Кто сказал, что слоны не могут танцевать? Жесткие реформы для выживания компании Герстнер Луис

Глава 5

Операция «Медвежья хватка»

В конце апреля у меня состоялась встреча с членами правления корпорации. Это были те пятьдесят топ-менеджеров, с которыми я встречался в марте, в тот день, когда было объявлено о моем назначении новым генеральным директором.

Я поделился с ними своими наблюдениями за три недели работы. Начал я с позитивных моментов, особенно в сфере исследований и разработки продукции, и отметил эффективную работу некоторых сотрудников.

Однако многое продолжало вызывать беспокойство, в частности следующее:

• Потеря доверия клиентов, что сопровождалось тревожным снижением покупательских рейтингов качества.

• Бездумное стремление к децентрализации у некоторых менеджеров, заявлявших: «Сделайте нас дочерней компанией».

• Очень медленное решение вопросов между отделениями.

• Споры по вопросу о том, кто контролирует процесс маркетинга и продаж.

• Запутанная и спорная система оценки результатов работы, вызывающая серьезные проблемы при заключении сделок с клиентами.

• Огромное множество альянсов, смысл которых мне не понятен.

Я объявил о начале операции «Медвежья хватка». Каждый из пятидесяти членов команды топ-менеджеров должен был в течение следующих трех месяцев встретиться как минимум с пятью нашими крупнейшими клиентами. Цель – выслушать клиентов, показать им, как мы о них заботимся, и принять необходимые меры для их удержания. То же самое предписывалось непосредственным подчиненным этих руководителей (более 200 человек). По каждой встрече должен представляться отчет на одну-две страницы мне или кому-либо другому, кто мог решить выявленные проблемы. Кроме того, я ясно дал понять, что совершенно не обязательно ограничиваться пятью клиентами. Это был экзамен, за который, конечно, полагалась премия.

«Медвежья хватка» стала первым шагом к изменению культуры IBM. Мне было важно подчеркнуть, что мы отныне строим компанию «снаружи» и именно клиенты задают направление наших действий. Какой был шум, когда люди поняли, что я действительно читаю все отчеты! Но после этого их действия стали гораздо более энергичными.

В тот же день в конце апреля состоялось собрание комитета по управлению корпорацией (в IBM его называли «МС»). Важно понимать, что место в МС было вершиной, к которой стремился каждый руководитель в IBM. Когда я пришел в компанию, комитет состоял из шести членов, в числе которых были Акерс и Кюлер. МС собирался один-два раза в неделю, обычно это были формальные совещания со множеством презентаций, которые растягивались на весь день. Вниманию комитета представлялись все важные решения, принятые в компании.

Некоторые члены комитета были назначены совсем недавно. Можно было понять их ужас, когда я во время нашей первой встречи заявил, что эта структура вряд ли сохранится. Я хотел лично участвовать в управлении и был против любых комитетов по принятию решений. Хотя комитет по управлению корпорацией, главный элемент системы управления IBM на протяжении десятилетий, официально был расформирован лишь через месяц, фактически он прекратил существование уже в апреле 1993 г.

Взлет и падение комитета по управлению корпорацией были в определенной мере показательными для процесса «трупного окоченения» IBM в целом. На мой взгляд, это был странный способ управлять компанией: очевидная централизация контроля, но с какой-то размытой ответственностью. МС был частью знаменитой системы состязательности в IBM, в рамках которой рекомендации влиятельных линейных подразделений противопоставлялись рекомендациям не менее влиятельных функциональных подразделений. Когда я думаю о сложности технологической отрасли и риске, связанном с принятием важных решений, касающихся бизнеса и продукции, мне кажется, что этот подход вполне мог быть блестящей находкой в момент его появления. Проблема состояла в том, что со временем сотрудники IBM научились использовать эту систему в собственных интересах. Так что к началу 1990-х гг. система подлинной конкуренции уступила место системе предварительных договоренностей. Вместо обсуждения предложений, представители функциональных подразделений без участия руководителей вырабатывали согласованные решения на самых нижних уровнях компании. Поэтому комитет по управлению корпорацией чаще всего получал одно предложение, которое включало многочисленные компромиссы. Его роль по большей части была чисто формальной и сводилась к механическому одобрению того или иного решения.

Не буду утверждать, что долго занимался раскопками и анализом истории IBM, но я слышал, что институт административных помощников возник именно для того, чтобы облегчить процесс поиска компромиссов. Как евнухи при дворе в Древнем Китае, он обладал тайной властью, превышающей его видимые полномочия.

Среди прочих дел в первые недели работы я запланировал несколько встреч с некоторыми лидерами компьютерной и телекоммуникационной отрасли. Среди них были Джон Малоун из TCI, Билл Гейтс из Microsoft, Энди Гроув из Intel, Чак Эксли из NCR и Джим Манци из Lotus. Эти встречи оказались очень полезными для меня скорее благодаря полученному представлению об отрасли, чем отзывам об IBM. Как вы, возможно, уже догадались, большинство из них не слишком скрывали свои стремления.

Встреча с Энди Гроувом была, пожалуй, самой показательной. В своем неподражаемо прямом стиле Энди заявил, что у IBM нет будущего в бизнесе микропроцессоров, что мы должны прекратить соревноваться с Intel (с нашим процессором PowerPC), иначе отношения двух компаний осложнятся. Я поблагодарил Энди, но, так как совершенно не понимал в тот момент, что мы должны делать, забыл о его словах.

Встреча с Биллом Гейтсом была не слишком важной с точки зрения содержания. В основном он говорил о том, что я должен придерживаться мэйнфреймов и оставить персональные компьютеры в покое. Более запоминающимися были сопутствовавшие обстоятельства.

Мы встретились в восемь утра 26 мая в здании IBM на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке. Так получилось, что в тот же день на более позднее время у меня был назначен разговор с Джимом Манци – главой Lotus. Охранник в холле IBM что-то перепутал, назвал Гейтса «господин Манци» и выдал ему пропуск Манци. Когда Билл появился на 40-м этаже, сияющим назвать его было нельзя. Тем не менее, у нас состоялся продуктивный разговор.

То, что произошло после встречи, еще интереснее. Мы не хотели афишировать нашу встречу, однако пресса все же пронюхала о ней, и первые сообщения появились уже через два часа после ухода Билла из здания IBM, а к вечеру все говорили о недоразумении с пропуском. Видимо, Билл так и не понял, что я в тот день встречался еще и с Манци. Некоторые расценили эту путаницу как лишнее доказательство глупости IBM (а может быть, и самого Лу Герстнера).

В конце апреля объявили о результатах первого квартала: они были неутешительными. Доходы сократились на 7%. Валовая прибыль упала больше чем на 10 пунктов (с 50 до 39,5%). Убыток до налогообложения составил 400 млн. долл. В первом квартале прошлого года прибыль IBM до налогообложения приближалась к 1 млрд. долл.

В конце мая я посмотрел результаты за апрель – они были удручающими. Прибыль сократилась еще на 400 млн. долл., и общий спад составил 800 млн. долл. за четыре месяца. Объемы продаж мэйнфреймов за эти четыре месяца упали на 43%. Другие крупные направления IBM (программное обеспечение, техническое обслуживание и финансовые вложения) в основном зависели от продаж мэйнфреймов, поэтому и они были в упадке. Единственное, что развивалось, это сервисные услуги, но этот сегмент был слишком мал и не очень прибылен, чтобы играть какую-то роль. Количество сотрудников незначительно сократилось – с 302 тыс. до 298 тыс. к концу апреля. Несколько бизнес-единиц, включая специальные прикладные программы и полупроводниковый бизнес, боролись за существование.

Не меньше, чем плохие результаты, удручало то, что, хотя корпорация в целом могла увеличить доход, было много дыр во внутренних бюджетах и системе финансового управления. Существовал не один бюджет, а два или три, так как каждый элемент организационной матрицы IBM (например, региональные и производственные подразделения) настаивал на своем бюджете. В результате единого, согласованного бюджета не было. Распределение средств постоянно изменялось и оспаривалось, а установить ответственность было чрезвычайно сложно.

Учитывая тот факт, что мэйнфреймы все еще находились в состоянии свободного падения, как и большинство видов бизнеса IBM, которые в тот момент зависели от мэйнфреймов, будущее было неопределенным. Мы, как могли, находили способы финансирования бизнеса, но что-то надо было делать, чтобы стабилизировать работу.

Вполне понятно, что, учитывая особенности ситуации, «медовый месяц» с прессой был очень коротким. Кроме того, совершенно невозможно преобразовывать больную компанию в условиях ежедневных брифингов и публичных обсуждений. Работы в компании хватало и без полемики в прессе, которая ежедневно обращала внимание на результаты, достигаемые месяцами и годами, а не за несколько дней или часов. Журналист из Associated Press преследовал меня на протяжении всего первого дня. В USA Today мне предложили графически показывать наш ежедневный прогресс. Мы сказали: «Спасибо, не надо. Мы хотим ненадолго уйти в тень, пока не оценим стоящую перед нами задачу». Это был не самый лучший ответ журналистам, которые привыкли каждый день писать о проблемах IBM..

Я привел в IBM своего специалиста по связям с общественностью, Дэвида Калиса. Дэвид работал со мной уже много лет, начиная с American Express в 1980-х гг. По моему мнению, Дэвид – лучший руководитель по связям с общественностью во всей Америке. Кроме того, он еще и первый профессионал PR в истории IBM. Десятилетиями эту должность занимали руководители отдела продаж, которые ожидали назначения на другую работу.

В наследство Дэвиду достался полный хаос. В отделе было несколько талантливых людей, но в целом он состоял из хороших, но неподготовленных сотрудников. Однако, даже если бы все они были профессионалами, то все равно не смогли бы хорошо работать, учитывая окопный образ мыслей, царивший в компании в 1993 г. Так, руководители в IBM полагали, что единственная серьезная проблема компании заключалась в ежедневных пинках, которые она получала от прессы. Они думали, что, если бы в средствах массовой информации было больше положительных отзывов об IBM, компания вернула бы былую прибыльность, и все опять было бы нормально.

Хотя моей главной задачей были встречи и беседы с клиентами и сотрудниками IBM, мне приходилось уделять время и прессе. Давление было очень сильным. В первые месяцы ежедневно поступало по пять-шесть запросов на интервью с Герстнером от крупнейших средств массовой информации. Запросы из местных газет и компьютерной прессы исчислялись сотнями. Среди них попадались международные запросы, и т.д. и т.п.

Я делал все что мог в рамках напряженного графика, мои интервью были опубликованы в The New York Times, The Wall Street Journal, Business Week, Fortune, USA Today и Financial Times, но прессе этого было мало.

Мне хотелось бы иметь побольше времени, но его у меня практически не было. Давление усиливалось – в прессе, на Уолл-стрит и со стороны акционеров. Многое было сделано, но я знал, что мне придется, и очень скоро, публично представить свои планы исправления положения в IBM.

Глава 6

Остановить утечку (и воздержаться о поспешного формирования видения).

К июлю 1993 г. необходимость действовать – действовать разумно – стала очень острой. Состояние финансов было угрожающим. Сотрудники хотели, чтобы их новый лидер проявил себя, сделал хоть что-нибудь, указал направление. Пресса, как всегда, не отличалась терпением; я никогда не ждал от нее каких-то озарений относительно ситуации в IBM, но, учитывая зыбкое положение компании в то время, любые комментарии, справедливые или нет, могли оказать разрушительное воздействие на отношение клиентов.

14 июля газета USA Today отметила сотый день моей работы пространной статьей, вынесенной на первую полосу. Вот как она начиналась:

Акционеры и клиенты IBM, должно быть, ждали чуда от первых ста дней работы Лу Герстнера в качестве генерального директора IBM. Но медовый месяц закончился в пятницу без каких-либо изменений или стратегических ходов.

«Понятно, что он не волшебник», – говорит компьютерный аналитик Ульрик Уэйл.

Акции IBM, упавшие на 6% с момента прихода Герстнера, «не росли, потому что он ничего не сделал», говорит аналитик по рынку ценных бумаг компьютерных компаний Дэвид By из S.G. Warburg.

Хотя, на мой взгляд, я сделал немало, было очевидно, что пришло время принять важные решения и объявить о них публично. Надо сказать, что после всех совещаний с клиентами, сотрудниками и экспертами, а также в результате размышлений в выходные и во время авиаперелетов я действительно был готов принять четыре кардинальных решения:

• сохранить компанию как единое целое;

• изменить ее базовую экономическую модель;

• изменить методы ведения бизнеса;

• продать активы, не приносящие дохода, чтобы получить средства.

Другие стратегические инициативы, которые бродили в моей голове, я решил не раскрывать до конца лета 1993 г.

Не могу сказать ни когда именно я решил сохранить IBM как единую компанию, ни когда я сделал официальное заявление. Я всегда говорил о размере и размахе нашей компании как об уникальном конкурентном преимуществе. Однако я знал, что для меня это не было особенно трудным решением. Вот почему.

В момент появления компьютерной индустрии на арене она ориентировалась на поставку клиенту полного интегрированного пакета. Когда компания покупала компьютер, он поступал со всеми базовыми технологиями: микропроцессором и памятью, программным обеспечением; все услуги по установке и обслуживанию системы уже были включены в стоимость. Потребитель практически за одну цену приобретал всю систему и ее установку. Эта модель была создана IBM, и со временем у нее появилось несколько конкурентов в США (часто их называют BUNCH (стадо) – Burroughs, Univac, NCR, Control Data и Honeywell). Та же модель была характерна для Японии и, в меньшей степени, для Европы.

В середине 1980-х гг. появилась новая модель. Стали раздаваться голоса, что у вертикальной интеграции больше нет будущего, и успешные ИТ-компании нового типа должны предоставлять узкий спектр услуг. Начали плодиться компании, продававшие только базы данных, только операционные системы, только устройства памяти и т.д. Внезапно в отрасли вместо нескольких игроков появились тысячи, а потом десятки тысяч конкурентов, многие из которых продавали одну крошечную часть ИТ-решений.

Именно в такой обстановке IBM дала сбой, именно поэтому многие специалисты и эксперты, за пределами компании и внутри нее, видели выход из создавшейся ситуации в дроблении IBM на отдельные сегменты. Однако это заключение казалось мне рефлекторной реакцией на то, что делали новые конкуренты, без понимания причин фрагментации.

Потребители поддержали эту новую фрагментированную среду по двум причинам:

• Они хотели лишить IBM контроля над экономикой отрасли – разодрать на части ценовой зонтик IBM, который позволял объединять цены и получать очень высокие прибыли.

• Они были весьма заинтересованы в компьютеризации индивидуальных работников (это называлось «распределенная обработка данных» в отличие от «централизованной обработки данных»).

IBM сильно замешкалась с распределенной обработкой данных, и множество небольших компаний заняли эту нишу. Эти компании не могли поставлять полностью интегрированные решения, а потому предлагали дополнения к базовой системе IBM, построенные на платформе IBM. Именно это делали Microsoft и Intel, когда IBM втягивалась в сферу персональных компьютеров.

Нельзя сказать, что клиент просто хотел получить кучу обслуживающих его узкоспециализированных поставщиков. Цель заключалась в усилении конкуренции на рынке и создании возможностей для появления поставщиков новой формации.

И это сработало. К началу 1990-х гг. в компьютерной отрасли работали десятки тысяч компаний, многие из которых существовали несколько месяцев или несколько лет, а потом исчезали. Но результатом такой динамики были более низкие цены и более широкий выбор (заметным исключением была область персональных компьютеров, где Microsoft повторила опыт IBM по удушению конкурентов, только теперь речь шла не о создании большой ЭВМ, а об операционной среде для настольного компьютера).

Хотя это фундаментальное изменение имело положительные стороны, был и очень неприятный результат. Покупатель теперь должен был сам объединять технологии в решение, соответствующее его требованиям. Прежде это делал генеральный поставщик, вроде IBM, Burroughs или Honeywell. Теперь, в новой отраслевой структуре, задача создания целого из отдельных частей свалилась на покупателя.

Все это осложнялось отсутствием в компьютерной отрасли единых стандартов. Каждый в компьютерной сфере, в отличие от других известных мне отраслей, пытался создать что-то уникальное, свой собственный стандарт и не позволял другим компаниям включиться в работу или понять этот стандарт без уплаты внушительных сумм. В результате царила какофония стандартов и взаимосвязанных требований, которые делали создание единого решения очень сложным. (Более подробно я расскажу об этом позднее.)

Будучи в начале 1990-х гг. крупным клиентом ИТ-отрасли, я по собственному опыту знал, что интеграция стала гигантской проблемой. В American Express наши пластиковые карточки, умещающиеся в кошельке, должны были стать мобильными носителями информации во всем мире, что наталкивалось на большие технические сложности. Мне была нужна лишь ИТ-платформа и партнер, которые позволили бы вести бизнес так, как я хочу. Поэтому, когда в 1993 г. я пришел в IBM, я был уверен, что кто-то должен взять на себя интеграцию всех частей и поставлять клиенту работающие решения.

Почему? Потому что, в конечном счете, в каждой отрасли есть интегратор. Естественно, есть и цепочки поставщиков, и компании в различных ее частях, производящие лишь отдельные компоненты конечного продукта: производители стали в автомобильной отрасли, поставщики комплектующих для бытовой электроники или провайдеры маркетинговых или налоговых приложений в сфере финансовых услуг. Но прежде, чем компоненты дойдут до потребителя, кто-то в конце цепочки должен соединять их так, чтобы создать полезную вещь. По сути он отвечает за превращение отдельных частей в полезное целое. Я считал, что, если IBM было суждено сделать что-то или быть чем-то особенным, то только в роли именно такой компании.

Другой еще не полностью развеявшийся тогда миф заключался в том, что развитие ИТ-отрасли ведет к полностью распределенной обработке данных. Все должно было стать более локальным, изолированным, маленьким и дешевым вплоть до того, что вся информация в мире будет обрабатываться в чьих-то наручных часах. Многие приняли возможность «информационной демократизации» в таких масштабах за чистую монету и поверили, что комплектующие будут работать вместе или, используя отраслевой термин, станут «совместимыми».

Но еще до того, как я переступил порог IBM, я знал, что это обещание пустое. Я слишком долго пробыл на другой стороне. Идея о том, что все эти сложные, с трудом поддающиеся интеграции технологии будут покупать потребители, которые захотят стать своими же собственными генеральными подрядчиками, была утопией.

К сожалению, в 1993 г. IBM стремительно неслась в том же направлении, что и остальная отрасль. Компания дробилась, или, если быть честным, разваливалась.

Я не уверен, что в 1993 г. я или кто-либо другой решился бы создать компанию, подобную IBM. Но, учитывая размеры и широкие возможности IBM в сочетании с тенденциями в ИТ-отрасли, уничтожать уникальное конкурентное преимущество IBM и превращать ее в группу мелких независимых поставщиков комплектующих было безумием.

На представительном апрельском собрании клиентов в Шантильи и во время встреч директора по информационным технологиям предельно ясно давали понять, что меньше всего им нужен еще один узкоспециализированный производитель дисководов, операционных систем или персональных компьютеров. Кроме того, из их слов следовало, что наши действия на пути отказа от стратегии интеграции почти провалились, что нам надо очень много работать, прежде чем у IBM появится новое ценностное предложение, но они ждут его: подлинного решения проблем, использования сложных технологий для решения задач, стоящих перед бизнесом, и интеграции.

Поэтому сохранение IBM как единого целого было моим первым стратегическим решением и, думаю, самым важным из тех, что я когда-либо принимал – не только в IBM, но и за всю свою карьеру. Тогда я не знал точно, как мы будем использовать потенциал этой единой компании, но я знал, что, если IBM удастся стать ведущим интегратором технологий, мы сможем предложить исключительную ценность.

В результате мы распрощались с инвестиционными банкирами, которые занимались первоначальным публичным предложением акций различных подразделений компании. Мы отказались от услуг бухгалтеров, которые готовили официальную финансовую отчетность, необходимую для продажи отдельных частей. Мы уволили советников по названиям, которые решили, что отделение принтеров должно называться «Pennant» (вымпел), а складское хозяйство – «AdStar».

Мы перестали работать над формированием самостоятельных бизнес-процессов и систем для каждого подразделения, на которые уходила уйма энергии и средств. Это позволило, в частности, в разгар финансового хаоса нанять более семидесяти различных рекламных агентств только в США (об этом позднее). Сотрудники отдела по работе с персоналом волей-неволей меняли планы пенсионного обеспечения, медицинского страхования и т.п. так, что переход сотрудника из одной бизнес-единицы IBM в другую стал напоминать переезд в другую страну – с другим языком, валютой и обычаями.

Я начал говорить клиентам и персоналу, что IBM останется единой компанией. Реакция нашей команды руководителей была неоднозначной: те, кто видел в этом спасение, испытывали радость, а те, для кого дробление было подобием персональной шлюпки, спущенной с борта идущего ко дну «Титаника», – горькое разочаровние.

Вторым важным решением в то лето стала реструктуризация экономической базы IBM. Рискуя прозвучать чересчур менторски, скажу, что коммерческое предприятие – это довольно просто. Вам нужен доход, который возникает в результате продажи товара по приемлемым ценам. Вы должны получать хорошую валовую прибыль от продаж. И вы должны управлять своими расходами, которые являются вложением средств в продажи, исследования и разработки, здания и оборудование, поддержание систем финансового учета, рекламу и т.д. Если доход, валовая прибыль и расходы правильно соотносятся, в результате прибыль будет расти, а поток наличности будет положительным.

К сожалению, в случае с IBM это соотношение было совершенно неправильным. Доходы уменьшались, потому что компания зависела от мэйнфреймов, а объемы их продаж снижались. Валовая прибыль камнем летела вниз из-за снижения цен на мэйнфреймы. Единственное, что могло стабилизировать корабль, это сокращение расходов более быстрыми темпами, чем снижение валовой прибыли.

Расходы были важнейшей проблемой. После месяца тяжелой работы главный финансовый директор Джерри Йорк и его команда определили, что соотношение расходов и доходов в IBM (т.е. то, сколько затрачивается на получение одного доллара прибыли) совершенно не соответствовало показателям наших конкурентов. В среднем наши конкуренты расходовали 31 цент на 1 доллар прибыли, в то время как мы – 42 цента. Когда мы умножили разницу на совокупный доход компании, оказалось, что наши излишние затраты составляют 7 млрд. долл.!

Так как изменение ситуации с мэйнфреймами было долгосрочной задачей и нам пришлось снизить цены на них, а соответственно, и объемы валовой прибыли, единственным способом удержать компанию на плаву, по крайней мере в ближайшем будущем, было резкое сокращение расходов.

Поэтому мы приняли решение запустить широкомасштабную программу по сокращению расходов – в целом на 8,9 млрд. долл. К сожалению, это повлекло за собой, среди всего прочего, сокращение штата на 35 тыс. человек помимо тех 45 тысяч, которых в 1992 г. уволил Джон Акерс. Это означало дополнительные неприятности для всех, но выбора у нас не было – речь шла о выживании.

Первое урезание расходов было необходимо для выживания компании, но я знал, что его недостаточно для появления на свет эффективно работающей, успешной компании. Мы нуждались в фундаментальном изменении методов ведения бизнеса в IBM. Все наши бизнес-процессы были громоздкими и чрезвычайно дорогостоящими. Поэтому в 1993 г. мы инициировали то, что в конце концов стало одним из крупнейших проектов реорганизации (если не крупнейшим), которые когда-либо осуществлялись в мультинациональных корпорациях. Он должен был продлиться десятилетие и в конечном итоге изменить все процессы управления в IBM.

Реорганизация – сложное, скучное и болезненное занятие. Один из моих топ-менеджеров тогда сказал: «Реорганизация – это как если бы вы подожгли собственную голову и отрубили ее топором». Но IBM действительно нуждалась в полной реконструкции своих основных бизнес-процессов.

Во главе процесса встал Джерри Йорк. Выявив самые очевидные излишества, он уже сократил наши расходы в тот год на 2,8 млрд. долл. Однако задача в целом была масштабной и пугающей. Компания стала громоздкой и неэффективной. Избыточные системы громоздились одна на другой.

У нас функционировали системы учета запасов и бухгалтерского учета, системы контроля исполнения решений, системы распространения, которые в разной степени восходили к началу эпохи мэйнфреймов, а позднее перекраивались и приспосабливались к потребностям то одной, то другой из двадцати четырех независимых бизнес-единиц.

Сегодня в IBM лишь один главный директор по информационным технологиям. Раньше у нас насчитывалось 128 человек, в названиях должностей которых фигурировали слова «директор по информационным технологиям». Все они управляли локальными системами и финансировали создание доморощенных прикладных программ.

Результатом был бизнес, похожий на железнодорожную систему XIX в.: разные рельсы, разные колеи, разные технические требования для подвижного состава. Если у нас возникал финансовый вопрос, для решения которого требовалась совместная работа нескольких бизнес-единиц, мы не могли найти общий язык, просто потому, что существовало 266 систем ведения главной книги. Одно время наша система учета персонала была настолько негибкой, что для перехода в другое подразделение человека должны были уволить с прежнего места работы.

Мы отказались от последовательной реорганизации и охватили ею сразу всю компанию. Одновременно осуществлялось более шестидесяти крупных инициатив и несколько сот более мелких на уровне самостоятельных подразделений и отделов.

Львиная доля работ приходилась на одиннадцать направлений. Первые шесть назывались «основными инициативами», которые охватывали части бизнеса, связанные с внешним миром: разработку аппаратных и программных средств (позднее эти два подразделения были объединены для создания интегрированных продуктов), получение и исполнение заказов, интегрированную систему снабжения, управление взаимоотношениями с клиентами и сервис.

Несколько меньше внимания уделялось внутренним процессам, названным «обеспечивающими инициативами»: работе с персоналом, снабжению, финансам, недвижимости и, как ни странно, информационным технологиям.

Придя в IBM, я не принял слепо все как есть, а дал установку искать лучшие в мире внутренние ИТ-решения. Мы вкладывали в это 4 млрд. долл. в год, но базовой информации, необходимой для ведения бизнеса, у нас так и не было. Это, пожалуй, было для меня самым большим шоком. Системы были настолько старыми, что не могли взаимодействовать друг с другом. Мы располагали сотнями информационных центров и сетей, разбросанных по всему миру; многие из них бездействовали или использовались неэффективно.

К 1995 г. расходы на информационные технологии удалось снизить на 2 млрд. долл. Из 155 информационных центров мы оставили 16 и объединили 31 внутреннюю сеть связи в одну.

Недвижимость являлась самым крупным проектом. Отдел недвижимости и строительства в США настолько разросся, что мог стать отдельной компанией. В начале 1990-х гг. в нем работали 240 человек. У нас были десятки миллионов квадратных метров площади в замечательных офисных зданиях в центре города, которые были построены IBM в пору расцвета – в 1970-1980-х гг. В США не было ни одного крупного города, где бы не возвышалась башня IBM. To же самое касалось и зарубежных отделений. Однако к 1990-м гг. немало объектов собственности либо использовалось не полностью, либо сдавалось в аренду. В то же время мы снимали, в основном для демонстрации продукции, целый этаж офисного здания в центре Манхэттена за 1 млн. долл. в год.

Мы продали 8 тыс. акров незастроенной земли; продали первоклассную недвижимость, которая не была нам нужна, например самое высокое здание в Атланте. Мы прибегли к услугам внешних организаций и сократили количество штатных сотрудников до 42 человек. В районе нашей штаб-квартиры в округе Вестчестер, штат Нью-Йорк, мы объединили 21 помещение в пять.

В период с 1994 по 1998 г. общий объем экономии составил 9,5 млрд. долл. С начала реорганизации мы сэкономили более 14 млрд. долл. Время разработки аппаратных средств было сокращено в среднем с четырех лет до шестнадцати месяцев, а для некоторых продуктов сроки стали еще более сжатыми. Доля продукции, поставляемой на условии «точно вовремя», возросла с 30% в 1995 г. до 95% в 2001 г.; затраты на хранение запасов сократились на 80 млн. долл., списанные кредиты и другие активы – на 600 млн. долл., стоимость доставки – на 270 млн. долл.; мы сэкономили на материалах почти 15 млрд. долл.

Четвертая программа действий, которую мы запустили в то лето, предполагала продажу не приносящих дохода активов за наличные средства. Лишь горстка людей понимала, насколько близко IBM подошла в 1993 г. к тому, чтобы остаться без денежных средств. Не знаю, возможно, нам пришлось бы заявить о банкротстве… Безусловно, восстановить платежеспособность можно было, продав некоторые активы. Вопрос был в том, успеем ли мы это сделать до того, как попадем в ту ужасную воронку, в которую попадают компании, когда их наличность иссякает, а кредиторы больше не хотят их поддерживать.

В июле мы объявили, что сокращаем годовой дивиденд акционеров с 2,16 до 1 доллара. Осенью Джерри Йорк и его команда начали заниматься продажей активов, которые не были жизненно важными для компании. Мы продали большую часть самолетного парка, корпоративные штаб-квартиры в Нью-Йорке. У нас были крупные инвестиции в дорогие центры обучения, где ежегодно жили и питались десятки тысяч людей. В 1993 г. в часе езды от штаб-квартиры в Армонке располагались четыре подобных частных учреждения, одно из которых, ранее поместье семьи Гуггенхеймов на Золотом берегу Лонг-Айленда, использовалось практически исключительно службой IBM по работе с персоналом.

За предшествующее десятилетие IBM собрала огромную коллекцию картин, большая часть которой хранилась в ящиках, скрытая от любопытных взглядов. Некоторые картины время от времени появлялись в публичной галерее в здании IBM на 57-й улице в Манхэттене. У нас были куратор и сотрудники, которые присматривали за этой коллекцией. В 1995 г. большая ее часть была продана на аукционе Сотби за 31 млн. долл. К сожалению, многие деятели искусства осудили эту продажу. Они почему-то считали, что для IBM лучше вышвырнуть часть сотрудников на улицу, но сохранить картины, иногда выставляемые на публичное обозрение в галерее в Нью-Йорке.

Крупнейшей сделкой, совершенной в первый год, стала продажа Federal System Company, принадлежавшей IBM и осуществлявшей крупные проекты, в первую очередь для правительства США. Мы воспользовались тем, что американская оборонная промышленность в то время быстро интегрировалась и имелись покупатели, готовые заплатить большие деньги за увеличение своего присутствия на рынке. У этого подразделения была богатая история крупных технологических прорывов и участия в различных национальных оборонных и космических программах. Однако оно почти не приносило доходов. Компания Loral Corporation приобрела это отделение в январе 1994 г. за 1,5 млрд. долл.

Программа продажи активов продолжалась много лет. Хотя острота проблемы с денежными средствами снизилась в конце 1995 – начале 1996 г., мы не прекратили ее, но уже по другой причине – фокусирования (я вернусь к этому вопросу позднее).

У меня богатый опыт вытаскивания компаний из тяжелых ситуаций, и я давно усвоил простое правило: жесткие и болезненные меры нужно осуществлять быстро, причем так, чтобы всем было ясно, что именно вы делаете и почему. Оттягивая решение, скрывая проблему или решая ее частично в ожидании прилива, который поднимет ваш корабль, вы лишь усложняете ситуацию. Я уверен, надо быстро решать имеющиеся проблемы и двигаться дальше.

В будущем IBM было заинтересовано так много лиц, что единственным способом проинформировать их всех о наших решениях, в том числе о сокращении расходов и числа рабочих мест, была пресс-конференция.

Мы организовали ее утром 27 июля в большом зале для совещаний отеля в центре Манхэттена. В тот год внимание прессы неизменно привлекали две темы – занятость и IBM. Поэтому, когда IBM вынесла на обсуждение вопрос занятости, аншлаг был гарантирован, присутствовали все телекомпании и крупные издания.

Это был мой первый выход в свет – мое первое публичное обсуждение того, что я увидел, и того, что я собирался делать в IBM. Я много работал над тем, что я скажу, но, учитывая устоявшийся церемониальный образ IBM, я решил говорить без записей и даже без трибуны. Никаких подставок. Ничего, на что можно было бы опереться. Только я и мои слова.

На пресс-конференции я сказал то, что впоследствии цитировали чаще, чем какое-либо другое из моих высказываний:

«Сейчас я бы хотел объяснить, какое отношение все эти заявления имеют к вашему будущему. Было много домыслов насчет того, когда я оглашу свое видение IBM. Так вот, я говорю всем вам, что сейчас IBM меньше всего нуждается в видении».

Я почти слышал, как моргали журналисты.

Я продолжил: «Сейчас IBM нуждается в очень решительных, ориентированных на рынок, высокоэффективных стратегиях для каждого из своих направлений – стратегиях, которые положительно отразятся на рынке и акционерной стоимости. Именно над этим мы и работали.

Итак, первоочередной задачей является возвращение прибыльности компании. То есть если вам нужно видение компании, то на первом месте в нем должны стоять получение прибыли и правильная экономическая политика.

Поэтому мы занимаемся возвращением прибыльности компании, и именно на это нацелены сегодняшние действия».

«Вторая задача компании, – сказал я, – состоит в том, чтобы одержать победу в сражении за потребителя. Здесь будет делаться масса вещей, но они не имеют отношения к видению – это люди, которые выполняют свою работу, чтобы служить потребителям».

Я продолжил: «В-третьих, на рынке мы переходим к более агрессивным действиям в секторе клиент/сервер. В настоящий момент мы предлагаем больше решений клиент/сервер, чем кто-либо в мире, но до сих пор у нас была репутация "компании мэйнфреймов". Мы намерены еще интенсивнее развивать это направление.

В-четвертых, мы не собираемся отказываться от своей позиции по существу единственного в отрасли поставщика полного комплекса услуг, но наши клиенты говорят, что им нужна компания – поставщик комплексных решений. Мы будем работать над этим и накапливать знания для этого.

И последнее. Мы переходим к тому, что я называю "чувствительность к клиенту", – повышению внимания к клиентам, сокращению производственного цикла, ускорению доставки и повышению качества обслуживания».

Реакция на сокращение расходов была по большей части положительной. «Это самая реалистичная программа реструктуризации, которая когда-либо была у IBM», – так высказался аналитик Дэвид By в The Wall Street Journal.

Майкл Хаммер, один из авторов книги Reengineering the Corporation, заявил The New York Times: «Герстнер решил, что "быстрее" звучит лучше, чем "совершеннее", – это приговор старой IBM. Это самое важное преобразование, которое могло быть инициировано сверху».

Слова же о видении дали чудесный повод пригвоздить меня к столбу.

Вездесущий Чарльз Фергюсон, один из авторов книги Computer Wars, в интервью The New York Times сказал: «Герстнер может преуспеть в сокращении расходов и все же не удержать IBM от краха в ближайшие пять лет. Намного важнее определиться со стратегиями, которых следует придерживаться, и отыскать ту нишу, где IBM сможет получать прибыль в будущем»,

Barron's высказался резко: «Джордж Буш, возможно, и назвал бы это видением. Все остальные восприняли утверждение председателя IBM Лу В. Герстнера о том, что IBM меньше всего нуждается в видении, как "отсутствие видения". А ведь еще на прошлой неделе он говорил журналистам, что больше всего компании нужны "ориентированные на рынок… стратегии для каждого направления бизнеса". Потрясающий "наборчик".

На самом деле новый шеф IBM все же нашел средство оздоровления больного компьютерного колосса, хотя и довольно прозаичное. Имя ему – корпоративная анорексия».

The Economist вопрошал: «Разве сокращение расходов может быть стратегией выживания?»

The Economist называл мое намерение сохранить IBM как единую компанию «недальновидным». В журнале отмечалось: «По мере того, как персональные компьютеры дешевеют, становятся более мощными и легче объединяются в сети, число клиентов, готовых покупать все только у IBM, сокращается. На самом деле отдельные направления бизнеса IBM были бы гораздо более конкурентоспособными, если бы их не сдерживали колоссальные накладные расходы "Голубого гиганта" и движение в одном русле с другими подразделениями. Похоже, нужно еще несколько убыточных кварталов, чтобы господин Герстнер убедился в необходимости дробления IBM. Акционеры, чей капитал сократился до самого низкого за восемнадцать лет уровня, а дивиденды снизились вдвое во второй раз за этот год, наверное, не стали бы возражать против превращения их дровосека в провидца».

Трудно сказать, удивила ли меня подобная реакция… Думаю, да. Но раздражение она у меня точно вызвала, и на то были причины.

Многие журналисты опустили слова «в данный момент», и получилось, что я говорю, будто «IBM меньше всего нуждается в видении». Это был неточный пересказ, и он полностью исказил мою идею.

Я сказал, что видение нам не нужно лишь в данный момент, потому что за три месяца работы в IBM мне удалось найти целые залежи заявлений о видении. Мы ни разу не ошиблись в предсказании крупных технологических тенденций в отрасли. По сути, мы все еще создавали большую часть технологий, которые вызывали эти изменения.

Однако было ясно, что IBM парализована, не способна действовать в соответствии с какими-либо прогнозами, и у этой проблемы не было однозначного решения. Организация, в которой было так много умных и проницательных людей, привыкла к выработанным внутри четким рецептам успеха; чем изощреннее и сложнее был рецепт, тем больше он всем нравился.

Но это больше не работало. Что нужно было делать в реальности, так это выходить на рынок и действовать там. Наша продукция не была плохой; наши сотрудники были хорошими специалистами; у наших клиентов были с нами многолетние отношения. Мы просто не выполняли свою работу. Я часто говорил в те дни сотрудникам IBM: «Если вам не нравятся неприятности, единственный выход – переложить их на конкурентов. Именно они заняли вашу долю рынка. Именно они снизили стоимость вашего бизнеса. Именно они мешают послать ваших детей и внуков в колледж. Выход – переложить эти неприятности на них и вернуть IBM в мир успеха».

Для оздоровления IBM нужны были действия. Нужно было прекратить выискивать виновных, перестать возиться с внутренними структурами и системами. Мне не нужны были оправдания. Мне не нужны были долгосрочные проекты, которые вселяли бы в людей надежду на чудесное превращение в туманном будущем. Мне, т.е. IBM, нужно было предельно острое ощущение срочности.

Эксперты, кроме того, пропустили, что мы все же приняли некоторые фундаментальные стратегические решения, которые были предвестниками видения. Я не говорил об этом на встрече в июле, по крайней мере напрямую, потому что не хотел показывать конкурентам, куда мы нацеливаемся. Ключевые стратегические решения, которые мы уже приняли до того знаменательного дня, были чрезвычайно важными для изменения положения IBM. Вот они:

• Сохранить компанию единой и не дробить ее на части.

• Возобновить финансирование мэйнфреймов.

• Продолжать заниматься технологией полупроводников.

• Защитить основной бюджет научных исследований и разработок.

• Исходить во всех наших действиях из интересов потребителя и превратить IBM в компанию, ориентированную на требования рынка, а не на производственные процессы.

Вы можете сказать, что многие из этих решений отражают возвращение к IBM времен Уотсона. Однако заявление в 1993 г. о стратегии, основанной на прошлом опыте, подняло бы нас на смех во всем мире. Если в июле 1993 г. IBM не нужно было видение, то точно так же ей не нужно было и заявление, что в компании все, в принципе, нормально и мы не изменим позицию, но будем больше работать. Это лишило бы нас и клиентов, и персонала, и акционеров.

Итак, в первые месяцы моей работы в IBM невероятно сложно было воздержаться от рефлекторных реакций, которые могли уничтожить компанию, и сосредоточиться на ежедневной работе и стабилизации, а тем временем искать такие стратегии роста, которые основывались бы на нашем уникальном положении в отрасли. Мы нашли их только год спустя.

Глава 7

Создание команды лидеров

К концу 1993 г. я обратил все свое внимание на команду сотрудников IBM, на команду моих топ-менеджеров и наш совет директоров.

Если спросить меня сегодня, чем я больше всего горжусь из сделанного мною за первые годы в IBM, я отвечу: тем, что, когда я уйду в отставку, моим преемником будет человек, давно работавший в IBM, как и главы всех крупных подразделений компании.

Думаю, было бы наивно и даже опасно думать, что группа чужаков, приведенная в такую сложную компанию, как IBM, чудесным образом справилась бы с управлением лучше, чем люди, работающие здесь с самого начала. Мне доводилось приходить в другие компании, и, основываясь на собственном опыте, скажу, что это возможно в сравнительно небольшой организации, в относительно простой отрасли, при благоприятных условиях. IBM – совсем другой случай. Это слишком большая и чересчур сложная структура. Что еще важнее, в компании было много талантливых людей с уникальным опытом работы. Если бы я не дал шанса игрокам местной команды, они бы просто ушли и нашли приложение своему таланту и знаниям в другом месте. Поэтому мне нужно было найти тех, кто готов попробовать работать по-другому.

Перед нами стояло очень много серьезных задач, поэтому идентификация тех, кому можно было доверять, имела критическое значение. Поиск нужных людей – сложное дело. Здесь требуется индивидуальный подход и кропотливая работа. Я читал представляемые мне отчеты. Я наблюдал, как руководители работают с клиентами. Я сидел с ними на совещаниях и оценивал ясность их мышления, старался понять, способны ли они отстаивать свои убеждения или будут отказываться от них, стоит мне нахмурить брови. Мне нужно было знать, способны ли они откровенно обсуждать со мной деловые проблемы.

Когда я в первый месяц расформировал комитет по управлению корпорацией, это серьезно изменило управленческую культуру IBM. Однако для управления компанией мне все-таки нужен был комитет топ-менеджеров, поэтому в сентябре я создал корпоративный исполнительный комитет, который сразу же получил название СЕС. В нем было одиннадцать человек, включая меня.

Помня о старом комитете по управлению корпорацией, я сразу же заявил, чего не будет делать СЕС: он не будет заниматься делегированными проблемами; не будет рассматривать презентации и принимать решения за бизнес-единицы. Он будет заниматься исключительно вопросами общей политики, которые касаются всех.

Очень скоро СЕС занял в корпоративной культуре место комитета по управлению. Я никогда не думал, что кресло в комитете представляет какую-то ценность для преуспевающего сотрудника. Однако иногда приходится работать в рамках существующей системы. Что ж, если все таланты IBM начнут больше работать, чтобы добиться места в СЕС, в существующих условиях меня это устроит.

Одновременно я создал глобальный совет по управлению (WMC), чтобы улучшить взаимодействие наших отделений. WMC состоял из 35 человек и должен был собираться четыре-пять раз в год на двухдневные совещания для обсуждения результатов деятельности производственных подразделений и общекорпоративных инициатив. Однако, на мой взгляд, его основной задачей было сформировать команду руководителей, работающих как единая группа с общими целями, а не действующих наподобие Организации объединенных наций. Эти совещания давали нашим топ-менеджерам возможность встретиться друг с другом и сказать: «У меня есть замечательная идея, но мне нужна твоя помощь».

Одно из самых революционных, но не заметных со стороны изменений первых дней касалось совета директоров. Когда я приступил к работе, он состоял из восемнадцати членов, включая четырех сотрудников компании: Джона Акерса, Джека Кюлера, Джона Опеля (генерального директора IBM до Акерса) и Пола Риззо. Я считал, что совет был слишком громоздким и перенасыщенным инсайдерами, особенно в свете преобладания нынешних и бывших сотрудников во всесильном исполнительном комитете.

Конечно, поиск генерального директора, публичная порка компании в прессе и резкая критика на годовом собрании произвели тяжелое впечатление на многих членов совета. Я приватно переговорил с некоторыми из них, в частности с Джимом Берком и Томом Мерфи, по поводу корпоративного управления.

С моей подачи комитет директоров решил объявить о сокращении численности совета с тем, чтобы повысить его эффективность. Одновременно в совет вводились новые лица, которые должны были обеспечить разнообразие взглядов. После объявления все сразу поняли, что следует ожидать большого количества отставок.

Думаю, у большинства директоров было неоднозначное отношение к своему пребыванию в совете, некоторые из них с радостью воспользовались возможностью уйти красиво. Берк и Мерфи мастерски озвучили идею отставки директоров в полном составе и создания комиссии по выработке оптимальной структуры будущего совета.

В результате пятеро директоров ушли в 1993 г., еще четверо – в 1994 г. Мерфи и Берк покинули совет на год раньше установленного правилами IBM срока. Этим они показывали остальным, что настало время уступить место новым людям. Некоторые уходили охотно, для других же этот процесс оказался неприятным и сложным. Тем не менее мы это сделали. К всеобщему удивлению, пресса молчала.

К концу 1994 г. в совет входили двенадцать человек. Я был единственным представителем компании. Из восемнадцати членов прежнего совета остались только восемь.

Начиная с 1993 г. мы вводили в совет новых людей, первым из которых стал Чак Найт, председатель и генеральный директор компании Emerson Electric Co. Я знал Чака по работе в совете директоров Caterpillar. Он был решительным и требовательным к себе как к генеральному директору, и мы с коллегами по совету восхищались этим. Его уважали как одного из первых генеральных директоров Америки, и выбор его кандидатуры был важным шагом в перестройке совета директоров.

В 1994 г. мы ввели в состав совета Чака Веста, президента компании VIT, и Алекса Тортмана, председателя и генерального директора Ford Motor Company. Кати Блэк, президент и генеральный директор Newspaper Association of America, и Лу Ното, председатель и генеральный директор Mobil Corporation, присоединились к нам в 1995 г. За ними в 1996 г. последовал Юрген Дорманн, председатель Hoechst AG, Минору Макихара, президент Mitsubishi Corporation и один из крупнейших бизнес-руководителей Японии, присоединился к нам в 1997 г.; Кен Ченолт, президент и главный операционный директор (в прошлом председатель совета директоров и генеральный директор) American Express, – в 1998 г., а Сидни Тарел, председатель совета директоров и генеральный директор Eli Lilly and Company, – в 2001 г.

Этот совет директоров во многом способствовал нашему успеху. Сильный, заинтересованный, эффективный, он проводил в жизнь корпоративное управление, которое отвечало самым строгим стандартам. В 1994 г. Калифорнийская система пенсионного обеспечения государственных служащих (CalPERS), управляющая одним из крупнейших в мире государственных пенсионных фондов, назвала совет директоров IBM одним из лучших. С тех пор нас стали признавать и другие организации.

Одновременно с перестройкой совета директоров и системы высшего менеджмента было важно установить четкую и постоянную связь с персоналом IBM. Непременным условием любой успешной трансформации компании является признание наличия кризиса сотрудниками. Если они не верят в существование кризиса, они не пойдут на жертвы, необходимые для осуществления перемен. Никому не нравятся перемены. Независимо от того, руководитель вы высшего звена или младший сотрудник, изменения для всех несут неуверенность и, возможно, неприятности.

Оправданием этому может быть только кризис, и задача генерального директора состоит в том, чтобы довести до всех информацию о нем, его масштабах, степени и последствиях. Не менее важно, чтобы генеральный директор мог показать, как выйти из этого кризиса, – сформулировать новые стратегии, охарактеризовать новые модели компании, новую культуру.

Все это требует от генерального директора огромной самоотдачи, он должен говорить, говорить и еще раз говорить. Я считаю, что никакие изменения в организации не происходят без выступлений генерального директора перед сотрудниками и разговора на простом, понятном, убедительном языке, который вселяет в персонал компании уверенность и готовность к действию.

В IBM мне для этого приходилось иногда отнимать микрофон у глав бизнес-единиц, которые очень часто хотели контролировать связь с «их подчиненными» – устанавливать свои приоритеты, свое мнение и свою личную марку. Подобные действия иногда уместны, но не в такой компании, как IBM начала 1990-х гг. Перед лицом кризиса оказались все без исключения. Нам нужно было, наконец, посмотреть на себя как на единую компанию, ведомую одной, всем понятной идеей. Единственным человеком, который мог рассказать об этом, был генеральный директор, то есть я.

В первые дни эти беседы были чрезвычайно важны для меня. Моя идея была довольно проста. Я встречался с сотрудниками IBM по всему миру, смотрел им в глаза и говорил: «Очевидно, то, что мы делали, больше не работает. За три года мы потеряли 16 млрд. долл. С 1985 г. более 175 тысяч служащих лишились работы. Пресса и конкуренты называют нас динозавром. Наши клиенты недовольны и сердиты. Мы не растем так, как наши конкуренты. Разве вы не согласны, что что-то не так и мы должны попробовать что-то другое?»

Я открыл для себя возможности внутренней системы связи IBM и начал рассылать сотрудникам письма, начинающиеся словами «Уважаемые коллеги». Они были очень важной частью моей системы управления в IBM. Первое письмо я разослал через шесть дней после прихода на работу.

6 апреля 1993 г.

Офис председателя совета директоров

Меморандум: Всем сотрудникам IBM

Тема: Наша компания

Вскоре после прихода в IBM я обнаружил, что почтовая система PROFS – важное средство коммуникации внутри компании. Спасибо всем, кто присылал мне поздравления, наилучшие пожелания, предложения и советы.

Уверен, вы понимаете, что я не могу ответить на все письма. Но я бы хотел использовать эту первую возможность, чтобы прокомментировать некоторые часто затрагиваемые в ваших сообщениях серьезные темы.

Меня тронули ваша преданность IBM и ваше большое желание восстановить (как можно быстрее) лидерство компании на рынке. Это относится как к тем, кто ушел из компании, так и к оставшимся в ней. Все это подтверждает то, что наша сила – в наших людях и в их стремлении к успеху.

Некоторых, несомненно, обидело словечко «лишний», которое после стольких лет самоотверженной работы было наклеено на вас здесь и в публикациях прессы.

Я хорошо понимаю, что пришел в тяжелое время масштабных сокращений. Я знаю, это неприятно для всех, но все мы знаем, что это необходимо. Я только могу заверить вас, что сделаю все от меня зависящее, чтобы пройти этот неприятный для нас период как можно быстрее, чтобы мы могли смело взглянуть в будущее и строить наш бизнес.

Я хочу, чтобы все вы знали: я не считаю тех, кто уходит из IBM, менее значимыми, менее квалифицированными или внесшими меньший вклад, чем другие. Напротив, ВСЕ мы испытываем к этим людям огромную благодарность и признательность за их вклад в IBM.

И, последнее, вы писали мне, что восстановление морального духа важно для любых бизнес-планов, которые мы разрабатываем. Я полностью с вами согласен. В течение ближайших месяцев я собираюсь посетить как можно больше наших заводов и офисов. И везде я буду встречаться с вами, чтобы поговорить о том, как нам укрепить компанию.

Лу Герстнер

Реакция сотрудников IBM была положительной и стала для меня источником энергии в те тяжелые первые дни. В одном письме говорилось: «Слезы радости выступили у меня на глазах». В другом письме мне просто написали: «Спасибо, спасибо, спасибо! Рассудок вернулся к IBM».

Надо сказать, что сотрудники IBM никогда не боялись высказываться, если были не согласны с чем-то. Я получал также откровенные, прямолинейные и резкие послания… Скажу только, в молодости я ни за что бы не написал такого своему начальнику и, тем более, генеральному директору. Один сотрудник писал:

«ДАЙТЕ ОТДОХНУТЬ УШАМ. Занимайтесь чем-нибудь реальным. Сокращайте цикл исполнения заказа. Выводите на рынок новую продукцию. Ищите новые рынки. Прислушивайтесь к тем, кто не является нашим постоянным клиентом, но мог бы стать им, если бы у нас было то, что ему нужно.

Но прекратите эти разговоры в пользу бедных. Просто делайте то, что позволит Вам не выбрасывать на свалку все больше и больше людей каждые полгода».

В другом письме мой приход приветствовали так:

«Добро пожаловать, и не беспокойтесь, что Вы многого не знаете о микропроцессорах. Достаточно того, что Вы не путаете их с шоколадными плитками».

Один служащий, хотя его работодатель тонул, к радости наших конкурентов, нашел время и желание прокомментировать мой визит на один из заводов IBM: