Если вчера война… Таругин Олег
— Когда я по вашей просьбе работал с документами по поднятому эсминцу, обратил внимание, что уцелелонесколько крылатых ракет. Кажется, две штуки. Наверняка сейчас их уже разобрали по винтику в какойнибудь закрытой лаборатории ГАУ, но теоретически их еще можно использовать в качестве оружия устрашения. По меркам нынешнего времени КР «Томагавк» — весьма высокоточное оружие, да и местная противовоздушная оборона ему не страшна. Если убедить противника в наличии у нас подобных ракет, а потом положить одну из них в окно здания Оберкомандования, кое-кто, может, и задумается. Хотя мне этот вариант не слишком нравится. Тут главная проблема в том, что у нас нет координат целей в системе GPS и, скорее всего, нет и оборудования для загрузки этих самых координат в систему наведения ракет. Хотя, если подсветить цель, хоть тот же мост или здание, лазером — с этим, думаю, любая из наших разведгрупп справится, — то можно и попытаться. А лазерные целеуказатели среди «трофеев», насколько помню, были.
— «Положить в окно», — ворчливо повторил нарком. — И тем самым подарить немцам для изучения обломки сверхсекретной ракеты? Этому, как ты говорил — «фон Брауну», да?
— Ну, если взрыватель нормально сработает, мы им ничего, кроме мелких фрагментов корпуса и остатков двигателя, не подарим. А вот если она не взорвется. … тогда да, может возникнуть проблема. Хотя, как вариант подстраховки, — заранее удалить все американские маркировки с корпуса и внутренних деталей, гм, или, наоборот, не удалять. С другой стороны, я ведь сказал: Мне этот план очень не нравится. Если фон Браун в начале сорок первого получит практически неповрежденный образец твердотопливной ракеты, то... лучше не стоит и пробовать. А вот на самого Вернера стоит всерьез обратить внимание. Впрочем, я об этом уже писал.
— Ладно, оставим это пока. И за фон Брауна не переживай, им уже занимаются. А за совет спасибо. Подумаем. Насчет игры не волнуйся, товарищ Крамарчук, мы тебя в любом случае прикроем. Но и ты уж постарайся наше доверие оправдать. До свидания. — Берия подал руку.
Наркомат обороны был похож на потревоженный муравейник[7]. Командно-штабная игра шла четвертый день, и четвертый день из кабинета в кабинет, порой буквально сталкиваясь в дверях, перемещались посредники и порученцы «синих» и «красных», держа в руках вороха карт, вводных и прочих документов. По личному указанию Сталина на игру были приглашены все командующие и начальники штабов округов и армий, члены военных советов, начальники академий, руководящий состав Генштаба и даже некоторые члены ЦК и Политбюро, чего ранее не наблюдалось. По окончании КШИ планировалось провести совещание высшего командного состава армии. Хотя большинство присутствующих и не принимали в игре прямого участия, они имели возможность, как на шахматном турнире, наблюдать за ходом событий из специально оборудованного зала.
Сегодня в наркомат приехал сам Сталин в сопровождении наркомвнудела. Сначала он посетил штаб «синих», пообщавшись с генерал-майором Василевским, а затем больше часа, медленной походкой из угла в угол прохаживался по кабинету, где располагался штаб «красных».
Первое время всех входящих в кабинет порученцев и посредников брала оторопь при виде Вождя, о прибытии которого они и понятия не имели, но со временем работа взяла верх над чувствами, и порой казалось, что на Сталина никто и вовсе не обращает внимания. Ситуация у «красных» была критической, поскольку после первых наступательных действий со стороны штаба Василевского группа войск под командованием Жукова оказалась в полном окружении.
Более всего Георгия Константиновича выводило из себя то, что условия уже в начале игры были созданы неравные: «синие» имели качественный перевес в мотопехоте и авиации. Кроме того, по мнению Жукова, посредники явно подыгрывали «синим». Ну как можно объяснить, что при вылетах авиации максимальные потери несла именно его сторона? И что еще в первый день, по данным тех же посредников, он потерял на земле порядка шестидесяти процентов самолетов? Плюс эта история с танковыми резервами, чуть не заставившая его сорваться. И невозможность — опять же по решению посредников! — пехоты и артиллерии «красных» длительное время удерживать противника на рубежах обороны.
У противника же была весьма эффективная и стремительная тактика. Будь на стороне «синих» он сам, то действовал бы аналогично, ведь именно подобную методу ведения наступательных операций он в последние годы и пытался внедрить в войсках. Но сейчас его били его же приемом, и все попытки стабилизировать ситуацию, в лучшем случае, приводили лишь к полному окружению его войск.
Когда в кабинет принесли очередную сводку о действиях противника, где в череде потерь кричаще выделялась информация о почти что семидесятипроцентной потере авиаполка, брошенного на прикрытие обороны на северо — востоке, Жуков, забыв о присутствии в кабинете Сталина, вызверился на генерал-лейтенанта авиации Рычагова:
— Павел Васильевич! Смотрите! От вашей авиационной поддержки нет никакого толку. Напрягите свой штаб или сами как-то воздействуйте на ситуацию.
Рычагов уже был готов ответить, но его неожиданно прервал Сталин:
— А почему, товарищ Жуков, вы считаете, что противник побеждает вас в воздухе несправедливо? Я думаю, что здесь не скрывается никакой ошибки. И в работе посредников, и в подсчете очков... не в вашу пока что пользу, да. Давайте спросим у товарища Крамарчука, почему он решил, что в данной ситуации полк понес такие потери?..
Юрия в штаб «красных» вызвали, как только туда прибыл Сталин. Все четыре дня учений он провел в кабинете посредников, где быстро сработался с комсоставом штаба, а за советы, которые он давал опытным военным, вроде бы даже заслужил уважение. По крайней мере, к его вводным стали прислушиваться. Это немного льстило, ведь в первый день, когда он только переступил порог кабинета и его представили как специалиста по военной тактике, генералы и полковники, многие с боевыми орденами, отнеслись к нему как к канцелярской крысе, к тому же одетой в китель со знаками различия капитана ГБ.
Но уже в период подготовки к началу первого дня КШИ он удивил всех, включив в план для предоставления командующему информацию по топографии местности, метеоусловиям в районе боевых действийоценке морально-психологического состояния личноо состава, причем не только своих сил, но и противника, и состоянию транспортной инфраструктуры. На вопросы, возникавшие у коллег-посредников, Юрий давал краткие и четкие разъяснения. Вот и сейчас все обратили взгляды именно на него. Даже операторы, которые неотрывно корпели над картами, нанося оперативную обстановку, на секунду оторвались от планшетов и посмотрели в его сторону. Всем хотелось взглянуть на человека, фамилия которого уже четвертый день упоминалась Жуковым в самых нелестных выражениях.
— Я считаю, товарищ Сталин, что...
Иосиф Виссарионович махнул рукой, останавливая подполковника:
— Вам, товарищ Крамарчук, стоит это объяснить не мне, а товарищу Жукову и товарищу Рычагову. Я уже сделал надлежащие выводы. Прошу вас, не стесняйтесь. Докладывайте свои соображения.
Крамарчук с облегчением выдохнул и обратился к летчику:
— Вот скажите, Павел Васильевич, какие основные составляющие ведения воздушного боя?
— Скорость, боевой порядок, слетанность группы, тактические приемы.
— Спасибо. А скажите, что происходит с самолетом при потере скорости? — взглянув на Рычагова, задал Крамарчук следующий вопрос.
— В штопор сваливается или теряет маневренность, не может догнать противника, выбивается из строя группы.
— Значит, насколько я понял из ваших слов, скорость в воздушном бою имеет большое значение?
— Да, это одна из основных его составляющих, товарищ капитан государственной безопасности.
— Наши боевые порядки состоят из звеньев, а звено из трех самолетов. Вот и получается, чтобы удержаться за ведущим, ведомый, в сторону которого производится резкий маневр, должен сбросить скорость, отчего может сорваться в штопор или отстать от командира. Верно? Здесь его и подлавливает противник. В этом и кроются те тридцать процентов потерь, которые мы учитываем как посредники. Ведь наш противник использует более выгодное тактическое построение — пару. Да и истребители противника вооружены пушками и стопроцентно оборудованы радиостанциям, а наши только порядка двадцати процентов от общего количества имеют пушечное вооружение, а про радиостанции я вообще уже не говорю.
— Думаю, все возникшие вопросы мы обсудим на совещании после завершения игры и сделаем выводы, — прервал его Сталин. — А сейчас, товарищи, давайте послушаем, какие решения по текущей обстановке на сегодняшний день принял товариш Жуков.
Георгий Константинович взял указку, подошел к большой карте с нанесенной обстановкой и начал доклад.
Юрий слушал внимательно, периодически сверяясь с данными, записанными в его оперативной тетради. Из всех присутствующих, казалось, только один Сталин, мерно вышагивающий вокруг стола-планшета с синими и красными фишками, не слушал доклада, а, попыхивая трубкой, был занят своими мыслями. Но это было не так. Когда подполковник начал записывать в своей тетради замечания и поправки, касающиеся действий «красных» по выдвижению резервов, и непроизвольно произнес вслух, ставя жирный восклицательный знак напротив номера резервной танковой бригады, «не дошли!», Иосиф Виссарионович немедленно остановился и, усмехнувшись в усы, взглянул на Жукова.
— То есть как это «не дошли»?! — прервавший доклад Георгий Константинович был откровенно растерян. — Этого не может быть, техника полностью исправна. Товариш Сталин, — он немного успокоился и не собирался отступать, — я лично проверял бригаду три недели назад!
— А две недели назад... — невозмутимо ответил Иосиф Виссарионович, затягиваясь трубкой и выпуская в потолок струйку ароматного дыма, — а две недели назад товарищи из Комитета партийного контроля провели повторную проверку. Вы не обижайтесь, товарищ Жуков, но военные привержены некоторым, гм, ну пусть будет, ритуалам. Поэтому мы решили привлечь совсем другую структуру, по согласованию с товарищем Тимошенко, конечно. И знаете что, товарищ Жуков? Повторная проверка застала бригаду... в интересном положении. Получается, к вашему приезду они подготовились, а вот приезда товарища Мехлиса совсем почему-то не ждали. Наверное, потому, что вас они уважают, а товарища Мехлиса не очень... уважали.
Так вот, во время марша из сорока двух исправных танков первого батальона вышло из строя тридцать пять. А четыре и вообще даже из боксов не выехали, потому что, как выяснил товарищ Мехлис, к вашему приезду танки были восстановлены в авральном порядке и в ущерб моторесурсу. В результате второй проверки батальон не выдержал. Так что не спорьте, товарищ Жуков. Как говорится, минута спора с посредником — еще один уничтоженный противником танк. Кстати, товарищ Тимошенко, вычеркнем ещё пару танков из списка дошедших? Или на первый раз простим товарища Жукова?
Удары Жуков держать умел, да и выводы делал быстро. Правда, делал он их в своей обычной манере.
— Начальнику особого отдела фронта. Командира бригады сместить и отдать под трибунал. Ремонтные подразделения отправить по маршруту выдвижения с приказом восстановить все подлежащие ремонту машины. Бригаде занять оборону на ближайшем подходящем рубеже и ждать отставших, — диктовал он, зло выплевывая слова. Сталин с присутствующими что-то имеет против него, это ясно. Еще и этот посредник, будь он неладен, как там его, Крамарчук? Эх, попал бы этот самый Крамарчук в его руки в реальной боевой обстановке! Хотя насчет той бригады, похоже, правда. Такое вполне могло быть.
— Товарищ Жуков, насколько я знаком с вопросом, из средних и старших командиров бригады реальный боевой опыт имеет только полковник Богомолов, а остальные командиры такового опыта не имеют. Вы уверены, что сейчас, — последнее слово Сталин отчегото отчетливо выделил, — подходящее время для, — тут он на миг запнулся, — репрессий?
— Поправка. — Жуков едва успел опустить взгляд, исполненный одновременно ярости и уважения. Еще мгновение, и Сталин встретился б ы с ним глазами, и тогда... Под трибунал командира бригады отдать, — он приложил к карте линейку, отмеряя расстояние от отметки с синим ромбиком до тонкой красной линии, зажатой между болот, — послезавтра. Если выживет. Трибуналу рекомендовать учесть исход боя. Противотанковому полку армейского резерва всеми мобильными силами выдвинуться на запасной рубеж обороны, туда же перенаправить прибывающую через три часа в Минск шестьдесят четвертую стрелковую дивизию с задачей оборудовать оборонительную линию.
— Без авиаприкрытия, — неожиданно отозвался ненавистный посредник. — Поправка. Дивизия частично потрепана на марше, частично смешалась с беженцами. Полк армейского резерва идет на тракторной тяге, то есть со средней скоростью в 4—5 километров в час. — Он что-то черкнул в своей тетради. Стало быть, учитывая сорокакилометровое расстояние до запасного рубежа, полк будет ползти до него около десяти часов. И в результате, насколько я понимаю, погибнет, не успев оказать сопротивления, во встречном бою с передовыми танками противника. Если я неправ, прошу товарищей наблюдателей опротестовать мою поправку.
В кабинете наступила секундная пауза, которую нарушил Сталин.
— Я думаю, товарищ Жуков, не стоит обижаться на товарища Крамарчука, ведь мы большевики, а большевикам не к лицу обижаться на преграды — их необходимо преодолевать. Он ведь не по своей прихоти создает вам трудности, а создает их на основе анализа и текущего состояния войск и боевой обстановки. А давайте спросим у товарища Крамарчука, какое решение примет он, находясь на вашем месте?
Такой махровой подляны от Сталина Юрий откровенно не ожидал! А что он может предложить? Какой из него на фиг стратег, да и не готовился он к такому варианту развития событий. Конечно, за эти четыре дня у него возникали мысли, как бы он повел себя на месте Жукова и какие предпринял действия, но все его попытки были на дилетантском в стратегическом плане уровне. Правда, приходила к нему одна авантюрная мысль... Попробовать? Эх, была не была.
— Прорываться к своим основным силам нет смысла, так как именно этого и ждет от нас противник. Наша армия в сложившейся ситуации обречена на поражение. Но глобальная задача состоит в том, чтобы максимально задержать главные силы врага, перемалывая его на дальних рубежах и тем самым предоставляя возможность отмобилизовать резервы и занять оборону основным силам на востоке. — Крамарчук перевел дыхание и продолжил: — Поэтому я предлагаю провести отвлекающий маневр в восточном направлении — обозначить прорыв наших войск на соединение с основными силами, а самим направить удар на запад, поскольку именно в этом направлении «синие» наступления уж никак не ожидают. Собственно, если я верно истолковал оперативную обстановку, противник вообще считает, что основные наши действия — это именно прорыв к своим или глубокая оборона. А на западном направлении находятся его тыловые соединения, склады и базы и, наконец, аэродромы. Знаете, есть такое выражение: «Самая лучшая ПВО — наши танки на аэродроме противника»?
Все устремления «синих» в данной ситуации направлены на восток и на фланговые удары по нашей группировке, именно туда они подтягивают свои резервы. Судя по данным разведки, на западном направлении у «синих» отсутствуют крупные силы; многие части находятся на рокадах в составе маршевых колонн и в данной ситуации не обладают в полной мере связью и взаимодействием со штабами. А если еще и помешать им в организации этой связи, то успех операции практически гарантирован. Как я говорил ранее, наша армия в любом случае обречена на уничтожение или пленение, так что этот неожиданный вариант станет наиболее неприятным для врага. Настолько неожиданным и неприятным, что это может переломить ход всего наступления. Это все, товарищ Сталин.
Как ни странно, на лицах военных Крамарчук не заметил никаких эмоций. Слушали его более чем внимательно, а кто-то из генералов даже делал в своем блокноте быстрые записи. Лишь Сталин стоял у окна и смотрел на затянутое тучами серое небо. Казалось, он вновь думает о чем-то своем, но это, конечно же, было не так. Вождь резко обернулся:
— А как вы собираетесь мешать противнику в организации связи?
— Разрушать линии проводной связи, оставлять засады на местах разрывов проводов, уничтожать ремонтные бригады связистов, перехватывать представителей фельдъегерской службы. Вести постоянный контроль за радиообменом противника, стараясь максимально помешать ему путем наведения помех в радиоканалах. Было бы неплохо, если бы для этих целей существовал специальный полк связи с соответствующей аппаратурой, в функции которого входила бы радиоразведка, радиоподавление и радиопеленгация передатчиков диверсантов. Мощные радиопередатчики с генераторами помех можно установить даже на самолеты, чтобы они могли бороться с радиостанциями противника, находясь в воздухе, в том числе в ночное время и в тылу врага.
— Это очень хорошо, товарищ Крамарчук, но у нас пока нет таких полков и тем более таких замечательных самолетов, но ваш замысел мне понятен. Я думаю, товарищ Жуков, как командующий воисками округа, владеет военным искусством и умеет в любых условиях находить правильные решения. А мы попросим товарища Мерецкова отыграть этот вариант развития событий. По окончании игры на совещании мы обсудим все накопившиеся вопросы. До свидания, товарищи!
И Сталин быстрым шагом покинул кабинет. За ним, обменявшись с подполковником коротким одобрительным взглядом, последовал Берия. Крамарчук положил указку, которую он до сих пор держал в руках, взял свою рабочую тетрадь и уже собрался было выйти, но в дверях его задержал Рычагов.
— Товарищ Крамарчук! Разрешите задать вам несколько вопросов?
— Конечно, прошу вас. — Подполковник взглянул на молодого генерала, казалось, пританцовывающего от нетерпения, затем перевел взгляд в глубину помещения и поймал на себе буравящий взгляд Жукова. Нехороший такой взгляд, злой. На каменном лице командующего КОВО не дрогнул ни один мускул, но уже в следующую секунду он, словно отбрасывая лишнюю, неуместную мысль, мотнул головой и вернулся к изучению обстановки на карте.
— Вы курите? — обратился Крамарчук к Рычагову. — Пойдемте где-нибудь побеседуем в спокойной обстановке, заодно и перекурим. Что-то меня уже поджимает — курить хочу.
— А здесь, в конце коридора, как раз курительная комната расположена, — с радостью отозвался Павел.
Крамарчук шел по коридору и думал о Жукове. Интересно, какие мысли у него были в тот момент, когда он смотрел на меня, о чем он думал? Вот, блин, нажил себе врага. Ещё и головой мотнул, что тот товарищ Сухов со своими павлинами. Хотя, учитывая, ЧТО о нем знает милейший Лаврентий Павлович, беспокоиться, пожалуй, особенно не о чем, Берия ведь прямо сказал, что его прикроют. Тут главное, чтобы товариш Сталин с самим Жуковым не... переусердствовал. Жуков же в это время пребывал в несколько смятенном состоянии. Несколько секунд назад, когда он столкнулся взглядом с этим странным капитаном госбезопасности и увидел, как перед ним гарцует выдвиженец Сталина, молодой летчик-генерал, он едва не дал волю переполняющим его душу чувствам. Но зато вся мозаика непонятных событий, происходящих вокруг всю последнюю неделю, неожиданно сложилась в единое целое.
Война! Война с Германией! И не мы ее начнем, а наши друзья по договору нападут, как до того напали на Польшу, вероломно, неожиданно. А Сталин определенно что-то знает, наверняка знает, ведь не зря в штабе «синих» присутствует какой-то странный немец, специалист по тактике Вермахта — об этом ему, по огромному секрету, сообщил один из операторов. А чего стоит этот самый Крамарчук? Капитан ГБ — на стратегических штабных играх?! Ага, вот именно... И эти его странные, заводящие в глухой тупик вводные?
Похоже, ребята из разведуправления что-то вынюхали у немцев, что-то весьма и весьма серьезное. Но откуда тогда столь глубокий анализ наших промахов в боевой подготовке и обеспечении войск? И еще эта странная фраза Сталина о репрессиях. Неужели НКВД и на самом деле оставляет армию в покое? Жуков припомнил, как буквально за пару дней до начала КШИ к нему обращался начкадров округа, спрашивая, на какие должности распределить прибывших для дальнейшего прохождения службы командиров, арестованных полгода назад? Тогда он не обратил на это особого внимания, а сейчас понял...
Эти учения — проверка, испытание того, что знает Сталин. Это его игра. И в этой игре король вовсе не Георгий Константинович, и, получается, шах никто ему ставить не будет. Если, конечно, он выйдет из окружения, пусть даже и предложенным ненавистным посредником способом, поскольку потери целой армии ему, похоже, не простят.
— Вот, пришли, — отвлек Юрия от его мыслей Рыагов, — это и есть курилка.
— Вы меня как курсистку опекаете, — усмехнулся Крамарчук.
Он устало опустился на потертый кожаный диван и закурил. Рядом осторожно присел Рычагов и, вытянув вперед ногу, попытался вытащить из узкого кармана бридж портсигар.
— А угощайтесь моими, товарищ генерал-лейтенант. — Юрий протянул ему пачку. — Ничего, что я несколько фамильярен? В армии ведь как говорят: в курилке, уборной и бане все равны и на звания внимания не обращают.
— Ну что вы, товарищ капитан. Все нормально. Вот у меня случай недавно в дивизии был...
— Извините, Павел Васильевич, времени в обрез, так что давайте ближе к делу. Я так понял, вас заинтересовало мое мнение по современной тактике авиации?
— Да. Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
— Только учтите, что в этом вопросе я практически дилетант, — улыбнулся Крамарчук, надеясь, что собеседник знает, что означает это слово. — Я больше разбираюсь в тактике действий наземных войск. Но поймите меня правильно, если подойти к любой проблеме творчески, она решается и без глубокого знания вопроса, чисто логическим путем.
— Это как? — удивился генерал-лейтенант.
— А вот смотрите. Например, как у нас базируются авиаполки истребителей и бомбардировщиков: отдельно, так? Правда, бывают и исключения, но в большинстве случаев все-таки отдельно. И истребителей вызывают на прикрытие бомбардировщиков, указывая точку встречи для сопровождения, но в большинстве случаев эта точка находится уже на подходе к цели. А где легче сбивать эти самые бомбардировщики? Над нашими позициями? На маршруте с истребительным прикрытием или когда они еще с ними не встретились?
— Конечно, легче, когда бомбардировщики летят без прикрытия, — ответил Рычагов, — но вот вовремя войны белофиннами постоянно приходили жалобы от наземных войск, что авиация их не прикрывает. Если они не видят в воздухе своих самолетов, значит, авиация бездействует, а заметят в воздухе даже одиночный самолет противника, так сразу начинают нас обвинять в недостаточной защите наземных войск.
— Вот потому нужно иметь в войсках, находящихся на переднем крае, авианаводчика с радиостанцией, притом специально подготовленного, а не абы кого. Например, того, кто мог бы связаться со своими самолетами и навести их на цель, воздушную или наземную. Но вся проблема в том, что не все наши самолеты оборудованы радиостанциями. Но готовить таких людей нужно уже сейчас. Павел Васильевич, вот я вам сейчас рассказал, как эффективнее перехватывать вражеские бомбардировщики, но так можно поступить раз или два, а потом противник учтет просчеты и будет сопровождать свои самолеты с самого момента их взлета. Значит, необходимо придумать новый тактический прием, как с меньшими потерями своих сил и средств нанести ему максимальный урон. Ведь когда вы воевали в Испании, наверняка делились между собой информацией как лучше стрелять, как подходить к противнику, какие у него слабые стороны и какие сильные, верно?
— Да, конечно, мы часто обсуждали это между собой и с испанскими летчиками, — кивнул Рычагов.
— Вот видите. Мне кажется, следует создать некий учебный центр, где будут проходить переподготовку строевые летчики и где их будут обучать новым тактическим приемам ведения боя. А разрабатывать и испытывать эти приемы станут уже специалисты по тактике, аэродинамике и летчики с высокой подготовкой и боевым опытом, которые потом наглядно все покажут и научат правильным действиям. И не стоит зацикливаться только на тактике воздушного боя, Павел Васильевич. И на земле, при обслуживании и подготовке самолета к вылету, есть свои тонкости — их тоже надо учитывать. Такой центр необходимо создавать в самое ближайшее время. Ну и последнее: главное — научить наших пилотов действовать нешаблонно, не бояться принимать неожиданные для противника решения! И тогда все мнимое преимущество немецких асов над нашими летчиками окажется не более чем химерой.
— Немецких?! — с искренним удивлением переспросил генерал-лейтенант, и Юрий мысленно выругался: вот же кретин, проговорился-таки!
— Вероятнее всего, да. Разве вы можете назвать какого-либо иного вероятного противника для нашей страны?
— Нет, конечно, — стушевался собеседник. И, помедлив секунду, добавил, искренне глядя в глаза Крамарчука: — Юрий Анатольевич, а что такое химера?..
Штабные игры закончились через два дня, после чего был объявлен перерыв: участникам дали сутки на подготовку к совещанию и подведению итогов. Крамарчук сильно вымотался за эту неделю, поскольку спать приходилось по четыре-пять часов в сутки, но, вернувшись в свою комнату, все-таки заставил себя написать очередной отчет, почти полностью посвященный авиации и тактике ведения воздушных боев.
Не будучи летчиком, Юрий тем не менее честно попытался вспомнить все интересные моменты, вычитанные в мемуарах советских пилотов Великой Отечественной войны. По крайней мере, он тщательно расписал все тактические находки Покрышкина из полюбившейся некогда книги «Небо войны», разбавив текст своими собственными мыслями, недавно высказанными в разговоре с Рычаговым.
Совещание в наркомате обороны началось с разбора действий сторон. Как ни странно (чему Крамарчук искренне удивился), Жуков все-таки вывел войска из окружения, воспользовавшись отвлекающим ударом на запад и двинув основные силы на прорыв. Правда, и потери в его армии оказались столь чудовищны, что было сложно понять, что лучше — предложенный Крамарчуком вариант с «самопожертвованием» армии или то что сделал Георгий свет Константинович. Но, как бы там ни было, итоги учений заставили задуматься многих военачальников, подтверждением чему стала воцарившаяся в зале подавленная тишина.
Первым свой доклад зачитал Василевский, отметивший, что в современной маневренной войне особое внимание необходимо уделять моторизации войск, слаженности действий наземных частей и авиации, как можно смелее использовать тактику стремительных танковых прорывов.
Жуков же построил свой доклад сугубо на примере завершившейся КШИ. Он обратил внимание, что в настоящее время в боевой подготовке войск внимание главным образом уделялось ведению наступательных операций, и потому мало кто из командиров знает, как правильно действовать при отступлении и обороне, как сдерживать танковые клинья противника. Возвращаясь к игре, Жуков заметил, что тактическая ситуация, в которой ему пришлось действовать, сложилась таким образом, что он не мог опираться на вновь возведенные укрепрайоны в районе Белостокского выступа, из-за своей небольшой глубины насквозь простреливаемые артиллерией противника. Старую же линию обороны не удалось использовать с полной отдачей по причине весьма слабо развитого взаимодействия наземных войск, авиации и средств противовоздушной обороны.
Совещание длилось целый день, большую часть которого в зале присутствовал и Сталин. В прениях Вождь не участвовал, сразу же заявив, что он «не хочет лезть в неподвластные ему материи и предпочитает позицию стороннего наблюдателя, полностью полагаясь на профессионализм доблестных советских командиров, которые несут полную ответственность за свои по ступки перед партией, правительством и народом Советского Союза». Намекал ли он при этом на что-то никто точно не понял, но прозвучала эта невинная в общем-то, фраза достаточно двусмысленно.
Общую черту совещанию подвел нарком Тимошенко:
— Итак, товарищи, мы начинаем создавать новые предпосылки для дальнейшего роста нашей армии. Мы углубляем и расширяем ту долгожданную и крайне востребованную перестройку, которую начали осуществлять по директиве товарища Сталина почти полгода назад. Но в нашем современном мире перемены, увы, наступают слишком быстро, и в первую очередь это касается как раз области военного искусства. В связи со стремительным усовершенствованием боевых средств нам следует не только успевать за ними, но и опережать. Следует создавать в округах учебные центры по переподготовке командиров, уделяя особое внимание их умению действовать грамотно и сообразно боевой тактической обстановке.
Большое внимание следует уделить взаимодействию частей разных родов войск, связи, средствам ПВО, созданию высокоманевренных мехкорпусов и общей моторизации армии. Огромный пласт работы ложится и на плечи работников Генерального штаба, которым в самое ближайшее время следует заняться корректировкой плана оперативно-стратегического развертывания войск и мобилизационного плана вооруженных сил...
Крамарчук закрыл блокнот и глубоко задумался. Речи, речи... неужели они так ничего и не поняли? Нет, тот же Жуков, Василевский, Рычагов и еще с десяток военачальников однозначно сделали более чем глубокие выводы, а вот остальные? Даже те, кто знает об истинном положении вещей? Неужели им и в самом деле нужна настоящая война, чтобы хоть что-то понять, чтобы наконец-то научиться воевать?! Наверное, да. - И это плохо...
Тяжело вздохнув, сидящий в первом ряду подполковник поглядел на трибуну, неожиданно встретившись взглядом со Сталиным. Иосиф Виссарионович внимательно смотрел в его глаза и чуть заметно ухмылялся. Похоже, он прекрасно понимал, о чем сейчас думает Крамарчук, и был с этим согласен.
Глава 18
— Господин адмирал? — Раздавшийся за спиной голос заставил вздрогнуть. Вильгельм Канарис, тайно прибывший на территорию нейтрального Рейху государства, резко обернулся. Перед ним стоял невысокий человек в дорогом пальто. Ничем не примечательное лицо незнакомца — увидишь мельком в толпе и не запомнишь — было спокойно, губы чуть изогнуты в легкой улыбке. В руке он держал небольшой кожаный портфель.
— Да. Что вы хотите и какую сторону представляете? Я не сторонник дешевых авантюр, но предоставленные вами, гм, факты меня весьма заинтересовали.
— Давайте немного прогуляемся. На соседней улочке есть замечательное кафе, где мы сможем спокойно поговорить. Это совсем рядом. Ручаюсь, тема разговора не оставит вас равнодушным.
— Хорошо, идемте. — Канарис сделал незаметный знак своему охраннику и слегка раздраженно пожал плечами (глава Абвера уже отвык от гражданской одежды, и отсутствие привычной формы несколько нервировало), послушно следуя за незнакомцем.
На соседней улице, идти до которой оказалось и впрямь не более сотни метров, и на самом деле обнаружилось премилое тихое кафе, совершенно пустое в это время суток. Мужчины устроились за столиком в самом углу зала и заказали кофе.
— Итак, хотите знать, какую страну я представляю? Что ж, без проблем. — Собеседник прекрасно говорит по-немецки, хотя в его речи и угадывался неопределяе мый акцент, свидетельствующий, что этот язык для него не родной. — Но сначала прочитайте вот это, — он протянул Канарису сложенный вчетверо лист бумаги, — просто прочитайте, а дальше вы все и сами поймете.
Незнакомец неспешно достал портсигар и закурил дожидаясь, пока принесенный кофе немного остынет.
Если говорить начистоту, с первых же строк Канарис понял, с кем имеет дело. Та самая загадка, над которой он бился с августа прошлого года, сейчас сама шла в его руки. Русские, ну конечно, кто же еще! Они решили первыми выйти на контакт с ним! Но вот зачем?
Вчитавшись, глава Абвера начал понимать, зачем. Переданный документ содержал его собственную биографию. С одним только «но» — это была биография, касающаяся его недалекого будущего. Особенно поразила Вильгельма Канариса казнь во внутреннем дворе концлагеря Флоссенбург: да, являясь участником антигитлеровской группы заговорщиков, он был готов умереть, но получасовой предсмертной агонии в железном ошейнике на виселице он уж никак не ожидал! Дочитав, адмирал вопросительно взглянул на спокойно курящего собеседника:
— Что ж, весьма впечатляет. Но ведь у вас есть и что-то еще?
— Конечно. — На сей раз незнакомец протянул ему несколько скрепленных между собой листов, которые перед тем извлек из портфеля. — Ознакомьтесь. Это события ближайших пяти лет. Надеюсь, мне не нужно вам объяснять, откуда они нами получены. Никакой конкретики, касающейся грядущей войны и войсковых операций, там, разумеется, нет. Не торопитесь, читайте внимательно, время у нас пока есть. — Последняя фраза прозвучала с намеком, и Канарис это заметил.
На этот раз адмирал читал долго, почти десять минут — незнакомец успел выкурить еще одну папиросу и повторно заказать себе кофе. Дочитав, Канарис осторожно, будто опасаясь, что резкое движение может что—либо изменить, положил листы на стол и поднял взгляд:
— Спрашивать, правда ли это, я не стану, поскольку доказать вы все равно ничего не сможете.
— Отчего же? — Собеседник почти искренне удивился. — Разве вы не раздобыли доказательства сами? Ещё летом и осенью? Вам недостаточно? Что ж, будущее заставит вас еще не раз убедиться в истинности того, о чем вы прочитали.
— Оставим это, — резко оборвал его адмирал. — Чего вы хотите? Если это вербовка, то не тратьте зря времени. В конце концов, это даже не смешно.
— Ну что вы, господин адмирал, какая вербовка? Мы достаточно профессиональны, чтобы не пытаться вербовать главу разведки и контрразведки нашего будущего противника. Нет, наше предложение совершенно иное: когда война закончится, нам будет нужен человек, способный взять под свой контроль все происходящие в послевоенной Германии изменения. Постойте, адмирал, не спорьте, дайте договорить. Мы все прекрасно понимаем — долг есть долг. Мы не требуем, чтобы вы прекратили разведывательную работу против Советского Союза. Мы просто хотели бы, чтоб вы дожили до конца войны, не ввязываясь в идиотские и изначально обреченные на провал авантюры с покушениями на Гитлера.
А вот затем... Затем в наших общих интересах будет единая обновленная Германия, не находящаяся под американским или английским контролем. Собственно» и наш контроль над Германией нам тоже не нужен, это я в ам официально гарантирую от имени правительства моей страны. Единственное, что нам нужно, — это полное отсутствие угрозы с вашей стороны в будущем. Во всех смыслах. Ну и, возможно, взаимовыгодное сотрудничество в научно-технической сфере.
— То есть... — Канарис был искренне поражен до глубины души. — Вы в каком-то роде вербуете меня с прицелом на события, которые, может быть, произойдут после еще не начавшейся войны?! Бред...
— Ну отчего же бред? Просто мы пытаемся смотреть чуть дальше известного вам бывшего ефрейтора Deutsches Неег. И прекратите говорить о вербовке. Вы в наших глазах — истинный патриот своей Родины и настоящий офицер, которого просто не могут оставить равнодушным миллионы погибших соотечественников, разрушенные до основания и сожженные термитными бомбами города и разделенная на долгие сорок лет нация. Впрочем, вы и сами об этом читали. И про испепеленный вместе с жителями Дрезден, и про речь английского премьера, и про нежелание внучатой племянницы лорда Спенсера-Черчилля объединять Германию в 1989 году. Объединять, между прочим, по предложению СССР! Теперь у вас есть над чем подумать, адмирал. Если у вас больше нет вопросов, разрешите откланяться.
— Постойте, — излишне торопливо для человека его положения и профессии произнес Канарис. — Позвольте еще несколько вопросов?
— Пожалуйста, — так и не представившийся собеседник улыбнулся. — По мере сил попытаюсь на них ответить. Но только по мере сил.
— Если вынести за скобки все, только что сказанное вами, чего хочет СССР сейчас?
— Правильнее сказать: «чего мы НЕ хотим», адмирал. Мы не хотим войны, ни сейчас, ни через год или два. Согласитесь, это вполне нормальное желание?
— Считаете, я смогу оттянуть ее начало? — уставившись в стол, глухо спросил тот.
— Давно жду, спросите ли вы об этом. Нет, господин адмирал, мы так не считаем и потому не советуем вам даже пытаться что-либо предпринять в этом направлении. Пусть история идет своим чередом. Все, что потребуется от вас в ближайшие годы, — это выжить, не ввязываясь в направленные против фюрера проигрышные авантюры. Надеюсь, судьба генерала Роммеля, равно как и ваша собственная, поможет сделать правильный выбор. Это все ваши вопросы, адмирал?
— Практически. Документы, — он кивнул на лежащие на столе листы бумаги, — вы, я так понимаю, заберете с собой?
— У вас память профессионального разведчика, господин Канарис. К чему подобные вопросы? Конечно. заберу. Но если угодно, можете их перечитать.
— Упрямый ефрейтор мне не поверил, — неожиданно пробормотал адмирал, — а ведь я знал, что все это правда. Что ж, Судьба на вашей стороне, господин Никто. Мы знали, что этот ублюдок приведет Германию к хаосу, но даже не предполагали, что все окажется столь страшным.
— Прекратите, адмирал! — резко оборвал его собеседник. — Ещё немного, и вы захотите лично задушить фюрера. Поверьте, это не лучший выход — подумайте над этим. А теперь разрешите распрощаться. Да, и вот еще что: если все пойдет именно так, как я вам рассказал (что, надеюсь, окончательно вас убедит году эдак к сорок четвертому), вам необходимо будет сдаться в плен союзным англо-американским войскам. Нам бы очень не хотелось, чтобы после войны у вас были проблемы из-за обвинений в связях с Москвой. Впрочем, вы и сами все прекрасно понимаете. Честь имею, господин адмирал. — Кивнув, незнакомец исчез за дверью. оставив Вильгельма Канариса в состоянии глубокой задумчивости.
Новый, одна тысяча девятьсот сорок первый год Крамарчук встретил тихо и в полном смысле по-домашнему — в небольшой двухкомнатной квартире в Замоскворечье, где проживала Вера со своими родителями и младшим братом. Несмотря на опасения подполковника, Берия вовсе не препятствовал столь близкому контакту с семьей сотрудницы, скорее наоборот Юрию даже показалось, что нарком рад подобному развитию их отношений. Лаврентия Павловича вполне можно было понять: в конце концов, вечно держать полковника взаперти было бессмысленно, тем более что собственную лояльность советской власти он показал в полной мере, а сержант госбезопасности в качестве жены или любовницы уже сама по себе являлась неким «контролирующим органом». В общем, все довольны: и он больше не одинок, и под присмотром остается.
Новый год, к удивлению Юрия, праздновали более чем скромно, по крайней мере, елки не ставили, да и праздничный стол отнюдь не ломился от угощений и разномастного алкоголя. Видимо, традиция шумно и с размахом отмечать этот праздник появилась после войны, скорее всего, уже в эпоху правления Никиты Сергеевича.
Родители Верочки встретили подполковника радушно, хотя он, честно говоря, встречи этой побаивался, всячески ее откладывая. В глубине души Юрий никак не мог избавиться от стереотипа конца века: мол, затащил молодуху в постель, старый кобель, так еще и к родителям заявиться посмел! С другой стороны, кто его знает, как именно Верочка его представила. Может, просто сослуживцем или непосредственным командиром, которого из одной только вежливости неудобно не пригласить в гости.
Выслушав по радио недолгую торжественную речь Сталина (слушали, разумеется, стоя) и удары курантов, сели за стол. Выпив и закусив — Вера с матерью пили кагор, мужчины принесенный подполковником коньяк, — понемногу разговорились, предварительно отправив десятилетнего Антона спать. Разговор был, видимо, типичным для этого времени: о международных отношениях, выдающихся достижениях советского строя, открывающихся в новом году перспективах, войне в Европе - ну и так далее.
Несмотря на то что родители девушки были интеллигентами — отец преподавал в каком-то институте, занимая должность доцента, мать работала помощником редактора в типографии «Известий», — уже минут через десять Юрий откровенно заскучал и предложил Виктору, как звали Верочкиного отца, покурить. Согласился тот с подозрительной готовностью, чем слегка напряг подполковника: уж не решил ли, часом, глава семьи, что капитан госбезопасности вызывает его на некий разговор «не для чужих ушей»? Курили на кухне, слегка приоткрыв форточку. Сначала молчали, затем Виктор прокашлялся и неожиданно спросил:
— Товарищ капитан госбезопасности, можно вопрос?
— Конечно, можно. Только давайте-ка перейдем на «ты» и будем обращаться друг к другу по именам? Согласны? — Юрий протянул ладонь. Ответное рукопожатие Виктора оказалось неожиданно крепким.
— Конечно... Юрий.
— Вот и хорошо. Итак? — Крамарчук расстегнул китель на две верхние пуговицы, ослабил пальцами воротник: топили в столичных квартирах образца сорокового более чем жарко.
— Товарищ... э-э... Юрий. — Виктор бросил взгляд на неплотно прикрытую кухонную дверь, из-за которой слышалась музыка новогоднего радиоконцерта, и негромко продолжил: — Вера о вас много хорошего Рассказывала, иначе б не решился спросить. Странные вещи какие-то вокруг происходят, да и люди много чего говорят... Только в мой институт за последний месяц вернулись трое наших, гм, ну, в общем, трое наших Ранее осужденных сотрудников. И у Раечки в типографии тоже кто-то возвратился. Судимости полностью еняты, люди восстановлены на своих прежних постах, никакого поражения в правах и «сто первой» справки. И это вроде бы не только у нас происходит. Это... что — то означает? Ну, я в том смысле, это единичные случаи или... — окончательно понизив голос, закончил он.
Крамарчук расслабился: вопрос был, что называется, не опасный, можно и поговорить. Тут главное не только лишнего не сболтнуть, но и ответить так, чтобы это не выглядело дежурной отговоркой.
— Это, Виктор, означает только одно: после разоблачения и казни врага народа Ежова и ликвидации его приспешников НКВД по требованию советского правительства и лично товарища Сталина пересматривает дела репрессированных граждан, многие из которых были несправедливо и даже преступно осуждены! — Выдав столь длинную фразу, подполковник мысленно себе зааплодировал: во, завернул, прямо как с трибуны. Но дальше нужно как-то попроще, не на партсобрании, чай. — Одним словом, Ежов и на самом деле оказался мерзавцем и вредителем, и это — самый страшный вред, нанесенный им стране. Но наши органы умеют признавать свои ошибки и сейчас по мере сил исправляют их, спасибо нынешнему наркому товарищу Берии! — О том, что Лаврентий Павлович при «вредителе Ежове» тоже отнюдь не сидел без дела в родной Грузии, Крамарчук говорить, ясное дело, не собирался. — Так что никакие это не единичные случаи, Виктор, а вполне закономерные и полезные нашей Родине изменения к лучшему.
— Потрясающе. — Напряженное до сего момента лицо хозяина дома было буквально не узнать. — Право слово, это самая лучшая новость, что я слышал в последнее время! Настоящий новогодний подарок! Нет, слухи-то, конечно, ходили, да и народ вокруг того... шептался. Но слухи слухами, а вот чтобы так, можно сказать, официально?! Спасибо вам, товариш капитан, — от волнения он снова перешел на «вы».
— Ну, не то чтоб именно официально, — широко улыбнулся в ответ Юрий. — Рассказал-то я как раз сугубо между нами, а вот будет ли сделано заявление от имени правительства, честное слово, не знаю. Рангом не вышел. Так что благодарить меня не за что.
— А знаешь что, Юрий, — неожиданно подмигнул ему Виктор, — за такую новость не грех и по маленькой, а? — Он раскрыл застекленную дверцу массивного — Крамарчук и сам помнил подобные — буфета и, позвенев чем — то в его недрах, к удивлению подполковника, выставил на стол початую бутылку водки и пару рюмок. Юрий с трудом сдержал улыбку: известное дело, заначка! Все-таки мужики одинаковы во все времена.
— Можно и по маленькой. А потом еще по папиросе — и за стол, пока женщины нас не хватились.
Мужчины выпили, закурили. Первым заговорил Виктор:
— Юрий, я вот о чем еще сказать хочу. Вижу, стесняешься ты сильно, там, за столом в смысле. А ты не стесняйся, мы люди простые. По тебе ведь сразу видно, что настоящий человек, и образованный, и порядочный. Знаешь, я очень не хотел, чтоб Вера к вам в наркомат на службу постулата, да и Раечка против была. Но девчонка уперлась — да и что с нее взять, молодость, одно слово. Романтики захотелось: шпионов ловить, заговоры раскрывать. А с тобой хоть в надежных руках будет. Под присмотром, так сказать.
— Ты... о чем?! — искренне не понял Крамарчук, едва не поперхнувшись табачным дымом.
— Да о вас с ней, о чем же еще? — вполне по-доброму улыбнулся собеседник, смущенно потерев рукой гаадковыбритый подбородок.
— Виктор, но мы... просто служим вместе, ну, то есть она под моим началом служит... — пробормотал Крамарчук, припомнив недавние догадки относительно того, кем его могла представить девушка. И тут же одернул себя. Оправдываться, да ещё в такой щекотливой ситуации, как минимум глупо. Да и не по-мужски как-то.
— Да то понятно, что служите. А еще понятно что любит она тебя. Верушка, правда, сейчас дома редко ночует, но уж когда приходит, так аж цветет вся. Перед зеркалом подолгу крутится, а если в душ пойдет — бывает, и поет там. Да и вообще, изменилась девочка сильно изменилась, уж месяца два-три, наверное. Счастливой она стала, это я тебе как отец говорю. Мы с Раечкой пока, конечно, помалкивали, делали вид, что ничего и не замечаем. А сегодня все на свои места встало. Я специально за ней весь вечер наблюдал: на командира, Юра, такими глазами не смотрят, уж поверь. Любишь ее? Только не лги, очень прошу. Скажешь «нет» — между нами ничего не изменится, сами разберетесь, взрослые уже люди.
— Люблю, — склонив седую голову, тихо пробормотал подполковник. — Вот только решиться сказать ей об этом не могу. Не вправе. Молодая она, вся жизнь еще впереди, а я? Не хочется девчонке обузой становиться...
— Ну и дурак, коль так думаешь, — хмыкнув, Виктор разлил по второй. — Разве в возрасте дело? В любви дело, товариш капитан государственной безопасности, в любви, и больше ни в чем. Ну, за вас. — Не дожидаясь Крамарчука, он опрокинул свою рюмку и подмигнул оторопевшему подполковнику: — Пошли в комнату, женщины, наверное, уже заждались. По крайней мере, одна из них — точно...
Спать разошлись часа в два — смешное время по меркам новогодней ночи для человека второй половины двадцатого века. Крамарчуку, несмотря на его жаркие протесты, постелили на диване в большой комнате, той самой, где перед тем стоял праздничный стол. Остальные каким-то образом разместились в смежной девятиметровой комнатке. Поскольку все его доводы пропали втуне, Юрий, в конце концов, вынужден был смириться.
Несмотря на позднее время и выпитый алкоголь, спать совершенно не хотелось. Поворочавшись с полчаса, Крамарчук раздраженно отбросил плед и пошел к окну курить. Приоткрыв форточку, он привычно уселся на подоконник, нормальный широкий деревянный подоконник, а не его жалкое бетонное подобие из семидесятых или пластиковое из девяностых, и задумался.
Что ж, вот и приехали. Сходил, называется, в гости на Новый год. Нет, с тем, что он полюбил Веру, он уже давным-давно определился. Просто не хотелось портить девчонке жизнь, ведь если так посмотреть: сколько лет ей и сколько ему? Да и согласится ли тот же Берия на их брак? «Согласится, куда денется, — язвительно хмыкнул внутренний голос, — ему же проще будет тебя контролировать».
С другой стороны, родителей, и своих, и Галкиных, он, если верить наркому, уже спас. И не просто спас: Юрий нисколько не сомневался, что и в будущем напуганные возможным временным парадоксом товарищи чекисты сделают все, чтобы его мать и отец не только уцелели во время войны, но и встретились и создали семью. Отца, как он догадывался, на фронт теперь не пустят, найдут работу где-нибудь в тылу, где он «совершенно случайно» встретится с мамой. Да и Галя, будем надеяться, появится в этом мире. Вот только он вряд ли доживет до ее рождения. Да и какой смысл? Сколько ему тогда будет? Страшно подумать... Значит, и сына у него больше не будет. Эх, Галочка, Костик, простите меня. Не знаю, за что, но простите, родные мои...
В темноте негромко скрипнула дверь, и подполковник торопливо смахнул набежавшие слезы. Кому-кому, а Верочке их видеть не стоит. Да и объяснять ничего не хотелось.
По комнате прошелестели легкие шаги, и облаченная в тонкий халатик, накинутый поверх ночной рубашки, девушка присела на подоконник рядом с ним.
— Не спится, товарищ капитан?
— Да вот как видишь...
— И мне не спится. Все-таки новогодняя ночь — самая удивительная в году, правда? Знаешь, я в детстве никак не могла понять, как это так может быть: раз и уже совсем другой год. Поцелуй меня, — без перехода попросила — нет, скорее потребовала — она.
— Верусь, неудобно. Я в гостях...
— Но я-то нет. — Верочка спрыгнула с подоконника, увлекая его за собой. — Идем на диван, я замерзла. Пооткрывал тут форточки, холод пускаешь.
— Вера, перестань, — попытался противиться Юрий, тем не менее послушно опускаясь на диван. — Я, как старший по званию...
— Должен выполнять приказания младшего по званию. Сегодня самая необычная ночь в году, и я кое-что на нее загадала. Поцелуй же меня!
Смирившись с неизбежным, Крамарчук молча повиновался, оторвавшись от нее лишь спустя добрую минуту.
— А теперь укрой пледом, мне холодно. — Дождавшись, пока подполковник закутает ее, девушка продолжила говорить. Но теперь она уже не приказывала: — Юра, я раньше стеснялась об этом просить, боялась доставить тебе боль, я ведь все понимаю, но сейчас попрошу. Расскажи мне о своей семье. Пожалуйста. У тебя ведь была жена, дети, да? Ты их, наверное, очень любил?
— Да, — чуть помедлив, тихо ответил тот. — Жену звали Галя, сына — Костя. Вы с ним почти ровесники... были. Я их очень любил.
— А почему «были ровесниками», Юра?
— Потому, что к тому времени, когда моя жена появится на свет, я буду уже стариком, Верусь. Понимаешь? А мой сын теперь и вовсе никогда не родится...
— Я люблю тебя, — едва слышно прошептала Вера. — Давно уже люблю. Знаю, ты подозревал, что я выполняла свое задание, что пыталась стать твоей люб...
— Прекрати, — подполковник решительно прикрыл ладонью ее рот. — Ни слова больше, пожалуйста. Я тоже люблю тебя, девочка. Прости, что не сказал этого раньше, просто не мог, не имел права признаться Я намного старше тебя и не хочу, чтобы ты всю жизнь...
— Я беременна, — негромко произнесла Вера, прерывая его сбивчивый монолог. — Так что ты ошибся, Юра. Теперь у тебя будет сын. Или дочь.
Подполковник замер. Мир медленно переворачивался вокруг него. И в этом мире больше не было ни Гитлера, ни Сталина, ни поблескивающего стеклами пенсне Лаврентия Павловича.
Застонав, Юрий обнял свою любимую, положив голову на пока еще не округлившийся живот. Вот он и обрел свою Веру, причем во всех смыслах этого слова. У него снова появился смысл жизни.
Пожалуй, впервые с того самого памятного семнадцатого июля прошлого уже года он был по-настоящему счастлив и не хотел думать о будущем.
Из секретной директивы ГКО СССР № 122/98 от 16.01.1941 года, выборочно
...произвести скрытное минирование всех железнодорожных веток приграничной полосы с расчетом полного разрушения пути на протяжении, минимум, ста метров...
...оснастить весь нефтеналивной железнодорожный состав, используемый для поставок нефтепродуктов в Германию, «спецприбором 100», позволяющим производить подрыв инициирующего заряда по передаваемой на определенной радиочастоте команде...
...подготовить к экстренному уничтожению все мосты грузоподъемностью более десяти тонн, находящиеся в приграничной зоне, и оснастить приграничные отряды ЖДВ необходимым количеством комбинированных путеразрушителей и взрывчатых веществ для уничтожения путей сообщения...
...в зоне предполья, оборудованной всеми необходимыми средствами для сковывания наступательных действий противника, организовать скрытые наблюдательные пункты авиа- и артиллерийских наблюдателей и наводчиков, снабдив их стационарными и мобильными системами радио- и телефонной связи и съестными припасами на срок не менее одного месяца...
...при получении условленного сигнала «май», «июнь» или «июль» из вышестоящих штабов и учреждений по открытым и закрытым каналам связи, командирам подразделений особого назначения (спецназа) ГРУ и НКГБ вскрыть пакеты на приведение в боеготовность «полная», далее действуя в соответствии с находящимися там распоряжениями...
...с 10.04.1941 года командирам всех пограничных частей НКГБ СССР в случае попытки массированного пересечения государственной границы крупными соединениями противника осуществить план прикрытия госграницы СССР по БГ «полная» всеми имеющимися в наличии огневыми и прочими силами и средствами...
...без повторного предупреждения по радио на открытой частоте или путем подачи общепринятых в воздушном флоте знаков (покачивание плоскостями, пересечение курса движения, огонь трассирующими боеприпасами по курсу и проч.) уничтожать огнем артиллерии ПВО и авиации все неопознанные летательные аппараты, несанкционированно вторгшиеся в воздушное пространство СССР и отказывающиеся приземлиться на указанные аэродромы. Любые попытки выйти в эфир с полученными разведданными пресекать немедленным открытием огня на поражение...
...в кратчайшие сроки произвести в войсках замену солдатских медальонов на металлические индивидуальные жетоны количеством две штуки установленного образца с личным номером бойца (командира), предназначенные для обязательного ношения. Командирам соединений, частей проводить регулярные проверки наличия и ношения жетонов личным составом. При установлении факта отсутствия у командира или бойца жетона сурово взыскивать с виновных вплоть до предания суду...
Указ Президиума Верховного Совета СССР № 127 от 16.01.1941 г. (выдержки)
1. С 1 февраля 1941 года ввести в РККА новые знаки различия, взяв за основу галунные и полевые погоны, принятые в русской армии и флоте до 1917 года. Звания командного (офицерского) состава обозначать металлическими звездами размерами: 13-мм, для лейтенантов и капитанов, 20-мм — для майоров, подполковников и полковников. Принадлежность к родам войск обозначать металлическими эмблемами родов войск, аналогичными принятым в настоящее время. Генеральские и маршальские звания обозначать шитыми серебряной нитью звездами установленного размера, эмблемами родов войск или многоцветным государственным гербом СССР согласно приложению 1.3. [...]
2. С 1 февраля 1941 года переименовать Рабочекрестьянскую красную армию (РККА) в Советскую армию (СА). Переименовать Рабоче-крестьянский красный флот (РККФ) в Военно-морской флот (ВМФ).
3. В целях установления полного единоначалия и повышения эффективности командования и управления войсковыми соединениями с 1 февраля 1941 года упразднить институт военных комиссаров в Советской армии и флоте. Освободить от занимаемых должностей комиссаров частей, соединений, штабов, военно-учебных заведений, центральных и главных управлений НКО и других учреждений СА, а также политруков подразделений и назначить их заместителями соответствующих командиров (начальников) по политической части.
Командирам соединений и военным советам армий решительно выдвигать подготовленных и грамотных в военном отношении политработников на командные должности, особенно в звене — командир роты, командир батальона.
В случае неповиновения или открытого недовольства понижаемыми на ступень комиссарами и политруками, немедленно передавать их для разбирательства в особе отделы воинских частей. Решительно пресекать любые разговоры о «возврате старых времен», проводя среди личного состава соответствующую разъяснительную работу. [...]
4. Ввести определение «офицер» вместо «красный командир» для всего командного состава армии и флота. Упразднить звания «красноармеец» и «краснофлотец» с заменой их званиями «рядовой» и «матрос» соответственно. [...]
Председатель НКО СССР И.В. Сталин
Берию подполковник увидел лишь в начале февраля. На сей раз его совершенно официально вызвали к нему в кабинет. Судя по выражению лица, Лаврентий Павлович был настроен благодушно.
— Проходи, Юрий, присаживайся. Рад видеть. И поздравляю.
— С чем, товарищ Берия? — немедленно напрягся тот, в душе уже догадываясь, о чем поведет речь нарком.
— С чем, спрашиваешь? Да вот хотя бы с Новым годом и с тем, что ты окончательно стал частью нашего времени, нашего народа и нашей армии. Ну, и со скорой свадьбой, разумеется.
— Вы уже... знаете? — слегка опешил Крамарчук.
— Подполковник, — вздохнул Берия, бессмысленно переложив какие-то бумаги на столе, — ты ж у нас идеалист, так что давай сразу с одним вопросом определимся, хорошо? Да, перед Верой была поставлена задача приглядывать за тобой. Не с Михаилом же все время под ручку по городу гулять? Да, я надеялся, что между вами что-то, — нарком замялся, подбирая выражение, — гм, возникнет. Но в постель я ее не укладывал, поверь. Хочешь, слово дам?
Крамарчук ошарашенно помотал головой: он еще не настолько сошел с ума, чтобы требовать слово с самого наркома внутренних дел.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Лаврентий Павлович. — Влюбилась девочка — вот и здорово, совет вам, как говорится, да любовь. Да и ты, как я догадываюсь, к ней неровно дышишь. Ведь так?
— Так, товарищ народный комиссар, — опустив голову, признался Юрий. — Но откуда?
— Оттуда, — хмыкнул тот. — Ты, Юрий Анатольевич, совсем, что ли, дурак? Не понимаешь, где девчонка служит? Раз в неделю она обязана писать рапорт обо всех произошедших событиях, а уж о собственной беременности-то... Короче, поздравляю я тебя, подполковник. Совершенно искренне поздравляю. И от имени товарища Сталина вручаю подарок, — наркомвнудел выложил на стол небольшой бумажный пакет. — Ты не дуйся, товарищ Крамарчук, лучше в пакет загляни. Обещаю, удивишься.
Все еще не пришедший в себя Крамарчук послушно разорвал опечатанный пакет. На поверхность стола выпала пара таких знакомых по годам службы в СА погон с подполковничьими звездами, бордовая книжечка Удостоверения личности и непривычного вида паспорт с полузабытым гербом СССР на мягкой зеленой обложке.
— Одним словом, Юрий Анатольевич, товариш Сталин тобой доволен, особенно после той штабной игры. А посему отныне ты снова подполковник. Удивляешься') Не надо удивляться. С первого февраля наша армия стала советской, введены погоны и звание «офицер». Ну, и комиссары, само собой, упразднены. В общем, все, как ты описывал, только раньше на год-два Товарищ Сталин решил не тянуть резину.
Крамарчук пораженно вертел в руках новенькие, пока еще не фабричные, а сделанные на заказ погоны. Небольшая латунная эмблема указывала на принадлежность к органам государственной безопасности. Значит, все-таки решили оставить его «при себе». Впрочем, столь ли это и важно?
— Лаврентий Павлович... спасибо.., я и вправду не ожидал...
Берия усмехнулся:
— Да и никто не ожидал. Думаешь, этот Указ все «на ура» приняли? Как же! Пришлось и нам поработать. Были недовольные, Юрий, были, и немало. Мол, к старым временам возвращаемся, скоро друг друга «ваше благородие» да «господа» звать станем. Но товарищ Сталин знает, что делает. Так-то вот...
— А это, — Берия неожиданно выложил перед Крамарчуком небольшую бархатную коробочку, — лично от меня. В звании ты только на днях восстановлен, так что до зарплаты ещё целый месяц, а девчонка-то ждет. Короче, подари ей. От себя, разумеется. Но, смотри, меня на свадьбу пригласить не забудь!
Крамарчук взял в руки коробочку и осторожно открыл. Внутри лежало простенькое золотое колечко с опечатанной свинцовой пломбой магазинной биркой. Цена, впрочем, была тщательно закрашена фиолетовыми чернилами.
— Лаврентий Павлович...
— Ай, брось. — Берия искренне дернул рукой. — Ты у нас пока человек не слишком обеспеченный, зачем же девчонку смущать? Пусть все честь по чести будет. Колечко, там, свадьба, все дела. Жилье мы вам попозже выделим. Ну, все, подполковник, с поздравлениями мы закончили, теперь давай-ка делами займемся....
— Прекратите, Вильгельм! — раздраженно бросил Гитлер. — У нас больше нет времени гоняться за призраками. Мы не можем отложить операцию на год, это будет равносильно самоубийству. Если отбросить бред о пришельцах из будущего, остальные добытые вашими людьми сведения весьма настораживают, и мы не должны дать большевикам возможность подготовиться. Священная ответственность перед потомками и судьбой великой Германии требует от нас как можно скорее покончить с этим. Сейчас или никогда, адмирал. Вы ведь были на заседании Оберкомандования и знаете, что большинство генералов полностью согласно с моим мнением. Мы не имеем права дать Советам лишний шанс, пусть даже и столь химерический.
Фюрер замолчал, переводя дух, и продолжил:
— И вот еще что, адмирал. Неужели вы не заметили, что с конца лета вам стало все сложнее добывать новые подтверждения этой безумной идеи о переносе в прошлое? Знаю, вы считаете, что большевики просто ужесточили секретность, но я знаю, что дело совсем не в этом. Вам подбросили грандиозную фальшивку, а теперь, когда их разведка поняла, что мы на это не клюнули. большевики прекратили свою изначально обреченную на провал операцию. Да, к величайшему сожалению, они как-то узнали о нашем плане и сейчас пытаются хоть что-то изменить, но, поверьте мне, все их жалкие усилия пропадут даром. Гудериан и фон Клейст заверили меня, что непобедимая германская военная машина без труда пройдет сквозь их оборону. И я склонен им верить, Вильгельм, им, а не вам!