Кабинет диковин Чайлд Линкольн

Глава 4

О'Шонесси стоял на ступенях федерального здания «Джэкоб Джавит». Дождь прекратился, и на улицах Нижнего Манхэттена там и сям виднелись лужи. Пендергаста не было ни в «Дакоте», ни здесь, в местном отделении ФБР. Полицейский испытывал целую гамму чувств, среди которых преобладали нетерпение, любопытство и напряженное ожидание. Не найдя сразу Пендергаста, он даже испытал нечто очень похожее на разочарование. Агент ФБР наверняка по достоинству оценил бы его находку. Может быть, она послужит тем ключом, который позволит Пендергасту закрыть дело.

О'Шонесси нырнул за одну из гранитных колонн здания, чтобы провести еще одну инспекцию журналов. Он быстро просматривал бесчисленные колонки записей, сделанные когда-то синими, а ныне серыми чернилами. Записи содержали в себе буквально все: имена покупателей, перечень химикатов, их количество, цены, адреса доставки и даты покупок. Ядовитые вещества были записаны красными чернилами. Пендергаст будет от этого в восторге. Ленг, конечно, делал покупки под вымышленным именем, давая при этом ложный адрес, но дело в том, что при каждой покупке он должен был пользоваться одним и тем же псевдонимом. Поскольку Пендергаст уже составил перечень некоторых редких химикатов, которыми пользовался Ленг, будет несложно сопоставить этот перечень с учетом продаж и установить таким образом псевдоним Ленга. Если это же имя Ленг использовал и для других денежных операций, то эти маленькие красные книги помогут очень сильно продвинуть расследование.

О'Шонесси еще пару минут изучал записи, а затем, сунув журналы под мышку, направился по Уорт-стрит к станции подземки. Журналы охватывали период между 1917 и 1923 годами – то есть время до уничтожившего аптеку пожара. Это были единственные уцелевшие в огне документы. Они принадлежали деду теперешнего владельца, а его отец поместил эти бумаги в пластиковый переплет. Именно поэтому тот антиквар ими не заинтересовался. Журналы выглядели слишком современно. И ему самому просто повезло, что он...

Антиквар. Теперь, когда он о нем вспомнил, ему показалось подозрительным, что любитель старины заинтересовался сейфом уже через пару-тройку недель после смерти старика. Можно даже допустить, что смерть не была случайной. Нельзя исключать, что это был убийца-имитатор, хотевший получить дополнительную информацию о том, какие химикаты покупал Ленг. Впрочем, нет... Это невозможно. Убийца, копирующий преступления доктора, появился только после публикации статьи. Визит антиквара состоялся раньше. О'Шонесси выругал себя за то, что у него не хватило ума поинтересоваться внешностью антиквара. Что ж, он всегда может вернуться в аптеку. Не исключено, что туда захочет заглянуть и сам Пендергаст.

Неожиданно для самого себя О'Шонесси замер, а затем ноги сами собой пронесли его мимо станции подземки на Энн-стрит. Он повернул было к станции, но потом снова передумал, сообразив, что находится почти рядом с домом номер шестнадцать по Уотер-стрит, тем домом, где когда-то обитала Мэри Грин. Пендергаст уже побывал там вместе с Норой Келли, но сам О'Шонесси дома пока не видел. Вообще-то смотреть там не на что, но, поскольку теперь он напрямую занимался расследованием, ему хотелось собственными глазами увидеть все, что имеет хоть какое-то отношение к делу. О'Шонесси вспомнил о нищенском, вызывающем жалость платье и об отчаянной записке девочки.

Лишние десять минут – не время. Ужин может и подождать.

Он прошел по Энн-стрит и свернул на Голд, насвистывая мелодию из «Нормы» Беллини. Это был коронный номер Марии Каллас, и О'Шонесси просто обожал арию. Полицейский пребывал в превосходном настроении. Детективная работа, которую он вновь для себя открывал, оказалась делом по-настоящему увлекательным. И кроме того, он вдруг понял, что у него имеется талант сыщика.

Лучи заходящего солнца прорывались сквозь облака, бросая на улицу длинные тени. Слева от него тянулся виадук Южной улицы, за которым виднелись причалы на Ист-Ривер. Погрузившись в размышления, О'Шонесси не заметил, как на смену зданиям банков и различных городских служб пришли жилые дома. Некоторые из них, с обновленными кирпичными фасадами, были заселены, а другие стояли унылыми и пустыми.

Становилось заметно холоднее, однако последние лучи солнца приятно согревали лицо. Свернув налево, на Джон-стрит, он направился к реке. Перед ним тянулись ряды старинных пирсов. Некоторые пирсы были заасфальтированы: ими, видимо, еще пользовались. Другие уходили в воду под пугающим углом, а иные разрушились настолько, что от них остались лишь ряды торчащих из воды свай. Солнце скрылось за горизонтом, оставив на память о себе багровое небо. С реки навстречу этому зареву поднимался туман. На противоположном берегу реки начали вспыхивать окна невысоких домов Бруклина. О'Шонесси ускорил шаг. Похолодало настолько, что от дыхания поднимался пар.

Лишь миновав Перл-стрит, О'Шонесси почувствовал, что за ним следят. Он не знал, как уловил слежку. Это произошло на уровне подсознания. Возможно, что до его слуха долетел какой-то звук. Впрочем, не исключено, что сработало шестое чувство битого жизнью копа. О'Шонесси продолжал идти, не снижая шага и не оглядываясь. Он держал в кобуре под мышкой собственный тупоносый револьвер, пользоваться которым умел довольно прилично. Горе тому грабителю, который решит, что перед ним легкая жертва.

О'Шонесси остановился и вгляделся в лабиринт крошечных, спускающихся к реке улочек. Ощущение того, что за ним следят, только усилилось. О'Шонесси давным-давно научился доверять своим чувствам. Как и у большинства опытных полицейских, у него появился своеобразный и весьма чувствительный радар, мгновенно дававший знать о возникновении опасности. Любой коп должен обзавестись этим радаром как можно скорее, если не хочет получить свою отстреленную задницу в подарочной коробке с красной лентой. О'Шонесси почти забыл, что обладает этим инстинктом. С тех пор как он им последний раз пользовался, прошло много лет, но укоренившиеся навыки бесследно не пропадают.

О'Шонесси не останавливался до тех пор, пока не дошел до Берлинг-стрит. Свернув за угол, он нырнул в тень, прижался к стене, выдернул из кобуры «смит-вессон» и стал ждать, затаив дыхание. О'Шонесси слышал, как негромко плещется у пирсов вода, откуда-то издали до него долетал шум уличного движения. Где-то лаяла собака. И больше ничего.

О'Шонесси осторожно выглянул из-за угла. В зоне причалов и на прилегающих к ним улицах он никого не увидел, хотя было еще достаточно светло.

Сержант выступил из тени, держа наготове револьвер. Тот, кто за ним идет, наверняка свалит, увидев оружие.

По прошествии некоторого времени он неторопливо вернул револьвер в кобуру, снова огляделся и двинулся по Уотер-стрит. Почему ему продолжает казаться, что слежка не закончилась? Неужели на сей раз его радар посылает ложные сигналы?

Когда О'Шонесси подходил к середине квартала и дому номер шестнадцать, ему показалось, что за угол метнулась какая-то черная тень и послышался стук каблуков о плиты тротуара. Мгновенно забыв о Мэри Грин и обо всем, что с ней связано, О'Шонесси ринулся вперед, держа перед собой револьвер.

Перед ним тянулась Флетчер-стрит. Темная и совершенно пустынная. Но на дальнем углу улицы горел фонарь, и О'Шонесси успел заметить исчезающую тень. Ошибки быть не могло.

Он помчался по улице и, свернув за угол, замер.

Проезжую часть пересекал здоровенный черный кот. Хвост у зверя стоял трубой, и при каждом шаге его кончик подрагивал. Теперь О'Шонесси оказался совсем рядом с Фултоновским рыбным рынком, и резкий запах разнообразных даров моря бил в его ноздри. Со стороны гавани до него долетел скорбный гудок какого-то буксира.

О'Шонесси невесело рассмеялся. Ирландец не был предрасположен к паранойе, но иного слова для характеристики своих действий он подыскать не мог. Видимо, это расследование давит на его психику.

Сунув журналы под мышку, О'Шонесси продолжил путь в сторону Уолл-стрит и подземки.

Однако на сей раз у него не осталось сомнений. Он слышал шаги. И довольно близко. Раздалось легкое покашливание.

Полицейский обернулся, снова выхватив револьвер. Было настолько темно, что тротуары, каменные подъезды и доки скрывались в глубокой тени. Преследователь, кем бы он ни был, оказался человеком настойчивым и при этом очень умело вел слежку. На грабителя это не похоже. И негромкий кашель говорил о том, что парень хочет, чтобы жертва знала о слежке. Этот человек пытается его напугать, заставить нервничать и в конечном итоге совершить ошибку.

О'Шонесси резко развернулся и пустился бежать. Побежал он не потому, что испугался, а для того, чтобы заставить этого человека бежать следом. Домчавшись до конца квартала, ирландец свернул за угол и покрыл бегом примерно половину следующего квартала. Затем он остановился и, тихо вернувшись на несколько шагов, растворился в тени дверной ниши. Когда ему показалось, что до него долетел топот ног, он прижался спиной к двери и, держа револьвер наготове, изготовился к прыжку.

Тишина. Она продолжалась одну минуту. Затем две. Затем пять. По улице проехало такси, прорезав лучами фар ночную мглу и туман. О'Шонесси осторожно выступил из тени и огляделся по сторонам. Улица снова была совершенно пустынна. Полицейский двинулся по тротуару в направлении, обратном тому, откуда прибежал. Он шел медленно, держась поближе к стенам домов. Может быть, преследователь свернул в другую сторону или вообще отказался от своей затеи?

И в этот миг из ближайшей к нему дверной ниши метнулась темная фигура, и тонкий шнурок, мелькнув над головой, затянулся на его шее. Одновременно с этим ему в ноздри ударил тошнотворно сладкий химический запах. Одна рука О'Шонесси потянулась к скрывающему голову нападающего капюшону, а указательный палец другой конвульсивно нажал на спусковой крючок. Затем под его ногами разверзся темный бездонный колодец, и ирландцу показалось, что падение во тьму длится бесконечно.

Глава 5

Приходил в себя Патрик О'Шонесси чрезвычайно медленно. Ему казалось, что его голову разрубили топором. В висках стучала кровь, язык опух и приобрел сильнейший металлический привкус. Он открыл глаза, но вокруг него царила полная тьма. Опасаясь, что ослеп, он попытался поднять руки к лицу. Но конечности почти не двигались. Ирландец потянул сильнее и услышал лязг металла.

Кандалы. Он закован в кандалы.

О'Шонесси подвигал ногами и понял, что те тоже в железе.

В тот же миг владевшее им тупое безразличие исчезло, и он вернулся в страшную реальность. Перед его мысленным взором с безжалостной ясностью встали события прошлой ночи – звук шагов, игра в кошки-мышки на пустынных улицах и низко опущенный капюшон. На какой-то миг поддавшись панике, он сделал яростную попытку стряхнуть с себя оковы. Потерпев полное фиаско, полицейский лег на спину и попробовал взять себя в руки. Паникой делу не поможешь. Надо думать.

Где он?

Видимо, в каком-то подвале. А сам он узник. Но кто его мог захватить?

Еще не успев задать себе этот вопрос, он уже знал ответ. Это сделал убийца-имитатор. Хирург.

Накатившая на него новая волна паники сразу отхлынула, когда ему в глаза ударил луч света. После долгого периода полной тьмы ощущение было почти болезненным.

О'Шонесси быстро огляделся по сторонам и успел увидеть, что находится в небольшой, совершенно пустой комнате со стенами из неотесанного камня. Его руки и ноги были прикованы цепями к влажному и холодному бетонному полу. В одной из стен виднелась дверь из покрытого ржавчиной металла, и луч бил прямо ему в лицо из небольшого отверстия в двери. Свет неожиданно померк, и из щели раздался голос. О'Шонесси видел, как двигаются влажные губы.

– Не волнуйтесь, прошу вас, – почти ласково произнес голос. – Это не займет много времени. Сопротивление совершенно излишне.

Щель со стуком закрылась, и О'Шонесси снова погрузился во тьму.

Он слышал звук удаляющихся шагов, прекрасно понимая, что ожидает его в ближайшее время. Ему довелось это видеть в прозекторской комнате. Хирург вернется. Он вернется и...

Не смей думать об этом. Думай о том, как освободиться.

О'Шонесси попытался расслабиться и начал с того, что заставил себя дышать глубоко и медленно. Специальная подготовка полицейского оказалась полезной. Он ощущал, как покой мало-помалу разливается по всему телу. Безнадежных положений не бывает, ведь даже самые изощренные преступники иногда совершают ошибки.

Он же вел себя крайне глупо. Его обычная осторожность пала жертвой неумеренных восторгов в связи с находкой журналов. Как он мог забыть слова Пендергаста о постоянно подстерегающей их опасности?

Что же, больше ему глупить не придется.

«Это не займет много времени».

Хирург скоро вернется, и к встрече с ним надо быть готовым.

Ведь, прежде чем приступить к операции, преступник должен будет освободить его от оков. И в этот момент О'Шонесси на него нападет.

Но Хирург не дурак. Судя по тому, как он его захватил, у парня острый ум и железные нервы. Можно, конечно, изобразить бессознательное состояние, но этого будет явно недостаточно.

Ситуация предельно простая: сделай или умри. Следовательно, это надо сделать. И сделать безукоризненно.

Он глубоко вздохнул. Потом еще раз. После этого, закрыв глаза, он нанес сильный скользящий справа налево удар себе в лоб металлическими браслетами.

Кровь хлынула почти сразу, а сильная боль его даже обрадовала. Она не позволит ему забыться, заставит думать о чем-то постороннем. О'Шонесси знал, что раны на лбу кровоточат очень сильно.

После этого ирландец осторожно улегся на бок. Со стороны могло показаться, что он потерял сознание, ударившись головой о стену. Бетонный пол под щекой казался ледяным, а стекающая по векам и носу кровь, напротив, очень горячей. Это сработает. Должно сработать. Он не может себе позволить оказаться на прозекторском столе в положении Дорин Холландер.

Ему снова удалось подавить накатившую на него волну паники. Все очень скоро кончится. Он услышит шаги Хирурга. Дверь откроется. Как только будут сняты оковы, он неожиданно нападет на мерзавца и скрутит его. Он не только спасет свою жизнь, но заодно и арестует терроризирующего Нью-Йорк убийцу.

Спокойствие. Главное сейчас – сохранять спокойствие. Веки смежены, кровь капает на бетонный пол. О'Шонесси сосредоточил все свои мысли на опере, и его дыхание сразу стало ровнее. Очень скоро стены крошечной камеры раздвинулись, и волшебные звуки «Аиды», вырвавшись на свободу, вознеслись в высокое небо.

Глава 6

Пендергаст стоял на широкой эспланаде и задумчиво взирал на пару каменных львов, охраняющих вход в публичную библиотеку Нью-Йорка. Под мышкой агент ФБР держал небольшой коричневый сверток. Над городом только что пронесся короткий ливень, свет фар легковых машин и автобусов отражался в бесчисленных лужах. Пендергаст перевел взгляд со львов на длинный и весьма импозантный фасад библиотеки. Было далеко за девять вечера, и библиотека давно закрылась. Потоки студентов, ученых, непризнанных поэтов и туристов, льющиеся в течение всего дня через величественные порталы здания, иссякли уже несколько часов назад.

Пендергаст еще раз внимательно оглядел каменную эспланаду и прилегающие к ней тротуары Пятой авеню. Убедившись в отсутствии слежки, он поправил бумажный сверток под мышкой и начал подниматься по широким ступеням.

Чуть в стороне от главного входа в гранитной стене была небольшая дверца. Пендергаст подошел к ней и легонько постучал костяшками пальцев в бронзовую панель. Почти в тот же миг дверь открылась, явив миру библиотечного охранника. Это был высокий крепкий парень со светлыми, очень коротко стриженными волосами. В руке охранник держал потрепанную книгу.

– Добрый вечер, агент Пендергаст, – произнес страж. – Как поживаете?

– Прекрасно, Франсэ, – ответил Пендергаст и, указав кивком головы на книгу, спросил: – Как вам нравится Ариосто?

– Очень нравится. Спасибо за совет.

– Мне кажется, что я рекомендовал вам перевод Бэкона.

– Копия перевода Бэкона имеется лишь у Несмита в отделе микрофишей. Все остальные экземпляры на руках у читателей.

– Напомните, чтобы я прислал вам свой экземпляр.

– Спасибо, сэр, я это обязательно сделаю.

Пендергаст еще раз кивнул и проследовал через мраморный вестибюль, не слыша ничего, кроме звука своих шагов. На пороге помещения номер 315 он снова немного задержался. Это был главный читальный зал библиотеки. Он увидел ряды деревянных, залитых желтым светом столов и длинную стойку из темного дерева, делящую зал на две равные части.

Днем за этой стойкой работники библиотеки принимали заказы читателей и отсылали требования в подземные хранилища по пневматической почте. Но с наступлением вечера всякая жизнь в читальном зале замирала.

Пендергаст зашел за служебную стойку и прошел к небольшой двери, едва заметной среди стеллажей. Открыв дверь, он стал спускаться по находящейся за ней лестнице.

Под главным читальным залом находились все семь уровней книгохранилища. Первые шесть являли собой настоящие города. Тесно стоящие ряды книг казались бесконечными. Это в совокупности с низкими потолками хранилища порождало у многих нечто похожее на клаустрофобию. Что касается Пендергаста, то тот, лавируя между стеллажами и вдыхая запах пыли, плесени и старой бумаги, испытывал состояние полного душевного покоя. Подобное, надо сказать, случалось с ним крайне редко. Бремя расследования стало казаться ему не таким уж и тяжким; и даже рана, похоже, болела не так сильно, как до этого. На каждом повороте, на каждом перекрестке в этом лабиринте полок в памяти Пендергаста всплывали открытия, совершенные им во время его прежних литературных экспедиций. Открытия, которые порождали прозрения, позволявшие мгновенно решать, казалось бы, неразрешимые загадки.

Но времени на реминисценции не было, и Пендергаст ускорил шаг. Добравшись до очередной, еще более узкой лестницы, он продолжил спуск в недра хранилища.

Выбравшись в конце концов из лестничной клетки, Пендергаст оказался на седьмом уровне. В отличие от верхних этажей, где все книги и журналы были тщательно каталогизированы, здесь царил хаос. Вместо длинных упорядоченных улиц с боковыми проходами и перекрестками здесь преобладали узкие – на радость крысам – проходы и тупики. Этот уровень посещался крайне редко, несмотря на то, что здесь, по слухам, нашли свое упокоение просто потрясающие книжные коллекции. В помещении стояла духота, дышать было трудно. Создавалось впечатление, что воздух на седьмом уровне не циркулирует вот уже несколько десятилетий. От лестничной клетки во все стороны разбегались проходы между стоящими в беспорядке книжными шкафами.

Пендергаст остановился в мертвой тишине седьмого уровня, и его гипертрофированно острый слух уловил слабое шуршание – это колонии чешуйниц проедали себе путь в неисчерпаемых запасах целлюлозы.

Тут же раздался другой звук – более громкий. Кто-то сопел.

Пендергаст, лавируя между шкафами, двинулся на звук. Источник сопения становился все ближе.

Вскоре перед ним появилось световое пятно. Повернув за последний угол, Пендергаст увидел большой деревянный стол, залитый ярчайшим светом рефлектора, которым обычно пользуются в своей работе дантисты.

На краю стола располагалось несколько предметов: шило, катушка суровых ниток, пара белых хлопковых перчаток, переплетный нож и тюбик с клеем. Рядом с ними стопкой лежали справочники: «Враги книг» Блейда, «Энтомология города» Эблинга и «Методы хранения бумажных предметов искусства» Клаппа. На библиотечной тележке рядом со столом находилась куча старинных томов, пребывающих в разной степени разрушения. У некоторых отсутствовали переплеты, у других были разорваны корешки, а иные вообще распались на отдельные страницы.

За столом спиной к Пендергасту сидел человек. Грива исключительно густых и спутанных седых волос ниспадала на его сгорбленную спину. Человек снова громко засопел.

Пендергаст, выдерживая приличное расстояние, привалился плечом к одному из стеллажей и легонько постучал костяшками пальцев по металлу.

– «Я слышу чей-то стук», – не поворачивая головы, процитировал человек хорошо поставленным и очень мужественным голосом. И шмыгнул носом.

Пендергаст еще раз постучал.

– Иду, иду! – ответил сидящий и громко засопел.

Пендергаст постучал в третий раз, значительно более громко и настойчиво.

Человек распрямил плечи и, издав раздраженный вздох, возопил:

– «Восстань, Дункан, от стука моего! Ты это можешь».

После этого он положил инструменты переплетчика на книгу, с которой работал, и обернулся.

У человека были тонкие седые брови, гармонирующие по цвету с гривой, а радужная оболочка глаз имела странный желтый цвет, что придавало его взгляду зловещее, почти львиное выражение. При виде Пендергаста на его морщинистом лице появилась улыбка. А после того как он заметил под мышкой гостя сверток, улыбка стала значительно шире.

– Неужели меня осчастливил своим появлением сам специальный агент Пендергаст?! – воскликнул он. – Суперэкстраспециальный агент Пендергаст.

– Как поживаете, Врен? – слегка склонив голову, спросил Пендергаст.

– Я приношу тебе свою почтительную благодарность, – сказал человек и, показав на тележку с книгами, продолжил: – Но времени в обрез и слишком много страждущих детишек.

Нью-Йоркская публичная библиотека дала приют множеству странных заблудших душ, и среди них не было более странного существа, чем призрак, известный под именем Врен. О нем, похоже, ничего не было известно. Оставалось загадкой, является ли обращение Врен его именем или фамилией. Впрочем, это могло быть ни тем ни другим, а просто прозвищем. Никто толком не знал, состоит ли он в штате библиотеки. Для всех было тайной, чем он питается. Находились люди, которые утверждали, что Врен поддерживает свое бренное существование, потребляя переплетный клейстер. Доподлинно было известно лишь то, что он никогда не появляется за стенами библиотеки. Во всяком случае, на улице его никто не видел. Кроме того, все знали, что он обладает уникальным охотничьим инстинктом при поиске скрытых на седьмом уровне сокровищ.

Врен обратил на гостя блестящие, словно у ястреба, желтые глаза и сказал:

– Что-то вы сегодня сами на себя не похожи.

– Именно, – ответил Пендергаст, не вдаваясь в подробности. (Врен, впрочем, и не ждал от него никаких объяснений.)

– Мне интересно, помогли ли вам эти... как их? Ах да, отчеты старой водопроводной компании и книга народных преданий о «Пяти углах».

– Да, и очень заметно.

– И что вы принесли мне сегодня, лицемерный соблазнитель? – поинтересовался Врен, показав на сверток под мышкой Пендергаста.

Пендергаст оттолкнулся от стеллажа и ответил:

– Это рукописный текст «Ифигении в Тавриде».

Врен слушал Пендергаста с каменным выражением лица.

– Манускрипт был иллюминирован в монастыре Святого храма в конце четырнадцатого века. Одна из последних работ монахов перед страшным пожаром тысяча триста девяносто седьмого года.

В желтых глазах старика промелькнула искра интереса.

– Книга привлекла внимание папы Пия Третьего, который объявил ее святотатственной и приказал сжечь все экземпляры. Она же знаменита рисунками и надписями на полях, сделанными переписчиками. Говорят, что эти записи имеют прямое отношение к утраченным частям фрагментарного «Рассказа повара» из «Кентерберийских рассказов» Чосера.

Искры интереса в глазах Врена превратились в алчное бушующее пламя. Он протянул руку.

– Но взамен я попрошу вас об одной услуге, – пряча сверток за спину, сказал Пендергаст.

– Кто бы сомневался, – бросил Врен и убрал руку.

– Вам известно что-нибудь о завещании Уиллрайта?

Врен подумал немного и отрицательно покачал головой. Седые патлы разлетелись в разные стороны.

– С тысяча восемьсот шестьдесят шестого по тысяча восемьсот девяносто четвертый год он заведовал городским земельным управлением. Парень прославился как страшный барахольщик и по завещанию передал библиотеке массу афиш, рекламных объявлений, театральных программок, городских циркуляров и других документов того времени.

– Видимо, поэтому я ничего о нем и не слышал, – сказал Врен. – Судя по вашим словам, эта коллекция и яйца выеденного не стоит.

– Кроме документов, Уиллрайт пожертвовал публичной библиотеке довольно значительную сумму.

– Это объясняет, почему его коллекция все еще хранится.

Пендергаст согласно кивнул.

– Но она заслуживает не больше чем седьмого уровня.

Пендергаст снова ограничился кивком.

– Что вас в ней интересует, лицемерный соблазнитель?

– Если верить некрологу, Уиллрайт занимался научной работой. Он изучал историю крупных земельных собственников Нью-Йорка. Для этого он, в частности, собирал копии всех документов по сделкам с недвижимостью, проходивших через его управление. Контракты менее чем на тысячу долларов его не интересовали. Мне хотелось бы познакомиться с этими документами.

– Но мне кажется, что более полную информацию по этим вопросам можно найти в Нью-Йоркском историческом обществе, – прищурив глаза, сказал Врен.

– Это действительно так. Или, вернее, так должно быть. Но документы по некоторым сделкам необъяснимым образом исчезли из их архивов. В первую очередь это касается владений, стоящих вдоль Риверсайд-драйв. Все попытки найти нужные мне документы успехом не увенчались. Человек, которого я попросил это сделать, был поражен их пропажей.

– И поэтому вы пришли ко мне.

В ответ Пендергаст протянул ему сверток.

Врен принял пакет, благоговейно повертел его в руках и разрезал бумагу переплетным ножом. После этого он положил книгу на стол и стал освобождать от обертки. Создавалось впечатление, что о присутствии Пендергаста он просто забыл.

– Я вернусь через сорок восемь часов, чтобы познакомиться с даром Уиллрайта и забрать свой иллюстрированный манускрипт, – сказал Пендергаст.

– Это может занять больше времени, – ответил Врен, стоя спиной к Пендергасту. – Коллекция в целом виде могла и не сохраниться.

– Я верю в ваши таланты.

Врен, пробормотав нечто нечленораздельное, натянул свои перчатки, нежно открыл застежки и впился жадным взглядом в написанные от руки страницы.

– И еще кое-что, Врен.

В тоне Пендергаста было нечто такое, что заставило любителя литературы оглянуться через плечо.

– Вы не будете возражать, если я попрошу вас вначале найти для меня материалы Уиллрайта, а уж затем приступить к изучению манускрипта?

– Агент Пендергаст, – с видом оскорбленного достоинства произнес Врен, – вам прекрасно известно, что ваши интересы для меня всегда на первом месте.

Пендергаст взглянул в лукавое лицо старика, на котором теперь читались обида и негодование.

– Да, конечно, – сказал Пендергаст и неожиданно исчез в тени стеллажа.

Врен поморгал своими желтыми глазами и вновь обратил все свое внимание на богато иллюстрированный манускрипт. Он точно знал, где находится коллекция Уиллрайта, и достать нужные материалы было делом каких-то пятнадцати минут. Таким образом, для изучения манускрипта в его распоряжении оставалось сорок семь часов и сорок пять минут. На седьмой уровень снова вернулась тишина. Могло показаться, что появление Пендергаста было не более чем сон.

Глава 7

По Риверсайд-драйв шел человек. Он шагал нешироко, но твердо, металлический наконечник его трости ритмично постукивал по асфальту тротуара. Солнце вставало над Гудзоном, придавая маслянистой поверхности реки розовый оттенок. Прохладное осеннее утро было совершенно безветренным, и листва деревьев парка Риверсайд оставалась неподвижной. Человек глубоко вдохнул, и его обостренное обоняние уловило весь букет городских ароматов: исходящий от воды запах мазута и дизельного топлива, пахнущий влагой воздух парка, отвратительную вонь улиц.

Человек свернул за угол и остановился. В разгорающемся свете нового дня короткая улица казалась совершенно пустынной. А чуть дальше, через квартал, шумел Бродвей. С того места, где человек остановился, были даже видны огни витрин и отблески рекламы. Но здесь, ближе к реке, царил полный покой. Большинство смотрящих на реку зданий было заброшено. Его дом стоял рядом с местом, где много лет назад располагался открытый манеж, на котором упражнялись в верховой езде самые состоятельные молодые дамы Нью-Йорка.

Манеж, естественно, давно исчез, и на его месте появилась служебная подъездная дорога, изолирующая жилые дома от шума движения по Риверсайд-драйв. Островок, образованный служебной дорогой, порос травой, на нем высились деревья и стояла статуя Жанны д'Арк. Это было одно из самых тихих и совершенно забытых мест острова Манхэттен. Забытых всеми, кроме него. Еще одно достоинство этого куска земли заключалось в том, что оно кишело уличными бандами и считалось опасным. Последнее было очень кстати.

Человек прошел по аллее для конных экипажей к боковой двери особняка и, открыв ее, оказался в пропитанном запахом плесени помещении. Руководствуясь лишь чутьем (все окна были плотно заколочены), он прошел вначале по темному коридору, затем еще по одному и оказался перед дверцей стенного шкафа. Человек потянул на себя дверцу. Шкаф оказался пустым. Он вошел внутрь и повернул ручку в стене. Стена бесшумно отодвинулась, открыв путь на ведущие вниз каменные ступени.

Человек спустился по лестнице и ощупью нашел старинный выключатель. Ряд вспыхнувших электрических ламп вырвал из темноты длинный каменный тоннель с выступившими на потолке каплями влаги. Человек повесил пальто на бронзовый крюк, положил котелок на шляпную полку и опустил трость в подставку для зонтов. После этого он, громко стуча по камням пола, двинулся по коридору к железной двери с прямоугольной прорезью на уровне лица.

Прорезь была закрыта.

Немного выждав, человек достал из кармана ключ, открыл замок и толчком распахнул металлическую дверь.

Камеру залил яркий свет, открыв взору забрызганный кровью пол и лежащие в беспорядке цепи со скобами. Цепи, так же как и одна из стен, тоже были залиты кровью.

В камере, естественно, никого не было. Он обвел помещение взглядом и улыбнулся. Все было готово для приема очередного гостя.

Человек закрыл дверь, повернул ключ в замке и прошел через холл в обширное подземное помещение. Там он включил яркие лампы и подошел к хирургической каталке из нержавеющей стали. На каталке лежали старинный кожаный саквояж и два переплетенных в ярко-красный пластик журнала. Человек поднял верхний журнал, открыл его и с живым интересом принялся просматривать первые страницы. Судьба, как всегда, оказалась горазда на выходки. По всем законам эти журналы должны были давным-давно сгинуть в огне. Попав в нехорошие руки, они могли причинить ему немалые неприятности. И причинили бы, если бы он случайно не оказался в нужном месте в нужное время. Но теперь они вернулись к тому, кому должны принадлежать по праву.

Человек вернул журнал на место и неторопливо открыл саквояж медика.

Внутри его на дымящемся слое сухого льда лежал цилиндрический контейнер из прочного серого пластика. Человек натянул на руки перчатки из латекса, осторожно извлек контейнер из саквояжа и, поставив его на каталку, отвинтил крышку. Затем он запустил руку в контейнер и с неимоверной осторожностью вытащил из него какой-то удлиненный предмет. Если бы не пятна крови и частицы оставшейся на нем мягкой ткани, этот предмет можно было бы принять за толстый канат с отходящими в разные стороны многочисленными крошечными отростками. Человек едва заметно улыбнулся, а его светлые глаза радостно сверкнули. Еще раз внимательно осмотрев странный предмет, он отнес его к находящейся рядом раковине и промыл дистиллированной водой из стерильной бутыли. Как только странная масса очистилась от мелких осколков костей и другого мусора, он поместил ее в резервуар миксера, закрыл крышку и нажал на кнопку пуска. Мотор машины громко взвыл, и помещенный в резервуар предмет превратился в тестообразную массу.

Через определенные промежутки времени, каждый раз сверяясь с записями в блокноте, человек четко отработанными движениями загружал в миксер какие-то химикаты. Тестообразная масса светлела, становясь все более жидкой и прозрачной. Затем экспериментатор выключил свой супермиксер, перелил практически жидкий материал в длинную трубу из нержавеющей стали, поместил трубу в находящуюся здесь же центрифугу, плотно закрыл крышку и повернул тумблер. Раздалось гудение.

На работу центрифуги уходило двадцать минут и тридцать секунд. Это была лишь первая стадия длительного процесса. При работе следовало соблюдать абсолютную точность. Малейшая ошибка на любом этапе в дальнейшем только усиливалась, и полученное вещество становилось совершенно бесполезным. Но после того как он решил получать исходный материал здесь, в лаборатории, а не в городе, весь процесс будет протекать в более благоприятных условиях.

Экспериментатор возвратился к раковине, в которой лежало тщательно свернутое полотенце. Он приподнял край ткани, полотенце развернулось, и в раковину выпало с полдюжины окровавленных скальпелей. Человек начал их мыть. Мыть медленно и любовно. Это был старинный инструмент. Тяжелый и прекрасно сбалансированный. Конечно, этот антиквариат был не так удобен в работе, как новомодные японские скальпели со сменяемыми лезвиями, но зато он хорошо лежал в руке. Даже в век супермиксеров и аппаратов, анализирующих ДНК, для старинных инструментов тоже находится место.

Поместив скальпели в автоклав для сушки и стерилизации, человек снял перчатки, тщательно вымыл руки и столь же тщательно вытер их льняным полотенцем. После этого он взглянул на центрифугу и, убедившись, что процесс идет нормально, подошел к небольшому шкафу. Открыл его, достал листок бумаги и положил листок на каталку рядом с саквояжем. На листке каллиграфическим почерком были начертаны пять имен:

Пендергаст

Келли

Смитбек

О'Шонесси

Пак

Последнее имя было уже вычеркнуто. Человек извлек из кармана сверкающее лаком вечное перо, отвинтил колпачок и провел тонкую ровную линию по четвертому имени, завершив ее изящным завитком.

Глава 8

Смитбек неторопливо завтракал в своем излюбленном кафе неподалеку от дома. Он знал, что музей распахивает двери лишь в десять часов утра. Журналист еще раз просмотрел фотокопии статей из старых номеров «Таймс». Чем больше он их читал, тем сильнее в нем росло убеждение, что все эти убийства были работой Ленга. Даже география говорила об этом. Большая часть убийств случилась в районе Нижнего Ист-Сайда.

В девять тридцать он потребовал счет и, наслаждаясь бодрящим осенним воздухом, направился пешком в музей. Смитбек даже не заметил, когда начал насвистывать. Журналист оставался оптимистом, несмотря на то что ему еще предстояло уладить свои отношения с Норой. Если он доставит ей желанную информацию на серебряном блюде, то это будет прекрасным шагом к примирению. Не может же она злиться на него вечно. Ведь у них так много общего. Им уже доводилось пережить хорошие и плохие времена. Если бы у нее был не такой бешеный нрав...

Для радости у него была еще одна причина. Да, конечно, время от времени чутье его подводит. Так, например, случилось с этим дурацким визитом к Фэрхейвену. Но в большинстве случаев его журналистский нюх действует безотказно. Работа над статьей о Ленге начинается как нельзя лучше. Теперь ему остается откопать несколько самородков, связанных с его личной жизнью, и, если повезет, разжиться фотографией. Самое главное, у него есть идея, как этот материал раздобыть.

Он чуть прищурил глаза от яркого солнца и глубоко вдохнул осенний воздух.

Несколько лет назад, когда он писал статью о выставке, посвященной разного рода предрассудкам, ему удалось отлично познакомиться с музеем. Смитбек узнал все закоулки, научился находить самые короткие пути. Знал, какие экспонаты стояли в потаенных уголках, и познакомился с множеством архивов. И если где-то в стенах музея скрыта информация о Ленге, он до нее обязательно доберется.

Когда распахнулись огромные двери музея, Смитбек сразу же постарался затеряться в толпе ранних посетителей. Светиться ему было совершенно не с руки. Он отдал сумму, которую предлагали добровольно внести всем визитерам, приколол полученный значок и прошел через Ротонду, глазея с открытым от восторга ртом на громадные скелеты. Ему казалось, что таким образом он лучше сойдет за провинциального туриста.

Вскоре журналист откололся от толпы и продолжил путь самостоятельно. Один из самых малоизвестных, но очень полезных для него архивов находился на первом этаже. В просторечии он именовался «Старые записи», и в нем находилось огромное число шкафов с разного рода личными делами, начиная с основания музея и кончая примерно 1986 годом, когда все сведения о персонале были компьютеризированы. После этого вся кадровая работа велась в новых, сверкающих стеклом и хромом офисах на четвертом этаже. Он до сих пор помнил «Старые записи» с их запахом нафталина и тронутой плесенью бумагой, с бесконечными рядами шкафов с личными делами давно ушедших в иной мир постоянных и ассоциированных сотрудников музея, гостей-ученых и спонсоров. «Старые записи» хранили еще не утратившие значение материалы (некоторые из них – весьма деликатного свойства) и в силу этого обстоятельства пребывали под замком и постоянно охранялись. Прошлый раз он посещал архив по делу и имел официальное письменное разрешение. Теперь ему предстоит искать новые подходы. Охранники могут его узнать, однако по прошествии стольких лет это маловероятно.

Смитбек прошел через просторный зал птиц – пустой и гулкий. Птиц он не заметил, поскольку все его мысли были заняты разработкой плана вторжения. Довольно скоро он оказался перед двустворчатыми бронзовыми дверями с табличкой, на которой было начертано: «Архив личных дел. Старых». Взглянув в щель между створками, он увидел двух сидящих за столом и попивающих кофе стражей.

Когда Смитбек вернулся в зал птиц, у него уже созрел план дальнейших действий. Он резко развернулся, вышел в коридор и поднялся на второй этаж в огромный Мемориальный зал Селоса. Там за длинной стойкой разместился ряд жизнерадостных дам, всегда готовых дать визитерам необходимую справку. Смитбек снял значок посетителя, бросил его в мусорную корзину и подошел к ближайшей даме.

– Я – профессор Смитбек, – представился он с улыбкой.

– Слушаю вас, профессор. Чем могу вам помочь?

– Не могу ли я воспользоваться вашим телефоном? – спросил Смитбек, одарив ее самой очаровательной улыбкой из своего арсенала.

– Конечно, – сказала женщина и достала из-под стойки телефонный аппарат.

Смитбек пролистал лежащий рядом телефонный справочник музея, нашел и набрал нужный номер.

– «Старые записи», – ответил грубоватый голос.

– Рук на месте?! – пролаял Смитбек.

– Рук? Здесь нет никакого Рука. Вы набрали не тот номер, приятель.

Смитбек, имитируя крайнюю степень раздражения, засопел в трубку и спросил:

– Кто сегодня там у вас дежурит?

– Я и О'Нил. Кто говорит? – прозвучал свирепый вопрос. Собеседник Смитбека, кем бы он ни был, большим умом, видимо, не отличался.

– "Я"?! Кто "я"?

– В чем проблема, приятель?

Смитбек пустил в дело максимально официальный, чуть ли не ледяной тон:

– Если вы не поняли, то разрешите мне повторить. Могу ли я позволить себе, сэр, поинтересоваться, как вас зовут, и спросить, не станете ли вы возражать против формального выговора за неподчинение?

– Мое имя Балджер, сэр. – Грубый тон охранника сменился подобострастием.

– Балджер, значит. Именно вы мне и нужны. С вами говорит мистер Храмрехем из департамента людских ресурсов, – раздраженно сказал Смитбек. Имя он сознательно произнес быстро и невнятно.

– Прошу прощения, сэр, я не сразу вас понял. Чем могу быть вам полезен, мистер?..

– Вы определенно можете мне помочь, Балджер. У нас возникли кое-какие проблемы в связи с некоторыми... хм... противоречиями в вашем личном деле.

– Какими именно, сэр? – В голосе Балджера звучала тревога.

– Вопрос конфиденциальный. Мы все обсудим, когда вы явитесь сюда.

– Когда?

– Сейчас, естественно.

– Хорошо, сэр, но я не уловил ваше имя...

– И скажите О'Нилу, что я посылаю к вам человека проверить, как вы там трудитесь. К нам поступила довольно неприятная информация. Речь идет о проявлениях халатности.