Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза Николаенко Александра

Глава 15

Сон Антона Павловича

Женщина есть тварь хилая и ненадежная.

Блаженный Августин

Антон Павлович подлизал корочкой бородинского масляный жирок с тарелки, потюкал губы салфеткой и ласково зевнул жене.

Людмила Анатольевна готовила вкусно. «Обезжиренные среды» летели за «обезжиренными средами» почти незаметно, и если не считать дней недели до их приближения и не думать о том, что «обезжиренные среды» неумолимо наступают за вторниками, то в четверг можно было бы и вовсе позабыть о них.

Но Антон Павлович не мог позабыть «обезжиренных сред». Уже вечером пятницы Антон Павлович заметно скисал, хмуро поглядывая на календарь, повешенный на двери туалетной комнаты, и принимался ждать четверга.

Остальные дни недели делались ему не в радость. В ожидании «обезжиренных сред» шипящая рыжей корочкой котлета по-киевски с топленой сливочной лужицей внутри начинала казаться ему последней. Сквозь гору дымящихся золотых брусочков жареной картошки Антон Павлович видел пустое чугунное сковородное дно.

Цыпленок табака снился Антону Павловичу в кошмарах. В этих кошмарах цыпленок то являлся Антону Павловичу живым, лимонно-желтого цвета, и тогда Антон Павлович всю ночь гонялся за ним по солнечной салатовой лужайке, пытаясь его посолить и поперчить. Но бывало, что и сам лимонно-желтый цыпленок гонялся за Антоном Павловичем, пытаясь посолить и поперчить его.

В другой раз Антон Павлович видел себя стоящим с окровавленным топором над обезглавленным трупом цыпленка, а то и цыпленка, стоящего с окровавленным топором над собой.

Но Антон Павлович любил цыпленка табака больше прочей еды на свете, и потому, с аппетитом подлизав корочкой бородинского жирок с тарелки, ласково зевнул жене.

Был вечер четверга. «Обезжиренные среды» казались Антону Павловичу далекими, как незабудке февральские вьюги.

За Анной Аркадьевной Заблудшей дверь была надежно заперта на четыре поворота и перекрыта цепочкой.

И даже твердая, как древесная кора, коврижка старшей Заблудшей, проникшая на кухню Райских, как лошадь данайцев на территорию Трои, была прикрыта вафельным полотенцем и отставлена за сервант.

Вкусно покушав, Антон Павлович отправился к себе в кабинет передохнуть после ужина. Прилег, подоткнул плед, сомкнул глаза…

И увидел нечто неприятное.

Увидев нечто неприятное, Антон Павлович тотчас распахнул глаза, полежал так с минуту, затем нахмурился и, накинув на плечи плед, прошлепал к доске.

Возле доски он почему-то обернулся, вглядываясь в кабинетные сумерки, точно кто-то мог за ним подглядывать. Но Марсельеза Люпен спала, свернувшись ужом на тумбочке, а больше подглядывать за Антоном Павловичем было, кажется, некому…

И все же из осторожности Антон Павлович пододвинул к двери тумбочку, занавесил шторой догоравший закат и быстро, точно кот муху, съел Вениамина Александровича.

С6-Ь5

Съев друга детства, Антон Павлович отодвинул нижний ящик письменного стола, положил туда Карпова и запер его на ключ.

В ночь с четверга на пятницу, в сорочины душегубства жены, главному редактору информационно-публикационного периодического издания «Центральная славь» Вениамину Александровичу Карпову снился волшебный сон.

Вениамин Александрович приснился себе сидящим во главе длинного редакционного стола, накрытого по случаю неизвестного торжества праздничной скатертью. Он был одет в пурпурный неподшитый хитон, застегнутый на плечах рубиновыми фибулами. На ногах были легкие кожаные сандалии, голову венчал золотой венок в форме переплетенных лавровых листьев.

По правую руку главреда щурил масляными глазами отдел бухгалтерии, лизинга, креативинга, маркетинга и прочей значительной канцелярии.

По левую руку хлопал ушами литературный отдел.

На коленях главреда сидела, болтая ножками, Маша Кукушкина.

Перед Вениамином Александровичем, сколько мог он вытянуть из застежек толстую шею, стояли разнообразные яства. В центре драгоценной всякому глазу питательной диспозиции дрожал в заливном на длинном блюде куршевельский осетр, чем-то неуловимо напоминавший Антона Павловича. От главрыбы кругами расходились прочие блюда.

Прикрытые плющом юные узкобедрые виночерпии разносили гостям тягучие терпкие вина. Легконогие синеглазые гетеры в прозрачных паллулах, все как одна Маши Кукушкины, порхали по кабинету и ласкались к гостям. Играли на лютнях еще какие-то златовласые Маши.

И томно, терпко, удушливо пахло в кабинете черемухой, и белокрылые лилии венчали головки златовласых рабынь.

Но вдруг очень зачесалось в голове у Вениамина Александровича под лаврами, и он попросил Машу взглянуть, что там.

И, вскочив, секретарша приподнялась на цыпочки позади Карпова, посмотрела и, посмотрев, с ужасом прошептала ему на ушко, что у него там рога. И заплясала, и захихикала, и смешалась с прочими Машами, и все они танцевали, прятались под столами, щекотали за пятки и шептали всем прочим редакционным сотрудникам, что у Вениамина Александровича на голове откуда-то взялись рога.

И точно, были рога, и во сне Карпов ощупывал их с отвращением, и даже думал спилить пробившиеся ни с того ни с сего шишкообразные наросты пилочкой для ногтей, но прежде решил поймать секретаршу Кукушкину и допросить ее, не замечала ли она этих рогов на нем прежде, например, вчера вечером, позавчера или сегодня с утра.

И Карпов забегал по кабинету, пытаясь поймать хитрую шуструю Машу, но все ему попадались Маши не те, хотя и похожие, а сама она ускользала…

Наконец Вениамин Александрович устал от бесполезной трудной погони, стал задыхаться и схватился за стул.

Из-за стула вынырнула, ухмыляясь, узкая голова Кобупыркиной-Чудосеевой, сказала «Ам!», дохнув селедкой и луком, и захихикала. Губы Кобупыркиной были малиново-красны, толсты, и перемазаны кетчупом.

Редкие ресницы Вениамина Александровича затрепетали, под веками заходили глазные яблоки. В горле Карпова что-то забулькало, и меценат проснулся.

Проснувшись, Карпов первым делом в панике ощупал голову.

Никаких рогов на ней, конечно, не было. Вениамин облегченно перевел дух, повернулся полюбоваться на Машу, но из подушки, выпучив глаза, посмотрела на него строго голова покойницы Маргариты. Вениамин Александрович икнул, распахнул рот, чтобы закричать, но не успел и умер.

Людоед лежал в темноте и вспоминал свои детские годы.

Детские годы Антона Павловича давно прошли, но не проходили обиды.

По квартире Райских ползала полуночная тьма. И зеленый, таинственный свет торшера, не погашенного Антоном Павловичем, не рассеивал ее, а скорее сгущал по углам, беззвучно сплетая на потолке и за книжными полками свои враждебные паутины.

Сквозь сон Антону Павловичу послышался вдруг какой-то неуверенный, неприятный, деревянный стук, и Антон Павлович приподнялся на локте, прислушиваясь.

«Тук-тук-тук… тук-тук-тук» – и в самом деле робко доносилось из нижнего письменного ящика.

«Чертовщина какая-то… Не может быть!» – покрываясь от этого стука спинными мурашками, подумал людоед.

«Тук-тук-тук… Тук. Тук-тук-тук. Топ-топ-топ. Тук-тук-топ-тук-топ-тук-тук-тук!» – совершенно отчетливо донеслось до людоеда в ответ, точно там, внутри ящика, бегал крошечный лилипутик. Бегал и стучал.

Леденящим душу был этот перестук-перетоп, доносившийся из нижнего ящика, где Антон Павлович запер на ключ съеденного Вениамин Александровича.

Антон Павлович сел в кровати. Несмотря на духоту майской ночи, Антон Павлович зябко дрожал и кутался в плед. Проснулась потревоженная Антоном Павловичем Мерсью. Круглые глаза собачки по-волчьи блеснули, губы вытянулись трубочкой, и Марсельеза тоненько, пронзительно заскулила.

«Ууууууууу… Тук-тук-тук… Топ-топ-топ… Ууууу-ууууууу…» – заскулило и у Антона Павловича там, где должно было быть у него сердце.

Антон Павлович шикнул. Вой оборвался. Но не оборвался стук. Напротив, он с каждой секундой делался все отчетливей, оглушительней и настойчивей.

«Если он будет продолжать стучать, то разбудит Людмилу»! – сообразил Антон Павлович, со страхом оглядываясь на запертую тумбочкой дверь.

«Тук-тук-тук!» – стучало из письменного стола.

«Она придет, поймет, что стучат у меня из ящика… откроет… и… Ах!»

Антону Павловичу сделалось так жутко, что цыплята с занесенными над его головой топорами показались ему новогодними открытками.

«Она все узнает. Все поймет… И тогда… и… Ах!.. Ее тоже придется съесть как свидетеля!» – ужаснулся Антон Павлович.

Сообразив все это, Антон Павлович живо бросился к ящику. Ему вовсе не хотелось есть жену.

Жена вкусно кормила его, была ему тылом, и даже несмотря на «обезжиренные среды», Антон Павлович чувствовал к Людмиле Анатольевне нечто… Нечто похожее на привязанную признательность.

Следовало немедленно опередить Людмилу Анатольевну и избавиться окончательно, раз и навсегда, от ненавистного Карпа.

Антон Павлович присел на корточки перед ящиком и медленно, очень медленно повернул ключ. Сперва приоткрыв ящик щелочкой, чтобы хитрый лилипут не выпрыгнул внезапно, не сбежал куда-нибудь или не набросился, Антон Павлович прислушался.

Стук и топот прекратились. Вероятно, коварный Карп спрятался в заднем углу ящика.

«Сейчас как тяпнет меня за палец!» – думал Антон Павлович, но отступать ему было некуда. Приходилось крепиться.

Антон Павлович потянул ящик к себе еще. И еще.

И еще…

В ящике никого не было. Ящик был совершенно пуст.

«Не может быть! – в отчаянии подумал Антон Павлович. – Даже если никто не стучал и мне все это только показалось… То тогда тут должен лежать белый слон!»

Антон Павлович отлично помнил, как, съев слона, он запирал его в ящик.

Но и слона не было в ящике. Не было в ящике и рукописи младшего корректора «Слави» Виктора Петровича Рюмочки.

Все, что было в нижнем ящике письменного стола Антона Павловича, – была одна пустота.

Антон Павлович пошарил в пустоте руками, хотел выдвинуть ящик целиком, чтобы посмотреть, не завалилась ли фигурка за спинку, но ящик застрял в разводящих и никак не хотел выниматься.

Антон Павлович нащупал на столе рукой карманный фонарик и, светя, полез в ящик головой.

Еще раньше, чем ящик с Антоном Павловичем стремительно поехал по рельсам и захлопнулся, Антон Павлович понял, что именно это сейчас и произойдет.

«Хорошо, что я захватил с собой фонарик!» – прежде чем снаружи трижды повернулся ключ, успел подумать Антон Павлович.

В полдень Антон Павлович проснулся от неприятного, навязчивого деревянного стука. Немного полежав, глядя в потолок, Антон Павлович встал, открыл ящик, достал из него фонарик и пошел умываться.

По коридору из кухни легкий сквозняк тянул аппетитный запах творожной запеканки с изюмом.

Глава 16

Вещая Феклиста

«…На девятый день внезапной кончины Вениамина Александровича, – с удовольствием стучал по клавишам Антон Павлович, – Никанор Иванович Сашик и его продолжающий подавать надежды приятель Виктор Петрович Рюмочка сидели на скамейке одного из московских бульваров неподалеку от дома № 13-бис, поминая главреда, и вдруг сам Вениамин Александрович появился, как ни в чем не бывало, со стороны перехода и направился к сидящим…»

Антон Павлович на мгновение отвлекся и, опустив руку в карман халата, проверил найденного под столом Карпа. Удостоверившись, что Вениамин по-прежнему в его руках, он продолжил:

«…Карпов был одет так, как его проводили.

При галстуке с английской булавкой, в дорогом белом костюме, чуть помятом в плечах и лацканах.

Главред выглядел посвежевшим и хорошо отдохнувшим, точно только вернулся с курорта. На щеках играл здоровый румянец. Безвременно ушедший меценат был бодр, полон сил, свежевыбрит, шел уверенным шагом и даже насвистывал.

Первым увидел поминаемого Виктор Петрович Рюмочка, сидевший к пешеходному переходу лицом. Увидав приближавшегося, Виктор Петрович сделал большие глаза, икнул, хотел перекреститься или протереть глаза, как это делают все люди при таких неприятных обстоятельствах, но только молча налил недрогнувшей рукой в недрогнувший пластиковый стаканчик и, громко булькнув горлом, помянул приближавшегося еще раз.

Никанор, сидевший к приближавшемуся спиной, так что никак не мог видеть его, тоже помянул издателя.

Тем временем Вениамин Александрович все приближался и приближался…

Наконец, окончательно приблизившись, главред, показав Виктор Петровичу указательным пальцем „тсс!“, подмигнул и, неуловимым скачком перемахнув скамейку, оказался спиной к Никанору Ивановичу.

Спецкор посмотрел в удалявшуюся спину. Помянуто было немало, денек выдался жаркий, а на бульварах нашего города случается увидать и не такое, однако же Никанор Иванович вздрогнул, утер пот рукавом и еще раз поминать издателя не решился.

– А дрянь водка-то! – сказал Виктор Петрович.

– И мерещится всякая дрянь… – согласился Никанор.

На этих словах бывший владелец контрольного пакета не выдержал и, обернувшись, погрозил сотрудникам кулаком.

Сотрудники вжались в спинку скамейки.

– Ты его видишь? – спросил Никанор.

– А ты? – спросил Виктор Петрович.

– Вижу… – пролепетал Никанор.

– И я… – пролепетал Рюмочка.

После чего оба недоверчиво посмотрели на бутылку, проверили этикетку, протерли глаза и помянули издателя по новой.

Издатель не исчез.

Издатель не исчез, зато сотрудники сразу взбодрились и посмотрели на бывреда более уверенно.

– Витя, надо его поймать и отвести куда следует, – предложил Никанор Иванович.

– Уйдет… – помотал головой Виктор Петрович.

– Нужно хотя-бы попытаться. Газета не простит нам бездействия.

Литературные работники привстали. Ноги плохо держали обоих. Постояли, качаясь. Пора было садиться обратно.

Или действовать более решительно и внезапно. Сенсация сама шла в руки. Более того, сенсация, подумав, сделала несколько шагов в сторону сотрудников.

Виктор Петрович осел. Никанор Иванович широко распахнул руки и в этом приветственном жесте направился, шатаясь, в сторону Вениамина Александровича.

Шаг, еще шаг. Еще один. Так иной раз дети на тротуарах ловят голубей… Еще шаг. Отвлекающий пас ногой в сторону. Концентрация. И храбрый спецкор прыгнул. И распростерся лицом в прошлодневной непросохшей луже.

Увидав неудачу товарища, Виктор Петрович расстроился, хотел еще раз привстать, но сумел только застонать и зажмуриться.

Более, вплоть до 18:00 по московскому времени, подающий надежды автор не подавал признаков, совместимых с жизнью.

С треском разлетались потревоженные голуби. Тявкали собачонки, рвались с поводов крупные собачины. Сидельцы соседних лавочек, дети на качелях и горках, их матери, няни и бдительные бабули провожали недоуменными взглядами идущего по следу издателя спецкора. Идущий по следу Никанор Иванович то и дело совершал телом замысловатые кульбиты, разворачивался, хватался руками за воздух и бежал вниз по бульвару. Потом бежал вверх.

Позже видели спецкора на улице Героев. Никанор Иванович сидел в засаде в теремке детской площадки двора дома № 13-бис.

Так-то вот. Никогда не гоняйтесь за привидениями! Даже хорошо знакомыми. Мало ли что у них на уме?

А на уме у Вениамина Александровича ровным счетом ничего не было. Это было самое обыкновенное привидение из тех, что являются людям от нечего делать и исчезают так же бесцельно.

Являются „так“, а завести могут неизвестно куда…» – написал Антон Павлович и, удовлетворенно откинувшись в кресле, благодушно захихикал.

«Хи-хи-хи»! – благодушно захихикал Антон Павлович.

«Мама!» – завопил Никанор Иванович и широко распахнул глаза…

Свернувшись аккуратным горбиком, накрытый пледом на коврике у дивана спецкора мирно сопел на возвращенной рукописи «Последней Надежды» Виктор Петрович Рюмочка.

В комнате спецкора стоял мутный никотиновый дым. Мутный дым стоял и в голове Сашика.

Пустая банка от шпрот была доверху наполнена окурками. Выпить было нечего.

Спецкор выставил ноги вниз, с облегчением коснулся ступнями липкого пола, опираясь о стенку, сделал пару неверных шагов, еще один…

И комната внезапно издала такой душераздирающий, такой нечеловеческий крик, что Никанор Иванович, не оглядываясь и не разбирая дороги, сломя голову ринулся в ванную комнату.

И еще долго вслед спецкору раздавались проклятия и стоны.

Это внезапно проснулся подающий большие литературные надежды Виктор Петрович Рюмочка. Которому Никанор случайно отдавил правую и левую руку-ногу.

И вновь вместе с Никанором Ивановичем и Виктором Петровичем проснулся наш умытый дождем и асфальтополивочным транспортом весенний цветущий город.

Проспект Комсомольский тупик пополз в направлении «Юго-Западной». Лимонное солнышко позолотило кленовые тени бульваров. Заглянуло в щель между гардинами на последнем этаже дома № 13-бис, где как обычно творил неизвестно что Антон Павлович. Увидало стоящее на стеллаже балкона Феклисты Шаломановны натуральное воронье чучело. Спряталось от чучела в облако, но скоро выскользнуло из-за него опять и наконец запрыгало золотыми зайчиками по колодцу двора дома № 13-бис по улице Героев.

Осиротевшие сотрудники «Центральной слави» Никанор Иванович Сашик и Виктор Петрович Рюмочка, мучимые жаждой и головной болью, преследуемые галлюцинациями и терзаемые голодом, вышли из подъезда дома № 13-бис и куда-то пошли.

Глава 17

Тринадцатая жалоба

Время близилось к обеду, когда Артур Обрамович Головяшкин, диспетчер жилищно-коммунальной конторы по улице Героев, дом 18, дочитал двенадцатую жалобу, смял ее и небрежным жестом косматой ладони отправил в мусорную корзину.

Избавившись от жалобы, Артур Обрамович грустно вздохнул, поставил чайник и, развернув на письменном столе бутерброд с колбасой, печально посмотрел поверх колбасы в окно.

Приемную жилконторы наполнял тоскливый гул радиоволны «Маяк». Из предусмотрительно снятой диспетчером телефонной трубки, раскачивающейся на проводе, доносились едва слышные занятые гудки.

В левом углу ЖКК агонизировал дряхлый холодильник «Юность». Длинное полуподвальное помещение жилищной конторы было погружено в вечные прохладные сумерки. Единственное окно конторы, выводившее взгляд на пожарную лестницу, было заметено липовой пылью и мухами. С той стороны окна детским пальцем был старательно нарисован заяц.

Головяшкин достал из непочатой стопки следующую жалобу и, старательно расстелив ее на столе, водрузил поверх большую синюю чашку.

Прихлебывая сладкий чай и с аппетитом надкусывая колбасу, Артур Обрамович Головяшкин заскользил мутными зрачками по строчкам жалобы. Жалоба гласила:

Руководителю ОАО ЖКХ Советского района

от Иванова Ивана Ивановича

г. Москва, ул. Героев, дом № 13, корп. 2

Я, Иванов Иван Иванович, проживаю в доме № 13-бис по ул. Героев, обслуживаемом Вашей организацией. Являясь ответственным квартиросъемщиком, я свои обязанности по договору исполняю регулярно, плачу за услуги по содержанию общего имущества.

Однако ст. 4 Закона РФ «О защите прав потребителей» и ст. 10 «Правил содержания общего имущества» в нашем доме выполняются с нарушением, а именно: в нашем подъезде, на всех шести этажах, на батареях, подоконниках и лестничных клетках, на совершенно незаконных основаниях бегают принадлежащие жилице нашего дома коты в количестве 13 и больше штук.

Животные гадят, кричат и бросаются под ноги, представляя реальную угрозу жизни жильцов.

Не далее как вчера вышеперечисленный один кот бросился с подоконника мне на голову.

Я упал и повредил колено, о чем прилагаю медицинскую справку.

В соответствии с пунктами 3.4.1 и 3.4.2 «Правил и норм технической эксплуатации жилищного фонда» прошу Вас на основании выше мною изложенного провести комплекс необходимых мероприятий для устранения данных котов.

А также принять меры в отношении их хозяйки, жилицы 199 кв. нашего дома Феклисты Шаломановны Бессоновой, на незаконных основаниях занимающей и удерживающей лифтовую кабинку с 11:00 до 18:00.

Указанная жилица никого не пускает в общекоммунальный подъемный транспорт. На все протесты имеющих с нею равные права эксплуатации лифтовой кабинки жильцов вдова отвечает сбывающимися проклятиями.

В соответствии с приложением № 2 «Правил и норм технической эксплуатации жилищного фонда» прошу Вас устранить и это указанное нарушение и провести внеплановый осмотр общедомового имущества.

По невыполнении Вами необходимых санитарных и технических санкций, связанных с проживанием в нашем доме вышесказанной вдовы Бессоновой, от которой нам нет ни житья, ни покоя, я, Иванов Иван Иванович, обязан предупредить Вас, что напишу заявление в вышестоящие органы прокурорского реагирования.

С уважением, Иванов И. И.16 мая 2013 г.

Дочитав жалобу, Артур Обрамович доел бутерброд и, смахнув в жалобу хлебные крошки, добавил тринадцатую жалобу к предыдущим.

Дело было в том, что неугомонный Иванов И. И, писавший все эти жалобы, в доме № 13-бис по улице Героев не проживал, никаким ответственным квартиросъемщиком не являлся и вообще не существовал в природе. По крайней мере, этот И. И не существовал в природе по указанному им в заявлениях адресу.

Артур Обрамович хмуро посмотрел на стопку еще не прочитанных жалоб и разом смахнул оставшиеся в корзинку, после чего водрузил телефонную трубку обратно на рычажки.

В тот же миг телефонный аппарат разразился пронзительным будильным криком. Головяшкин схватился за трубку.

Из трубки в доверчиво подставленное диспетчером ухо прошипело:

– Домоуправление?

– Домоуправление. Слушаю! – бодро откликнулся Головяшкин.

– Читал письмо-ооо-шшшш-ш? – зашипело из трубки дальше.

– Какое письмо, товарищ? Очень вас плохо слышно! – откликнулся испуганный шипением Головяшкин.

– Какое ты сейчас-с-шшшш, подлец, в мусорную корзину бросил… – шипело из трубки.

Головяшкин испуганно заозирался. В конторе никого не было. Из окна на Артура Обрамовича по-прежнему смотрел, выпучив глаза, старательно нарисованный детским пальцем заяц.

– Не понимаю, о чем вы! – возмутился диспетчер.

– Я тебе, Головя-яяя-шшшш-кин, такое «не понимаю» покажу, своих-хххх не узнаешшшшшь… – пообещала трубка, и шипение оборвалось короткими гудками.

Чуть придя в себя, Артур Обрамович набрал номер участкового.

Антон Павлович облегченно захихикал и с неприязнью посмотрел на Бессонову.

Еще вчера вечером Феклиста Шаломановна стояла на своей клетке g2 неподвижно, как все нормальные люди.

Однако сегодня утром вдова совершенно необъяснимым образом самовольно переместилась на g4.

Антон Павлович возвратил вдову на место, но, сразу после завтрака вернувшись к доске, опять обнаружил Феклисту на g4.

И опять вернул Антон Павлович упрямую прыгучую вдову на положенную ей клетку, после чего час просидел над доской, пристально наблюдая за хитрой ведьмой и гипнотизируя ее взглядом.

Феклиста Шаломановна стояла на своей клетке, как ни в чем не бывало.

Однако стоило Антону Павловичу всего лишь зевнуть или на миг отвернуться, как она опять оказывалась на g4.

Устав бороться, Антон Павлович понял, что с распоясавшейся вдовой следует бороться иными методами…

В то время как Антон Павлович, запершись у себя в кабинете на тумбочку, приклеивал Феклисту Шаломановну к доске «Моментом», на лестничной клетке первого этажа дома № 13-бис по улице Героев происходила трагедия: Феклисту Шаломановну Бессонову выселяли из лифта.

Толпились растревоженные соседи. Кричали коты.

Органы правопорядка в лице участкового инспектора Соледата Семеновича Остроглазова, начальника жилконторы Кузякина, старшего диспетчера Головяшкина и санинспектора Загрибулина второй час вели переговоры с захватившей передвижное транспортное средство общего пользования умалишенной гражданкой.

Достичь компромисса с захватчицей органам правопорядка не удавалось.

Угнанный, но давно обездвиженный электромонтажником Загубили лифт по-прежнему оставался во власти бесноватой вдовы.

Феклиста Шаломановна заперлась внутри на защелку и на уговоры властей о добровольной сдаче кабинки не поддавалась.

Время от времени вдова произносила угрозы.

Время от времени вдова подкрепляла угрозы проклятиями.

В заложники коварная умалишенная заманила котом наивную Марсельезу Люпен Жирардо.

Побелевшая Людмила Анатольевна плакала в объятиях Алены Аркадьевны Заблудшей, время от времени вырываясь из них лишь для того, чтобы упасть в них снова.

Растерянная старшая сестра Заблудшая стояла в углу у почтового ящика то заламывая, то кусая пальцы.

Котов выносили по одному. Коты дрались, шипели и отбивались. Санинспектор Загрибулин, весь расцарапанный, всклокоченный, сам похожий на огромного, вставшего на дыбы кота, в клочьях пыли и шерсти время от времени проносился вверх по лестнице за очередной жертвой и с жертвой проносился обратно к своему автозаку.

По сведениям, предоставленным ответственными квартиросъемщиками, котов было всего тринадцать, чуть более или менее того. Сосчитать количество уже отловленных санинспектором котов было невозможно. Одномастные буро-черные звери соединились в санитарной машине в один клубок.

Из клубка торчали клыки и когти.

Из запертой кабинки выла заложница.

В верх лифтовой шахты эхо возносило проклятия ясновидящей и голос участкового инспектора Остроглазова С. С., удвоенный рупором.

Медленно спускались вниз по канатам лифтовой шахты три представителя службы спасения МЧС.

Наконец крышка лифта была откручена, заложница освобождена, а захватчица под громкие аплодисменты налогоплательщиков выведена на лестничную клетку.

На лестничной клетке выведенная под руки захватчица обвела собравшихся горящим непримиримым взглядом и прокляла всех разом.

После чего нарушительница плюнула, развернулась и пошла по лестнице на свой этаж.

Миновав свой этаж, Феклиста Шаломановна миновала следующий пролет и, вплотную приблизившись к двери Райских, позвонила.

Антон Павлович на цыпочках подкрался к дверям и заглянул в глазок.

Приклеенная к доске «Моментом» вдова пристально смотрела на Антона Павловича сквозь бронированную дверь «Мухтар» и кожаную обивку.

Глава 18

Сон в майскую ночь

Антону Павловичу было жутко.

Проклинающий взгляд выселенной вдовы неотступно преследовал его сквозь несущие стенные перегородки. Беспокойная вдова смотрела на Антона Павловича из полос синих гостиных обоев. Безмолвно и пристально таращилась на Антона Павловича из борща, и даже когда Антон Павлович, сам не зная зачем, вдруг достал из серванта фарфорового барашка, Феклиста Шаломановна так сверкнула на него из барашка глазами, что Антон Павлович выпустил антикварную памятную вещицу из рук, и барашек разбился вдребезги.

Собирая веником черепки, Антон Павлович поранил осколком палец и вдруг опустился на корточки и беспомощно заплакал.

Утешить Антона Павловича было некому. Людмила Анатольевна и Марсельеза Люпен ушли «дышать» на бульвар.

Пустая квартира окружила писателя, стиснув его меж потолком и паркетом. В ней царило безмолвие.

Боясь подойти к доске, с которой приклеенная «Моментом» ясновидящая Феклиста смотрела на него еще пронзительнее и пристальнее, чем из-за несущих стен, Антон Павлович издалека опасливо накинул на доску сложенный вчетверо плед, отбежал и, отодвинув испуганно тумбочку при входе, прошмыгнул на кухню.