Заклятые супруги. Золотая мгла Эльденберт Марина
Анри улыбнулся так тепло, что второе попросилось обратно. Из меня вообще все просилось обратно, когда я вспоминала о платье, оставшемся на полу. И о своей жестокости.
– Очень вкусно, – заметил муж, – это ростбиф, если не ошибаюсь?
– Настоящий, энгерийский, – с гордостью заметила ее светлость – так, словно сама готовила. – И пудинг.
Интересно, только я чувствую витающие в воздухе молнии?
Сидевшая рядом с нами Луиза поймала мой угрюмый взгляд и прищурилась. Сопровождавшая ее мисс Бук выглядела недовольной, потому что будущая герцогиня снова надела персиковое платье со «слишком открытыми плечами». Мне бы их проблемы! Я смотрела на руки мужа и думала о платье. Одно отточенное движение – и плотная ткань разошлась, как хлипкая бумага. А магия Эрика! Боевая магия искажений – одна из самых смертоносных. Они же поубивать друг друга могли.
– Рад, что вы будете на нашей свадьбе.
Брат наконец вспомнил о хороших манерах? Хотя под «вы» однозначно подразумевалось «Тереза», Анри и бровью не повел. К счастью, никто ни разу не заикнулся о том, чтобы отпраздновать мою свадьбу, но напряжение все равно не отпускало. С того мгновения, как я переступила порог и увидела хитрый матушкин взгляд: она так просто ни о чем не забывает и от своего не отступится.
– Для меня это большая честь, де Мортен. Ваша невеста очаровательна.
Луиза ослепительно улыбнулась, на ее щеках и подбородке тут же возникли очаровательные ямочки, а Винсент помрачнел еще больше. Не представляю, как он намерен справляться со своей ревнивой натурой: по его мнению, комплименты ей дозволено делать только ему. Ужин продолжался в привычном ключе светских бесед. Вот только вместо Альберта на этот раз вел Анри. Он говорил о кулинарных вэлейских изысках с таким воодушевлением, точно был шеф-поваром по призванию.
Речь зашла об улитках, и Луиза неожиданно проявила к теме живейший интерес. Правда, не гастрономический. Никогда не думала, что придется слушать о видах улиток, их размерах и местах обитания, но пришлось. Эти двое – мой муж и невеста брата – заполонили собой все пространство. Над столом зазвучали голоса, комната наполнилась смехом и оживленными вопросами: матушка была в восторге, Лави тоже, даже меняющие блюда лакеи прислушивались с интересом. Мисс Бук выдерживала досадную хмурость по поводу несдержанности подопечной, а вот Винсент и Альберт сохраняли молчание и холодный тон – похоже, входили в антиделарнейскую коалицию. Удивительно, непривычно видеть Альберта таким… замкнутым.
– Граф, я хочу устроить прием в честь вашего с Терезой события.
Я чудом не подавилась вишенкой, которую сняла ложечкой со взбитых сливок. Все-таки матушка – редкостная зараза. Во-первых, подняла эту тему при всех, так что отказаться вроде как не особо удобно. Во-вторых, спросила не меня, а Анри. Ему-то с чего возражать? Он обожает развлечения, а после того что я устроила, точно согласится.
– Скажем, за неделю до Праздника лета? Мы могли бы собрать всех гостей в Мортенхэйме.
Еще одна радость. В Лигенбурге уже вовсю идет подготовка к Празднику лета. В парках высаживают цветы – когда сплошными коврами, когда в виде узоров. Через пару недель начнутся летние ярмарки, в главную ночь лета улицы и площадь короля Витэйра заполонят потоки людей, которые будут танцевать и загадывать желания. В эту же ночь состоится Королевский бал, но лично я в это время хотела бы крепко спать с плотно закрытыми окнами.
– Ваша светлость, я польщен, – Анри внимательно посмотрел на матушку, – но поскольку прием касается нас обоих, сначала стоит спросить мою жену.
Я все-таки подавилась. Орешком.
Закашлялась, созерцая растерянные лица – все до единого, даже Винсент, едва не уронили челюсти на тарелки. Невозмутимым остался только Альберт, он откинулся на спинку стула, глядя на нас со странной едва уловимой насмешкой.
– Что скажешь, Тереза? – негромко спросил Анри.
– Я бы предпочла с этим повременить.
Он накрыл мою руку и улыбнулся матушке. Так, что я на всякий случай отложила ложечку – не хотелось погибнуть во цвете лет от удушения десертом. Никогда не думала, что мой муж умеет так смотреть: на равных, но в то же время так мягко и внимательно, словно вся вселенная сосредоточена в сидящем перед ним человеке. В данном случае – на ее светлости, герцогине Илэйн Биго.
– Что ж, думаю это будет разумно, – отозвалась та. – Ваша забота о чувствах моей дочери восхитительна.
Вот так просто – и никаких поджатых губ и холода в глазах?
Опомниться я не успела, воцарившуюся тишину разрядил звонкий голос Луизы:
– Граф, я забыла, чем питаются гигантские пещерные слизни?
22
Демоны тебя раздери, Анри Феро! Мог ты просто сказать: «Да, давайте устроим этот дурацкий прием!» – я бы пережила. Нет, тебе зачем-то потребовалось играть в джентльмена, хотя ты им отродясь не был.
Я ударила кулаками по коленям – так, что Мэри вздрогнула и едва не выронила щетку. Она только что помогла мне раздеться, и я сидела перед зеркалом в накинутом поверх сорочки халате. Весь вечер Анри не отходил от меня ни на шаг, но по дороге домой мы молчали. Он не пытался завести разговор, а я и подавно – от него по сиденью лишь чудом не расползался иней. В гостях у Винсента и в экипаже рядом со мной были два разных человека.
– Миледи, позвольте?
Я раздраженно дернула плечом, но все-таки кивнула, и камеристка принялась расчесывать мне волосы. Настроение портилось с каждой минутой. Нет-нет, но я поглядывала на дверь в надежде, что он войдет, нахально улыбнется, выставит Мэри – пока его время еще не истекло, и все будет по-старому. Вот только время шло, а Анри не шел. Даже Кошмара нигде не наблюдалось, хотя я уже привыкла к тому, что этот кот постоянно путается под ногами и осыпает шерстью все, к чему прикасается.
– Как прошел вечер, миледи? Как ее светлость? И леди Лавиния?
– Замечательно, – буркнула я. – Покоряют Лигенбург.
– Не сомневаюсь, что леди Лавиния пользуется успехом. Она очаровательна.
– А я?
Я спросила это вслух? Я безнадежна.
Мэри побледнела – самую малость. За годы работы камеристка изучила меня отменно и знала, когда нужно помолчать, а когда лучше поговорить. Но к такому явно оказалась не готова. Возможно потому, что меня мало волновали вопросы собственной внешности, и еще меньше – кто и что о ней думает.
– Забудьте.
– Вы очень красивая. – Она мягко провела щеткой по натянутой пряди и отпустила. – Заплести вам волосы?
– Да, пожалуй.
– Вас можно поздравить?
Я удивленно воззрилась на нее через зеркало: руки камеристки порхали за моей спиной, проворно стягивая густые волосы в косу.
– О чем это вы?
– Ну как же… Комната теперь только ваша.
Камеристка улыбнулась, я же резко оттолкнула ее руки и вскочила. Метнулась к гардеробной, рывком распахнула двери. И замерла. Синее платье Мэри вернула на плечики: надорванное, оно еле-еле держалось, но одежды мужа не было. Пустовали полки для рубашек и шейных платков, сиротливо болтались вешалки, на которых еще вчера висели сюртуки и жилеты. Коробки из-под его обуви тоже исчезли.
– Миледи, не переживайте, – затараторила камеристка. – Его вещи собирал камердинер, но я стояла и смотрела, чтобы ничего не помял и не повредил. Все время, что он здесь был. Эти вэлейцы такие грубые и неуклюжие…
– Замолчите.
Гулко ухало сердце. Я смотрела и не могла поверить глазам, собраться с мыслями не получалось. Наверное, это можно назвать победой. Я же этого хотела. Хотела, чтобы Анри оставил меня в покое, чтобы исчез из моей жизни. Решил переехать в свою пыльную комнату – туда ему и дорога! Я его не прогоняла. А до того, как он приволок эту тряпку, раз десять повторила, что не желаю видеть ее в гардеробе. При мысли о «тряпке» стало совсем тоскливо, сердце будто сжала ледяная рука.
– Миледи, у вас коса расплелась. Возвращайтесь к зеркалу, я вам…
– Уходите, – холодно сказала я. – Дальше справлюсь сама. Вы свободны.
Слишком много слов и ярости на одну маленькую Мэри. Расстроенная дальше некуда – вот-вот заплачет, она сделала книксен.
– Доброй ночи, миледи.
Стоило двери за ней закрыться, я подошла к окну. Полная луна разлила ненасытный холодный свет, крыши соседних домов влажно поблескивали, точно после дождя. Ни души, ни даже вечно рыщущих в поисках еды собак, только скомканная бумага перелетела с одной стороны на другую под порывом ветра. Нужно лечь спать. Просто устроиться поудобнее, закутаться в одеяло, закрыть глаза, и…
Я затянула пояс потуже, точно халат собирался с меня падать, решительно вышла из спальни. Пыльная комната располагалась напротив. Я замерла перед тем, как постучать, но мне никто не ответил. Приоткрыв дверь, заглянула внутрь. Сразу видно, что к переезду готовились: в спальне прибрано, пахнет свежестью. Постель расстелена, верхний ящик комода выдвинут, через спинку стула перекинут сюртук. Вот только Анри нет. Ругая себя последними словами, я направилась в ванную, но там его тоже не оказалось. В темноте умывальной каморки еле слышно капала вода.
«Не собираюсь я за ним по всему дому бегать», – подумалось мне, но ноги сами уже несли на первый этаж. Из-под неплотно прикрытой двери пробивалась тонкая полоска приглушенного света. На этот раз стучать я не стала, просто толкнула ее и вошла. Анри облокотился о стол, сцепив руки на уровне лица. Ни сигар, ни алкоголя – он просто сидел, глядя в одну точку и даже не повернулся, чтобы посмотреть на меня.
– Что вы здесь делаете? – глупее вопроса не придумаешь, но надо же как-то начать разговор.
– Думаю о вечном.
Я прошла к столу, остановилась рядом. Привычно разбросанные бумаги были сложены аккуратно, коробки исчезли. Ощущение такое, что на моего мужа внезапно напал призрак чистоты, и он не смог от него отбиться.
– Спасибо за то, что ты сделал сегодня.
Кажется, я окончательно переняла его манеру общения. Ну и ладно.
– На здоровье.
Анри поднял голову и посмотрел на меня – долго, внимательно, испытующе. Прикрученный до минимума огонек лампы все равно не мог скрыть сияние в его глазах.
– Мгла, – тихо сказала я. – Какая она изнутри?
Раньше я часто уходила на грань, для меня это было все равно что прикрыть глаза от усталости. Но рядом с ним я почти забыла про обратную сторону жизни. Даже не помню, когда последний раз смотрела на мир глазами некромага.
– Ослепительный золотой сгусток, который раскаляется изнутри – ощущение, что одежда тлеет и под ней плавится кожа, но боли нет. Зрение перестраивается, остается только два цвета. Все, что извне – алое.
Я ухватилась за спинку стула, сжала пальцы так, что они побелели.
– И что ты чувствуешь?
– Когда мгла набирает силу… Ничего.
Я удивленно подалась вперед.
– Совсем?
– Совсем. Уходят все чувства, все человеческое. Иногда кажется, что часть меня просто не способна принять эту мощь, что однажды она сведет меня с ума, – он положил ладони на стол, словно собираясь подняться. – А какой ты видишь грань?
Я все-таки села, расправила халат, разглядывая витой цветочный узор, бегущий по ткани.
– Представь мир без цвета. Все нечеткое, размытое. Даже черный цвет сложно назвать черным, это скорее тьма. Белый… сияющий, подернутый дымкой, а еще серый, как пепел – отражение тлена. Когда я увидела это впервые, даже не испугалась. Потому что ничего не поняла.
– Когда это произошло?
– В детстве у меня был пони, – сказала я и поспешно добавила: – Засмеешься – запущу в тебя чернильницей.
Анри поднял руки и покачал головой, будто обещая быть предельно серьезным.
– Его звали Луни.
На свой четвертый день рождения я попросила лошадку. Поскольку отказа не знала ни в чем, она у меня появилась. Точнее, появился пони: гладкошерстный, с короткой гривой и длинным хвостом, который почти волочился по земле. Имя придумали мы с матушкой, потому что он напоминал луну – белый, с расплывчатыми серыми пятнами.
Кататься меня учил младший конюх, Вард, под звучные оханья няньки, которая ходила за нами по пятам и постоянно говорила, что негоже леди ездить так быстро, что, если я свалюсь, она открутит ему голову. Вард только смеялся и говорил, что такая девочка, как я, никогда не упадет. Я и правда не падала: в седле сидела, будто родилась для верховой езды. Прыгать мне не разрешали – какие прыжки в четыре года, но хватало и того, что мы скакали по внутреннему двору: я на Луни и няня следом на своих двоих. Вард же стоял поодаль, сложив руки на груди и спокойно наблюдая за моими успехами. Младшим он был только на словах, на деле – под два метра ростом, мощный, широкоплечий и удивительно добрый. Лошади его любили, ни к кому больше так не шли, и я тоже его любила. А еще он никогда во мне не сомневался.
Я очнулась, когда Анри накрыл мою руку своей. Даже не заметила, как он поднялся и оказался рядом.
– Если не хочешь, можешь не продолжать.
Я замотала головой. Понятия не имела, что эта история все еще имеет для меня такое значение, и уж тем более не думала, что смогу кому-то об этом рассказать. Странно и страшно… Я поднялась, и Анри перехватил меня за талию, привлек к себе.
– Незадолго до того, как мне должно было исполниться пять, на конюшнях случился пожар.
Я словно снова была маленькой: бегала по парку, пытаясь ухватить бабочек за крылья, совершенно не думая о том, что после этого они уже не смогут взлететь. Помню, как няня изменилась в лице, помню, как обернулась и увидела густой черный дым, поднимающийся над Мортенхэймом: солома и деревянные перегородки в стойлах схватились разом. Помню, как меня подхватили на руки и побежали к замку.
Во внутреннем дворе стоял страшный шум: суетились слуги, выкатывая бочки с водой, истошно голосили собаки, трещало лопающееся дерево, ржали напуганные лошади – большинство уже успели вывести, но Луни среди них не было. Его загон располагался в самом дальнем закутке, в суматохе о нем просто забыли. Конюшни полыхали, жар стоял такой, что дышать невозможно.
Анри гладил меня по волосам, а я неосознанно положила голову ему на плечо, ладонью впитывая сильные удары сердца.
– Когда я поняла, что случилось… будто сошла с ума. Брыкалась, царапалась, укусила няню за руку.
– Это на тебя похоже.
Я слабо улыбнулась.
– А потом бросилась к нему. Прямо в огонь.
Помню, как нырнула под руку слуги, попытавшегося меня схватить, пулей пролетела вдоль стены и метнулась внутрь.
– Только дети на такое способны – не раздумывая, броситься в огненный ад.
– Не только.
Вард оказался рядом, это и спасло мне жизнь. Он бросился за мной, подхватил на руки у самого входа, но перекрытия не выдержали жара, пылающие балки обрушились прямо на нас.
– Он накрыл меня собой. Когда нас вытащили, он был уже мертв – ему перебило шею. В тот день я впервые упала на грань.
Помню, как меня вытаскивали из-под неподвижного тела, только что двор был полон цвета, звуков и запахов – и вот уже меня окружал совсем другой мир. Я смотрела на белое пламя, лижущее изломы стен своими раскаленными языками, на лежащую без чувств няню, а из-под рук расползалась тьма. Не знаю, обо что я поранилась, но ладони кровили. Глядя на Варда, я знала, что он мертв – так же, как Луни, и это знание раздирало меня изнутри. Помню, как завыла, запрокинув голову, как слуги шарахнулись в стороны и как брызнувшая из меня ледяная тьма поглотила пожар до последней искры.
– А еще помню, как поднялся Вард: со стеклянными глазами, неестественно запрокинутой набок головой. Поднялся, подхватил меня на руки и понес прочь из этого кошмара. Потом я потеряла сознание.
– Тереза, ты создала куклу-защитника в пять лет?
Я пожала плечами. Да, звучит дико и неправдоподобно. Последняя кукла появилась около сотни лет назад: сильнейший некромант того времени решил прыгнуть выше головы. Куклу он все-таки создал, за пару месяцев ее существования сам чуть не превратился в зомби. В конце концов этот горе-испытатель решил, что ему хватит менее опасных умений. Упокоил свое создание и занялся чем попроще. Разработкой приграничных заклинаний, если не ошибаюсь – даже парочку толковых сочинил. С тех пор таких опытов больше не повторяли.
Анри заглянул мне в глаза.
– Как ты вообще жива осталась после такого?
– Не знаю. Наверное, мне повезло. Дважды.
В тот день я навсегда привязала себя к грани, впитала смерть, и теперь она всегда со мной. Недаром некромагов сторонились даже в древности, а многие из них добровольно отказывались раскрывать силу: такое могущество просто так не дается. Единожды впустив в себя тьму, избавиться от нее уже невозможно. Правда, со временем и кошмары перестают мучить и чувства притупляются. Сожалею ли я о том, во что превратилась? Пожалуй, нет. Сожалею только, что не могу вернуть Варда по-настоящему. Но воскрешать мертвых не может никто.
– Вард погиб из-за меня. Это я должна была умереть.
Сейчас ему было бы чуть больше сорока. Семья, дети – такие же светлые и жизнерадостные, как он сам. Вот уж кто точно стал бы замечательным отцом.
– Он погиб, чтобы ты жила. Ты была ребенком, Тереза.
Отец говорил другое. И все-таки…
Я судорожно вздохнула, чувствуя странную легкость. Боль, что все это время жила внутри, понемногу отпускала. Точно со старой раны отвалилась корка, под которой остался гладкий ровный кусочек живой кожи. Анри привлек меня к себе и поцеловал в макушку. Странная это была ласка – такая легкая, ни к чему не обязывающая, но приятная. Я уткнулась лицом ему в плечо и, кажется, впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему в безопасности.
– Маленькая храбрая девочка.
– Я не храбрая. Сейчас нет.
– И это говорит та, которая шагнула во мглу?
Ну да. И чуть разрыв сердца не заработала, но не будем об этом.
– Пойдем спать?
Он поднес мою руку к губам и поцеловал пальцы. Я хотела спросить, почему он решил перебраться в другую комнату, но решила, что это подождет. Равно как и вопрос к себе, какого демона я вообще творю.
23
Сегодня должен пойти дождь. Не просто должен, обязан. Если не для того, чтобы испортить нам прогулку, то затем, чтобы охладить мою шальную голову: сегодня мой день, но вместо того чтобы остаться дома или отправиться в Мортенхэйм, я пригласила Анри покататься на лошадях. Пышные облака вальяжно плывут по небу, напоминая горы ваты и даже не пытаясь прикрыть солнце. С каждой минутой припекает все жарче, не спасает даже шляпка с вуалью. Здесь, за городом, трава по пояс, кузнечики взлетают выше бабочек, гудят над цветами шмели, кружатся пчелы, но свежий прозрачный воздух понемногу наливается жаркой летней ленцой.
Есть своя прелесть в том, чтобы свернуть с дороги и ехать напрямик, через поле. На юбку липнут лепестки и пыльца, но мне ее не жаль. Амазонка цвета слоновой кости – одна из самых светлых и легких, что у меня есть. В другой я сварилась бы сразу. Демон недоволен, он не привык к неспешной езде, но мне подчиняется безоговорочно. Лишь изредка косится на рыжую кобылу по имени Крапинка – имя ей дали из-за белого пятнышка на лбу, – на которой едет мой муж.
Анри сидит в седле как влитой: спина прямая, плечи расправлены – и в то же время предельно расслаблен. Отличить хорошего наездника просто – кажется, что, если убрать из-под человека лошадь, картина станет неполной. Мы иногда выезжали вместе с Винсентом, но это другое. Золото ослепляет: солнечный свет, золото волос моего мужа и золото его глаз. Светлая рубашка привычно расстегнута на груди, сюртук давно перекинут через спину лошади, под ремнем седельной сумки, в которой плед и продукты. Да, у нас вроде как еще пикник намечается. Чуть подальше, на берегу Ирты – в отличие от Бельты, эта река огибает Лигенбург и теряется в окрестных лесах. Вода в ней поразительно чистая, как слеза.
Перед глазами зависает большая ярко-красная стрекоза, а потом резко срывается в сторону.
– О чем думаешь? – Анри щурится на солнце, а мне невыносимо хочется убрать прядь волос, выбившуюся из стянутого лентой хвоста. На самом деле, просто хочется к нему прикоснуться.
– О том, что схожу с ума.
– Почему?
– Потому что мне безумно хорошо.
– Разве это плохо?
– Не знаю. Наверное, нет.
За «слишком хорошо» потом приходится расплачиваться. Не знаю, как у других, у меня всегда было так.
– Чего ты боишься?
Я повторяю свои мысли, и Анри улыбается.
– Жизнь не состоит из одних плюшек, это точно. Но в этом есть своя особая прелесть.
– Может быть.
Мы выехали рано утром и болтали всю дорогу. Я не чувствовала себя уставшей: хотя легла достаточно поздно. Вчера мы заснули вместе, просто заснули – и в этом было нечто гораздо более интимное, чем все, что случилось между нами раньше. Я даже не стала прогонять Кошмара, который устроился между нашими подушками и непрестанно мурчал.
Сквозь небольшой лесок ведет узенькая тропка, вдалеке уже видна играющая бликами гладь воды. Стоило въехать под деревья, как мы оказались во власти прохладной свежести. Мне уже не хочется обмахиваться веером каждые две минуты, плеск воды наводит на мысль, что неплохо было бы искупаться. Вот только я не захватила купального костюма, да и купаться вместе с мужем, это как-то странно. Здесь нет карет для переодевания, не в кусты же бежать. Правда, что-то мне подсказывает, что его это не остановит.
– Почему ты так смотришь?
– В Вэлее тоже раздельные места для купания мужчин и женщин?
– К счастью, нет.
– У нас даже супруги никогда не купаются вместе.
– Тереза, если я тебе расскажу, что ваши энгерийские супруги делают – вместе, по отдельности и даже вчетвером, твой мир никогда не станет прежним.
Я вздернула подбородок.
– Вам обязательно быть таким грубым?
– А тебе обязательно смущаться по поводу и без?
В глубине его глаз искрились смешинки, точно отражение прыгающих на воде солнечных лучей.
– И пожалуйста, перестань обращаться ко мне так, словно я твой дядюшка, который вот-вот уйдет на покой.
Мы выехали на берег, и я легко натянула поводья.
– Лучше обращаться к тебе, как к разносчику газет?
– Если хочешь. Можешь называть меня даже «господин полицейский», если тебя это возбуждает.
К сожалению, под рукой не оказалось ничего, чем можно запустить в бессовестного мужа. Анри тем временем спешился и шагнул ко мне. Тоже донельзя странное чувство, я привыкла все делать сама, вот и сейчас какая-то сила толкала меня из седла. Вспоминая уроки Луизы, я все-таки осталась на месте, но когда он подхватил меня, слегка растерялась. А уж оказавшись лицом к лицу с ним – тем более. Сильные уверенные объятия… в которых я чувствую себя слишком хрупкой.
– Нужно напоить лошадей.
Я вывернулась из его рук и взяла Демона под уздцы. Когда лошади напились, мы привязали их в теньке к деревьям. Крапинка с радостью схрумкала предложенную мной морковку, а вот Демон от угощения отказался – обиделся. Я наблюдала за тем, как Анри расстилает огромный темно-зеленый плед, стоя в тени. Зеркальная лента Ирты играла бликами, скользящими вместе с быстрым течением. До другого берега – рукой подать, но видимость обманчива. Никогда не угадаешь, какая здесь глубина.
Не знаю, хорошей ли идеей было взять с собой вино, пусть даже мы и не собираемся жариться на солнце. Пока Анри доставал обернутые бумагой бокалы и тарелки, картошку, вяленое мясо и хлеб, я отстегнула свою сумку и принесла фрукты. Спустя некоторое время наш стол был накрыт, я собиралась устроиться на краешке пледа, но муж меня перехватил.
– Я тебе помогу.
Опомниться не успела, как щелкнуло несколько крючков на платье.
– Ты что делаешь?!
– Мне достаточно запеченной картошки. Запеченная жена мне не требуется.
Я попыталась брыкаться, но как-то недостаточно серьезно. Честно говоря, самой хотелось избавиться от кучи юбок, платья, кринолина и корсета. Оставшись только в нижней рубашке и панталонах, блаженно вытянувшись на покрывале, я поняла, что не зря отказалась от идеи выбраться в Милуотский парк. Да, добраться в разы проще, но вот так уже не полежишь. На свежем воздухе, под стрекот и свиристение птиц, когда ветерок ласкает разгоряченную кожу, а солнышко купает в рассеянных сквозь листья лучах, не позволяя замерзнуть. Может, это неправильно, может я странно смотрюсь в нижнем белье и шляпке с вуалью, но… плевать!
– Купаться пойдем?
К счастью, у моего мужа хватило совести не раздеваться полностью. То ли ему просто голову напекло, то ли в нем проснулось чувство такта. Как бы там ни было, он снял только рубашку и устроился прямо на траве, закинув руки за голову, позволяя солнцу беззастенчиво расплескаться по загорелой груди.
– Я не захватила костюм.
– А он – будем честны, тебе нужен?
Нет. Но не признаваться же в этом.
– Я не полезу в воду в камизе и панталонах.
– Так полезай без них.
Я сделала вид, что ничего не слышала.
– К тому же босиком. Я могу пораниться.
Для купания нужны были специальные туфельки, но они остались в Мортенхэйме. Да и вообще, лучше перевести тему.
– У тебя в Лавуа дом?
– Поместье на виноградниках. Дом отстроили несколько лет назад.
– Новый? – я приподнялась на локтях.
– У родителей был замок на побережье, но туда я не хочу возвращаться.
То ли ветер стал прохладнее, то ли от Анри повеяло холодом. Я положила руку ему на плечо: кожа от солнца была горячей, просто обжигающей.
– Не боишься сгореть?
– Мне это не грозит. Я вырос в Маэлонии, там солнце еще жарче, чем в Лавуа.
Поместье, замок… Винсент говорил, что мой муж занимался восстановлением наследства. Все это наверняка заняло не один день, но вряд ли его владения так уж невелики. Аристократы вроде него живут исключительно за счет аренды земель, а земли в Лавуа плодородные, богатые. Ту же лаванду широко используют в парфюмерии, не говоря уже о виноделии.
– У тебя земли…
– От Ларне до побережья. И часть Южного берега.
Ничего себе. Да, он явно не бедствует.
– Ты купил этот шалаш, чтобы досадить мне?
Он повернулся и провел пальцами по моей щеке:
– Я здорово тебе досадил брачным договором. Думаешь, требовалось что-то еще?
И то верно.
– Тогда почему?
– Чтобы содержать большой дом, нужно много прислуги. Не люблю посторонних.
Вот уж не сказала бы. Мой муж, который ни одного бала не пропускает и подружился почти со всей Энгерией, который может разговорить любого – от чернорабочего до графини – с небывалой легкостью и не любит посторонних? Я вспомнила, что он называл Жерома другом. Но как можно дружить с тем, кто ниже тебя по статусу? Нет, чего-то я определенно не понимаю.
Анри, прищурившись, смотрел на меня, а потом поднялся и принялся расстегивать штаны.
– Не знаю, как тебе, но мне нужно охладиться.
Когда его брюки упали вниз, я поняла, что мне тоже.
– Присоединяйся.
В воду он вошел красиво, почти без брызг. Интересно, есть ли что-то, что этот дельфин не умеет делать? Я смотрела, как Анри мощными рывками вспарывает воду, и невольно любовалась игрой его мышц и сильными движениями уверенного пловца. Спустя пару минут мне уже махали с другого берега: невысокого, но обрывистого. Он ловко подтянулся на корнях деревьев и устроился наверху. Потемневшие тяжелые пряди рассыпались по плечам. Отсюда я не могла видеть, но с них наверняка стекали капельки воды. Только хвоста не хватает, честное слово. Прицепить – и будет морская сирена. Или сирен? Как правильно назвать соблазнительную водоплавающую особь мужского пола?
Я стянула шляпку, поднялась и направилась к реке. Несмотря на июнь, вода оказалась потрясающе теплой, внизу застыло неровное илистое дно. Постоять по щиколотку здесь не получится – берега крутые. Я вздохнула, оттолкнулась от земли и нырнула. Вода сомкнулась над головой, тихо зазвенело в ушах, стирая все оставшиеся на поверхности звуки. А потом мир расцвел буйством красок, ослепительной зеленью и отражающимся от зеркальной глади солнцем.
Плавала я не так быстро, как Анри, когда оказалась у берега, муж протянул мне руку и помог взобраться наверх. В зубах он держал веточку цветов – бледно-голубых, цвета небесной синевы в разгар дня. Чуть поодаль, в тени, раскинулись целые заросли кустов с крупными ярко-зелеными листьями. Лавиния в два счета сказала бы, как они называются: мелкие, чем-то похожие на сирень, меня же ботаника особо не вдохновляла. Но Анри с цветочками в зубах… Я не выдержала и рассмеялась.
– Мне нравится твой смех.
Он протянул мне тонкий стебелек.
– Что это?
– Это лунник. За неимением лучшего…
Мне живо расхотелось смеяться.
– Начнем сначала. Леди Тереза, вы согласны стать моей женой?
Я замерла, и Анри не шевелился. Просто смотрел мне в глаза, безо всякой насмешки. Расстояние между нами было… если было… от силы несколько дюймов. Я почти прижималась к обнаженному мужу, с волос текло, одежда облепила тело, повторяя все изгибы. И веточка цветов перед глазами – крохотные тонкие лепестки с ниточками прожилок. В горле неожиданно пересохло.
– Вы не любите сорванные цветы, я помню. Но нести вас в кусты – это перебор. Так вы окажете мне честь или мне катиться куда подальше?
Капельки, блестящие на загорелой коже. Пристальный взгляд, одуряюще-жаркая близость. Голова закружилась, точно я уже приложилась к вину. Ни одно солнце не способно обжечь так, как мой муж.
– Хорошо.
– Хорошо докатиться?
Снова эта легкая насмешка.
– Я согласна.
Читать бесплатно другие книги:
