Сарум. Роман об Англии Резерфорд Эдвард
– Да некому отсюда выходить, – возразила Кэтрин.
Эдвард растерянно уставился на жену. Будь она помоложе, он заподозрил бы ее в супружеской неверности. Неужели к ней и впрямь приходил Томас Форест?
– А где слуги?
– В собор ушли, там сегодня праздничное богослужение, – напомнила Кэтрин.
Шокли недоверчиво посмотрел на жену, размышляя, для чего она отпустила прислугу и осталась в одиночестве. Его продолжали терзать сомнения – подобная невозмутимость Кэтрин была совершенно несвойственна, – однако он ничего не сказал и, грузно ступая по лестнице, спустился в гостиную, где дал себе слово во что бы то ни стало разгадать причину необычного поведения жены: впервые в жизни она солгала мужу.
Два дня спустя Эдвард Шокли держал речь на собрании городского совета. Обычно он легко склонял чиновников на свою сторону, однако вот уже несколько месяцев не мог заручиться их поддержкой, несмотря на все просьбы, мольбы и настойчивые уговоры.
– Надо готовиться к войне с Испанией, – раз за разом повторял Шокли. – Собирать деньги и запасаться провиантом. Только так можно доказать, что мы – верные подданные ее величества.
Напряжение в стране неуклонно нарастало; в некоторых графствах зрела смута – лазутчики короля Филиппа подстрекали католиков на борьбу против Елизаветы. Королева, стремясь подавить недовольство своих подданных, обязала католиков платить штрафы за отказ посещать англиканское богослужение; Фрэнсис Уолсингем[40] раскинул по стране и за рубежом широкую сеть осведомителей, выведывая и расстраивая козни врагов Елизаветы.
Однако жителей Сарума это не волновало.
Итак, Эдвард Шокли снова произнес зажигательную речь в совете и обрадовался, заметив одобрительные кивки слушателей.
Затем слово взял один из почтенных горожан:
– Войны – занятие разорительное, а потому и говорить о них не следует.
– Если испанцы пойдут на нас войной, то… – возмущенно воскликнул Шокли.
– То у нас есть оружие, – оборвал его горожанин.
На этом обсуждение закончилось.
В городском арсенале хранились древние пики и проржавевшие мечи.
Эдвард уныло покачал головой – убедить ему никого не удалось.
Зажигательная речь Эдварда, однако же, возымела неожиданное воздействие на жителей Сарума. Три дня спустя к нему явились просители из Уилтона.
– Мы живем по соседству с Джоном Муди, – объяснили они. – По нашему разумению, тебе не стоит больше вести с ним дела.
– Почему это? – удивился Эдвард.
– Он католик.
– Но ведь он соблюдает все установления Англиканской церкви! – возразил он.
Действительно, ему стоило немалых трудов убедить Джона в том, что посещение англиканских богослужений, вопреки настояниям иезуитов, не представляет собой ни греха, ни отступления от католической веры.
– Католики – предатели, они против королевы худое замышляют, – заявили просители.
Эдвард вперил в них гневный взор: хотя Елизавета и проявляла завидную терпимость в вопросах религиозных убеждений, обвинение в государственной измене было гораздо серьезнее.
– Джон Муди будет управлять моими делами до тех пор, пока ему не надоест, – ответил он просителям.
На следующий день Эдвард предупредил шурина о грозящей опасности и заверил его, что не оставит в беде.
Похоже, Англии предстояла тревожная зима.
Впрочем, тревогу несколько развеяло событие, доставившее Эдварду огромное наслаждение.
Джайлз Форест, явно что-то замышляя, пригласил Эдварда Шокли в имение графа Пемброка, где давала представление заезжая труппа актеров.
Эдвард с готовностью согласился – в Уилтон-Хаусе он никогда прежде не бывал.
Величественный особняк привел Эдварда в восхищение.
– Он очень похож на Несравненный дворец[41], – сказал Джайлз. – Говорят, его строили по рисункам самого Гольбейна.
Над внушительным серым особняком высилась квадратная башня; с одной стороны был разбит роскошный сад, откуда открывался замечательный вид на долину реки Наддер.
Шокли знал графа Пемброка лишь по редким встречам в Солсбери, и ему было любопытно взглянуть на вельможу в домашней обстановке.
– Нынешний граф Пемброк славится своей ученостью, не то что его отец, – напомнил Джайлз.
Действительно, Уильям Герберт, первый граф Пемброк, один из самых влиятельных людей королевства, грамоте не разумел.
– А жена – покровительница поэтов. Ею все восторгаются.
Генри Герберт, вначале опрометчиво взявший в жены сестру несчастной леди Джейн Грей, вторым браком женился на Кэтрин Тальбот, дочери графа Шрусбери, а после ее смерти – на шестнадцатилетней Мэри Сидни.
– Граф Пемброк на двадцать лет старше жены, но их брак оказался очень удачным, – пояснил Джайлз. – Супруги живут в роскоши.
В Уилтон-Хаусе держали двести ливрейных лакеев.
Мэри Сидни не принесла богатого приданого, но была племянницей фаворита королевы, Роберта Дадли, графа Лестера. Брат Мэ ри, сэр Филип Сидни, был придворным вельможей, воином и поэтом. В Уилтон-Хаус стекались знаменитые драматурги и литераторы Елизаветинской эпохи.
Вот и сейчас в особняке собралось замечательное общество – здесь были и Тинны из Лонглита, и Хангерфорды, и Горджи, владельцы великолепного замка Лонгфорд, близ Кларендонского леса. Эдвард Шокли поначалу робел – он редко встречался с аристократами, – но потом с увлечением втянулся в разговор.
Беседа шла об Эдмунде Спенсере и его поэме «Пастуший календарь», посвященной Филипу Сидни.
– Сидни попал в немилость при дворе, поэтому все лето провел у сестры, – вздохнул какой-то вельможа. – Говорят, сейчас он пишет новую поэму под названием «Аркадия»…
Эдвард, человек образованный, мог поддержать ученую беседу. Вдобавок теперь он лучше понимал странное поведение Джайлза Фореста. У некоторых создавалось впечатление, что учтивый и обходительный юноша немного не в себе, – он изъяснялся с такой изощренной вычурностью, что собеседники с трудом улавливали смысл его речей.
– Касательно моих стараний о призрении бедноты, мистер Шокли, не следует заблуждаться в их цели либо превратно истолковывать мою щедрость; я щедр на труды и силен трудами, хотя равно далек как от расточительности, так и от скаредности, и силы свои всенепременно стараюсь направлять к стезе приумножения возможностей создания условий для труда бедняков, что, по моему разумению, есть благое деяние, и за него воздастся сполна, – однажды заявил юный Форест.
Шокли изумленно покачал головой и попросил Джайлза выражать свои мысли проще.
Сейчас, в Уилтон-Хаусе, Шокли заметил, что многие юноши из Оксфорда изъяснялись так же вычурно; самый пустячный предмет разговора – будь то новое лакомство, погода или породистый скакун – превращался в премудрый дискурс, а серьезные темы, к примеру вопросы политики или государственного управления, обсуждались шутливо и поверхностно; собеседников больше занимали причудливые словесные игры.
Виной тому был роман Джона Лили «Эвфуэс, или Анатомия остроумия», пользовавшийся невероятным успехом у молодежи.
– Мы чтим его, как Священное Писание, – заявил Шокли один из разодетых юнцов.
Преувеличенно изысканные манеры молодых людей забавляли Эдварда, но сами юноши ему понравились: они писали сонеты, подражая великому Франческо Петрарке, и оттачивали воинское мастерство, особенно стрельбу из лука.
– Это укрепляет тело, – объясняли они. – Ведь в человеке все должно быть прекрасно – и тело, и разум.
Актеры представили зрителям какую-то историческую пьесу, а после спектакля Эдвард удостоился чести встретиться с графом Пемброком.
Генри Герберт, мужчина средних лет, с благородным одухотворенным лицом, был владельцем обширных угодий и наместником графства Уилтшир; под его началом находились войска графства и мировые судьи.
– Вы тот самый мистер Шокли, который единственный в Солсбери готов сражаться с врагами? – с теплой улыбкой осведомился граф Пемброк.
Эдвард зарделся от удовольствия.
От одного из гостей он узнал, что граф – великий знаток геральдики, а потому рассказал о новом гербе Форестов. Пемброк, выслушав описание, фыркнул и расхохотался. Эдвард так и не понял почему.
Вечером, по пути домой, Шокли показалось, что Джайлз Форест не спешит расставаться, затягивая прощание. А вдруг поездка в Уилтон-Хаус была лишь удобным предлогом выманить Эдварда из дому? Он задумчиво посмотрел на Джайлза: неужели юноша пойдет на то, чтобы устроить тайное свидание отца с Кэтрин? Впрочем, от Форестов всего можно ожидать. Эдвард торопливо распрощался с Джайлзом и уехал, не давая юноше опомниться.
На улицах Солсбери не было ни души. Эдвард остановился на углу, наблюдая за своим домом. Из темного переулка появился человек – судя по всему, тот же, что и прежде, – и украдкой скользнул в дом.
Эдвард, спешившись, осторожно пробрался к дверям. В доме стояла тишина. Шокли вошел в арку ворот, пересек дворик и, обогнув дом, приоткрыл дверь черного хода, а потом тихо поднялся по лестнице на второй этаж.
За неплотно закрытой дверью спальни горела свеча. Эдвард заглянул в комнату, но там никого не оказалось. Из гостиной доносились приглушенные голоса. Он решил спуститься, однако, заметив раскрытый ларец жены, из любопытства заглянул в него.
На месте кошеля с деньгами лежала забытая записка. Эдвард торопливо прочел ее и побледнел от ужаса. Не может быть! О таком он даже не предполагал…
Сердце сжалось от страха.
…мы с превеликой благодарностью принимаем ваши щедрые дары. Лишь только еретичку свергнут с престола и восстановят истин ную веру, вас, уважаемая госпожа, равно как и вашего брата, ожидает достойная награда на земле и в Царстве Божием.
Смею заверить вас, близится час нашего избавления от гнета блудницы вавилонской…
Иезуиты втянули Кэтрин и Джона в заговор, равносильный государственной измене.
Шокли похолодел. Предательство жены ввергло его в отчаяние. Кэтрин отправляла деньги испанским лазутчикам, желавшим свергнуть законную королеву Англии и уничтожить все, что было дорого сердцу Эдварда.
Он с горечью думал о своей покорной, смиренной жене, которая все это время лгала мужу. За размышлениями он почти забыл о таинственном госте и, спохватившись, вышел к лестнице.
У входной двери стоял высокий сухощавый старик, похожий на Фореста лишь телосложением. Кэтрин почтительно поцеловала кольцо на руке незнакомца, а он благосклонно кивнул и закутался в длинный плащ. Дверь приоткрылась, в щелку заглянул Джон Муди, – очевидно, он пришел проводить старика.
Эдвард попятился к спальне, лихорадочно раздумывая, что предпринять. Его жена замешана в заговоре, повинна в государственной измене, а он, Эдвард Шокли, – добропорядочный торговец, всецело преданный королеве, а значит, обязан известить людей Уолсингема о предательстве родственников. Кэтрин бросят в темницу, Джону грозят страшные пытки и дыба – от него потребуют назвать имена сообщников. А если Эдвард не донесет, то сам будет считаться сообщником и подвергнется тем же наказаниям.
«И все это время она мне лгала…» – с тоской думал он, вспоминая долгие годы счастливой жизни, и наконец принял решение, хотя и не знал, верно ли оно.
Эдвард Шокли опустил записку на дно ларца и тайком вышел из дому.
За женой придется приглядывать, дабы она никому не причинила вреда, даже из самых лучших побуждений.
В смутное время честным людям жить тяжело.
Спустя несколько дней Эдвард Шокли сообразил, чего на самом деле добивался Форест.
Замысел Томаса оказался весьма прост: все упиралось в его стремление возвыситься и упрочить свое положение в обществе. Признание дворянства подтверждалось назначением в мировые судьи, но этого Томас Форест уже добился. Следующей ступенью дворянской иерархии было избрание в парламент; достичь этого можно было двумя путями. Дворяне Уилтшира отправляли в парламент двух представителей, однако Пемброк обычно предоставлял эту честь древним аристократическим семействам – Пенраддокам, Тиннам из Лонглита, Хангерфордам, Момпессонам, Данверсам и еще десятку; Форестам до них было далеко. От Солсбери в парламент отправляли двух горожан; по два представителя назначались в парламент еще из пятнадцати городов графства. Всего в Уилтшире насчитывалось семнадцать избирательных округов с общим правом избрания тридцати четырех парламентариев. В графство съезжались начинающие политики со всех концов страны в поисках свободного избирательного округа; горожане, не желая оплачивать парламентские расходы своих представителей, с радостью принимали богачей, готовых платить за честь быть избранным в парламент. Вдобавок местные аристократы пользовались огромным влиянием на избирателей – представители от Уилтона назначались по велению графа Пемброка; Мальборо и Грейт-Бедвин на севере графства находились под контролем влиятельного семейства Сеймур; в нескольких округах заправлял епископ Винчестерский. Из Олд-Сарума, заброшенной крепости на холме, которая теперь принадлежала семейству Бейнтон, в парламент тоже избирали двух человек.
В поисках свободного округа для сына Томас Форест обратился к Пемброку, но граф ему отказал, предпочитая назначать доверенных людей. Безуспешными оказались и обращения к другим вельможам.
В ноябре Форест признался Эдварду Шокли:
– Мой сын хотел бы стать представителем от Солсбери. Надеюсь, ты поддержишь его избрание.
Так вот почему Форест внезапно вспомнил о старом приятеле! Этим объяснялось и приглашение на ужин, и знакомство с Уилсоном, и поездка в Уилтон-Хаус, и неожиданная забота Джайлза о бедняках. Солсбери по праву считался самым независимым округом в Уилтшире – даже графу Пемброку лишь раз удалось навязать горожанам своего представителя.
«Все надежды Форест возлагает на меня, – подумал Эдвард. – Надо же, ни лести, ни подкупа не гнушается!»
Решение далось ему легко.
На следующий день Эдвард объявил Форесту:
– Против твоего сына возражений я не имею, но городской совет назначает парламентских представителей самостоятельно. Джайлзу придется лично убеждать советников.
Форест обомлел.
– А ты его поддержишь?
– Нет, – честно признался Эдвард.
Об участии в прибыльных предприятиях Уилсона Форест больше не заговаривал.
В 1585 году Тайный совет королевы Елизаветы потребовал от Солсбери денежной помощи для подготовки к предстоящему вторжению Филиппа II.
«…Мы получили высочайшее повеление вашего величества о необходимости, в интересах короны и государства, как можно скорее обзавестись двадцатью четырьмя бочками пороха и пятью сотнями фунтов запальных фитилей, кои следует хранить в городском арсенале…
…по длительном размышлении мы с прискорбием признаем, что для приобретения вышеозначенных припасов потребны значительные суммы денег, которые придется взыскать с горожан, и без того обремененных налогами и пошлинами, а потому смиренно просим ваше величество проявить милосердие к бедственному положению города и по возможности умерить…»
Лишь после третьего гневного требования Тайного совета горожане неохотно собрали весьма скромную сумму на оборонные нужды.
Англии грозило вторжение испанской Великой армады.
Из-за растущей неприязни к католикам в 1586 году семье Джона Муди пришлось покинуть Сарум. Эдвард Шокли не стал их останавливать. Впрочем, обосновались они всего в пятнадцати милях от Солсбери, недалеко от Шафтсбери, где католикам покровительствовало семейство Филипа Говарда, графа Арундела. К Шокли иезуиты больше не приходили.
Дальнейшие события развивались с головокружительной быстротой. В 1587 году Уолсингем добился казни шотландской королевы Марии Стюарт по обвинению в государственной измене и заговоре против Елизаветы. Шотландский трон перешел к сыну Марии, Якову, который, хотя и возмущался казнью матери, войны с Англией начинать не желал. Он прекрасно понимал, что после смерти бездетной Елизаветы станет главным претендентом на анг лийский престол, а потому старался заручиться поддержкой анг личан.
Филипп II, разгневанный казнью Марии Стюарт, решил обрушить на Англию всю мощь своего огромного флота – 130 боевых кораблей. Летом на южном побережье Англии запылали факелы, подавая знак, что в Плимуте заметили галеоны Великой армады.
– Сам Дрейк бы с ними не справился, – рассказывал один из сыновей Уилсона при встрече с Шокли. – Нам просто повезло.
Действительно, Англии улыбнулась удача – неблагоприятные для испанцев ветры и морские течения разметали корабли Армады по проливу Ла-Манш и отнесли их к скалистым берегам Шотландии, а в единственной битве на море испанцы потерпели сокрушительное поражение.
Англия была спасена. На острове снова воцарился мир. Смутные времена кончились. Эдвард Шокли, доживая отведенный ему век в последние годы правления Елизаветы, с надеждой смотрел в будущее.
Раз в год его приглашали в Уилтон-Хаус, где побывало множество актерских трупп – была среди них и труппа некоего Уильяма Шекспира.
Смута
Август 1642 года
Поминки завершились, и приглашенные начали расходиться. В просторной сумрачной гостиной, облицованной деревянными панелями, родственники покойного негромко прощались с гостями, которые один за другим, огибая массивную дубовую лестницу, направлялись к дверям и выходили во двор усадьбы, залитый августовским солнцем.
С уходом последнего гостя начнется семейный совет – и дружная семья Шокли прекратит свое существование.
Неумолимое приближение гражданской войны взволновало Сарум. Безжалостная война разрушала святость домашних очагов, разрывала нерушимые семейные узы… Со смертью отца настал черед семейства Шокли.
Первым собрался уходить сэр Генри Форест, баронет. В дверях он обернулся, окинул подозрительным взглядом семью Шокли и отвесил церемонный поклон. Сэр Генри Форест, друг семейства… Впрочем, у таких, как он, друзей не бывает. Неизвестно, к кому из враждующих сторон он присоединится. За ним последовали остальные друзья, соседи и добрые знакомые: старый Томас Муди с сыном Чарльзом, приехавшие из Шафтсбери, семейство Мейсон и другие ремесленники из Солсбери, арендаторы во главе с Джейкобом Годфри: с тех пор как плотник Пирс Годфри работал на Шокли, сменилось три поколения, но Годфри оставались верны давнему знакомству. У многих в глазах стояли слезы – внезапная смерть вдовца Уильяма Шокли, уважаемого в Саруме человека, потрясла всех жителей Солсбери.
Наконец все разошлись. В гостиной было тихо: четверо отпрысков Шокли в молчании замерли у темной дубовой лестницы, понимая, что стоит заговорить – и мира в семье уже не восстановишь. Во дворе стихли шаги последних гостей, издалека донесся размеренный глухой звон колокола.
Дети Шокли – три брата и сестра – осиротели.
Двадцатилетняя Маргарет Шокли была высокой и ладной девушкой, с копной густых светлых волос и небесно-голубыми глазами, в которых часто вспыхивал гнев. «Самая красивая из братьев Шокли», – добродушно посмеивались жители Сарума.
Маргарет молчала, думая о младенце.
Нет, малыша она не отдаст, пусть только попробуют отобрать. Она к нему никого не подпустит. Младенец крепко спал в покоях наверху. Маргарет заботилась о беззащитной крохе вот уже два года: мачеха, умирая родами, завещала сына падчерице. А три дня назад Уильям Шокли на смертном одре напомнил дочери:
– Маргарет, что бы ни говорили тебе братья, вы с Самюэлем останетесь здесь. Приглядывай за малышом… и за моими заливными лугами.
Золотоволосый Самюэль… Маргарет выходила и вырастила его в одиночку, хотя для ребенка пришлось взять кормилицу – Мэри, жену Джейкоба Годфри. А отцовские заливные луга у реки Эйвон… В молодости, еще до рождения дочери, Уильям Шокли взял усадьбу в аренду и собственноручно осушил пойменные земли, что сделало имение лучшим в округе.
Маргарет печально вздохнула.
Главой семьи стал тридцатилетний Эдмунд, старший из трех братьев, – серьезный, добропорядочный, рассудительный; от отца он унаследовал крепко сбитую фигуру, а от матери – светло-карие глаза и каштановые волосы, аккуратно подстриженные вровень с плечами.
Двадцатисемилетний Обадия, пресвитерианский проповедник, страстно ненавидел клириков и епископов любого толка; в черных, гладко зачесанных волосах, локонами лежавших на плечах, уже серебрилась седина; холодные серо-голубые глаза глядели сурово и обличающе; говорил он надменно и с непререкаемым достоинством, однако шепелявил. Обадия с детства отличался тщеславием, а с возрастом к самовлюбленности прибавилось праведное возмущение истинного пуританина. Обадию в округе недолюбливали; он об этом знал и прощения в себе не находил.
Двадцатитрехлетний Натаниэль, как и Маргарет, был светловолос, хорош собой и держался с непринужденным изяществом; камзол с кружевными манжетами выглядел слишком нарядным на фоне строгих одеяний братьев. В кулаке Натаниэль сжимал свою любимую глиняную трубку с длинным черенком – он часто взмахивал ею, споря с Обадией, и сопровождал каждый резкий жест намеренным богохульством. Натаниэль, неисправимый шутник и проказник, был задушевным другом Маргарет.
Разумеется, в семейном споре она будет защищать Натаниэля – и младенца.
Маргарет считала, что в смуте, охватившей страну, повинен король-деспот и его доктрина о божественном характере монархической власти. Именно из-за него взбунтовалась вся страна, именно из-за него рассорились близкие Маргарет. В душе девушка проклинала короля.
Елизавета I, королева-девственница, скончалась в начале века, не оставив наследника. По праву родства престол занял ее двоюродный брат Яков Стюарт, король Шотландии, сын казненной Марии Стюарт.
Поначалу его правление шло успешно. Англия и Шотландия оставались отдельными государствами, каждое со своим парламентом и Церковью, но их объединяла власть одного монарха. Король и придворные исповедовали протестантскую веру. С Испанией заключили мир. В начале правления династии Стюартов бурно развивалась торговля с колониями в Новом Свете, лондонские театры ставили пьесы великого Шекспира, и наконец-то появилась общепризнанная версия Священного Писания на английском языке – Библия короля Якова I.
И все же жители Англии и Шотландии были недовольны королем.
Почему? Да потому, что Яков и его сын Карл совершенно не понимали настроений своих подданных – англичан и шотландцев. Оба монарха презирали английский парламент и ненавидели шотландских протестантов, которые отвергали епископов. Вдобавок Яков I, возомнивший себя премудрым богословом, искренне считал, что король, помазанник Божий, имеет право единолично властвовать страной и ему не смеет перечить никто, даже парламент. Преемник Якова, его сын Карл I, при поддержке своих советников-фаворитов Джорджа Вильерса, герцога Бекингема, и Томаса Уэнтворта, графа Страффорда, опрометчиво решил воплотить в жизнь замыслы отца.
Эдмунд, первым нарушив неловкое молчание, пригласил братьев и сестру сесть и сам неохотно занял кресло во главе стола. Видно было, что к неприятному разговору Эдмунд готовился долго и тщательно.
– Король поднял королевский штандарт в Ноттингеме и сзывает туда войска. А парламент собрал десятитысячную армию под началом графа Эссекса и намерен выступить против короля. Мы присоединимся к парламентской армии, – объявил он и сурово поглядел на Натаниэля.
– Брат Эдмунд, я на это не согласен, – негромко, но твердо произнес Натаниэль.
Обадия, презрительно фыркнув, вскочил из-за стола. Эдмунд недовольно поморщился: он ожидал такого ответа, хотя и надеялся, что брат передумает.
– Погоди, – сказал он, жестом остановив Обадию. – Давайте не будем ссориться. Лучше еще раз все хорошенько обсудить.
В те дни подобные разговоры велись в каждой семье. Речь шла о взглядах на основополагающие принципы государственности и духовности, которые разделили страну на два враждующих лагеря; брат восставал против брата, и за свои идеалы люди готовы были сражаться насмерть.
В семействе Шокли спор проходил размеренно и велеречиво. Противники излагали давно знакомые доводы, в очередной раз подтверждая верность занятой позиции. Вопросы и ответы звучали будто церковный катехизис.
ЭДМУНД. По-твоему, король волен управлять страной без парламента?
НАТАНИЭЛЬ. Да, он имеет на это полное право.
ЭДМУНД. Однако это противоречит всем традициям. Ты считаешь, что король имеет право самостоятельно вводить налоги и пошлины? Взимать корабельные деньги?
Деньги на постройку флота взимались в казну с портов и гаваней, однако король Карл I пытался обложить этим налогом все города Англии, что вызвало ожесточенное сопротивление многих парламентариев, в частности Джона Гемпдена и Джона Пима[42]. Жители Сарума не первый год отказывались собрать и половину причитающихся денег.
НАТАНИЭЛЬ. Ежели король объявит сбор средств для ведения военных действий, то его подданные обязаны исполнить королевское повеление.
ЭДМУНД. То есть внести в казну любую требуемую сумму, без каких-либо ограничений? Законно ли это?
НАТАНИЭЛЬ. Парламент не одобрил ни одного из требований короля. Законно ли это?
ЭДМУНД. По-твоему, король имеет право вершить суд самолично, в обход старинных норм общего права?
НАТАНИЭЛЬ. Да, имеет.
ЭДМУНД. И ты это одобряешь?
НАТАНИЭЛЬ. Нет, не одобряю. Однако это не повод бунтовать.
ЭДМУНД. Значит, ты считаешь, что король неподвластен законам королевства и волен поступать, как ему вздумается?
Именно в этом и заключалась основная причина раздора. Законодатели в парламенте настаивали, что король обязан считаться с парламентскими привилегиями и общим правом, установленным Великой хартией вольностей, и не имеет права вводить налоги без согласия парламента. Любые нарушения этих древних установлений приведут к деспотической тирании.
НАТАНИЭЛЬ. Законы – королевская прерогатива.
ЭДМУНД. Только не в Англии.
Действительно, государственное устройство Англии весьма отличалось от централизованных абсолютистских монархий, установленных католическими правителями Испании и Франции. Именно такой государственный строй Стюарты пыталась навязать стране, но столкнулись с жестоким сопротивлением со стороны парламента и пуританских купцов, всеми силами отстаивавших древние привилегии.
ОБАДИЯ. Ты отвергаешь право пуритан отправлять богослужения по-своему?
НАТАНИЭЛЬ. Я, как и наш король, сторонник Англиканской церкви.
ОБАДИЯ. Ну, королю веры ни в чем нет. Значит, ты согласен с мерами, навязываемыми Уильямом Лодом и его епископами?
Натаниэль рассмеялся – даже сторонники короля с неприязнью относились к архиепископу Кентерберийскому, нещадно преследовавшему пуритан. Жестокие гонения заставили многих пуритан перебраться в Новый Свет.
В Саруме архиепископа Лода ненавидели еще и потому, что он пытался вернуть духовенству право судить мирян церковным судом. Король наконец-то пожаловал Солсбери уставную хартию, лишив епископа Солсберийского этого права, и горожане не желали возвращать власть клирикам.
НАТАНИЭЛЬ. Уильям Лод призвал церковников к порядку, а потому я поддерживаю епископов.
ОБАДИЯ. Значит, ты и католиков поддерживаешь? Желаешь, чтобы Англия стала папистской? Хочешь, чтобы король, заручившись поддержкой чужеземных войск, правил в свое удовольствие?
НАТАНИЭЛЬ. Паписты не имеют влияния на короля.
ОБАДИЯ. Еще как имеют! Не успеешь оглянуться, как ирландские католики всю страну заполонят.
Натаниэль смутился – короля часто обвиняли в пристрастии к Католической церкви. Супруга короля, католичка Генриетта Мария Французская, привезла ко двору множество своих священников. Английские пуритане не забыли ни кровавого правления Марии Тюдор, ни коварных иезуитов, призывавших народ к свержению королевы Елизаветы, ни Пороховой заговор в правление короля Якова I, 5 ноября 1605 года – неудавшуюся попытку Гая Фокса и его сообщников взорвать здание парламента. Вдобавок вот уже два года англичане опасались вторжения ирландских мятежников.
ЭДМУНД. Натаниэль, по-моему, ты не одобряешь деяний короля, однако же поддерживаешь его режим. Неужели ты полагаешь, что поведение короля изменится?
Именно опрометчивое поведение Карла I и стало искрой, из которой вспыхнул костер гражданской войны, охватившей страну.
Сначала на короля обиделись шотландцы, потому что в 1638 году архиепископ Лод потребовал, чтобы шотландские пресвитериане отвергли пуританские обычаи, подчинились власти англиканских епископов и совершали литургии по Книге общих молитв, которая мало чем отличалась от католического сарумского чина. Шотландцы взбунтовались и, приняв Национальный ковенант, начали так называемые Епископские войны.
Карл, оказавшись в весьма невыгодном положении, переоценил свои возможности: денег в королевской казне не было и войско собрать не удалось. Уилтширские отряды, узнав, что им не заплатят жа лованья, подняли восстание, которое с трудом подавил граф Пемброк.
Королю пришлось созывать парламент, однако парламентарии отвергли его требование о введении новых налогов – среди членов парламента было много пресвитериан, которые поддерживали своих шотландских собратьев, а шотландские войска мудро держались северной границы Англии.
Парламент, созванный в 1640 году (впоследствии получивший название Долгого парламента), потребовал сместить с постов главных советников короля: Томаса Уэнтворта, графа Страффорда и архиепископа Уильяма Лода. Архиепископа бросили в тюрьму, а Страффорда казнили по обвинению в государственной измене. Известие о гибели графа Страффорда привело к бунту в Ирландии, но не примирило парламент с королем.
Парламентарии упрямо отказывались удовлетворить требования Карла I о материальной поддержке войск и единоличном контроле над армией, зато приняли Великую ремонстрацию – документ, в котором перечислялись все случаи злоупотребления королевской властью.
Гордый Карл Стюарт с негодованием отверг Великую ремонстрацию и навсегда лишил Англию абсолютистской монархии, лично явившись в палату общин, дабы арестовать Джона Пима, Джона Гемпдена и еще трех влиятельных членов парламента. Жители Лондона взбунтовались и с криками «Парламент и привилегии!» высыпали на улицы города. Карлу пришлось спешно покинуть Лондон. Над страной нависла угроза гражданской войны.
Впрочем, многие полагали, что еще оставалась надежда на примирение враждующих сторон. Эдвард Гайд, граф Кларендон, член парламента и прекрасный юрист, в своих памфлетах утверждал, что можно отыскать компромисс, однако парламент, больше не доверяя королю, выдвинул чрезвычайно жесткие условия перемирия.
МАРГАРЕТ. Натаниэль, почему ты поддерживаешь короля? Разве власть парламента не предпочтительнее единоличного правления тирана?
Натаниэль не мог объяснить, почему именно он оставался верен королю. Понятно, что знатные дворяне хранят верность монарху оттого, что либо связаны родством с домом Стюартов, либо обязаны ему своим возвышением. Понятно, что невежественные крестьяне свято веруют в короля – помазанника Божьего. Но что заставляет неродовитого, но образованного юношу придерживаться монархических убеждений?
Натаниэль и в самом деле был убежденным монархистом.
Во-первых, его привлекал королевский двор и высший свет. Несколько лет назад Натаниэль полгода провел в судебных иннах – лондонской корпорации адвокатов, – решив попытать счастья на юридическом поприще. Жизнь в Лондоне вскружила ему голову. Карл I, ценитель изящных искусств, благоволил художникам и архитекторам – под его покровительством творили придворный художник Антонис Ван Дейк и архитектор Иниго Джонс, украсивший Лондон великолепными особняками в классическом стиле; супруга короля, Генриетта Мария, дочь французского монарха Генриха IV и Марии Медичи, при глашала ко двору иностранцев. Впечатлительный юноша из Сарума был совершенно очарован внешним блеском утонченной европейской культуры.
Во-вторых, монархия корнями уходила в глубокую древность. Отрицать святость королевской власти было невозможно – дарованное свыше право на престол было частью естественного порядка вещей. Английские правители, начиная с Эдуарда Исповедника, были потомками древней англосаксонской династии королей, и даже сейчас королевское прикосновение исцеляло страждущих от золотухи. Король Карл I был добрым властелином и верным супругом. А значит, члены парламента, обычные люди, не имели права ставить под сомнение законность королевской власти, освященной древними традициями. Отрицание святости монархии приведет к хаосу в стране.
Натаниэль всеми силами пытался ясно выразить свои мысли и чувства, хотя и понимал, что непреклонный Обадия останется глух к любым доводам.
НАТАНИЭЛЬ. Те, кто отвергает право короля на власть, поступают вопреки мироустройству. Король – помазанник Божий, по велению Господа дарующий нам привилегии. Кому, как не монарху, управлять страной?
ОБАДИЯ. Слугам Господним.
НАТАНИЭЛЬ. Пресвитерам? Они тираны похлеще короля. Ваши пресвитеры – такие же служители Церкви, как и обычные священники.
ЭДМУНД. Король должен управлять с позволения парламента.
НАТАНИЭЛЬ. В таком случае парламент посягает на священное право короля, дарованное ему Господом. А кто дает позволение парламенту? Кто призывает парламентариев к власти? Если отменить старые порядки, то в Англии власти вообще не будет. Или, по-вашему, народ должен созывать парламент?
ЭДМУНД. Не говори глупостей!
НАТАНИЭЛЬ. Это не глупости. Если короля лишат власти, то в один прекрасный день окажется, что страной правит толпа. А власть толпы – это хаос и тирания.
ЭДМУНД. Похоже, мы никогда не достигнем согласия.
Братья Шокли так и не пришли к единому мнению.
Натаниэль с любовью взглянул на старшего брата. Разница в возрасте между старшими и младшими детьми была невелика, но Эдмунд и Обадия воспитывались в строгости, а для Натаниэля и Маргарет старый Уильям Шокли сделал послабление. Эдмунду с раннего детства внушали, что он станет главой семьи, и он, готовясь с честью выполнить свой долг, с завистью смотрел на беззаботные игры младших детей. Учился он прилежно и старательно – из него вышел бы прекрасный юрист, а может быть, даже и парламентарий.
Однако мечтам Эдмунда не суждено было сбыться.
– Ты намерен примкнуть к армии короля? – мрачно спросил он.
– Да, – ответил Натаниэль.
– Разлада в семье я не допущу, – сурово изрек Эдмунд. – В нашем доме тебе больше делать нечего.
Видя, с какой неохотой брат принял решение, Натаниэль улыбнулся:
– Я и не собираюсь здесь оставаться.
– Что ж, прощай. Я теперь глава семейства, и мой долг – заботиться о безопасности близких.
Обадия согласно закивал.
Натаниэлю всегда было жаль Обадию, ведь даже отец его недолюбливал, хотя и старался не выказывать неприязни. Натаниэль вечно подшучивал над братом, посмеивался над его тщеславием и не воспринимал всерьез. Однажды десятилетний Натаниэль так разозлил несчастного юнца, тощего и прыщавого, что тот, рассвирепев, укусил младшего брата за руку, а тот прозвал его змием кусачим и нещадно дразнил. При мысли о расставании с Натаниэлем Обадия никакой жалости не испытывал.
– Усадьба принадлежит мне, – неожиданно заявила Маргарет.
Братья, почти забывшие о ее присутствии, удивленно обернулись к ней.
Маргарет редко вмешивалась в их споры и держалась особняком, не желая принимать ничью сторону. Ее больше занимала судьба младенца.
– Вы сами слышали, что отец усадьбу завещал мне, – напомнила Маргарет. – И я не собираюсь никого выгонять из дома.
В наследство каждому из трех братьев Уильям Шокли оставил деньги; Маргарет, любимой дочери, по завещанию отошла половина заливных лугов и усадьба – в пожизненное владение или до свадьбы, после чего усадьбу наследовал Самюэль.
– Разумеется, если ты замуж не выйдешь, то передашь заливные луга Самюэлю, чтобы твой сводный брат не чувствовал себя обделенным.
Эдмунд со вздохом признал:
– Верно, усадьба принадлежит тебе.
Обадия недовольно поморщился.
Читать бесплатно другие книги:
