Пикассо и его несносная русская жена Нечаев Сергей

«Моя бабушка Ольга, со всем смирившаяся, оболганная, опустившаяся после стольких пережитых ею предательств, закончила жизнь парализованной старухой, а дед ни разу даже не соизволил навестить ее на ложе отчаяния и скорби. А ведь она бросила ради него все: свою страну, свою карьеру, свои мечты, свою честь».

А вот ее мнение о собственной матери:

«А моя мать - уж она-то носила имя Пикассо, как носят орден, но этот орден стал отличительным знаком высшей степени безумия. Выходя замуж за моего отца, она выходила за Пикассо. В своем ослеплении она не допускала и мысли, что он вовсе не собирался ни принимать ее, ни дарить ей «шикарную» жизнь, которую она заслуживала. Слабенькая, неприметная, лишенная опоры, она только и получила что часть худосочного еженедельного содержания, которое мой дед отстегивал, чтобы держать своего сына и внуков в узде - ив самой позорной бедности».

«Пенсия Пикассо», которую Пауло Пикассо отдавал Эмильенне Лотт, таяла, как шагреневая кожа, и мать Марины и Паблито в свое время не нашла ничего лучше, как подать в суд на самого Пикассо. Логика ее была такова: коль скоро Пауло отказался от наследства Ольги Хохловой, чтобы не вторгаться в творческий мир Пикассо, - нет причин, по которым именно она должна была оплачивать последствия такого великодушия.

О том, чем все это закончилось, Марина Пикассо рассказывает так:

«Убежденная, , , , , „Калифорнии".

- . . : .

, , , . , , mater dolorosa, .

- , - . - .

. .

:

. , , , - . .

- , - . - ? ? , , . .

, , . , , , , ».

:

«Знал, ? , . , ».

. , , . , .

:

«Только. , эскорт, свидетельствовавший, что ой все-таки занимается нашим воспитанием. Почему бы не разрешить нам хоть разок повидаться с дедушкой без него? Тогда бы мы доказали ему, что представляем собою нечто большее, чем просто бедные родственники. Мы открыли бы перед ним книгу нашего воображения, и он понял бы, как много мы от него ждем.

Увы, железный занавес, опущенный между нами и дедушкой, был слишком тяжел. И сквозь него не пробиться нашим вопросам, желаниям, нашему страданию».

Увы, увы, увы. Но даже с Мариной и Паблито общение становилось все более и более ограниченным. Как по времени, так и по содержанию. Чуть что, и Жаклин Рок начинала причитать, что пора уходить, что Монсеньору (так она стала называть Пикассо) нужно побыть одному, что разговоры утомили его.

Марина Пикассо и не пытается скрыть свое возмущение:

«Мы утомили его, хотя он не соблаговолил уделить нам ни секунды внимания, ни капельки уважения, ни грамма заинтересованности.

Визит окончен. Безропотно мы идем следом за Жаклин к дверям святилища, в котором только что получили от дедушки благословение безразличием. В который раз мы не смогли объяснить ему, кто мы такие на самом деле. В который раз мы чувствуем себя обманутыми. Обманутыми и брошенными. Жаклин оставляет нас на ступеньках крыльца. Криво улыбаясь, она трясет нам руки и опрометью бежит к своему Солнцу».

По словам Марины Пикассо, даже мысль о том, чтобы «оставить своего палача хоть на мгновение», вселяла в Жаклин ужас. Без него она была как рыба, которую выбросили из воды на берег.

Однажды, это было в 1969 году, Паблито, которому уже исполнилось двадцать, позвонил Пикассо и попал на Жаклин.

-    Кто вы такой? - спросила она.

-    Его внук.

-    Кто-кто?

-    Я хотел бы поговорить с моим дедушкой, мадам.

-    Но кто вы такой?

-    Пабло.

-           Пабло? - закричала вдруг Жаклин. - Знайте, молодой человек, что в мире есть только один Пабло. И этот Пабло не может сейчас говорить с вами. Но .

, . , , , , .

, , . :

«Моя, , 17 1891 , , . , , , „Русских" .

, 1917 , - .

, , , . , , ? , , , - .

, , , - , , , , ?

: . .

, , , - , .

, , , , , . , , , , , , . , , , , - , , . , : ". напрасно - в тот день, когда Сергей Дягилев с труппой отбывали в Южную Америку, Ольга Хохлова отказалась ехать с ними. Пикассо завоевал ее сердце. Она сказала ему „да" в Париже, в православной церкви на улице Дарю, куда мой дед привел ее для заключения брака перед Богом и людьми.

Ольга оказалась его пропуском, позволявшим ему, любившему сводить счеты, забыть ту социальную среду, которая воспитала его в детские годы в Малаге, среду, которой он стыдился.

Ольга - снобка и ничтожество? Знайте же, господа судьи, что, женившись на Ольге, Пикассо спекулятивно попользовался всем, что она принесла в его жизнь. Именно благодаря ей он смог приблизиться к до сих пор незнакомому миру: миру аристократов духа, людей, умеющих жить, и получил право появиться в высшем свете.

Он стал одеваться в Лондоне, научился пить шампанское, разъезжать по модным салонам и по-обезьяньи подражать той самой буржуазии, на которую вечно клеветал.

Так кто же из них двоих был ничтожество и сноб? Уж, конечно, не Ольга, в которой любой с удовольствием отметил бы врожденное благородство.

Когда мы собрались к ней с визитом в ту самую клинику „Босолей", где я родилась и где ей суждено было вскоре умереть, Паблито настоял на том, чтобы пойти в панталончиках и бархатном маленьком блейзере, в котором он выглядел принцем. Ведь это она привила ему вкус к элегантности, ни разу об этом не заговорив - да этого и не нужно было. Она пригласила нас сесть на ее постели и, сжимая мои руки в своих, рассказывала нам по-русски легенды, в которых мы не понимали ни слова, но которые казались нам прекрасными.

Ведь они были нашей общей тайной.

Ревность Ольги, ее нервные срывы, ее психоз.

Даже здесь вы не стеснялись в выражениях. По правде говоря, сам Пикассо очень помогал вам, отдав ее на растерзание.

„Ольга меня раздражает, выводит из себя. Я считаю, что она глупа, надоедлива, она полное ничтожество".

Как это, должно быть, приятно - играть своей жертвой, как это мужественно - оплевывать женщину, которую любили когда-то, как это по- рыцарски - изо дня в день настраивать сына против матери.

И как это благопристойно - повсюду трезвонить, что Мария-Тереза Вальтер, которой надоело пребывать в тени, приехала к Ольге, его законной жене, чтобы объявить ей, что ребенок, которого она держит на руках, - это „произведение Пикассо".

Вы осуждали мою бабушку за то, что она была истеричкой. Но как не стать истеричкой, если тебя так унижают, бесчестят, позорят? Разве можно , ?

, , , .

, ,

, , .

, , ».

! .

, . , , , . , , , «привкус».

? , , , , , , . , , , .

:

«И, , ? , , , ».

. :

«Почему, »?

, . , . , : :

«Да, , , . , , , ».

Наверное, если Пикассо не был признанным гением, к нему можно относиться, по меньшей мере, как к бесчувственному извращенцу, безразличному ко всем, кроме самого себя. Марина Пикассо пишет о нем так:

«У дедушки никогда не было времени хоть немного подумать о судьбе своих близких. Значение имела для него одна только его живопись, те страдания и то счастье, которые она ему приносила. Быть ее верным слугой и выходить из повиновения, как только удавалось овладеть мастерством, - для этого все средства были хороши. Так же как он выдавливал тюбик с краской, чтобы посмотреть, как будут переливаться цвета, он, не смущаясь, выдавливал и тех, кто жил в надежде поймать хоть один его взгляд. Он любил детей за пастельные тона их невинности, а женщин - за плотоядные сексуальные импульсы, которые они в нем пробуждали. Ему надо было, чтобы свою загадку они вывернули перед ним наизнанку. Любитель свежей плоти, он насиловал их, расчленял и пожирал. Мешая кровь со спермой, он превозносил их в своих картинах, приписывая им собственную жестокость, обрекая их на смерть, едва только внушенная ими сексуальная сила ослабевала в нем. С одинаковым сладострастием он занимался и живописью, и сексом. И тем, и этим он пытался победить в себе влечение, страх и презрение, которые испытывал к Женщине и к женщинам. Он считал их разносчицами смерти. Владыка своего мрачного царства, он мучил их в своей мастерской по ночам. Они должны были быть милы, покорны, податливы. И тогда он, как тореро, наносил им раны своей кистью до полного их изнеможения. Выпады кистью голубой, оранжевой, светлых тонов, и казнь красной, гранатовой, черной, цветов полыхающих. Они были его жертвами. Он был Минотавром. Кровавые и непристойные корриды, из которых он всегда выходил в сиянии победы.

Все, что не имело отношения к этой алхимии зла, не интересовало его. Все те, кто избежал его прожорливости или не был ее объектом, оставляли его холодным как мрамор. На его кладбище забвения - ни креста, ни благодарности, ни сожаления. Женщины, друзья, дети, внуки - не важно: он приносил их всех в жертву своему искусству.

Он был Пикассо. Он был гений.

Гений не имеет жалости. Она может повредить его сиянию».

К сожалению, как очень верно отметил Вольтер, «гений не дает счастья». Ни самому гению, ни его близким. Более того, гениальность вовсе не исключает ни заблуждений ума, ни ослепления страстями. А вот гений и - .

, . . .

, , , :

«Гений.

„гений", „специалисты", . : ", „космические", „проблематика"?.. , ?

. : , .

„Пикассо- . ! . ".

.

„Гении, , . , , , ".

- , , - . , , , , [...]

, , , , , , , , , - - , .

, , , , , . . - . - , .

, . : вырождении отца, выходках матери, закате бабушки Ольги, в депрессии и смерти брата Паблито. Я испытывала к нему неприязнь за то, что он не обращал внимания на нашу жизнь и бросил нас на произвол судьбы. Я не могла понять, почему нам с Паблито нельзя повидаться с ним запросто, с глазу на глаз. Я не могла понять, почему он совсем не интересуется своими внуками, в то время как нас порадовала бы и капелька его заинтересованности.

Сегодня [...] я догадываюсь, что дедушку у нас украли. Ведь мы могли бы свободно влиться в его жизнь, но безответственность отца, матери и очередной жены лишила нас тех чувств, возможности проявить которые мы с Паблито выжидали при каждом визите.

Заточенный в атмосфере такой сервильности, разве мог этот Земной Бог догадаться, что за каждым нашим визитом в „Калифорнию" таился крик о помощи?

Нам было немного надо: чтобы Пикассо на несколько мгновений спустился с Олимпа и приласкал нас, став обычным дедушкой, какие есть у всех.

Он этого не мог. Отгородившись от всего своим творчеством, он потерял всякий контакт с реальностью и замкнулся в собственном непроницаемом внутреннем мире.

Его творчество было его единственным способом общения, его единственным видением мира. Он еще ребенком был замкнут в аутическом универсуме. В Малаге, учась в школе, пока другие ученики слушали объяснения преподавателя, он неустанно изрисовывал свои тетрадки изображениями голубей и корриды. Он презирал учителей, делавших ему выговор за это. Его рисунки значили больше, чем все уроки арифметики, испанского языка или истории.

Ненасытный, он пожирал жизнь, вещи, людей. Щебень, кусок дерева, обломок посуды или черепицы в его руках превращались в предметы искусства. По утрам он совершал пробежку. Он медленно трусил за машиной, за рулем которой сидела Жаклин, и по пути швырял на заднее сиденье куски железа, стульчак, велосипедный руль, подобранные по дороге в мусорных баках, вехах на его пути. Перекореженные в его мастерской, эти железки, стульчак, руль становились совой, африканской маской или Минотавром.

Для Пикассо самый обыкновенный предмет был произведением искусства.

То же самое и с женщинами, которые имели счастье - или несчастье - попасть в поле действия этого вихря. Подогреваемый своей животной сексуальностью, он на своих полотнах укрощал, околдовывал их, дышал ими и потом давил. Ночи напролет высасывая из них самую сущность, он потом .

.

, , , . , , , , , . , .

, , , . , . , , .

, .

, , , . , , - , , . . , , - , , .

, . . , , , , , .

«Хорошая, - , - , ».

, , - ». , , . - . - .

, , , . . .

, , , ? , : , , , . , .

, , ? , , .

„В, - . - , , ".

Мы были соперниками.

Ничто в обычной гамме чувств человеческих не имело для него значения. Он любил деньги, чтобы покупать дома, в которых он рисовал. Он продавал их, когда чувствовал, что в них ему уже не создать новых произведений. Он не любил сидеть за столом - это было время, украденное у творчества. Он презирал суету, которую приносит богатство. В поношенной одежде его вполне можно было принять за бродягу. Он ни во что не ставил всю ту камарилью, что всегда готова была прибежать к хозяину. Он называл их „этим лягушачьим болотом".

В конце жизни, пожелав остаться в одиночестве и творить из последних сил, он отринул весь мир.

Частью которого были мы.

Зрелое размышление открыло мне дедушку, которого я не знала. Я ожидала, что он приподнимет решетку, за которой укрылся. Быть может, он хотел этого. Я так никогда и не узнаю. Быть может, в тот миг, когда он мог бы это сделать, решетка оказалась слишком тяжелой и он слишком устал.

Итак, кто же, в конце концов, больший эгоист - Пикассо или я?

Замурованный в «Нотр-Дам-де-Ви», он умер одиноким, как жил. Одиноким, как он хотел».

Все вокруг Пикассо жили в бедности, в то время как он сам купался в достатке. Отец Марины постоянно вынужден был просить у него деньги. Она много раз видела, как Пикассо доставал пачку купюр, а ее отец брал их, словно он был вором. Пикассо тут же начинал кричать:

- Ты не в состоянии сам позаботиться о своих детях! Ты не можешь заработать себе на жизнь! Ты ничего не можешь сделать сам! Ты всегда был и будешь посредственностью!

И все это на глазах детей Пауло. В результате, ни сам Пауло, ни его сын Паблито так и не смогли вынести подобное унижение. Да и самой Марине потребовалось очень много времени, чтобы привести себя в порядок. Она вспоминает:

«Однажды, мне тогда было девять лет, а я была совсем худая от истощения, меня повели к врачу. Доктор удивился, что внучка Пикассо находится в таком состоянии, и написал ему письмо с просьбой отправить меня в медицинский центр. Мой дед не отвечал очень долго. У него были другие проблемы. А затем - столько мук, чтобы он оплатил счета!»

После того как один за другим ушли из жизни сам Пикассо, его сын Пауло , . , , .

.

, , . :

«Париж, . . . , . , . , - , , , , , .

-           , - , - , . .

? ? ».

, . , . . , .

:

«Все.

-    , .

-    , .

-    , , . .

. .

.

, . , , . : „Оставляю, . ".

. - .

-           , - , - .

, . .

? . , франков.

Последнее пособие, за которым спряталось раскаяние.

Вокруг меня все суетится Клод. Я провинциалка. Он считает нормальным быть моим гидом в лабиринте делового Парижа.

-           Сегодня после обеда ты встречаешься с мэтром Зекри. Он будет ждать. Я ему позвонил.

После смерти отца я вместе с братом Бернаром имею то же право на наследство Пикассо, что и он, Жаклин, Майя и его сестра Палома. Только без скандалов, он хочет, чтобы все прошло гладко.

-            Знаешь, мы ведь, так сказать, тоже страдали. И нам, и нам знакомы несчастья.

Сваливая все в одну кучу, он старается уравнять наши горести, а я - у меня ведь больше нет Паблито .

Мне не хочется отвечать. Ни отдача долгов, ни сведение счетов меня не интересуют, я хочу одного - вырваться из всей этой истории и, главное, убежать от этой семьи, которую объединяют замогильные интересы».

Мэтр Пьер Зекри, нотариус, занимавшийся наследством Пикассо, встретил Марину так, как нотариусы обычно принимают тех, кто имеет законные права. Но она не могла внимательно слушать его. Думала о том, что теперь, наверное, сможет отдать долг Марии-Терезе Вальтер, помогавшей при похоронах Паблито .

А нотариус все говорил и говорил. О необходимо выкупить права обладания у Кристины Поплен, второй жены Пауло Пикассо. Там Марине причиталась четверть.

В ее воспоминаниях читаем:

«Поскольку матери не досталось прав даже на чайную ложечку, я смиренно заставила себя совершить этот тягостный демарш. Впрочем, Кристина с большой любезностью и без проволочек согласилась, зная, что довелось перенести нам с Паблито.

Я вышла на волю, освободившись от ярма Пикассо».

Оценку творческого наследния Пикассо производил эксперт по вопросам искусства Морис Реймс. Потом уже оцененные произведения (картины, рисунки, гравюры и керамику, на которые по приоритетному праву наследования имело право государство) отбирали Жан Леймари и Доминик Бозо, директора Национального музея Пикассо[17].

:

«Наконец, . - , - , , , , , , , , , .

. , , , , , . . , , , .

.

„Калифорния" , , , . . .

, , , , . . , , . , , ».

, : , (дети, ) - (дочь), ).

260 . 50 000 , 1885 , 1228 , 2800 , 12 000

, , собственному признанню, на протяжении многих лет она не могла смотреть на произведения деда. Она пишет:

«Они были связаны с моими воспоминаниями и членами нашей семьи, которые все время подвергали себя саморазрушению, находясь среди них. Они были символом моих детских страданий, поэтому я отрицала искусство вообще».

А еще ей досталась «Калифорния» - огромная белая вилла, построенная в 1860 году в окрестностях города Канны. От нее открывался прекрасный вид, но даже мысль о том, чтобы поселиться в ней, приводила Марину в ужас.

В детстве «Калифорния» казалась Марине чем-то вроде сказочной пещеры Али-Бабы: мрачной, загадочной и полной сокровищ. Повсюду царил чудовищный беспорядок: груды холстов, сваленные прямо на полу, скульптуры, торчащие изо всех углов, деревянные ящики, набитые африканскими масками, старые газеты, бутылки, консервные банки. На стенах - головы быков и многочисленные портреты: Жаклин Рок, Майи, Клода и Паломы...

А потом Марина стала ненавидеть этот дом, по которому еще бродил призрак Пикассо. Вот ее признание:

«Я отчаянно пыталась избавиться от «Калифорнии». Но когда сделка сорвалась в третий раз подряд, я решила, что этот дом - моя судьба».

В течение многих лет Марина Пикассо почти ежедневно посещала психоаналитика, и это, в конечном итоге, помогло ей изгнать из своей жизни призраков прошлого.

Она отреставрировала виллу «Калифорния». Эта мучительная работа длилась очень и очень долго. Первым делом, она выгребла из дома горы мусора. Пикассо ведь никогда ничего не выбрасывал, а когда надо было прибраться, он просто закрывал ставни, запирал входную дверь и переезжал в другой дом. Лишь после этого она сказала самой себе и окружающим:

«Я, наконец, смогла стать собой, а не просто внучкой великого Пикассо».

Сейчас Марина Пикассо спокойно живет на вилле «Калифорния» вместе со своими пятью детьми - двумя родными и тремя приемными (последних она привезла из Вьетнама, создав в 1990 году фонд, на средства которого в окрестностях города Хо-Ши-Миа был построен поселок для трехсот ).

:

«Парадоксально, , , , : . , _ . ».

«Калифорнии». , . :

«Калифорния» - , , . , , ».

, , :

«Забыть. , . , , . . , ».

, . (перевод). , 1995.

. . . , 1971.

, . (перевод). , 2001.

. . . , 1971.

, . , 1905-1930 (перевод). , 2000.

, . (перевод). , 1998.

, . : (перевод). Москва, 2006.

Рохас, Карлос. Мифический и магический мир Пикассо (перевод с испанского). Москва, 1999.

Шатохина, Елена. Пикассо и Хохлова. Москва, 2008.

Юнг, Карл-Густав. Пикассо // Психоанализ и искусство (перевод с немецкого). Москва, 1997.

Baldassari, Anne. Picasso surrealiste. Paris, 2008.

Boardingham, Robert. The Young Picasso. New York, 1997.

Brassai'. Conversations avec Picasso. Paris, 1986.

Daix, Pierre. La Vie de peintre de Pablo Picasso. Paris, 1977.

Daix, Pierre. Picasso. Paris, 2009.

Cabanne, Pierre. Le siecle de Picasso. Paris, 1992 - 4 vol.

Cabanne, Pierre. Matisse et Picasso. Paris, 2002.

Citlot, Juan Eduardo. Picasso, birth of a genius. New York and Washington: Praeger, 1972.

Dagen, Philippe. Picasso. Paris, 2008.

Freeman, Judi. Picasso and the Weeping Women: The Years of Marie-Therese Walter and Dora Maar. New York, 1994.

Gedo, Mary Mathews. Picasso. Art As Autobiography. Chicago, 1980.

Hawes, Esme. Life & Times of Pablo Picasso. Parragon Publishing, 1998.

Jaffe, Hans-Ludwig. Pablo Picasso. Easton Press, 1983.

Loria, Stefano. Pablo Picasso. New York, 1995.

Loving Picasso. The Private Journal of Fernande Olivier. Harry N. Abrams, 2001.

Mallen, Enrique. La sintaxis de la carne: Pablo Picasso y Marie-Therese Walter. Santiago de Chile, 2005.

Melville, Robert. Picasso Master of the Phantom. Oxford University Press, 1939.

Страницы: «« « 23456789 » »»