Тарантелла, или Танцы с пауками Дубчак Анна

Глава 12

МАЛЕНЬКИЙ МИР ДОКТОРА ОШЕРОВА

Она остановилась перед дверью своей квартиры и вдруг поняла, что боится ее открывать.

Боится застать там Логинова вместе с Соней.

Измены, которые она позволяла себе, доставляли боль теперь ей самой. Неужели она потеряет и Логинова?

И словно в подтверждение ее мыслей, открыв двери своими ключами и войдя на цыпочках в прихожую, она услышала Сонин веселый смех и даже визг, который может издавать женщина в минуты полной раскрепощенности и любовно-щенячьих игр…

Чувствуя, что от вчерашней Наталии Ореховой осталась лишь тонкая оболочка, она, прислонившись к стене, чтобы не рухнуть без чувств, вплотную приблизилась к щели, оставшейся от не до конца закрытой двери, ведущей в гостиную, и заглянула в нее… В розовом свете ночника на разложенном диване устроили возню два человеческих существа, одно из которых было Соней, а второе — явно мужского пола, но лица разобрать было невозможно…

«Я знала, что когда-нибудь мне придется за все расплачиваться: и за Ядова, и за Жестянщика, и за Ошерова… Но, Боже, как же мне больно…»

Она мчалась по шоссе прочь от города, который кишел теперь не только преступниками, но и подлецами, первыми из которых были Валентин Жуков и Игорь Логинов. Все потеряло смысл. Оставалось одно: работать и работать. И многое за этот день она уже успела сделать. Но вот стоит ли рассказывать Ведерникову с Селезневым о пункте проката и про Ванеева? Желание во всем разобраться самой взяло верх. И поэтому, когда Наталия свернула на дорогу, ведущую в Вязовку, никаких сомнений в том, что она будет хранить молчание и действовать, по возможности, в одиночку, уже не было. Она скорее вытянет все, что только можно, из них, этих, как теперь ей стало ясно, аморфных и вялых следователей или инспекторов («Какая, к черту, разница?!»), чем поделится своей информационной добычей. Да и кормить она их не будет.

Пусть едят в деревенской столовой ржавые котлеты на растительном жире и разваренные макароны, политые машинным маслом. А то она их кормит пулярками да поит вином, купленным в супермаркете и стоившим ей около пятидесяти долларов за бутылку, а они еще и ждут, когда она им высветит что-нибудь новенькое, свеженькое и оригинальненькое…

Нет уж, дудки!

С таким настроением она почти ворвалась в дом, где еще недавно была так счастлива, и, толкнув дверь, поняла, что в нем уже кто-то есть. «Подружка-прелесть, которая переспала с моим любовником, а теперь охмуряет наших доблестных милиционеров… Перестрелять бы их всех к чертовой бабушке…»

Она разозлилась не на шутку. И на Ванеева, и на Аржанухина, который почему-то сбежал, не дождавшись приезда адвоката (которого он, кстати, и не дождался бы, поскольку денег у него, скорее всего, нет, а адвокаты не такие идиоты, чтобы работать за «здорово живешь»)…

Наталия заглянула в кухню: все чисто прибрано и — никого. Затем обошла гостиную, пытаясь определить, кто же в доме, зашла в спальню, где еще несколько часов назад простыни были теплыми от их тел — ее и Валентина, и вдруг вскрикнула, потому что кто-то, подкравшийся к ней сзади, крепко схватил ее в железные тиски рук…

— Это ты? — Она повернула голову и, встретившись взглядом с глазами Логинова, застонала от счастья. — Откуда ты взялся?

Он отпустил ее и улыбнулся:

— Да я здесь уже часа четыре… Все, что нашел вкусного, съел, но выпить — не выпил, жду, когда соберутся все.

— Ты имеешь в виду своих дружков?

— Именно.

— А как ты здесь оказался? Как ты нашел этот дом?

— Я встретил по дороге твою подружку, Люсю… Вот она и проводила меня сюда. Сказала, что ты уехала в райцентр по делам.

— Я была в городе… Открыла дверь своим ключом и застала Соню в объятиях…

— ..Сережи Сапрыкина… Да-да, не удивляйся. Они, по-моему, поладили.

«Значит, Сергей, поговорив со мной по телефону и зная о том, что Логинов собирается в Вязовку, все рассчитал: что квартира будет свободная и им с Соней никто не помешает побыть вдвоем… Как все просто. А я от этого представления чуть не сошла с ума…»

— А чем сейчас занимаются твои друзья?

— Кажется, они ищут какого-то…

— Аржанухина… Но мне кажется, что он не виноват.

И Наталия обстоятельно рассказала Логинову все, что знала об этом деле, не скрывая результатов своей поездки в пункт проката.

— Действительно интересное дело. Я понимаю тебя… Но мне сказали, что здесь был еще один мужчина… Я его знаю? — спросил он довольно жестко.

— Нет, это приятель Люси. Хотя она просила меня представить его как своего брата.

— Мне так и сказали… И, кажется, вам удалось всех провести. Ведерников клюнул на Люсю и все уши мне уже прожужжал о ней.

— Не уверена, что она готова к переменам в своей жизни. Слишком уж их много свалилось на ее бедовую голову. Знаешь, как бывает в жизни: то пусто, то густо… Игорь, как я рада тебя видеть! Ты не голоден?

На сегодняшний вечер у нее был запланирован визит к Ванееву. И как всегда, она имела самое смутное представление о том, что ему скажет и о чем спросит. А что, если он извращенец, который заманивает женщин куда-нибудь на нейтральную территорию и заставляет их проделывать разные там глупости… Хотя танцы глупостью назвать нельзя…

Успокоившись в объятиях Логинова, она сказала ему, что ей пора заняться своим непосредственным делом, заперлась в дальней комнате и подняла крышку пианино. Что-то теперь подскажет ей ее не в меру развившееся воображение? Она, взяв сложный джазовый аккорд, закрыла глаза и углубилась в заполненный ароматами открытых кафе и мимозы мир французского шлягера… Это были Азнавур, Пиаф… Франция. Она услышала французскую речь. Монотонный голос старого человека, но очень доброго и немного сонного…

Он сидел за большим письменным столом, заваленным рукописями, и словно диктовал что-то… На нем был сюртук с большими широкими отворотами, который открывал белую сорочку и темный галстук-косынку, какие носили в прошлом веке, на голове его красовалась широкополая соломенная шляпа…

Крупные складки, идущие от крыльев носа к уголкам вытянутых губ, длинный, но расширенный книзу нос и внимательные маленькие светлые глаза делали его похожим на крестьянина или сельского учителя. Слева от него стоял старенький глобус, справа — прозрачный сосуд с каким-то насекомым… И тут его голос сделался едва различимым, а на него наложился пространственный и молодой женский голос, который, судя по всему, переводил речь старика: "жилища их — это колодцы около фута глубиной, сначала вертикальные, а потом загибающиеся коленом. Средняя величина их диаметра — дюйм. Вокруг отверстия возвышается закраина, сделанная из соломинок, разных маленьких кусочков, даже мелких камушков. Все это сдерживается паутиной…

Высота защитной ограды также бывает различна. Иная ограда — это башенка в дюйм вышиной, а другая — просто едва заметная закраина. Все они скреплены паутиной, и все имеют ширину, равную ширине подземного канала, продолжение которого они составляют…" Картинка была настолько статичная и непонятная, что вызвала мигрень, но ничего, никаких новых мыслей не принесла. Одни вопросы… Кто этот француз? И зачем было показывать его?

Наталия вышла из комнаты и поняла, что не расскажет ничего из увиденного Ведерникову и Селезневу. Иначе они примут ее за слабоумную.

Объяснив Логинову, что ей все же надо проведать «убийцу Ванеева», она на самом деле решила навестить Ошерова, а для этого, расспросив местных жителей, где находится его дом, не спеша побрела на самую окраину деревни, к мосту, соединяющему Верхнюю Вязовку с Нижней.

Ошеровы занимали большой кирпичный дом с башенками. Во всем, начиная с почтового ящика и кончая чисто выметенным двором и красивым стилизованным крыльцом, выложенным мраморными плитами, чувствовался достаток. В окнах горел свет.

Наталия нажала на кнопку звонка, встроенного в калитку, и стала ждать.

Дверь открылась, на крыльце в облаке пара появилась молодая женщина. Увидев через редкие прутья литой ажурной калитки незнакомую женщину в шубе, она проворно спустилась с крыльца, отперла калитку и пригласила Наталию войти в дом. Она вела себя так, словно уже привыкла к визитам непрошеных гостей. «Ведь Ошеров — доктор, и жене доктора не привыкать к неожиданным визитам в любое время дня и ночи… Это участь всех сельских врачей…»

— Юрий Григорьевич дома?

— Да-да, — прозвучал очень приятный голос, — проходите, пожалуйста… Он ужинает, я ему сейчас скажу, что вы пришли. Как вас зовут?

— Скажите, что пришла Наташа Орехова, писательница. Он знает.

Наталия осталась в ярко освещенной комнате, напоминающей приемную частных врачей в заграничных фильмах: толстый ковер, цветы в кадках на полу, кресла и столик, заваленный иллюстрированными журналами…

Через минуту в комнату буквально ворвался Ошеров. Глаза его светились радостью:

— Ты.., пришла? Боже, как я рад… Сначала я тебя, конечно, познакомлю с Ольгой, а потом мы сходим с тобой ко мне в лабораторию.

Я просто ушам своим не поверил… Дай-ка я до тебя дотронусь.

Он провел ее в дом, где было тепло, пахло горячим печеньем, яблоками и еще чем-то вкусным. Крохотная девочка в красном домашнем платьице встала, облокотясь на пуф и прижав к груди большую рыжеволосую куклу Барби. Ольга, жена Ошерова, в длинном желтом халате, светловолосая, немного вялая и, судя по всему, изнеженная, улыбнулась Наталии и предложила выпить чашку чаю с домашним печеньем.

— Спасибо, но я сыта… Мне надо бы поговорить с Юрием Григорьевичем. Вы не возражаете?

— Нет, конечно… Давайте, я помогу вам снять шубу…

Она приняла из рук Наталии шубу, а Ошеров все это время, оказывается, разливал по крохотным рюмкам ликер. Появившись в гостиной, он протянул одну рюмку Наталии, а другую — жене, после чего умчался на кухню за третьей — для себя.

«Какая хорошая и спокойная семья…» Ей, быть может, впервые в своей жизни захотелось иметь свой дом, мужа-очкарика и целый выводок детей.

— Оля, мы уединимся в лаборатории, если ты не возражаешь… — И он, взяв за руку Наталию, потянул ее за собой в прихожую. Там возле вешалки была дверь, открыв которую они оказались в холодном, застекленном, как веранда, коридоре. Пройдя дальше, они зашли в длинную узкую лабораторию, заставленную металлическими столами, на которых стояли химические склянки, колбы, банки с заспиртованными лягушками, тритонами, червями, змеями и крысами… Здесь было относительно тепло, но как-то жутковато.

— Вот здесь я отдыхаю душой и телом…

Наталия подошла к окну, пытаясь сориентироваться, куда же оно выходит, и, к своему удивлению, увидела больничный сад, который располагался сразу же за садом Ошерова. Больше того, дверь, противоположная той, в которую они только что вошли, вела к тропинке, упирающейся прямо в крыльцо больницы.

— Как же удобно ты устроился… Раз — и уже на работе. А вон тот высокий забор, это что, тоже больница?

— Нет, это ферма.

— А слева, значит, дом Постновых?

— А ты откуда знаешь?

— Я вообще уже много чего знаю. Например, что вы с женой были частыми гостями у Ванеевых…

— Да, это так… Оля до сих пор не может в себя прийти после ее смерти.

— У тебя вчера утром была целая делегация из наших правоохранительных органов. Что нового? Ты мне расскажешь?

— Конечно. Изъяли при понятых нож, которым была убита Люба, расспрашивали меня обо всем… Затем привезли Курочкина, и я помогал ему при вскрытии.

— Значит, ничего особенного?

— Ну, если нож в сердце, это для тебя «ничего особенного», тогда… — Он развел руками. — Да что ты все о трупах… Я никак не могу забыть того, чем мы занимались с тобой. Ты сможешь прийти ко мне завтра утром? У меня вроде бы командировка в райцентр, но я вернусь очень рано. Часов в одиннадцать буду тебя уже ждать…

— У тебя была вчера Люся Романова?

— Да, она просила посмотреть ей горло. Неужели она заболела? Она больше всего на свете боится заболеть гриппом.

— Похоже, она уже заболела… Чувствует себя неважно.

— Ты только затем и пришла, чтобы поговорить со мной о Людмиле?

— Нет, я пришла поговорить с тобой совсем о другом. Ты же не станешь отрицать, что у Прудниковой и Ванеевой были стертые пятки… Я бы хотела знать происхождение этих странных синяков, ссадин и трещин.

Вот ты, врач, объясни мне, откуда они взялись?

— Да, я тоже заметил это… Такие случаи наблюдались в моей практике при изнасиловании. Женщина, которую насилуют, упирается ногами в землю, во что угодно, чтобы только найти точку опоры и сбросить с себя насильника. Иначе объяснить эти стертые пятки, как ты говоришь, я никак не могу.

— А что, если они перед смертью танцевали?

— Что-о-о! — Ошеров даже привстал со стула, на котором сидел, и, сняв очки, протер глаза и присвистнул:

— Вот это фантазия! Где, с кем и, вообще, с какой стати они бы танцевали? Особенно Лариса Ванеева… Это пришло тебе в голову только из-за того, что она — бывшая балерина?

— Да нет… Просто она была одета в танцевальный костюм… Итальянский.

— Вот даже как? Ты имеешь в виду красную юбку и белую блузку? Но ведь то, что Ванеев ее в этой одежде никогда не видел, еще не свидетельствует о том, что у нее ее не было. Она могла заказать ее где угодно. Да любой портнихе в Вязовке…

— Может, оно и так, да только красная ткань, из которой сшита, к примеру, юбка, не продается ни в одном из магазинов не только Вязовки, но и в радиусе пятисот километров от города. Что ты на это скажешь?

— Но откуда ты все это знаешь?

— Знаю. У меня есть приятельница-переводчица с итальянского. Она видела танцевальную группу из двенадцати молоденьких итальянок, которые приезжали на юбилей нашего города. Они танцевали именно в этих костюмах… Я только что приехала из города, чтобы ты знал…

— А зачем тебе все это?

— Говорю же, я — писательница. А потому любопытная донельзя. Тебя это раздражает?

— Нет, напротив, меня это восхищает. Так, может, ты и напишешь об этом?

— Нет, скучная тема: деревня, какие-то убийства, красные юбки… Читатели любят читать о чистеньких городских шлюхах, разъезжающих в «мерсах» и «кадиллаках» в норковых манто и с пистолетиками в сумочках из змеиной кожи. Да чтоб непременно были связаны с мафией, можно даже с сицилийской… А ты говоришь: «напишешь об этом». О чем? И вообще, я завтра уезжаю. Ну вот, собственно, и все. Мне пора…

— Но ведь ты же зачем-то пришла ко мне?

— Да, конечно. Я просто хотела посмотреть, как живет сельский доктор…

— Ну и как, понравилось?

— Да. Неплохо тебе здесь живется. Только непонятно, откуда такой достаток? Ты берешь деньги со своих пациентов?

— Нет. Просто я здесь совмещаю многих врачей… Да практически всех. Я поставил условие перед администрацией Вязовки, что останусь лишь в том случае, если мне позволят не только работать за хирурга, гинеколога, зубного врача и прочих, но и получать за них за всех деньги. Я же их лечу, поэтому они и пошли мне навстречу… Они ведь не совсем идиоты, понимают, что добровольно в эту дыру все равно никто не приедет, а насильно никого не заставишь. Вот и все объяснение. Кроме того, если мне потребуется лес или кирпич, песок или щебень, стекло или я не знаю что, — мои пациенты всегда сделают для меня все, что бы я только не попросил.

— Резонно. Я бы тоже написала про тебя отдельную книжку, если бы ты меня лечил. Ну все, мне пора. Проводи меня до калитки, а дальше я доберусь сама.

Ошеров хотел ее поцеловать, но она отстранилась. Глядя на этого доктора, такого преуспевающего и умного, который, несмотря ни на что, сотворил свой собственный мир в большом мире хаоса, она поняла, что недооценила его в тот день…

— Если честно, то мне бы не хотелось, чтобы ты вспоминал меня такой, какой видел там, в больнице, на кушетке… Не знаю, что на меня тогда нашло.

— Это все объяснимо: шел снег, в больнице никого не было, в кабинете, где стояла кушетка, оказались двое: мужчина и женщина. Не бери в голову, такое иногда бывает… Так ты действительно уезжаешь?

— Да, завтра, наверное. С вашими убийствами и так все ясно: Любу зарезал Аржанухин, а Ларису занесло на ферму какое-то сексуальное приключение… Просто у нее оказалось слабое сердце. Видишь, как все просто…

— Может, ты и права. Но я не обещаю тебе, что не буду вспоминать тебя такой, какой хотел бы видеть каждый день: страстной, неуправляемой и умной во всем, что касается чувственности. Это тоже дар.

Она вышла от Ошеровых с чувством выполненного долга. Доктор так ничего и не понял.

Глава 13

ЛЮСЯ

— Я знаю, кто убил этих женщин: и Ларису, и Любу, — сказала с порога Наталия, отряхиваясь от снега и радуясь тому, что она наконец в тепле, где есть возможность поужинать в компании приятных людей.

Логинов помог ей раздеться. В гостиной было накурено: Ведерников и Селезнев пили пиво, грызли соленые орешки и отдыхали душой и телом. Вместе с Логиновым они составили очень гармоничную троицу.

— А где же Люся? — удивилась Наталия. — Неужели до сих пор не пришла?

— Нет, ее не было… Мы здесь немного похозяйничали, сварили картошки, купили селедки… Я все приготовил, мы ждали только тебя.

— Игорь, я не сяду есть, пока мы не найдем Люсю… Может, подождете еще немного? — обратилась она к Володе с Толиком. — Мы сейчас только сходим к ней на квартиру — туда и обратно, и все…

Игорь накинул полушубок, Наталии снова пришлось одеваться, но уже через полчаса они стучали в Люсину квартиру, которую нашли с большим трудом, поскольку она находилась на другом конце деревни.

— Без толку стучать, ты же видел, что свет в окнах не горит. Но, если сможешь, открой.

Я прихватила на всякий случай инструмент… — И она достала из сумочки связку отмычек, которыми обзавелась еще осенью.

Они открыли дверь и вошли в квартиру.

— Если сейчас окажется, что она лежит в ванне с перерезанными венами, я себе этого никогда не прощу..

Но Люси, к счастью или к несчастью, нигде не было. Они вышли из квартиры в подъезд.

Наталия сунула руку в карман шубы, чтобы достать сигареты, но снова наткнулась на письмо Логинова.

— Смотри, ношу с собой, как реликвию… — Она повертела конверт перед самым носом Игоря. — Спасибо за письмо. Это было так мило…

Логинов, схватив ее за запястье, выхватил конверт:

— Это не мое письмо. Ты что-то напутала.

Наталия взглянула на конверт: это был не тот конверт. К тому же он был запечатанным.

Она вскрыла его, достала сложенный пополам листок и быстро пробежала по нему глазами: «Уезжайте немедленно. Теперь Ваша очередь».

Она протянула письмо Логинову:

— Игорь, что бы это значило?

— А где ты только что была?

— У Ошеровых. Но письмо могло пролежать в кармане и день, и два… Мне страшно.

— Тогда я тебя увезу отсюда. Может, хотя бы на этот раз ты по-настоящему испугаешься и уедешь.

— Но что значит «Ваша очередь»?

— А ты что, маленькая? Не понимаешь?

Смотри, когда поймешь, поздно будет. Пойдем отсюда… Здесь кошками пахнет.

Они довольно долго блуждали по поселку, проваливаясь в снег и чертыхаясь, но вдруг услышали музыку.

— Здесь что, поблизости клуб?

— Вообще-то, нет… Может, просто люди отдыхают… Кстати, вы там расслабляетесь, а кто работать-то будет? Надеюсь, ты ничего не рассказал им про Ванеева?

— Рассказал, — сказал Логинов и вздохнул. — Можешь меня, конечно, прибить, но ведь это же так важно…

Она остановилась и, с трудом сдерживаясь, чтобы не залепить ему пощечину, сжала кулаки:

— Да как ты посмел? Я же тебя просила! Это моя работа. Это я ездила в город и искала прокат… Почему ты вечно ставишь меня в идиотское положение? И что они сделали с Ванеевым?

— Арестовали его. — Логинов отвернулся, чтобы не видеть лица взбешенной Наталии.

Чувство долга вновь взяло верх над его любовью к этой неспокойной женщине.

— Негодяй! Не хочу тебя видеть. Ты же мне все испортил. Понимаешь ты или нет?

— Сейчас с ним разбираются… Ты можешь назвать адрес того пункта проката, где он брал эти костюмы?

— Может, тебе дать и ключи от дома, где улики лежат? Прошелся своими грубыми сапожищами по моему расследованию, все испортил, взял не того, кого надо было… И зачем я, дура, только тебе все рассказала?

— Да успокойся ты, на самом-то деле…

— Я ненавижу тебя, твою упертость, никому не нужную принципиальность, отсутствие элементарного желания как-то улучшить свою жизнь, обеспечить свою любимую женщину, наконец… Для тебя существует только удовлетворение собственных амбиций, и все.

А для меня существует весь мир, большой и светлый, как Елисейские поля, и сложный, как философия Бунюэля… Что ты вообще знаешь о жизни? Видел ли ты эту самую жизнь иначе, чем посредством трупных пятен, отпечатков пальцев и запахов разлагающихся трупов? Ты ограничен, как оконная рама.

Так, негодуя по поводу того, что ей испортили весь ход расследования, и понимая, что ей теперь делать в Вязовке в принципе нечего, поскольку инициатива ускользнула из ее рук и довести дело до конца ей просто не дадут в силу определенных причин, Наталия вышла в сопровождении онемевшего от всего услышанного Логинова.., к ферме.

Остановилась и замолкла на полуслове. Откуда-то, со стороны молочного склада или даже дальше, доносилась музыка. И настолько знакомая, что Наталию бросило в жар.

— Тарантелла! — крикнула она. — Там кто-то танцует тарантеллу… Пойдем скорее. Это же ферма, где нашли Ларису Ванееву… Смотри, видишь сторожа? Он, скотина, опять спит пьяный… Боже, посмотри, что тут…

Она забежала за молочный склад и нетвердой от страха походкой подошла к двери, ведущей в какой-то большой сарай, ярко освещенный изнутри. Там, в центре сарая, на соломе лежала женщина в красной юбке и белой блузке… Голова ее была запрокинута, под расстегнутой блузкой, на груди блестели капли пота. Влажными были и волосы, разметавшиеся по соломе… Раскинутые руки, разведенные в сторону ноги, задравшаяся юбка, открывающая взгляду стройные обтянутые белыми чулками бедра…

— Это Люся… — Наталия бросилась к ней и взяла ее за руку. — Игорь, она мертва! Мы опоздали…

Логинов подошел к стоящему здесь же, на соломе, магнитофону, из которого доносилась эта невозмутимая и искрящаяся весельем, несмотря на весь трагизм ситуации, тарантелла. Нажал на клавишу — музыка прекратилась. И наступила жуткая тишина, лишь прерываемая завыванием ветра да шелестящими и какими-то утробными звуками, доносящимися из расположенного в нескольких метрах коровника.

Все в доме спали, когда Логинов внес в дом Люсю. Наталия несла магнитофон. Ведерникова с Селезневым разбудили. Они были в шоке, когда увидели лежащую на диване в гостиной мертвую Люсю. В ее волосах белели еще не успевшие растаять снежинки.

— Надо срочно выяснить, кому принадлежит этот магнитофон, снять отпечатки пальцев с него и, конечно, с кассеты… Дальше: узнать, где была произведена запись тарантеллы, то есть той музыки, во время которой погибла Люся… А я должна срочно ехать в райцентр, чтобы поговорить с Ванеевым. Вы его уже допрашивали?

— Допрашивали, — сказал Селезнев. — Но он все отрицает. И то, что брал костюмы в прокате и, само собой, что убивал свою собственную жену.

— Так вы устроите мне с ним встречу? По-моему, я имею на это право. — Она смерила презрительным взглядом всех троих мужчин и отвернулась, чтобы они не смогли увидеть ее слез.

— Да, конечно… Если хочешь, мы можем поехать туда прямо сейчас.

Это сказал Селезнев. Наталия, несмотря на волнение, успела заметить, что Толик, этот молчун, про которых еще говорят «себе на уме», последнее время смотрел на нее как-то странно, ловил ее взгляд, словно хотел что-то сказать, но не смел. «Уж не влюбился ли он в меня?» — подумала она с разочарованием. Ее всегда поражала чисто мужская черта думать о сексе в то время, когда надо решать вопросы жизни и смерти. Мужчины менее щепетильны в этом вопросе. Они, как ей казалось, могут разложить женщину и на минном поле под пулями, лишь бы удовлетворить свою страсть. «А чем я лучше?» — сразу же одергивала она себя, вспоминая не очень-то приличные эпизоды из своей жизни.

— Неужели ты хочешь выехать сейчас, в ночь?

— Да. И повезу с собой Люсю. Пусть ей сделают вскрытие, пусть будет все, как положено… Мы должны изловить этого маньяка, помешанного на итальянской музыке. Кстати, а вам не помешало бы здесь опросить всех жителей на предмет этой музыки (где и когда они ее слышали), кто из них хотя бы раз побывал в Италии или просто увлечен этой страной…

Мало ли что, бзик с детства, например… Кассету давайте быстро перепишем, потому что магнитофон с настоящей кассетой мы тоже возьмем с собой. Кстати, Аржанухин не появлялся?

— Нет.

— А жаль, потому что у меня есть план…

Они выехали с Селезневым на ее «форде».

Наталия — за рулем, Толик — рядом, а сзади, прикрытая пледом, лежала Люся, вернее, ее безжизненное тело, которое постоянно сползало вниз, и им приходилось останавливаться, чтобы поправить его.

— Она остынет и закостенеет… Уложи ее так, чтобы она лежала прямо.

Представив, как отреагирует Валентин на известие о смерти своей подружки, Наталии стало не по себе.

Они ехали не спеша, освещая дорогу светом фар. И почти не разговаривали. Пока Наталия не сказала:

— Толик, по-моему, ты хочешь мне что-то сказать…

— Я? Ну, в общем-то, да… Понимаешь, Ведерников уже где-то раньше видел Ванеева…

— Это неудивительно, поскольку Ванеев — довольно известная фигура даже в городе…

Его прочат на место губернатора. И вы своим арестом…

— Не арестом, а задержанием.

— Хорошо, задержанием можете поломать ему всю карьеру. — Наталия везла Ванееву те деньги, что он дал ей для того, чтобы она нашла убийцу его жены. Но его арестовали, а это значит, что она не справилась со своей задачей и должна вернуть деньги назад… Она уже чувствовала, что Селезнев сейчас будет не объясняться ей в любви, как она боялась, а попытается внушить ей мысль, что убийца — именно Ванеев, а не кто иной…

Но она ошиблась.

— Так вот… Речь пойдет, кстати, не о Ванееве. Я встретил здесь еще одного человека, показавшегося мне знакомым…

Кошмар, преследовавший его всю жизнь, обрушился на него с новой силой, когда он приехал в Вязовку. Первая ночь, которую он здесь провел, показалась ему сущим адом.