Крах Титанов: История о жадности и гордыне, о крушении Merrill Lynch и о том, как Bank of America едва избежал банкротства Фаррелл Грег

Глава 3

Сначала Wachovia, а потом – весь мир

« Наделенный неистощимым духом борьбы и сильными лидерскими качествами, Макколл грезил о создании банка, который смог бы бросить вызов крупным финансовым учреждениям Нью-Йорка и Калифорнии »

После Второй мировой войны в благовоспитанном мире банковской деятельности Эддисон Рис был белой вороной. Когда большая часть американских банкиров в конце 1940-х и в 1950-х годах довольствовалась тем, что держалась за свои операционные и клиентские базы и просто позволяла им естественным образом расти вместе с бурным ростом экономики в послевоенный период, Рис стремился к острой конкуренции.

Рису предложили работу на юге, в Шарлотте, который тогда был тихой заводью, и куда он переехал в 1951 году из своего родного Балтимора, чтобы стать вторым лицом в American Trust Company. Президент этого банка Торренс Хемби искал лидера, который мог бы помочь его банку развиваться, и обнаружил, что такие люди в команде его управленцев отсутствуют. В Рисе, 42-летнем главе Nicodemus National Bank в Хагерстауне, штат Мэриленд, Хемби увидел того, кто мог изменить ситуацию.

После нескольких лет в роли дублера Хемби Рис в 1954 году стал президентом банка, и начиная с этого момента его перспективам суждено было расти. В 1957 году он провел слияние собственного банка с Commercial National, так появился American Commercial Bank. Два года спустя Рис достиг соглашения по слиянию с First National Bank в Роли, что обеспечило ему возможность вести дела в столице штата. Через год после этого, в 1960 году, он объединился с Security National, у которого были отделения в Гринсборо, и переименовал свое предприятие в North Carolina National Bank, или NCNB.

До тех пор пока Рис не решил бросить вызов Wachovia, ее первенство в штате не подлежало сомнению

На тот момент отделения компании располагались по всей Северной Каролине. Рис стремился объединить группу своих норовистых банкиров вокруг одной цели – обогнать Wachovia, доминировавшую на рынке банковских услуг в Северной Каролине начиная со времен Великой депрессии. Wachovia, находившаяся в городе Уинстон-Сейлем, работала с лучшими корпоративными клиентами в штате и имела лучшие связи с местными властями. До тех пор пока Рис не решил бросить вызов Wachovia, ее первенство в штате Дегтярников[5] не подлежало сомнению, и большая часть других банков в этом штате довольствовалась мелкими кусками рынка банковских услуг, а не стремилась сразиться с непобедимым лидером рынка.

Многие банкиры в организации Рис были уже людьми в возрасте и помнили об ущербе, который нанесла экономике Великая депрессия. В тот мрачный период – в 1930-е годы – тысячи банков по всей стране обанкротились. Мрачные воспоминания делали пожилых руководителей консервативными по своей сути и менее пригодными для управления организацией, которая выбрала стратегию интенсивного роста. Начиная с конца 1950-х и на протяжении 1960-х годов Рис невероятно много сил посвятил найму жестких профессионалов – молодых банкиров, разделявших его идеи, и подготовке их для руководящих должностей в будущем. Одним из них был молодой Хью Макколл – бывший морской пехотинец из Южной Каролины, чей отец работал в банке. Рису также был нужен сильный заместитель, тот, кто разделял бы его идеи и был бы при этом достаточно весомой фигурой, чтобы продолжить борьбу с Wachovia. В 1960 году он нашел отличного кандидата на эту роль в лице Томаса Сторрза, который был руководителем операционной деятельностью отделения Федеральной резервной системы в Шарлотте. После того как он перешел в NCNB, его назначили на должность управляющего филиалами в Гринсборо.

К 1974 году North Carolina National Bank догнал Wachovia по размеру активов

К 1974 году, когда Сторрз сменил Риса на посту генерального директора, North Carolina National Bank догнал Wachovia по размеру активов. В последующие годы десятилетия Сторрз продолжил борьбу с банком-конкурентом из своего штата, ища возможности для экспансии NCNB за пределы Северной Каролины. Одновременно Сторрзу приходилось очень аккуратно управлять своим банком в период экономической нестабильности и ухудшения условий для кредитования.

Сторрз был сторонником международной банковской деятельности и еще до того, как стать генеральным директором NCNB, начал открывать офисы в мировых финансовых центрах, таких как Лондон и Гонконг. Но это было небольшим вложением, которое Эддисон Рис сделал в 1972 году, когда приобрел Trust Company of Florida – компанию, которая в конце концов стала для Сторрза стартовой площадкой, необходимой ему для расширения деятельности в Солнечном штате[6]. В 1981 году Сторрз использовал уже принадлежавшую компании маленькую Trust Company, чтобы обойти законы штата, препятствовавшие проникновению на территорию Флориды банков из других штатов, для приобретения First National Bank of Lake City – небольшого концерна, на счетах которого находился 21 миллион долларов.

Неожиданное появление во Флориде крупного коммерческого банка из другого штата, которое было проведено с военной четкостью в тот момент, когда законодатели Флориды были на каникулах, стало образцом для дальнейшего роста NCNB и продемонстрировало высшему руководству из Шарлотта, насколько важно действовать быстро. Именно Макколл, который вошел в число руководителей компании, объявил о прибытии банка во Флориду и сделал это с помощью военной терминологии, которую использовал вплоть до окончания своей карьеры.

– Мы совершили скрытный марш-бросок на один из самых быстрорастущих рынков банковских услуг, – объявил он после поглощения Lake City.

Два года спустя Макколл сменил Сторрза на посту генерального директора, а NCNB продолжил экспансию во Флориде. Множество наиболее успешных банкиров на этом рынке, наслаждавшихся спокойной жизнью благодаря бурному развитию штата, приветствовали приход напористого конкурента из другого штата, который был готов платить высокую цену за приобретение их компаний. Впрочем, наемные работники этих банков часто страдали от этих перемен, поскольку NCNB пытался выяснить, как управлять этим постоянно растущим числом банков и объединить их в одну систему. Столкнувшись с серьезными проблемами в 1985 году, Макколл отправил одного из своих лучших управляющих Кена Льюиса в город Тампа, чтобы тот привел в порядок удаленные отделения NCNB.

В начале своей карьеры Кен Льюис показал себя хорошим кредитным аналитиком

Кен Льюис родился в городе Меридиан, штат Миссисипи, он любил говорить так: «Именно туда отправляется на роды ваша мама, если ваша семья живет в Морган Гроув». Его отец был сержантом армии США, а мать – дипломированной медсестрой. Льюиса приняли на работу в NCNB после окончания Университета штата Джорджия в 1969 году. Он полностью соответствовал тому образцу, по которому банк искал кандидатов: он был южанином из глубинки, умел отлично обращаться с цифрами и, самое главное, нетерпимо относился к тем, кому всё в жизни доставалось легче. Поначалу его зарплата составляла 8000 долларов.

Отец Льюиса Вернон вырос в нищете и бросил школу после седьмого класса. Он работал на складе лесоматериалов, а потом пошел в армию, где из-за отсутствия образования не смог продвинуться дальше сержантской должности. Мать Льюиса Эллис Бердин Франклин выросла в совершенно иной обстановке: она была дочерью состоятельного врача, училась в медицинской школе и собиралась стать врачом. Но все изменилось, когда ее 80-летний отец женился на 30-летней медсестре, которая и унаследовала все его состояние. Бердин ушла из медицинской школы и стала дипломированной медсестрой. И хотя она вышла за человека ниже ее по статусу и ее муж-сержант бросил ее после рождения Кена в 1947 году, она никогда не оставляла своих честолюбивых стремлений и вкладывала все силы в трудолюбивого сына.

В начале своей карьеры Льюис показал себя хорошим кредитным аналитиком. Макколл признал способности молодого человека и поручил ему руководить кредитованием корпоративных клиентов на западе США, а в конце 1970-х он отправил Льюиса в Нью-Йорк, чтобы тот занялся развитием недавно организованного отдела международного кредитования NCNB – бизнеса, который позволял местным банкам давать кредиты транснациональным компаниям, базирующимся в США. Днем Льюис собирал команду, которая могла работать с крупными корпорациями от Филадельфии до Бостона, а по вечерам посещал курсы по международным валютно-финансовым отношениям в Нью-Йоркском университете. Во время деловых встреч на коленях он держал учебник, чтобы подглядывать определения некоторых мудреных терминов, использовавшихся в международном кредитовании. Неудача постигла его лишь однажды, когда он попытался оформить ипотеку в Manufacturers Hanover и ему отказали, потому что его зарплата в 30 000 долларов в год была слишком маленькой. Банкир из Manny Hanny даже позвонил в Шарлотт и сказал руководителям банка, что они платят молодому человеку недостаточно денег, чтобы на них можно было прожить в Нью-Йорке. В конце концов Льюис получил кредит в небольшом банке из Нью-Джерси и приобрел свою первую собственность – дом на Колониал-роуд, 143, в городе Саммит, штат Нью-Джерси.

В 1980 году Макколл отозвал Льюиса обратно в Шарлотт и назначил его руководителем операциями NCNB на всей территории США, а три года спустя, вдобавок к его обязанностям, сделал ответственным за кредитование среднего бизнеса. К 1985 году, когда банк из Шарлотта приобрел уже так много банков во Флориде, что бизнес стал рассредоточиваться, утратив единое направление, Макколл вызвал Льюиса в свой кабинет и изложил ему эту ситуацию.

– Мне надо, чтобы ты отправился туда и заработал немного денег, – сказал генеральный директор.

Когда на следующий день Макколл пошел искать Льюиса по офису, чтобы отдать ему дополнительные распоряжения о том, что необходимо сделать во Флориде, его уже не было на месте – Льюис уехал в Тампа и приступил к делу. На протяжении следующих трех лет Льюис занимался реорганизацией работы банков NCNB во Флориде. Он терпел насмешки и оскорбления от лидера местного рынка Barnett Bank, который спрашивал жителей Флориды о том, хотят ли они работать с местным банком или с экспедиционным корпусом – воинскими эшелонами с молодыми банкирами, которые продолжают прибывать из Шарлотта в Солнечный штат. Несмотря на нараставшее сопротивление со стороны местных банков, филиалы NCNB во Флориде при Льюисе стали приносить прибыль, и Макколл это заметил.

Для Макколла Флорида была всего лишь началом. Невысокий ростом – метр семьдесят с небольшим, он был наделен неистощимым духом борьбы и сильными лидерскими качествами, Макколл грезил о создании банка, который смог бы бросить вызов крупным финансовым учреждениям Нью-Йорка и Калифорнии. В начале своей карьеры Рис поражал его воображение духом борьбы с Wachovia. Потом он бросил его на Флориду. Но Макколл хотел большего, он искал способ победить банки Нью-Йорка на их собственном поле. В 1989 году произошло одно из самых знаменательных событий в истории банковской системы США: Макколл убедил Федеральную корпорацию страхования депозитов передать под контроль NCNB First Republic – крупнейший банк Техаса и самую значительную из жертв экономического бума и катастрофы в то десятилетие. First Republic обанкротился вслед за падением цен на энергоносители в Техасе, пока цены росли, они поддерживали выдачу ипотечных кредитов в спекулятивных целях во всем штате.

« Наделенный неистощимым духом борьбы и сильными лидерскими качествами, Макколл грезил о создании банка, который смог бы бросить вызов крупным финансовым учреждениям Нью-Йорка и Калифорнии »

Проблемы First Republic привели к тому, что он попал в руки FDIC (Federal Deposit Insurance Corporation – Федеральная корпорация по страхованию депозитов), которая в 1988 году стала искать крупный банк, желающий купить находившийся на грани краха банк в Далласе с его безнадежными кредитами. Сначала только два крупных банка – Citibank из Нью-Йорка и Wells Fargo из Сан-Франциско – проявили в этом заинтересованность. Но Макколл предложил главе FDIC Л. Уильяму Сидману новаторскую идею: NCNB внесет авансовый платеж за First Republic и станет управлять им от имени правительства, а окончательно выкупит банк за несколько лет. В отличие от двух крупных банков из ведущих финансовых центров NCNB увидел для себя другую возможность. Юристы банка выяснили, что будет вполне законно, если NCNB возьмет на себя убытки, понесенные First Republic из-за безнадежных кредитов, и использует их для погашения собственных растущих налоговых обязательств. Банк обратился с этим запросом к Налоговому управлению США, которое вынесло положительное решение по этому вопросу. Налоговые льготы позволили сделать более привлекательным предложение, которое банк подготовил для FDIC. Сидман продолжал откладывать принятие решения, но Макколл был настойчив и в конце концов получил разрешение от контролирующего органа на приобретение крупнейшего техасского банка в июле 1989 года.

Эта убедительная победа в битве за First Republic стала триумфом, который сделал банк из Шарлотта, известного в качестве агрессивного, но регионального игрока, банком национального масштаба. Макколл сделал ставку – и, как выяснилось впоследствии, правильную – на то, что экономика Техаса восстановится, и когда это произошло, NCNB получил преимущества как крупнейший банк в штате. И вновь Макколл отправил своего лучшего менеджера Льюиса из Тампа в Даллас, чтобы управлять делами под руководством Бадди Кемпа, более опытного руководителя, который занимал пост председателя правления.

Победа в битве за First Republic стала триумфом, который сделал банк из Шарлотта банком национального масштаба

Оскорбления, которые он терпел во Флориде, оказались ничем по сравнению с тем, что ожидало его в Далласе. Оборотной стороной сделки, заключенной с FDIC, было то, что от банка требовалось погасить все не оплаченные в срок ссуды на предложенных правительством условиях, что вынудило банк взыскивать долги с лучших клиентов First Republic, многие из которых были известными фигурами – лидерами бизнеса в Далласе. Эта бескомпромиссная стратегия, которой банк был вынужден придерживаться в данных обстоятельствах, вызывала сильную неприязнь в штате Одинокой Звезды[7]. Льюису и Кемпу был закрыт доступ в лучшие загородные клубы Далласа, членство в которых было обязательным для наиболее преуспевающих банкиров штата, их также никогда не приглашали в высшие деловые круги города. Льюис уклонялся от вопросов своей младшей дочери о том, почему у отца ее подруги, девелопера коммерческой недвижимости, на автомобильном номере была надпись из шести букв: FU NCNB. Когда Льюис попробовал вступить в Young Presidents Organization в Далласе[8], его рекомендовал Роджер Штаубах, любимый всеми бывший квотербек из Dallas Cowboys. Но это не помогло. Любовь жителей Далласа к Штаубаху, звезде спорта, который приводил их команду к победе в играх Суперкубка, перевесила лютая ненависть первых людей города к Льюису и его коллегам из Шарлотта. После двух лет такой враждебности в то время, когда объем розничных операций банка в штате Одинокой Звезды рос как на дрожжах, Льюис был почти на грани срыва. Однажды они с женой обедали в одном фешенебельном ресторане, когда Льюис услышал, как за соседним столом упомянули NCNB. «Всё, довольно», – сказал он, поднимаясь и уже собираясь подойти к обидчику, когда жена схватила его за руку и попросила сеть: услышанная ремарка была комплиментом, а не оскорблением.

В 1992 году Хью Макколл переименовал беспорядочно растущее предприятие в NationsBank

В 1992 году после покупки C&S/Sovran в Атланте McColl Хью Макколл переименовал беспорядочно растущее предприятие в NationsBank, чтобы название отражало присутствие банка во многих штатах, и назначил Льюиса руководить операциями в Джорджии. Новое окружение Льюиса было гораздо более дружественным, и он мог наслаждаться жизнью как руководитель, заслуживший любовь сограждан, и помогать городу, став спонсором Олимпийских игр 1996 года. Но Макколл никогда не останавливался на достигнутом и продолжил свой непрекращающийся крестовый поход против крупных банков на северо-востоке страны – против «денег северян», которые, по его мнению, мешали устремлениям угнетенных южан начиная с гражданской войны. Все возвращалось к текстильным фабрикам, самым крупным предприятиям в этом регионе, которые, когда им нужны были значительные суммы денег, обращались непосредственно в Нью-Йорк, а не в местные банки.

Макколлу доставляло удовольствие нервировать конкурентов, быть героем заглавных статей в журналах и хвастаться тем, как он собирается обойти более слабые банки по всей стране. Но он так и не получал того уважения, которое, по его ощущениям, он заслуживал от нью-йоркского истеблишмента. В 1993 году он сделал предложение о покупке Warburg Pincus – инвестиционного фонда в Нью-Йорке. Лайонел Пинкус, благовоспитанный основатель фонда и председатель правления, дрожал от отвращения, когда рассказывал об этом предложении целой группе директоров компании, и перешел на крик, когда спросил:

– Вы хотите работать на кучку провинциалов?

– Нет! – эхом зазвучал ответ, который Макколл получал каждый раз, когда искал уважения в Нью-Йорке.

К моменту приобретения First Republic Бадди Кемп был наиболее вероятным претендентом на роль наследника Макколла, но вскоре после заключения этой сделки у него обнаружили опухоль головного мозга и большую часть следующего года он провел в борьбе с раком. Он скончался в ноябре 1990 года. Однажды, давая характеристику двум своим заместителям, Макколл сказал, что Кемп лучше как лидер, а Льюис – как менеджер. Но на протяжении 1990-х годов Льюис развивал свои лидерские качества, прибегнув к помощи Стила Олфина, руководителя отдела персонала (HR), который работал с ним в Джорджии, и к концу этого десятилетия он стал полноценным заместителем Макколла.

В 1998 году Макколл сумел заключить самую главную сделку в своей карьере – слияние с Bank of America, расположенном в Сан-Франциско. Макколл убедил руководство Bank of America, что штаб-квартиру объединенного банка следует разместить в Шарлотте, но он упустил один важный момент: название Bank of America высоко котировалось на рынке и, следовательно, должно было заменить название его любимого детища – NationsBank. Этот союз привел к появлению самого крупного по размерам вкладов банка в США и первого банка, чья розничная операционная сеть простиралась от одного побережья до другого. В результате этой сделки Шарлотт также стал крупным самостоятельным денежным центром, никак не зависящим от Нью-Йорка. Таким образом, менее чем за четыре десятка лет спаянная команда энергичных банкиров, которую Эддисон Рис сплотил против общего врага – Wachovia, сумела построить крупнейший в истории страны банк.

« Благодаря росту двух организаций – NationsBank и Wachovia – Шарлотт стал бурно развивающимся городом и самостоятельным финансовым центром, куда стекались капиталы »

В анналах корпоративной истории найдется лишь несколько случаев, которые могут соперничать с таким преобразованием или влиянием, которое оно оказало на Шарлотт. Другое кредитное учреждение из Шарлотта – конкурент NationsBank – First Union также быстро развивалось на протяжении 1980–1990-х годов и в конечном итоге в 2001 году объединилось с могущественной Wachovia. (Объединенный банк сохранил название Wachovia.) Благодаря росту двух организаций Шарлотт стал бурно развивающимся городом и самостоятельным финансовым центром, куда стекались капиталы. К началу нового столетия естественному порядку банковской системы США, которая строилась вокруг Нью-Йорка начиная с XIX века, пришел конец, и Шарлотт стал привычным местом, куда корпорации обращались за кредитами. В Северной и Южной Каролине даже рассказывали байку о банкире из Нью-Йорка, который обращается к своему корпоративному клиенту, который только что отказался взять у него кредит со словами: «Но, сэр, вам нет нужды ехать в Северную Каролину за деньгами. У нас есть деньги здесь!»

Хью Макколл в конечном итоге оставил высокий пост в 2001 году, после 18-летней гонки, которая сделала его легендой в банковском мире. Кен Льюис стал генеральным директором Bank of America и заявил своим инвесторам, что его миссия абсолютно ясна: он сосредоточится на унификации банков, работающих под вывеской BofA, совершенствовании их деятельности и отладит работу банка так, чтобы он действовал без сбоев и более эффективно. Он держал свое слово несколько лет, пока в 2004 году не впал в соблазн и не приобрел Fleet Financial Group из Бостона за 47 миллиардов долларов.

У Льюиса была и другая миссия – сохранение культуры целеустремленной и решительной компании, в которой он сам вырос, пока работал в NCNB. Эта культура не могла существовать в вакууме. Для нее необходим был враг, цель, за которую банк мог побороться. С самых первых дней работы в компании Льюис привык подниматься по склону к офисам NCNB, располагавшимся на Трайон-стрит, и смотреть на огромный плакат, принадлежавший Wachovia, который специально разместили вблизи штаб-квартиры его банка. Этого было достаточно, чтобы кровь взыграла в его жилах и он сосредоточился на стоящей перед ним задаче.

После того как Льюис переехал во Флориду в 1985 году, один местный репортер попросил его охарактеризовать корпоративную культуру банка из Северной Каролины, который был конкурентом Barnett – крупнейшего банка во Флориде. Льюис ответил, что NCNB является особенным местом, где люди работают плечом к плечу и создают атмосферу победы вместе с друзьями. Это – культ, добавил он.

Слово «культ» имеет негативную окраску, если применяется в отношении религиозных объединений, но в мире бизнеса многие успешные организации, начиная с Apple и Starbucks и заканчивая Nike и Goldman Sachs, воспитывают в своих сотрудниках преданность идеалам компании. В них служащие демонстрируют такую преданность работе, которая превосходит обычные отношения работника с работодателем. И эта преданность, в свою очередь, становится конкурентным преимуществом на рынке.

Большую часть срока, пока Макколл занимал пост генерального директора, эта почти религиозная преданность идеалам NCNB распространялась естественным путем сверху вниз. После каждого поглощения Макколл давал знать сотрудникам поглощенной организации о том, что для них найдется место в поезде под названием NationsBank, но им надо захотеть сесть в него сейчас, потому что поезд отходит от станции. Таким образом банк из Шарлотта мог внушать собственные ценности значительному количеству работников каждого поглощенного банка.

Сделка с Bank of America отличалась от остальных. Размер организации вырос вдвое, до 180 000 человек, и фраза Макколла о людях, которым надо сесть в поезд до того, как он отъедет от станции, утратила свой смысл. Макколлу были нужны практически все сотрудники поглощенных компаний, чтобы банк продолжал работать. В конце концов, корпоративная культура банка превратилась в заложника его собственного стремления к экспансии.

Что касается тех служащих, которые пришли в компанию из Bank of America, то для некоторых из них источником вдохновения был А. П. Джианини, иммигрант из Италии, который основал этот банк за сто лет до слияния его с NationsBank. Большинство других бывших служащих Bank of America понятия не имели о своей корпоративной культуре. Они просто работали в банке и получали зарплату.

После каждого поглощения Макколл давал знать сотрудникам поглощенной организации о том, что для них найдется место в поезде под названием NationsBank

После того как Льюис стал генеральным директором, он назначил Стила Олфина, ставшего его близким другом, руководителем отдела персонала и дал ему немалую власть в банке. Со временем Олфин превратил свой отдел в империю, гораздо более мощную, чем любой отдел по управлению персоналом в любой из 500 других компаний в списке журнала Fortune. В большинстве компаний отделы персонала выполняли вспомогательную роль – помогали руководству в достижении экономических целей, подбирая нужных людей для нужной работы.

В отличие от фабрики или промышленного предприятия банковский бизнес – это работа с людьми

Власти у отдела персонала в Bank of America было куда больше. Олфин полагал, что его людям следует помогать банку в наращивании доходов и воспитании будущих лидеров. Для этого к каждому из высших руководителей банка, отвечавших за то, чтобы их подразделения приносили доход, был приставлен сотрудник отдела персонала, который, как тень, следовал за ним или за ней. Эта тень следовала за руководителем повсюду, сидела с ним на совещаниях, делая при этом записи, и докладывала Олфину о том, что данный руководитель сказал своим подчиненным. Этот неусыпный контроль за действиями руководителей и за каждым словом, произнесенным ими на работе, осуществлялся под предлогом помощи фирме со стороны Олфина в подготовке будущих руководителей компании, но он также сделал его самым влиятельным членом команды управленцев Льюиса, потому что ему было известно о слабых сторонах и ошибках каждого из высших руководителей банка. Льюис взаимодействовал только со своими непосредственными подчиненными и никогда не прогуливался по другим этажам здания Bank of America, не спускался на пару этажей ниже, чтобы узнать о том, что беспокоит работавших там людей. Вместо этого он полагался на поставляемую Олфином разведывательную информацию относительно перспективных управляющих, которые заслуживали повышения, и тех, что в их число не попадали.

Мнение команды Олфина часто учитывалось при решении деловых вопросов, они давали рекомендации относительно отказа от одного образа действия в пользу другого. В первые годы пребывания Льюиса на посту генерального директора многие банкиры, к которым были приставлены эти тени, противились такому положению и отказывались принимать советы от людей из отдела персонала. Но со временем эти банкиры на своем горьком опыте поняли, что не стоит перечить Стилу Олфину.

В отличие от фабрики или промышленного предприятия, где производство можно легко переориентировать на выпуск другой продукции, банковский бизнес – это работа с людьми. На местах, в каждом отделении Bank of America по всей стране операционисты и управляющие работают с постоянными клиентами, местными жителями, которые проверяют свои счета, автокредиты, закладные и т. д. Выше по «пищевой цепочке» располагаются те, кто отвечает за предоставление кредитов малому и среднему бизнесу в конкретном регионе. На более высоких уровнях находятся те, кто выдают крупные кредиты корпоративным клиентам, а уже потом идут инвестиционные банки, помогающие корпоративным клиентам получать еще более крупные суммы денег посредством выпуска облигаций или продажи акций. Всей этой деятельностью руководит команда управляющих, которая подчиняется генеральному директору в Шарлотте.

Принятие наиболее важных решений высшими руководителями банка часто не обходится без помощи службы персонала: от выбора подходящего человека на подходящее место зависит, будет ли достигнут заданный уровень дохода в конкретном году. Власть руководителя над своими подчиненными основана также на понимании того, что он или она может продвинуть или избавиться от конкретного работника. Однако при Олфине даже решения, касающиеся приема, назначения или увольнения служащих в различных подразделениях, принимались отделом персонала, что еще больше подрывало влияние лидеров в этой организации. И не имело значения, что тот или иной руководитель хотел нанять кого-либо для выполнения определенной работы. Отдел Олфина контролировал компенсационные выплаты, так что если отдел персонала не соглашался на прием нового работника, значит, его не принимали. Точно так же при выплате премий возможности руководителя отдела по вознаграждению своих лучших сотрудников были ограничены HR-отделом, который решал, каким должен быть размер премии. Таким образом, в BofA наиболее важные инструменты в руках руководителя – возможность повышения и материальное вознаграждение – были у них отняты, эти инструменты контролировала лишь команда эйчаров, которые отчитывались только перед Олфином.

В результате сотрудники отдела персонала обладали огромными возможностями в плане контроля над руководителями, к которым их приставили. К 2004 году, когда Bank of America приобрел Fleet, руководящие работники банка стали куклами, а сотрудники отдела персонала были уже не их тенями, а их кукловодами.

Истоки этой необычной системы управления надо искать в конце весны 2000 года, когда Макколлу оставался один год до отставки. Даже если Льюис и не смог бы занять пост генерального директора в течение следующего года, Макколл дал понять, что это место – Льюиса и что ему следует начать действовать и набирать себе команду управленцев. Но будущий генеральный директор Bank of America обнаружил, что находится в затруднительном положении: несколько его ровесников – управленцев из команды Макколла все еще занимали ключевые посты в организации. Льюис не был уверен в том, что они будут лояльны к нему или смогут вписаться в его собственную команду управленцев.

Аделаида «Алекс» Синк, наиболее влиятельная женщина в корпоративной иерархии, руководила операциями банка во Флориде и подчинялась Джоэлу Смиту, руководителю, ответственному за работу всех филиалов BofA на Восточном побережье. Оба были надежными членами команды Макколла, они доказали свою преданность в тяжелые годы и внесли свой вклад в превращение NCNB в крупнейший банк США. При Макколле банк развивался хаотично, а система принятия решений была децентрализованной, это позволяло руководству региональных отделений действовать по своему усмотрению. Льюис намерен был устранить это и сосредоточить контроль в Шарлотте. Он не хотел, чтобы его указания просачивались к исполнителям через слой управляющих, а значит, не видел Синк, Смита и остальных среди членов своей команды. Если бы Льюис оставил их на своих местах, то ему пришлось бы придержать следующее поколение управленцев, которое он хотел воспитать для управления банком.

Льюис намерен был устранить децентрализацию руководства и сосредоточить контроль в Шарлотте

Олфин, который понимал выражение лица и жестов Льюиса лучше других в банке, видел те мучения, которые испытывал Льюис, пытаясь принять непростое решение относительно верных Макколлу людей. Это должно было стать первым важным решением будущего генерального директора по вопросам управления персоналом и определить то, как Льюис будет руководить организацией в последующие годы. Олфин, который провел большую часть прошедших десяти лет, помогая Льюису развивать лидерские качества, необходимые на высшем посту, дал своему руководителю совет: действие лучше, чем бездействие, и чем дольше он будет откладывать принятие трудного решения, тем худшим он будет лидером. Но Льюис все еще сомневался, потому что пытался найти способ построить собственную команду, не увольняя ядро команды Макколла.

Наконец, в начале июня Олфин явился с визитом к Льюису в его особняк, располагавшийся в фешенебельном районе города, где обитало практически все высшее руководство банка. Когда эти двое расположились на застекленной террасе в доме Льюиса, Олфин, изучавший военную историю, объяснил хозяину, что одним из важнейших качеств лидера является решительность и что пока Льюис откладывает принятие трудного решения, он не выполняет свою работу. Лидер, сказал Олфин, должен руководить, а не проводить неограниченное количество времени, предаваясь размышлениям. Работа Льюиса, подвел итог Олфин, состоит в том, чтобы быть лидером, подавать пример всем, кто работает под его началом, и если Льюис продолжает тратить все свое время, ломая голову над непростой задачей, то тогда получается, что он не очень-то хорошо делает свою работу лидера. Разве нет?

В тот момент с глаз Льюиса словно спала пелена.

– Вы правы, – сказал он Олфину, – я не выполняю свою работу. Больше медлить нельзя.

В течение нескольких дней по филиалам банка была разослана служебная записка, в которой говорилось, что в порядке проведения реорганизации банка упраздняется деление филиалов по географическому признаку на расположенные на Восточном побережье, Среднем Западе и на Западном побережье, а также о том, что 52-летняя Алекс Синк приняла решение об отставке. Ее место руководителя BofA по значимой операционной деятельности во Флориде займет 39-летняя Кэтрин Бессан.

Одной из самых значительных задач Льюиса, после того как он занял место Макколла, была необходимость как следует обосноваться на Уолл-стрит. Пока у BofA не было собственного инвестиционного банка, он рисковал потерять возможность размещения ценных бумаг некоторых крупных клиентов в пользу таких конкурентов, как Citigroup, который мог выдавать ссуды предприятиям и привлекать капитал с помощью размещения облигаций или продажи акций. Несколькими годами раньше BofA приобрел Montgomery Securities из Сан-Франциско, но Макколл сразу же столкнулся с Томасом Вайзелем, который был центральной фигурой в Montgomery. Вайзель со скандалом покинул компанию вскоре после ее приобретения и забрал многих своих управляющих с собой.

Льюису никогда не нравилась идея владения собственным инвестиционным банком, но он считал его неизбежным злом

Макколл заменил Вайзеля Картером Макклелландом, инвестиционным банкиром с хорошей репутацией, который перешел к нему из Deutsche Bank. В конечном счете отдел Montgomery перевели в Нью-Йорк и сменили название на Bank of America Securities, и Макклелланд создал собственную команду в Нью-Йорке. Льюису никогда не нравилась идея владения собственным инвестиционным банком, но он считал его неизбежным злом, чтобы обслуживать по высшему разряду крупнейших клиентов банка. Все в этом инвестиционном банке его раздражало, начиная с возмутительного компенсационного пакета, который получали все его служащие и который значительно превосходил аналогичный пакет за такую же работу в Шарлотте, и заканчивая тем, что он был в Нью-Йорке. Льюис разделял нелюбовь Макколла к аристократическому высокомерию ньюйоркцев, к тому же нет более элитарных организаций в мире финансов, чем инвестиционные банки. Льюис потратил свою жизнь на то, чтобы построить организацию, имевшую большее значение, нежели любой из ее служащих. Но инвестиционные банкиры были высокомерными людьми, считавшими, что мир вращается вокруг них, и мнившими себя светилами, которые затмевают свет тех компаний, на которые они работали.

К 2005 году Льюис стал с подозрением относиться к тому, что с таким размахом Макклелланд создавал в Нью-Йорке, а Макклелланд, который в свое время сражался со своими немецкими сюзеренами, когда наращивал присутствие Deutsche Bank в США, теперь понял, насколько проще было вести дела с немецкими банкирами во Франкфурте в сравнении с приверженцами прусской дисциплины – банкирами из Шарлотта.

« Нет более элитарных организаций в мире финансов, чем инвестиционные банки »

Для того чтобы прослыть добропорядочным гражданином, Кен Льюис согласился дать свое имя акции по сбору средств для Музея естественной истории в Нью-Йорке. Макклелланд совместно с Луи Бернардом из Morgan Stanley возглавили сбор средств. За несколько недель до события, запланированного на май 2005 года, было собрано только 1,3 миллиона долларов из запланированных музеем 3 миллионов. Макклелланд и Бернард поднажали: они обратились ко всем корпорациям-спонсорам, которых только могли найти в последние недели, и легко перешагнули рубеж 3 миллиона – акция по сбору средств успешно завершилась. 5 мая Льюис присутствовал на обеде в его честь и произнес речь, посвященную музею, сказав, в частности, что его необходимо поддерживать. Льюис со своей супругой сидели за главным столом вместе с Макклелландом и его супругой.

Поскольку Льюис был величиной неизвестной в Нью-Йорке и избегал поездок в этот город без особой необходимости, Макклелланд стал официальным представителем Bank of America. В тот вечер приглашенные один за другим подходили к главному столу, чтобы поздравить Макклелланда и поблагодарить его за успешное проведение акции по сбору средств. Макклелланд широко улыбался, слушая похвалы и зная, что это пойдет на пользу банку. Льюис повернулся к нему и сказал: «Ты думаешь, что это тебя они чествуют сегодня?»

Неделю спустя Стил Олфин позвонил Макклелланду, чтобы сообщить, что руководство банка снимает его с одной из должностей – руководителя операционной деятельностью в Нью-Йорк-Сити. Не прошло и двух месяцев, как Макклелланда вообще уволили.

Вскоре после ухода Макклелланда Льюис назначил главой инвестиционного банка в Нью-Йорке Джина Тейлора, своего старого друга. В отличие от Макклелланда у Тейлора не было значительного опыта инвестиционной банковской деятельности, но он умел налаживать отношения с клиентами, а это помогало продавать услуги Bank of America Securities клиентам на фондовом рынке. Льюис дал в помощь Тейлору Эла де Молину, опытного финансиста, который знал все о торговле и торгах и был готов играть роль эксперта при несведущем в инвестиционной деятельности Тейлоре.

Их сотрудничество продлилось лишь несколько месяцев, пока Льюис не уволил своего финансового директора Марка Оукена и не взял на его место де Молину, а Тейлор остался в одиночестве выполнять работу инвестиционного банкира. Родившийся на Кубе де Молина, который пользовался в финансовом сообществе уважением, с самого начала действовал на нервы Олфину, называя приставленного к нему эйчара агентом гестапо или штази. Де Молина отказался воспользоваться тезисами, которые передал ему этот сотрудник HR-отдела для проведения встреч, и стал требовать от Олфина, чтобы тот принял меры. Характер у де Молины был вспыльчивый, и после ссоры с Олфином он потерял поддержку своих коллег по рабочей группе правления банка. В декабре 2006 года прямо перед началом кредитного кризиса он покинул компанию.

Де Молина с самого начала действовал на нервы Олфину, называя приставленного к нему эйчара агентом гестапо

В течение 2007 года Тейлор продолжал преуспевать в роли главы инвестбанка в Нью-Йорке. Однако без помощи внутреннего эксперта, который управлял бы рисками компании или отслеживал ее торговые позиции, BofA Securities провел несколько неудачных сделок, включая покупку акций пары хеджевых фондов, принадлежавших Bear Stearns и созданных на основе CDO.

В четверг, 18 октября всего через несколько недель после того, как Кен Льюис встретился с О’Нилом, чтобы обсудить возможность приобретения Merrill Lynch, Bank of America объявил о снижении на 31 % чистой прибыли в третьем квартале, это произошло в основном из-за списания активов на 3,7 миллиарда долларов, которые были приобретены инвестбанком в Нью-Йорке. Во время телефонной конференции, посвященной снижению чистой прибыли, один аналитик спросил Льюиса, сохраняется ли у того заинтересованность в расширении относительно небольшого объема операций банка на фондовом рынке.

– Я никогда не говорю никогда, – ответил Льюис, – но пока с меня хватит и того, что у меня на данный момент есть.

Неделю спустя, 24 октября, Льюис уволил Тейлора, который 38 лет проработал в банке из Шарлотта, и взял на его место Брайана Мойнихана, 48-летнего руководителя, работавшего во Fleet Financial до его поглощения BofA в 2004 году.

Объявление об отставке удивило высшее руководство BofA в Шарлотте, потому что Тейлор давно работал с Льюисом – с конца 1960-х годов, с начала их карьеры в прежнем NCNB. Они были не только близкими друзьями, у каждого за плечами был неудачный первый брак и последующая женитьба на своей секретарше. Тейлор был шафером на свадьбе Льюиса со своей бывшей секретаршей Донной Чессер в 1980 году, а Льюис был его шафером, когда Тейлор женился на своей секретарше. Донна Льюис и Кэти Тейлор, которые сдружились даже больше, чем их мужья, были в шоке от этой новости.

Тейлор обвинял в своем увольнении Олфина и, ворвавшись в кабинет главы HR в штаб-квартире банка, высказал ему свои претензии. В словесной перепалке Тейлор кричал, что Олфин идиот, который ничего не понимает в банковском бизнесе, а Олфин в ответ орал, что в организации нет места для человека, который может потерять 3,7 миллиарда долларов. Они так шумели, что помощник Олфина поднялся и закрыл дверь в его кабинет.

Своим коллегам в Нью-Йорке Тейлор выразил благодарность за хорошую работу. Но он так и не смог понять одну часть загадки, связанной с его увольнением, – назначение Мойнихана на его место.

– Я не могу поверить, что Кен поставит на это место того, кто еще меньше меня разбирается в инвестиционной деятельности, – сказал Тейлор своему преемнику.

Хью Макколл, оставивший пост генерального директора Bank of America в 2001 году, сохранил за собой кабинет на 60-м этаже готической башни штаб-квартиры банка, которую он построил в центре Шарлотта. Он никогда не критиковал действия Льюиса при посторонних, соблюдая жесткий кодекс лояльности, бывший частью корпоративной культуры прежнего NCNB. Но в кругу друзей он сомневался в мудрости решения уволить банкира такого уровня, каким был Тейлор, да еще и за ошибки, допущенные в области, находящейся вне его компетенции.

Глава 4

Предательство

« Когда его выставили за дверь, шок от неожиданного и стремительного отлучения от власти охватил О’Нила так сильно, что он не смог оценить иронии ситуации. Начав в 1999 году, когда он целеустремленно боролся за высший пост, и вплоть до 2007 года О’Нил делал все возможное, чтобы продвинуться по карьерной лестнице и защититься от закулисных интриг, подобных тем, которые позволили ему занять место »

Каждый генеральный директор придерживается собственного стиля управления, который формируется на основе его личности. Стиль О’Нила был основан на его уверенности в самом себе. Он не только доказал десять лет назад, когда боролся за высший пост, что превосходит своих соперников умом, О’Нил был также более беспощадным. После того как стал генеральным директором в 2002 году, он систематически избавлялся от руководителей, у которых было достаточно опыта, что бросить ему вызов, или отодвигал на вторые роли так, что этот руководитель сам уходил из компании. Некоторые из его подчиненных в первые годы пребывания О’Нила на посту генерального директора удивлялись, когда узнавали, что его любимым телесериалом был «Клан Сопрано».

О’Нил даже пренебрегал мнением Барри Фридберга – того, кто пригласил его из General Motors и вновь принял на работу, когда О’Нил ушел в Bankers Trust, и советовал ему не покидать Merrill Lynch ради Brera Capital в 1999 году. Фридберг позвонил О’Нилу в конце 2001 года, после того как О’Нила назвали президентом компании и вероятным преемником генерального директора Дэвида Комански. Фридберг, к тому времени ставший почетным главой подразделения, занимавшегося инвестиционно-банковской деятельностью, пытался предостеречь О’Нила от некоторых перемен, которые О’Нил планировал внести в это подразделение. «Барри, мне не нужны твои советы, – сказал О’Нил, – мне надо, чтобы ты делал свою работу – занимался привлечением клиентов».

Избавившись от всех зрелых сотрудников Merrill Lynch, даже тех, кто помог ему занять руководящий пост, О’Нил мог набрать в команду управленцев более молодых и непохожих между собой людей, таких как Факахани, Ким и Флеминг, их уровень и опыт не позволяли им оспаривать правильность его решений.

И когда один из этих управленцев в конце концов все-таки осмеливался бросить ему вызов, как было с Флемингом, когда он возражал против повышения Семерджи, О’Нил мог просто не обращать на него внимания.

Такой авторитарный стиль управления прекрасно работал, пока дела шли хорошо. Нормальная прибыль, которую компания получала на протяжении четырех лет – с 2002 по 2007 год, лишь подкрепляла мнение о том, что гендиректор является всеведущим хозяином и руководителем Merrill Lynch.

Объявление о списании активов на 4,5 миллиарда долларов разрушило миф о безупречности О’Нила

Но неожиданное объявление о списании активов на 4,5 миллиарда долларов в первой неделе октября разрушило миф о безупречности О’Нила. В пятницу утром, 5 октября руководители финансового отдела вместе с О’Нилом собрались, чтобы выработать окончательную формулировку части предупреждения по величине чистой прибыли, которое должно было быть разослано инвесторам сразу же после 9 часов утра. Финансовая группа под руководством финансового директора (CFO) Джеффа Эдвардса предложила цифру 4,5 миллиарда долларов для списания части имевшихся в портфеле компании CDO. После непродолжительного обсуждения того, следует ли ограничиться этой цифрой или сформулировать так: «оценивается в 4,5 миллиарда долларов», группа согласилась с О’Нилом, который настаивал на том, что сумма должна быть точной и конкретной – 4,5 миллиарда. После утверждения формулировки группа разошлась, уверенная в том, что работа сделана.

Обычно спокойный и деловой, О’Нил теперь не стеснялся в выражениях

Но после еще одного обсуждения с главой службы внутреннего контроля Гари Карлином Эдвардс и сотрудники отдела по связям с инвесторами решили из осторожности сообщить инвесторам, что списания по CDO «оцениваются» в 4,5 миллиарда долларов. В 9 утра информационные агентства распространили это объявление. Ровно через семь минут О’Нил позвонил казначею Эрику Хитону и стал кричать, требуя сказать ему, кто вставил слова «оцениваются» в пресс-релиз. Обычно спокойный и деловой, теперь он не стеснялся в выражениях, употребляя нецензурные слова, образованные от fuck, что было на него не похоже. Затем он обратил свой гнев на Эдвардса, обрушив град выражений на букву f, на финансового директора, которого обвинял в добавлении слова «оцениваются». Это предупреждение должно было дать инвесторам знать, что компания в данный момент испытывает самые серьезные проблемы, кричал О’Нил. А выражение «оцениваются» означает, что в компании и не подозревают о масштабе проблем!

В последующие дни он уже не был прежним Стэном – грозным, но решительным лидером, который спас финансовый корабль после нападения террористов 11 сентября 2001 года. Подчиненные, которым случалось бояться его неудовольствия, теперь видели, как их хладнокровный и уверенный в себе гендиректор двигался по своему офису неуверенно, как боксер, который только что получил удар в голову на ринге. О’Нил остался на ногах, но бой им был уже проигран.

Через несколько дней после рассылки предупреждения исполнительный помощник О’Нила позвонил Джону Брейту, бывшему риск-менеджеру, который проводил собственное исследование в отношении рисков компании, связанных с субстандартными ипотечными кредитами, и пригласил на встречу с генеральным директором. До начала и во время проведения расследования Пит Келли узнал от Брейта о масштабе убытков, понесенных компанией, – их размер значительно превышал цифру, которую сообщили акционерам 5 октября. Келли довел это до сведения Флеминга, который передал информацию О’Нилу.

Брейт пришел в кабинет О’Нила (последний раз он разговаривал с генеральным директором в 2005 году) и ознакомил его со своими оценками рисков, связанных с CDO. Вместо 4,5 миллиарда, о которых было объявлено 5 октября, убытки составят почти вдвое большую цифру, пояснил Брейт. Самые рискованные ценные бумаги, известные как «CDO в квадрате», полностью обесценились, объявил Брейт. Что касается мезонинной части (mezzanine portions) CDO, состоящих из большого количества субстандартных ипотечных кредитов, то они, по приблизительным оценкам, вероятно, потеряли половину своей стоимости. Но самую крупную позицию – суперприоритетные CDO (super senior) на сумму около 35 миллиардов долларов – так и не смогли оценить должным образом, объяснил Брейт. Даже после ухода Семерджи FICC-отдел продолжает настаивать на том, что они приобрели страховки и использовали компенсирующие короткие позиции, чтобы уберечь компанию от убытков, поэтому 35-миллиардная сумма обязательств не будет обесцениваться. Это не так, сказал Брейт. Если на рынке ипотечного кредитования продолжится спад, а все индикаторы указывают на это, то компании, застраховавшие эти позиции, станут получать слишком много требований о выплате компенсаций и не смогут их выполнить, и от других коротких позиций польза будет не большая. Позиция стоимостью 35 миллиардов долларов будет просто уничтожена.

Было очевидно, что О’Нил так и не понял всей глубины проблем компании

О’Нил выглядел так, будто его сейчас стошнит. Всего несколько дней назад он набросился на Хитона, Эдвардса и остальных за то, что они добавили слово «оценивается» к объявлению о списании 4,5 миллиардов долларов. Было очевидно, что он так и не понял всей глубины проблем компании. Он заявил во всеуслышание, что списания составят всего 4,5 миллиарда, а теперь выходит, что потери компании на порядок выше этой величины. Когда компания через две недели объявит о прибылях в третьем квартале, ей придется обнародовать сумму вдвое большую и добавить предупреждение о том, что дела могут обстоять еще хуже.

В следующие несколько дней эмоции О’Нила зашкаливали, его состояние менялось от полной беспомощности, вызванной осознанием, что проблемы были слишком велики, чтобы он мог с ними справиться, до маниакальной заботы о будущем компании.

В один из солнечных октябрьских дней этого периода в его кабинет на 32-м этаже зашел Тоси, чтобы обсудить некоторые вопросы относительно предложенной им идеи создания банка проблемных активов (bad bank). Кабинет гендиректора был современным, гладкие стены отделаны белым пластиком, а в центре находился большой овальный рабочий стол, за которым О’Нил проводил совещания со своими подчиненными. Повсюду стояли со вкусом подобранные предметы искусства, привезенные из Африки, – часть личной коллекции О’Нила. Тоси, чей обмен веществ был столь быстрым, что он не нуждался в чашке кофе по утрам, нервничал больше обычного, когда приходил в кабинет О’Нила: у гендиректора был такой крутой нрав, что если человек входил в кабинет не совсем подготовленным, то хозяин мог буквально порвать его на части вне зависимости от того, кто еще находился в кабинете.

Зайдя в кабинет в тот день, Тоси не обнаружил там свирепого хозяина Merrill Lynch. В комнату, окна которой выходили на юго-восток, заглядывали лучи послеполуденного солнца, но ни одна лампочка не горела. О’Нил сидел в своем кресле сгорбленный, обхватив поникшую голову руками. Одетый в серый кардиган, он выглядел потрепанным и небритым. Тоси еще никогда не видел генерального директора в таком состоянии, и это его обескуражило.

– Этот чертов Семерджи, – пробормотал О’Нил. – Я должен был знать, что ему не стоит доверять.

Потом О’Нил заговорил о кризисе, связанном с Long Term Capital Management, который случился почти за десять лет до того периода, когда он был финансовым директором и Merrill Lynch потеряла практически все деньги.

– Эти парни из отдела фиксированного дохода вернули меня в 1998 год, и, клянусь, я больше не позволю, чтобы это повторилось еще раз.

Когда Тоси уходил, он посмотрел на Мэриан Брукс, которая была секретаршей О’Нила на протяжении многих лет. В ее глазах стояли слезы.

Несколько часов спустя, после захода солнца, Грег Флеминг вошел в кабинет генерального в надежде увидеть его. Он был уверен, что шеф все еще там, но в комнате его не было, и свет там не горел. Флеминг прошел в угловой кабинет и увидел О’Нила, который сидел за столом один, в тишине.

– Стэн, – позвал Флеминг, включая свет. – Это что, метафора такая, да? Вставайте, пойдем. У нас есть работа.

Несколько дней спустя – 18 октября – О’Нил сделал нечто очень необычное: он попросил Флеминга о помощи. Несмотря на то что при О’Ниле Флеминг поднялся по служебной лестнице, возглавив в 2003 году инвестиционно-банковскую деятельность и в 2007 году став сопрезидентом всей компании, он никогда не был частью близкого окружения О’Нила. Это окружение в том виде, в каком оно существовало, включало О’Нила и Ахмасса Факахани – сопрезидента Флеминга.

Факахани, управлявший работой внутри компании, тесно работал с О’Нилом почти десять лет и был одним из первых, кто сформулировал стратегию, при помощи которой О’Нил смог занять место генерального директора. После того как О’Нил стал директором, Факахани сконцентрировал в своих руках еще больше власти, но его самая важная задача состояла в том, чтобы быть глазами и ушами директора в компании.

Но катастрофа в отделе фиксированного дохода, спровоцированная Османом Семерджи – человеком, которого Факахани прочил в будущие руководители Merrill Lynch, подорвала авторитет Факахани в организации. Отягчающим ситуацию обстоятельством было то, что система управления рисками, которая не смогла вовремя отследить действия Семерджи, также подчинялась Факахани.

« На протяжении более десятка лет, как и конкурент из его родного города BofA, банк Wachovia занимался постоянным поглощением других банков. И главным советником Wachovia при этом был Merrill Lynch »

О’Нил спросил Флеминга, поддерживает ли тот отношения с Кеном Томпсоном, президентом Wachovia Bank в Шарлотте.

– Да, – ответил Флеминг.

На протяжении более десятка лет, как и конкурент из его родного города BofA, банк Wachovia занимался постоянным поглощением других банков. И главным советником Wachovia при этом был Merrill Lynch. При проведении большинства этих сделок Флеминг, ведущий банкир, работал вместе с Томпсоном и другими руководителями Wachovia, чтобы довести эти сложные операции до конца. Томпсон проникся к Флемингу симпатией.

– Я хочу, чтобы ты спросил Кена, заинтересует ли его стратегическое партнерство наших компаний, – сказал О’Нил.

Несколько недель назад, когда О’Нил встречался с Кеном Льюисом из BofA, проблемы его компании казались разрешимыми, и поэтому О’Нил не видел никакой насущной необходимости двигаться дальше в этом направлении. Кроме того, Крибиоре с пренебрежением отверг эту идею. Но теперь, когда пелена спала с глаз и О’Нил получил представление о масштабах проблемы, стоявшей перед компанией, тянуть время было нельзя. Он должен был действовать, и быстро.

Флеминг сказал, что он займется этим. Он был в немилости у О’Нила более года, с того момента, когда спорил с ним насчет назначения Семерджи. Теперь О’Нил просил его о помощи, и Флеминг хотел ему помочь.

В течение следующих двух дней Флеминг поговорил с Томпсоном и финансовым директором Wachovia Томом Вурцем. Он описал ситуацию, в которой оказалась компания, еще не отчаянную, но уже тревожную. Томпсона это сильно заинтересовало, и он сказал, что передаст информацию на рассмотрение совета директоров. В конце концов, шанс приобретения Merrill Lynch, одного из премиальных брендов в сфере финансовых услуг во всем мире, – это шанс, который бывает раз в жизни, заметил Томпсон.

Если Merrill Lynch будет продана Bank of America, то этот гигант из Шарлотта все разрушит, а завладев всем, уволит тысячи людей и выпотрошит организацию. Так полагал О’Нил. Это было в духе Кена Льюиса: заплатить лучшую цену, а потом взять все под полный контроль. С Wachovia, думал О’Нил, все будет иначе. Для Merrill Lynch это будет мягкой посадкой. Цена будет не столь высока, но Кен Томпсон может позволить Merrill Lynch некоторую автономию. Сделка с Wachovia будет больше похожа на слияние, чем на поглощение.

За несколько дней до внеплановой встречи совета О’Нил начал искать поддержку среди директоров. И вновь он обратился к своему старому другу Крибиоре в надежде заручиться его поддержкой в пользу сделки с Wachovia. Но вместо того чтобы выслушать О’Нила, Крибиоре занял свою прежнюю позицию: Merrill Lynch не следует продавать, особенно банку из Шарлотта. О’Нилу следует сделать значительные списания по CDO-позициям, а потом привлечь свежий капитал.

Крибиоре занял свою прежнюю позицию: Merrill Lynch не следует продавать, особенно банку из Шарлотта

В субботу, 20 октября Армандо Кодина, девелопер кубинского происхождения и член совета директоров Merrill Lynch, появился в Гарвардской школе бизнеса для обсуждения учебной ситуации, построенной на примере одной из его сделок. Пока он объяснял студентам решения, принятые им в отношении предложенной застройки, в середине лекции к нему подошел помощник по административным вопросам школы и передал ему записку. «Стэн О’Нил просит вас срочно ему перезвонить», – говорилось в записке.

Кодина прекрасно знал, что компании придется заявить об убытках. Факахани нанес ему визит во Флориду в конце сентября, чтобы вкратце ознакомить с проблемой CDO и предупредить о том, что Семерджи собираются уволить. Потом было предупреждение о 4,5 миллиарда долларов, опубликованное две недели назад. Собрание совета директоров компании было назначено на следующий день в Нью-Йорке, поэтому он не мог понять, почему О’Нил так срочно хочет с ним связаться.

После окончания занятия по дороге к своему второму дому в округе Литчфилд на северо-западе штата Коннектикут Кодина перезвонил О’Нилу.

– Армандо, – сказал О’Нил, – ты первый из совета директоров, с кем бы я хотел об этом поговорить. У меня был разговор о продаже компании Wachovia. Я надеюсь, что ты не будешь возражать против этого.

Кодина был ошарашен. Через несколько секунд он пробормотал что-то о том, что О’Нилу не пристало продавать компанию в одиночку, не сообщив об этом совету директоров.

Кодина был ошарашен. О’Нилу не пристало продавать компанию в одиночку, не сообщив об этом совету директоров

– Вы не можете просто сказать мне, что делаете это, потому что вы так решили, – ответил Кодина. – Это не ваше дело. Это должны решать директора.

Кодина сказал, что он подробно обсудит этот вопрос завтра на собрании совета и повесил трубку.

В субботу в штаб-квартире Merrill Lynch в World Financial Center в Южном Манхэттене Факахани и Джефф Эдвардс, финансовый директор, вместе с группой сотрудников финансового отдела и казначейства занимались подготовкой подробного доклада для запланированного на воскресный вечер собрания совета директоров. В докладе содержалась информация о рисках компании, связанных с субстандартными ипотечными кредитами и CDO.

Все, кто участвовал в подготовке доклада, были удивлены появлением Крибиоре. Директор, который раньше никогда не появлялся на таких встречах, не объяснил причину своего появления. Через 45 минут, в течение которых он просмотрел информационный бюллетень и задал несколько вопросов, Крибиоре ушел. Ни Факахани, сопрезидент компании, ни кто-либо другой из участников подготовки доклада понятия не имели, что происходит.

В воскресенье, 21 октября О’Нил позвонил Флемингу домой, чтобы узнать о том, как обстоят дела с Wachovia. И Флеминга осенило, что О’Нил стал в последнюю минуту готовиться к обсуждению этого вопроса с директорами в тот же день.

– Что вы уже обсуждали с советом директоров по этому вопросу? – спросил Флеминг. О’Нил сказал, что думает рассказать директорам о Wachovia в тот же день.

– Вы совершаете большую ошибку, Стэн, – заметил Флеминг. – Вам следует постепенно подготовить их к этому. Вам надо заложить фундамент.

– С кем из моего совета ты общаешься? – требовательно спросил О’Нил, и подозрение сквозило в его голосе.

– Ни с кем, – ответил Флеминг. – Я просто дал вам добрый совет. Я сам делал так сотни раз.

Более молодой собеседник, от которого О’Нил отмахивался весь последний год, снова почувствовал уверенность по мере обсуждения проблемы.

– Чтобы убедить совет, потребуется целый процесс, – продолжал Флеминг. – Вам придется описать ситуацию, в которой оказалась компания, наше финансовое положение. Затем вы рассмотрите варианты – стратегию поведения в ситуации и решите, что имеет смысл: оставаться независимыми или продавать компанию. И если продавать, то кто будет подходящим покупателем? Именно тогда вам следует заводить разговор о Wachovia. Этот процесс должен пройти в три или четыре этапа.

Встреча совета директоров Merrill Lynch проходила днем в отеле St. Regis в Мидтауне. Факахани участвовал в десятках подобных встреч и был лично знаком с большей частью директоров. Он мог с самого начала сказать, что на этой встрече не все было ладно и это касалось не только убытков, вызванных CDO.

До начала презентации, которую он собирался провести перед финансовым комитетом совета директоров, к нему подошли Чарльз Россотти, председатель комитета, и Энн Рис, член этого комитета.

« Чтобы убедить совет, потребуется целый процесс, – заметил Флеминг. – Вам придется описать ситуацию, наше финансовое положение. Затем вы рассмотрите варианты: оставаться независимыми или продавать компанию »

– Мы можем поговорить о Стэне? – спросила его Рис. Рис и Россотти заверили Факахани, что он хорошо выполняет свою работу и что они ему доверяют. Факахани и не знал, что кто-то думает, будто он плохо выполняет свою работу.

Затем, когда они с Эдвардсом проводили презентацию для финансового комитета, Факахани заметил кое-что еще: Армандо Кодина, который не был членом этого комитета, решил на ней присутствовать. По его позе и поведению было понятно, что Кодина был сильно взволнован.

Директора расположились в восточном крыле второго этажа, непосредственно над знаменитым баром King Cole. Заседания комитетов проходили в небольших комнатах для совещаний – «Рамбуйе» и «Матиньон». После завершения заседаний директора встретились в холле, чтобы в течение нескольких минут переброситься парой слов перед обедом в буфете, а затем направиться в комнату «Фонтенбло» для вечерних дебатов. На встрече присутствовали десять членов совета директоров, не являющихся служащими банка (outside directors), но вместо привычной обстановки товарищества, которое бурлило на подобных встречах, и Флеминг, и Факахани, и Розмари Беркери, главный юрисконсульт, почувствовали, что атмосфера накалилась больше обычного.

Стены в «Фонтенбло» были бордовыми, как и лежавший на полу ковер, они наряду с позолоченными стульями в стиле барокко создавали причудливое смешение стилей – французского (Людовика XIV) и итальянского (Медичи). Во время всего обеда Флеминг не находил себе места, и Факахани был сбит с толку общей гнетущей атмосферой.

Наконец, после того как все заняли свои места, Факахани и Джефф Эдвардс, финансовый директор, рассказали совету директоров о потенциальном риске на балансе компании и о том, как ухудшение экономической обстановки отразится на Merrill Lynch. После этого Пит Келли сделал доклад о появлении CDO-позиций на сумму 35 миллиардов долларов и роли, которую сыграл в этом Семерджи. После его выступления Эд Мориарти поднялся, чтобы продолжить разговор о CDO. Вскоре после начала его речи О’Нил вдруг резко прервал презентацию.

– Итак, парни, вы получили общее представление о ситуации – с этими словами О’Нил обратился к совету директоров, резко закончив презентацию, подготовленную его подчиненными. Крис Хэйуард, Эрик Хитон, Келли и Мориарти поняли намек и, чувствуя себя неловко, удалились.

Теперь О’Нил изложил свои доводы совету директоров. Он сказал, что проблемы с бухгалтерскими книгами компании могут быть еще серьезнее и в данный момент нет возможности оценить величину возможных убытков. Он пережил кризис с Long Term Capital Management в 1998 году и знает, что, как только ликвидность растает, Merrill Lynch может очень быстро попасть в беду. Он объяснил, что с учетом сложившейся ситуации единственным разумным выходом для компании является поиск потенциальных партнеров. Поэтому он и связался с Wachovia.

– Стэн, но это крупная филиальная сеть, легендарная торговая марка, – сказал Крибиоре. – Она известна не меньше, чем Coca-Cola. И мы не хотим оказаться в компании банка из Шарлотта.

Ни Крибиоре, ни О’Нил не упомянули о возможности слияния с Bank of America, которое обсуждалось три недели назад с генеральным директором Кеном Льюисом.