Маска Локи Желязны Роджер
— Ты же себя подставляешь!
— Я знаю этот голос, — Итнайн вырвался из рук Гардена, в глазах его мелькнул холодный белый отблеск плазменного огня. — Это Хасан ас-Сабах. Он нашел нас.
Арабские воины были уже на ногах. Они рассредоточились вдоль ограждения, пока один из них не обнаружил лестницу. «Сюда!»
Не ожидая команды Итнайна, они начали спускаться. Гарден перегнулся через перила и огляделся.
Несколько человек в камуфляже, некоторые с куфиями на голове, окружили полукругом своего смуглого главаря, который стоял спиной к камере реактора. Даже с этого расстояния Гардену был виден изгиб усов. Это мог быть — да это и был — тот самый человек, который сидел на переднем сиденье фургона.
Рядом с ним стояла женщина с золотыми волосами, на которых играли отблески пламени. Она взглянула вверх, и Том Гарден узнал Сэнди. Повязки на шее уже не было. Она увидела его и улыбнулась.
Гарден последним спустился по лестнице, последним приблизился к Хасану.
— Харри Санди! — воскликнул Гарден.
У арабов перехватило дыхание, даже Сэнди вздрогнула, только Хасан невозмутимо улыбнулся.
— Моя земная слава опережает меня, — пробормотал он. Потом Хасан отступил на шаг назад, склонил голову и произвел ниспадающее движение рукой: от бровей к губам и к сердцу.
Гарден стоял прямо перед ним.
— И что это означает?
— Старомодное приветствие для старого знакомого, Томас.
— Но я не знаю тебя, разве только понаслышке.
— Вот я и хотел бы тебя испытать: что именно ты знаешь?
Гарден решил, что ему предлагают высказаться.
— По твоему собственному определению, ты — «борец за свободу». Но другие называют тебя просто террористом. Ты развязал нескончаемый кровавый конфликт в Палестине, что привлекло к тебе половину арабского мира. Ты находишь наслаждение в разжигании давно утихших споров, натравливая клерикалов на умеренных, арабов на евреев, турок на арабов, шиитов на суфитов и так до тех пор, пока все они до последнего человека не бросят свои дела, увязнув в борьбе. У тебя нет ничего за душой, кроме ненависти к существующему порядку — даже если это тот порядок, который ты сам помогал устанавливать. А теперь ты привез свою революцию сюда, в Соединенные Штаты. Зачем?
Хасан покачал изящной головой. «Ты ничего не помнишь, ведь правда?»
— Ты подписал договор в Анкаре и нарушил его через год. Ты открыл свободный проезд в Старый город для евреев и христиан, а затем расстрелял их машины, когда они подъехали к пропускному пункту в Бет Шемеш. Ты называешь себя Ветром Бога, потому что не подчиняешься законам ни одной страны. И все же люди любят тебя. Они называют твоим именем свое оружие и бросаются в битвы, которые не могут выиграть. Зачем ты здесь?
Улыбка на лице Хасана делалась все шире. Нетерпение остальных арабов улеглось, словно Хасан положил руку на плечо каждого.
— Потому что ты здесь, Томас.
— А что ты здесь сделал? Захватил региональную электростанцию. Может, думаешь, тебе заплатят за то, что ты оставишь ее в рабочем состоянии? Или, может, они дадут тебе спокойно выйти отсюда — и сдержат свое слово, когда ты пригрозишь взорвать все это?
— Они ее сами мне предложили, — усмехнулся Хасан. — Бросили вызов. Это был такой лакомый кусочек, к тому же так небрежно охраняемый, — мог ли я устоять?
И все это — чтобы дать Америке пинка?
— Не только Америке — западной цивилизации в целом.
— А что плохого сделал тебе Запад?
— Ты в самом деле не помнишь этого, Томас?
— В этой стране полно людей, которые ненавидят твою идеологию, Хасан. Это беженцы из Палестины, Ирана, Ирака, Пакистана и Афганистана — все они приехали в эту страну, чтобы избежать твоих сетей террора. Они устали от древней кровавой вражды, которая привязывает человека к его племени, а его племя противопоставляет всему человечеству. У тебя нет здесь последователей.
— Слушайте — говорит Запад! — Хасан поднял руки ладонями наружу в издевательском восхищении. — Вы — интернационалисты и космополиты, потому что завоевали и покорили все другие нации, кроме своей собственной. Вы ставите разум и науку выше веры и смирения, потому что в гордыне своей полагаете, что сумели вычислить промысел Божий. Вы почитаете людские договоры, законы и обещания, потому что утеряли свою веру… Так ты не помнишь?
Гарден мог еще многое сказать, но какая-то умоляющая нотка в голосе Хасана заставила его сделать паузу. Он посмотрел на Сэнди, но она отвела глаза.
— Что я должен помнить?
— Ты прикасался к камням?
— К каким камням?
— К камням старика, которые ты забрал у Александры.
— Да, прикасался.
— Ну и?..
— Они… создают звуки, ноты. Как стеклянная гармоника — но может быть эти звуки у меня в голове.
— И все? Просто звуки? — Хасан казался разочарованным.
— А должно быть что-то еще?
Хасан посмотрел на Сэнди, затем на Итнайна. «Вы уверены, что это тот человек?»
— Он не может быть не тем, мой господин! — почти завопила Сэнди.
Итнайн кивал, и пот катился по его лицу.
Губы Хасана изогнулись в брезгливой гримасе, глаза презрительно сузились.
— Ты пойдешь с Хамадом, — сказал он, наконец, Итнайну. — Найдешь пульт управления. Начнешь снижать уровень энергии. Будем с ними торговаться.
— Да, мой господин, — Итнайн поклонился, собрал взглядом своих людей и бегом бросился выполнять команду.
— Мой господин Хасан… — начала Сэнди.
Вождь посмотрел на нее тяжелым взглядом.
— Возможно, мы потерпели неудачу, — продолжала она. — Да, мы не сумели привести этого человека в то состояние, которое тебе требовалось. Это моя вина, и я…
— Ну что еще? — рявкнул Хасан.
— Возможно, если снова обеспечить ему контакт с осколками камня…
— Да при чем тут камни-то эти? — спросил Гарден.
Не отводя убийственного взгляда от ее помертвевшего лица, Хасан протянул руку ладонью вверх. Она торопливо вытащила из кармана брюк пенал старика-тамплиера. Хасан взял его и открыл крышку. Шесть камней, шесть фрагментов музыкальной гаммы, покоились в своих серых поролоновых гнездах.
— Держите его! — крикнул Хасан своим людям.
Гардену тут же заломили руки, обхватили сзади за талию и колени.
Держа коробочку на вытянутой руке, словно там был яд, Хасан поднес ее к подбородку Гардена и прижал снизу так, что все фрагменты камня коснулись кожи.
Боль, такая же, как прежде, но слабее. И равный аккорд: ля, до-бемоль, ре-бемоль, что-то еще. И еще цветная карусель перед зажмуренными глазами: лоскутки пурпурного, голубого и желто-зеленого, другие краски, выпавшие из радуги. Что-то еще ввинчивалось в мозг: обрывки воспоминаний, измерения времени, скрещенные клинки на фоне неба, кавалерийский пистолет с восьмидюймовым дулом, шеренга зеленых мундиров с блестящими медными пуговицами, другие образы, слишком быстро мелькающие в голове.
Тому Гардену хотелось потерять сознание от боли, но он не мог.
Хасан отвел руку с камнями.
Гарден открыл глаза. Он смотрел прямо в черные, лишенные глубины глаза арабского вождя.
— Это не тот человек, — сказал Хасан почти с грустью.
— Мой господин, — вскрикнула Сэнди. — Давай попробуем…
— Нет, отрезал Хасан. — Мы слишком долго пробовали. Он — ничто. — И своим людям: «Уведите его и свяжите».
— Они не должны этого делать, — заметил АИ на дальнем конце кабеля. Собственно, он говорил сам с собой, забыв, что подключен к волоконно-оптической системе Элизы.
— Что делать? — спросила она. Двойник переключился в режим прослушивания. А может, он вообще исчез?
— Они изменяют пределы конверта, — сказал АИ. — Дают неверное сочетание кодов. Такого рода команды всегда должны сопровождаться правильной последовательностью кодов. Я остановил их.
— Это… хорошо?
— Это необходимо.
Элиза ждала, напряженно вслушиваясь.
— Ну нельзя же так делать! — снова пожаловался АИ тысячу миллисекунд спустя. — Она ведь разрушат целостность поля.
Двойник внезапно вышел из своего дремотного режима. «Сканируй людей!»
— скомандовал он.
— Нет времени, я должен…
— Сканируй их!
— Нет значков. Не персонал. Не уполномочены.
— Один из них должен излучать следующий энергетический рисунок, — начал Двойник мягко, — примерно такой, — он начал развертывать последовательность чередующихся положительных и отрицательных чисел. Отрицательные содержали очертания элизиного Двойника.
— Сканирую… Есть один такой.
— Пометь его и отслеживай.
— Но неавторизованные команды!.. Магнитное поле теряет стабильность.
— Пусть действуют.
Гарден лежал там, где арабы оставили его: на боку, локти связаны сзади, колени и лодыжки тоже связаны, длинная петля охватывала запястья и лоб, оттягивая голову назад. Она находился в темном чулане, где-то далеко от реакторного зала.
Дверь у него за спиной открылась, пропуская полоску света и какую-то тень. Затем закрылась.
Он попытался повернуть голову и посмотреть, но это движение затянуло петлю на руках и причинило боль. Он расслабился и уронил голову на цементный пол.
Под потолком зажглась лампочка в проволочной сетке.
— Том?
— Сэнди.
— Мне тебя так жалко.
— Что он от меня хочет? При чем тут я?
— Ты этого так и не понял?
— Нет, и пропади оно пропадом, что бы это ни было!
Она опустилась перед ним на колени и низко наклонилась. Ее глаза изумленно округлились.
— Ты лжешь, Том Гарден. Ты всегда чувствовал в себе силу. Она — за пределами твоих лет, твоего тела. И ты это ясно ощущаешь, когда трогаешь камни. Ты не должен мне больше лгать.
— Только боль — вот, что я чувствую, когда трогаю их. Боль, музыка, цвет — и это все.
— А что же ты еще хочешь?
— То есть?
— Могущество — это всегда боль. И музыка, и цвет, разумеется. Но прежде всего боль. Вопрос только в том, знаешь ли ты, как пользоваться этой силой? Или нет? Или же ты просто скрываешь от нас свое знание?
Она поставила на пол небольшой кейс. Гарден рассматривал его, скосив глаза: кожаная папка, отделанная зеленым бархатом, наподобие футляра для драгоценностей. Внутри оказались квадратные конверты из вощеной бумаги, вроде тех, в которых хранятся коллекционные камни. Она вытащила два наугад, раскрыла, стараясь не дотрагиваться пальцами до содержимого — и высыпала на пол осколки того же красно-коричневого камня. Они начали подпрыгивать и приплясывать на грязном сером полу перед его глазами.
Еще два конверта, и новые осколки начинают приплясывать. Один, подпрыгнув, коснулся его щеки и пронизал тело острой болью.
Еще два конверта. Теперь уже было ясно, что камешки не собираются успокаиваться. Они приплясывали перед его лицом под действием своей собственной кинетической энергии, подпрыгивали и вертелись, выстраиваясь в некое подобие шара, а Сэнди подсыпала все новые и новые, стараясь не дотрагиваться до них. Каждый осколок, касавшийся в своем странном танце щеки, подбородка, зажмуренных век, лба, казался Тому острием раскаленного ножа. И ни один из осколков не отскакивал прочь, словно притягиваясь магнитом.
— Что это, Том?
— Камни.
— Чьи камни?
— Я… Я не знаю.
— Чьи?
— Старика? Кого-то из Ордена Храма?
— Ты гадаешь! Говори: чьи камни?
— Ну — мои!
— Почему твои?
— Потому что они прыгают ко мне!
Пустые конверты лежали у нее на коленях, как осенние листья. Внезапно они тоже зашевелились. Осколки подхватили этот ритм, который он тоже почувствовал своими содранными локтями, бедром, коленом. Пол дрожал, словно его распирало энергией. Сферическая фигура, составленная из пляшущих осколков, приподнялась в воздухе перед его глазами.
— Останови их, — попросил он.
Сэнди с изумленным видом откинулась назад.
— Это не они, — сказала она обычным голосом, который почти потонул в низком ропоте. — Это пол.
Дверь чулана распахнулась позади него. Гарден ожидал, что сейчас вбегут разъяренные арабы. Вместо этого он почувствовал волну невыносимого жара.
— Магнитный конверт расширяется слишком быстро, — равнодушно сказал АИ.
— Удвой количество подачи дейтерия, — приказал Двойник. — Выравнивай форму поля.
— Процедура противопоказана, — запротестовал АИ.
— Компенсируй, — настаивал Двойник. — Увеличивай импульс лазера и уровень подачи топлива.
— Я требую правильной последовательности кодов.
— Лямбда-четыре-два-семь, — подсказал Двойник.
— Увеличиваю детонации. Пожалуйста, введите требуемый размер конверта.
— Радиус два километра.
— Возражаю…
— Лямбда-четыре-два-семь. Игнорируй.
— Компенсирую.
Золотые волосы Сэнди сделались красными и рассыпались белым пеплом. Ее кожа остекленела и покрылась красными трещинками, которые тоже стекленели и снова трескались. Она закрыла глаза, и веки ее испарились.
— Нет! — этот звук вырвался из горла Гардена и потонул в реве раскаленного воздуха, врывающегося в дверь.
Кем бы ни была Александра Вель — похитительницей, предательницей, возглавлявшей всю эту свору его преследователей, — прежде всего она была его любовницей. Если бы кто-то когда-то прежде сказал ему, что она станет старой и сморщенной, заболела раком или другой смертельной болезнью, погибла в катастрофе… то он принял бы ее смерть всего лишь со вздохом. Но видеть, как она рассыпается в прах, было выше его сил.
— Нет!
Томас Гарден спиной вобрал в себя огненный жар, сфокусировал глаза на бешеной пляске камней и пожелал, чтобы этой боли не было.
Локи остался доволен результатами контакта с этим новым големом или «искусственным интеллектом», как он сам себя называл. Это был крайне исполнительный слуга. Когда подконтрольная ему энергия, наконец, вырвалась и уничтожила его, Локи уже был готов.
Он пронесся по световоду и ворвался своим отточенным для битвы сознанием прямо в огненный водоворот на противоположном конце кабеля.
В вихре бушующего пламени Локи отыскивал мечущиеся фрагменты, осколки, обрывки других человеческих сознаний. Они были оглушены паникой и темным ужасом. Не испытывая ни милосердия, ни сострадания, ибо он не имел ни того, ни другого, Локи ловил эти крошечные частички одну за другой. Он подносил каждую к своему хищному волчьему носу и глубоко вдыхал их запах.
Ненужные он немедленно отбрасывал, уничтожая их в облаке остывающей плазмы.
Найдя, наконец, того, кого искал, он взлелеял его и укрепил его силы.
— Ступай со мной, Сынок! — скомандовал он.
Слабая тень Хасана ас-Сабаха выскользнула откуда-то и метнулась за ним, как душа, преданная Богу, взмывает в рай.
Что-то пискнуло среди конденсирующихся частиц пара и последний раз привлекло внимание Локи. Да, там и для тебя найдется место.
— Идем!
КОДА
Кто поставил тебя начальником и судьею над нами?
Исход, 2:14
В том континууме, который Томас Гарден принял за данность и с которым сверял свои ощущения, было четыре измерения. Три из них — пространственные оси — x, y и z. Четвертая — ось времени t.
Всю свою жизнь Гарден передвигался в трех измерениях. С помощью собственных мышц или механизмов он отталкивался от твердых поверхностей и жидкостей, чью форму определяла гравитация. В зависимости от количества энергии, содержащегося в глюкозе, бензине, реактивном топливе, уране-235 или дейтерии-тритии при температуре взрыва, он преодолевал любое нужное ему расстояние за то время, которое считал необходимым.
Но в четвертом измерении, во времени, он всегда был беспомощным, как муха в янтаре. Даже самая запредельная скорость, которой он мог достичь, — во всяком случае с помощью машин и энергий, доступных в двадцать первом веке — не в силах была изменить течение времени в его янтарном пузырьке.
Даже при релятивистских скоростях, которые теоретически могли быть развиты в межзвездных путешествиях, течение местного времени, то есть внутри его личного пузырька, существенно не менялось. Свет в иллюминаторах звездного корабля мог вспыхивать алым и угасать до полной черноты. Там, снаружи, пляска атомов могла замедлятся до плавного вальса, и музыка могла затихнуть и слиться в одну чистую ноту. И все же внутри корабля время будет проходить мимо Тома Гардена в том же ритме дюжины вздохов и семидесяти двух ударов пульса в минуту, со случайным першением в горле и закономерным появлением морщинок-трещинок на лице.
Его личное ощущение времени оставалось всегда неизменным, с какой бы скоростью он не пытался убежать от него.
Итак, первой мыслью Тома Гардена была мысль о том, что мертвые люди находятся вне этих четырех координатных осей пространства и времени. Смерть — это иное место, вернее это не совсем место. Смерть — это полная абстракция.
И никогда, никогда время не идет вспять. Ни Гарден, ни любой другой человек не сможет переместиться назад в то время, которое было, но прошло, так же как он не сможет сесть позади себя.
Поэтому даже в смерти Том Гарден должен продолжать движение вперед во времени… Разве это не правильно? Он должен был прибыть в данное место, совершив путешествие из ближайшей точки «там позади» до ближайшей точки «там впереди». Как обычно. Ведь так?
Второй мыслью Гардена было осознание факта: все люди, населявшие его сны, были… им самим. Каждый из них умер, но его личность продолжала движение.
Во всех этих жизнях он сражался с мечом, пистолетом и просто голыми руками. Он покупал и продавал конину и бриллианты, бумагу и земли, старинные автомобили и сомнительную живопись, наркотики и спиртное, музыку. Он делал детей, вино, карьеру, покаянные жесты. Он плел любовные интриги, рыбацкие сети и паутину обмана; созерцал мимолетные видения и разнузданные сны. Он сеял пшеницу, кукурузу и панику, разводил телят, гладиолусы и канитель, возводил соборы и напраслину. Он растрачивал деньги и время, силы юности и отцовские наследства. Он считал часы в залах суда и приемных врачей, на вокзалах и в аэропортах. Ходил на деловые встречи и похороны, поминки и маскарады, совершал восхождения на вершины и падал в пучину отчаяния. А однажды он отправился в Святую Землю, чтобы там умереть.
Третьей мыслью Тома Гардена была мысль о том, что ему знакомо это место. И хотя знал, что время никогда — никогда! — не может идти вспять, он мгновенно понял, что этой прелестной зеленой долины с утренним туманом, стелющимся над журчащим потоком, не существует вот уже девять веков.
Снова он лежал на боку, упершись в землю плечом и коленом, локтем и бедром. Руки были стянуты сзади. Глаза были открыты и созерцали зеленые ростки с точки зрения жуков и червяков.
— Ну, теперь ты вспомнил?
Голос принадлежал Хасану — Харри Санди. Его английский был отточен, певуч и по-прежнему насмешлив. Но теперь Гарден уловил в этом голосе нотку печали, словно Хасан говорил с тяжелым вздохом.
Гарден напряг руки, и они разлетелись в стороны. Веревки, которыми Том был связан там, в чулане возле реакторного зала электростанции Мэйс Лэндинг, не сумели пересечь время и попасть в это место.
Он поднял голову, перевернулся и встал на четвереньки, полностью владея ногами и руками. Гарден был готов прыгнуть в любом направлении, напасть или уклониться от удара, в зависимости от того, где находится Хасан и что он собирается делать.
Хасан стоял на плоской вершине скалы, уронив руки, подняв подбородок, выпятив грудь и закрыв глаза — ни дать ни взять ныряльщик перед прыжком.
— Я помню, — сказал Гарден, медленно поднимаясь на ноги. — Это Камень, да?
Глаза Хасана распахнулись.
— Да, будь он проклят. Девять столетий я хранил его осколки. Я изучал их, молился на них, подвергал воздействию электрического тока и магнитных полей, мысленно разговаривал с ними и созерцал их. А они — как были, так и есть — всего лишь кусочки агата.
— Снова и снова через годы я отыскивал тебя в твоих плотских оболочках. Проверял тебя, подвергая воздействию крошечных частиц камня. И реакция твоя была всегда чрезвычайно острой.
— Что же это за камень, который дает тебе такую мощь? И что есть ты, если из всех людей на Земле Камень служит только тебе?
Гарден размышлял над этим вопросом две минуты, а может быть, два года.
— Я — тот, кто похитил Камень из первоначального места, — сказал он.
— Я вспоминаю твою историю… Ты — тот самый Локи?
— Нет, я просто частица первичного духа, который люди назвали этим именем. Моя отцовская ипостась имела много имен на разных языках: Шанс, Пан, Пак, Старый Ник, Кихот, Люцифер, Шайтан, Мо-Куи, Джек Фрост. Я — непредсказуемый и неожиданный, своевольный и порой злонамеренный, а потому, как правило, нежеланный. И я всегда появляюсь внезапно.
— Что случилось с Локи после того, как он — ты — похитил Камень с небес? — спросил Хасан.
— Он пытался поставить его на службу людям, восставшим против богов… Люди в итоге всегда восстают против своих богов. Они всегда хотят узнать, понять и использовать то, что над ними. Они не могут удовлетвориться тем, что имеют, оставить мир в покое, принять его как данность… Камень — это сила творчества. Он дает своему владельцу-человеку власть управлять пространством, менять одно место на другое. А затем дает ощущение потока времени, позволяя владельцу сворачивать из одного рукава этой реки в другой.
— Но что же случилось с Локи? — Хасан не желал, чтобы его отвлекали от вопроса игрой в метафизику.
— Ему наскучило помогать людям, и он вернулся к прежнему занятию — вмешиваться в судьбы Эзеров, по-вашему — богов, — ответил Гарден. — Ему удалось так поссорить двоих близнецов, Ходера и Бальдра, что они убили друг друга. И поскольку Ходер был любимцем Одина, одноглазый негодяй велел приковать Локи к скале в центре мира, вокруг которой кольцами свернулся змей Асгард. Этот змей плюется ядом в глаза Локи, и тому это не нравится.
— И никто ему не поможет?
— Одна из дочерей Локи по имени Хел, богиня мертвых, держит чашу перед его лицом, пытаясь поймать брызги яда. Но порой ей приходится опорожнять чашу.
— И все это — вечно?
— Разве есть для бога иное измерение времени?
— Ты много помнишь, Том Гарден.
— Я помню и то, что куски моего Камня — у тебя, — сказал Гарден могильным голосом.
— Александра дала их тебе, разве нет? Когда ты лежал связанный в…
— Она высыпала передо мной десятую часть его веса, — Гарден протянул вперед руки, и пляшущие осколки возникли над ними в виде крутящегося шара двадцати сантиметров в диаметре. Они вращались вокруг яркой энергетической оси и светились собственным красновато-коричневым светом. «Где же остальные?»
— Я использовал их в течение веков для того, чтобы испытывать тебя, — ответил Хасан. — Кусочки, вплавленные в хрустальную подвеску, вставленные в перстень или эфес шпаги, вделанные в тумблер.
— Сила всех этих осколков теперь моя. Но их было больше. Не хватает шести крупных фрагментов.
— Тамплиеры похитили их у меня. Это было давно.
— Но Сэнди забрала их у старика. Я взял у нее, а ты снова вернул их себе. Когда мы встретились последний раз на электростанции, ты положил их к себе в карман, — Гарден показал на широкие штаны палестинца.
— Да, действительно. Интересно, не повредило ли им путешествие сюда,
— Хасан засунул руку в задний карман и достал плоскую коробочку. — Ага! Вот они.
— Ты должен отдать их мне.
— И позволить тебе завершить свой энергетический шар? — Хасан указал пеналом на пляску осколков между пальцами Гардена. — Ты считаешь меня дураком.
— Ты все равно не сумеешь воспользоваться ими, Хасан. Не сможешь уничтожить их. И не сможешь забросить их достаточно далеко и достаточно быстро, чтобы я не сумел перехватить их энергию. Единственный выход для тебя — отдать их.
Впервые Хасан ас-Сабах казался неуверенным в себе. Он глянул на пенал.
Гарден потянулся за камнями, не руками, а силой, исходящей из центра его сущности.
Хасан мгновенно почувствовал нападение и прижал коробочку и животу, прикрыв ее щитом своей ауры.
— Их вес придавит тебя к земле, Хасан. Ты не сможешь сражаться, будучи столь отягощенным.
— А ты не сможешь двинуться с места, пока поддерживаешь вращение остальных осколков, — парировал палестинец.
— Ты всего лишь человек, Хасан. Ты долго жил, да, и многое узнал за эти годы и столетия. Но ты ничего не сможешь сделать со мной.
— Однажды я размазал тебя по земле, глупец!
— Это была моя собственная сила, Хасан, которые ты повернул против меня. А своей силы ты не имеешь.
— Ты недооцениваешь слезы Аримана, — из того же заднего кармана Хасан извлек сосуд дымчатого стекла.
Что еще лежит в этом кармане? — подумал Гарден. И может это нечто вроде канала связи с тем миром, который они оба покинули?
Держа коробочку в левой руке, а сосуд в правой, Хасан зубами выдернул и выплюнул пробку. Откинув голову назад, он поднес сосуд ко рту. В него влилось грамм тридцать прозрачной жидкости. Хасан говорил когда-то, что одна капля дает ему пятьдесят лет жизни. Сколько жизни даст ему такой глоток?
— Ты говорил, что истинные слезы Аримана давным-давно высохли, — сказал Гарден, — что ты готовишь эту жидкость сам. Какова же ее формула?
— Поскольку это все равно тебе не поможет, я открою секрет.
Читать бесплатно другие книги:
