Если вчера война… Таругин Олег

Глава 19

— А вот и наш паровоз. Смотри-ка, прям как часы, — констатировал лежащий в сугробе метрах в ста от железнодорожной насыпи человек в белом маскхалате, опуская бинокль, корпус которого также был выкрашен в белый цвет. — Вот за что люблю немцев, так это за их просто невероятную пунктуальность. Минута в минуту поезд идет. Ну, туда ему и дорога, куда он идет. А идет он соответственно под откос. Давай, сержант.

— Даю, — замерзшими губами буркнул второй боец, выдвигая из небольшого текстолитового яшичка, в котором Крамарчук с трудом, но опознал бы некое подобие пульта радиоуправления, антенну. Повернув до упора рукоятку-верньер, он с силой вдавил в корпус инициирующую кнопку. Несколько секунд ничего не происходило, и оба напрягшихся спецназовца (бытовавший до того термин ОСНАЗ как-то незаметно канул в Лету еще осенью) уже успели обменяться короткими взглядами, и в этот миг в голове состава негромко бухнуло.

Если бы наблюдатели специально этого не ожидали, они бы, пожалуй, решили, что это ударила на разболтанном стыке одна из сцепок. Но на самом деле бойцы недавно созданного отряда специального назначения НКГБ СССР — одного из многих — этого ожидали, просто не знали точно, как именно работает «спецприбор 100». Теперь узнали.

В доли мгновения обратившаяся в высокий огненно-дымный факел цистерна развернулась поперек пути, увлекая вниз с насыпи десятки своих товарок, также сходящих с рельсов и переворачивающихся. Секунда, и длинный состав, недавно прошедший поворот и уже успевший вновь набрать скорость, сложился «гармошкой», обрушиваясь вниз с трехметровой насыпи. В лязге и стоне сталкивающегося и рвущегося металла не было слышно новых хлопков срабатывающих зарядов. заложенных внутри тормозных ресиверов еще на территории Союза. Разлившийся бензин полыхнул, и ближайшие сто пятьдесят метров пути превратились в огненный ад. Паровоз с единственной уцелевшей цистерной уже, казалось, вырвался из огненной западни, но раздался хлопок последней толовой шашки, и сошедшая с рельсов цистерна встала поперек колеи, выворачивая рельсы и ломая шпалы. Издав протяжный вздох, стотонный металлический динозавр рухнул вниз, окутавшись клубами пара из пробитого котла.

— Все, Серег, рванули. — Старший боевой двойки придирчиво оглядел лежку. — Давай мне шмотки, а сам приберись тут. Смотри, чтобы снег нетронутым казался, нам лишние проблемы ни к чему. Три минуты, отсчет пошел. Жду на опушке.

Его товариш кивнул, радуясь тому, что можно хоть немного размяться, и подтащил к себе загодя срезанный еловый веник почти метрового размера. Предстояло ликвидировать признаки почти часового лежания на снегу двух человек, а потом заняться следами. Впрочем, до пробитой местным лесником тропы было всего метров тридцать, пять минут работы. А уж там на лыжи и на базу. Пять километров — не расстояние для обученного и опытного лыжника.

— Слышь, командир, а зачем мы паровоз-то угробили? Войны ж пока нет? — привычно сберегая дыхание, все-таки не удержался от вопроса сержант. Место крушения осталось уже километрах в двух позади, и можно было немного сбавить темп.

— Так тебе все и расскажи, — усмехнулся старший, продолжая размеренно работать лыжными палками. — Войны нет, но война будет. А пока мы посмотрим, разберутся немцы, отчего их паровоз в кювет улетел или нет. Понимаешь? Если не разберутся, значит, очень хорошо. Тем более в таком огне все ресиверы однозначно полопаются. А вообще, бросай вопросы задавать, Серег, меньше знаешь — крепче спишь. Кстати ты в курсе, что храпишь по ночам? Ну, так теперь в курсе. Все, харе языком молоть, чай, не баба. Береги дыхалку, нам до лагеря ещё пять кэмэ снег трамбовать.

Разведывательный Ju-88D-1 без опознавательных знаков вошел в разворот, ложась на обратный курс. Задание выполнено, две размещенные в бомбовом отсеке фотокамеры засняли все заданные объекты, так что парням из отдела аэроразведки будет чем заняться. Русские, как обычно, не мешали, прикрываясь приказом не поддаваться на провокации, о котором перед началом массированных разведывательных полетов рассказывал командир части. Глупцы. Попробовали бы их самолеты вот так спокойно летать над территорией Рейха! Да их бы немедленно заставили...

Довести свою мысль до конца пилот Гюнтер Кригер не успел: внезапно появившиеся из облаков истребители с красными звездами на фюзеляже и крыльях пристроились справа и слева. Истребители оказались не привычными толстолобыми «Крысами», а новыми «МиГами», лишь недавно появившимися у русских и еще не успевшими войти в большинство справочников Люфтваффе.

Идущий справа самолет качнул крыльями, обращая на себя внимание немецкого пилота, и известным любому летчику жестом приказал изменить курс, следуя за ним. Что ж, понятное дело, хотят посадить на свой аэродром. Вот только допустить этого никак нельзя, об этом их предупреждали заранее. Значит, будем идти прежним курсом, до границы минут семь лета, ничего они не сделают, поскольку, как и наземная ПВО, подчиняются все тому же приказу о провокациях.

Хишно вытянутый «МиГ» снова качнул крыльями и отвалил в сторону; второй истребитель повторил его маневр. Ну вот и все, их отпускают, никаких проблем. Неожиданно вдоль борта протянулась огненная нитка трассирующей очереди. Ого! Русские что, совсем сошли с ума? Кригер машинально взглянул на часы, по пилотской привычке развернутые циферблатом к ладони: до границы оставалось меньше пяти минут. Что же делать? Вызвать их по радио? Но у него четкий приказ, что бы ни случилось, сохранять полное радиомолчание. Да и есть ли рации на этих самолетах?

— Командир! — в шлемофоне раздался испуганный крик стрелка. — Они заходят нам в хвост!

Большего он сказать не успел — очередь из 12,7-мм УБСа и двух ШКАСов пропорола пятнистый фюзеляж от киля до кокпита и вдребезги разнесла плексигласовый фонарь кабины. Одна из пуль попала пилоту в голову, забрызгав раскуроченную приборную панель кровью и ошметками мозга. Потерявший управление самолет рыскнул из стороны в сторону и вошел в последнее в своей жизни пике.

Краснозвездный «МиГ» пронесся над уродливым огненно-рыжим облаком, выросшим на месте падения сбитого разведчика и, сообщив на базу о выполнении задания, набрал высоту, возвращаясь на аэродром.

Командир 29-й танковой дивизии полковник Николай Петрович Студнев смотрел на прибывающий эшелон со смесью надежды и опасения. Новые танки были нужны как воздух, особенно в свете секретного сообщения о вероятности скорого нападения германских войск, которое он получил в прошлом месяце Но... не будут ли эти новые «тридцатьчетверки» столь же прихотливыми и откровенно сырыми, как пришедшие весной прошлого года? Сколько они тогда с ними намучились — доходило даже до явного нежелания экипажей пересаживаться на новинки с привычных «БТ» и «Т-26». И это несмотря на мощную противоснарядную броню, 76-миллиметровую пушку и пятисотсильный дизель! Правда, и было-то тех танков аж целых два десятка штук. А вот на «КВ» особых нареканий не было, ни у механиков, ни у экипажей. Хороший танк, надежный. Если верны приведенные в справочниках данные по вражеской бронетехнике, особой угрозы с ее стороны для этого колосса и быть не может. Хотя война — если она, конечно, будет — покажет, как говорится.

Эшелон меж тем окончательно втянулся на станцию и в грохоте сцепок замер возле разгрузочной рампы. Студнев с удивлением глядел на стоящие на платформах машины с зачехленными башнями, развернутыми пушками назад. Судя по видневшимся из-под брезента гусеницам, привычные «Т-34», правда, с какими-то новыми траками, но башни?

Башни, даже скрытые чехлами, откровенно удивляли. Да и пушки тоже. Не дожидаясь начала разгрузки, полковник отправил ординарца за руководством по эксплуатации, и пока экипажи получали танки, сводили их с платформ и готовили к маршу, бегло проглядел пухлую книжицу в твердой обложке. Ничего себе, однако! Новая трехместная литая башня с командирской надстройкой кругового обзора и станком для зенитного пулемета, пушка «Ф-34» с длиной ствола аж в сорок один калибр, новый прицел и командирская панорама и — что уже и вовсе не укладывалось в сознании! — радиостанция на КАЖДОМ танке. С ума сойти, неужели в ГУАБТ взялись за ум?!

Студнев торопливо пролистал руководство дальше, изучая внесенные в двигатель и ходовую изменения. Похоже, серьезная машинка. Впрочем, та, прошлая, тоже казалась серьезной, а в итоге? Ладно, разберемся.. Посмотрим, на что эти новинки способны и не обменяли ли они шило на мыло. Убедившись, что разгрузочные работы идут по плану, полковник двинулся к своей автомашине.

В расположении части его сразу же ждал сюрприз в виде выскочившего навстречу совершенно ошарашенного дежурного по штабу, схожего цветом лица с похрустывающим под сапогами снегом.

— Товарищ полковник, там... Москва на проводе. Срочно.

— Хорошо, иду. — Полковник отряхнул с воротника снег, поднимаясь по ступеням штабного здания.

— Скорее, товарищ полковник. — Дежурный выглядел так, будто собирался вот-вот грохнуться в обморок.

Студнев поморщился:

— Да что случилось-то? Чего мечешься?

— Так, товарищ комдив, это... вам товарищ Сталин звонит!

— Что?! — Не окончив фразы, Студнев взлетел на крыльцо и с поистине спринтерской скоростью добежал до своего кабинета. — У аппарата.

— Здравствуйте, Николай Петрович, товарищ Сталин говорит. Не отрываю?

— Н...нет, товарищ Сталин, — выдавил комдив сквозь мгновенно пересохшее горло.

— Вот и хорошо. Тут вот какое дело, товарищ Студнев, Вам сегодня пришли новые танки, и есть мнение, что их нужно хорошенько испытать в деле. Справитесь?

— Конечно, товарищ Сталин. — Полковник уже взял себя в руки и говорил более-менее спокойно.

— Только испытывать их нужно так, чтобы обязательно выявить недостатки — если, конечно, таковые найдутся. У вас же есть полигон, вот и погоняйте их Там, постреляйте. И знаете что, товарищ Студнев? Не нужно жалеть машины, солярку и снаряды, этим мы вас обеспечим. Нам, товарищ Студнев, обязательно нужно знать мнение об этих танках не просто заинтересованного человека, а командира, который скоробудет на них воевать. Месяца вам хватит?

— Конечно, товарищ Сталин.

— Прекрасно. Значит, через месяц к вам приедет наш сотрудник, и вы ему все подробно расскажете. До свидания, товарищ Студнев.

— До свидания, товарищ Сталин... — Полковник машинально положил трубку на рычаги и тяжело опустился на стул.

За окном шел пушистый февральский снег. Невесомые хлопья неспешно кружили за стеклами, постепенно укрывая мостовые и тротуары белым, пока еще не тронутым ни подошвами прохожих, ни шинами авто покрывалом. Когда-то давным-давно в будущем («Ага, ну прямо Спилберг, блин», — язвительно отозвался внутренний голос) маленький Юрик любил наблюдать за снежинками, особенно когда заболевал и сидел дома. Родители уходили на работу, бабушки жили далеко, и восьмилетний пацан на весь день оставался один. Ему оставляли еду и строгое наставление, чего нельзя делать. Например, включать газ и открывать дверь незнакомым людям. Юра был послушным мальчиком и никогда не перечил родителям. Иногда он усаживался у окна и подолгу рассматривал пролетающие за стеклом снежинки, кружащиеся в понятном лишь им одним танце.

И сейчас за окном шел именно такой, родом из детства, снег...

— Юра, машина пришла. О чем ты задумался, любимый? — Подошедшая сзади Вера обняла его.

— Да так. — Крамарчук обернулся к будущей супруге, прижал ее к груди. — Не поверишь, детство вспомнил. Лет тридцать не вспоминал, а сейчас — вспомнил. Знаешь, там был такой же снег. Белый, пушистый, чистый... Он летел, и ему было наплевать на все, что творилось в мире...

Чуть отстранившись, Верочка с искренней болью взглянула в его глаза:

— Не отпускает, да? Ты все равно остаешься там, у себя?

— Да нет. — Он отрицательно качнул головой. — Не в этом дело. Как раз «у себя» я теперь именно тут, рядом с тобой. Просто... накатило. Прости, я не должен был, особенно сегодня, в день нашей свадьбы.

— Я понимаю, — тихо прошептала девушка, прижимаясь к нему. — Господи, сколько же тебе пришлось вынести! Я иногда думаю об этом перед сном, и, ты знаешь, мне страшно. Я бы так не смогла, не выдержала, сломалась.

— Верусь, перестань. Я и вправду счастлив. Честнопречестно. Понимаешь...

— Я понимаю. — На его губы легла прохладная ладошка. — Не нужно больше ничего говорить. Помнишь, новогодней ночью ты мне почти то же самое сказал? Теперь твоя очередь замолчать. Пойдем?

— Конечно, милая. — Подполковник одернул китель и, взяв невесту под руку, двинулся к дверям. — Пойдем.

Зарегистрировались они тихо и буднично — просто выполнили все необходимые процедуры, где положено, расписались и получили на руки свидетельство о браке, отпечатанное на пишущей машинке на самом обычном листке писчей бумаги с соответствующей лапкой поверху.

Похоже, как и с празднованием Нового года, в этом времени из заключения брака еще не делали шумного торжества с поздравительной речью работника ЗАГСа, торжественным обменом кольцами, шампанским и кучей родственников. Правда, потом, когда они приехали в наркомат, Лаврентий Павлович официально поздравил их и от своего имени, и от имени товарища Сталина, вручив Верочке огромный букет роз, а Крамарчуку — ордер и ключи от расположенной буквально в двух шагах, на улице Кирова, квартиры. Последнее оказалось весьма приятным сюрпризом, ничего подобного Юрий, а уж тем более Вера, не ожидали.

Оставшись доволен произведенным эффектом, народный комиссар угостил молодоженов шампанским и отправил осматривать новую квартиру, добродушно пошутив напоследок относительно первой брачной ночи. Спустя несколько минут новоиспеченные супруги уже неспешно шли по улице Кирова.

Весна одна тысяча девятьсот сорок первого года выдалась затяжной, да еще к тому же и дождливой. В марте частенько шел снег, периодически сменяющийся дождем, да и сейчас, в середине апреля, все еще было прохладно, и люди не спешили расставаться с теплой одеждой. Солнечные дни были большой редкостью, и Юрий иногда с грустью вспоминал родную Одессу, где в это время весна уже почти всегда вступала в свои права.

Начиная с середины апреля самые отчаянные из курсантов, в число которых, конечно же, входил и Крамарчук, обычно уже открывали купальный сезон, правда, согреваясь после плавания в ледяной водичке не столько теплым южным солнышком, сколько купленной в складчину водкой по 3 рубля 62 копейки бутылка.

И еще было нечто, чему подполковник, как ни старался, не мог найти ни объяснения, ни хотя бы просто определения. Огромная страна, несмотря на работающую в небывалом темпе промышленность и множество казавшихся совершенно невозможными еще год назад изменений, затронувших практически все сферы жизни, будто замерла перед липом чего-то неизбежного и страшного; чего-то, что должно было произойти в ближайшие месяцы. Юрий все чаще ощущал какую-то необъяснимую тяжесть на душе, и чем меньше времени оставалось до последнего весеннего месяца, тем сильнее становилось это непонятное и пугающее чувство. Возможно, дело было именно в нем самом, но подтвердить или опровергнуть это предположение мог лишь кто-то из собратьев-«попаданцев», однако ни с кем из них он больше не виделся. Виткина, по словам наркома, отправили каким-то консультантом в Главное артуправление, а с немецким полковником он после КШИ больше ни разу не пересекался.

Потому-то подполковник так обрадовался, узнав о предстоящей командировке, еще и в компании с Лаврентием Павловичем! Конечно, не хотелось надолго оставлять в одиночестве находящуюся на шестом месяце жену — командировка должна была продлиться больше двух недель, — однако отказаться он бы в любом случае не мог. Там, где он сейчас служил, подобные отмазки не работали. Сказали — выполняй, будь ты хоть трижды гость из будущего.

Впрочем, Верочка восприняла поездку с энтузиазмом — похоже, девочке было просто приятно впервые в жизни собирать мужа в командировку, отглаживая запасной комплект военной формы и собирая небольшой дорожный чемодан. В назначенный час к подъезду прибыл автомобиль, и Юрий, расцеловав все-таки расплакавшуюся напоследок супругу (подобное в последнее время случалось чаще — сказывался срок беременности и токсикоз), спустился вниз.

От закрепленной за ним служебной «эмки» он поначалу попытался отказаться, благо идти до наркомата пешком было от силы минуть десять, но Берия его даже слушать не захотел, еще и обругав при этом недальновидным дураком. Мол, знаешь, чего мне стоило добиться для тебя свободы передвижения? Хочешь, что бы тебя немецкие шпионы по пути похитили? Ах, не хочешь? Вот и не говори глупости.

Усевшись рядом с водителем — ездить на заднем сиденье ему никогда не нравилось, — он кивнул шоферу:

— Сережа, на аэродром.

— Знаю, товарищ капитан... Ой, простите, товарищ подполковник, никак не привыкну к этим новым званиям. И к погонам тоже. Странно так с ними ходить, но в принципе красиво.

Вполуха слушая привычный шоферский треп, Крамарчук закурил, слегка приспустив стекло, и задумался. Насколько он понял, предстояла какая-то инспекционная поездка по нескольким объектам стратегического назначения. Зачем лично он нужен наркому, Юрий даже не догадывался, но Берии было виднее. Раз взял — значит, имеет на то некие основания, знать о которых ему пока не нужно. Придет время, расскажет.

На аэродроме их уже ждал готовый к вылету «Дуглас», вполне возможно, даже тот самый, июльский. Берия прибыл почти одновременно с подполковником, на ходу поздоровался и сразу же махнул в сторону невысокого трапа:

— Потом поговорим, сейчас времени нет. — Несмотря на раннее утро — рассвет едва затеплился на востоке, — народный комиссар был привычно деловит.

Вместе с ними летело ещё человек десять, большинство в военной форме, кое-кто в штатском, однако ни с кем из них Юрий знаком не был. Посадили их отдельно, ближе к хвосту, и Крамарчук понял, что это, собственно, и есть инспекционная комиссия. Они же с Берией, видимо, выполняли при ней некую контролирующую функцию.

— Куда летим, товарищ Берия? — дождавшись, пока самолет наберет высоту и перестанет давить в ушах, решился спросить Юрий.

— Сам увидишь, — пожал плечами нарком, и Крамарчук предусмотрительно закрыл рот. Летим — и летим. ему-то что? Берии виднее.

Летели долго, почти пять часов, и подполковник даже ухитрился выспаться, хотя полузабытый со времен прошлого полета гул двух двигателей Prattt&Whitney отнюдь этому не способствовал. Дождавшись, пока приземлившийся самолет остановится, Крамарчук отстегнул примитивный ремень безопасности и поднялся на затекшие от долгого сидения ноги. Спустившись на летное поле, Юрий удивленно огляделся. Здесь было значительно теплее, да и здание аэровокзала показалось смутно знакомым. И самое главное — воздух. Воздух был тоже знаком, очень знаком. Пахло чем-то родным, пусть подзабытым, но навечно оставшимся в сознании...

Уже начавший понимать, что к чему, Крамарчук обернулся к усмехающемуся наркому:

— Узнал, подполковник? Я специально так график распланировал, чтобы сначала через твою Одессу пролететь. Доволен? Ладно, не отвечай, вижу, что доволен. Сейчас посмотрим, что тут товарищ Захаров наворотил. А вот и он, кстати, — Берия кивнул в сторону идущего по летному полю генерал-майора.

— Ну, здравствуй, Матвей Васильевич. — Наркомвнудел первым подал руку. — Как тут у тебя, порядок?

— Так точно, товарищ народный комиссар. Полный порядок.

— А на границе?

— Там тем более.

— Ладно, поехали в штаб, разберемся. Юрий Анатольевич, — обратился Берия к подполковнику, — кстати, можешь поздравить Матвея Васильевича с повышением. Товариш Захаров теперь командует всем Южным фронтом.

— Поздравляю! — Крамарчук с искренней улыбкой пожал руку старого знакомого и в какой-то мере «крестного». — Совершенно убежден, что лучшего решения не найти.

— Спасибо, товарищ подполковник, — пробасил Захаров. — Ну и я вас, стало быть, тоже поздравляю со вступлением в должность. Одним словом, искренне рад за тебя, Юрий Анатольич. Да и про твои успехи во время командной игры тоже наслышан. Навел ты там шороху...

— Спасибо, товариш генерал-майор.

— Ну а теперь, товарищи офицеры, поехали. Времени у нас не так уж и много.

Нарком без каких-либо проблем отпустил Юрия на небольшую прогулку по родному городу. Хотелось заехать и в военгородок «четыреста двенадцатой», откуда и началась череда всех этих удивительных событий, однако тут Берия отчего-то воспротивился и машину не дал: «Нечего тебе там делать, все как было, так и осталось. Иди, не майся дурью, в семнадцать ноль-ноль прибудешь обратно».

Спорить подполковник, ясное дело, не стал, постаравшись как можно скорее убраться с глаз наркомвнудела.

Предъявив дежурному сержанту выписанный Захаровым пропуск, он вышел из здания штаба округа и несколько секунд просто стоял на крыльце, щурясь от непривычно яркого южного солнца, от которого он успел отвыкнуть за неполный год. Затем расстегнул плащ, одернул китель, привычно проверив, на месте ли кобура с недавно выданным новеньким «ТТ», и не торопясь двинулся по Островидова в сторону центра. Кстати, о том, что до войны штаб округа располагался именно здесь, он, к своему стыду, не знал. В его время комплекс зданий ОдВО, после распада Союза переименованного в Южное оперативное командование, находился на Пироговской, неподалеку от ж/д вокзала и легендарного Привоза.

Никакого особого плана, куда именно идти, у Крамарчука не было. Хотелось просто посмотреть, какой была Одесса в сорок первом году, побывать на Молдаванке, где он родился и вырос, спуститься к морю и побродить по Большому Фонтану, благо времени впереди было довольно много, больше пяти часов.

Следующий час Юрий честно ходил по старому городу. к своему удивлению убеждаясь, что изменилось здесь не так уж и много: отстроенный еще при первом поколении одесситов центр благополучно пережил и войну, и оккупацию, и все послевоенные годы. Конечно, если не учитывать изменения, что привнесли с собой девяностые и начало двухтысячных.

Дерибасовская, Горсад, вымощенная брусчаткой Пушкинская, непривычное здание железнодорожного вокзала — то, которое помнил он, было построено уже после войны на месте разрушенного бомбардировками прежнего. От вокзала Крамарчук двинулся мимо Привоза, в этот день отчего-то закрытого, на Молдаванку, благо и в этом районе практически ничего не изменилось, и даже зоопарк на месте бывшего Первого городского кладбища уже работал.

Знакомые с детства улицы смутили подполковника: он не ожидал, что они окажутся настолько схожими с теми, что навечно остались в его памяти. Да, вместо асфальта здесь еще лежала древняя брусчатка, а привычные бетонные электростолбы заменяли деревянные или кованые металлические; многих отстроенных после войны зданий не было вовсе, но все же подполковник всеми фибрами души ощущал, что это именно тот Район, в котором он вырос и провел свою курсантскую юность.

Миновав трамвайное депо и Александровский сквер, Крамарчук с бьющимся сердцем прошел мимо Дома номер 66 по улице Степовой, где после войны жили его родители и где родился он сам. Выходящие на фасад знакомые окна равнодушно взглянули на него холодным отблеском еще не выбитых бомбардировками стекол: до того момента, когда здесь поселятся его °ТеЦ и мать, оставалось еще долгих семь лет. Собственно, уже и не поселятся, скорее всего...

Прикурив папиросу — вторую по счету, первая смялась в подрагивающих от волнения пальцах, — подполковник, не оглядываясь, двинулся в сторону Госпитальной. О том, что первый одесский троллейбус был (или будет?) торжественно пущен лишь седьмого ноября сорок пятого года, Юрий не знал, так что к морю пришлось добираться пешком. По пути Крамарчук зашел в первую же попавшуюся рюмочную и залпом хлопнул сто пятьдесят водки — нервы после посещения памятных мест слегка пошаливали. Стоящий на розливе пожилой еврей, разглядев его эмблемы, судорожно сглотнул, и Юрий, понимающе улыбнувшись, выложил на стойку деньги, давая понять, что он зашел сюда, исключительно чтобы выпить. Но на всякий случай подполковник быстро огляделся, убеждаясь, что кроме него в рюмочной никого больше нет. Не хватало ему только вляпаться в какую-нибудь «историю», этого-то Берия ему уж точно не простит!

— Ваша сдача, гражданин капитан... тьфу, шлемазл, простите старика, все время путаю, гражданин подполковник госбезопасности, — бодро отчеканил тот, звякнув монетами о край тарелки. — И таки чтонибудь еще? Могу предложить немного покушать, хотя обычно этого не делаю.

— Нет, спасибо. — Юрий поднял наполненную рюмку и опрокинул ее в рот. На душе заметно потеплело. — Смотрю, вы неплохо разбираетесь в званиях. — В следующий миг он разглядел короткий ежик ещё не отросших седых волос на голове «бармена» (иного определения ему он подобрать так и не смог), связал его с тем, что старик обратился к нему «гражданин», а не «товарищ», и все понял:

— А, ясно. Недавно вернулись?

— Таки да, недавно. Я всегда знал, что наши доблестные органы не сажают невиновных до тех мест, за какие я не стану говорить, и это оказалось правдой. Таки ложное обвинение. Судимость снята, и шо странно, даже без справки. У вас теперь всегда так?

Поражаясь смелости этого человека, столь легко обсуждающего подобные вопросы с незнакомым подполковником госбеза, Юрий осторожно ответил:

— Ну да, теперь всегда. Вот только не нужно так меня называть. Какой я вам «гражданин»?

— Ой, я таки дико извиняюсь, простите старого и давно выжившего с ума еврея, за которого немножко ошибочно подумали, что он румынский шпион. — Подполковник неожиданно понял, что старик уже просто ничего не боится. — Нет, скажите, и где вы видели румынского еврейского шпиона? Впрочем, не надо ничего говорить, я уже все понял на вашем лице. Товарищ Сталин мудрый человек, раз решил так сделать, даже странно, что он тоже не еврей. А что до ваших погон, так и тут он совсем прав, давно пора было вернуть все, как было раньше. Кстати, вы сильно похожи на одного моего клиента, хоть теперь это слово и не в ходу. Ви, случайно, не знаете Федю Крамарчука? Очень приличный человек, очень. И он таки имеет с вами много общего, и если б я не знал, что у него нет брата, таки решил бы, что...

— Спасибо, уважаемый. — Не прикоснувшись к сдаче, Юрий поспешил покинуть заведение разговорчивого старого еврея. «Федя Крамарчук», ага. Его отца, между прочим, Анатолием Федоровичем звали. Вот только не хватало с родным дедом в этой забегаловке встретиться, самое то бы вышло! Накатить с ним по соточке и получить на закуску какой-нибудь хронопарадокс с большим и полным «пэ» в финале.

Провожаемый удивленным взглядом, Крамарчук вышел на улицу. Вот бывает же, зашел, называется, водки выпить! С другой стороны, чему удивляться, не зря ведь говорят, что Одесса — большая деревня. Да и отец рассказывал, что перед войной они с родителями жили именно здесь, на Госпитальной. Своего деда, погибшего еще в первый месяц войны, Юрий не знал, но отец всегда говорил, что они с ним были очень похожи.

Ощущая, как настроение стремительно улучшается Крамарчук быстрым шагом двинулся вдоль по улице Время пока есть, и он не собирался тратить его зря, поскольку побывать в родном городе раньше, чем окончится война, ему уже вряд ли удастся — в этом Крамарчук был отчего-то абсолютно уверен...

Поездка заняла немного больше времени, чем планировалось, и в Москву они вернулись только после майских праздников. Кроме Одессы, они посетили Харьков, Севастополь, Киев и все прикрывающие новую границу военные округа. Проверялась оснащенность частей новой боевой техникой и ее состояние, подготовленность и моральный дух личного состава, боеготовность укрепрайонов и полос обеспечения в зоне предполья старой и новой линий обороны, аэродромы и склады — инспектора работали буквально с утра до ночи. Насколько понял Крамарчук, почти постоянно находившийся при Лаврентии Павловиче, их поездка была чем-то вроде инспекции от наркомата госбезопасности, наделенной Сталиным полномочиями решать на месте любые возникающие вопросы, касающиеся обнаруженных нарушений или недоделок.

Завершив поездку посещением Ленинграда и базы флота в Кронштадте, пятого мая комиссия вернулась в Москву. Заполнив и подписав касающиеся командировки документы, Юрий, жутко уставший от мотаний по доброй половине Союза, но довольный возвращением, отправился домой. Едва он открыл дверь, Верочка с визгом повисла на шее. Соскучившийся по жене подполковник подхватил ощутимо набравшую в весе супругу на руки и отнес в комнату, аккуратно опустив на диван. Они проговорили до поздней ночи и, счастливые оттого, что снова вместе, отправились спать.

Несколько следующих дней прошли спокойно: Крамарчук в установленное время являлся в наркомат и сидел в кабинете, работая по им самим выбранной теме, касающейся наиболее перспективных направлений в науке, гражданской промышленности, медицине и внешнеполитической деятельности. Учитывая, что последние девять месяцев он почти исключительно посвятил проблемам грядущей войны и реформам армии, сейчас стоило, насколько возможно, наверстать упущенное. Война рано или поздно окончится, и не хотелось бы, чтобы после нее СССР оказался в арьергарде научных открытий.

Все закончилось девятого мая, когда Юрия разбудил раздавшийся в половине пятого телефонный звонок. Не зажигая света — к этому времени он уже достаточно освоился в новой квартире, чтобы не натыкаться на углы и мебель даже в темноте, — подполковник подошел к тумбочке в прихожей и поднял трубку.

— Товарищ подполковник? Код «А». Немедленно прибудьте в наркомат. Машина вышла. — Не дожидаясь ответа, дежурный офицер сбросил вызов.

Юрий несколько секунд стоял, держа в руке тихонько пикающую гудками отбоя трубку, затем медленно опустил ее на рычаги. Вот, похоже, и все. Началось.

Стараясь не шуметь, Крамарчук вернулся в комнату и начал одеваться. Из спальни выглянула проснувшаяся Вера:

— Юра, что случилось?

— Спи, любимая, рано еще. — Подполковник постарался успокаивающе улыбнуться.

— Не ври. Началось, да? Это оно?

— Не знаю, честно не знаю. Но боюсь, что да.

— Ох.,. — Супруга тяжело оперлась на дверной косяк. — И что... теперь?

— Теперь все будет нормально, — с нажимом ответил он. — На этот раз мы готовы... по крайней мере, очень хочется на это надеяться. — Вторую часть фразы он произнес мысленно, не желая еще больше пугать беременную жену.

— Ты еще вернешься? — тихо спросила Верочка.

— Ну что ты глупости говоришь, конечно, вернусь. — Крамарчук обнял ее и поцеловал. — Все, запри дверь и ложись. Не стоит тревожить нашего малыша.

Берия ждал подполковника в своем кабинете. Скупо кивнув в ответ на его приветствие, нарком буркнул:

— Не завтракал, как я понимаю? Вон кофейник и бутерброды, если хочешь, перекуси.

— Что случилось, Лаврентий Павлович? Началось?

— Похоже на то. Все наши разведгруппы передают, по сути, одно и то же: противник начал скрытное выдвижение к границе. Авиаразведка это тоже подтверждает. У них объявлена полная боевая готовность.

— Когда?

— Думаю, завтра-послезавтра. Сегодня они уже по любому не успеют.

— А что мы? — Крамарчук неожиданно ощутил, как невольно шевельнулись волосы на голове: послезавтра, одиннадцатого мая, было воскресенье. Снова воскресенье, как и тогда! А ведь сегодня еще и ДЕВЯТОЕ число! Что это, случайная шутка Истории или некая трагическая закономерность?

— Мы? — Берия хмыкнул. — Мы, Юрий Анатольевич, реагируем, конечно. Командующие округами получили «Грозу», объявлена полная боеготовность, в приграничных округах начат скрытный вывод войск из мест постоянной дислокации. Командирам разведгрупп отправлен сигнал «Май», так что скоро немцев ждет множество весьма неприятных сюрпризов. Да, собственно, что я тебе рассказываю, и сам все прекрасно знаешь, план-то не без твоего участия разрабатывали. Авиация и флот тоже готовы, так что ждем. А уж как оно там будет... Слушай, Крамарчук, у тебя папиросы при себе?

— Так точно, товариш...

— Брось, сейчас не до этого. Дай закурить, нервы на пределе. Не удивляйся, я обычно этой гадостью не увлекаюсь и другим не советую. Просто момент сейчас такой ... напряженный.

— Пожалуйста. — Юрий протянул раскрытую пачку «Казбека» — местные папиросы ему по-прежнему не нравились, и он частенько пробовал другие сорта.

Нарком закурил и замер, глядя мимо подполковника:

— Интересно, не провокация все это? Вряд ли, конечно, но...

Крамарчук прислушался к своим ощущениям, неожиданно осознав, что больше не чувствует той необъяснимой и пугающей тяжести, что мучила его последние месяцы.

— Не провокация, Лаврентий Павлович.

— Ты-то почем знаешь? — буркнул нарком.

— Чувствую. Хотите верьте, хотите — нет, но чувствую. — Юрий вкратце описал Берии свои ощущения.

Народный комиссар скользнул по его лицу быстрым взглядом и неожиданно сник, отвернувшись и понуро опустив плечи, увенчанные недавно введенными погонами.

— Значит, правда. А то ведь тебе не верить, себе ж хуже будет. Что ж, чему быть, того...

Глава 20

Особый приказ ГКО № 3. Для немедленного исполнения

1. В течение 10—12 мая 1941 года возможно внезапное нападение немецких войск или их союзников на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с массированного артиллерийского обстрела и авианалетов.

2. Задача наших войск — всеми силами и средствами отразить внезапный удар немецких войск или их союзников. Войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов в указанные сроки находиться в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар.

ПРИКАЗЫВАЮ:

а) В течение ночи на 10 мая 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе.

б) Перед рассветом 10 мая 1941 года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать.

в) Все части привести в полную боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно. Личному составу раздать двойные боекомплекты и сухие пайки на три дня.

г) Противовоздушную оборону привести в полную боевую готовность, произвести подъем приписного состава. Подготовить мероприятия по затемнению городов и объектов, мероприятия по раннему обнаружению самолетов противника.

д) В течение ночи на 10 мая 1941 года скрытно вывести из парков бронетехнику и автомобильный транспорт, расположить в резервных местах дислокации.

Со звенящим ревом восьмерка пятнистых «Яков» пронеслась над рощей и, встав в круг, пошла на посадку. У штабной палатки 124-го истребительного авиаполка, на скамье, сколоченной из наспех оструганных жердей, сидели летчики.

— Гляньте, мужики, кажись, наши прилетели, Пронин из второй эскадрильи. Пошли новые самолеты смотреть. — Вихрастый лейтенант с восторгом в глазах вскочил со скамейки и, прикрывшись ладонью от слепящего солнца, стал наблюдать, как техники закатывали и маскировали приземлившиеся машины в лесополосе.

— Да сиди уже, Серега, — лениво отозвался другой летчик, постарше. — Ну и с чего ты взял, что это именно Сашка прилетел? Они как в конце марта в Псковский учебный центр убыли, так о них до сих пор ни слуху ни духу. Вот сейчас к штабу подойдут, все и разузнаем.

— А вот знаю, — не унимался молодой лейтенант. — Вчера Круглову командир звонил, они в Белостоке, в полку ночевали, а сегодня, видать, и к нам пожаловали. А еще вчера утром техники прибыли и площадки готовили, а они еще перед майскими из Пскова приехали, помните, о новых «Яках» рассказывали? Ну, Петрович, пошли, а то мне самому как-то не с руки. Да и скучно. Второй день загораем, комаров кормим! Что за учения такие странные?! То гоняли полгода с утра до ночи, а сейчас сидим, носа из палаток не высовываем. Сегодня, между прочим, уже девятое мая!

— Скучно ему, видите ли. Ты трепись поменьше, Серега, чтобы в особом отделе совсем скучно не стало, — по-стариковски буркнул собеседник. — Лучше, вон, район полетов изучай и позывные зубри.

— Да ладно тебе ворчать, погляди лучше. Точно они, вон и сам Пронин идет, я ж говорил. Ну, чистые гусары! И кожанки новые, и ботинки, — с завистью в голосе добавил он.

— Какие еще гусары? — не понял Петрович.

— Ты на штаны, на штаны посмотри! — смеясь и тыкая пальцем в сторону идущих, не унимался лейтенант.

К штабной палатке в сопровождении стартеха второй эскадрильи Буракова неспешно шла группа летчиков. Вглядевшись, Петрович узнал своих однополчан и комэска-два Александра Пронина. Да, прав Серега: куртки на летчиках были нового образца, не чета их старым регланам. Раньше в подобных только московские инструкторы ходили. А вот штаны выглядели действительно странно: плотная зеленая ткань туго обтягивала ноги. И вправду, словно гусары в лосинах из старых книг!

— Ну, здоров, мужики, как оно? Смотрю, и Владимир Петрович здесь, — улыбаясь, Пронин протянул руку. — Ты ж до моего отъезда в штате первой эскадрильи стоял?

— Да вот, Саша, в третью для усиления перебросили, — блеснул золотой фиксой Петрович.

— Ну и хорошо, значит, рядом будем, как в финскую. Ладно, ты погоди пока, сейчас доложусь о прибытии, и поговорим.

Летчики дружески приветствовали однополчан, делились последними новостями, из-за гула голосов никто не заметил, как полог палатки откинулся и оттуда вышел замкомполка капитан Круглов.

— Иди, представься, вон и начальство уже здесь, — пихнул Пронина в бок Петрович.

— Товарищ капитан, группа летчиков из состава второй эскадрильи по окончании курсов переподготовки прибыла в ваше распоряжение. Доложил старший лейтенант Пронин.

— Молодцы! Командир звонил мне с Высоко-Мозовецка, они тоже уже на месте. Вы ведь вместе из Белостока вылетели? — спросил он, пожимая пилотам руки, а затем, взяв Пронина за локоть, отвел чуть в сторону.

— Как там обстановка, в дивизии? А то мы здесь вторые сутки кукуем, с тех пор как получили приказ действовать согласно плану прикрытия. Вот сидим как на иголках, ждем то ли отбоя, то ли шифровки на вскрытие «красного пакета». Тут еще и третью эскадрилью штурмовиков из 129-го полка к нам прикомандировали.

— Так это ж истребительный полк, откуда там вдруг штурмовики взялись?! — искренне удивился Пронин.

— А их под Минском переучивали и тренировали, теперь на «Бакланах» летают.

— На чем? — еще более удивился пилот.

— А, так ты ж не знаешь, это они так «И-153Ш» обзывают, мол «Чайка» из истребителя в штурмовик превратилась, выходит, стала «Бакланом». Злятся мужики, ведь только третью из всего полка на «Чайках» оставили, а остальные эскадрильи получили новую технику, «Ил-2». Слышал о таком?

— Слышал и видел! Нас на курсах со всеми новыми типами знакомили, и не только с нашими, но и... — Пронин многозначительно кивнул головой в сторону запада. — Во всех ракурсах показывали и рассказывали.

— Ладно, об этом потом. Вы ведь еще вчера из Белостока должны были вылететь? Почему задержались? — перебил его Круглов.

— Мы вчера к трем часам на траверз аэродрома вышли, смотрю, самолеты стоят рядами, ну, думаю наши все здесь, стали снижаться, и только на пробеге глянул, а это макеты, оказывается, а на подходах к аэродрому зениток понатыкано. Из наших на аэродроме только комендант Балабуев да рота охраны. БАО по тревоге ушел, ни одного заправщика не осталось. Командир сразу в штаб дивизии уехал, а комендант стал с тыловиками созваниваться, только к восьми вечера прикатил бочку-прицеп на конной тяге, так мы до ночи ручку насоса и дергали. А с утра комдив командира опять в штаб вызвал. Вот и задержались, — развел руками Пронин и спросил: — А куда наш батальон обеспечения делся?

— Часть у нас, другая в Высоко-Мозовецке, тьфу ты, напридумывали ж пшеки названий, с первой и четвертой эскадрильей, а остальную технику, ну там разные водо-маслогрейки и все зимнее имущество, еще два дня назад отправили под Оршу, — сообщил Круглов и неожиданно мрачно добавил: — Это что ж, неужели мы так далеко отступать собрались?

Ответить Пронин не успел: из палатки выбежал адъютант эскадрильи и, поискав глазами Круглова, крикнул:

— Товарищ капитан, шифрограмма из штаба дивизии!

— Ну вот, началось, кажись. Ладно, вы пока располагайтесь, обедайте, а я пошел.

— Все, мужики, позже наговоритесь. — Пронин подошел к группе летчиков и хлопнул по плечу старого друга. — Петрович, пошли, покажешь, где у вас здесь кормушка, а то так жрать охота, что и переночевать негде.

— Ну, пойдем, — отозвался Володя. И с лукавой усмешкой продолжил: — Заодно расскажешь о своих штанцах знатных, тут ребята уже чуток посвятили в тайну, говорят, что хорошо от перегрузок помогают, а вот в причинном месте не жмут? А то надавят, где не надо, и все, спекся. Врагов-то на землю валить сможешь, а вот бабу... А меня, между прочим, молодая жена дома ждет.

— Напрасно ехидничаешь, Владимир! Это не «штанцы», как ты только что заметил, а высотный компенсирующий костюм КК-41. Очень полезная вещь для нашего брата-истребителя, теперь и перегрузки легче переносятся и не боишься, что сознание потеряешь и резко на грунте окажешься. И вообще, не надо из меня секретную информацию вытягивать, давай лучше жрать веди, коль обещал. А заодно расскажи по дороге, что в полку за эти два месяца интересного произошло?

— А что произошло? Учились мы упорно, вот что произошло. Ты ж помнишь, в декабре, это еще при тебе было, приехали инструкторы из Липецкого центра? Вот они нас и учили разным тактическим приемам, в основном как с наибольшим эффектом применять в бою наших шестнадцатых «ишачков». А в марте директива пришла по новым штатам полка, теперь в эскадрилье по двенадцать самолетов, а вместо звена — пара. Всех заштатников, молодых прошлого года выпуска или стариков, не сдавших контрольную проверку по переподготовке, отправили в учебные центры на доучивание. По инженерной службе тоже было цэу: все неисправные самолеты и двигатели направить на ремзаводы во внутренние округа. Вот такие у нас интересные новости.

Отсюда — и до самой Победы...

По иронии судьбы, две армады бомбардировщиков, немецких и советских, встретились в воздухе над новой границей СССР. Первые шли на Киев, Барановичи и Минск, вторые — на Варшаву, Краков и Бялу Подляску, точнее, на расположенные в пригородах этих городов железнодорожные узлы.

Обменявшись несколькими не слишком прицельными пулеметными очередями, летающие монстры разошлись, оставив поле несвершившегося боя истребителям прикрытия, сцепившимся в схватке не на жизнь, а на смерть. В бомбовых отсеках и тех, и других дремала фугасная смерть, готовая с воем ринуться с высоты вниз и рвать, убивать, поджигать, разрушать. Но пальцы штурманов-бомбардиров еще не легли на клавиши бомбосбрасывателей, а глаза не приникли к обрезиненным окулярам прицелов.

Старый мир, с легкостью смирившийся с оккупацией доброй половины Европы и сейчас судорожно высчитывающий, что он сумеет со всего этого поиметь и сколько средств еще стоит вложить в эту войну, доживал последние секунды. И в миг, когда первая бомба коснулась земли, насквозь прогнивший мир исчез в ослепительно огненном всполохе взрыва — первого взрыва самой страшной войны двадцатого столетия.

Когда немецкие бомбы вздыбили асфальт и брусчатку улиц советских городов и обрушили вниз искрошенный слепой тротиловой яростью камень жилых домов, их товарки разорвались в самой гуще ожидающих отправку эшелонов с горючим, техникой и боеприпасами на Варшавском, Краковском, Данцигском, Кенигсбергском железнодорожных узлах.

И одновременно с этим взорвались «заряженные» еще в Союзе эшелоны с горючим, по роковой «ошибке» персонала железнодорожных станций загнанные туда, где стояли десятки и сотни эшелонов с подготовленными к отправке на фронт боеприпасами и военной техникой.

А еще несколькими часами спустя первые советские бомбы упали и на столицу тысячелетнего Рейха, доказывая, что возмездие иногда приходит практически одновременно со свершенным преступлением. Почти никто из участников этого вылета не вернулся на свои аэродромы, но прецедент был создан: теперь Гитлер знал, что никто и ничто на территории Германии отныне не может чувствовать себя в полной безопасности.

И это было еще только начало...

Десантные надувные лодки и понтоны с легкой техникой еще даже не успели достичь середины Буга, когда восточный берег взорвался пулеметным и винтовочным огнем. К которому спустя несколько минут, словно специально отпущенных для того, чтобы пулеметные расчеты успели пристреляться и войти во вкус кровавой вакханалии, присоединились пронзительный вой и гулкие хлопки разрывающихся в воде и на противоположном берегу мин. Первая волна форсирующих приграничную реку войск была буквально сметена этим огненным шквалом.

Быстро сориентировавшееся командование прекратило наступление, вызвав на подмогу артиллерию, старательно перепахавшую осколочно-фугасными снарядами вражеский берег. Однако отдающие приказы немецкие командиры не знали о новой тактике действий советских войск. Как и о том, что приказ «не поддаваться на провокации» был отменен еще месяц назад. Едва только форсирование реки возобновилось и немецкие пехотинцы втянулись на изуродованный взрывами, превратившийся в грязное воняющее тротилом месиво берег, занявшие вторую линию окопов, почти не пострадавшую от обстрела, пограничники встретили врага новыми пулеметными очередями и беглым огнем самозарядных винтовок.

Высадиться на вражеский берег немцы смогли лишь через четыре часа, после того как спешно вызванная штурмовая авиация полностью сравняла с землей позиции русских погранвойск. По самым предварительным подсчетам, эти несколько часов стоили им почти трех сотен погибших и раненых и множества безвозвратно потерянных понтонов с техникой.

Танки с литерой «G»[8] на лобовом бронелисте шли почти на пределе возможностей, благо русские дороги оказались даже несколько лучше, чем представлялось. И чем дальше они углублялись на территорию Советской России, тем чаще встречались брошенные на обочине бронемашины, знакомые по справочникам и учебным фильмам «Т-26» и «БТ» с распахнутыми башенными люками, похожими на уши смешного мышонка из американского мультика.

Знакомая картина, подобное они уже видели в Польше и Франции. Трусливые большевики драпают, бросая неисправные или попросту растратившие горючее машины, даже не трудясь вывести их из строя. Что ж, значит, трофейщикам будет чем заняться: захваченная техника пригодится Вермахту как шасси под лучшие в мире противотанковые или зенитные пушки. Какая ирония судьбы: русские танки будут жечь немецкие пушки, установленные на их же собственные гусеницы! Командование не ошиблось: ждать от Советов чего-то экстраординарного не приходилось, блестящий блицкриг развивался в полном соответствии с озвученными перед наступлением планами.

Тем неожиданней было появление русских танков, оказавшихся какими-то незнакомыми, хоть и весьма схожими с успевшими войти в справочники новейшими средне тяжелыми «Рг-34». Схожими — да не совсем: оснащенные массивной башней с длинной пушкой танки оказались для немецких панцерманов неприятным сюрпризом. Очень неприятным — идущая первой командирская «тройка» напоролась на бронебойный снаряд и замерла, окутавшись дымным пламенем синтетического бензина: болванка пробила лобовой лист и финишировала в моторно-трансмиссионном отделении. Одновременно вспыхнул и замыкающий колонну танк, на сей раз «Рг-1У» с коротким обрубком 75-мм пушки в башне.

Запертые в огненном капкане машины, в основном чешские «Праги» и легкие «Рх-1» и II, попытались рассредоточиться, спешно съезжая с шоссе, однако недавние дожди сыграли с ними злую шутку. Узкие гусеницы вязли в размокшем грунте, и потерявшие маневренность танки превращались в идеальные мишени для заходящих с флангов «Т-34», широким гусеницам которых грязь была нипочем. Спустя несколько минут все было кончено, и один из передовых отрядов танкового клина Der Panzergruppe Guderian перестал существовать.

Советские танкисты в боевой обстановке учились тактике импровизированных засад, фланговых ударов и маневренного боя. Импровизированных, поскольку группа из десятка «Т-34» совершенно, в общем-то, случайно столкнулась с немецкой колонной.

— Что ЭТО?! Как вы могли допустить подобное?! — Адольф Гитлер потрясал перед носом Риббентропа смятым бланком только что доставленной телефонеграммы. — КАК ЭТО РУМЫНИЯ РАЗРЫВАЕТ ВСЕ ДОГОВОРЕННОСТИ И ОТКАЗЫВАЕТСЯ ВСТУПАТЬ В ВОЙНУ?! Что это за бред?!

— Мой фюрер, тем не менее это так. Только что нас официально уведомили, что королевская Румыния в лице Иона Антонеску разрывает все предыдущие договоренности и отныне поддерживает полный нейтралитет. Кроме того, — Иоахим Риббентроп сглотнул, готовясь (и боясь) озвучить наиболее страшную новость, — с сегодняшнего дня они полностью прекращают любые поставки нефти в Германию.

— ЧТО?!