Тарантелла, или Танцы с пауками Дубчак Анна
— Вы хотя бы раз видели выступление участников этого кружка? Ведь у вас наверняка на новогодние праздники устраивали концерт.
— Да, мы ходили с Ларисой…
— А вы не могли бы вспомнить, какие именно танцы исполнялись на этом концерте и не было ли на танцующих вот таких костюмов? Красной юбки и белой блузки. Или там в основном дети?
— Ах, вот вы о чем! Конечно, дети… Ничего подобного там не было. Кроме того, наш клуб бедный, откуда там взяться таким юбкам? Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в тканях, но, по-моему, это натуральный шелк…
— Да, вы правы… Причем дорогой. Один метр стоит порядка пятидесяти тысяч. Тогда я постараюсь вас немного обрадовать. Если это, конечно, возможно в вашей ситуации… Вы же хотели узнать, не сшила ли ваша жена эти вещи специально для своего (скажем так, потенциального) любовника? Ведь у вас же была такая мысль? Вы даже представляли себе, как он надевает на нее эту красную юбку, и потом снимает…
Он вытер пот со лба и хмыкнул.
— Разумеется. Ну и что?
— А то, что таких костюмов (а эти вещи очень напоминают танцевальный костюм) несколько… — Она нарочно сказала «несколько», чтобы не сказать «два». Хотя ее так и подмывало рассказать об Аржанухине. — Вам стало легче?
— Что, и чулок тоже несколько пар?
— Да. Но это пока все, что я могу вам сказать.
— Как же это все странно… Согласитесь…
— Это даже более чем странно. А не могла ли Лариса организовать какой-нибудь свой кружок?
— Нет, это полностью исключено. Она в конечном счете примирилась с тем, что ей пришлось расстаться со своей мечтой стать балериной… Вы, наверное, не верите мне, но она любила меня. У нас с ней все было хорошо…
— Тем сложнее мне найти убийцу. Но я его все равно найду. Обещаю вам.
Ванеев ушел.
А Наталия принялась рассматривать юбку. Просмотрев швы, она поняла, что здесь поработал профессионал: все швы были безукоризненно ровными и обработаны хорошим оверлоком. То же самое можно было сказать и о блузке. Хорошо сшитые, дорогие вещи. И только чулки обыкновенные, капроновые, белого цвета. «Надо бы узнать, не было ли в вязовском магазине таких в продаже…» Она была уверена, что костюм, который изъяли в доме Аржанухина, был точной копией этого…
Тогда можно вывести определенную закономерность: женщина, надевавшая этот костюм, вскоре умирала. Первой жертвой этого странного танцевального предсмертного танца была Лариса Ванеева, а второй, судя по всему, — Люба Прудникова. Ну конечно же: они танцевали!
Вот откуда стертые ступни… Но как же это надо танцевать, чтобы так отбить пятки?! Как же их надо было раззадорить, чтобы они так неистово отбивали чечетку в этом диком танце? И что это за танец? Кто был заказчиком, зрителем?
Она вспомнила, в каком виде застала Любу: та шла босиком по снегу, как лунатик. Но лунатики не танцуют. Разве что гипноз? Но какой смысл гипнотизировать женщину? Чтобы изнасиловать, это еще понятно. Это практикуется довольно широко, хотя женщины, пострадавшие от таких психиатров, как правило, молчат…
Но зачем устраивать танцы? Да и где? Там, откуда возвращалась поздно ночью Люба. И там же, очевидно, побывала в свое время Лариса. Обе женщины на редкость красивые, соблазнительные. А что, если они сами, женщины, хотели этого? Может, им просто дали понюхать травку, чтобы потом повеселиться, устроить оргию? Но тогда зачем же убивать? Хотя убита-то может быть всего одна женщина: Люба, С Ларисой могла произойти банальнейшая передозировка наркотика или действительно случился сердечный приступ. Она могла возвращаться от своего любовника (или любовников) и по дороге, почувствовав недомогание, завернуть на ферму, чтобы попросить помощи у сторожа… (Кстати, надо бы и с ним побеседовать…) Но тот оказался пьян — тогда она забралась на склад (в случае, если он был, конечно, открыт) и там умерла…
Так, теперь Люба. Она тоже могла встречаться с этим извращенцем, помешанным на танцах, но, имея такого ревнивого дружка, как Андрей Аржанухин, рисковала… Возвратившись, предположим, обколотая наркотиками, она вошла в дом, а потом к ней пришел Андрей и, почувствовав что-то или увидев собственными глазами (ее растрепанный вид, следы, оставленные другим мужчиной на ее одежде или белье), стал требовать объяснений… А Люба, находясь под действием наркотиков, могла ему все рассказать или же вообще назвать его другим именем…
(Надо непременно расспросить Аржанухина.) Вот он и не выдержал и зарезал ее. Ошеров не показал нож… Но, скорее всего, это обычный кухонный нож, хотя Андрей мог прийти и со своим ножом, настоящим…
Ее размышления были прерваны голосами, доносящимися с улицы, и Наталия поняла, что к ней пожаловали гости.
— Валя, они пришли! — крикнула она. Заглянув в ванную и увидев свежевыбритого и красивого Валентина, Наталия улыбнулась. — Спасибо…
— За что?
— За то, что правильно отнесся к моей критике и побрился. Значит, не забудь: ты — двоюродный брат Люси. Она, кстати, еще не пришла.
Ведерников и Селезнев пришли тоже не с пустыми руками.
— Водку везли на снегоходе аж из райцентра. Как здесь у тебя хорошо… Толик, я чую запах щей. — Володя пожал руку появившемуся в дверях Валентину. — Ведерников…
Когда перезнакомились, Наталия пригласила всех к столу.
— Жалко, Людмилы нет… Но она обещала скоро прийти. Это она сварила обед.
— А кто такая Людмила? — спросил Ведерников. Он вообще был куда словоохотливее Толика Селезнева.
— Людмила — это моя подруга, она преподает здесь, в Вязовке, в музыкальной школе фортепиано и сольфеджио. Между прочим, не замужем…
— Намек ясен, — расхохотался Володя. — Ну что ж, выпьем за знакомство.
После обеда все переместились в комнату.
— Мы допросили Аржанухина, — начал рассказывать Толик. — Он сказал, что весь вечер искал свою подружку Любу Прудникову… Мы даже записали фамилии свидетелей, то есть тех людей, к которым он заходил, чтобы спросить про Любу. Надо будет только проверить… И вот поздно ночью, когда уже понял, что самое лучшее, что можно сделать, это дождаться ее возле дома, он зашел в сарай у Прудниковой во дворе и стал ждать… Ведь был снегопад, поэтому он не мог долго оставаться на улице. Ну и заснул… Потому что выпил накануне. Но когда проснулся и вышел из сарая, то увидел, что окна в доме горят, значит, Люба вернулась. Он принялся стучать. Но она ему не открывала. И тогда он решил разбить окно и влезть в дом. Он так и сделал. Даже перчатку не надел… Вот откуда У него такие порезы на руке. Залез в дом и увидел страшную картину: Люба лежала на полу в спальне с ножом в груди…
— Мертвая?
— Да вот в том-то и дело, что она вроде бы еще дышала. Поэтому, по словам Аржанухина, он хотел вынуть у нее из груди нож и уже схватился за него, но в это время его кто-то ударил по голове… И он потерял сознание. А когда пришел в себя, то Люба была уже мертва…
И он, понимая, что все подумают на него, испугался и убежал.
— Причем, — вставил свое слово Ведерников, — входная дверь была уже открыта. То есть тот, кто ударил его по голове, убежал через дверь.
— Но Андрей его не видел? — спросила Наталия.
— Нет.
— Странно, я тоже никого не заметила…
Просто я хочу сказать, что видела, как и когда возвращалась Люба домой. Мне не спалось, и я вышла на улицу.. И вдруг увидела ее… Она шла босиком, держа в руках сапоги… Я спряталась за дерево, чтобы проследить, в какой дом она войдет.
— А в чем она была? — спросил Ведерников.
— Во-первых, как я уже сказала, она была босая. Еще на ней была юбка и расстегнутая светлая блузка. Но не та, что вы нашли у Андрея дома. Другая, трикотажная… Она и была в этой блузке, когда ее убили.
— Ты говорила что-то насчет того, что красная юбка и белая шелковая блузка с чулками принадлежали Ларисе Ванеевой, так?
— Уже не так. Недавно ко мне приходил Ванеев и принес точно такой же костюм. А я теперь просто уверена, что это танцевальные костюмы… В таких, кажется, исполняют итальянские танцы… Тарантеллу, например.
Но я уже узнавала, в местном клубе таких танцев не ставили, да и костюмов таких дорогих не заказывали. Они сшиты профессионально.
Это сразу видно. Вы обратили внимание на ступни Любы?
— Да уж… Странные они какие-то.
— Я лично думаю, что обе женщины, и Лариса, и Люба, танцевали… — И Наталия подробно изложила им все свои предположения относительно гипноза и прочего, о чем размышляла накануне.
— Ни разу в жизни мне еще не попадались такие интересные дела… Ну а ты, ясновидящая, что можешь сказать, кроме тех фактов, за которые, кстати, тоже спасибо? — спросил Ведерников. Селезнев посмотрел на нее с нескрываемым любопытством.
— Я, наверное, разочарую вас, но ничего, кроме танцующей девушки в точно такой же красной юбке, я не вижу… Она танцует и танцует, до головокружения…
— А у кого головокружение: у тебя или у нее?
— Думаю, что у обеих, — засмеялась она.
Валентин, на время разговора удалившийся в спальню, вошел в комнату и развел руками: она поняла, что он имеет в виду отсутствие Люси. — Минуточку…
Наталия подошла к Валентину и шепнула ему на ухо, чтобы он сходил в аптеку и спросил, была ли там Люся.
— И еще зайти к Ошерову. Он делает ей какие-то прививки.
Валентин ушел.
— Так вот, — вернулась она к разговору о своих видениях, — поначалу она просто танцевала эту самую тарантеллу или что-то итальянское, крестьянское, если судить по достаточно грубым движениям и костюму… Но вот в последний раз она вторую часть танца двигалась, как заводная кукла, а ее лицо показалось мне довольно странным… Словно она танцевала какой-то религиозный танец, во время которого если остановишься, то умрешь… Я видела ее ноги — крупным планом, — они выбивали такую чечетку, что образовали в земле ямку.
Думаю, что у этой девушки пятки были еще сильнее истерты, чем у Ларисы с Любой… Но я уверена, что этой девушки на самом деле не существует. Скорее всего, это подсказка. И мне предстоит разобраться в ней. Сегодня вечером, возможно, увижу еще что-нибудь…
— Может, эти женщины действительно являлись членами какой-нибудь религиозной секты…
Они же тоже устраивают там танцы. Надо бы спросить у кого-нибудь из местных. Ну и дело…
Отдохнув после обеда, Наталия со своими новыми приятелями сходила на ферму, чтобы побеседовать со сторожем, дежурившим в ту ночь, когда на молочном складе обнаружили труп Ванеевой.
Старик Корнеев встретил их с виноватой улыбкой. Он был из тех улыбчивых «по жизни» стариков, с которыми можно разговаривать часами, но так ничего из разговора и не вынести. Балагур, одним словом. И большой любитель самогона. Он и на этот раз был пьяненький и раскачивался на ветру, как огородное пугало.
— Я никого не видел, ни Ларису Васильевну, ни Надюху, никого… Я был пьян и все.
«Когда я пьян, а пьян всегда я…»
— А вы не можете вспомнить, когда и с кем вы выпили?
— Один.
— А что пили?
— Выпил и все. Во мне все, во мне… Пришел, а у ворот бутылка… Смотрю, а она закупорена крышкой. Открыл, а там горючее…
Вот я и подзаправился.
— Ему словно нарочно кто поднес бутылку, чтобы он напился. Значит, если верить его словам, это кому-то нужно было… — рассуждала вслух Наталия, глядя на то, как сторож мучается с замком.
— А кто склад-то открыл?
— Да никто. Его никто и не запирал. Молоко-то увезли, так чего ж охранять-то, стены, что ли?
Они втроем вошли в склад — просторное помещение, в котором стояли пустые фляги, эмалированные ведра, несколько табуреток.
— А куда ведут эти двери?
— В лабораторию. Там молоко на жирность проверяют, что ли… Не знаю… Там все заперто.
— Значит, говорите, ничего не слышали в ту ночь?
— Нет… Разве что у Постновых гуляли…
Музыка была…
— Постновы — это кто?
— Да вон их дом, прямо за воротами. Вы ферму-то смотреть будете?
Но ферму никто осматривать не стал. На обратном пути зашли к Постновым и спросили, праздновали ли они что-нибудь в день убийства Ларисы Ванеевой, включали ли громкую музыку. Но им ответили, что ничего такого не было, а магнитофон у них сломался еще осенью. Больше того, они тоже слышали музыку, но подумали, что это сторож Корнеев включил радио.
— Но уж больно громко это радио играло, — сказала Постнова, сама хозяйка. — Раньше такого не было.
— А может, к ферме подъезжала машина?
— Нет, машину бы я заметила. Разве что снегоход…
— А много в Вязовке снегоходов?
— Полно. В семьях из-за этих снегоходов одни скандалы… Ведь они же дорогие, собаки, а мужики на них на рыбалку ездят.
— А вы можете назвать по фамилиям всех, у кого есть снегоходы?
— Попробую… Значит, так: у Ревиных, Грачевых, Поляницыных, Дерябиных, Ошеровых, у Андрея Аржанухина, Ванеевых.., да у нас есть снегоход. А на что они вам?
Глава 11
ДВЕНАДЦАТЬ ИТАЛЬЯНСКИХ ТАНЦОВЩИЦ
Ведерников с Селезневым пошли в заготконтору, где их должны были уже ждать Ушаков с Самсоновым, которые обязались во что бы то ни стало доставить из райцентра эксперта Курочкина.
Наталия вернулась домой, не забыв пригласить всех на ужин.
Уже с порога она почувствовала, что что-то произошло. Во-первых, у Валентина был виноватый и бледный вид, во-вторых, в спальне заперлась Люся и никого не впускала.
— Что с ней? Она давно пришла?
— Недавно. Примерно с полчаса. Я сначала думал, что она выпила, даже нарочно приблизился к ней, чтобы понюхать… Но она не пила. А глаза, как бы это тебе сказать, никакие… Зрачки расширены, лицо белое, руки дрожат… Я заметил это, когда она пила воду.
— Она что, не сказала, где была? А что, если она отравилась? Ты ходил в аптеку?
— Да, она была там, но давно, а потом пошла домой. Но это тоже было давно.
— Мне нужно срочно осмотреть ее. Я не знаю, какая кошка пробежала между вами, но если она сотворила что-нибудь над собой, то знай, это только по твоей вине. Сколько по времени она отсутствовала?
— Да часов пять, не меньше…
— Полчаса на аптеку, а где она была остальные четыре с половиной часа?
— Может, в своей квартире?
— Хорошо бы, если так… — Наталия постучала в дверь спальни:
— Люся, открой… Мы волнуемся за тебя. Что с тобой? Может, вызвать врача?
Послышались шаги, щелкнула задвижка.
— Наташа, зайди, но только одна…
Валентин молча отошел.
Люся сидела на разобранной постели, той самой, на которой ночью спали Наталия с Валентином, и плакала. Ей казалось, что она сходит с ума. Еще совсем недавно ей было так хорошо, просто хорошо и все. А потом появились эти пятна… Она прекрасно помнила, как пошла в аптеку, затем зашла к Ошерову, чтобы тот посмотрел у нее горло. Что же он ей сказал? Ах да, он посмеялся над ней, сказав, что у нее начинается паранойя, вызванная страхом перед гриппом. «Но если ты хочешь, я могу погреть твое горло…» Она сидела возле аппарата и дышала в трубочку минут десять, не больше, затем пошла к себе домой, полила цветы, вытерла пыль и, поплакав немного над тем, как с ней поступил Валентин, пришла сюда… Но как только вошла в дом, так сразу почувствовала дурноту и подумала, что забеременела. Заперлась и принялась осматривать себя. И вот тогда снова заметила эти розовые пятна, так напугавшие ее перед приездом в город. «Да это же самые настоящие засосы…»
Она разделась и принялась более тщательно осматривать свое тело. Ей казалось, что оно уже не принадлежит ей. Что она отдала его мужчине, и оно платит за предательство недомоганиями и этими пятнами.
Открыв дверь, она еще не знала, что скажет Наталии.
— Что с тобой? Как ты нас перепугала! Ты бледная… Это, наверное, от голода. Ты вот напрасно не пришла, мы здесь так весело пообедали. Но они придут на ужин, так что еще не все потеряно…
— У меня слабость, кружится голова…
И еще что-то с ногами, словно я прошла на лыжах километров пятьдесят или сто.
— Ну, это ты уж загнула… Сто! Покажи, что с твоими ногами…
Люся сняла колготки, которые едва успела надеть, когда постучала Наталия и показала ей больные пятки.
— Вот здесь болит, словно отбила. Видишь покраснение? А еще я вспотела.., не знаю, что со мной происходит… Пожалуй, мне надо срочно принять душ… Я вся мокрая была, разгоряченная, а теперь белье холодное и противное…
Она ушла в ванную, а Наталия озадаченно покачала головой. «Да что же это такое?! Где они отбивают себе пятки?»
За ужином она представила Люсю. Та уже немного поспала и выглядела вполне нормально, если не считать теней под глазами.
Наталия зажарила две курицы, которые купила у соседки по сходной цене. «Как мне здесь не хватает Сони, — говорила она Валентину, потроша большую жирную птицу, — оказывается, у местных кур имеются еще и кишки…» Валентин рассмеялся: "Это ты просто привыкла, что покупаешь уже потрошеных кур… Зато смотри, какой розовый, красивый жир… Такое можно увидеть только в деревне. Ты не хочешь, кстати, купить этот дом?
Время от времени приезжали бы сюда…"
«Нет, с меня хватает и городской квартиры… Кроме того, экзотики тоже должно быть в меру… Покупать дом, это значит ухаживать за ним, ремонтировать крышу и все такое прочее… Это не для меня… Вот пусть Люся выходит замуж за Ведерникова или Селезнева и остается здесь жить навсегда…»
— Это ничего, что мы за столом говорим о вскрытии? — спросила раскрасневшаяся от водки и закуски Наталия. — Если тебя тошнит, Люся, мы перейдем в комнату…
— Нет-нет, даже интересно… — Люся смотрела на сидящего напротив нее Володю Ведерникова и представляла его в домашней обстановке с маленьким ребенком на руках. От этих мыслей она невольно улыбнулась.
— Я что, такой смешной? — спросил, тоже улыбаясь, Володя. — Или вы хотите, чтобы я налил вам еще немного вина? Или водки?
— Нет, спасибо, мне уже достаточно…
Наталия, услышав ее голос, нахмурилась: ведь она так и не выяснила, откуда у нее синяки на пятках.
Вскрытие тела Любы Прудниковой состоялось в местной больнице. Эксперт Петр Курочкин, которого Самсонов все-таки вытащил из постели своей очередной подружки и привез в Вязовку, при участии Ошерова осмотрел труп, сделал анализы и пришел к выводу, что Прудникова перед смертью алкоголя не принимала, наркотики не колола и не нюхала.
И что смерть, естественно, наступила вследствие нанесения ножевого удара почти в самое сердце.
Если судить по результату допроса Аржанухина, то на ноже (а Ошеров отдал в присутствии понятых пакет с большим кухонным ножом с голубой пластиковой ручкой, тем самым, который он извлек из груди Любы) должны быть отпечатки пальцев Аржанухина, поскольку, по его словам, он пытался вынуть его из тела Прудниковой, когда она еще была жива. Кроме отпечатков пальцев Аржанухина на ручке ножа должны быть также отпечатки пальцев и Ошерова, которому пришлось довести это дело до конца, то есть окончательно вынуть нож, чтобы потом убрать его в пакет. Но вот чьи еще отпечатки хранил нож, предстояло выяснить, а для этого его надо было отправить на экспертизу.
Кроме того, никто не знал, чей это был нож.
Возможно, что и самой Любы. Что касается красной юбки и белой блузки, найденных в доме у Аржанухина, то он видел их впервые и ответить на вопрос, кому эти вещи принадлежали, не смог. Самсонов, обследовав дом Аржанухина, нашел доказательство того, что кто-то пытался в него проникнуть (или проник) в отсутствие хозяина: в дальней комнате было высажено оконное стекло, а на раме остались следы грязи и снега. Все это указывало на то, что женские вещи, сложенные аккуратно в пакет, Аржанухину могли подбросить.
На вопрос, убивал ли он Любу Прудникову, Андрей ответил отрицательно. А когда его спросили, подозревает ли он кого-нибудь в том, что с ней случилось, он, сжав челюсти, ответил, что нет, но если узнает, то убьет, даже если его после этого и посадят. Когда Самсонов задал ему вопрос, с кем еще из местных мужчин встречалась Прудникова, Аржанухин ответил, что не знает. Но все присутствующие поняли, что на этот вопрос он, даже если бы и знал ответ, все равно не стал бы отвечать. А потом он стал требовать адвоката…
На другой день дороги расчистили, в райцентр выехал местный автобус, все вздохнули с облегчением. Стоял солнечный морозный день. Дети катались с горок, женщины высыпали на улицу поглядеть, как будут увозить на желтой милицейской машине Аржанухина.
Но когда открыли дверь склада заготконторы, где всю ночь дежурил сам Ушаков, то оказалось, что Аржанухина нигде нет. Та комнатка с зарешеченными окнами и дверью, под которой спал на сдвинутых стульях участковый, оказалась пуста: пленник сбежал, высадив решетку, через окно. На полу комнаты искрился иней…
Как ни пыталась Наталия вызвать на откровенный разговор Люсю, та словно воды в рот 1 набрала. На вопрос, понравился ли ей кто-нибудь из приезжих, она вяло ответила, что «Ведерников ничего», и на этом разговор закончился. Затем, сославшись на дела, Люся ушла.
— Что с ней? — спросил Валентин.
— Понятия не имею. Я думала, что ты знаешь.
Ей казалось, что их отношения с Жестянщиком подошли к своей логической развязке: она не доверяла ему, а без доверия любовь растаяла, как снег на горячей ладони.
— Мне уехать? — спросил он, прочитав ее взгляд. — Ты только скажи…
Она пожала плечами, потому что не могла признаться в том, что ночью, когда все спали (Ведерников и Селезнев уснули на большом старом диване в дальней комнате, поэтому-то Наталия и не музицировала на пианино), она проснулась, оттого что поняла, что Валентина рядом нет. Она на цыпочках пересекла гостиную, обошла все комнаты и даже заглянула в кухню, но и там не обнаружила ни Валентина, ни Люсю. Она нашла их в саду, в летней кухне, их обнаженные тела можно было увидеть за прозрачным оконцем извивающимися при свете свечи, стоящей на подоконнике и превращающей своим фантастическим янтарным светом внутренность домика в подобие декорации к эротическому спектаклю. Особую прелесть этой картинке придавал фон: опушенные снегом ветви садовых деревьев, ярко-синий ночной воздух в просвете между ними и повисшая низко, почти над самой крышей домика, сливочного оттенка луна.
Он собрался за четверть часа, подошел к Наталии, которая с меланхоличным видом чертила что-то в своем блокноте, сидя на диване, и опустился перед ней на колени.
— Я все знаю, — облегчила она расставание, тем самым придавая полную ясность происходящему, — так что можешь не мучиться в догадках. Мне непонятно только одно: почему у нее отбиты пятки?
— Какие еще пятки, о чем ты?
— Ты — обычный жестянщик, и этим все сказано… Предательство — одна из форм существования подлецов. И знай, что в этой ситуации — я на стороне Люси.
Он уехал. А Люся, вернувшись из своей квартиры, где она судорожно собирала вещи, чтобы сказать Валентину, что она готова уехать с ним в город, не увидев его черной «Волги» во дворе, так и застыла возле калитки…
— Заходи, замерзнешь, — услышала она голос Наталии.
— Он что, уехал?
— Уехал. Свежий воздух пошел ему на пользу. Он развлекался как мог… Но ты не расстраивайся. У тебя еще осталась я.., и Ведерников. Мужчины приходят и уходят, а женщины остаются. Подумай об этом как-нибудь на досуге. А что касается страсти, то я рада, что ты ее наконец испытала.
Наталия легко спустилась с крыльца и, пройдя мимо ошалевшей от всего увиденного и услышанного Люси, открыла дверцу своей машины. Она уже успела очистить «форд» от снега и даже прогреть салон.
— А ты-то куда? Тоже уезжаешь?
— Нет, я еще вернусь. Ключи у меня есть, так что не переживай…
Наталия потратила полдня, чтобы объехать в райцентре все комбинаты бытового обслуживания и ателье. Она показывала юбку с блузкой и пыталась определить, кто же их сшил. Одна закройщица, одиноко пьющая чай в полупустой пошивочной мастерской, предположила, что это театральный костюм, взятый в городе напрокат…
«И как же это я раньше-то не догадалась?»
Она сунула руку в карман, чтобы достать сигареты, и вдруг нащупала конверт. Это было письмо от Логинова, о котором она забыла… Как же она могла о нем забыть?!
«Наташа, я скучаю по тебе, но вырваться пока не могу. Через пару дней освобожусь. Но и это не точно. Хорошо, что я хотя бы знаю теперь, в какой именно Вязовке ты находишься. Я все передал Ведерникову и Селезневу, как ты просила. До встречи. Целую тебя нежно, твой прокурор Логинов». В мыслях и мечтах о Логинове она домчалась по расчищенной от снега трассе до города и принялась звонить из первого же телефона-автомата Сапрыкину — Сережа, это я… Только не говори ничего Логинову. Я здесь. Мне нужна твоя помощь…
Ты знаешь адреса, где можно взять напрокат театральный костюм?
— По-моему, адрес только один — угол Мичурина и Рахова. Можно еще взять костюмы непосредственно в театре… А что случилось?
— Пока не могу сказать. Спасибо. Обещай, что ничего не скажешь Логинову.
— Как скажешь…
Но пункт проката на углу Мичурина и Рахова оказался закрыт на обед. Чтобы не тратить впустую время, она съездила в два театра: драмы и оперы и балета. Все без толку, никто из костюмерш такие костюмы раньше не видел и уж тем более не шил. Кроме того, ткань, из которой была сшита юбка, оказалась вообще неизвестной. И ни в один из магазинов города за последние десять лет не поступала. Сложно было определить и время, когда она была сшита.
Наталия вернулась в пункт проката. Пожилая женщина, похожая на клоунессу (настолько нелепо и густо были набелены и нарумянены ее щеки, подведены глаза и накрашены ресницы), улыбнулась ей, показывая прекрасные искусственные зубы, и спросила:
— Вам костюм?
Наталия без особой надежды достала пакет с вещами и вывалила их прямо на стол:
— Мне нужна ваша помощь. Вам не знакомы эти вещи?
— Знакомы, конечно. Это же итальянский народный женский костюм. К этому еще полагается бархатная узорчатая жилетка, но, к сожалению, их сильно побило молью.
— То есть вы хотите сказать, что у вас были эти костюмы?
— И были, и есть. Часть я отдала напрокат, до марта, а остальные восемь висят… Я даже могу их вам показать.
Наталия, не веря услышанному, прошла за «клоунессой» в большую с высоченным потолком комнату, даже зал, в котором тесными рядами стояли кронштейны со старыми, уже давно отжившими свой век театральными костюмами. Потрепанные бархатные камзолы с сорочками из ацетатного шелка и пышными кружевными манжетами, атласные выцветшие от времени тяжелые платья, пачки из английской сетки с привязанными к вешалкам почерневшими от грязи, но когда-то розовыми пуантами на атласных ленточках… И восемь красных широких юбок с оборками, белые шелковые блузки…
— А чулки?
— Я сказала господину, который у меня все это брал для семейного спектакля, чтобы он сам или его жена купили белые плотные чулки.
— Скажите, а откуда у вас эти костюмы?
Кто их сшил?
— О, это длинная история… В этих костюмах выступали приехавшие на юбилей города итальянские танцовщицы. А потом их импресарио подарил костюмы драмтеатру. Но на тот период они были как будто не нужны, и потому решено было передать их во Дворец пионеров. Там они провисели около пяти лет.
И вот только в прошлом году их привезли ко мне…
— И часто к вам обращаются за костюмами для домашних спектаклей?
— Нет, только один раз и обращались… А в основном берут для съемок рекламных роликов. Но тогда я беру много дороже… А вас что интересует?
— Меня интересует, сколько этих костюмов было всего и, самое главное, кто взял эти костюмы для домашнего спектакля.
— Понятно. Вы из милиции. А еще такая красивая девушка…
— Дело в том, что в таких костюмах нашли уже двух мертвых женщин… — Наталия нарочно сказала это, чтобы произвести впечатление на «клоунессу», которая, похоже, не питала нежных чувств к милиции.
— Понятно. Значит, костюмов было двенадцать. Взяли четыре.
— Кто?
— Один мужчина, очень приятной наружности. Лет ему где-то под сорок… У меня есть журнал, где все записано… — Она достала из ящика стола замусоленный журнал и принялась его листать.
— Вот, пожалуйста, 10 октября 1996 года…
Господин Ванеев Сергей Николаевич.
— Он что, вам и паспорт показывал?
— Нет, он сказал, что паспорт у него дома, но он действительно Ванеев, потому что именно в тот день вышла статья о нем… И на фотографии был действительно тот человек, который брал у меня костюмы. Больше того, я вам скажу, видите конверт, в нем двести тысяч рублей — залог. В марте я эти деньги ему верну.
Наталия поблагодарила «клоунессу» и поехала в читальный зал Научной библиотеки, располагавшейся на соседней с приемным пунктом улице. Там она попросила дать ей подшивки местных газет за октябрь. И действительно, 10 октября там была напечатана статья о директоре Вязовской птицефабрики Ванееве Сергее Николаевиче… И хотя фотография была не самая удачная, «клоунесса», даже если бы в душе ее и зародились сомнения, прочитав статью, все равно бы спокойно отдала Ванееву напрокат костюмы без паспорта, под залог: во-первых, лучшего удостоверения личности, чем эта подробнейшая статья, невозможно было и придумать, а во-вторых — эти старые костюмы не стоили и половину залоговой суммы.
«Ай да Ванеев, ай да сукин сын… Не видел он, видите ли, этого костюма на своей жене…»
Она ехала по улицам, стремясь поскорее добраться до своего дома, как вдруг резко свернула налево и уже через десять минут тормозила у входа в хореографическое училище. Ведь, кажется, отсюда он увез Ларису… А вдруг кто-то да помнит ее… Хорошо, что Ванеев догадался дать Ларисины фотографии.
Она вошла в старинный двухэтажный особняк, поднялась по широкой ажурной чугунной лестнице на второй этаж, отыскала учительскую и обратилась к первой же попавшейся ей женщине:
— Я ищу свою одноклассницу… Вы не знаете, где я могу ее найти? — И Наталия показала фотографию Ларисы.
— Ну, милочка, разве вы не знаете, что ей уже за двадцать? Она давным-давно закончила.., вернее, нет, не закончила училище. Она вышла замуж и уехала с мужем в какую-то деревню. Это же Ларочка Розенталь…
— С мужем?
— Да, но вам лучше об этом расспросить у Вершининой Галины Анатольевны. Она должна прийти через полчаса. Дело в том, что именно Вершинина играла большую роль в Ларочкиной жизни и очень переживала в связи с ее внезапным отъездом. Ведь Лариса была очень способной девочкой…
Пришлось ждать Вершинину.
Когда она вошла, учительская словно осветилась изнутри. Галина Анатольевна, казалось, ступала не по фиолетовому от мастики вытертому паркету, а летала по воздуху… Высокая, изящная и удивительно стройная для своих лет (а ей было уже наверняка за сорок), она носила туго стянутую на затылке прическу, отчего ее глаза казались подтянутыми к вискам и напоминали кошачьи. Розовое кашемировое платье облегало ее, словно вторая кожа.
— Вы ко мне? — спросила Вершинина низким бархатистым голосом.
Наталия попросила ее рассказать о Ванееве.
Читать бесплатно другие книги:
