Одиночка Головачев Василий
Очередь легла точно в одно место – в грудь Смирнова. Если бы стрелок направил ее в голову, Елисей Юрьевич был бы уже мертв, но убивать его не хотели, во всяком случае, сразу. И хотя он среагировал, превращая тело в подобие «телесных лат», однако не так быстро, как требовалось, и две неотраженные пули поразили легкие и сердце.
Тем не менее он, наверное, смог бы справиться с засадой, имеющей только огнестрельное оружие, и уйти, чтобы в укромном месте залечить раны, смертельные для любого другого человека. Но засада была подготовлена для захвата именно такого мастера, как он, с учетом всех его возможностей. Микроавтобус был изнутри заэкранирован, что не позволило Елисею Юрьевичу вовремя услышать голос сторожевой системы. Да и момент был выбран подходящий – когда он находился в угнетенном состоянии и не ждал нападения. Поэтому оно и увенчалось успехом.
Когда Елисей Юрьевич остановил сердце, переходя на резервную клеточную биоэнергетику, усилием воли попытался ускориться, ему вдруг показалось, что на голову упала массивная бетонная плита. Покачнувшись, он оглянулся, увидел в руке Гольдина пистолет с необычайно толстым дулом, и все понял. Это был гипногенератор «удав», или в просторечии «глушак».
Затем наступила темнота…
Он уже не видел, как его быстро и умело перенесли в фургон, человек в голубоватом халате сделал ему укол, подключил к аппарату искусственного кровообращения и нацепил кислородную маску. «Баргузин» с воем понесся по улицам, игнорируя светофоры, и через полчаса доставил тело Смирнова к двухэтажному белому домику с узорчатой металлической оградой, расположенному на тихой улочке в районе аэровокзала.
Очнулся Елисей Юрьевич через двое суток на специальном хирургическом столе, привязанный к нему за руки и за ноги. Долго приходил в себя, то погружаясь в темноту, то всплывая, прислушиваясь к пространству вокруг и не понимая, почему он не может двинуться с места. В глазах жгло, будто туда насыпали песку, грудь давил горячий камень, дышать было больно, в руках торчали гвозди, а мышцы, казалось, отсутствовали вовсе.
Кто-то появился в поле зрения.
Елисей Юрьевич напрягся, чуть не застонал от рези в глазах, но все же сумел разглядеть человека в голубом халате и шапочке. С трудом ворочая языком, прошептал:
– Где я?..
– Надо же, очнулся! – хмыкнул человек в халате; вероятно, он был врачом. – Зря я сомневался. У него шесть пуль в теле, из них две в сердце и легких, человек получил фрустирующий шоковый импульс и не загнулся! Никогда ни с чем подобным не сталкивался!
– Я предупреждал, – раздался чей-то знакомый голос. – Он способен перенести и не такое. Во всяком случае, пули для него не страшны, даже разрывные, разве что если попасть в голову.
– Мы удалили две из сердца и легких, остальные вышли сами.
– Держите язык за зубами, доктор, и поменьше удивляйтесь. Вам платят деньги не за это.
У стола сформировалась более темная человеческая фигура, на Елисея Юрьевича глянули знакомые насмешливо-самоуверенные глаза.
– Ди… ма… – прошептал он.
– С прибытием в «чистилище», учитель, – усмехнулся бывший ученик. – Даже обидно, честное слово, что вас так легко удалось взять.
– За… чем?..
– Это вам скажет босс, вы ему зачем-то нужны. На мой взгляд, вас нужно было просто ликвидировать, уж очень вы шустры для своих шестидесяти с хвостиком. Но приказ есть приказ. Лежите, поправляйтесь, да не вздумайте бежать, охране приказано стрелять в голову. Скоро вас навестит главный, он и решит вашу судьбу.
Силуэт Дмитрия отдалился, голос стал тонким, ушел в шумы и гулы в ушах.
Елисей Юрьевич почувствовал головокружение и погрузился в серую бездну небытия…
Повторно он пришел в себя на следующий день, почувствовав укол, от которого по жилам потек жидкий огонь. Он застонал, дернулся, открыл глаза, пытаясь заблокировать ощущения, и это ему удалось, «огонь» перестал течь по сосудам, серый туман отступил, и Елисей Юрьевич ощутил себя лежащим в той же позе – крестом – на том же столе. Руки и ноги, и даже шея, были прихвачены мягкими скобами к столу так, что двигаться он не мог. Над столом висело многосегментное зеркало, в нем отражалось чье-то худое, бледное, в синяках и царапинах, со шрамами и нашлепками бинтов тело. Елисей Юрьевич не сразу сообразил, что это тело принадлежит ему. Однако больше всего ему не понравились не раны и не удерживающие браслеты, а сложное устройство, похожее на шлем с двумя десятками торчащих из него штырей, в которое была погружена его голова. Точнее – череп. Только теперь Елисей Юрьевич понял, что он наголо обрит.
Он пошевелился, и тотчас же послышались шаги, над ним склонилось смуглое усатое лицо. Через некоторое время послышались голоса, шаги нескольких человек, позвякивание, шуршание, и в помещении появилась группа людей, сопровождающих инвалидную коляску сложной формы. Полулежащий в ней человек показался Елисею Юрьевичу знакомым. Он напряг память и вспомнил. Это был Эдмонд Анатольевич Рыжайс, глава РЭК – самой крутой в России энергетической компании.
– Георгий Георгиевич… – проговорил Елисей Юрьевич глухо.
Инвалид в коляске, огромный, рыхлый, рыжеволосый, с отекшим красным лицом, страшный и вместе с тем ощутимо сильный, растянул в улыбке бледно-серые губы.
– Поздравляю, мастер, мозги у вас еще работают. Это хорошо. От трупа и шизофреника пользы не было бы никакой, а так у нас есть шанс уточнить с вашей помощью кое-какие детали плана войны с Монархом Тьмы. Ведь такой план подготовлен, не так ли?
– Бред! – выговорил Елисей Юрьевич. – Война с Монархом бессмысленна…
– Ну, может, я не так выразился. Пусть будет не война, а противостояние, однако же борьба с эмиссаром Монарха на воинском уровне Круга вами ведется, не так ли? К примеру, с Конкере. А это меня тревожит, так как в данный момент я не только президент «Купола», о чем вы знаете, но и Конкере. Итак, уважаемый полковник, вы проиграли. С большим трудом, кружным путем, через смерть ваших близких – цель стоила любых средств – мы вас все же достали.
– Ему помогал ученик, – сказал один из сопровождающих Эдмонда Анатольевича, в котором Елисей Юрьевич узнал заместителя начальника Управления «Т» ФСБ Генриха Ельшина. – Если бы не он, мы бы взяли полковника еще в Чечне.
– Об ученике мы еще поговорим, – дернул щекой президент «Купола». – Он мне тоже нужен живым.
– Зачем? – спросил Елисей Юрьевич, покрываясь от слабости липким потом.
– Он такой же носитель эзотерической информации о метаязыке, как и вы. К нашему удовлетворению, это очень редкое явление среди людей. Если бы таких, как вы, было много, нам пришлось бы свернуть программу маргинализации человечества. Так вот… о чем это я?.. Ах да… мы захватим и вашего ученика, выясним, что он знает, и… отпустим, естественно.
В свите, окружившей Рыжайса, послышались смешки.
– Отпустим, отпустим, – проворчал президент «Купола» с бледной улыбкой. – Если только он не согласится работать с нами. Тем более что после бесед он станет абсолютно безопасен.
– Не трогайте его… он почти ничего не знает…
– Э-э, господин эксперт, – президент «Купола» покачал пальчиком, – не лгите. Лгать можно только любимой женщине и полицейскому, всем остальным нужно говорить правду, как говорил один актер [10]. Горшин – Посвященный седьмого уровня, а мы с вами прекрасно знаем, что иерархи Круга зря никого в свою организацию не принимают. Итак, предлагаю вам добровольное сотрудничество, мастер. Первый и последний раз. Я своих предложений дважды не повторяю.
Елисей Юрьевич закрыл глаза, с пронзительной ясностью осознавая, что выхода нет. Сосредоточился и жестоким усилием воли взорвал раненое сердце.
В голову хлынула боль и тьма…
Он не увидел, как вокруг него началась суета, медики мгновенно развернули реанимационную камеру, бросились присоединять к нему датчики и провода, подключили искусственные легкие и пульсатор крови.
– Сердце удалите вообще, – приказал взбешенный неудачей Эдмонд Анатольевич. – Посидит на аппарате какое-то время. Когда придет в себя, начинайте сканирование. Если будет сопротивляться, блокируйте пси-сферу, вызовите меня. Поехали.
Два дюжих телохранителя, выполнявшие одновременно и роль слуг, покатили коляску к выходу. У стола с телом Смирнова остались двое, Ельшин и Дмитрий.
– От него мы ничего не добьемся, – сказал Дмитрий, кивая на учителя. – Он адепт «живы».
– Почему ты не адепт «живы»?! – окрысился Генрих Герхардович. – Ты же учился у него пятнадцать лет! А знаешь только, как убивать!
– «Наваждение» – часть «живы»…
– Но не сама «жива»! Нам нужна ее база – метабой! – Ельшин слегка успокоился, вытер уголки рта платком. – Найди этого смирновского птенца – Горшина, пора браться за него всерьез.
– Зачем его искать? – пренебрежительно пожал плечами Дмитрий. – Объявим по телевидению об исчезновении учителя или о болезни, ученик сам к нам придет.
Ельшин некоторое время смотрел на телохранителя мутными глазами, усмехнулся, похлопал его по плечу и поспешил за боссом «Купола». Уже в коридоре он объявил о своем решении:
– Найдите его, пошлите за ним группу, где бы он ни был. Мне он нужен уже завтра.
Дмитрий оглянулся на тело учителя, проворчал:
– Охота было напрягаться…
– Идем, – донесся голос Ельшина.
– До встречи в аду, учитель, – сказал Дмитрий, направляясь следом за начальником.
Глава 21
ЧЕРНОЕ МОРЕ, БЕЛЫЙ ПАРОХОД
Дождливая погода не помешала самолету вылететь в Сочи по расписанию. Семнадцатого апреля в двенадцать часов дня он приземлился в аэропорту Адлера, где сияло солнце и температура днем не опускалась ниже плюс двадцати градусов. Еще через полтора часа Тарас и Тоня, ошеломленная переменой обстановки, прибыли в порт, где их ждал четырехпалубный красавец-теплоход «Айвазовский».
Тарас только внешне казался беззаботным и веселым, подшучивал над спутницей, впервые летевшей на море первым классом, ухаживал за ней, травил анекдоты и рассказывал всякие интересные истории, однако на самом деле был предельно собран и зорок, отмечая не только движение подозрительных лиц, на поверку оказывающихся случайными прохожими, но и пульсации биополей, по которым можно было оценить приближение опасности. К счастью, никто за ними не следил ни в Москве, ни во время полета в Сочи, и в конце концов он поверил, что сумел оторваться от следящих систем «Купола», которые и организовали, по его мнению, операцию с минированием дома. В душе он пообещал после отпуска разобраться с этим делом и примерно наказать исполнителей и заказчиков, чтобы в следующий раз им неповадно было устраивать на него охоту.
Посадка на борт теплохода прошла гладко, они устроились в двухместной каюте на второй палубе и весь вечер просидели на корме у бара, как и два десятка других путешественников, любуясь морем, небом, солнцем, закатом, чайками и теплоходом. Тоня наконец пришла в себя, чаще улыбалась, и, если бы не воспоминания о погибших отце и маме, была бы, наверное, на седьмом небе от счастья.
За их столик подсела средних лет пара, они познакомились, и мужчина, назвавшийся Юрой, рассказал им свою историю «нового русского фермера, раскулаченного властью».
В принципе, история была типичной для сотен таких же фермеров, попавших под давление обстоятельств, к которым позднее присоединились – к обстоятельствам, разумеется, – бандиты и государственные чиновничьи структуры, действующие не в пример жестче.
Юрий Алексеевич Кулагин открыл свое дело в селе Катынь-Покровское Смоленской губернии еще в тысяча девятьсот девяносто первом году, а закрыл в две тысячи первом, ровно через десять лет.
– Никаких моральных сил не осталось терпеть этот беспредел! – заявил он с усмешкой, одну за другой опорожняя кружки с пивом. – Вы не смотрите, что я с виду здоровый, могу кулаком быка зашибить, а вот поди ж ты, не выдержал.
– Я давно советовала ему уехать в город или хотя бы в другую область, – добавила жена Юрия, Валя, такая же крупная, мягкая, улыбчивая. – Так он же упрямый: батя мой не сдавался и я не буду!
– Сдался! – махнул ручищей Юрий. – Десять лет коту под хвост! Кто еще сейчас мало-мальски держится, так это фермеры-животноводы. А я сделал ставку на зерно, ошибочка вышла, никому оно, как выяснилось, не требуется. Продать килограмм ржи, к примеру, сейчас можно рубля за три, а литр соляры стоит шесть-семь. С ячменем, овсом и пшеницей еще нужно лоб морщить: особым образом почву обрабатывать, подкармливать, ухаживать. А рожь засеял – и в ус не дуй, все равно вырастет. Вот я и нарастил… что пришлось потом урожаи за бесценок отдавать, себе в убыток.
– А госзакупки? – поинтересовался Тарас.
– Забудь, нету их давно, – снова махнул рукой Юрий. – Не нужна оказалась моя работа людям. Да и просушить, и хранить зерно негде, рожь надо везти в соседний совхоз с кучей взяток в кармане, иначе ничего не добьешься. А результат такой: шестнадцать процентов зерна теряется по влажности, восемь – из-за засоренности почвы. На сортировке, просушке, хранении – еще двадцать пять процентов. Двадцать как минимум – взятки. Вот и получается – три четверти урожая – ёк! К чему заниматься бесполезным делом?
– И как же вы из этого положения выходите?
Юрий засмеялся.
– Подался в маленькие животноводы. Купил корову, поросят, курей, вот приеду – коз разведу. Говорят, из козлиц делают особую колбасу, как «Виагра» действует. Отдам долги, может, и заживем нормально. Хотя и в этой коммерции хлопот невпроворот, особенно – со сбытом продукции. В Смоленске все рынки – под мафией, попробуй сунься без поддержки!
– Юра, не надо их нагружать своими проблемами, – потянула супруга за рукав Валя. – Люди отдыхать приехали, а ты им свои обиды выкладываешь. Справимся, не впервой.
– И то верно, – смутился Юрий, поднимая кружку. – Будем отдыхать и жизни радоваться, пока возможность имеется.
– Дети есть? – спросил Тарас.
– А как же, трое: две девки и пацан Антон, старший, семнадцать уже стукнуло. В Смоленский пединститут собирается поступать.
– Одни остались?
– Почему одни? С бабкой и дедом. Да и не балованные они у нас, как говорится, опора и надежа.
– Пошли купаться, – сказала Валя, расстегивая ворот платья. – Жарко. Здесь где-то бассейн есть с подогреваемой морской водой. Раз уж решились отдохнуть, надо все попробовать.
– Это уж точно. – Юрий допил пиво и поднялся. – Заходите в гости, каюта триста двадцатая, на третьем этаже.
– На палубе, – поправила его жена.
– Один хрен, – махнул он рукой, обнимая супругу.
Они ушли.
– Хорошие люди, – задумчиво сказала Тоня; в купальнике она сидеть за столиком стеснялась, но и юбочка с легкой маечкой ей шли необыкновенно. – И, по-моему, счастливые.
– Мне тоже так показалось, – кивнул Тарас, потаенно любуясь девушкой. То, что они остановились в одной каюте, еще ни о чем не говорило, учитывая просьбу Тони, однако и это зыбкое равновесие «платонической любви» не могло длиться долго. Он хотел ее и ничего не мог с собой поделать. Хотя, с другой стороны, твердо знал, что не посмеет – без ее воли и согласия.
– Папа очень любил маму, – продолжала Тоня тем же тоном; она уже привыкла к своему положению, понимая, что родителей нет и не будет. – Они тоже были счастливы. Таких других счастливых людей я не встречала. Но они, наверное, были исключением.
– Я так не думаю, – не согласился Тарас. – Счастливых людей мало, но они есть, вот как Юра с Валей.
– И они тоже – исключение, а как говорится: исключение подтверждает правило.
– Глупости, древние мыслители, на которых привыкли ссылаться наши комментаторы их знаний, просто неправильно перевели латинское изречение, которое гласит: исключением поверяется знание. То есть исключение отвергает правило, им оно проверяется, ибо что это за правило такое, если подтверждается своей противоположностью?
Тоня наморщила лоб, призналась с удивлением:
– Я никогда об этом не задумывалась… действительно, ты прав!
– Не я – мудрецы, наши предки.
– Ты знаешь язык, как настоящий филолог. Вот, кстати, ты обещал научить меня древнему языку.
– Только не здесь, – засмеялся Тарас, с облегчением уводя разговор от скользкой темы. – Представляешь, если мы сейчас в голос запоем «здраво»?
Тоня фыркнула, тряхнула отросшими до плеч волосами.
– Представляю! Начали бы обходить стороной. Между прочим, я бы тоже искупалась. Пойдем поищем бассейн?
– Чего его искать? – Тарас встал. – Он на верхней палубе. Переодеваемся и идем. Кстати, все забываю спросить: как тебе показался Марат?
Перед отлетом они все-таки успели забежать в больницу и навестить теннисиста. Он выздоравливал, мог ходить, но пальцы на руках срастались медленно, и находиться ему в больнице предстояло еще долго.
– Он умный и самоуверенный нахал, – ответила Тоня равнодушно, – хотя, наверное, хороший человек. Мне не понравилось, как он смотрит.
– Как?
Девушка смутилась.
– Так… оценивающе… с хитрецой… наверное, у него много знакомых девушек.
Тарас засмеялся.
– Да уж, хватает. Я еще не видел той, которой он бы не нравился. Ты первая.
– А почему он назвал тебя графом? Ты из какого-то графского рода?
– Это школьное прозвище, – с улыбкой пояснил Тарас. – В детстве я любил читать Дюма, особенно его мушкетерские романы, и хотя в играх роль Д’Артаньяна доставалась не мне, все же меня удостаивали титула «графа».
– Я тоже люблю Дюма, особенно «Королеву Марго» и «Графиню Монсоро», но в игры с мушкетерами не играла.
– У тебя все впереди, королева, – пообещал Тарас.
Он взял ее за руку, и они побежали переодеваться.
В течение двух дней ничего особенного не происходило.
Погода на море стояла отличная. Теплоход изредка заходил в порты Черноморского побережья России и готовился плыть к берегам Турции.
Молодая пара загорала, купалась, исследовала бары и рестораны теплохода, участвовала в шоу и смотрела фильмы под открытым небом – от боевиков до комедий и мелодрам. Тарас посещал кинотеатр теплохода с неохотой, но это нравилось Тоне, и он был вынужден терпеть. К счастью, длилась киноэйфория недолго. Тоня увлеклась изучением Ключей смысла метаязыка и с большой охотой оставалась в каюте, слушая Тараса и жадно впитывая новые знания.
Она быстро научилась входить в трансовое состояние через созерцание мандалы (он всегда возил с собой деревянную досочку с вырезанной на ней искусным мастером «схемы Вселенной»), хотя существовали и другие способы вхождения в транс, приводящие к мистическому прозрению или инсайт-состоянию. Так же быстро Тоня поняла, что такое «звук-не-звук» и как надо произносить слова-символы древнерусского языка, являющиеся по сути Ключами смысла Дэванагари, или метаязыка. Лучше всего у нее получались энергонасыщающие «звукопакеты»: «живо», «здраво», «добро» и «славо», – хотя неплохо подчинялись и другие, известные Тарасу.
Не стал он учить ее только резонансно-управляющим звукорядам, способным внушать ужас или чувство блаженства. Он и сам владел ими наполовину, как оружием, а не как комплексами настройки организма (своего собственного или других людей) на вибрационные процессы пространства. Чего-то ему недоставало для полного включения и осмысления этих Ключей. Возможно, любви и согласия. Учитель недаром повторял, что все, лишенные воли, любви, смысла, веры, согласия, обречены слепо двигаться по коридорам лучей чужой воли.
Однако объяснить сей постулат Тоне Тарас пока не мог. Боялся, что она поймет его неправильно. Поэтому продолжал ненавязчиво учить ее воспринимать звуки – всем телом, свет – сквозь лицо – затылком, сквозь грудь – спиной, энергию неба – ступнями через голову, а энергию земли – макушкой через все тело. Усваивала она его уроки на одном дыхании и нисколько не удивилась, практически убедившись в том, что звук может создавать твердые невидимые препятствия и становиться видимым, что есть так называемый «белый шум», отшибающий память у человека, и есть «розовый», восстанавливающий ее.
На третий день путешествия Тарас начал потихоньку приобщать девушку к знаниям Круга, касающимся истории человечества, и поразился тому, с какой серьезностью она воспринимает информацию об Аморфах, Инсектах и Перволюдях. Она ни капли не усомнилась, что былинный Святогор является одним из Перволюдей, хранителем русского Рода, а былинный же и сказочный Змей Горыныч – уцелевшим после Изменения Инсектом, скорее всего – мантоптером, разумным Богомолом. Тоня вообще не сомневалась, что ее учитель говорит правду. Лишь спросила, откуда у него эти сведения. И тогда он рассказал ей о своих «путешествиях во времени» – спусках в прошлое по линии родовой памяти. Впрочем, Тоня и это признание восприняла спокойно, как должное, уже поверив в возможности друга и его нормальность.
Вечер запомнился обоим надолго.
Закаты на Черном море всегда красивы, но этот превзошел все другие по необычности форм облаков и их цветокомпозициям. По горизонту разлилось море золотисто-оранжево-сиреневого света, простреленное струями перистых облаков, алых снизу, темно-синих сверху. Им можно было любоваться долго, и Тоня с Тарасом, затаив дыхание, как и многие отдыхающие пары, наблюдавшие закат со своих палуб, смотрели на феерию цвета и света и не заметили, как очутились в объятиях друг друга.
Первый поцелуй обжег обоим губы и прервал дыхание. Второй длился несколько минут, бесконечно нежный, трепетный, необходимый как воздух, чарующий и невыносимо сладкий. Он сбросил оковы этических норм и возбудил дивное желание принадлежать другому, и они, не сговариваясь, молча, продолжая обниматься и целоваться, не боясь чужих взглядов, направились в каюту и продолжали там узнавание друг друга, но уже на другом – высшем уровне, где сливаются сердца, и души, и тела…
Она не сказала «нет».
Она вообще не сказала ни слова…
Она не стыдилась…
Только застонала…
Но и боль была сладкой и невыразимо притягательной…
И оба они умерли в этой пытке наслаждением и мукой невыносимого желания…
И воскресли вновь, вдруг осознав, что произошло…
И он молча, взглядом попросил у нее прощения, а потом сказал ей, без слов, что любит…
И она ответила тем же, и ничего их больше не разъединяло, ни возраст – он был старше ее на одиннадцать лет, – ни опыт, ни память прошлого, утраты и потери, ни последствия, ни пространство и время…
Лишь засыпая у него на груди, Тоня сонным голосом проговорила:
– Тебе не кажется, что мы все-таки спешим?
– Мы опаздываем, – ответил он убежденно.
Она счастливо улыбнулась и уснула.
А во втором часу ночи на теплоходе появились непрошеные гости…
Их было шестеро, все – в особых боевых костюмах, материал которых почти не отражал света и не пропускал тепловые лучи. Они высадились на идущий крейсерским ходом теплоход с борта небольшого скоростного катера с бесшумным двигателем, который догнал круизное судно на траверзе турецкого города Самсун, в международных водах, в ста километрах от берега. Сообщать капитану и вообще кому-либо из команды теплохода о своем прибытии бойцы неведомого спецназа не стали. Действовали они скрытно, тихо, быстро и точно знали, что, или точнее кого, ищут. Встречавшихся на пути пассажиров, в основном молодых и нетрезвых, они старались обходить, а если не получалось – стреляли в них усыпляющими иглами. И двигались они весьма целеустремленно – с кормы на вторую палубу теплохода, где находился, очевидно, объект их забот.
Здесь уместно будет сделать техническое отступление для описания их костюмов.
Мировой опыт войн последнего десятилетия (Ливан, Сомали, Косово, Македония, Палестина, Афганистан, Чечня, Абхазия) показывает, что в условиях городских застроек и штурма горных баз тактические приемы с применением авиации, танков, ракет, вообще тяжелых вооружений малоэффективны. Появилась необходимость в концепции интеграции систем управления, связи, разведки и компьютерных технологий для «автоматизации работы воина». Американцы первыми начали разработку «носильных компьютерных комплексов», которую возглавил крупнейший в США системный интегратор радиоэлектронных комплексов компания «Raytheon Sistems», создавшая в середине девяностых годов защитный костюм «Пехотинец» («Land warrior»). Полевые испытания костюма были проведены в конце двадцатого века, и он был признан годным для эксплуатации. Дальнейшие разработки привели к созданию «компьютерных киберкостюмов» нового поколения для спецподразделений с IBM-совместимым портативным мультимедийным компьютером на базе процессора Pentium с тактовой частотой 100 и выше мегагерц, оперативной памятью на 32 мегабайта, жестким диском на 400 мегабайт, сменной флэш-памятью на 85 мегабайт и сетевой картой Ethernet. Программное обеспечение такого костюма обрабатывает любые задачи по модульной технологии: отдельно – разведка, отдельно – связь, навигация, топография, донесения, изображение в трех диапазонах, корректировка движения, корректировка огня, опознавание «свой-чужой», медицинская диагностика. Специальные графические программы позволяют вести запись в память видеоизображения, а также его наложение на сетку или цифровую топокарту. Компьютер позволяет ориентироваться на местности, вести переговоры с боевыми товарищами, передавать и получать видеокартинки, опознавать цели, вести химическую и радиационную разведку, обнаруживать мины, а также распознавать голоса командира и бойцов.
Защитный шлем в этой системе по сути является вторым мозгом пехотинца или спецназовца. Он оснащен индивидуальным дисплеем, экраном с высокой четкостью изображения, тепловым и оптическим устройством прицеливания (в том числе в темноте), системой ночного видения, видеокамерой, двумя рациями. Шлем выдерживает прямое попадание девятимиллиметровой пули и обеспечивает защиту глаз от лазерного излучения.
Рации костюма работают на расстоянии до пяти километров, одна связывает бойца с командиром, вторая – с остальными бойцами.
Вся система может работать непрерывно до четырех часов, однако с применением режима «засыпания» отдельных ее частей срок работы без замены батарей увеличивается до двух суток.
Весит такой защитный «киберкостюм» около четырнадцати килограммов, без учета оружия и комплекта выживания.
Однако гости на теплоходе не были американскими диверсантами, а имели реальное российское гражданство. И костюмы на них были отечественного производства, хотя не уступали по характеристикам западным образцам, а кое в чем и превосходили их. К примеру, ткань, из которой они шились, выдерживала удар пули на излете и удар ножом, а главное, изготовленная по технологии «стелс», она делала человека практически невидимым ночью и на местности, и даже в яркий солнечный день превращала солдата в зыбкий, смазанный силуэт.
Такова была экипировка проникших на теплоход неизвестных, позволявшая без шума выполнить не слишком уж и рисковую, по мнению командира, поисковую операцию.
Тарас проснулся от возникшего неудобства.
Прислушался к себе, не открывая глаз, почувствовал скользнувший вдоль позвоночника холодок. Что-то изменилось на спящем корабле, и это изменение было негативным и целенаправленным. Призрачно, невесомо и почти неощутимо по палубам теплохода летел поток намерений, опережая тех, кто эти намерения имел.
Тарас тронул Тоню за плечо, прижал палец к ее губам, призывая к молчанию. В каюте было темно, но отсвет фонарей палубы рассеивал мрак, и они вполне видели друг друга.
– Что случилось? – напряглась девушка.
– Пока не знаю… однако у меня плохое предчувствие… собирайся…
Не задавая больше вопросов, Тоня послушно принялась одеваться.
– Вещи брать?
– Не надо, с сумками далеко не уйдешь.
– Жалко оставлять, – огорчилась девушка. – Все такое новое… и денег стоит.
– Мы еще вернемся.
В последнем Тарас уверен не был, но совсем пугать Тоню не хотелось. Тем более что он пока не знал причин своих ощущений. Времени же на выяснение обстоятельств ночной тревоги не хватало, он чувствовал это всей кожей.
– Не отставай и делай все, что я скажу.
– Хорошо, – прошептала Тоня, вздрагивая в нервном ознобе.
Она ничего не понимала, но не задавала глупых вопросов, не охала и не суетилась, заметно облегчая его положение, и Тарас не удержался, чтобы не поцеловать ее и шепнуть на ухо:
– Все будет хорошо!
– Я знаю, – ответила она с простодушной доверчивостью.
Тарас приоткрыл дверь каюты, выглянул в коридор, освещенный двумя плафонами. Никого… Только ток холодного воздуха усилился до покалывания в шее. Он понял, что уйти коридорами не удастся, те, кто шел сюда с весьма специфичным «смертным запахом» биополей, были уже совсем близко.
– Назад!
Он закрыл дверь на ключ, метнулся к приоткрытому иллюминатору.
– Сюда! Я полезу первым, ты за мной.
Неплохо представляя особенности корпуса теплохода, к тому же помогало чувство пространства и расширившаяся сфера «внутреннего зрения», Тарас ужом проскользнул в круглый проем иллюминатора, применив приемы «вынимания» костей из суставов, встал ногами на створку иллюминатора, одной рукой вцепился за край ребра, проходящего по всему корпусу, а вторую протянул спутнице.
– Давай!
Тоня легко вылезла из иллюминатора, затем вспорхнула на плечи Тараса и, поддерживаемая им, цепляясь за решетку вдоль борта верхней палубы, перепрыгнула в проход. Тарас последовал за ней, прилипая к борту, как муха. Несколько мгновений прислушивался к звукам музыки, долетавшим сюда из кормового ресторана, двинулся было вперед, к носу, и не увидел – почувствовал впереди сгущение мрака. Решение пришло мгновенно.
Он развернул Тоню к себе и начал целовать, спиной ощущая приближение таинственного «сгущения», уже догадываясь, что это такое, и молил небо в душе только о том, чтобы Тоня не запаниковала или не начала выяснять отношения в этот момент.
Секунда, еще секунда, еще…
В спину Тараса воткнулось что-то острое, превратилось в кусок льда. Волна холода ударила от этого места во все стороны, парализуя мышцы, перехватывая дыхание, грозя «заморозить» все тело…
Если бы Тарас не находился в состоянии боевого транса, он бы не успел перевести организм в инаковость и вовремя справиться с атакой «холода» (парализующая игла! – мелькнула мысль), но скорость его нынешнего реагирования на внешние раздражители была на порядок, а то и на два выше обычной, он был сейчас отмобилизован физически, физиологически и психически и действовал на уровне вашиты[11], хотя в данный момент объектом воздействия был он сам.
– Блок! – крикнул он внутрь себя.
Волна холода остановилась, успев охватить всю спину, но не дойдя до сердца и головы. Спина онемела, но, к счастью, еще не мешала телу действовать на физическом уровне.
Нейтрализация!..
Едва ли впоследствии он смог бы вразумительно объяснить, что именно сделал. Однако его мысленный приказ подействовал! Химический препарат, парализующий мышцы и в конце концов усыпляющий человека, не дошел до мозга, сработавшие ганглиоблокаторы нейтрализовали его вокруг места укола, и он стал распадаться, трансформироваться, исчезать. Хотя в спине еще долго «торчал камень» пораженных мышц.
В следующее мгновение Тарас в темпе прыгнул навстречу противнику, применившему парализатор, за сотые доли секунды разглядел человека в спецкостюме со шлемом, оценил его вооружение и, выдернув у него из руки пистолет, стреляющий иглами, одним движением выбросил за борт.
Вскрик, сильный всплеск, тишина…
На верхней палубе послышались голоса, кто-то перегнулся через поручни мостика.
– Петрович, ты слышал? Вроде кто упал за борт.
– Показалось тебе, – отозвался хрипловатый бас. – Пить меньше надо.
– Нет, я точно слышал крик и плеск.
К первой голове присоединилась вторая.
– Ничего не вижу… Эй, там кто-то на третьей палубе…
По знаку Тараса замершая Тоня подвинулась к перилам.
– Девушка, вы ничего не слышали?
– Ничего, – покачала головой Тоня.
– Вот видишь, – обратилась вторая голова к первой. – Почудилось тебе, алкаш, пойдем допьем пиво и на боковую…
Голоса отдалились.
Тоня посмотрела на Тараса огромными черными глазами.
– Кто это был?!
– Пират, – отозвался Тарас, вспоминая вычитанную в газете заметку о нападениях пиратов на суда в Южно-Китайском море. Во время одного из таких нападений бандиты связали несчастных моряков рыболовными сетями, а потом хладнокровно расстреляли из автоматов.
– Не может быть, – не поверила Тоня.
Вместо ответа Тарас взял ее за руку и повел в ту сторону, откуда шел человек в спецкостюме. Появилась идея оставить девушку в баре, работавшем круглосуточно, среди посетителей, а самому вернуться и посмотреть, что за команда рискнула высадиться на теплоход в такой крутой экипировке.
Бар на третьей палубе оказался заполненным на треть. Тем не менее Тарас усадил Тоню за столик, велел ждать, заказал ей кофе, оставил деньги и вышел из бара, будучи уверенным, что никакой спецназ не рискнет ворваться сюда и открыть стрельбу. Если уж он появился на теплоходе инкогнито, в маскировочных кибер-костюмах, то и уйти собирался так же тихо и незаметно.
Уже в коридоре Тарас собрал энергию, усилием воли сформировал поле необходимости получать прямую информацию извне и вошел в инсайт-состояние, позволяющее использовать кровеносную систему в качестве магнитной антенны и видеть-чувствовать источники опасности.
Таких источников он насчитал пять.
Два перемещались по левому крылу второй палубы, исследуя каюты. Еще два контролировали выходы со второй палубы на третью и на первую. Пятый источник находился на четвертой палубе и, очевидно, управлял операцией. Однако пока Тарас определял положение команды «киборгов», ситуация изменилась. Двое со второй палубы перестали обшаривать каюты и поднялись на третью палубу, а их коллеги направились к бару вдоль бортов, не отвлекаясь на попадавшихся стюардов и пассажиров. Тарас понял, что его каким-то образом пеленгуют и что начинать контроперацию следует с того, кто это делает, то есть с командира.
Он скользнул по коридору до выхода на четвертую палубу, вгляделся в поле внимания. Красные струйки намерений противника начали перегруппировываться, стягиваясь к лестнице с четырех сторон. Несомненно, его каким-то образом вычисляли и вели. Вспомнился совет учителя «думать спинным мозгом». Если неизвестные профессионалы обладали его индивидуальной пси-картой, они действительно могли наблюдать за ним по рисунку биополей. Следовало этот рисунок изменить.
Оставив на потом выяснение источников сведений о нем, Тарас заглянул в глубь себя, интуитивно вычислил мостики третьей сигнальной системы и переключил сознание: перестал думать головой, освободил ее от мыслей, направив их в нервную систему всего тела и в позвоночный столб.
Ощущение было такое, будто его расчленили!
Совершенно жуткое ощущение, едва не ставшее последним! Лишь каким-то непонятным ухищрением ему удалось собрать разбежавшиеся чувства и мысли в единое целое. Но прошло какое-то время, по собственной оценке – не меньше трех секунд, невероятно много, прежде чем он начал соображать и адекватно оценивать обстановку.
Видел он теперь и вообще ощущал мир иначе, как медуза или скорее живая паучья сеть, но все же смог сориентироваться и начать действовать в прежнем темпе.
Красные струйки чужих волевых устремлений приблизились, загородили все выходы. Неизвестные десантники были совсем близко и, наверно, уже видели его на шлемных экранчиках целенаведения. Интересно, наводчик еще видит его или нет? Вряд ли он поймет, что случилось. Что ж, начали, парни! Вас сюда никто не звал!
Тарас вспомнил слова известной песни ансамбля «Любэ»: «Ветер в харю, а я шпарю» – и шагнул к лестнице.
Глава 22
ХРАМ ПОД ГОРОДОМ
Прием сработал.