Вождение вслепую (сборник) Брэдбери Рэй

— Это мне только сейчас в голову пришло.

Опять наступило молчание.

— И все эти годы я почему-то не ведал и даже не притворялся, что со мной все в порядке, ибо мое лицо всегда было на месте: рот, щеки, брови, нос, а посему мне и не нужно таять, чтобы себя изменить?

— Я этого не сказал…

— Нет, сказал. — С кромки Капюшона скатилась последняя слеза. — Сколько тебе лет, Квинт?

— Скоро тринадцать будет.

— Кто бы мог подумать? Прямо Мафусаил.

— Ну нет! Он-то совсем старый был. Но котелок у него варил — будь здоров!

— Вот и я говорю, Квинси. Котелок у тебя варит — будь здоров.

В очередной раз помолчав, мистер Мистериус предложил:

— Не пройтись ли нам по городу? Хочу размяться. Пошли?

Мы свернули на Центральную, по ней налево — на Грэнд, опять направо — по Дженеси, и оказались перед двенадцатиэтажной гостиницей «Карчер». Это было самое высокое здание в Гринтауне и далеко за его пределами.

— Квинт!

Капюшон нацелился на гостиницу, а голос из-под него произнес:

— Томас Квинси Райли, по глазам вижу, вы хотите задать еще один, самый последний вопрос. Смелее!

Поколебавшись, я сказал:

— Ладно, спрошу. Под этим Капюшоном действительно настоящая темнота? Может, там есть радиоантенна, или система зеркал, или потайные отверстия?

— Томас Квинси Райли, вы начитались выписанных из Рэйсина, штат Висконсин, фирменных каталогов «Игры, фокусы, маскарады».

— А что такого?

— Перед смертью завещаю этот колпак тебе — вот наденешь его и узнаешь, что такое настоящая темнота.

Голова повернулась в мою сторону, и я почти ощутил, как глаза прожигают темную материю.

— Сейчас, к примеру, я могу посмотреть сквозь твои ребра и увидеть сердце, похожее на цветок или на кулак, который то сжимается, то раскрывается. Веришь?

Я приложил кулак к груди:

— Верю, сэр.

— Ну и хорошо.

Он повернулся и указал своим Капюшоном на двенадцатиэтажное здание гостиницы.

— Знаешь, что я тебе скажу?

— Что, сэр?

— Прекрати говорить мне «мистер Мистериус».

— Нет, я не смогу!

— Не зарекайся! Я добился, чего хотел. Машины идут нарасхват. С божьей помощью. Но точку ставить рано, Квинт. Надо стремиться вверх и намечать новые цели. Как ты считаешь, получится из меня Человек-Муха?

Я чуть не задохнулся:

— Хотите сказать…

— Вот-вот-вот. Неужели ты не видишь меня на высоте шестого этажа, восьмого, двенадцатого, откуда я, не снимая Капюшона, машу рукой толпам зрителей?

— Ух ты!

— Рад, что ты одобряешь мою затею. — Мистер М. сделал шаг вперед и начал взбираться по стене, нащупывая опоры и залезая все выше. Оторвавшись от земли приблизительно на метр, он спросил:

— Какое можно предложить высокое имя для Человека-Мухи?

Я зажмурился и выпалил:

— Верхотур.

— Верхотур! Лучше не придумаешь! Полагаю, нас ждут к завтраку.

— Наверно, сэр.

— Пюре из бананов, пюре из кукурузных хлопьев, пюре из овсянки…

— Мороженое! — подхватил я.

— Почти совсем растаяло, — уточнил Человек-Муха и стал спускаться со стены.

Где она, милая девушка Салли?

I Wonder What's Become of Sally, 1997 год

Переводчик: Е. Петрова

Кто-то тронул пожелтевшие клавиши, кто-то подхватил мелодию, а кто-то (это был я) впал в задумчивость. Текст песни медленно вливался в меня приятной, хотя и грустной волной:

  • Где она, милая девушка Салли?
  • Куда ее жизнь занесла?

Я стал напевать. Даже вспомнил, как там дальше:

  • Мы были вдвоем
  • В счастливом мире своем,
  • Но небо рухнуло, когда она ушла.

— Была у меня знакомая по имени Салли, — сказал я.

— Надо же, — не глядя, откликнулся бармен.

— Как сейчас помню, — продолжал я. — Моя первая девушка. И действительно, как в песне поется, интересно узнать, куда ее жизнь занесла. Где-то она сейчас? Остается только надеяться, что у нее все в порядке: семья, пятеро детей, муж приходит домой вовремя, ну, может, разок в неделю задерживается, день рождения ее помнит — или не помнит, смотря как ей больше нравится.

— Нужно вам ее повидать, — отозвался бармен, протирая стакан и по-прежнему не глядя в мою сторону.

Я медленно потягивал джин.

  • Где она, милая девушка Салли?
  • Наверно, в чужой стороне.
  • Но если она
  • Осталась нынче одна,
  • Пусть ей Судьба укажет путь ко мне.

Завсегдатаи, сгрудившиеся вокруг пианино, допевали последние строчки. Я слушал, закрыв глаза.

  • Где она, милая девушка Салли,
  • Куда ее жизнь занесла?

Пианино умолкло, и зал снова наполнился разговорами и приглушенным смехом.

Я поставил пустой стакан на стойку и, открыв глаза, с минуту его изучал.

— Знаете, — обратился я к бармену, — вы подали мне хорошую мысль…

С чего же начать? — думал я, выйдя на улицу, встретившую меня дождем и холодным ветром; приближалась ночь, мимо мчались автобусы и машины, и мир внезапно наполнился звуками. А начинать ли вообще? Может, не стоит?

Меня и прежде посещали такие мысли, постоянно. Иногда по воскресеньям, когда можно спать хоть целый день, я вдруг вскакивал от того, что мне слышался рядом чей-то плач, а проснувшись, чувствовал слезы на лице и спрашивал себя, какой нынче год — иногда даже приходилось идти за календарем, чтобы удостовериться. Бывало, в такие дни у меня возникало чувство, будто весь мир погрузился в туман, тогда я шел и открывал входную дверь, желая убедиться, что на лужайке действительно светит солнце. Эти ощущения приходили сами по себе. Просто пока я еще не успевал окончательно проснуться, вокруг меня роились прежние годы и в комнате как бы сгущались сумерки. В одно такое воскресенье я позвонил, через всю страну, школьному приятелю, Бобу Хартману. Он очень обрадовался, или по крайней мере сделал вид, и мы проговорили с полчаса, наобещав друг другу с три короба. Но нашим планам не суждено было сбыться: через год, когда он приехал в наш город, у меня было совсем другое настроение. Ведь так обычно и случается, правда? На секунду расчувствуешься, а потом оглядишься — и бежать.

Однако сейчас, стоя на тротуаре перед входом в бар «У Майка», я стал прикидывать и загибать пальцы: во-первых, моя жена уехала в другой город навестить мать. Во-вторых, была пятница, сулившая свободные выходные. В-третьих, я отлично помнил Салли, лучше, чем кто-либо другой. В-четвертых, мне просто захотелось прийти и сказать ей: «Привет, как жизнь?» В-пятых, за чем же дело стало?

И я принял решение.

Взяв телефонный справочник, я стал искать фамилию. Салли Эймс. Эймс, Эймс. Просмотрел все столбцы, но без толку. Впрочем, она, скорее всего, замужем. С женщинами всегда так: выходят замуж и берут себе чужое имя, чтобы исчезнуть без следа.

Ну что ж, тогда поищем родителей, сказал я себе.

Но их имена в справочнике тоже не значились. Старики либо куда-то переселились, либо умерли.

А как насчет общих знакомых? Джоан-как-там-ее. Боб-такой-то. Пару минут я тщетно напрягал память, и вдруг вспомнил одного парня, по имени Том Уэллс.

Я нашел номер телефона и позвонил.

— Будь я проклят, Чарли, ты ли это? — закричал он. — Вот здорово, приезжай ко мне. Как твои дела? Бывает же такое, столько лет прошло! А что, собственно?…

Я сообщил ему причину своего звонка.

— Салли? Тыщу лет ее не видел. Эй, Чарли, я слышал, у тебя все путем. Пятизначные суммы доходов, да? Неплохо для парня с нашей улицы!

На самом деле нас разделяла не улица, а какая-то тонкая грань, которую никто не видел, но все чувствовали.

— Ну, так как, Чарли, когда увидимся?

— Через пару дней позвоню.

— Да, Салли была миленькая девчонка. Я жене и то про нее рассказывал. Какие глаза! А волосы — просто необыкновенного цвета. А еще…

Том распинался, а мне на память приходила всякая всячина. Как Салли умела слушать, или делать вид, что слушает мои сказки о будущем. Внезапно я осознал, что сама она вообще никогда не говорила. Я не давал ей вставить и слова. Исполненный тупого самолюбия, как и все молодые парни, я день и ночь напролет рисовал ей воздушные замки, которые тут же разрушал, один за другим, просто чтобы произвести на нее впечатление. Теперь мне стало неловко за себя, тогдашнего. Еще вспомнилось, как у нее горели глаза и вспыхивали румянцем щеки от этих россказней, как будто мои слова действительно стоили ее времени, юности и жизненных сил. Однако за все время, по-моему, я так ни разу и не сказал, что люблю ее. А стоило бы. Я никогда к ней не прикасался, разве что когда мы ходили за руку, никогда ее не целовал, и сейчас об этом пожалел. Но тогда я боялся, что если совершу хоть одну ошибку, например начну приставать с поцелуями, то она растает, как снег в летнюю ночь, и исчезнет навсегда. Так мы гуляли и разговаривали около года, вернее, говорил все больше я; а как мы расстались — не помню. Просто в какой-то момент, безо всякой причины, она взяла и ушла, примерно тогда же, когда мы окончили колледж. Я зажмурился и тряхнул головой.

— Помнишь, она когда-то хотела стать певицей, у нее был шикарный голос, — сказал Том. — Ей даже…

— Верно, — прервал я его. — Так оно и было. Ну, пока.

— Подожди секунду, — успел произнести его голос, но моя рука уже опустила трубку на рычаг.

Я отправился в тот район, где мы жили раньше, и начал поиски; заходил в продуктовые магазины, расспрашивал, встретил пару знакомых, которые меня так и не вспомнили, и в конце концов сумел кое-что выведать. Да, она замужем. Нет, точного адреса они не знают. Да, его фамилия — Маретти. Вроде бы на этой улице, в той стороне, через несколько кварталов, а может, совсем в другой стороне.

Я поискал имя Маретти в телефонной книге. Результат должен был бы меня насторожить. Телефона не было. Потом, обойдя еще три-четыре гастронома в указанном направлении, наконец-то узнал адрес. Дом номер три, четвертый этаж, вход со двора, квартира 407.

— Зачем тебе это нужно? — спрашивал я себя, поднимаясь по тускло освещенной лестнице, сквозь въевшийся запах пыли и несвежей еды. — Хочешь показать ей, как многого ты достиг, да?

— Нет, — ответил я самому себе. — Просто хочу видеть Салли, старую знакомую, и сказать ей то, что должен был бы сказать много лет назад: что по-своему очень ее любил. Я никогда ей этого не говорил — боялся. А теперь не боюсь: ведь все равно это ничего не изменит.

— Делаешь глупости, — сказал я себе и себе же ответил:

— А кто их не делает?

На площадке третьего этажа я остановился передохнуть. Меня обволакивал густой, неистребимый дух стряпни, полумрак гудел от рева телевизоров и детского плача, и тут у меня возникло чувство, что надо бы спуститься и уйти из этого дома, пока не поздно.

— Но ты уже почти на месте, — сказал я себе. — Давай-ка дальше, остался всего-то один этаж.

Медленно одолев последний пролет, я остановился перед некрашеной дверью. Из-за нее доносились шаги и детские голоса. Меня охватила нерешительность. Что я ей скажу? Привет, Салли, помнишь, мы катались на лодке в парке, кругом зеленые деревья, а ты стройная, как тростинка. Помнишь, как… ладно, замнем.

Я поднял руку.

Постучал.

Дверь открыла какая-то женщина, по виду лет на десять-пятнадцать старше меня. На ней было уцененное платье за два доллара, совсем не ее размера; в волосах кое-где пробивалась седина. Фигура раздалась не там, где надо, кожа вокруг рта покрылась сеткой морщин. Я чуть было не сказал: «Простите, я не туда попал, мне нужна Салли Маретти». Но промолчал. Салли была младше меня на добрых пять лет. Но это именно она выглядывала сейчас из-за двери, освещенная тусклой лестничной лампочкой. За ее спиной виднелась комната: ветхий абажур, линолеум на полу, единственный стол и убогие коричневые стулья, заваленные чем попало.

Мы стояли, глядя друг на друга через пространство в четверть века. Что было говорить? Привет, Салли, вот он я: преуспевающий бизнесмен, владелец фирмы, живу теперь на другом конце города, у меня отличная машина, дом, жена, дети окончили школу; вышла бы за меня — жила бы сейчас совсем по-другому. Она перевела глаза на массивное кольцо у меня на пальце, разглядела цветок в петлице, потом чистый ободок новой шляпы, которую я держал в руке, отметила перчатки, начищенные ботинки, флоридский загар, галстук от Бронзини. Наконец ее взгляд задержался на моем лице. Она ждала, как я поступлю: либо-либо. Я сделал самый разумный ход.

— Прошу прощения, — сказал я, — вас беспокоит страховое агентство.

— Не трудитесь, — раздался ответ, — нам страховка без надобности.

Она держала дверь открытой буквально одно мгновение, как будто опасаясь, что в любой момент может внезапно закричать от радости.

— Извините, что потревожил, — сказал я.

— Ничего страшного.

Я успел бросить еще один взгляд в комнату. Оказалось, я ошибался в своих предположениях. За столом сидели не пятеро, а шестеро детей, а также муж, смуглый, с недовольной миной, которая, вероятно, никогда его не покидала.

— Закрой дверь! — потребовал он. — Дует.

— Всего хорошего, — сказал я.

— До свидания, — ответила она.

Я отступил, и она закрыла дверь, не сводя глаз с моего лица; развернувшись, я пошел восвояси, но не успел спуститься с бурых каменных ступенек, как сзади меня окликнули. Голос был женский. Я сделал вид, что не слышал. Оклик повторился, и я замедлил шаги, но поворачиваться не стал. Через секунду кто-то взял меня за локоть, и только тогда я остановился и посмотрел через плечо.

Это была женщина из четыреста седьмой квартиры: ее глаза смотрели почти безумно, она тяжело дышала и чуть не плакала.

— Простите, — начала она, потом отшатнулась, но тут же взяла себя в руки. — Вы не подумайте, что я сумасшедшая. Скажите, вы случайно не…? Наверняка я ошиблась, но вы случайно не Чарли Макгро?

Я пришел в замешательство, а она, пристально вглядываясь в мое постаревшее лицо, пыталась отыскать хоть какую-то знакомую черточку.

От моего молчания ей стало неловко.

— Нет, я, в общем-то, была уверена, что это не вы, — сказала она.

— Что ж поделаешь, — ответил я. — А кто он такой?

— Ох, — вздохнула она, опустив глаза и подавив что-то похожее на смешок. — Не знаю, как объяснить. Мой молодой человек — так, что ли, только это было давным-давно.

Я взял ее за руку и немного задержал в своей.

— Жаль, что это не я. Мы с вами, наверно, многое смогли бы вспомнить.

— Может быть, даже слишком. — У нее по щеке проползла слеза, и она отстранилась. — Ну, нельзя объять необъятное.

— Это верно — нельзя, — повторил я и бережно отпустил ее руку.

Почувствовав нежность в моем движении, она решилась на последний вопрос.

— А это точно не вы?

— Хороший, видно, парень был этот Чарли.

— Лучше всех, — ответила она.

— Ну что ж, — проговорил я, помолчав, — прощайте.

— Нет, до свидания.

Развернувшись, она побежала наверх и с такой скоростью взлетела по лестнице, что едва не упала. На площадке она внезапно обернулась — глаза у нее сияли — и помахала. Я не собирался отвечать, но рука сама взмыла вверх.

Потом я целых полминуты стоял на месте и не мог пошевелиться, будто прирос к тротуару. С ума сойти, подумал я, угораздило же меня сломать то хорошее, что было в жизни.

В бар я вернулся уже перед закрытием. Почему-то пианист еще не ушел; видно, его не слишком тянуло домой.

После двойного бренди, сидя за кружкой пива, я сказал ему:

— Играйте что угодно, только не это: «Но если она осталась нынче одна, пусть ей Судьба укажет путь ко мне».

— Что это за песня? — спросил пианист, не снимая рук с клавиш.

— Точно не помню, — ответил я. — Что-то там… про эту… как же ее? Ах, да. Салли.

Все мы одинаковы

Nothing Changes, 1997 год

Переводчик: Е. Петрова

На океанской набережной стоит единственный в своем роде книжный магазин, где слышно, как бьются о парапет волны прилива, сотрясая и стены, и книжные стеллажи, и покупателей.

Освещение в магазине скудное, кровля — жестяная, но при этом в продаже имеется десять тысяч томов: с них, правда, приходится сдувать пыль, если хочешь полистать страницы.

Впрочем, мне больше по вкусу та стихия, которая бушует не внизу, а наверху, когда оркестры грозовых струй колотят по листам жести, словно исполняя произведения для барабанов и цимбал под аккомпанемент пулеметной очереди. Когда в полдень ночная тьма вдруг заполняет мир (а то и душу), я, как Измаил,[14] бросаюсь в то место, где штормит внизу и штормит вверху, а звон жестяного бубна отгоняет вредных личинок, чтобы те не причинили вреда забытым писателям, построившимся в шеренги. Освещая себе путь улыбкой вместо карманного фонаря, я неспешно брожу вдоль этих рядов.

— В один из таких дней, собравшись подышать озоном, я подъехал к магазину «Белый кит» и медленно двинулся в сторону входа. Обеспокоенный водитель такси бросился следом, раскрыв у меня над головой зонт. Я отвел его руку:

— Благодарю вас. Мне полезно промокнуть!

— Ненормальный какой-то! — буркнул таксист и укатил прочь.

Промокнув, к вящей радости, до нитки, я нырнул в магазин, отряхнулся, словно пес, и остановился с закрытыми глазами, чтобы послушать, как ливень барабанит по жестяной кровле.

— Откуда начать? — спросил я у темноты. Слева, подсказало наитие.

Я двинулся в ту сторону, и ритмы штормового тамтамбурина (какое точное слово: тамтамбурин!) почему-то привели меня к стеллажам со старыми школьными ежегодниками — от таких изданий я всегда шарахаюсь, как от погоста.

А ведь книжные магазины — это, по сути дела, кладбища, где покоятся бивни старых слонов.

В тот раз я со смутным беспокойством порылся в школьных ежегодниках и прочел надписи на корешках: Берлингтон, штат Вермонт; Орандж, штат Нью-Джерси; Росуэлл, штат Нью-Мексико — огромные сэндвичи с реликвиями пятидесяти штатов. У себя дома я даже не притрагивался к моему собственному, богом забытому экземпляру, который тоже спал вечным сном, храня в себе, как в космической капсуле, рукописные свидетельства времен Великой депрессии: «Обломись, ботаник. Джим»; «Живи долго и регулярно. Сэм»; «Писатель из тебя выйдет хороший, а любовник хреновый. Фэй».

Сдув пыль со школьного вестника из города Ремингтон, штат Пенсильвания, я пролистал большим пальцем страницы, увековечившие десятки бейсбольных, баскетбольных, футбольных воинов, которые свое отвоевали.

1912.

Я пробежал глазами сто двадцать открытых лиц.

Вот ты, ты и ты, мысленно обратился я к ним. Надеюсь, жизнь у вас сложилась удачно? Брак не распался? Дети не огорчали? Посетила ли вас сумасшедшая первая любовь, а затем и другая? Как, как все это было?

Избыток венков, избыток могил. Горящие глаза, чудесные улыбки.

Я уже собирался было захлопнуть этот выпуск, но…

Большой палец задержал страницу с фотографиями выпуска 1912 года, когда Первая мировая была еще немыслимой и неведомой. Тут я ахнул:

— Быть такого не может! Чарльз! Чарли Несбитт, дружище!

Он самый! В рамке далекого года, веснушчатый, лопоухий, с раздутыми ноздрями и мелкими зубами. Чарльз Вудли Несбитт!

— Чарли! — вырвалось у меня.

Над головой ливень долбил крышу. По спине побежал холодок.

— Чарли! — Я перешел на шепот. — Почему ты здесь?

С замиранием сердца я поднес журнал к свету и вгляделся в текстовку.

Под фотографией читалось: Рейнольдc. Уинтон Рейнольдс.

Прямая дорога в Гарвард.

Намерен сколотить миллион.

Любимое занятие: гольф.

Но лицо на снимке?

— Чарли, будь я проклят!

Чарли Несбитт всегда был туп, как пробка, но профессионально играл в теннис, занимал призовые места на соревнованиях по плаванию и спортивной гимнастике, а ко всему прочему не знал отбоя от девчонок. С чего бы это? Неужели девушкам нравятся такие уши, зубы и ноздри? А ведь мы готовы были приплачивать, чтобы только походить на него.

Теперь он возник в школьном вестнике какого-то незапамятного года — все тот же, с дурацкой усмешкой и оттопыренными ушами.

А может, в свое время было двое парней, носивших имя Чарли Несбитт? Или на свет появились близнецы, которых разлучили при рождении? Нет, ерунда какая-то. Мой однокашник Чарли Несбитт так же, как и я, родился в 1920-м. Стоп!

Я снова ринулся к стеллажам, откопал ежегодник 1938-го (это был год нашего выпуска) и стал торопливо листать страницы с фотографиями выпускников, пока не увидел:

Намерен стать профессиональным игроком в гольф.

Собирается поступать в Принстон.

Мечта: разбогатеть.

Чарльз Вудли Несбитт.

Те же мелкие зубы, оттопыренные уши и россыпи веснушек!

Чтобы сравнить этих мнимых «близнецов», я положил рядом два ежегодника.

Мнимых? Нет! Абсолютно одинаковых!

Дождь настырно барабанил по жестяной кровле.

— Что за чертовщина: Чарли — он же Уинтон!

Захватив оба ежегодника, я подошел с ними к прилавку, где восседал мистер Лемли, такой же древний, как его товар.

— Выбрали? — Он посмотрел на меня поверх старомодных очков. — Можете взять бесплатно. Дарю.

— Один момент, мистер Лемли… Я показал ему имена и фотографии.

— Ничего себе! — протянул он. — Может, родня? Братья? Да нет. Тот же самый парнишка. Как вы это обнаружили?

— Случайно.

— С ума сойти. Ну и совпадение. Такой случай — один на миллион, верно?

— Ну, в общем… — Я безостановочно листал страницы от начала к концу и обратно. — А что, если все лица во всех ежегодниках из всех городов и штатов… черт… вдруг они все похожи?

— Ну, хватил! — Я услышал себя со стороны.

А что, если все лица во всех ежегодниках одинаковы?!

— Оставьте меня! — выкрикнул я.

Тут только головы полетели направо и налево — так мистер Лемли впоследствии описывал мои действия. Как многорукий божок отмщения и ужаса, странно громогласный Шива, я в бешеном ритме хватал с полок ежегодники, чертыхаясь от находок, страхов и восторгов, в полном одиночестве командуя парадом, который под звуки хора и оркестра маршировал в неизвестности, сквозь далеко разбросанные города незримого мира. Время от времени я метался от одного стеллажа к другому, а мистер Лемли приносил мне кофе и шепотом говорил:

— Передохнули бы.

— Вам этого не понять! — кричал я в ответ.

— Где уж мне! Вам сколько лет-то?

— Сорок девять!

— А ведете себя — на девять: бывает, мальчишки придут смотреть скучное кино, а сами носятся по проходу и писают.

— Дельный совет! — Я выбежал и вскоре вернулся.

Мистер Лемли осмотрел линолеум на предмет лужиц.

— Не буду мешать.

Я схватил очередные журналы:

— Вот Элла, а вот и еще одна. Том — здесь он смахивает на Джо, там похож на Фрэнка, а уж от Ральфа просто не отличишь. Вылитый Ральф! Вот Элен — а вот ее двойняшка Кора! А Эд, Фил и Моррис — все равно что Роджер, Алан и Пэт. Боже мой!

Вокруг меня бабочками порхало два десятка ежегодников, некоторые даже порвались в суете.

— Я уплачу, мистер Лемли, уплачу сполна!

В разгар приступа этой тропической лихорадки я вдруг остолбенел: мой взгляд упал на сорок седьмую страницу «Школьных воспоминаний» — Шайенн, 1911 год.

На меня растерянно и смущенно смотрел «ботаник», недотепа, профан.

Как же его звали в том незапамятном году?

ДУГЛАС ДРИСКОЛЛ.

Каким его запомнят грядущие поколения?

Незаурядный сценический талант.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга повествует о приключениях двух маленьких, но очень боевых котят, которым удалось подружить кош...
Жизнь солдата тайных войн полна неожиданностей, потому-то и приходится суперпрофи майору Сарматову т...
Он скитался из мира в мир, из реальности в реальность и отстаивал свое право на жизнь оружием.Он меч...
«… 402-й, дремлющий на солнце, слушал перечисление убийств, ненормальностей, подделок, мутаций…– Ном...
Примарская Империя и Урайя, государства-гиганты, состоящие из множества планет, воюют между собой уж...
«Невероятный мир Джоэниса существовал более чем тысячу лет назад. Известно, что путешествие нашего г...