Маска Локи Желязны Роджер

— За основу я беру слезы матерей и юных вдов, чьи сыновья и мужья погибли в безнадежных войнах в чужих землях; я очищаю эти слезы до агонии, чистой, как кристаллическая соль. Я добавляю к ним настойку на крови убиенного младенца; она защищает меня от агрессии. Для укрепления сил я капаю туда пот родителя, который в дьявольской злобе забил свое дитя до смерти. Я собираю эссенцию из всех возможных способов, посредством которых один человек укорачивает или отравляет жизнь другого: запах юной девушки, совращенной собственным братом; семя юноши, растраченное в веселых кварталах; и желчь родителей, которые надеялись отделаться от них обоих.

— Вот мой эликсир — превосходная копия слез Аримана, пролитых над творением Агуры Мазды — миром юности и красоты.

Произнося эти слова, Хасан беспрерывно рос. Его грудь выпячивалась, словно зреющая тыква. Плечи раздавались вширь, как ветви дуба. Голова поднималась, как соцветие подсолнуха за солнцем. Руки сжимались, подобно корням прибрежной сосны, охватывающим камень. Огромные пальцы левой руки стиснули коробочку с шестью осколками и ее пластиковые стенки хрустнули, как яичная скорлупка. Камни выскользнули из поролоновых гнезд и просыпались между узловатыми пальцами.

Легчайшим движением Гарден перехватил их. Они поплыли от Хасана по длинной S-образной траектории и заняли свое место среди вращающихся собратьев.

Из опыта многочисленных жизней Том Гарден знал множество вещей, о которых Томас Амнет, рыцарь Храма, даже не подозревал.

При все своей искушенности в европейских политических, финансовых, религиозных тонкостях и интригах двенадцатого века, Томас Амнет оставался человеком нормандской Франции. Стремления его были прямолинейны, вкусы незатейливы. Он выучился сражаться широким мечом, колоть и рубить, бросаясь вперед всем телом, как кабацкий скандалист. Его магия основывалась на грубых принципах точки опоры и рычага: нажми здесь, и там возникнет истина. Но сложная ритмика джаза, острое воздействие лизергиновой кислоты, парадоксальная техника айкидо — все это было скрыто от старого крестоносца.

Для Томаса Гардена эти сложнейшие реалии были его жизнью. Дюжиной пар глаз наблюдал он безжалостный процесс становления человеческого духа, проблемы и напряженность, в которых Европа и Новый Свет жили по крайней мере с семнадцатого века. Он знал, что все это началось (словно картинка вспыхнула перед мысленным взором), когда джентльмены отказались от своего утреннего пива и зачастили в местную кофейню, начав работать над великим проектом Просвещения. За этим последовали полифоническая музыка, словари, дифференциальное исчисление, комедии нравов, труды Спенсера, жаккардовое ткачество, орфография, паровой двигатель, венские вальсы, ударный капсюль и барабанный механизм, траншейная война, внутреннее сгорание, четырехтактная гармония, синкопирование, кристаллический метамфеталин, бинарная математика, спутники Земли, волоконная оптика, газовые лазеры и девятизначный персональный код.

Так разве мог Хасан, этот архаичный человек из убогой палестинской пустыни, конкурировать с тем, что Том Гарден знал, умел и чем он стал.

Впрочем, он, конечно, мог попробовать.

Хасан, пропитанный энергией своего яда, запустил заряд в Гардена. Молния вонзилась в ось шара как лазерный импульс в дейтериевое ядро. Гарден поглотил ее и заставил камни вращаться быстрее.

Тело Хасана задрожало и выбросило еще один заряд энергии, непосредственно из четвертого узла, расположенного за сердцем. Он целился высоко, рассчитывая миновать шар и попасть в голову Гардена. Том слегка поднял руки, заслонив лицо осколками. И снова шар принял на себя заряд. При этом он вырос на пять-шесть сантиметров, а скорость вращения опять увеличилась.

— Разрушение Камня, как видно, было ошибкой, — заметил Хасан.

— Сущность разделенная остается сущностью, — согласился Гарден.

— Я не верю этому, Томас Гарден. Твоя западная наука сделала твой разум пленником физических законов. Ты окажешься неспособен проигнорировать принципы сохранения массы и энергии.

Хасан швырнул еще один импульс чистой физической силы, и снова камни вобрали ее, закружившись быстрее. Гардену пришлось раздвинуть руки.

— Чтобы вместить энергию, требуется расход энергии, чтобы поддержать массу, нужна масса, — издевался Хасан. — Пока ты еще в силах ее поддерживать, но следующий удар тебя раздавит.

Палестинец швырнул свой последний выдох, последнюю волну энергии, и глобус вобрал ее. Но ядро шара, которое удерживал Гарден, уже не могло больше притягивать бешено вращающиеся осколки. Они, как шрапнель, разлетелись по касательной.

Ядро рассеялось, словно газовое облако при взрыве сверхновой. Его энергия истончалась, гасла и, наконец, совсем исчезла, едва нагрев воздух вокруг Гардена.

— Бедный мальчик, — проворковал Хасан. — Теперь ты совсем беззащитен.

Жерар де Ридерфорд выбежал из душного сумрака королевского шатра на ослепительный свет палестинского солнца. Пение мусульман поднялось еще на полтона.

Кольцо рыцарей, защищавших королевскую палатку, все теснее сжималось вокруг разбитого колодца и подножия двух Гаттинских столбов. Люди слабели на глазах, буквально таяли в своих тяжелых металлических кольчугах и шерстяных плащах. Они висели на щитах, которые должны были защитить их от океана смуглых лиц и длинных кривых сабель.

Великий магистр Храма набрал в грудь воздуху, чтобы обратиться с ободряющей речью к этим воинам, составляющим всю мощь Латинского королевства Иерусалим. Однако слова застряли у него в горле, и он обреченно выдохнул. Эти люди едва держались на ногах. Один точно направленный бросок сарацинской орды сомнет их, повергнув в смерть или рабство.

Тень скользнула по лицу Жерара — крыло смерти?

Он поднял голову.

С запада на солнце наползало облачко. Его длинный размытый хвост тащил за собой другое облако, большое и темное.

Порыв ветра взбил пыль у ног Магистра.

Ветер был западный. Грозовая туча с пенно-белым верхом и иссиня-черная внизу, наползала на небо со стороны Средиземноморья. Как правило, летний зной в этих горных долинах испарял любую тучу прежде, чем она проплывет над землей миль двадцать. А в этом месяце жара была сильнее обычного.

Пока Магистр смотрел, отдельные облака стали сливаться вместе, концентрируясь в грозовой фронт. Зачем-то он повернулся на восток, туда, куда уплыло первое облачко. Это был путь к Галилее, к мирному морю первых Христовых последователей-рыбаков. Ветер начал разгонять завесу пыли, которая все эти дни скрывала водный простор. Теперь Жерар мог разглядеть край серебристой поверхности, похожий на полоску металла, врезанную в горизонт. Облака, казалось, притягивались к этой полоске, как к магниту.

Еще одно облако вороновым крылом пронеслось над головой, и воздух вокруг Жерара сделался заметно холоднее. Это было странно: ледяное дыхание марта вторгалось в знойный июльский день.

Рыцари вокруг Жерара, разморенные жарой и жаждой, подняли головы и огляделись, словно очнувшись от лихорадочного бреда.

Сарацинскую пехоту пробила дрожь. Восходящий ритм их пения сбился.

Палестинец напрягся, мышцы груди и живота вздулись, готовясь послать еще один заряд. Глаза заблестели, он воспарил духом, возбужденный эликсиром-стимулятором и видимым поражением Гардена.

Том Гарден безучастно ждал. Руки его безвольно повисли. Колени были слегка согнуты, ноги чуть расставлены. Ступни развернуты на песчаной почве под углом сорок пять градусов друг к другу. Для Хасана, надувавшегося для смертельного удара, такая поза врага означала покорность судьбе и ожидание надвигающейся тьмы, она усиливала уверенность ассасина в победе. Но даже новичку в боевых искусствах, только приступившему к изучению путей ки, эта стойка была бы сигналом тревоги. Гарден сделал долгий медленный выдох.

Хасан согнулся и послал последний бросок энергии через разделяющее их пространство. Внутренним взором Гарден видел, что этот заряд имел тупую форму крупнокалиберной пули, ее закругленный конец целился в незащищенную голову Гардена, чтобы равномерно распределить убойную силу по поверхности ауры. Эта голубая пуля приближалась с неимоверной скоростью, приобретая все более интенсивную окраску, когда вдруг…

Гардена там просто не стало. Он не переступил ногами. Не качнул бедрами. Спина его не согнулась. Голова не склонилась. Но внезапно его тела не оказалось там, куда летела убийственная волна.

Поток энергии вонзился позади Гардена в маленькое деревце, засушив его на корню и обуглив кору. Зеленые листья рассыпались пеплом.

Хасан быстро надулся и послал еще одну, более слабую волну в сторону Гардена.

Заряд достиг цели и почти охватил Гардена. И снова без единого движения тот отпрянул в сторону.

Хасан сделал вздох перед новой атакой.

Помедлил.

— Ты должен стоять и защищаться! — крикнул он.

— Кому это я должен?

— Ты не сможешь уворачиваться до бесконечности.

— Ты и правда в это веришь?

Хасан запустил третью волну.

И снова Гарден отпрянул в сторону.

— Это неостроумно, — проскрипел Хасан.

— Полностью согласен.

— Тебе не победить меня с помощью этих штучек.

— А мне и не нужно побеждать. Главное — не проиграть.

— Стой и дай мне тебя убить.

— Зачем?

— Чтобы развязать эту временную петлю.

— В чью пользу?

— В пользу того, кто не будет здесь уничтожен.

— Ты еще будешь умолять, чтобы я тебя уничтожил.

Вместо ответа Хасан напрягся, извлекая остатки силы из самой глубины своего существа. Было ясно, что он истощен. Грудь уже почти не вздымалась, мышцы живота оставались плоскими. Глаза сузились от напряжения, фокусируясь на том месте, где стоял Гарден. Том понял, что Хасан мысленно старался растянуть волну, чтобы охватить Гардена с обеих сторон, куда бы он ни переместился. Но атака, даже психическая, имеет один недостаток: она не может быть направлена в три места одновременно.

Хасан выстрелил. В последний момент он сменил прицел, выбрав не то место, где стоял Гарден, а пустоту слева от него.

Гарден переступил-не-переступая вправо. Залогом его успеха не было умение угадывать. Просто он воспринимал происходящее со скоростью мысли и реакция его была мгновенной.

Обессиленный Хасан упал на колени на краю своего утеса. Голова его повисла. Эликсир Хасана, как и собственные природные силы, были почти полностью исчерпаны.

В три гигантских прыжка Гарден пересек разделявшее их пространство, достиг подножия утеса и с легкостью вскарабкался наверх. Столь же мгновенно он выбросил вперед руки, обхватив Хасана сзади за шею. Том откинулся назад и одновременно рванул стиснутыми руками вперед и вниз.

Хасан слетел со своего утеса. Не успев даже вытянуть руки, чтобы смягчить падение, он ткнулся лицом в песчаный берег ручья. Следом неловко упало тело. Шейные позвонки хрустнули.

Но даже это не убило его.

Когда он пытался подняться, нелепо вывернув шею, Гарден нанес ему удар ногой, снова отбросив его лицом в песок. Шея Хасана щелкнула, на этот раз отделив тело от энергии мозга.

Но даже это было не смертельно.

Гарден поставил ногу на затылок Хасана и вдавил его лицо глубже в песок.

— Любуйся теперь творением Агуры Мазды, — нараспев произнес Гарден. — Любуйся им и рыдай!

Хасан вдохнул песок и подавился. Конвульсивная дрожь, единственное сопротивление, на которое было способно его тело, не утихала целое столетие. Когда же он, наконец, окоченел, эта точка пространства — три пространственных измерения и одно временное — в зеленой долине Галилейского побережья провалилась в ничто. И вместе с ней провалился Том Гарден.

Грозовая туча, низко плывущая над Гаттином, казалось, порвала брюхо о два острых рога торчащих скал. Первые тяжелые капли дождя начали гулко шлепаться на землю.

Жерар почувствовал, как что-то ударило его по голове. Он решил, что это камень, запущенный из сарацинской пращи, но тут же ощутил холодную влагу, стекающую на лоб. Воздух, такой тяжелый и удушливый еще несколько минут назад, теперь, остывая, становился нормальным, прозрачным и легким воздухом.

Мусульмане растерянно озирались, и по их плотным рядам пронесся стон.

— На них, друзья, — Жерар не знал, кто это произнес. Голос был мягкий, возможно его собственный. Но он слышал эти слова как бы со стороны.

— На них! — заорал он. — В атаку!

Рыцари, стоявшие рядом, изумленно посмотрели на него. Потом переглянулись.

— Бейте их! Гоните с холма!

Слева от него нормандский меч, прямой, как геометрическая линейка, взлетел и упал вперед в надвигающуюся массу сарацин. Он раскроил чей-то череп, и окружающие мусульмане издали слабый ропот протеста.

Еще один меч описал короткую арку и снес смуглую голову с плеч.

С нарастающим воплем, ловя дождь раскрытыми ртами, христианские рыцари ринулись вперед, расчищая путь оружием. Передняя линия сарацинской пехоты, застигнутая врасплох, отступила на шаг назад — и наткнулась на кольцо воинов сзади. Передние валились назад, принимая удары атакующих французов. Воины, стоящие в втором ряду, придавленные умирающими соратниками, беспомощно принимали новые удары рыцарей. Израненные и растерянные, сарацины отхлынули назад. Рыцари уже набирали ритм боя, раздавали удары направо и налево, наступали вперед, и снова рубили, рубили… По мере того, как французы продвигались, расстояние между рыцарями увеличивалось, и теперь они ловко орудовали своими каплеобразными щитами, теснили ими сразу нескольких противников. Охлажденные дождем и воодушевленные первым успешным натиском, христиане устремились вниз по склону. Сарацины побежали.

— За ними, друзья! Рубите их! — вопил Жерар. Вскоре он уже остался один на широком пространстве перед красным шатром. Его воины сражались без него. Дрожа от нетерпения, он выхватил свой меч и бросился за ними.

В музыкальном салоне отеля «Гезу Рекс», повернувшись спиной к застекленному парапету с видом на иерусалимский Новый город, Том Гарден играл свой любимый джаз.

Заходящее солнце окрасило небо розовым и золотым. Со шпиля мечети Саладина разносился усиленный динамиками голос муэдзина. Но Гарден едва мог уловить ритмы этого крика через двойное закаленное стекло. Его музыке они не мешали.

Вошел Ахмед, заказал имбирного виски и приблизился к уютному столику рядом с пианино. Молодой араб подвинул и стул и сел. Он кивал головой, отбивая сложный ритм страйда. Каждые десять тактов он делал глоток через соломинку.

Гарден доиграл мелодию и завершил ее эффектным проигрышем. Минуту спустя, когда музыка затихла и в салоне возобновилась беседа, он повернулся к Ахмеду.

— Ну, эфенди? Дело выгорело?

— Осталось только получить деньги.

— По двум счетам на аренду? С перспективой на сорок миллионов баррелей?

— Именно как ты и предсказывал. Я твой должник, Том.

Фирма «Кохен и Сафуд», в которой Ахмед был младшим партнером, продавала в Ливан больше нефти, чем «Ройал Датч Шелл». Том Гарден не был главным действующим лицом в той сделке, которая только что состоялась, но он упомянул несколько нужных имен, вовремя замолвил словечко.

Гарден улыбнулся и сыграл короткий марш в качестве поздравления.

— Как ты хочешь получить свою долю, Том?

— Закинь на счет.

Ахмед казался удивленным. «Ты имеешь в виду вниз, в казино?»

Том Гарден щелкнул языком. «Не-е… Пьер Бутель открывает филиал своей фабрики бытовых роботов в Хайфе. Слышал, что он ищет партнеров».

Ахмед присвистнул. «Все, до чего он дотрагивается, превращается в песок».

— Суровый опыт должен сделать из меня честного капиталиста.

— Роботы всех стран соединяйтесь…

— Ну, что-то в этом роде.

Он повернулся к клавиатуре, проиграл волнообразное вступление к Бассуну и начал sotto voce нечто свободное и блуждающее. «Когда-нибудь я откажусь от полной ставки музыканта, честное слово».

— Эй, не делай этого, Том! — запротестовал Ахмед. — Сидя тут, ты узнаешь обо всем больше всех в этом городе. Если ты уволишься, как я буду делать деньги?

— Можешь заняться сельским хозяйством. В кибуце у старого Самюэля вакантно место управляющего.

— Оставим сельское хозяйство для интеллектуалов. Я лучше буду скромно торговать нефтью.

— Ну, тогда научись играть на своем собственном фортепьяно.

— У меня руки для этого не годятся. Не то что у тебя, Том.

Гарден рассмеялся и слегка повернулся, чтобы посмотреть на свой город. Он будет грозиться, что бросит играть на пианино, ближайшие 900 лет. Этот город вполне подходил для его любимого занятия.

— Не убирай ее!

— Но чаша полна!

Александра наклонила сосуд и вылила его содержимое на каменный пол, где оно растеклось ручейками.

Она старалась выливать быстро, но когда торопилась, жидкость попадала на пальцы. Если же медлила с опорожнением чаши, жидкость переливалась через край ей на колени. Яд разъедал кожу, это она знала по опыту.

Хасан замычал и начал извиваться в своих оковах, пока она снова не поднесла неглубокую чашу к его лицу.

Как раз в это время у змея, кажется, иссякла ядовитая слюна. Он закрыл зияющую пасть, загнув жуткие клыки внутрь. Один огромный янтарный глаз уставился на нее с каким-то юмористическим выражением. Если бы толстая кожа вокруг рта чудовища обладала большей подвижностью, Сэнди сказала бы, что змей улыбается. Или, во всяком случае, посмеивается.

Александра не осмеливалась опустить чашу пониже даже на мгновение, какой бы тяжелой они ни казалась, как бы ни затекли руки. Змей был чрезвычайно проворен.

И как раз в тот момент, когда ее руки упали под тяжестью собственного веса, и чаша выскользнула из них, открыв изъеденное лицо Хасана, рот змея раскрылся, и струя яда вылетела из него, как из пожарного шланга.

Хасан завопил, как обычно, и она вскинула руки с чашей обратно, прикрыв его. «Прости!» — прошептала она. Крошечные брызги яда сорвались с краев чаши, запачкав ей лицо и руки.

Теперь, когда глаза Хасана были защищены от прямого попадания струи, Александра могла бы стереть эти брызги подолом юбки. Но чашу приходилось держать обеими руками.

Она снова наполнилась.

— Не убирай ее! — взмолился он.

— Но чаша полна!

— Не убира-а-ахх-гхх-ахх!

— Ха-ха! Ха-Ха-ХААХХ!

Локи летел среди звезд, освободившись, наконец, от проклятия одноглазого Одина. Переполнявшая его радость вылилась наружу чистым смехом…

И это было удивительно!

Локи Хитрец. Локи Обманщик. Локи — Принц Множества Целей… Из него никогда не исходило ничего чистого, ласкового и безопасного. И вот только теперь, провернув самое большое жульничество в своей жизни, он излучал чистую радость.

Нет, решил он, все-таки не совсем чистую.

Поднимаясь вверх, к холодному вакууму, он оставлял на этой планете, Земле, много незавершенных дел. Он предавался вынужденному бездействию так долго, что даже бессмертному разуму было трудно это представить. И все же выходить из игры сейчас означало бросить ее на середине, когда победитель еще не назван.

Да и сама его победа оставляла впечатление незавершенности. Так много бесплодных попыток. Так много тупиковых вариантов. Столько мертворожденных начинаний, ненужных поражений. Такая ухабистая дорога к намеченной цели была едва ли достойна и смертного, не говоря уж о боге.

Всего миллисекунду длились колебания Локи, затем он круто развернулся и направился домой.

Когда он уже врезался в изгиб земного притяжения, ветреная радость последний раз охватила его.

— Ах-хах!