смерти доктора Эноха Ленга представляло интерес не только для О'Шонесси, но и для него самого.

Любопытных убийств все же оказалось предостаточно, так же как и захватывающих некрологов, и Смитбек то и дело ловил себя на том, что читает какие-то совершенно ненужные ему публикации. Работа шла медленно.

Однако в номере за 10 сентября 1918 года ему в глаза бросился заголовок: «Изуродованное тело в доме на Пек-Слип». Автор, как было принято в то время, старался пощадить чувства читателей и не открывал деталей имевшихся на трупе повреждений. Однако из статьи следовало, что они находились в нижней части спины.

Смитбек несколько раз перечитал заметку, его репортерский нюх снова заговорил в полный голос. Итак, доктор Ленг все еще действовал. Он продолжал убивать даже после того, как забросил лабораторию на Дойерс-стрит.

К концу дня он выудил еще с полдюжины убийств, которые могли быть совершены Ленгом. Итак, примерно один труп в два года. Конечно, могли быть и другие тела, которые просто не были обнаружены. Не исключено, что Ленг перестал скрывать трупы, оставляя их в разных частях города. Жертвами всех преступлений, на которые обратил внимание Смитбек, были бездомные бродяги, которых хоронили без всяких церемоний. В результате никто не заметил общих черт, характерных для всех этих убийств, и связи между этими преступлениями установлено не было.

Последнее убийство с характерным для Ленга почерком случилось в 1935 году. После этого в Нью-Йорке произошло множество убийств, но ни в одном из них не было тех «странных повреждений», которые служили как бы личной подписью доктора Эноха Ленга.

Смитбек произвел в уме быстрый подсчет. В Нью-Йорке Ленг появился в семидесятых годах, видимо, молодым человеком лет тридцати. Следовательно, в 1935 году ему было около семидесяти. Итак, почему же все-таки прекратились убийства?