Сарум. Роман об Англии Резерфорд Эдвард

– Я его хорошо помню, он был другом отца.

Великий поэт Джордж Герберт скончался, когда Маргарет было одиннадцать лет.

– Он в родстве с владельцем Уилтон-Хауса? – спросил однажды Самюэль.

– Да, они дальние родственники.

– А его во дворец пускали?

– Нет, наверное, – печально улыбнулась Маргарет. – Они в бедности жили.

– Но зато он повсюду в округе побывал, верно?

Джордж Герберт прожил в Бемертоне всего несколько лет, но оставил по себе долгую добрую память.

– Верно, – кивнула Маргарет. – Он каждую семью в своем приходе навещал. Что бы там Обадия ни говорил, в Англиканской церкви было много хороших священников.

Герберт, бемертонский викарий, был автором прекрасных религиозных стихотворений; местные жители называли его святым пастырем.

– Его наставлял сам Господь, – говорила Маргарет.

Даже Обадия не осмеливался с ней спорить, хотя Джордж Герберт был англиканским священником, любил духовные песнопения, часто приходил на службу в Солсберийский собор и даже написал своего рода руководство для приходских священников.

– Джордж Герберт был прекрасным священником, не хуже протестантских пресвитеров! – часто восклицала Маргарет.

В присутствии Обадии произносить такие речи было опасно.

Суровый и строгий мир Обадии поначалу пугал Самюэля, но мальчик быстро осознал, какой огромной властью облечен проповедник. Обадия был знаком с самим Кромвелем!

В глазах Самюэля Кромвель был настоящим героем, ведь он не только сверг проклятого тирана-короля, но и подчинил мятежных ирландцев и шотландцев, а потом щедро раздал поместья в Ирландии своим верным солдатам. Кромвелю, сильному и справедливому правителю, покорился даже парламент. Воистину, Кромвель был настоящим избранником Господа.

Самюэль почти не помнил Натаниэля, а роялистов считал предателями и ненавидел от всей души. Роялистами были многие дворянские семейства в Саруме – и Пенраддоки, и Момпессоны, и Гайды. Шотландские протестанты неразумно заключили договор с сыном казненного короля, будто забыв, что клятвам Стюарта доверять нельзя, и пошли войной на Англию. Войска Кромвеля наголову разбили их в сражении под Вустером, однако проклятого Стюарта изловить не удалось. Он бежал, потому что в Саруме нашлись глупцы, которые поспешили ему на помощь, – все те же Гайды и англиканский священник, каноник Солсберийского собора Гемфри Хенчмен. По слухам, Карлу Стюарту пришлось скрываться от погони в кроне древнего дуба. Обадия велел Самюэлю не терять бдительности, ведь предатели таились повсюду.

Самюэль, мечтая в один прекрасный день оказаться на службе у Кромвеля, начал перенимать строгие манеры пуритан, вставлял в речь библейские выражения и часами вертелся перед зеркалом, напуская на себя суровый вид. На добродушные насмешки Маргарет он не обращал внимания и представлял Кромвеля древним библейским пророком.

Тринадцатилетний Самюэль, избрав Кромвеля образцом для подражания, строго корил себя за то, что поддавался соблазнам плоти, ведь для пуритан любование красотой, музыка и танцы считались таким же смертным грехом, как чревоугодие или блуд. А Самюэль обожал красоту.

– Взрослому человеку не пристало искать наслаждения в детских забавах, – объяснял ему Обадия. – Он рад тому, что следует стезей добродетели.

Больше всего на свете Самюэль хотел следовать стезей добродетели, но однажды невольно впал в грех.

Случилось это у ворот Уилтон-Хауса.

Дворец графа Пемброка сгорел, когда Самюэлю было семь лет. С тех пор на месте пожарища шло строительство, и теперь за оградой красовалось внушительное здание.

Самюэль, с любопытством разглядывая новый дворец, заметил, что к воротам направляется его знакомец, Уильям Смит. Старый штукатур иногда подновлял усадьбу Шокли, но в последнее время занимался отделкой дворца.

– Хочешь посмотреть? – добродушно спросил он.

Самюэль смущенно потупился.

– Там сейчас только строители и эконом, – улыбнулся Смит. – Хозяева в Лондоне.

Так Самюэль удостоился чести побывать в великолепном особняке – жемчужине английской барочной архитектуры.

Разумеется, роскошные загородные резиденции с прекрасными парками не редкость в Англии, но здесь, в излучине реки, изящные очертания Уилтон-Хауса словно бы вторили величественному Солсберийскому собору.

– Главные дворцовые покои созданы по рисункам самого Иниго Джонса, – объяснил Смит.

Огромный квадратный зал вел в роскошный сдвоенный салон с широкими прямоугольниками окон, выходящих в дворцовый парк, к реке Наддер, на глади которой покачивались белые лебеди. Самюэль обвел восхищенным взглядом покои и неожиданно произнес:

– Здесь так уютно…

В самом деле, английское барокко весьма отличалось от своего европейского собрата. Вместо помпезных пространств, романских арок и внушительных мраморных лестниц, вместо куполов, изысканных фронтонов, пилястр и роскошных фресок, с которых словно бы рвались в небеса аллегорические фигуры, английское барокко обладало сдержанной утонченностью. На севере Англии, где не существовало ни европейского культа знати, ни инквизиции, ни священного благоговения перед власть имущими, загородные резиденции знати были не дворцами, а скорее старинными поместьями-манорами, лишенными нарочитой выспренности. Эта приземленность придавала им особое очарование. А Уилтон-Хаус, построенный на руинах старого монастыря, обладал какой-то романтической притягательностью.

Самюэль Шокли испытывал огромное наслаждение, переходя из зала в зал и завороженно разглядывая богатое убранство, роскошную мебель и прекрасные полотна Ван Дейка, а по дороге домой запоздало осознал, что согрешил и проявил слабость духа.

– Это все обольщение и обман, – сокрушенно бормотал мальчик, свято веря, что великий Кромвель ни за что не поддался бы соблазнительному очарованию дворца.

Самюэль, вернувшись с прогулки, обнаружил в гостиной Обадию. Маргарет, стоя у камина, с вызовом глядела на брата.

– Эта книга – зло и дьявольское наущение! – воскликнул Обадия, гневно потрясая молитвенником.

Пуритане отказались от Книги общих молитв, составленной епис копом Кранмером, – по их мнению, она была чересчур папистской – и на молитвенных собраниях пользовались служебником. Отвергли они и все церковные обряды: причастие, заупокойные молебны и даже освящение брака в церкви – бракосочетание теперь свидетельствовали мировые судьи.

Маргарет пуритан ненавидела и по Книге общих молитв молилась каждое воскресенье – дома, в присутствии Самюэля. Обадия, узнав об этом из случайного замечания мальчика, явился к сестре с упреками и угрозами – Пресвитерианская церковь запрещала пользоваться Книгой общих молитв.

– Ваш служебник слишком уныл, – дерзко заявила Маргарет. – Мне больше нравится молитвенник.

– И Самюэль тому свидетель?

– Да.

Обадия вздохнул и укоризненно посмотрел на сестру – Самюэля следовало воспитывать в истинной вере, а не подвергать тлетворному влиянию Книги общих молитв.

– Женщина, ты глупа и нечестива!

Маргарет, рассмеявшись, выхватила у него молитвенник:

– А ты, Обадия, змий кусачий!

Обадия вот уже двадцать лет не слышал полузабытого детского прозвища, и сейчас в нем всколыхнулись старые обиды. Из почтенного проповедника он внезапно превратился в несчастного юнца. Сестра глубоко оскорбила его достоинство, да еще и в присутствии Самюэля! Нет, Обадия этого так не оставит. Месть его будет страшна.

Самюэль с удивлением глядел на Маргарет, не замечая злобного взора Обадии.

– Читай свои проповеди в церкви! Ты меня не обманешь, я твою змеиную натуру хорошо знаю. Как был змий кусачий, так им и остался! – выкрикнула она и, обернувшись к Самюэлю, добавила: – За Обадией глаз да глаз нужен. Дай ему руку – одним махом оттяпает.

Самюэль ошеломленно посмотрел на сестру. Да как она смеет так непочтительно отзываться о старшем брате? Ведь это страшный грех! Вспомнив о своем недавнем прегрешении, мальчик решительно подошел к Маргарет, взял у нее молитвенник и швырнул в камин.

– В нашем доме нечестивых книг не будет! – провозгласил он и вышел из гостиной, надеясь, что таким образом искупил свой грех.

Маргарет оцепенела.

Обадия с торжествующей улыбкой посмотрел на сестру.

Наступил день суда над Анной Боденхем, обвиненной в колдовстве. Маргарет на суд идти не хотела и Самюэля не пускала, но, уступив отчаянным мольбам мальчика, позволила ему присоединиться к Обадии и сэру Генри Форесту с двумя детьми.

В помещении суда собралась огромная толпа горожан. Анну Боденхем обвиняли в страшных преступлениях: в юности она была католичкой, поминала зло, возводила хулу и говорила о счастливых и несчастливых днях. К счастью, в то время в Саруме находился Мэттью Хопкинс, знаменитый охотник на ведьм, который и обличил Анну. На допросах выяснилось, что она была служанкой доктора Джона Лэмба, астролога и колдуна, забитого камнями в Лондоне в 1640 году.

– Лэмб водил знакомство с королевским фаворитом Джорджем Вильерсом, герцогом Бекингемом, – объяснил Обадия Самюэлю. – Держись подальше от папистов и дурных людей: они источают заразу зла.

Форест обратил внимание Самюэля на непримечательного человека с мрачным лицом:

– Это Мэттью Хопкинс.

– Он вершит богоугодные деяния, – добавил Обадия.

Один из свидетелей, слуга проповедника, рассказал, что на пороге дома Анны Боденхем его встретили пять духов в обличье оборванцев, а сама ведьма, открыв дверь, тут же обернулась кошкой.

– Я беседовал со слугой, – подтвердил Обадия. – Он честный человек, лгать не будет.

– А Маргарет говорит, что несчастную схватили по навету, – сказал Самюэль.

– Зло нужно искоренять, – сурово ответил Обадия.

– Я сам мировой судья, – вмешался сэр Генри Форест. – Как бы то ни было, ее признают виновной в колдовстве.

На следующий день, к огорчению Самюэля, Маргарет не позволила ему пойти в Фишертон, поглядеть, как казнят ведьму.

После суда Обадия завел с Самюэлем серьезный разговор:

– Мне ведомо твое стремление достойно служить Господу. Ты задумывался над тем, какому делу себя посвятить?

Самюэль помотал головой.

– Если желаешь, я помогу тебе стать ученым человеком.

Мальчик, польщенный предложением Обадии, зарделся от смущения.

– Для этого придется переехать ко мне в Солсбери, – сказал Обадия. – Тебе нужен подобающий наставник.

Обадия, натянуто улыбаясь, поздоровался с Маргарет и, не желая напоминать ей о недавней ссоре, без обиняков заявил:

– Самюэль – юноша смышленый, ему пора науки постигать.

– Он уже обучен тому, что ему в жизни пригодится.

В какой-то мере Маргарет была права – сельским жителям вполне хватало уроков местного пастора. Но достаточно ли этого Самюэлю?

– Это не ученость, – мрачно изрек Обадия.

Маргарет понимала, что брат прав, но признавать этого не хотела, ведь это означало, что с Самюэлем придется расстаться. Ей уже давно минуло тридцать, о замужестве она не думала, а после смерти отца и двух братьев воспитывала Самюэля как родного сына.

«Если он уедет, что мне останется? – с горечью размышляла Маргарет. – Усадьба? Обадия?»

Соседи над ней посмеивались. О храброй девушке, вставшей на защиту своих владений, давным-давно забыли. Маргарет считали старой девой и не обращали внимания на ее причуды. У нее был любимый кот, а каждое утро она выходила во двор кормить птиц, которым давала имена и прозвища; разговаривала она и с коровами в стойлах.

Обадии все это было известно, однако он никогда не попрекал сестру, лишь глядел на нее с холодным презрением.

Маргарет всю свою жизнь посвятила Самюэлю.

В Михайлов день Обадия пришел в усадьбу.

– Самюэль пойдет учиться в школу, а жить будет со мной, в Солсбери, – заявил он.

Понимая, что брат хочет воспитать мальчика в пуританской строгости, Маргарет наотрез отказалась.

Обадия сурово посмотрел на сестру:

– Как глава семьи, я заставлю тебя повиноваться моей воле.

От детской шепелявости он так и не избавился, но теперь она придавала его речи угрожающий оттенок.

– Попробуй только! – воскликнула она. – Ты что, выкрасть его собрался?

Помолчав, Обадия склонил набок седую голову и весомо произнес:

– Об этом мы еще побеседуем.

Спустя неделю он снова пришел к сестре:

– Что ты решила?

Маргарет знала, что Самюэля ей не удержать, но отпускать его к Обадии не хотела – и не только из-за пуританской суровости брата. Он, сам того не подозревая, был человеком тщеславным и злопамятным, а теплотой чувств не отличался.

«Он вышколит Самюэля и заставит его себе прислуживать», – горестно подумала Маргарет и ответила:

– Нет, я тебе его никогда не отдам.

– Я тебя силой заставлю, – пригрозил Обадия.

– Ничего у тебя не выйдет. Больше ты его не увидишь, а еще раз придешь в усадьбу – собак на тебя спущу.

– Ты еще пожалеешь! – злобно прошипел Обадия.

– Не о чем мне жалеть.

– Отчего ты упорствуешь, глупая женщина?

– Оттого, что я тебя слишком хорошо знаю, – честно сказала она. – У тебя сердце злое.

Обадия окинул ее холодным, невозмутимым взглядом и вышел.

В последнее время Самюэль чувствовал себя узником. Ему запретили видеться с Обадией, в Солсбери он ходил только в сопровождении Маргарет, а работникам велели немедленно сообщать о появлении проповедника в усадьбе.

Годфри и Маргарет не отходили от Самюэля ни на шаг.

– Обадия – мой друг, – напоминал Самюэль сестре.

– Нет, он никому не друг, – грустно вздыхала она. – Подрастешь, сам поймешь.

Самюэль не знал, что делать. Покидать Маргарет ему не хотелось, но так долго продолжаться не могло.

Тем временем Маргарет решилась на отчаянный шаг.

О причинах ссоры Маргарет и Обадии Самюэль не задумывался; сейчас его больше занимали другие дела.

Нужно было осушить луга.

Самюэль Шокли знал, как содержать пойменные луга. Сельское хозяйство Сарума вот уже две тысячи лет основывалось на пахотном земледелии, неразрывно связанном с овцеводством. Поля, щедро удобренные овечьим навозом, давали прекрасный урожай, поэтому требовались пастбища в низинах, а не на взгорье. Лучше всего для этой цели подходили заболоченные речные поймы, но их не осушали со времен римского завоевания и забытое искусство дренажа возродили лишь недавно.

От реки по самой середине луга прокладывали отводной канал, от которого во все стороны ветвями расходилась сеть канавок и ямок для сбора и стока излишней воды. Ширина пойменных лугов в усадьбе Шокли составляла двести ярдов, а протяженность основного канала – около полумили. Для регулирования уровня воды в водостоках пользовались сложной системой деревянных шлюзовых ворот, оснащенных особым механизмом для поднятия и опускания щитков, перекрывающих путь воде. Кроме основного дренажного канала, были еще и десятки каналов поменьше, где вместо шлюзов использовали дерновые заглушки. За всем этим хозяйством следил особый работник – заливщик. В усадьбе Шокли заливщиком служил Уильям, сын Джейкоба Годфри. Его работа пользовалась не меньшим уважением, чем труд пастуха, присматривающего за стадами овец.

– Зимой и ранней весной система каналов позволяет покрыть всю пойму тонким слоем медленно текущей воды, которая удобряет луга илом и согревает почву, где потом растет тучная трава. А весной в долину приводят стада с взгорья, и осушенные луга становятся пастбищами, – объяснял Уильям Самюэлю.

Теперь так поступали все владельцы пойменных лугов пятиречья.

В конце лета Уильям объявил, что каналы и водостоки нуждаются в починке и расчистке. На лугах уже скосили траву, и Маргарет, обходя высокие стога сена, задумчиво сказала:

– По-моему, каналы можно проложить и дальше…

Однако в усадьбе не хватало рабочих рук.

Перед Михайловым днем Маргарет, отправившись с Самюэлем в Солсбери, внезапно воскликнула:

– Надо голландцев нанять, все равно им заняться нечем! А в Голландии повсюду каналы и плотины!

Маргарет обратилась к городским властям с просьбой выделить ей десяток пленников. Сначала ей отказали, боясь, что голландцы сбегут. На следующий день Маргарет пришла к советникам, вооружившись мушкетом и шпагой.

– Я уилтширский клобмен, от меня никто не сбежит! – заявила она.

Теперь, на зависть сэру Генри Форесту, голландцы трудились на заливных лугах Шокли.

А еще Маргарет и Самюэль, одни из немногих в Саруме, были причастны к тайне Солсберийского собора.

Маргарет с Самюэлем только вошли в собор, как вдруг из-за колонны близ хора появился согбенный тщедушный старик с несуразно большой головой и, не заметив присутствующих, зашаркал к часовне в восточной оконечности храма. Маргарет решительно направилась к нему.

– Ты здесь работаешь? – спросила она.

Старик близоруко сощурил серые глаза и нерешительно ответил:

– Ну, это как сказать…

– Тебя как зовут?

– Захария Мейсон, – буркнул он, сжимая в кулаке котомку с инструментами.

Маргарет заметила, что пальцы его перепачканы известью.

– Ты здесь что-то чинишь, я же вижу!

Старик промолчал.

– Знаешь, кто я такая?

– Да, госпожа. Вы сестра Обадии Шокли, – с затаенной обидой в голосе проворчал старик.

– Верно. А брат мой – глупец, – раздраженно сказала Маргарет. – Слава Богу, есть еще разумные люди, понимают, что храм ухода требует.

Старый каменщик настороженно поглядел на нее.

– А кроме тебя, еще работники есть? – спросила Маргарет.

– Ну, это как сказать…

– Вам за работу платят?

– Да.

Маргарет потянулась к кошельку, но старик покачал тяжелой головой:

– Нам платят как положено.

Неделю спустя Маргарет сказала Самюэлю:

– Каменщикам за работу Гайды платят.

Действительно, все годы правления Кромвеля в соборе украдкой трудились каменщики, нанятые древним дворянским родом Гайдов.

Еще одно происшествие поначалу казалось незначительным.

Однажды, когда голландцы, под присмотром Маргарет и Самюэля, копали дренажные канавы на пойменных лугах, на прибрежной тропе остановился экипаж с каким-то незнакомым человеком. Голландцы обрадованно зашептались и попросили у Маргарет разрешения с ним поговорить.

– А кто это? – недоверчиво осведомилась Маргарет.

– Его зовут Аарон.

– И чем же он занимается?

– Он торговец, – пояснил голландец и добавил: – Голландский еврей.

Самюэль обомлел от неожиданности, впервые в жизни своими глазами увидев потомка колен Израилевых, о которых говорится в Ветхом Завете. Впрочем, в то время большинство англичан никогда не встречались с евреями.

Как ни странно, трехсотшестидесятилетний запрет на поселение евреев в Англии отменил Оливер Кромвель. Обадия, хоть и признавал заслуги Кромвеля перед Англией, был весьма недоволен подобной религиозной терпимостью – в стране и так появилось множество протестантских сект различного толка: баптисты, анабаптисты, сторонники Роберта Брауна, отстаивавшие независимость самоуправляемой церковной общины и отвергавшие единую церковную власть, и последователи проповедника Георга Фокса, называемые квакерами, которые настаивали на том, что внутренний свет и глас Божий обитает в душе каждого человека. В Уилтшире учение квакеров начал распространять некий Уильям Пенн[46].

– Его надо кнутом высечь, а проклятый язык раскаленным железом прижечь! – возмущался Обадия.

Однако самым нетерпимым для проповедника было присутствие евреев. Они переселялись в Англию из Голландии, куда бежали, спасаясь от преследований испанской инквизиции. Строго говоря, подданными короля они не считались, хотя им и было позволено заниматься торговлей.

Аарон, недавно приехавший в Англию, привез голландцам деньги и письма от родных, пообещал обеспечить узников всем необходимым и, прежде чем вернуться в Уилтон, провел за беседой с ними около получаса. Все это время Самюэль рассматривал лысого старика с внимательными глазами и с сожалением признал, что он выглядит совсем как обычный человек.

Спустя неделю после окончательной ссоры с Обадией Маргарет втайне навестила сэра Генри Фореста. О ее визите никто не знал.

Форест, удивленно выслушав ее предложение, задумчиво произнес:

– Значит, я стану опекуном Самюэля?

Маргарет кивнула.

– И отправлю его учиться вместе с моими детьми?

– Ваши сыновья – ровесники Самюэля, у них прекрасный учитель…

– Да, верно. По-твоему, я смогу оградить его от влияния Обадии?

– Разумеется. Ни жаловаться на вас, ни обвинять вас он не станет, ведь его брат получит то же образование, что и ваши дети.

Решение это далось Маргарет нелегко: она понимала, что не сможет удержать Самюэля в усадьбе, да и сопротивляться Обадии было бесполезно. А вот если опекуном Самюэля станет Форест, то мальчик будет жить в Эйвонсфорде, а не окажется в заложниках у мрачного пуританина.

Сузив темные, близко посаженные глаза, Форест задумчиво произнес:

– Да, Обадия Шокли против меня не пойдет.

– Значит, вы согласны?

– Самюэль – юноша смышленый, это всякому видно. Образование ему не помешает, – признал Форест и с улыбкой осведомился: – Полагаю, цена моего согласия тебе известна.

Маргарет кивнула.

Сэр Генри Форест обязался отправить Самюэля учиться в Оксфорд и, если мальчик пожелает, оплатить его обучение в судебных иннах Лондона, а за это Маргарет передавала ему право на владение заливными лугами, сохраняя за собой пожизненное право пользования ими за весьма скромную плату. Сделку, выгодную для обеих сторон, решено было сохранить в тайне до полного оформления всех необходимых бумаг.

Еврей Аарон любил отправляться в путь ранним утром – не только потому, что обычно просыпался на заре, но еще и потому, что зрелище пробуждающейся природы поднимало ему дух и радовало сердце.

Небо над меловыми грядами едва посветлело, а повозка Аарона уже въехала на взгорье близ долины Эйвона. Окрестности Эйвонсфорда были пустынны. Неподалеку от поместья Форестов Аарон увидел, как из загона для овец на склоне холма украдкой выскользнул Обадия Шокли. Что здесь понадобилось проповеднику в такую рань?

Обадия, не заметив одинокого путника, торопливо удалился по тропе на взгорье.

Днем, когда Самюэль и Джейкоб Годфри ушли на взгорье, в усадь бу к Маргарет явился незваный гость, некий Даниэль Джонсон, – серьезный, обходительный мужчина. Он объяснил, что его прислал Обадия.

– Моя лошадь на полдороге захромала, пришлось пешком идти, – огорченно вздохнул он.

Маргарет, в хорошем расположении духа после встречи с Форестом, сжалилась над усталым путником и решила его выслушать.

Он снова напомнил ей о пользе образования, объяснил, что Обадия всего-навсего желает выполнить родственный долг и принять участие в воспитании сводного брата. Речи Джонсона были так искренни и убедительны, что Маргарет возразить ему не могла. Впрочем, ей и не хотелось спорить. Гость уважительно прислушивался к ее словам, так что Маргарет, невольно разговорившись, рассказала ему о том, как вместе с клобменами защищала усадьбу, нарядившись в отцовские доспехи. Джонсон выразил желание осмотреть хозяйство, и Маргарет провела его по усадьбе. Коровы в стойлах встревоженно замычали, взбудораженные появлением незнакомца, и Маргарет ласково успокаивала их, поглаживая и называя по именам. Показала она Джонсону и заливные луга; во дворе к Маргарет с веселым щебетом слетелись певчие птицы, ожидая привычного корма. Джонсону усадьба понравилась, он приветливо разговаривал с работниками, а одной улыбчивой коровнице вручил шиллинг.

Маргарет выслушала настойчивые просьбы Джонсона подумать о судьбе Самюэля, но о своем решении говорила уклончиво, памятуя о предстоящем заключении договора с Форестом. Вскоре гость попрощался с ней, так и не получив однозначного ответа.

Самюэль, столкнувшись с Джонсоном у ворот усадьбы, побелел как полотно и, встревоженно глядя на Маргарет, спросил, зачем он приходил.

– Мистера Джонсона Обадия прислал, – сказала она. – Весьма обходительный господин, за тебя просил.

– Мистера Джонсона? Он так представился?

– А в чем дело? – удивилась Маргарет.

Самюэль замялся, а потом выпалил:

– Это Мэттью Хопкинс, охотник за ведьмами. Так зачем он к тебе приходил?

Маргарет побледнела. К ней слетались птицы… она успокаивала коров и звала их по именам… а коровница получила шиллинг…

Так вот какую западню подстроил сестре Обадия! Если влиятельный проповедник и охотник на ведьм обвинят Маргарет в колдовстве, то к их словам прислушаются…

Вечером в стаде сэра Генри Фореста сдохла овца.

На следующий день в поместье Эйвонсфорд сэр Генри Форест и Маргарет Шокли подписали договор. Через месяц, к возвращению леди Форест с детьми, Самюэль должен был переселиться к Форестам.

Домой Маргарет вернулась в задумчивости. Что сделает Обадия, когда узнает о поступке сестры? Обвинит ее в колдовстве и объявит договор с Форестом недействительным? В законах против колдовства Маргарет не разбиралась, но особой надежды на примирение с Обадией не питала. Раз уж брат призвал на помощь Мэттью Хопкинса, ей не выжить.

– Ты пока поживешь у Форестов, – сказала она Самюэлю и подробно объяснила ему свой замысел, упомянув и о заливных лугах, и о преимуществах образования, и о сыновьях Фореста. – Со сверстниками тебе будет веселее.

Ночью в стаде Фореста сдохла еще одна овца. Пастух и эконом, осмотрев труп, не обнаружили никаких признаков хвори.

У купы деревьев, на тропе к заливному лугу, Самюэля поджидали Обадия и Мэттью Хопкинс.

– Нам надо с тобой поговорить, – заявил Обадия, выступив из-за деревьев. – Нашу сестру обвиняют в колдовстве. Остается только молить Господа, чтобы обвинение не подтвердилось.

– Тебе придется за ней следить, – добавил Хопкинс. – Главное – ничего не упустить, ведь даже самый незначительный поступок может оказаться важным.

Неужели Маргарет, милая, добрая Маргарет, – ведьма? При всем уважении к Обадии и Хопкинсу Самюэль не мог поверить чудовищному обвинению.

– Дьявол ловок и хитроумен, – напомнил ему Обадия, будто про читав мысли Самюэля. – Он в свои сети любого может заманить.

Обадия и Хопкинс принялись расспрашивать Самюэля о поведении и поступках Маргарет, но мальчик ничего особенного рассказать не мог, упомянул лишь о сделке с Форестом.

Обадия ошеломленно умолк, но быстро справился с изумлением:

– Заливные луга отписаны тебе в наследство, Маргарет не имела права отдавать их Форесту, а что до образования, так я тебе то же самое предлагал – и не из корысти, а ради твоего же блага. Похоже, Маргарет не в своем уме, раз отцовскую волю нарушила и тебя наследства лишила. Не знаю, удастся ли вернуть луга…