Сарум. Роман об Англии Резерфорд Эдвард

– Ты сама на чьей стороне? – шутливо осведомился Натаниэль.

– Я воздерживаюсь, – заявила Маргарет, не желая примыкать ни к одному из враждующих лагерей.

– А как же Самюэль? Он-то уж наверняка роялист, – с насмешкой продолжил Натаниэль.

– Он, слава Господу, еще слишком мал, чтобы ввязываться в эти глупые споры! – воскликнула Маргарет.

Эдмунд и Обадия переглянулись. Маргарет с укоризной посмотрела на Натаниэля. Зачем ему понадобилось напоминать о мальчике?

– Кстати, надо бы решить, что делать с Самюэлем, – задумчиво произнес Эдмунд.

Маргарет знала, что между собой братья уже обсудили этот вопрос.

– Он останется в усадьбе со мной, – твердо сказала она. – Так перед смертью повелел отец.

Натаниэль промолчал, Эдмунд погрузился в размышления, а Обадия холодно посмотрел на сестру, словно подозревая ее в измене строгим пуританским взглядам. При жизни отца к мнению Обадии почти не прислушивались, и сейчас он собирался настоять на своем.

– Сестра наша юна и неразумна. Негоже оставлять младенца под ее присмотром, без мудрого наставления, – с натянутой улыбкой заявил он и многозначительно посмотрел на Эдмунда, напоминая, что Самюэля следует оградить от тлетворного влияния Натаниэля.

– Мне твоих мудрых наставлений довольно, – с напускным смирением произнесла Маргарет. – Твоих и Эдмунда.

– А если нас здесь не будет, что тогда? – спросил Обадия.

– Куда это ты малютку отправлять собрался? – удивился Эдмунд.

– Мой знакомый проповедник в Лондоне готов принять Самюэля в лоно своей семьи и воспитать его в истинной вере.

Натаниэль, невозмутимо раскурив трубку, негромко заметил:

– Двухлетнего младенца рановато наставлять на путь истинный. Да и в Лондоне сейчас опасно – туда вот-вот выступят королевские войска.

Эдмунд, поразмыслив, принял решение:

– Отцовской воле я перечить не намерен. Пока война не докатится до Сарума, малыш останется в усадьбе под присмотром Маргарет.

Маргарет с облегчением перевела дух. Обадия хотел было возразить, но Эдмунд строго взглянул на брата.

– Об этом мы еще поговорим, – буркнул Обадия.

Разрешив таким образом спор, братья, к удивлению Маргарет, мирно уселись за стол и стали обсуждать предстоящую войну.

– Лондон и восточные графства выступят на стороне парламента, – заметил Эдмунд.

Действительно, именно там обосновались основные противники короля – купцы-пуритане.

– О портовых городах тоже не следует забывать, – напомнил Натаниэль.

Английские торговцы-мореплаватели не простили Стюартам их дружбу с европейскими католическими державами – основными соперниками англичан на международных рынках. А Яков I, желая задобрить испанского посланника, хладнокровно отправил на казнь сэра Уолтера Рэли, знаменитого путешественника и искателя приключений, которым восхищались купцы и торговцы.

– Север и запад страны поддержат роялистов, – вздохнул Эдмунд.

Старинные феодальные семейства, их арендаторы и крестьяне-издольщики по-прежнему верили в святость королевской власти.

– А чью сторону выберет Сарум? – спросила Маргарет.

Положение в графстве было непростым. Солсбери, как и другие торговые города, поддерживал парламент; настроения горожан разделяли и местные дворяне. В северной части Уилтшира знатные Сеймуры колебались до тех пор, пока король не пожаловал им новые титулы и богатые владения, но прочие знатные семейства – Хангерфорды, Бейнтоны, Ивлины, Лонги и Ладлоу – перешли на сторону парламента. Эти приверженцы старых традиций, мировые судьи, привыкшие к относительной независимости, исповедовали англиканскую веру и не доверяли королю, окружившему себя фаворитами-католиками и презиравшему парламентариев-дворян.

– Среди уилтширского дворянства найдутся и приверженцы короля, – сказал Эдмунд. – Граф Арундел, Пенраддоки, Тинны из Лонглита… Да и Гайды в стороне не останутся.

Гайды, родственники графа Кларендона, влиятельного советника короля, недавно переселились в окрестности Солсбери.

– Граф Арундел стар, – печально вздохнул Натаниэль. – Тинны разорены бесконечными тяжбами, Пенраддок не воин, а политик… А вот граф Пемброк на вашей стороне. Он, конечно, не полководец, но людьми повелевать привык, к нему прислушиваются.

Филипп Герберт, граф Пемброк, еще недавно бывший сторонником короля, ненавидел Бекингема и Страффорда, а потому весной переметнулся на сторону мятежников, заняв пост наместника, предложенный ему парламентом. Его примеру последовали многие.

– Однако епископ Солсберийский все еще за короля, – со смехом напомнил Натаниэль.

Пуритане составляли половину духовенства Сарума, но Брайан Дуппа, епископ Солсберийский, наставник юных принцев, оставался, как и его предшественники, приверженцем высокой Церкви.

– Можно подумать, роялистам это поможет, – фыркнул Обадия.

– А на чью сторону встанет сэр Генри Форест? – с ухмылкой спросил Натаниэль.

– На сторону победителей, – чуть улыбнувшись, ответил Эдмунд.

Сэр Генри Форест, баронет, отправился домой пешком. Идти ему было недалеко.

Уильяма Шокли он уважал и обрадовался, когда двадцать лет назад тот решил поселиться в долине реки Эйвон и взял в аренду старую усадьбу, граничащую с имением Эйвонсфорд.

Форест, догадываясь о раздорах в семействе Шокли, прекрасно понимал, на чью сторону встанет каждый из братьев. Впрочем, ему это было на руку. Сам он еще не решил, кого поддерживать – короля или парламент.

В правление Стюартов семья Форест процветала: дед удачно вложил капитал в торговлю с Новым Светом, откуда привозили табак, а отец продолжил дело, вступив в недавно образованную Ост-Индскую компанию, торговавшую со Средней Азией и Дальним Востоком. Форесты не только приумножили свое состояние, но и упрочили положение в обществе. Яков I, измыслив новый способ пополнить королевскую казну, ввел еще один аристократический титул. Дворянин, за определенную сумму возведенный в достоинство баронета, не только получал право именоваться сэром, но и, в отличие от простых рыцарей, мог передавать титул наследникам мужского пола. Форесты, типичные представители нового дворянства, с радостью ухватились за возможность встать на первую ступеньку аристократической лестницы, позволявшей впоследствии обзавестись и более высокими титулами – барона, виконта, графа… К примеру, король, дабы заручиться поддержкой графа Сеймура, пожаловал ему титул маркиза, от которого недалеко и до герцога! У Форестов были веские причины встать на сторону короля.

Однако жители Уилтшира в основном склонялись к поддержке парламента.

– Я не имею ни малейшего желания идти наперекор большинству, – заявил Форест жене, имея в виду не общие настроения в стране, но лишь преобладающее мнение обитателей графства.

Теперь, в отличие от предыдущих столетий, графства обрели весьма независимое положение; в них всем заправляли аристократы – вершили суд, устанавливали налоги и избирали представителей в парламент.

– Пожалуй, я последую примеру графа Пемброка, – наконец решил Форест. – Дождусь первого сражения, погляжу, куда ветер дует.

На прибрежной тропе сэр Генри Форест остановился и, ненадолго позабыв о гражданской войне, с удовлетворением оглядел заливные луга Уильяма Шокли, раскинувшиеся в пойме реки. Великолепные рукотворные пастбища, граничившие с имением Форестов, теперь стоили целое состояние. Форест, сощурив глаза, погрузился в размышления.

Если Шокли рассорятся, то луга можно будет заполучить дешево.

Август 1643 года

Трехлетний Самюэль Шокли навсегда запомнил самый счастливый день в жизни.

Натаниэль, со сводным братом на плечах, шел по соборному подворью. Длинные локоны Натаниэля золотились на солнце, сильные пальцы сжимали щиколотки мальчика, легкий ветерок играл прядями шелковистой остроконечной бородки.

Самюэль не понимал происходящего, знал только, что они с братом совершают важное дело. Впрочем, у Натаниэля было много важных дел – ему надо было выиграть войну.

Теплые лучи солнца ласково скользили по плечам мальчика.

Однако для Маргарет ясный день был мрачнее любого ненастья.

В Солсбери они приехали в возке. Натаниэль, в ярком камзоле и панталонах, заправленных в высокие ботфорты с кружевными отворотами, покуривал глиняную трубку с длинным черенком. Лихо заломленная широкополая шляпа свидетельствовала о принадлежности Натаниэля к лагерю кавалеров – сторонников короля.

– Лучшие трубочники в Англии – Гонтлеты из Уилтшира, – весело объявил он, показывая Самюэлю символ, выдавленный на чашечке трубки, – рыцарскую перчатку.

Маргарет, Натаниэль и Самюэль шли по соборному подворью. Прохожие заглядывались на красивую пару с ребенком. «Наверняка решили, что я с мужем в собор иду, – с улыбкой подумала Маргарет. – А зачем мне муж? У меня есть любимый брат, усадьба и малыш…»

Королевские войска одерживали победу за победой и уверенно теснили парламентскую армию, не имевшую ни опыта военных действий, ни хороших военачальников. Принц Рупрехт Пфальц ский, племянник Карла I, возглавил королевскую кавалерию и обучил ее приемам молниеносной атаки – тактике, разработанной в шведской армии, после чего одержал сокрушительную победу в битве при Эджгилле[43]. Граф Пемброк спешно уехал в Лондон, а Хангерфорд и Бейнтон – дворяне, вставшие во главе парламентских войск в Уилтшире, – рассорились между собой. Тем временем королевская кавалерия и корнуэльская пехота вели успешные наступательные бои в графстве; уилтширские города сдавались один за другим. В мае 1643 года Уильям Сеймур, которому король пожаловал титул маркиза Гертфорда, выдвинул свои отряды из Оксфорда в Сарум, захватил Солсбери и бросил мэра в темницу.

Обадия уехал в Лондон. Эдмунд присоединился к парламентским войскам – где он сейчас, Маргарет не знала. Зато вместе с отрядами Сеймура в Солсбери вернулся Натаниэль.

– Хорошо, что в усадьбе сейчас я, а не Эдмунд, – усмехнулся он, входя в дом. – Теперь ее не тронут.

Роялистские войска, вступив в Сарум, первым делом конфисковывали имущество сторонников парламента.

Усадьба всегда выручала семью в трудные времена. Уильям Шокли, продав старую сукновальню и лавку в Солсбери, перевез семью за город за несколько лет до ужасной вспышки чумы, поразившей Сарум в 1627 году. На этот раз до Эйвонсфорда болезнь не добралась, и Шокли даже отправляли из усадьбы съестные припасы в Солсбери, где Джон Айви, мэр города, прилагал героические усилия для того, чтобы остановить распространение заразы среди городской бедноты. Уильям Шокли и впоследствии помогал мэру в организации благотворительной деятельности, в частности в устройстве пивоварни для бедняков, – увы, пивовары Солсбери не поддержали начинания мэра, и предприятие пришлось закрыть.

С началом гражданской войны положение в Солсбери ухудшилось: производство сукна пришло в упадок, жители покидали город, а враждующие стороны облагали торговцев непомерными поборами. Не избежал разграбления и собор.

Однако несчастья пока обходили стороной усадьбу Шокли близ Эйвонсфорда. Даже Джон Айви, ярый сторонник парламента, заглянул в гости поздороваться с Натаниэлем – учтивый и любезный юноша ни у кого не вызывал неприязни.

Маргарет и Натаниэль вошли в собор. В трансепте, под высокими колоннами средокрестия, у груды деревянных панелей, присели отдохнуть четверо работников. Рядом стояла ручная тележка с десятком длинных труб, помеченных мелом.

Работники разбирали соборный орган.

– Я на прошлой неделе настоятеля предупредил, – обрадованно сказал Натаниэль. – Хорошо, что он меня послушал.

Он подвел Самюэля к трубам и объяснил устройство органа.

– А зачем они его ломают? – спросил мальчик.

– Они его от Обадии прячут, – рассмеялся Натаниэль. – Обадия музыку не любит.

Пуритане славились строгостью нравов и отвергали любые развлечения. Уильям Принн, ревностный блюститель пуританской нравственности, даже написал памфлет о вреде длинных волос. Теперь же парламент готовил указ о разрушении всех церковных орга нов в Англии, а потому настоятель собора предусмотрительно решил разобрать и спрятать орган Солсбери, что, к счастью, и было исполнено вовремя.

Самюэль наслаждался прогулкой по городу. Из собора они отправились на рыночную площадь, где Натаниэль показал ему церковь Святого Фомы, викарий которой, Джон Кинг, был тайным роялистом.

– Известия о победах роялистов викарий встречает псалмом радения, а вести о победе парламентских войск – покаянным псалмом, – хохотнул Натаниэль. – Я теперь часто в церковь хожу, псалмы слушаю.

Малолетний Самюэль ничего не понял, но тоже расхохотался, вторя заразительному смеху сводного брата.

По дороге домой они встретили Чарльза Муди, родственника Шокли.

Полвека назад старый Эдвард Шокли, не вдаваясь в объяснения, велел своему внуку Уильяму держаться подальше от Муди. С тех пор Шокли редко виделись со своими родственниками-католиками. Впрочем, Муди, прослышав о роялистских настроениях Натаниэля, стали сами искать встреч с ним. Из Шафтсбери часто приезжал двадцатилетний Чарльз Муди, смуглый стройный юноша, не спускавший восторженного взгляда с Натаниэля и Маргарет.

– Не поймешь, то ли он в тебя влюбился, то ли меня в герои записал, – с улыбкой говорил Натаниэль. – Он в бой рвется, я пообещал его с собой взять, как в поход выступим.

В Эйвонсфорд они приехали вместе. Самюэль попросился в седло к Чарльзу, и молодые люди рассмеялись:

– Вот, еще один кавалер объявился!

Счастливую поездку в Солсбери Самюэль вспоминал всю жизнь.

Вечером, когда Муди уехал в Шафтсбери, а Мэри Годфри уложила усталого мальчика спать, Натаниэль увел Маргарет на склон холма, к взгорью, и уныло признался ей:

– По-моему, мы проигрываем.

– С чего ты взял? Королевские войска одерживают победы одну за другой, вот-вот пойдут в наступление на Лондон. Парламент готов признать поражение. Или ты опасаешься вмешательства шотландцев?

Парламент, не желая ни заключать перемирие, ни сдаваться, начал переговоры с шотландцами, которые, к великой радости Обадии, потребовали, чтобы Англия приняла пресвитерианство.

– Нет, парламент с Шотландией никогда не договорится, – покачал головой Натаниэль. – Бедный Обадия! Наш парламент привык помыкать Церковью, а в Шотландии всем заправляют пресвитериане. Англичане на это никогда не согласятся. Увы, король с пар ламентом перемирия не заключит. Если же парламент признает поражение, то зачинщикам бунта грозит виселица. И все равно, по-моему, победа останется за парламентом.

– Почему?

– Король хочет повести войска на Лондон с севера и с запада, а значит, в тылу у него окажутся порты и торговые города – Гулль, Плимут и Глостер, – где собрались значительные силы противника. Лондон взять непросто, да и угроза с тыла слишком велика.

– Но ведь у королевской армии больше опыта!

– Да, воевать они умеют, но у парламентского войска на востоке появился новый полководец, родственник Джона Гемпдена, тоже дворянин, некий Оливер Кромвель. Его прозвали Железнобоким. С его отрядами даже кавалеристы графа Эссекса не сравнятся. А с севера на помощь парламенту выступили отлично обученные силы лорда Ферфакса.

До сих пор парламентским войском командовали в основном аристократы и дворяне, не привыкшие к военным действиям, что давало преимущество королю.

– А если король соберет войско побольше и…

– У него денег нет, – вздохнул Натаниэль. – Затяжную войну выигрывает тот, у кого больше средств. Увы, все деньги – у парламента. – Он раздраженно пнул камень. – Понимаешь, все товары облагаются пошлинами и всякий раз, закупая провиант и снаряжение, король невольно помогает наполнить парламентскую казну, ведь все налоги туда поступают. К тому же парламент поддерживают торговцы и купцы, у которых всегда есть наличность. Так что все победы короля призрачны и мимолетны. Скоро от них и следа не останется.

Маргарет грустно посмотрела на брата. Натаниэль умолк, задумавшись о другом.

– Мне сон привиделся, – наконец произнес он. – Об Эдмунде.

– Ты с ним во сне сражался? – ошеломленно воскликнула Маргарет.

– Нет, мы просто встретились. Не знаю, на поле боя или еще где…

– А дальше что было?

– Не помню. Вот так – встретились… и я проснулся. Тревожно мне.

– А если вы по-настоящему на поле боя встретитесь? – помолчав, спросила Маргарет.

– Не знаю, – вздохнул он, потупив взор. – Я денно и нощно молю Господа, чтобы этого не произошло.

– Может, все обойдется?

– Нет, я чувствую, мы обязательно встретимся, – сказал Натаниэль и медленно направился к усадьбе.

– Но ты же веришь, что дело короля – правое? – осведомилась Маргарет.

– Да-да, конечно, – рассеянно ответил он и снова пнул камень.

Октябрь 1644 года

Война длилась вот уже год, с переменным успехом.

В Саруме победу одержали сторонники короля. Предводители парламентских сил – Хангерфорд, Бейнтон, Ивлин – либо переметнулись к роялистам, либо вели с ними переговоры, либо позорно сдались. Три месяца отряд Эдмунда Ладлоу мужественно оборонял осажденный замок Уордур, последний оплот графа Арундела, но защитникам пришлось сдаться превосходящим силам противника.

Однако на севере Англии, где, казалось бы, роялистам ничего не угрожает, парламентские войска под предводительством Оливера Кромвеля и Томаса Ферфакса объединились с силами шотландских пресвитериан и, освоив кавалерийские приемы принца Рупрехта, наголову разбили роялистов в битве при Марстон-Муре, в семи милях к западу от Йорка.

– Парламентские войска укрепили свои позиции на севере, а мы бежали, как трусливые зайцы, – признался Натаниэль сестре. – Король в опасности.

Роялисты по-прежнему одерживали победы на юго-западе. В июне Роберт Деверо, граф Эссекс, провел парламентские войска через Сарум, грозя разгромить роялистов в Корнуолле, но в сентябре стало известно о его капитуляции. В Уилтшир вторгались то парламентские силы под началом Эдмунда Ладлоу и Гардреса Уоллера, то кавалерийские отряды роялистов под предводительством Джорджа Горинга, старшего сына графа Норвича.

Недавно в Солсбери приехал и сам король. На восточной окраине Солсбери, в особняке у Кларендонского леса, разместился корпус канониров, а в Уилтоне встали лагерем пехотинцы. Маргарет, узнав о приезде короля, отправилась с Самюэлем в город.

– Вот, погляди, какой он из себя, наш король Божией милостью, – сказала она малышу.

Четырехлетний Самюэль с любопытством смотрел на королевский кортеж и свиту, окружавшую усталого человека с благородным узким лицом.

Натаниэль был в Уилтоне.

Вернувшись в усадьбу, Маргарет обнаружила в доме нежданного гостя – Эдмунда.

Она уже два года не видела старшего брата и с трудом признала его в исхудавшем человеке со впалыми щеками и ввалившимися глазами. Эдмунд был коротко острижен, как и все соратники Кромвеля, получившие за это прозвище «круглоголовые». Одежда его превратилась в лохмотья, а в глазах мелькало тревожное выражение.

– Надеюсь, ты меня накормишь и дашь приют, – неуверенно сказал он. – Или ты теперь за короля?

– Не забывай, прежде всего я твоя сестра, – ответила Маргарет. – Главное, чтобы тебя роялисты не приметили.

Самюэль удивленно уставился на странного гостя.

– Ты никому о нем не рассказывай, – предупредила мальчика Маргарет. – Это секрет.

Она отвела брата в спальню и заперла дверь на замок. Эдмунд проспал пятнадцать часов.

На следующий день он с горечью жаловался сестре:

– Граф Эссекс сдался роялистам! Нет уж, хватит с нас аристократов. Теперь нам поможет только Кромвель.

Эдмунд изменился не только внешне, в нем словно что-то надломилось. Натаниэль втайне не верил в успех королевских войск, но Эдмунда терзали сомнения иного рода.

– Да, я переменился, – вздохнул Эдмунд, словно прочитав мысли сестры, и слабым голосом начал рассказывать о парламентской армии.

Аристократы сражались в надежде заполучить богатые угодья роялистов, а ревностные пресвитериане хотели свергнуть короля, чтобы установить тиранию веры.

– Но среди парламентских солдат есть и другие – простые, богобоязненные люди, которые вступают в бой с благородной целью – обрести свободу вероисповедания. Они горячо поддерживают Кромвеля. Я хочу к ним примкнуть, – убежденно заявил Эдмунд.

– К сектантам? – удивленно переспросила Маргарет.

– Называй их как хочешь.

Действительно, в парламентской армии было много противников единообразия в делах веры, желавших установить в Англии новый порядок. Войсками Кромвеля командовали простолюдины, знавшие свое дело, в то время как дворяне в парламентских войсках воевать не умели. Военачальники из народа приобретали все бо льшую власть в армии парламента, хотя их политические устремления оставались неясны.

– Ты надолго здесь останешься? – задумчиво спросила Маргарет.

– До завтра.

Ни Мэри Годфри, ни служанка не подозревали о приезде Эдмунда. Утро прошло спокойно, а после обеда Эдмунд отправился спать. Немного погодя в усадьбу пришел отряд роялистов во главе с Натаниэлем.

– Мы круглоголовых ищем, – объяснил он сестре. – Их тут вчера заметили.

Маргарет невозмутимо посмотрела на него:

– И что вы с ними делать собираетесь?

– Повесим, наверное. Но пока мы никого не обнаружили.

– Я тоже никого не видела. Вели своим людям амбары во дворе проверить.

С четверть часа солдаты обыскивали двор и хозяйственные постройки. Натаниэль, побеседовав с сестрой, направился к двери, но тут по лестнице сбежал Самюэль и с радостным криком бросился к сводному брату. Натаниэль подхватил малыша на руки, и тот зашептал ему на ухо:

– Хочешь, я тебе секрет расскажу?

Маргарет неохотно отворила запертую дверь спальни, и братья молча уставились друг на друга. Самюэль, счастливо улыбаясь, замер рядом с Натаниэлем.

Камзол Натаниэля, отороченный кружевами, подчеркивал убогое одеяние Эдмунда – куртку из бурой домотканой шерсти, уродливые голландские штаны до колена и дырявые серые чулки грубой вязки.

– Брат Эдмунд, тебя ужасно подстригли! – улыбнулся Натаниэль.

Эдмунд затравленным взором посмотрел на брата.

– Помнится, сестра, ты когда-то говорила, что никому из родных от дома не откажешь, – напомнил Натаниэль.

– Не откажу, – твердо ответила Маргарет.

– Что ж, весьма похвально, – сказал Натаниэль и с очаровательной улыбкой обратился к брату: – Мы давно не виделись, но остаться я сейчас не могу – мои люди меня заждались. Мы парламентских солдат ищем.

Он лукаво усмехнулся и вышел из комнаты.

Натаниэль всегда был любимцем Маргарет.

Январь 1645 года

Больше всего Самюэлю запомнилась зима. Братья Шокли отправились воевать, да и сама Маргарет взялась за оружие.

Все началось с битвы за колокольню.

Солсбери, новый город в долине, в отличие от своего предшественника – замка на холме, – не строился для обороны, однако сейчас, единственный раз за всю историю его существования, военные превратили город в крепость. Точнее, в крепость превратили соборное подворье, потому что крепостных стен в Солсбери не было. Под Рождество отряд круглоголовых ворвался за ворота и занял подворье. Колокольня стала сторожевой вышкой.

Все напряженно ожидали возвращения королевских войск.

Маргарет, устав от одинокой жизни в усадьбе, в тот день опрометчиво отправилась в город за покупками и взяла с собой Самюэля. На рыночной площади она остановилась поболтать с приятельницами, а мальчик заскучал. Холодным январским днем город словно застыл, охваченный странным оцепенением.

Не зная, чем развлечь Самюэля, Маргарет взяла его за руку и повела по Хай-стрит к соборному подворью – там, у колокольни, обычно собирались солдаты, а Самюэль обожал их разглядывать.

За распахнутыми воротами видно было, как по двору лениво расхаживают трое солдат в кожаных дублетах и высоких сапогах с отворотами. Доспехов ни на ком не было, но с перевязи одного из солдат свисала великолепная шпага.

Маргарет с Самюэлем неспешно гуляли по лужайке у собора, но к вечеру похолодало, и они, зябко поеживаясь, побрели к воротам.

Внезапно послышался какой-то шум, и на подворье ворвался всадник на взмыленной лошади.

– Эй, вы, спите там, что ли?! Где караульные?! – выкрикнул он.

По подворью заметалось эхо.

Маргарет узнала голос Эдмунда Ладлоу, командира парламентского отряда.

Ладлоу нетерпеливо замахал женщине с ребенком:

– Уходите отсюда поскорее, на рыночной площади – кавалеры!

Отряд сторонников короля, стоявший в Эймсбери, не замеченный караульными, вошел в город и уже пробирался по Кастл-стрит к городскому рынку.

Солдаты с криками забегали по двору, поспешно надевая стальные доспехи и шлемы. На колокольне наконец-то возникли фигуры караульных. Жители соседних домов высыпали на улицу и, не обращая внимания на приказы Ладлоу, столпились у ворот подворья, всматриваясь в пустынную Хай-стрит.

Маргарет лихорадочно раздумывала, как быть дальше. От ворот Святой Анны легко выбраться из города, но с пятилетним мальчуганом на руках она туда не дойдет. А вдруг на улицах начнется перестрелка? Оставаться на холоде не хотелось. Маргарет оглядела лица зевак: нет ли среди них знакомых? Можно укрыться у кого-нибудь в доме, желательно подальше от соборного подворья.

Тем временем Ладлоу отправил десяток солдат к Хай-стрит, разведать обстановку, и торопливо собирал остальных. Неподалеку кто-то сказал, что от Харнгем-Хилла выступило подкрепление.

Толпа у ворот росла. Люди возбужденно переговаривались и, посмеиваясь, разглядывали солдат, не веря в приближение кавалеров и не принимая всерьез предупреждения Ладлоу.

Наконец Маргарет заметила в толпе знакомую – пожилую женщину, дом которой стоял с восточной стороны соборного подворья, между воротами Святой Анны и епископским дворцом. «Там наверняка будет безопасно», – решила Маргарет и, схватив Самюэля за руку, потянула его за собой. Женщина с радостью согласилась их приютить, и Маргарет с облегчением перевела дух.

Пятилетний Самюэль Шокли, забыв о холоде, с восторгом смотрел на солдат. Маргарет, успокоившись, выпустила его руку, и мальчик начал проталкиваться сквозь толпу: ему был виден только командир верхом на коне, а хотелось получше разглядеть солдатские доспехи и – самое главное! – оружие. Люди добродушно расступались, пропуская Самюэля в первые ряды.

Он зачарованно уставился на солдат, казавшихся сказочными великанами, огромными, точно деревья в лесу; высокие ботфорты достигали середины бедра, отвороты толстых перчаток защищали запястья; в угасающем свете дня тускло поблескивали нагрудные доспехи, стальные шлемы со щитками и шпаги. Самюэль решил, что перед такими могучими воинами никто не устоит.

Отряд вышел за ворота подворья. Самюэль проводил их завистливым взглядом. Сердце восторженно забилось – вот бы с ними пойти! Солдаты повернули к Хай-стрит, и за ними увязались двое десятилетних мальчишек. Никто из взрослых не стал их останавливать – противник на улице так и не появился, – а на малыша, неуверенно двинувшегося следом, вообще не обратили внимания. Маргарет, погруженная в беседу, тоже не заметила, как Самюэль вышел из соборного подворья вместе с отрядом Ладлоу.

Мальчишки, пройдя ярдов пятьдесят по Хай-стрит, вбежали в один из домов. Самюэль, зардевшись от гордости, продолжал маршировать вместе с солдатами. В домах поспешно захлопывали ставни и запирали двери на засов. Никому не было дела до малыша, сосредоточенно топавшего по пустынной улице.

Хай-стрит – улица короткая; с нее отряд свернул вправо, к Птичьему Кресту, у входа на рыночную площадь.

Вскоре туда добрался и Самюэль.

Дерзкий замысел Эдмунда Ладлоу заключался в том, чтобы обманным маневром отвлечь силы роялистов. В отряде круглоголовых было всего шестьдесят человек, однако никто не знал, сколько солдат у противника. Итак, Ладлоу с горсткой людей собирался атаковать авангард кавалеров на рыночной площади, а у Птичьего Креста оставить трубача, который пронзительными сигналами рожка должен был внушить противнику, что на помощь круглоголовым движется подкрепление.

С рыночной площади донеслись мушкетные выстрелы – там выстроились в шеренгу триста кавалеров. Ладлоу остановил своих солдат в узком переулке у Птичьего Креста и дал знак наступать. Оглушительные звуки рожка раскатились по улицам.

Никто не заметил малыша, притаившегося в тени домов.

Самюэль удивленно смотрел вслед солдатам. Куда они бегут? Почему его оставили одного? Мальчик, не понимая, что происходит, выбежал на рыночную площадь и обрадованно замахал кавалерам.

Противники бросились навстречу друг другу. Завязалась схватка.

Самюэль испуганно замер – такого он совсем не ожидал.

Поначалу замысел Ладлоу сработал. Парламентские солдаты, под предводительством Ладлоу на великолепном боевом скакуне, двинулись в атаку из переулка у Птичьего Креста. Роялисты, не сообразив, что в отряде противника всего тридцать человек, в замешательстве отступили. В темноте никто не заметил мальчика, растерянно замершего посреди рыночной площади.

Ладлоу, выхватив шпагу, направил лошадь на командира роялистов. Кони кружили по площади в пятидесяти ярдах от Самюэля. Слева рубились три пехотинца; зазвенела сталь; один из противников упал. Из глубокой раны в боку хлестала кровь. Парламентские солдаты огляделись, выискивая очередного противника.

Радостное возбуждение Самюэля сменилось испугом. Могучие великаны, окружавшие его со всех сторон, больше не восхищали, а вызывали ужас.

Такая битва Самюэлю совсем не нравилась. Ему захотелось назад к Маргарет, и он стремглав бросился через площадь, не обращая внимания на солдат.

Командир роялистов пытался отступить к Кастл-стрит, но Ладлоу упорно теснил его к центру площади. Копыта коней гулко стучали по булыжникам мостовой. В сумерках противники напряженно вглядывались друг в друга и не видели, что у них на пути появился ребенок.

Самюэль, оцепенев от ужаса, закрыл глаза.

Командир роялистов внезапно заметил мальчика и резко дернул удила, повернув лошадь и врезавшись в коня Ладлоу. Лошадиный хвост хлестнул Самюэля по щеке, в лицо пахнуло жарким, едким запахом конского пота.

Лошадь Ладлоу, оскользнувшись на булыжниках, упала, сбросив с себя всадника. Ладлоу, по-прежнему не видя мальчика, вцепился в уздечку и, лишь только лошадь поднялась, вскочил в седло, размахивая шпагой. В пылу сражения он даже не почувствовал, что острие шпаги скользнуло по телу ребенка.

Самюэль безмолвно осел на мостовую.

На Эндлес-стрит Эдмунд Ладлоу догнал противника и взял его в плен.

На соборном подворье Ладлоу развернул бурную деятельность. Пленников-роялистов, включая их командира, полковника Мидлтона, следовало запереть в колокольне. Времени на разговоры не оставалось – противник вот-вот оправится от неожиданной атаки и снова пойдет в бой. Из Харнгем-Хилла прибыло подкрепление: двенадцать солдат. Ладлоу вздохнул – что ж, может быть, в темноте их можно принять за пятьдесят. А тут еще эта красотка причитает, ребенка своего ищет…

– Мадам, простите, я не видел ваше дитя.

– На рыночной площади я заметил светловолосого мальчика, – вмешался полковник Мидлтон. – Кажется, его в бою задели.

«Ну вот, теперь она захочет пойти на поиски…» – досадливо подумал Ладлоу и велел никого не выпускать с подворья.

Самюэль Шокли замер посреди опустевшей рыночной площади. Кожа на макушке, рассеченная шпагой Ладлоу, саднила и ныла; со слипшихся волос капало что-то теплое и вязкое. В пятидесяти ярдах от мальчика лежали два тела. От испуга он даже расплакаться не мог.

Куда все подевались? С Кастл-стрит доносился какой-то шум, но на рынке никого не осталось.

Шум приближался. К Птичьему Кресту вел темный переулок, но Самюэль боялся шума больше, чем теней, а потому свернул на узкую улочку, впервые в жизни осознав, что защитить его некому.

До Птичьего Креста он доковылял как раз в тот миг, когда роялисты снова вошли на рыночную площадь с Кастл-стрит. Самюэль задрожал и, сообразив, что солдаты направляются в его сторону, решил укрыться в Птичьем Кресте – шестигранном строении с готическими арками вместо стен и остроконечной крышей, увенчанной башенкой.