Один на стене. История человека, который не боится смерти Хоннольд Алекс
– Ты скорбел? – спросил Лоутер Алекса.
– Я был слишком молод и напуган, – ответил он, – я был слишком зол.
Алекс поясняет: «Не то чтобы я не поверил маме, когда она сказала мне, что отец мертв. В нашей семье не устраивают традиционные похороны. Отца кремировали в Фениксе. Там была похоронная служба. Я подумал о том, что никогда больше не увижу его, но не зацикливался на этом».
Чарльзу Хоннольду было 55, когда он умер. Алексу было 19. К этому моменту у него созрело решение бросить Беркли. Воспользовавшись облигациями страхования жизни отца и взяв минивэн матери, он отправляется к скалам Калифорнии, ведя жизнь скалолаза-кочевника.
В 2007 году он покупает подержанный фургон «Форд Эконолайн» и превращает его в уютный дом на колесах. Восемь лет спустя, несмотря на хороший ремонт в доме, известность и неожиданное благосостояние, он до сих пор живет в фургоне.
Уход из жизни отца сильно изменил взгляд Алекса на жизнь. Родители его матери – набожные католики, поэтому в детстве Стася вместе с Алексом посещали католические службы. Это произвело на него обратный эффект, и он стал убежденным атеистом. В 2012 году он язвительно прокомментировал видео на YouTube: «Я никогда не считал, что в церкви происходит что-то особенное. Я всегда видел кучку с людей, которые едят черствые вафли…»
После смерти отца Алекс по-новому для себя осмысливает жизнь и решает жить по принципу «лови момент». В 2012 в интервью для журнала National Geographic Adventure его спросили: «Если вы не верите в Бога или в загробную жизнь, то наверняка считаете жизнь еще более ценной?»
Алекс ответил: «Я думаю, что да, но если вы что-то цените, вы не должны трястись над этим. Так же, как житель пригорода, который купил новенький блестящий внедорожник и боится сделать на нем вмятину. Какой смысл иметь отличную машину и бояться ездить на ней? Я пытаюсь ездить на своей машине в новые и интересные места. Я прикладываю максимум усилий, чтобы ни во что не врезаться, но я не стою на месте».
Алекс Хоннольд
Маршрут Regular Northwest Face на скале Хав-Доум начинается с узкой трещины сложностью 5.10с, и это, пожалуй, один из моих самых любимых питчей на маршруте. Следующие два питча – это только 5.9 и 5.8. Этот участок хорошо разогревает перед остающимися 600 метрами лазанья выше.
На том участке, который считается четвертым питчем, я столкнулся с первой лестницей. Есть два варианта обойти этот участок гладкой скалы по обе стороны. На двух прохождениях со страховкой я залез сначала по первому и затем по второму варианту. С левой стороны – двухпитчевый Higbee 'Hedral, оцененный в твердую 5.12а, впервые пройденный в свободном стиле Артом Хигби во время его восхождения с Джимом Эриксоном. С правой стороны – Huber 'Hedral, названный в честь немецкого скалолаза Алекса Хубера, полноценная 5.11d (Hedral – сленговое выражение от «двугранный вертикальный внутренний угол скалы». Спасибо Арту и Алексу за удобную аллитерацию их фамилий).
Даже с учетом того, что вариант Хубера на одну категорию сложности ниже, он опаснее. Нужно пройти траверсом вокруг скалы, где поверхность гладкая, как отполированное стекло. Я рассматривал этот вариант, но затем подумал: «Ну его…» – и остановился на варианте Higbee 'Hedral.
Ключ с последовательностью движений 5.12а начинается с короткого боулдерингового участка на большой, удобной полке. Я подумал, что она словно создана для безопасного фри-соло – если я вдруг не смогу соединить движения вместе, то отпрыгну и приземлюсь на полку. Но эти движения самые сложные на маршруте, и мне пришлось психологически перестроиться с прогулки по веселым трещинам к «гребле» по мизерам. Я завязал свои скальники как можно туже и без колебаний прошел боулдер из шести движений.
Остальная часть питча была довольно грязной. Хав-Доум настолько выше остальных стен в Долине, что создается впечатление, будто ты лезешь на гору, а не на скалу. И, как в горах, на пути встречаются ненадежные зацепы, которые нужно проверять перед тем, как подтягиваться на них (можно явно увидеть границу между жизнью и смертью, потянув за непрочную зацепку во время фри-соло). Кроме того, в трещинах встречается грязь и даже растительность. По причине того, что здесь мало кто лазает в свободном стиле, кусты не вытаптываются скалолазами, как на обычных питчах. Это страшное занятие – лезть по скале, где единственная возможность пролезть – скрести пальцами по влажной грязи или наступать на пучки мха и худосочные кустарники. Я шел по еле заметным следам меловых отметок, которые мы оставили здесь с Брэдом два дня назад, и за счет этого смог обойти большую часть кустов и грязи. Когда я вышел на нормальную часть маршрута, то расслабился и снова перестроился в режим прогулки. Мне предстояло пролезть еще 300 метров перед тем, как я подойду к следующему сложному питчу. Я хотел двигаться медленно и размеренно, чтобы не устать. Медленная ходьба лучше спринта.
У меня был iPod и наушники со специальным креплением, так что я мог слушать музыку, пока совершал восхождение. На сложных участках я вытаскивал один динамик из уха. Когда ситуация была совсем серьезной – оба, чтобы не отвлекаться. В тот день я слушал в основном Эминема, особенно трек «Lose Yourself».
Стоял прекрасный день, но у меня не было времени наслаждаться видом. Вы можете наслаждаться им, пока страхуете напарника, с которым лезете в связке. Когда я лезу фри-соло, даже на самых простых питчах, я полностью сосредотачиваюсь на том, что передо мной. Вселенная сжимается в одну точку, в которой есть только я и скала. Я не берусь ни за одну зацепку рефлекторно.
Во время лазанья ко мне пришло осознание огромных масштабов стены. Я понял, что этот проект оказался куда более серьезней, чем Moonlight Buttress, даже учитывая, что оба имеют категорию сложности 5.12.
Довольно скоро я достиг середины маршрута, в 300 метрах от верха. Здесь линия маршрута, как и была проложена в 1957 году, резко уходит траверсом вправо к огромному камину. Последняя секция гладкой скалы перед камином, как правило, проходится при помощи 15–метровой лесенки. В прошлый раз когда я лез маршрут в свободном стиле, то обошел этот участок по питчу сложностью 5.12с, используя для страховки шлямбуры. Но сейчас я бы предпочел лестницу, здесь было опасно лезть соло. Этот питч крайне небезопасен: пассивы и зацепы на трение, небольшие вмятины, которые едва можно удержать всей поверхностью ладони и на которые нужно давить стопами, напрягая щиколотки, чтобы получить как можно больше трения между подошвами скальников и зацепами. Затем следует спуск с полки. Это хитрое движение, похожее на спуск со стола с руками, направленными вниз, и ладонями, опирающимися о крышку стола. Равновесие – ключевой момент; кроме того, тяжело увидеть внизу зацепку, на которую будешь ставить ногу. Ногой нужно нащупать узкий край гранита, на который следует встать перед тем, как подняться с полки и продолжить движение.
Вариант в свободном стиле Хигби и Эриксона был разработан в 1976 году, маршрут уходит влево на один питч раньше перед лестницей и идет вокруг всего этого участка на стене, примыкая к маршруту питчем выше. Я никогда не лазал его и слышал, что он непрочный и грязный, но авантюрная 5.10 показалась мне намного привлекательнее, чем опасная 5.12с. Это довольно окольная линия, на ней нужно пролезть сначала длинный узкий кулуар 5.9, уходящий прямо вверх, за которым следует извилистый кусок 5.10b, уходящий вправо. После него нужно пролезть 30 метров сложности 5.10 вниз, чтобы добраться до камина.
Я остановился, сойдя с нормального маршрута в случайном месте, и стал блуждать по верхней части, пытаясь найти вариант с 5.10. Когда я начал двигаться и осматриваться, то засомневался по поводу этой линии. Я смог остановиться у кустов. Здесь не было никаких признаков присутствия человека – ни следов магнезии, ни крючьев или даже следов того, что крючья когда-то здесь были и потом их извлекли. Я начал беспокоиться о том, что я конкретно напортачил. Я был в прямом смысле посреди Хав-Доум – в грязи, в 300 метрах над землей, скорее всего, сбившись с маршрута.
Я сказал: «Ничего себе! Вот это хардкор. Надеюсь, я найду дорогу назад». То, что я чувствовал, не было настоящей паникой, только неприятным беспокойством. Было бы весьма кстати пролезть этот участок до фри-соло. Я догадывался, что это как раз и есть то, о чем я говорил Крису Вайднеру по поводу спортивного лазанья.
Страх – самая животная составляющая продвинутого скалолазания и любого приключения. Даже те, кто не лазает, признают этот факт, когда смотрят видео с моими фри-соло. Вот почему первый вопрос из их уст – это, как правило: «А вы не боитесь…», они не заканчивают предложение словами «…что погибнете?»
Я много размышлял о страхе. Для меня ключевой вопрос заключается не в том, как лезть без страха – это возможно, а в том, как справиться с ним, когда он подползает к вашим нервным окончаниям.
Некоторое время спустя мой друг из Долины Ник Мартино в интервью для Sender Films сказал: «Хоннольд совсем на другом уровне, чем кто-либо в Долине. Похоже на то, что он вообще не испытывает страха или какие-либо эмоции, как любой другой человек. У него есть способность выключить мозг и делать самые сумасшедшие прохождения, которые когда-либо делались».
Спасибо, Ник, но это не так. Я испытываю страх, как и все. Если рядом будет аллигатор, который собирается меня съесть, я почувствую себя довольно дискомфортно. В действительности два случая, во время которых я испытал самый жуткий страх, были сопряжены с ошибками, не имеющими отношение к фри-соло. Если я и извлек какой-то урок из этих ошибок, то это тот факт, что никогда не следует относиться пренебрежительно даже к обычной вылазке за город.
Это произошло на следующий день после Рождества в 2004 году. Мне было девятнадцать. Отец умер за пять месяцев до этого случая. Я решил взобраться на несложную вершину, которая была нашим любимым местом, – на гору Таллак, рядом с озером Тахо. Вершина горы достигает высоты 2967 метров над уровнем моря, возвышаясь на добрые 1000 метров над гладью озера (Тахо находится на высоте 1899 м над уровнем моря. – Ред.). Я взбирался на Таллак множество раз, но зимой никогда этого не делал. Прошлым летом мы развеяли часть пепла папы на ее вершине.
В шкафу отца я отыскал пару снегоступов. Прежде я никогда не надевал их и вообще не делал зимой никаких восхождений. Как выяснилось позже, они были неподходящими для такого рода прогулки – это не альпинистские кошки, в которых можно ходить по снежно-ледовым склонам. Однако я в этом не разбирался.
Еще выяснилось, что снег выпал около месяца назад и до сих пор был сухим. Поэтому он превратился в твердую ледяную корку.
Я не хотел идти по обычной медленной окольной тропе с ее спусками и подъемами и отправился по одному из кулуаров. Я шел долго, но поверхность под ногами была действительно непригодной для такого случая. В тот день был крепкий ветер. Я уже поднялся по большей части кулуара прежде, чем сказать себе: «Плохо дело», – и попытался развернуться, чтобы спуститься, и… поскользнулся.
Я помню, как катился вниз метров сто, потеряв контроль над ситуацией. В голове пронеслось: «Господи, я умру». У скал я потерял сознание на несколько секунд или дольше, не могу сказать наверняка. Думаю, я ударился ногами о скалы, кувыркнулся и разбил лицо. У меня была сломана рука. По ощущениям казалось, что я сломал и ногу, но оказалось, что это был сильный ушиб. У меня была проколота носоглотка и сколото несколько зубов, перчатки были разорваны – наверное, я пытался остановиться, хватаясь за поверхность склона руками. Кожа на пальцах была содрана до мяса.
На Рождество мама подарила мне мобильный телефон. Я достал его и смог позвонить ей. Я не помню этого, но потом мама говорила, что мои первые слова были: «Кто я? Где я? Что я делаю?» Мама вызвала 911.
Обычный спасательный вертолет не может добраться в то место, где я упал, поэтому они привлекли к спасательной операции вертолет Калифорнийской дорожной полиции. На это потребовалось время. Вскоре я снова потерял сознание.
Снизу ко мне поднялась на снегоступах индийская семья: два рослых парня по 25 лет и их родители. Они помогли погрузить меня в вертолет. Спустя несколько минут я был в отделении неотложной помощи в Рино. Полное восстановление заняло месяцы, особенно потому, что я продолжал лазать, пока заживала рука. У меня до сих пор остался шрам на большом пальце правой руки.
Это по-прежнему единственная ситуация, в которой я пострадал. Фиаско заключалось в моем небрежном отношении к снегу и снегоступам. Если бы это случилось сегодня, я бы чувствовал себя подавленным. Я был слишком самоуверен и переоценил свои способности. Это очень досадно – попасть в ситуацию, когда тебя вынуждены спасать на вертолете. Когда я сегодня рассказываю эту историю, после того как пролез столько серьезных трасс, я отношусь к ней как к комедии. Или фарсу.
Я начал вести свой дневник в предыдущем месяце. В тот день я записал в нем левой рукой (правая была сломана):
Таллак
Свалился, сломал руку… перевезли по воздуху.
Нужно было оставаться спокойным и уйти. Слабак.
Самая страшная вещь во время лазанья приключилась со мной, когда мне был 21 год, несколько лет спустя после фиаско со снегоступами. Мы были вместе с моей второй девушкой Манди (уменьшительное от Аманда) Фингер. Она уверенно лазала 5.13. Манди была на 5–6 лет старше меня, но это не мешало нашему взаимопониманию. Мы лазали вместе на скалах Джошуа и Красных скалах рядом с Лас-Вегасом. Даже думали о том, чтобы съездить в Европу.
В общем, в тот день мы решили пролезть маршрут из трех питчей категории 5.12 под названием Nautilus, на Needles, там был ряд гранитных пиков рядом с рекой Керн. Маршруты рассчитаны под тред (тред– или традиционное лазанье, – от traditional climbing – это стиль лазанья, при котором скалолазы устанавливают свои, не разрушающие рельеф, точки страховки – закладки, френды, исключая скальные крючья и шлямбуры, – и снимают эти точки, когда участок пройден) со случайными точками страховки на шлямбурах. Needles имеет вполне заслуженную репутацию устрашающего места.
Nautilus расположен на восточной стороне сектора Witch. Подход туда длинный и запутанный, петляющий между и вокруг других башен, и затем нужно еще карабкаться, только чтобы подобраться к началу маршрута.
Я был лидером на всем пути. Первый питч – классическая 5.12b. Я пролез ее в стиле «Ой, как хорошо!». Согласно сайту Supertopo и схеме маршрута, которая у меня была с собой, следующий питч 5.11+ с финишем 5.10. У меня не было особых проблем со вторым питчем, но на вершине я увидел, что вдалеке, справа от щели, по которой я лез, была чистая скала и не было шлямбуров. Участок выглядел как траверс сложности 5.11, нужно было только добраться до петли, вщелкнуться в нее и встать на страховку.
Я подумал: «Ну и черт с ним, продолжу лезть дальше. Соединю третий питч со вторым в один проход длинного участка». У меня была веревка длиною 70 метров, ее должно было хватить.
Чего я не знал, так это того, что последний питч был под завязку набит непрочной породой – блоками размером с холодильник, по которым приходится лезть в откидку. Скалолазы называют их death blocks (имеются в виду живые камни, т. е. камни и скальные выступы, которые отколоты от основной породы, плохо держатся и при нагрузке отваливаются со всеми вытекающими для лидера и страхующего). Мы находились в тени, было холодно, и веревка шла с большим трением, так как я вщелкнул ее во все точки страховки на предыдущем питче. Я довольно напряженно лез в откидку, стараясь не сместить какой-нибудь из живых камней. Было очень сложно тянуть за собой веревку. На топе я не мог использовать никакое страховочное снаряжение, потому что все использовал на третьем питче. Все, что у меня осталось, – это самый маленький френд (страховочное приспособление, используемое в тред-лазании для организации страховки в щелях и трещинах. – Ред.), который когда-либо был произведен изготовителями снаряжения, а также еще несколько ему подобных и три карабина.
Лезть было адски тяжело. Какая там 5.10? Позже я нашел другую схему, на которой последний питч был оценен в 5.11+. Я в основном пережимал зацепы, держась за них слишком сильно из-за страха и неуверенности.
Манди страховала меня уже около часа. И теперь она выкрикивала комментарии вроде: «Я замерзла! Мне страшно! Давай спустимся?» Если бы у меня было что-то для организации точки страховки, я бы, наверное, спустился. Вместо этого я продолжал пробиваться вверх без установки точки страховки уже 12 или 15 метров. В случае срыва у меня было бы длинное и ужасное падение со всеми этими камнями, которые могут выпасть или перебить веревку. Ужас нарастал, и я был серьезно напуган.
Питч заканчивается небольшим карнизом, который накрывает весь маршрут. Я как раз подобрался к этому карнизу, но здесь все было грязным и поросло мхом. Сопротивление веревки было жутким. Оставалось сделать последнее движение с полки на крышу карниза, но я не мог понять, в какую сторону двигаться. Наконец я нашел трещину, в которую можно было вставить френд, и полез к концу маршрута. Я сделал действительно сложное движение при сопротивлении веревки, нагружая крошечные зацепки-мизеры.
Это была большая ошибка. Когда я сидел наверху и страховал Манди, у меня оставался только один метр веревки. Я использовал остальные 69 метров, связывая последние два питча. И я еле-еле вытягивал за собой веревку, потому что ее сопротивление было ужасным.
Это мое самое страшное восхождение, и произошло это не на фри-соло, а на маршруте, с веревкой в связке. А все из-за импульсивного решения пропустить шлямбур и незнания истинной сложности питча.
Сейчас бы я решил эту проблему лучше. Теперь я беру с собой больше снаряжения. Может быть, я смог бы спуститься или использовал меньше точек страховки на втором питче, чтобы приберечь больше для финиша.
Пока я сидел там, эмоционально истощенный, выбирая веревку, на которой висела Манди, я думал, что готов бросить скалолазание: «Может, стоит вернуться в колледж и закончить обучение?»
Конечно, на следующий день все виделось иначе. Я не собирался бросать скалолазание. Я только собирался избегать в будущем таких безвыходных положений, как то, что получилось на последнем питче Nautilus.
Легко сказать.
6 сентября 2008 года, пройдя 300 метров по северо-западной стене Хав-Доум, я продирался через грязные трещины и поросшие растительностью «огороды». Я задавался вопросом – а не сбился ли я с варианта Хигби – Эриксона – и чувствовал угрозу еще одного безвыходного положения. Моя тревога разрослась до неподдельного страха, но я заметил это и сосредоточился еще больше, перейдя на глубокое дыхание и прикидывая варианты.
Я сказал себе, что это не смертельная ситуация. Лезть вниз, как правило, сложнее, чем лезть вверх, но все же я чувствовал, что смогу пролезть весь маршрут вниз, все эти 300 метров, если придется. Если я попаду в действительно затруднительное положение, то всегда могу сесть и подождать, даже день или два, пока здесь не появятся другие скалолазы. Я попрошусь к ним в связку и закончу маршрут в качестве незваного гостя. Я называю это автостоп. Некоторые скалолазы в Йосемити пользуются подобного рода средствами спасения или даже вызывают вертолет. Мне, к счастью, ни разу не приходилось прибегать к таким ухищрениям, не считая постыдного вертолета на горе Таллак, но это не было связано со скалолазанием. На Хав-Доум автостоп был бы унизительным поступком, вертолет и того хуже.
Как я понял уже потом, я поднялся слишком высоко для траверса вправо. Насколько я знаю, я открыл новый вариант прохождения в дополнение к варианту Хигби – Эриксона, пока искал путь. Вариант должен был заканчиваться 30-метровым лазаньем вниз по узкой щели сложностью 5.10. На самом деле пришлось спуститься метров на сорок пять. Со временем я нашел старые нейлоновые стропы, висящие на крючьях, что еще больше укрепило мою уверенность. Затем я обнаружил, что мне сложно просунуть свои толстые пальцы в эту узкую трещину. Я смог просунуть пальцы в щель только на одну фалангу, когда другие скалолазы, например, Линн Хилл, вставляют туда все фаланги каждого пальца. Поэтому путь вниз был удручающе тонок и сложнее, чем 5.10, так что этот питч занял у меня много времени. В целом этот вариант прохождения стоил мне кучу времени – в действительности минут пятнадцать, но они показались вечностью. Я сильно нервничал и вздохнул с облегчением, когда снова вышел на чистый, обхоженный путь.
Я надел наушники и переключился в режим автопилота на следующие 150 метров лазанья по камину. Я прекрасно себя ощущал на этом чистом и безопасном участке. Приятная рутина плавной работы корпусом и постановки ног – и так на протяжении десятков метров. Я выполнял ее медленно и размеренно, наслаждаясь лазаньем. В итоге долез до Big Sandy – серии огромных полок на высоте почти 500 метров.
Я до сих пор ничего не ел и не пил. Big Sandy не единственное место на маршруте, где можно присесть, но на такой просторной полке можно устроить барбекю с друзьями (если вы, конечно, сможете их сюда затащить). Я потратил несколько минут на то, чтобы разуться и расслабиться. Путь до этого места занял около двух часов, и теперь нужно было немного отдохнуть. Я съел энергетические батончики и выпил воду – теперь не придется нести на себе лишний вес на следующих трудных питчах. Кто-то из скалолазов мог бы выбросить пустую пластиковую бутылку, но я всегда убираю за собой мусор, поэтому засунул ее обратно в карман. Вскоре я снова надел скальные туфли, поставил Эминема на повтор и продолжил лезть.
Становилось теплее, хотя я и находился в тени. Я снял футболку и обмотал ее вокруг талии, затянув рукава в узел. Небольшая передышка не принесла особого облегчения, потому что я знал – самая сложная часть маршрута еще впереди. Это финальное испытание нависало надо мной все то время, пока я сидел на Big Sandy, наращивая концентрацию и собираясь с силами перед ключом.
Отдых – это палка о двух концах. Когда вы лезете соло, боль и усталость в ногах словно исчезают. Когда вы отдыхаете, эти раздражители возвращаются.
Следующие три питча над Big Sandy называются Зигзаги (Zig-Zags), скорее всего, потому, что они расположены по пути единственной зигзагообразной трещины в углу. Их категории сложности – 5.11d, 5.10b, 5.11c, но они всегда казались мне сложнее. Может быть, потому, что у меня огромные пальцы, а тонкая щель идет под крутым, гладким углом и оттого воспринимается как 5.12. Эстетически Зигзаги представляют собой лучшее, что может предложить Йосемити, идеальные чистые углы с ошеломляющим видом на окружающее пространство. Однако я не думал о том, чтобы наслаждаться потрясающим пейзажем Долины, пока аккуратно лез в откидку к первому незначительному питчу.
Я лез почти в оцепенении. Я знал, что делать, и старался просто не думать об этом. Я не думал о следующих тяжелых питчах. Не думал о лежачке сложностью 5.11+ наверху, о питче выше Зигзагов. Я просто неуклонно перебирал руками по маленькой трещине, приближаясь к крутому внутреннему углу. Ключ первого Зигзага показался проще, чем два дня назад, наверное, потому, что я уже знал последовательность движений. Каждая зацепка ощущалась четко и безупречно, и я держался на них действительно хорошо.
На второй питч Зигзагов я взлетел, используя заклинивание рук и геройские откидки. Лазанье было достаточно безопасным, чтобы я мог им насладиться. На каждом резком повороте трещины я лез, заклинивая руки, над большими выступающими камнями почти в 600 метрах над началом маршрута и в 1200 метрах над Долиной. Питч вызывал восторг в сравнении с мелкими откидками выше и ниже.
Hand jamming – заклинивание рук – это еще одна важная техника скалолаза, и удивительно, что потребовались десятилетия на то, чтобы ее изобрести. Если ширина трещины примерно 5–15 сантиметров и внутри нет граней, за которые можно ухватиться, вы все еще можете удержаться за нее. Для этого нужно просунуть в трещину всю руку (в российской альпинистской терминологии существует такое различие между понятиями трещина – щель – расщелина: в трещину можно забить крюк, в щель – вставить пальцы, в расщелину – вставить руку или носок ботинка), согнуть ее, чтобы подогнать под размер трещины, сформировать кулак или выгнуть тыльную сторону ладони с прямыми пальцами. Рука и кулак выступают в роли клина, на который можно грузить весь свой вес. Распор беспощаден к суставам, поэтому на особо тяжелых маршрутах ребята перематывают руки лентой (пластырем), чтобы минимизировать повреждения. Я никогда не пользовался пластырем, в основном потому, что моя кожа от природы упругая – я не склонен страдать от маленьких царапин и порезов, как это бывает у других скалолазов.
Я остановился на минуту под последним Зигзагом. Я ощущал себя хорошо, но хотел быть уверен, что не забьюсь. На веревке вы отдыхаете, по крайней мере, пятнадцать минут между каждым питчем, пока страхуете. Когда лезешь соло, не нужно останавливаться – поэтому я заставил себя сделать паузу в удобной позиции и расслабиться, чтобы убедиться, что не забегаю вперед. После двухминутной передышки я продолжил подниматься подхватом (прием, когда за элементы рельефа, за зацеп берешься снизу и, нагружая, как бы тянешь его на себя), несколько изменив линию движения маршрута. На подхвате немного забиваешься, но его категория 5.11с – это не так ужасно по сравнению с внутренним углом, на котором категория сложности предположительно 5.12+ (хотя я никогда не пробовал там лезть). Настоящий ключ этого варианта прохождения – вслепую разместить точки страховки в расходящуюся в стороны щель. С тех пор как я перестал пользоваться «железом» и ставить точки страховки, я проходил питч «легким путем».
Тем не менее это был еще один питч с опасным движением в откидку, с ногами на трении по гладкому граниту и пальцами в трещине. Так же, как и на остававшейся части маршрута, ключ питча был на участке с очень тонкой щелью. Я знал, что делать, и поторапливался его пройти. Около 600 метров, которые я пролез, начинали брать свое. Я чувствовал, что мне становится все сложнее фокусироваться на лазанье. Часть меня хотела просто отдохнуть и не концентрироваться, я устал.
Когда Зигзаги остались позади, я приступил к прохождению Thank God Ledge, потрясающего участка скалы, выходящего траверсом из-под козырька Visor, всего в 60 метрах от вершины. Я слышал шум внизу и знал, что многие захотят подняться на вершину в это замечательное летнее утро. Легкий маршрут Cable на другой стороне Хав-Доум – один из самых популярных пеших маршрутов в Долине, достигающий кульминации на лежачке с наклоном в 55 градусов, где служба национального парка установила пару металлических тросов, служащих поручнями. В такой теплый день, как сегодня, здесь будет безостановочное шествие туристов, выстроившихся в ряд у тросов, как путешественники, вышедшие из аэропорта и выстроившиеся в очереди на такси.
Я мог расслышать болтовню туристов на вершине, но они не заглядывали вниз за перегиб скалы. Я был рад, что никто не смотрел сюда.
Я гордо прошел по Thank God Ledge. Я уже ходил по этой десятиметровой полке, я также пролезал тут траверсом, держась руками за полку. В самом узком месте она меньше ширины стопы, с небольшой выпуклостью стены в одном месте. Я не хотел запятнать свое соло – нужно сделать все правильно. (Кстати, Thank God Ledge – это еще один ключевой участок, который лучше проходить без снаряжения, веревки или свисающего с вас рюкзака. Равновесие ощущается более естественно.) Первые несколько шагов были совершенно обычными, как если бы я прогуливался по узкому тротуару в небесах. Как только он сузился, мне пришлось медленно продвигаться вперед, всем телом влипнув в стену, шаркая ногами, сохраняя равновесие и держа ровную осанку. Я мог бы посмотреть вниз и увидеть свой рюкзак, лежащий под началом маршрута в 550 метрах отсюда, но тогда я бы полетел головой вниз. Полка заканчивается у короткого сужающегося камина, стоящего на страже в начале последней лежачки перед вершиной.
На мгновение я остановился под тридцатиметровой плитой и поднял голову вверх, чтобы убедиться, что никто не смотрит (никого и не было), и продолжил лезть. Несколько начальных движений дались довольно легко, на отчасти положительных зацепах с достаточным местом для ног. По мере подъема зацепы исчезают и места для ног становится все меньше. Двумя днями ранее я оценил два участка в качестве ключиков. Первый связан с движениями на мизерах. Второй расположен на 10 метров выше и связан с несколькими движениями на отвратительных зацепах для рук и ног перед тем, как доберешься до хапалы (хапала или хапалка – большая и удобная зацепка). Это большое ребро, которое я мог обхватить всеми пальцами. Оно расположено 20 метрами выше питча и знаменует окончание сложного лазанья.
Я также знал, что этот питч сорвал попытку Хигби и Эриксона пролезть маршрут в свободном стиле. Уже у самой вершины им пришлось использовать ИТО для преодоления последнего препятствия. Наверное, это заставило меня ненадолго остановиться.
Я едва заметил первый ключ и прошел прямо через него, ощущая себя прекрасно. Тонкий пятиметровый репшнур свисал с одного из шлямбуров. Я краем глаза рассмотрел его и провел пальцем, не взвешивая, а так, на всякий случай.
Я поднялся к верхнему ключу, чувствуя, что поступил правильно и лезу честно. Однако затем застопорился. Я надеялся найти какую-то зацепку или последовательность движений из тех, что использовал два дня назад. Тогда они, впрочем, ощущались весьма отчаянными, но, может, из-за того, что я их неправильно выполнял. На этот раз, расположившись на тех же зацепах и в том же положении, я понял, что вариантов лучше нет. У меня был момент сомнения или даже паники. Сложно сказать, чего именно. Я также пролазал этот питч в свободном стиле еще, может, два или три раза год назад, но я ничего не помнил из зацеп или последовательности движений, возможно, потому, что их не было.
Старый гигантский овальный карабин свисал со шлямбура в нескольких сантиметрах над жалкой рябью поверхности скалы, служившей мне в качестве зацепки под правую руку. Я менял хват, обмакивая в магнезию то правую, то левую руку, менял ноги на незначительных мизерах, чтобы сбросить усталость с икр. Я не мог заставить себя сделать движение на ужасном мизере под правой ногой, чтобы дотянуться до хапалы. Остановившись, пожалуй, на самом сложном месте маршрута, я уже задумывался над тем, чтобы схватиться за карабин. Подтянувшись только раз, я бы вышел вверх и был свободен.
Из-за выступа доносился смех туристов. На вершине была толпа людей. Я оказался в персональном аду.
Несколько раз я провел рукой по карабину, борясь с желанием схватиться за него. Вместе с тем подумал о том, насколько глупо будет умереть на лежачке, соскользнув вниз и кувыркаясь почти 600 метров, пока не встречу смерть, когда я бы мог так просто спасти свою жизнь. Мои икры понемногу забивались. Я знал, что должен принять какое-то решение и как можно быстрее, потому что топтание на месте только изматывало меня. Я никогда не лез вниз, так или иначе, только вверх, вопрос только – насколько высоко. Сейчас же меня охватил настоящий страх. Я еще раз сделал глубокий вдох, изучая зацепы перед собой и стараясь мыслить рационально о том, как я должен поступить.
Да, я не хотел оказаться на этой плите, но нужно закончить то, что я начал, и не перечеркивать все мое восхождение. Наконец я нашел компромисс. Я оставил руку на жалкой ряби, но упер указательный палец правой руки в скалу через пустоту середины карабина, ближе к его нижней части. Идея заключалась в том, что если нога соскользнет, то я смогу ухватиться за карабин одним пальцем и предотвратить падение. Я намагнезил скальник, встал и схватил хапалу. Без проблем. Я был освобожден из своей маленькой тюрьмы, в которой безмолвно простоял добрых пять минут. Я не сжульничал, потому что не ухватился за карабин.
По последней лежачке сложностью 5.7 я забрался почти бегом. Двадцать или более туристов сидели на краю обрыва и были свидетелями моего последнего рывка. Никто не сказал ни слова. Ни криков, ни фото, ничего. Наверное, они подумали, что я заблудившийся турист. Наверное, они не поняли, откуда я пришел, или просто им было все равно. Когда я забрался на самый верх, меня встретил поток толпы, сто с лишним человек, растянувшихся по всему плато. Туристы ели свой ланч рядом со мной. Они целовались, делали фотографии пейзажей. Люди были повсюду.
Это было так странно. Как прыгнуть с парашютом из Вьетнама в супермаркет.
Я был без рубашки, с забитыми мышцами и тяжело дышал. Психологически заряжен. Переполнен противоречивыми эмоциями. Я был смущен тем фактом, что испугался, стоя на плите. При этом испытывал неописуемый восторг: ведь я наконец сделал то, о чем думал месяцами, и вышел даже на чуть больший уровень, чем планировал. Все же я гордился собой.
На вершине какая-то часть меня хотела, чтобы кто-нибудь заметил, что я сделал что-то стоящее, хотя, возможно, это было и к лучшему, что я ни с кем не заговорил. Как бы я мог описать то, на что были похожи мои последние несколько часов? Достаточно знать самому.
Я не издал ни звука. Я снял обувь и стал спускаться по маршруту Cable. Только теперь кто-то заметил: «О господи, ты пошел в поход босиком! Ты так крут!»
Дэвид Робертс
Несмотря на «медленную пробежку», а не «спринт» Алекс преодолел 600 метров, которые у скалолазов с веревкой охватывают 23 питча, за немыслимо короткий промежуток времени – 2 часа 50 минут. Прошло семь лет, а никто так и не повторил фри-соло на Regular Northwest Face на Хав-Доум.
На таких сайтах, как Supertopo.com, наряду с недоверчивыми и грубыми отзывами встречалась похвала со стороны тех, кто поддерживал Алекса и смог оценить величину его фри-соло. Джон Лонг, один из стоун-мастеров, которого Алекс в детстве считал героем, оставил комментарий: «Я не могу представить себе что-либо другое, что требует такого высокого уровня концентрации на такой длительный период времени и в качестве расплаты за малейшую ошибку требует саму жизнь».
Кинокомпания Sender Films, специализирующаяся на фильмах об альпинизме, связалась с Алексом, предложив снять небольшое кино о восхождении на Moonlight Buttress и Хав-Доум. Получившийся фильм «Один на стене» побеждал на кинофестивалях по всей Северной Америке и Европе и превратил Алекса из одаренного скалолаза в небольшую знаменитость.
Ничего из этого не волновало Алекса. «В дни после Хав-Доум, – рассказывает он, – чувство большого удовлетворения ускользало от меня. Я думал, что отчасти испортил прохождение. Это не было идеальным исполнением».
В своей скалолазной «библии» он набросал лаконичную запись, документирующую новаторское фри-соло, и даже занизил категорию сложности:
9–6–08
Reg NW Face–5.11d? соло 2:50 [2 часа 50 минут] на маршруте.
Хигби, 5.10 обход. Неуверенно на плите.
Алекс закончил запись грустным смайлом и вопросом к себе: «Сделать лучше?»
Глава III. Страх и любовь в Лас-Вегасе
Как только Алекс получил некоторую известность благодаря своим смелым соло, он смог воспользоваться благами спонсоров. Первая компания, которая взяла его в оборот благодаря победе его друга Брэда Барлейджа, – Black Diamond, фирма, базирующаяся в Юте и производящая высокотехнологичное альпинистское снаряжение, а также лыжную и походную экипировку. В последующие годы Алекс получит спонсорство La Sportiva, Clif Bar, New England Ropes и, самое главное, The North Face – известной, как Global Team Athletes, команды звездных скалолазов и альпинистов с большими амбициями по всему миру. В 2014 году компания Ball Watch, наручные часы которой стоят от 2500 долларов, запустила полноформатную рекламу в газете «Нью-Йорк Таймс» с изображением Алекса стоящим на Хав-Доум, на Thank God Ledge. Надпись рядом гласила: «Без веревки и страховочного снаряжения там просто нет места для ошибки. Вот почему такие надежные часы, как Ball Watch, необходимы в среде с действительно неблагоприятными условиями». Алекс одобрил продукт лаконичной фразой: «Часы как надежная скала», хотя он вообще никогда не надевал часов во время лазанья.
В 2008 году кинокомпания Sender Films начала съемку фильма «The Sharp End», что на скалолазном жаргоне означает идти первым, беря на себя все риски. Создатели фильма заручились поддержкой молодых и сильных скалолазов и отправились в скальный заповедник Адшпарх. Это массив из крутых башен из песчаника на территории Чехии рядом с немецкой границей, где он сливается с легендарной Elbsandsteingebirge.
«The Sharp End» – это собрание безумных подвигов в исполнении авантюристов из США и Европы. Эпизоды включают в себя: смертельные тред-маршруты (с крайне небезопасной страховкой) в каньоне Эльдорадо рядом с Боулдером; длинные и фрагментарные скалолазные маршруты с ИТО в Йосемити; альпинистские авантюры на девственных пиках Шафат Фортресс в Индии; бейсджампинг в вингсьютах с обрывов в Швейцарии и фри-соло, где звезда фильма не Алекс, а Стеф Дэвис, покорившая 5.10+ Pervertical Sanctuary на Diamond в Лонгс Пик, Колорадо. Роль Алекса в фильме была чуть более чем эпизодическая, но она драматично предвещала звездность, к которой он шел. Что примечательно, в качестве постера к фильму Sender выбрали именно фото Алекса, взбирающегося по устрашающему питчу.
Массивы Адшпарха и Эльбских гор выпячиваются из лесов и идут вдоль реки Эльбы на юго-восток от Дрездена. В этих горах большие шлямбуры в виде колец установлены пугающе далеко друг от друга (на расстоянии 20 или 30 метров), образуя только стационарные точки страховки. Крюки, френды и закладки использовать не разрешается. Единственное съемное снаряжение, которое скалолаз может взять с собой, – это нейлоновые стропы, завязанные в узел, которые засовывают в трещины: практика, совершенно незнакомая американским, французским и швейцарским скалолазам. Что еще хуже – магнезия для рук также запрещена. Не имея подходящих к породе скальных туфель, дрезденские скалолазы проходят свои сложнейшие маршруты босиком.
Создатели фильма Мортимер и Розен собрали команду американских звезд скалолазания, в том числе Седара Райта, Ренана Озтюрка, Мэтта Сигала, Тофера Донахью и Хейди Виртз. Алекс попал в команду как многообещающий новичок. Режиссеры также заманили шестидесятиоднолетнего грандмастера Бернда Арнольда в качестве проводника, поднимавшегося по Эльбским Песчаниковым горам с поздних 60-х и до 80-х. Хотя в фильме Арнольд практически ничего не говорит по-английски, он радостно показывает свои обрывки от веревок, советуя снять обувь и карабкаться босиком, чтобы привыкнуть к странной скале. Товарищи Арнольда беспечно подчеркивают серьезность маршрутов, используя черный юмор. Как сказал один из них на английском с акцентом: «Если вы упадете отсюда, то можете стать легендой».
Кульминационная сцена в «The Sharp End» разворачивается после того, как американцы преуспели на некоторых из классических маршрутов и теперь хотели добиться большего успеха, чтобы спасти свою честь. Они собрались вокруг острого вертикального ребра – маршрута, который даже местные считают слишком опасным. Идут зловещие и страшные разговоры. Одетый в худи – толстовку с капюшоном – и запомнившийся Бену Смолли со средней школы асоциальным чудаком Алекс хранит молчание. Потом спокойно произносит: «Мы здесь уже около часа говорим о том, как это сложно и страшно. Мы должны просто сделать это».
Итак, Алекс решает лезть лидером. Его продвижение по ужасающему ребру великолепно снято и сменяется спонтанными комментариями приятелей за кадром. Седар Райт говорит: «Он стоит там в нерешительности десять минут. Смотрит на 30-метровый обрыв. Он может долететь до земли». В фильме вы можете услышать короткие вспышки сбивчивого дыхания Алекса. При этом его плавные, восхитительно выверенные движения выглядят как произведение искусства. Товарищи хвалят его за то, что он переживает за свою безопасность. «Смотреть на Алекса очень вдохновляет, – говорит один, – он так собран». Другой добавляет: «Алекс не от мира сего – у него есть способность оставаться спокойным и не забиваться до самой вершины». После того как Алекс закончил лезть, третий отмечает: «Не хотел бы я быть лидером на таком питче». Наконец говорит Седар Райт: «Я определенно немного завидую».
Не проронив ни слова, Алекс стоит на вершине шпиля и улыбается.
После того как в сентябре 2008 года Алекс залез фри-соло на Хав-Доум, Мортимер и Розен решили снять целый фильм об экстраординарных свершениях одаренного скалолаза. Однако никто не был свидетелем того, как Алекс залез на Moonlight Buttress или Хав-Доум. Решение было очевидным: спросить Алекса, готов ли он пройти заново два маршрута на камеру.
Мортимер вспоминает: «Он совсем не сопротивлялся. Он был готов к этому. “Ага! – ответил он нам, – мне нравится идея сделать несколько кадров на этих стенах”».
Однако материально-технические проблемы съемок были монументальны. К весне 2009 года, когда Sender были готовы снимать Moonlight Buttress, на маршруте оказалось несколько людей, лезущих в связках в старом стиле со множеством ИТО. К счастью, эти люди трудились на нижней части маршрута. Мортимер и фотограф киностудии Селин Сербо решили спуститься на 120 метров ниже вершины, повиснуть на веревках, а потом крупным планом снимать на камеру и делать фото того, как Алекс лезет соло верхних питчей – тогда скалолазы с ИТО не попадут в кадр. Алекс должен был спуститься вниз на 120 метров, снять страховочную систему и начать фри-соло вверх.
У Мортимера было дурное предчувствие в связи с тем, чего он хотел от Алекса. «Вдруг он разобьется насмерть только из-за нашего фильма? – волновался он. – Не представляю, как я буду жить с этим». Его съемочная группа также была напугана. «Когда мы собрались в Спрингдейле в ночь перед реенактментом (воссоздание реальных событий прошлого), – рассказывает Мортимер, – мы все были на нервах. Мы сидели в пиццерии, ждали, пока Алекс выйдет в туалетную комнату, и говорили друг другу: “Не знаю, должны ли мы делать это”».
«Когда Алекс вернулся, я начал спрашивать его: “Алекс, ты уверен?..”»
Он выкрикнул: «Вы, ребята, такие рохли! Мне позвонить кому-нибудь другому, чтобы заснять это?»
Участки, которые Алекс лез на камеру, – это питчи 5.12 выше ключа в 55–метровом внутреннем углу, где расположена идеальная тонкая трещина, в которой он заклинивал несколько пальцев и которая так вдохновила его, когда он впервые лез этот маршрут соло в апреле предыдущего года. Мортимер: «Было холодно и ветрено. Вид с вершины Moonlight Buttress просто сумасшедший. Он такой же головокружительный, как Эль-Кап. Снимая всего в нескольких метрах от Алекса, мы были предельно осторожны и старались не шевелиться, чтобы не отвлечь его. Не хотелось уронить крышку объектива или задеть даже мельчайший камешек».
Несмотря на это, Мортимер и его оператор были захвачены происходящим. Пальцы в тонкой трещине, ноги будто прилипли к гладкой стене, казалось, что Алекс еле держится на этих незначительных зацепах. Под ним разверзлась пропасть в 250 метров. Если он упадет, то ни обо что не ударится, а рухнет на землю у подножия стены. В этот момент Алекс повернулся к камере и сказал: «В общем, вы хотите, чтобы выглядело так, будто это сложно для меня?» По словам Мортимера, Алекс думал: «Этим ребятам, наверное, скучно там». Чуть позднее Алекс зажал колено в щели и внезапно отпустил обе руки. «Kneebar без рук, детка!» – ликовал он.
Несколько месяцев спустя команда Sender, уже немного в другом составе, включая Ника Розена, партнера Мортимера, и оператора Тима Кэмпла, собралась вместе, чтобы заснять повторное прохождение маршрута Regular Northwest Face на Хав-Доум. Тем временем два лучших альпиниста Америки – Джонни Копп и Мика Дэш – исчезли на горе Эдгар в западном Китае. Оба снимались в «The Sharp End» и были представлены в эпизодах исследований Шафат Фортресс (шеститысячная вершина Shafat Fortress) в Индии и пиков Шамони во Франции. Вместе с ними был оператор Вейд Джонсон, который также работал над «The Sharp End». Все трое жили в Болдере и были близкими друзьями сотрудников Sender Films. Sender снимал фильм о попытке восхождения на массивную, непокоренную юго-восточную стену горы Эдгар.
Это произошло, когда трое путешественников пропустили обратный рейс из Ченгду, где позже была начата спасательная операция. Лучшие скалолазы из Болдера и других мест, включая Ника Розена, сразу же вылетели в Китай, чтобы начать поиски. Им помогали китайские войска. 7 июня 2009 года тело Коппа было найдено у подножия стены, тело Джонсона обнаружили на следующий день. Очевидно, гигантская лавина, смешанная с камнями, снегом и льдом, обрушилась на стену, засыпав альпинистов. Тело Дэша так и не нашли.
Удивительно, но большая часть съемок Джонсона осталась неповрежденной и была восстановлена в базовом лагере. Мортимер и Розен использовали их, чтобы смонтировать фильм в честь своих друзей. «Точка невозврата» – «Point of No Return» – незабываемое произведение. Уже зная о судьбе трех молодых альпинистов, вы смотрите их трогательные прощания с девушками в аэропорту, шумные выходки в базовом лагере – и испытываете чувство подбирающегося страха. Вы видите чудовищный, практически непрерывный шквал обрушивающихся камней и льда, который заставил троих отказаться от маршрута до начала восхождения.
Мучительно видеть, что последней целью альпинистов было просто взобраться к бивуаку над базовым лагерем и забрать оставленное там несколькими днями ранее снаряжение. Глядя на то, как они идут прямо к своей гибели, вам хочется закричать в экран: «Просто идите домой! Оставьте эту чертову снарягу!»
Из-за катастрофы, которая потрясла все американское сообщество альпинистов и скалолазов, Мортимер и Розен подошли к Хав-Доум вместе с Алексом в мрачном, даже подавленном настроении. «У нас просто не хватало смелости делать что-то сумасшедшее и экстремальное, – говорит Мортимер, – мы решили ограничиться съемками самых легких нижних питчей, а затем спуститься с вершины к Зигзагам и Thank God Ledge, чтобы снять последние питчи».
Несмотря на опасения и печаль создателей фильма, «Один на стене» получился в целом жизнерадостным, а в некоторых местах даже беспечным. Этот фильм – маленький шедевр. Невозможно наблюдать, как Алекс выполняет свой танец без веревки на вертикальной скале, чтобы от просмотра не вспотели ладони. И среди скалолазов, и тех, кто никогда не лазал по горам и стенам, этот фильм рождает бурный спор о моральности фри-соло (хотя некоторые профаны просто не могут вынести просмотр фильма).
Доказательством кинематографического мастерства Мортимера и Розена является то, что большинство зрителей не осознают, что они смотрят реенактмент. Вместо этого фильм выглядит и воспринимается как документальная лента о двух смелых подвигах скалолазания XXI века. В качестве отступлений между эпизодами с Moonlight Buttress и Хав-Доум в фильме включены забавные вставки. Во время одной их них Алекс проводит экскурсию по своему фургону, который служит ему домом. Ведущий – Розен – спрашивает: «У тебя бывает здесь много девушек?» В ответ Алекс хохочет: «Я выгляжу так, будто у меня здесь бывает много девушек?» Во время другой вставки съемочная группа наносит визит в дом детства Алекса, в Сакраменто. Его мать, пока Алекс ежится от смущения, с гордостью показывает все обложки журналов, на которых размещены фотографии сына.
Иногда фильм выглядит даже немного легкомысленным, когда, например, Алекс ест из миски веткой дерева, используя ее как столовый прибор. Он использует ветку, словно обезьяна, выискивающая муравьев. «Это то, что делает нас людьми», – острит Алекс.
Изюминка фильма «Один на стене», конечно, заключается в восхитительных съемках Алекса на двух стенах. Вперемежку с этим действием звучат фрагменты комментариев приятелей Алекса. Один из его лучших друзей, Седар Райт, говорит: «Когда вы встретите Алекса Хоннольда, вы, наверное, подумаете: «Уф, этот парень неуклюжий, бестолковый, странный недотепа». Это происходит до того, как он начинает подниматься по скале и превращается в совсем другого человека. Он становится уравновешенным, грациозным, расчетливым и крутым чуваком». Джон Лонг, стоун-мастер, один из первопроходцев Носа на Эль-Капитан за один день в 1975 году, изумляется фри-соло Алекса на Хав-Доум: «Необходимо определенное чутье, чтобы забраться туда, но нужны также и огромные яйца, чтобы действительно сделать это». Приятель Алекса Ник Мартино признает: «Чокнутый Хоннольд ходит по луне, насколько я понимаю».
Пока идут съемки лазанья, Алекс комментирует за кадром: «Есть маленькие вещи, о которых нужно думать, такие как левая и правая стороны или последовательность движений. Но на самом деле я ни о чем не думаю – просто делаю». И еще: «Мне нравится простота соло. Вы никогда не лезете лучше, чем когда идете фри-соло». А также: «Сомнение – самая большая опасность в соло. Как только вы начали сомневаться – вам крышка». Похоже, что даже Алекс в конечном итоге осознает масштабы того, что он делает. Стоя на вершине Moonlight Buttress, он улыбается от счастья и произносит: «Когда я думаю об этом… это так здорово!»
Кульминация фильма – драматический эпизод, когда Алекс застрял на пять минут в своем «персональном аду» всего лишь в 50 метрах от вершины Хав-Доум. Мортимер и Розен не собирались просить Алекса повторить ту ужасающую последовательность движений по еле заметным мизерам на лежачке сложности 5.12 над Thank God Ledge. Там 6 сентября 2008 года он столкнулся с вполне реальной возможностью разбиться, падая с высоты в 600 метров. Вместо этого участок Thank God Ledge становится в фильме местом возникновения его паники. Сначала Алекс аккуратно идет приставным шагом вдоль сужающейся полки, отдаляясь от камеры и прислонившись спиной к стене. Затем останавливается и рассказывает за кадром: «Когда я лезу соло, у меня есть что-то вроде ментальной брони, что-то, что не дает мне думать слишком много. Можно сказать, я нахожусь в своей зоне комфорта. По какой-то причине, – он смеется, вспоминая, – на Хав-Доум я израсходовал всю броню, которая у меня была, и случился небольшой нервный срыв».
В фильме оператор за кадром Тим Кэмпл говорит Алексу, что он может возвращаться назад в безопасное место, если ему не нравится его затруднительно положение. Однако Алекс продолжает удаляться от камеры, проходя участок, который в действительности был для него простым. Вскоре после этого он уже обходит вершину, один на один со своей радостью.
Всего за шесть лет момент на Thank God Ledge из этого фильма стал одним из самых знаковых образов в истории скалолазания. Sender Films использовали снимок, сделанный здесь, для обложки своего сборника «Первопрохождение» – «First Ascent». В него помимо «Один на стене» и «Точки невозврата» вошли еще четыре фильма. Несколько лет спустя «National Geographic» в выпуске за май 2011 года рассказал о самых отчаянных молодых скалолазах в Йосемити. Джимми Чин продублировал легендарный снимок, и этот кадр стал обложкой журнала. В 2014 году Ball Watch запустила рекламу с другой версией Алекса на Thank God Ledge, иллюстрирующей «действительно неблагоприятные условия из мира исследователей».
За последние полтора года эта картинка породила повальное количество имитаций под рубрикой «хоннольдинг», в которых скалолазы стоят уже на своих полках (намного ближе к земле) с прислоненными спинами к стене, ноги вместе, руки по бокам, с пустыми взглядами на лицах. Появилось также множеством глупых пародий, в которых субъекты принимают ту же позу, стоя на сливных бачках унитазов, холодильниках, стремянках и т. д. Единственным сравнимым пародийным феноменом в то время была мода на «тибоуинг» – позу стоящего на коленях в молитве; одно колено на земле, локоть на другом колене, рука в кулаке прижата ко лбу – в качестве дани уважения квотербеку NFL Тиму Тибоу. Однако это увлечение быстро ослабло, после того как Тибоу перебрался с футбольного поля на канал ESPN.
Мортимер отзывается о фото Алекса на Thank God Ledge так: «Что-то в той позе дает понять, чем профессионалы занимаются на больших стенах. Это понимание ярче, чем на других традиционных скалолазных снимках. В нем запечатлена уязвимость процесса. Как если бы Алекс стоял там перед Богом. Полностью уязвимый».
«Один на стене» довольно быстро выиграл призы на кинофестивалях, проходивших в Теллурайде (Колорадо), Тренто (Италия) и Кендале (Англия). Осенью 2009 года фильм был показан в десятках мест по всей стране, став, пожалуй, самой ослепительной презентацией в ежегодном выпуске Reel Rock Tour, совместно спонсируемом Sender Films и Big UP Productions из Нью-Йорка (к тому времени Reel Rock уже имел собственный круг поклонников). Именно этот фильм сделал Алекса известным далеко за пределами узкого круга матерых альпинистов и скалолазов. Он повлиял на популярность Алекса больше, чем шум по поводу его достижений на таких сайтах, как Supertopo.com, заглавная статья в журнале «Outside» или снимок для обложки «National Geographic». Сложно найти подобный случай из недавнего времени, когда молодой атлет, занимающийся экстремальным видом спорта, перешел от абсолютной безвестности к значительной славе за ничтожный срок в два года. Фильм стал отправной точкой для канала CBS, решившего создать биографический очерк Алекса для программы «60 minutes». Программа вышла в эфир 2 октября 2011 года. Тогда Алексу было всего 26 лет.
На протяжении нескольких лет у Алекса была страница на Facebook. После бума в СМИ страница была наводнена репликами и вопросами от незнакомых людей. Как сказал Алекс в 2011 году: «Мне пришлось удалиться из Facebook. Это было слишком – я получал в день по 20 заявок в друзья. Какой-нибудь малый спрашивал: «Эй, какой мешок для магнезии мне лучше купить?» Конечно, не хотелось его посылать, но что такому ответить?»
В сентябре 2009, перед тем как Алекс удалил профиль, одна 24–летняя девушка приняла участие в Reel Rock Tour на съемках в Тусоне. Стейси Пирсон работала медсестрой в местной больнице и серьезно бегала на длинные дистанции, приняв участие в четырех марафонах и показав лучшее время в 3 часа и 25 минут.
Пирсон вспоминает в 2010 году: «Я никогда не слышала об Алексе Хоннольде. Мой друг пригласил меня на Reel Rock, но я уже почти отказалась. Мы прибыли поздно. Алекс был просто одним из персонажей фильма, но я подумала: “Этот парень действительно крут”.
Я вернулась домой и поискала его в Google. Затем нашла его профиль на Facebook. Я написала ему: “Я видела тебя в туре для фильма. Ничего о тебе не знаю, но, думаю, то, что ты делаешь, – действительно круто и заслуживает уважения”».
Пирсон не получала ответа в течение нескольких дней, потому что Алекс был в Сибири на международной встрече скалолазов (летом 2009 г. Федерация альпинизма России провела фестиваль альпинизма в горном районе Ергаки под Красноярском, куда были приглашены и иностранные альпинисты). В конечном итоге он отправил в ответ несколько слов. «Я спросила, могу ли добавить его в друзья, – рассказывает Пирсон. – Он согласился. Он просмотрел мои фотографии, раздел обо мне и поставил лайк, где я назвала себя «будущим ультрамарафонцем». Написал в ответ: “Ты действительно принимаешь участие в ультрамарафоне?”»
«Мы начали переписываться по e-mail через каждые несколько дней, – вспоминает Пирсон. – Рассказывали все друг о друге. Алекс был в Испании, потом в Китае, где Facebook запрещен. Наша переписка по электронной почте становилась все дольше и дольше. Наконец мы сделали видеозвонок. Получилось весьма напряженно. Я нервничала, и, могу сказать, он тоже. Алекс сидел с надетым на голову капюшоном. “Привет, – сказал он. – Как жизнь?”»
В то время у Алекса не было постоянной девушки. Были случайные отношения, включая короткий роман с Кэти Браун. Она десятью годами ранее поразила мир скалолазания: будучи одаренным подростком, в 14 лет Кэти выиграла в Квебеке чемпионат мира по скалолазанию среди юниоров. «Три недели диких мучений, – позже описал Алекс свои отношения с Браун, – я был слишком нетерпеливым и недостаточно крутым».
«Алекс возвращался домой 4 декабря [2009 года], – вспоминает Пирсон, – он упомянул, что хочет поучаствовать в калифорнийском международном марафоне в Сакраменто, чтобы проверить свои беговые способности. Это казалось идеальным поводом для нашей встречи. Я постаралась зарегистрироваться на марафон, но, к сожалению, свободных мест не оказалось. Я решила в любом случае приехать в Калифорнию.
Я немного нервничала, но была в восторге – я хотела сделать то, чего никогда до этого не делала. Я ждала в аэропорту Окленда. Алекс позвонил, сказал, что опаздывает на 15 минут. Наконец он подъехал на своем фургоне. Возможно, мы обнялись. Я чувствовала себя неловко. Я была одета в кардиган с принтом зебры. Много месяцев спустя Алекс сказал мне, что то, во что я была одета в тот день, соответствовало его стандартам «горячей» девушки».
«Помогло, наверное, то, что наша первая встреча прошла вместе с семьей Алекса – его мамой Дейрдрой и сестрой Стасей. Это многое упростило. В первый вечер Алекс показал небольшое слайд-шоу для своих знакомых в пиццерии в Санта-Розе. Я встретила нескольких его друзей. Один из них сказал: «Алекс – отличный парень». Я ответила: «Я знаю его всего один день».
Я ждала на половине пути марафона. Когда Алекс добрался сюда, он тяжело дышал и сказал, что голоден. Какое-то время мы бежали вместе. Когда мы пробегали мимо парня, у которого была еда, Алекс попросил банан, и тот охотно поделился. Затем мы проходили через небольшую станцию помощи, где лежали сладости. Глаза Алекса округлились, когда он увидел целую миску с M&M’s. Он схватил горсть и положил в рот. Так я узнала его самую большую слабость: как он признавался сам – он был неисправимым сладкоежкой».
Пирсон вернулась в Тусон, а две недели спустя Алекс приехал с длительным визитом. Они проводили время вместе и узнавали друг друга ближе. После Рождества Стейси, устав от своей работы, уволилась и устроилась медсестрой в Далласе. Следующие два года она меняла работу каждые несколько месяцев, разъезжая между больницами по всей стране.
Тем временем Алекс лазал в Йосемити. Пара провела полтора месяца в разлуке перед тем, как Алекс приехал в Даллас для второго продолжительного визита.
«Я скучала по Алексу, – вспоминает Стейси, – даже учитывая то, что у меня не было проблем с тем, чтобы найти новых друзей в Далласе. Когда он приехал, я заставила его заниматься городскими вещами – ходить в музеи, есть в дорогих ресторанах. Еще мы вместе бегали и катались на велосипедах. В Далласе мы влюбились друг в друга. Но это непросто сказать: «Я люблю тебя». Я заставила Алекса сделать это первым».
В 2015 году Стейси исполнилось 29 лет. Это очень симпатичная девушка со светло-каштановыми волосами, яркими серо-голубыми глазами и заразительной улыбкой. Стройная и в отличной форме, она кажется с первого взгляда спокойной и мягкой, но при дальнейшем знакомстве раскрываются ее острый ум и упорная воля, которые совпадают с чертами характера Алекса.
В начале 2010 года, хотя они и были влюблены, между ними возникли определенные конфликты и несогласия. «Мне было некомфортно спать в его фургоне, – вспоминает Стейси, – там сложно расположиться. Я ощущала себя грязной, крупной и стесненной». Они спорили об образе жизни. Стейси умеренно употребляет алкоголь, Алекс не пьет совсем. Она наслаждается постоянной социальной жизнью с друзьями, Алекс все еще чувствовал себя неуютно в таких ситуациях. В свою очередь, Алекс думал о Стейси как о недостаточно приспособленной для загородной жизни и волновался, что ее приверженность к медицине может не сойтись с его кочевым образом жизни. Подшучивание на эту тему началось в их e-mail-переписке и превратилось в рутинное поддразнивание. Над всем этим висела вероятность того, что, как боялись многие друзья Алекса, однажды он может разбиться во время фри-соло.
По словам Стейси. «Я сказала: “Если ты однажды умрешь, я смогу полететь в Европу и найти там европейского парня моей мечты“. Он ответил: “Если тебя собьет автобус, я смогу пойти позависать с французскими телочками”».
В течение следующих пяти лет Стейси и Алекс оставались парой. Они обсуждали женитьбу и детей, но на деле не стремились к этому. У них были ссоры и даже несколько разрывов отношений, которые, как оба считали, будут окончательными.
Первая черная полоса возникла в апреле 2010 года, ближе к концу того, что Стейси считала трехмесячным «медовым месяцем», после того как они встретились в Сакраменто прошлым декабрем.
Алекс Хоннольд
Стейси была в Далласе, но ее контракт медсестры заканчивался досрочно, поэтому она планировала переехать в Лос-Анджелес. Мы фактически не расстались, но я подозревал, что она встречалась в Далласе с другим парнем. В Йосемити я надеялся пройти что-нибудь захватывающее, но погода была отвратительной, каждый день шел дождь, все было мокрым. В то же время я знал, что в Лас-Вегасе прекрасная погода. Поэтому я решил попытать удачи на Red Rocks, отличном массиве песчаных скал всего в нескольких милях западнее города.
Мы со Стейси имели неопределенные планы на встречу в Тусоне, когда она ехала из Далласа в Лос-Анджелес. Так что для меня направиться в Вегас было своего рода шагом по направлению к нашей встрече в Тусоне и, как я надеялся, по направлению к сохранению наших отношений.
Из-за погоды я не смог сделать ничего впечатляющего в Долине, поэтому лазал только боулдеры. Если лазать боулдеры слишком много, кожа на пальцах становится ободранной, нежной и бесполезной для лазанья длинных маршрутов. Так что у меня было тоскливое настроение, на вершине которого была Стейси.
Я вырос, читая скалолазные истории Марка Твайта или Доктора Дума. Он был известен тем, что зацикливался на боли, горе и экзистенциальном страдании, которые побуждали его браться за все более и более сложные маршруты. Это не значит, что он был склонен к суициду – на самом деле он называл скалолазание «инструментом для предупреждения самоубийства». Целое поколение молодых скалолазов, включая меня самого, вдохновлялись разными эссе из его коллекции «Поцелуй или убей: признания серийного скалолаза». Если я перечитаю это сегодня, то подозреваю, что увижу притворство за аккуратно созданным образом Доктора Дума. Твайт также написал «Экстремальный альпинизм» – манифест, который в значительной степени определил новый стиль легких и быстрых восхождений типа «ва-банк».
Тем не менее в золотом фонде лучших книг о восхождениях авторы-альпинисты использовали темные мысли и бурные настроения, чтобы описать современные восхождения, особенно – соло. Чувство страха представлено как источник мотивации. В старом выпуске журнала Climbing был длинный рассказ с подробным описанием того, как любовные расставания побуждали к крутым соло-восхождениям. Щекочущие нервы рассказы об эмоционально разбитых мужчинах, рискующих всем в попытке разобраться в своих чувствах.
Это не обязательно что-то суицидальное. Это история о парне, внезапно потерявшем любовь своей жизни. Он просто чуть меньше прочих заботится о своей безопасности и, наконец, делает то, что всегда держал в глубине своего сознания.
Я никогда не испытывал суицидальных настроений. Однако я переживал, пытаясь спасти наши отношения со Стейси тем апрелем. Я определенно проходил черную полосу своей жизни.
В любом случае на первых порах я предполагал по-быстрому остановиться на Red Rocks для несложного соло в сухих, теплых условиях, а затем уже в Тусоне ради основной цели поездки. Я также подумывал о великолепном классическом маршруте Original Route на Rainbow Wall. Фактически он считался самым лучшим из тысячи других на Red Rocks. Original Route расположен в начале Jupiter Canyon и состоит из четырнадцати питчей продолжительного лазанья по массивной, вогнутой стене, похожей на амфитеатр, с большим количеством крохотных зацепок сложностью вплоть до 5.12b. Ключ находится наверху, на десятом питче.
Этот маршрут был впервые пройден в 1973 году с большим количеством ИТО, его оценили в 5.9 А2 (в традиционном лазании с ИТО по системе YDS категории сложности идут от А0 – простейшая – к А5 – самая сложная). Первое восхождение в свободном стиле было выполнено Лео Хенсоном и Дэном Макквейдом. Я пролез этот маршрут онсайт три или четыре года тому назад с Джошем Маккоем, но я был на этом маршруте только раз и определенно не помнил движений.
По дороге в Вегас я обзвонил всех друзей, которых смог вспомнить, чтобы спросить, кто из них хочет полазать на Rainbow Wall. Никого. Все они были заняты и такое прочее. Подталкиваемый своим упадочным настроением, я принял поспешное решение: «Хрен с ним, я все равно это сделаю».
Весь путь по дороге из Йосемити через Неваду я думал о Стейси. Однако с тех пор, как я впервые увидел маршрут, даже прежде, чем залез на него, Rainbow Wall захватила мой разум. Я годами мечтал о фри-соло на Original Route.
Итак, 28 апреля я оказался на стоянке в Pine Creek, стена нависала надо мной. В уме шумел поток из тысячи переплетающихся мыслей. Дул ветер почти штормовой силы, и, хотя это не добавляло мне уверенности, рациональная часть ума была благодарна за то, что, пока я буду лезть по стене, моя кожа будет оставаться сухой и холодной. Затем, как раз вовремя, на мобильный позвонила Стейси. У нас был очень приятный, короткий разговор. Она предварительно подтвердила нашу договоренность встретиться в Тусоне. Внезапно утро в пустыне стало ясным, я почти видел радугу.
Я знал, что испытывать сейчас такую эйфорию к девушке не очень разумно, но я решил что это поможет мне начать прогулку с хорошим настроением и решимостью. Один в каньоне, я слушал пение птиц и звук воды, журчащей по разбросанной гальке. Все эти мелочи внезапно стали значить для меня намного больше. Я ощутил переполняющую меня благодарность за то, что смог оказаться в такое замечательное время в таком прекрасном месте.
Я понимал, что находился в эмоционально неустойчивом состоянии. Однако я хотел сохранить свой душевный подъем, может быть, даже до самого верха маршрута. Я сосредоточился на том, каким захватывающим будет лазанье, насколько я жаждал такого вызова, насколько прекрасен весь сектор. За всем этим чувственным наслаждением плыло настоящее волнение, которое было тем самым «возможно» – возможно, Стейси на самом деле беспокоится обо мне и мы поладим. Мой ум расслоился, словно луковица, в середине которой находилась глубокая тоска, что, вероятно, все кончено.
Я переживал это по дороге к началу маршрута в своем полублаженном состоянии, но, когда уже был на месте, мой ум стал практичен. В итоге мне удалось прекратить следить за настроением и сосредоточиться исключительно на лазаньи. Я знал, что найду свой покой на хитросплетениях движений по углам сложности 5.11+ и в откидках 5.12а. Как обычно, мне потребовалось пройти несколько питчей, чтобы поймать свой ритм, но, как только я начал двигаться, действительно почувствовал себя спокойно. Я плавно двигался от питча к питчу, взбираясь по идеальным углам. Использовать изумительные плоские края, которые попадались по дороге, было одним удовольствием. Я наслаждался своим пребыванием на скале.
Лезть этот маршрут фри-соло после того, как я только раз поднимался на него с веревкой, и то несколько лет назад, было прямой противоположностью суперподготовке, которую я проделал на Moonlight Buttress чуть больше года назад. В некотором смысле я понятия не имел, что я делаю на Rainbow Wall. Кто-то может назвать это безумием. Я предпочитаю думать об этом как о чем-то дерзком. Это определенно заряжало энергией мое приключение. На этот раз я ощущал себя так, будто снова лезу онсайт, только уже без веревки. Мне вспоминались странные движения то здесь, то там, но большую часть последовательностей я открыл для себя заново. Не было никаких сомнений в том, что мое импульсивное восхождение на Rainbow Wall было продиктовано отношениями со Стейси.
Примерно на полпути по маршруту есть ряд простых питчей от 5.4 до 5.8, уходящих вверх и вправо через полки к уютному карнизу на Over the Rainbow Ledge. Здесь мой ум вернулся к реальной жизни со всей той тревогой, которую я вез еще из Долины. К счастью, это помрачение было мимолетным. Довольно скоро я столкнулся с ключом маршрута на десятом питче.
Я был почти в 230 метрах над землей. Я лез по углу в распорке по действительно маленьким мизерам песчаника, перебирая ладонями по поверхностям скалы. Внезапно я понял, чего от меня требует ключ. Нужно было поставить ногу как можно выше, затем прыгнуть и схватиться за хапалу. Самый настоящий дайно («dyno» – динамическое движение в прыжке, когда не хватает длины рук для того, чтобы дотянуться до зацепки в статическом положении), который не сложно выполнить, если лезешь с веревкой и к сему заложил пару прочных френдов. Может быть, именно поэтому я не запомнил этот ключ, когда впервые лез маршрут. Теперь я поднялся к ключу, посмотрел на хапалу, которая была далеко, представил прыжок на нее и сказал себе: «Да ну на фиг!»
Я все еще мог спуститься лазаньем к Over the Rainbow Ledge, пройти траверсом вправо и закончить стену косвенной вариацией Swainbow, сложность которой только 5.10. В том настроении, в котором я пребывал, я хотел закончить начатое. Четыре или пять раз я поднимался по еле заметным зацепам, разведывал ситуацию и спускался обратно. О прыжке не могло быть и речи. Если после прыжка не схватиться за зацепу, то это… смерть.
Спустя время меня осенило. На расстоянии длины рук от крошечных мизеров была маленькая дырка – естественное отверстие в камне, вызванное интрузией черного оксида железа. Я мог утопить в нее только треть левого указательного пальца, а затем положить средний и большой сверху. Это будет сложнейший мизер, и я уверен, что до этого его никто не использовал. В конце концов я перенес весь вес тела на кончик пальца в дырке, уперся противоположной ногой в угол и потянулся вверх. Я смог удержаться на пальце и схватил хапалу другой рукой. Странно, но когда я делал движение, то вместо страха почувствовал абсолютное спокойствие.
Следующий питч – откидка 5.12. Я думал, что она окажется намного проще предыдущего питча, но она была по-своему довольно экстремальной. Погодите, подумал я, это не должно быть так сложно. К тому же теперь у меня не было возможности спуститься лазаньем, потому что нет способа пролезть обратно, используя ту крошечную дырку. Я собрался с духом и пролез в откидку.
Последние два питча пролетели быстро. Я чувствовал себя разогретым и лез с легкостью. Как только я забрался на вершину, сильный ветер почти опрокинул меня. На стене я был защищен от его порывов, но здесь я был полностью открыт ударам стихии. Когда лезешь фри-соло, то дюльферить вниз не вариант – просто потому, что нет веревки. Теперь я съежился в небольшой дыре, переобул скальники на треккинговые ботинки, которые нес в небольшом рюкзаке вместе с едой и водой.
Спуски с Moonlight Buttress и Half Dome были довольно обыкновенными – можно было спуститься вниз по тропам, где каждый день ходит множество туристов. Спуск же с Rainbow Wall был в свою очередь ужасным. Приходилось технично карабкаться по гладким плитам песчаника весь путь до известняковых гор на западе от Red Rocks, чтобы достигнуть спуска выше каньона Oak Creek. До Oak Creek нужно обходить вокруг вершину, у которой северно-восточная стена – это Rainbow Wall. Весь спуск чувствуешь себя медведем, карабкаться очень сложно. Затем оставалось пройти пешком по голой пустыне до моего фургона. В этот момент я уже ощущал себя так, будто участвовал в гонке на выживание, – ни еды, ни воды. Только бесконечная ходьба.
В одно мгновение мое ощущение спокойствия, которое несло меня вверх на вершину, исчезло. Уже отойдя далеко от стены, меня начало охватывать мрачное настроение. Я ликовал оттого, что смог подняться соло на стену, но внезапно испытал гораздо меньше оптимизма по отношению к моей реальной жизни. Спускаясь вниз, я ломал голову над тем, смогу ли действительно спасти свои отношения со Стейси или это даже не стоит усилий. По мере того как каньон разрастался передо мной, послеполуденное солнце припекало сильнее, мир казался менее привлекательным, чем когда я поднимался. К тому времени, когда я достиг голой пустыни и начал двигаться, петляя, к своему фургону, я был все менее удовлетворен своим восхождением и уверен в том, что вскоре останусь один. Мое настроение стало настолько же плохим, насколько было хорошим, казалось, я не в силах держать его под контролем. Опыт всего пережитого сделал меня немного чувствительным. Постоянный вой ветра, сокрушающее тепло солнца, голод, жажда, умственное напряжение – все это заставило меня почувствовать себя уязвимым.
Как только я добрался до фургона, первой мыслью было проверить мобильный и узнать, звонила ли Стейси. Вроде бы у нас была договоренность списаться чуть позже. Я надеялся, что она оставила сообщение, хотя знал, что не оставила. Как и следовало ожидать, пропущенных не было. Я воспринял это как то, что Стейси не особо беспокоится.
Бутерброды, которые я сделал, помогли справиться с разочарованием. Я планировал пролезть еще один маршрут соло во второй половине дня, тем самым закончить все дела на Red Rocks за один день и отправиться к моей истинной цели – в Тусон.
Я был доволен собой после соло на Rainbow Wall. Может быть, стоило на этом остановиться, но я уже решил пойти на большее. В моих планах было залезть соло на Prince of Darkness, маршрут из семи питчей сложности 5.10, который возвышается над плоской стеной Black Velvet Wall. После я спущусь лазаньем на другой маршрут 5.10 – Dream of Wild Turkeys, который объединяется с Prince of Darkness в 200 метрах от земли.
Я поболтал с другими скалолазами на стоянке, пошутил на тему ужасной погоды в Йосемити и поехал к перевалочному пункту, ведущему к Black Velvet Canyon. Эйфория давно схлынула, сменившись апатией и глубокой усталостью моего измученного ума. Я всегда думал, что Prince of Darkness будет хорошим испытанием для меня в отношении работы на множестве маленьких мизеров на гладкой вертикальной стене. Я никогда не думал, что откажусь от него, но по дороге к началу маршрута понял, что он меня не интересует. Я устал от безжалостного ветра, мои ноги болели от ходьбы. Стена меня не впечатлила.
Так как я уже был разогрет и настроен на соло, я ожидал, что лазанье будет гладким и легким. Вместо этого я двигался медленно и рывками. Я тратил силы на то, что пережимал песчаные мизеры и беспокоился о крошащихся зацепах под ногами. Я не хотел находиться здесь. Вместо того чтобы наслаждаться процессом и чувствовать свое пребывание на стене, я просто хотел поскорее покончить с этим. Я хотел оказаться снова в своем фургоне и спрятаться от ветра.
Я продолжал тащиться вверх с ощущением, что уже не буду чувствовать себя комфортно. Ноги болели все сильнее, но я так и не нашел хорошей позиции, чтобы поправить скальники. К тому моменту, когда я забрался на верх маршрута – большую полку, на которой Prince of Darkness соединяется с Dream of Wild Turkeys, – я ненавидел скалолазание, ненавидел ветер и хотел домой. На полке я ненадолго снял скальные туфли, чтобы кровь прилила обратно к пальцам. Я не осматривал каньон, не восхищался тенями, удлиняющимися и ползущими по пустыне, я смотрел только на ноги и ждал, когда смогу начать спуск.
Я спустился лазаньем по Dream of Wild Turkeys, который показался мне интересным маршрутом или, по крайней мере, мог показаться интересным в другое время. Когда я оказался на земле, то внезапно ощутил, что в целом неплохо провел время. Затем снова поднялся ветер. Он соединился с моей усталостью и унес прочь все эмоции. Я больше не переживал так сильно. Все, что касалось реальной жизни, включая Стейси, казалось не таким уж критичным. Что действительно имело значение – так это оказаться в защищенном месте и поесть. Может быть, еще поспать.
Тем вечером я встретил друзей за ужином в Лас-Вегасе. В туалете ресторана я вымыл руки впервые за день и обнаружил волдырь с кровью на указательном пальце левой руки. Я просовывал его в дырку, положив большой и средний пальцы сверху и сделав главное движение, чтобы достать хапалу. Я вернулся за стол и показал палец друзьям. Я воспринимал его как знак мужества.
Тот марафонский день бушующих эмоций на Red Rocks выглядел словно вся жизнь, рассказанная в двух словах.
Вышло так, что я не стал ждать встречи в Тусоне. На следующий день я вылетел в Даллас, якобы чтобы помочь Стейси упаковать вещи для переезда в Лос-Анджелес. Я действительно хотел вернуть ее. По сути, я снова добивался ее. Это сработало на некоторое время.
Два месяца спустя мы расстались – в первый раз.
Глава IV. Путешественник
Дэвид Робертс
Алекс пролез три маршрута своего тур-де-форс на Red Rocks в том же личном, пуристическом стиле, в котором он покорил Moonlight Buttress и Хав-Доум. Никто не был свидетелем его восхождения на Rainbow Wall, Dark Prince или Dream of Wild Turkeys. Только ребята, с которыми он болтал на перевалочном пункте около полудня, подозревали, что Алекс здесь делает что-то особенное. Слухи распространились быстро. На сайте Supertopo.com о подвиге Алекса на Red Rocks оставил свой отзыв Питер Хаан, опытный скалолаз из Йосемити. В 1970-х он поразил коллег первовосхождениями классических маршрутов в соло с веревкой (используя сложную технику страховки), а также в свободном стиле. Его сообщение появилось уже 12 мая 2010 года, спустя всего 14 дней после того, как Алекс боролся со своими демонами под штормовым ветром на стенах из песчаника.
Это была смесь из сомнения, изумления, поздравлений и нудных предостережений, умоляющих Алекса не рисковать жизнью так бесцеремонно. Ранее он скептически высказался о том, не является ли история с Moonlight Buttress первоапрельским розыгрышем. Однако те сомнения быстро были развеяны. Тот, кто поверил Алексу, писал: «Этот парень должен попробовать ходить по воде». Другой ветеран из Долины отозвался так: «Пролез все три маршрута! Уму непостижимо».
Многие из тех, кто писал комментарии, выражали лишь восхищение: «Да здравствует Алекс Хоннольд, – аплодировал кто-то. – Еще один экстаз от мегакрутого чувака!» Джон Лонг, который засвидетельствовал в фильме «Один на стене» гениальность Алекса, написал просто: «Александр Великий».
Предостерегающие комментарии были довольно добродушными. «Я надеюсь, Алекс будет осторожен, он такой замечательный малый», – отважился написать один пользователь. «Похоже на то, что Алекс вышел на свой новый уровень, резко сократив общий уровень безопасности. Я бы чувствовал себя гораздо лучше, если бы он лазал соло по трещинам [в противоположность зеркалам по мизерам]. Одно можно сказать наверняка – его храбрость не знает пределов».
Прохождения, которые Алекс выполнил за всю свою карьеру и которые достигли наибольшего признания, были сделаны в четные годы. Moonlight Buttress и Half Dome в 2008 году, Rainbow Wall – в 2010 и затем другие невероятные прорывы – в 2012 и 2014-м. Алекс видит эту схему, ссылаясь на нечетные годы как на периоды консолидации. В некотором смысле эта схема вступает в противоречие с безостановочной виртуозностью Алекса в лазанье во всех его формах.
Например, в апреле 2009 года Алекс присоединился к команде, направлявшейся к горе Кинабалу, 4095 метров – самому высокому пику Борнео. Простейший маршрут, ведущий на вершину, сравним с туристической прогулкой, но в целом гора – гигантский монолит гранита, возвышающийся над густым тропическим лесом. Некоторые первопроходцы заблудились в джунглях, просто пытаясь найти путь сюда. Даже сегодня на Кинабалу остались нетронутые стены, бросающие вызов лучшим альпинистам.
Путешествие было идеей Марка Синота, 39–летнего ветерана альпинизма, у которого за плечами рекорд по количеству смелых первопрохождений по всему миру. К 2009 году он научился мастерски комбинировать темы для журналов с корпоративным спонсорством (как правило, в лице The North Face) для организации экзотических приключений в отдаленных уголках планеты. Его команда состоит из лучших американских скалолазов. Для Men’s Journal и Борнео он завербовал к себе Конрада Анкера (который нашел тело Джорджа Мэллори на Эвересте в 1999 году), фотографа Джимми Чина, режиссера Ренана Озтюрка и Кевина Тоу. Все они – ветераны других знаковых экспедиций. Анкер, который стал капитаном команды для The North Face, недавно продвинул вундеркинда Moonlight Buttress и Half Dome к спонсорству от The North Face.
Тогда Анкер пытался убедить Синота взять 23–летнего Хоннольда в команду для Борнео. Сейчас Синот комментирует это так: «Я порядком опасался. Я не был знаком с Алексом. В целом я не люблю ходить с ребятами, которых не знаю. Существует большая вероятность личных конфликтов в команде. К тому же Алекс никогда не участвовал в экспедициях».
Целью команды была непройденная, почти вертикальная стена на северной стороне горы, поднимающаяся из угрожающей пропасти под названием Low’s Gully. У этого места дурная слава, закрепившаяся за ним после катастрофы 1994 года. Тогда десять военнослужащих британской армии проходили здесь тренировку, рассчитанную на шесть дней, но превратившуюся в 31–дневное выживание в суровых условиях. Это происшествие было ярко описано в книге журналиста Ричарда Коннотона «Сошествие в хаос» («Descent into Chaos»).
У Синота был еще один источник опасений. Зная о поступках Алекса в фри-соло, Синот беспокоился о том, «какие безумные вещи» молодой сорвиголова «может вынудить меня сделать». Как выяснилось позднее, эти двое хорошо поладили в Борнео. «Мы сразу же сошлись характерами, – вспоминает Синот, – Алекс – человек, открытый другим, он хорошо ладит с людьми. В нем нет притворства. Никакого вранья».
Тем не менее не обошлось без мелких причуд, которые привели к незначительным спорам между лидером и новичком. «Используя снаряжение, – жалуется Синот, – он ставил все свои френды таким способом, словно лезет в Индиан Крик». Эта скала в южной части штата Юта известна своими короткими и крутыми подъемами по трещинам. Это значит, что Алекс не использовал карабины теми способами, которых требует классический альпинизм. «Поэтому мне пришлось забрать его снаряжение», – добавил Синот.
«Что ты делаешь?» – спросил Алекс.
«Парень, здесь это не работает».
По словам Синота, Алекс «не использовал шоудеры» – оттяжки в виде длинных нейлоновых петель, которые сводят к минимуму трение веревки, когда она начинает идти зигзагом от одной точки страховки к другой.
«Что ты будешь делать с трением веревки?» – спросил его Синот.
«Я просто пропущу участки», – ответил Алекс. Другими словами, будучи лидером, он вылезет гораздо дальше обычного расстояния между двумя ИТО. Чем дольше рискует лидер – тем больше шансов сорваться.
«Алекс не хотел использовать маленькие стопперы-закладки. Он сказал: “Мне не нужна эта дрянь“. Затем поднялся к месту, где были только крошечные трещины, и сказал “Вау, здесь ничего не поставить”».
«Алекс жил в Йосемити, как в пузыре, где не нужно учить и использовать все приемы альпинизма».