Страна Изумрудного солнца Орлов Антон

Глава 5

На собрание Живущих-в-Прохладе Тлемлелх чуть не опоздал. Цепочка не связанных между собой случайностей, совсем не роковых по отдельности. Роковыми они становятся, когда возникает резонанс и тебя захватывает аргхмо – подобный мощному ледяному течению поток губительных обстоятельств.

Вот уже второе шестидневье Тлемлелх жил в постоянном напряжении, предчувствуя приближение аргхмо. Вначале это похоже на легкий ползучий холодок, который подбирается к тебе на закате со стороны Фласса. Но от Фласса можно уйти, а аргхмо настигнет свою жертву где угодно: если это началось, этого не миновать. Тлемлелх знал, что его сомнет и разорвет в клочья – та же участь, на какую обречены тончайшие невесомые шедевры облачных прядильщиков под напором штормового ветра. Эта грустная аналогия принесла ему недолгое успокоение.

Признаки аргхмо пока еще еле угадывались в общем потоке событий. Но все же угадывались – как издевка, скрытая под оболочкой безупречно вежливой светской беседы. Началось все с того, что во время верховой прогулки его застиг вдали от дома Флассов ливень; укрывшись от ненастья на одном из своих заводов, Тлемлелх застал там такую картину… При воспоминании об этом неслыханном безобразии его слуховые отростки начинали гневно вибрировать. С персоналом завода следовало разобраться, но ему даже думать об этом не хотелось. Он вообще не любил думать о неприятном.

Два дня спустя Тлемлелха забыли пригласить на Вечернее Пение на болотном острове Креб. Он все равно туда явился, но на его левой руке не было оранжевого цветка желанного гостя, и потому другие Живущие-в-Прохладе приветствовали его реже, чем обычно. Потом он не смог найти партнера для визита в Обитель Алых Цветов и остался в одиночестве – раньше с ним такого не случалось, и это незаслуженное пренебрежение его больно ранило. Потом кто-то порвал дивные полотнища декоративной паутины вокруг его дома и разогнал облачных прядильщиков, а двух или трех раздавил. Некоторых энбоно эта мерзкая выходка привела в восторг: новое событие, новые впечатления! Тлемлелх уже знал, что за этим инцидентом последовало несколько аналогичных и статус пострадавших энбоно понизился – что столь же неизбежно, как падение на землю сломанного цветка. Однако он стал первой жертвой, и это выделяло его из всех, провоцируя анонимных насмешников причинять ему еще большие страдания.

«Злой Император, будь ты навеки мертв, почему же такое постигло меня, а не кого-то другого?» – измученно вздохнул Тлемлелх, поднимаясь по спиральной лестнице на Вершину Прохлады. По лестнице струилась вода, омывая ступени кристально прозрачной оболочкой. Тлемлелху нравилось преодолевать сопротивление этой головокружительно-подвижной среды и смотреть на свои безупречной формы ступни с изящно изогнутыми позолоченными когтями. Каждый коготь – маленькая сияющая арка, не случайно Тлемлелх считался одним из самых красивых энбоно в стране Изумрудного солнца. Переливы вкрапленных в кожу камней заставляли сожалеть о том, что он не может раздвоиться и наблюдать за собой завороженным взором со стороны. И вдруг его пронзила игла ни с чем не сравнимого парализующего ужаса: на крайнем когте правой ноги позолота частично стерлась, под ней обнажилось перламутрово-белое с прозеленью…

О, не сказать, чтобы естественный цвет когтей Тлемлелха был неприятен. Его внешность не имела изъянов. Однако допустить такую небрежность… Среди энбоно встречались оригиналы, которые не красили когти (Тлемлелх не понимал их и избегал с ними разговаривать), но одно дело – рассчитанно утонченная скромность облика, граничащая с бесстыдством, и совсем другое – облезлая позолота! В первом есть некий сомнительный шарм. Второе свидетельствует о том, что ты смешон и тебя вот-вот настигнет аргхмо.

Тлемлелх хотел повернуть назад, но ниже, за изгибом лестницы, слышалось шлепанье ног по воде, оно приближалось… И Тлемлелх продолжил подъем. Если Живущие-в-Прохладе увидят, что он без явной причины уходит, поползут слухи, которые будут стократ хуже правды; его статус, и без того шаткий, обратится в ничто. Если же кто-нибудь заметит причину… Его поднимут на смех, и результат будет тот же самый.

Как энбоно может избегнуть объятий аргхмо? Первый путь – уйти во Фласс. Страшный и печальный, зато полный ужасающего очарования конец, тогда твой посмертный статус будет достаточно высок. Второй путь, о котором не принято упоминать вслух, – прибегнуть к помощи магии и призвать демона из хаоса, и напоить его своей кровью, чтобы тот уничтожил твоих врагов. У Тлемлелха в домашней библиотеке имелся древний трактат по магии, в переплете из кожи энбоно – занятная вещица. Что ж, вот и пришла пора воспользоваться… По его изумрудным губам скользнула усмешка обреченного.

На Вершине Прохлады энбоно держались группами, попадались пары, но одиночек не было. Этот мир не для одиночек.

Лишь на мгновение Тлемлелх задержался под аркой, которая взметнулась над площадью на головокружительную высоту, отбрасывая на плиты тень в виде дуги с крутым изломом, – и тут же решительно двинулся вперед, приветствуя других Живущих-в-Прохладе и внимательно наблюдая за их реакцией. Расслабиться. Он слышал о том, что некоторым счастливчикам удавалось обмануть аргхмо: если притворишься, что ничего особенного не происходит, следующий за тобой по пятам смерч роковых совпадений бесследно рассеется. Только надо очень убедительно притворяться…

Тлемлелх улыбался как раньше, но его приветствовали небрежно, а многие энбоно и вовсе не отвечали. Его присутствие игнорировали, словно он стал невидимкой. Однако это еще не самое худшее… Хуже будет, когда на тебя начнут смотреть с иронией, проявляя открытое пренебрежение. Тогда останется один путь – во Фласс, ибо Фласс покажется желанным убежищем, где прекращаются все страдания.

Продолжая улыбаться, внутренне помертвевший Тлемлелх неторопливо брел по площади. Пока ему удавалось делать вид, что никакого отторжения нет, что это он сам, в силу меланхолического настроения, не спешит присоединиться ни к одной из групп. Но «пока» не может длиться вечно. Рано или поздно придется к кому-нибудь подойти – и тогда, если будешь отвергнут, тебя поглотит аргхмо. Нельзя покинуть собрание Живущих-в-Прохладе, не побыв с кем-то вместе. Это не принято. Это случается только с изгоями. А вдруг кто-нибудь обратил внимание на облезлый коготь?..

Тлемлелх знал тут каждую пядь пространства. Отполированные до зеркального блеска базальтовые плиты, в темной глубине которых скользят безмолвные опрокинутые отражения. Древняя конструкция из парадоксально переплетенных металлических лент около входной арки – фонтан и одновременно насос, откуда струится вниз по ступеням вода, стекающая сквозь решетку у подножия спиральной лестницы в подземный резервуар. Ажурные каркасы, оплетенные декоративной паутиной немыслимой красоты – здесь держали лучших в Могндоэфре облачных прядильщиков. Мертвые, однако на расстоянии производящие впечатление живых деревья, покрытые слоем прозрачного лака. Сплетенные из жгутов черного металла беседки и обрамленные позолоченными бортиками бассейны с ароматной водой – там устроились группки и пары Живущих-в-Прохладе. Всего два шестидневья назад Тлемлелх чувствовал себя здесь как в собственном спальном бассейне, а теперь все это отдалялось от него, отталкивало его, и он смотрел на окружающее словно сквозь зыбкий туман.

Он был близок к обмороку, но ни на секунду не прекращал беспечно улыбаться. Если бы мелькнул хоть один-единственный признак того, что за ним по-прежнему признают высокий статус… Если бы хоть кто-нибудь изъявил желание поговорить с ним… Он едва не вздрогнул, когда услышал свое имя – низкие мелодичные модуляции, выражающие восторг по поводу завершения долгого ожидания, – и увидел, что к нему направляется, отделившись от группы, стройный энбоно в переливчатом синем плаще. А потом узнал его. Лиргисо.

Они обменялись приветствиями. Лиргисо улыбался. Он предпочитал глубокие, насыщенные цвета, и сверкающие на его коже камни были темнее тех, что носил Тлемлелх: сумрачно-синие сапфиры, черные алмазы и турмалины, изумруды того тревожного оттенка, какой приобретает небо сразу после захода солнца. Вокруг его желтых глаз ветвился черно-серебряный орнамент с непристойными алыми блестками: появиться с таким макияжем на Вершине Прохлады – это почти скандал, но Лиргисо еще и не то мог себе позволить. Гребень и когти покрыты черным прозрачным лаком – идеально ровный слой, ни малейшего изъяна. Тлемлелх встал вполоборота к нему, изогнув правую ступню таким образом, что ее чуть не свело судорогой: боль можно вытерпеть, лишь бы Лиргисо не заметил облезлый коготь.

– Пойдем в бассейн, энб-саро? – предложил Лиргисо после обмена любезностями.

– С удовольствием, энб-саро.

Даже самые консервативные из Живущих-в-Прохладе приветствовали его церемонно и вежливо, словно не замечая шокирующего макияжа. Тлемлелха за компанию тоже приветствовали.

Они сбросили плащи – два холмика шелка, темно-синий и кремовый, красиво смотрится на фоне черных полированных плит и золоченого металла – и устроились в стороне от большой компании энбоно с фиолетовыми гребнями (члены одной из Корпораций, занимающихся общественными проектами, – это у них принято одинаково красить гребни). Тлемлелх подумал: как хорошо, что он не сотрудник Корпорации и ему не надо отказываться от своих любимых цветов ради тех, что предписаны уставом, – а потом ощутил укол сожаления: если бы он в свое время вступил в Корпорацию, он бы сейчас находился под ее защитой, и вероятность того, что его захватит аргхмо, была бы невелика… Да, но не обладать свободой в выборе привычек и украшений – такая участь не для него!

– Ты рассеян, несравненный Тлемлелх, – улыбнулся Лиргисо.

О, назвал его по имени… Само присутствие Лиргисо вселяло тревогу – нельзя сказать, что необоснованную, и все же он единственный из Живущих-в-Прохладе изъявил желание поговорить с Тлемлелхом. Отсрочка неминуемого? Или спасение от аргхмо? Тлемлелх ощутил отчаянную надежду. Он сидел, подогнув правую ногу так, чтобы Лиргисо не мог увидеть коготь с облупившейся позолотой. Вода в бассейне тепла и ароматна… хотя дурманные снадобья, которые в нее добавляют, давно уже перестали действовать на Тлемлелха, слишком ничтожны здесь дозы.

– Я погрузился в бессловесное раздумье, блистательный Лиргисо.

– Неужели тебе ведомо, что такое раздумье, дорогой Тлемлелх? Надо признать, для меня это новость! Впрочем, всякое бывает… Говорят, сегодня опять была вибрация пространства на берегу Фласса, где колоннада Злого Императора. – Лиргисо не добавил «будь он навеки мертв», и Тлемлелха восхитило его граничащее с дерзким вызовом пренебрежение общепринятыми нормами. Впрочем, нормы для того и существуют, чтобы энбоно бросали им дерзкий вызов – вот только одних за это подвергают остракизму, а другие становятся законодателями новой моды. – Ученые до сих пор не смогли установить, отчего пространство в том районе периодически вибрирует. Говорят, во время таких вибраций оно иногда выплевывает предметы, порожденные хаосом.

Тлемлелх невольно поежился. Тайна. Вокруг много непонятного – так много, что, если об этом задумываться, недолго сойти с ума, ведь где тайны, там и страх, – но Лиргисо любит поговорить о пугающем.

– Возможно, нам только кажется, что пространство выплевывает нечто, чего не было раньше, – возразил Тлемлелх – ему не хотелось соглашаться с тем, что где-то поблизости может существовать такая жуть.

Заметив его испуг, Лиргисо удовлетворенно рассмеялся:

– Судя по твоему виду, несравненный энб-саро, ты давно не радовал своим драгоценным вниманием Обитель Алых Цветов. Твои нежные, как побеги виийлы, слуховые отростки постоянно свернуты, что говорит о беспричинном страхе и смятении. Но от этого есть хорошее лекарство… Я соблазнил Бхан и сейчас ищу партнера. Мы с тобой оба прекрасны и достойны друг друга, не правда ли? Ты составишь мне компанию?

Сердце Тлемлелха радостно екнуло, – спасся от аргхмо, все налаживается! – но вслух он произнес, используя модуляцию пресыщения чувственными удовольствиями:

– Я уже не раз бывал у Бхан. Ну что ж… Почему бы не позаботиться о продлении рода энбоно… Когда она будет ждать нас?

– Завтра утром, дорогой Тлемлелх. – Глаза Лиргисо сузились в две загадочные улыбчивые щелки. – Приезжай в Обитель Алых Цветов завтра утром. И не забудь как следует позолотить свои восхитительные когти, энб-саро.

Так он заметил? Да или нет?.. По виду Лиргисо невозможно было определить, обратил он внимание на оплошность Тлемлелха либо же сказал это просто так. Когда он передвинулся поближе к энбоно с фиолетовыми гребнями и задал одному из них вопрос насчет вибраций пространства, Тлемлелх выбрался из бассейна, накинул на влажное тело плащ и направился к арке. Если твое положение шатко, главное – вовремя уйти. Он прощался с попадавшимися навстречу, и теперь ему отвечали гораздо чаще, чем когда он их же приветствовал: его дружеская беседа с Лиргисо не ускользнула от внимания остальных, продемонстрировав, что он пока еще не изгой.

Пусть Лиргисо имеет репутацию опасного существа – его статус весьма высок, и сегодняшний недолгий разговор с ним спас Тлемлелха от катастрофы. Завтра утром они вместе обрадуют своим вниманием Бхан… Смерч роковых совпадений пронесся мимо, едва дохнув на него мертвящим холодом.

– Отдай мой бластер!

– Обойдешься.

Омар смотрел, набычившись, но броситься на Тину не рискнул. Он уже предпринял несколько попыток вернуть свое оружие и каждый раз шлепался в теплую зловонную жижу, отлетев на три-четыре метра. Наконец ему это надоело, и он от кулачного способа решения проблемы перешел к прениям. Он не очень-то соображал, где находится, и на окружающую обстановку не обращал внимания: ну колонны торчат, вместо потолка решетка, вместо пола болото, ну солнце зеленое, небо цвета заплесневелого сыра – на фиг все это, под кайфом мы видали и не такое, главное сейчас – отобрать у этой девки бластер.

Жибель и третий головорез пребывали в более вменяемом состоянии, а потому и в большей степени испугались. Ясно, что для них случившееся стало полной неожиданностью. Для Тины тоже, но она находилась в лучшем положении: во-первых, она имела представление, пусть довольно поверхностное, о том, что такое гиперпространство; во-вторых, до нее доходили циркулирующие в Галактике слухи, будто некоторые древние расы пытались создавать установки для телепортации живых существ.

– Я тебя убью, сука, если не отдашь бластер, – сплюнув в воду, пригрозил Омар.

– Как же ты убьешь меня без бластера?

Он что-то промычал, угрюмо глядя на округлую серую рукоятку, торчащую у Тины из-за пояса. После нескольких падений его одежда была испачкана грязью и какой-то синеватой слизью, на мокром лице исступленно, как два уголька, горели глаза.

– Где мы, …? – сипло осведомился Жибель.

– Не на Валгре, – отозвалась Тина. – У нас есть два варианта: или мы пойдем гулять по окрестностям вместе, при условии, что вы будете мне подчиняться, или разойдемся в разные стороны.

Ее предложение вызвало лавину ругани.

– Как хотите, – пожала плечами Тина, когда они замолчали. – До свидания.

Нет смысла оставаться на одном месте. А вот запомнить его стоит… Она вытащила из кармана маркер и поставила радиометки на двух колоннах. Ноги погружались в темную жижу по щиколотку, дно было мягкое и неровное. В лакированных туфельках при каждом шаге противно хлюпало. Друзья Аделы хмуро наблюдали за ней. Хорошая у них обувь – на толстых подошвах, со шнуровкой… В течение двух-трех секунд Тина колебалась, – может, отнять у кого-нибудь ботинки? – потом отступила за ближайшую колонну и пошла прочь, на всякий случай петляя, чтобы нельзя было прицелиться.

– Бластер-то отдай, …! – крикнул вслед Омар. Меж колонн заметалось зыбкое эхо.

Черные граненые цилиндры вырастали из водной глади на расстоянии полутора метров друг от друга. Шероховатый, тронутый коррозией, теплый на ощупь металл. Да, он определенно теплее воздуха… Но постепенно остывает – такой вывод Тина сделала, дотрагиваясь до колонн по мере удаления от площадки. Несколько раз она останавливалась, прислушиваясь: издали доносились неразборчивые человеческие голоса, однако следом за ней никто не пошел. Пока делили бластер, зеленоватое солнце передвинулось, хотя времени, по ее ощущениям, протекло не слишком много. Видимо, здесь – где бы ни находилось это «здесь» – сутки короче валгрианских. Как на Кесоле или на Рубиконе.

Итак, аппараты для мгновенной транспортировки живых существ через гиперпространство – не миф. Один такой спрятан в улье, на нижнем этаже под апартаментами Аделы Найзер. Чего только нет в ульях – и это притом, что федеральная полиция якобы регулярно устраивает там облавы и обыски! Адела воспользовалась уникальной техникой, чтобы избавиться от Тины: если под рукой нет молотка, для забивания гвоздей сгодится и микроскоп. Было это частью ее плана или, когда все пошло не по плану, она в панике ухватилась за первую подвернувшуюся возможность сплавить опасного противника куда-нибудь подальше? Скорее второе.

Раз Адела (и некто, треснувший Тину по затылку, – впрочем, это могла сработать охранная автоматика, запрограммированная на защиту хозяйки) действовала в спешке, есть вероятность, что аппаратура была настроена на точку приема в том мире, с которым валгрианская шайка поддерживает постоянный контакт. В противном случае Тину выпихнули бы в открытый космос или в какое-нибудь другое не менее уютное местечко, но не на планету с пригодными для жизни условиями. Хотя… Прикоснувшись к очередной колонне – температура еще больше понизилась, – Тина остановилась. Очень похоже на то, что у Аделы просто не было выбора. Ни малейшего. Потому что установка для телепортации – не катапульта, она работает по принципу «передатчик-приемник». И вот это сооружение из колонн и решеток является, очевидно, одним устройством из пары, куда более громоздким, чем его спрятанный в улье аналог. Когда аппаратура функционирует, выделяется большое количество энергии – излучаемое колоннами тепло. А как эта проблема решается в улье? Энергию поглощают какие-нибудь аккумуляторы? Наверное, да.

Тина прислушалась: позади тишина. Переложив бластер в карман куртки, она сбросила туфли и ловко вскарабкалась по десятиметровой колонне. Ухватилась за прутья решетки, подтянулась, осторожно выглянула. Сооружение занимало несколько квадратных километров. С одной стороны к нему почти вплотную примыкало длинное приземистое здание с застекленной крышей, чуть поодаль виднелось еще несколько таких же. В толще стекол сияли зеленоватые солнечные блики. Вокруг построек разросся кустарник с темной листвой, везде запустение. Ни машин, ни людей… впрочем, кто сказал, что здесь обитают именно люди?

Слева простиралась обширная каменистая территория, напоминающая валгрианские ландшафты, а за ней, до горизонта, море. Море?.. Тина прищурилась. Что-то не так с этим морем… Но на таком расстоянии даже ее зрения недостаточно, чтобы разглядеть детали.

Черная, отблескивающая на солнце вода. Высокие холмоподобные волны движутся медленно, как будто нехотя – в том же темпе будет растекаться по полу начинка распоротого гелевого матраса. Никакая это не вода. Желе. Стоит сходить туда и посмотреть вблизи – ничего подобного Тина еще не видела.

С другой стороны теснились темно-зеленые с белыми вкраплениями заросли, больше похожие на парк, чем на дикий лес: округлые формы, асимметричные, но отчетливо упорядоченные – наверное, всю эту растительность регулярно подстригают. Однако торопиться не стоит, кажущееся сходство незнакомого с чем-либо привычным может оказаться обманчивым.

Справа местность была холмистая, беспорядочно загроможденная какими-то руинами. Меж холмов петляла несимпатично бурая речка, исчезающая в парке. Вот это уже вода либо что-то ей родственное. И никаких коммуникаций в поле зрения – ни шоссе, ни рельсовых веток, ни подвесных дорог. Небо удивительно пустынное: птицы парят над зарослями и над черным желеобразным морем, однако летательных аппаратов не видно.

Тина соскользнула по колонне вниз. Кожаные штаны выдержали, зато одноразовая куртка из хлипкой блестящей ткани превратилась в лохмотья. Впору снять и выбросить. Так она и сделала, оставшись в трикотажной безрукавке, а бластер опять сунула за пояс. Потом выловила из воды успевшие изрядно размокнуть лакированные туфли, надела их с гримасой стоика, чьей выдержке вот-вот наступит конец. И какой черт дернул ее последовать, ради конспирации, валгрианской моде?

Солнце сползло еще ниже, теперь оно почти касалось решетки. Ориентируясь по его местоположению, Тина направилась в ту сторону, где находились здания. Прежде всего стоит выяснить, есть ли здесь люди.

Когда рвануло, Клод сидел в кафе с бокалом лакремы и бездумно смотрел на полупрозрачную, с молочными разводами, жидкость. Он отпил до половины, и его тело частично утратило чувствительность, как под наркозом. Пальцы слегка занемели, в голове появилась морозная пустота. Ощущение такое, словно тебя заботливо завернули в прохладную, пропитанную анестезирующим раствором вату.

Не вызывающая привыкания лакрема была наркотиком разрешенным, зато заоблачно дорогим, но деньги у Клода пока водились: он еще не успел все без остатка потратить на регулярные угощения для Аделиной компании. Сегодня все шло как обычно – окрики, насмешки, уничижительные замечания Аделы… Почти как обычно, потому что сегодня там присутствовала Линда Ренон. Клод случайно встретил ее взгляд, удивленный и сожалеющий, и это было как удар по лицу. Он вспомнил, кто он такой, кем ему всегда нравилось считать себя – интеллектуалом, который превыше всего ценит истину и независимость, – сопоставил это со своей ролью в данный момент… Словно до сих пор дремал или находился под гипнозом – и вдруг очнулся. Ему захотелось немедленно убраться оттуда, однако по инерции он продолжал выполнять обязанности официанта, виновато улыбаясь гостям.

Потом на его комп пришло сообщение насчет ящика бренди: чья-то дурацкая шутка. Дежуривший на пункте пневмопочты старик с дюжиной бурых бородавок на неопрятном расплывшемся лице (тоже озома, как у Аделы, но не столь сильно выраженная) сначала потребовал мзду за услугу, а после ворчливо сообщил, что никакого бренди не присылали. Он презирал Клода, как и все остальные в улье, и знал, что тот не опасен, а значит, за его счет можно поживиться. Вздохнув, Клод полез в карман за компом – заказать ящик бренди, а то Адела будет недовольна… И вдруг, неожиданно для самого себя, передумал.

Вместо того чтобы хоть из-под земли раздобыть выпивку и вернуться в ячейку, он, попетляв по коридорам, спустился по загаженной лестнице на первый этаж, в сумрачный общий зал, напоминающий гигантский мусоросборник. Ускорил шаги, услышав невнятные выкрики обкурившихся подростков. Обогнул груду покалеченной мебели (пластиковая дешевка, неспособная протянуть больше года, особенно если владельцы используют ее в качестве подручного инвентаря в драках или пинают в минуты душевных волнений, – это барахло периодически забирали для утилизации работники муниципальной санитарной службы) и вышел на свежий воздух.

Снаружи было ветрено, прохладно, по-вечернему солнечно. Ближайшее кафе, где легально продавали лакрему, находилось в подвальчике обветшалого кирпично-стеклянного здания, отделенного от улья забетонированным пустырем. Обветшала только его кирпичная составляющая, исхлестанная ветрами и ливнями. Армированному стеклу ничего не сделалось. Сейчас постройка выглядела особенно неказистой, так как ее целиком накрывала тень улья.

Темновато было и в подвальчике. Свет сочился сквозь полукруглые, почти вровень с тротуаром, окошки под потолком, маленький зал тонул в полумраке. Для Клода это было в самый раз – интерьер гармонировал с его настроением. Заказав двойную порцию лакремы, он уставился в ожидании на гобелен с красно-черным орнаментом. Исконно валгрианские декоративные мотивы… А почему, собственно, исконно валгрианские? Люди пришли сюда несколько сотен лет назад, здесь нет ничего исконного. Валгра не имеет настоящего прошлого. Или, вернее, имеет, но в этом прошлом ничего интересного для истории не происходило, словно самого времени не было.

Клод сознавал, что размышляет об этом для того, чтобы не думать о себе. Он всегда стремился к личной независимости, потому и с работы вылетел, и в черные списки угодил – так как же получилось, что он зависит от Аделы? И ладно бы только от нее, а то ведь еще и от всей ее компании, что совсем ни в какие рамки не лезет… Раньше он об этом не думал. Это просто было, и все. Он ухитрялся одновременно быть и свободомыслящим интеллектуалом, и добровольным рабом. Никто, включая самого Клода, не усматривал в этом странного. А потом появилась Линда Ренон… Она ничего на эту тему не говорила, ни о чем не спрашивала, но ее недоумение не ускользнуло от Клода и в конце концов передалось ему.

Он попробовал взглянуть на ситуацию со стороны – лучше бы не пробовал, это загнало его почти в ступор. Как он вообще умудрился оказаться в этой ситуации, с чего все началось? И нормально ли это?.. Клод знал ответ только на второй вопрос: нет.

Перед ним поставили бокал с туманной лакремой. Он пригубил наркотический напиток, и вскоре все вопросы вместе с болью ушли. Отстраненно, словно речь шла о чем-то очень далеком и почти нереальном, он подумал, что вовсе не обязан возвращаться в улей. Невелика потеря. Денег у него пока достаточно, чтобы уехать куда угодно. Не в Аркадию, только не в Аркадию… Там ведь случилась эта история – непонятно, на самом деле или нет, но случилась, – и парень в маске посоветовал ему не возвращаться. Можно поехать в Чайнабу или в Саршан. Эти округа на побережье Экваториального моря находятся на приличном расстоянии и от Линоба, и от Аркадии. А можно и здесь остаться… Главное, чтобы вокруг была приятная прохладная вата.

В голове у него уже вовсю гуляли туманные завихрения, как в бокале с лакремой, он все дальше отдалялся от своих насущных проблем – и вдруг на его барабанные перепонки обрушился удар, едва не расколовший мир на куски. Клод покачнулся вместе со стулом, но стул все-таки устоял, зато бокал на столике подпрыгнул и опрокинулся. Сквозь полукруглые окошки в подвальчик хлынул дождь звенящих твердых частиц, вскоре прекратившийся. Окошки заволокло пылью, снаружи вразнобой завыли сирены. Откинувшись на спинку стула, Клод безучастно созерцал происходящие перемены. Так же вели себя и остальные посетители кафе. Только барменша начала суетиться: включила настенный терминал, тут же зависший, потом бросилась к видеофону и, когда на экране возникло перекошенное помехами лицо полицейского, закричала, что на улице катастрофа. Она не пила лакрему, с философским спокойствием отметил Клод, она не понимает, что волноваться в этом мире не о чем.

Взглянув невзначай на свою правую руку, лежавшую на столике, он ощутил слабую тень удивления: из кисти торчал длинный кусок не то льда, не то стекла. Оттуда, где его острие вонзилось в плоть, обильно сочилась кровь – ярко-алая, она ручейками текла по белой столешнице и капала на пол, а также на брюки Клоду. Боли не было.

– Здесь есть пострадавшие! – всхлипнув, сообщила барменша.

Пока она объяснялась с полицией, пыль за окошками осела и подвальчик озарило солнце. Впившийся в руку Клода кусок стекла засверкал в его лучах и упал набок, прямо в лужицу крови, когда Клод до него дотронулся. Кровь из ранки потекла сильнее.

«Осколок-вампир. – Этот неожиданный образ заставил его равнодушно усмехнуться. – Отвалился, потому что сытый, как пиявка…»

На полу переливалась радужно-хрустальная россыпь.

Откуда взялось столько света? Словно повернули переключатель – и свет хлынул, мгновенно уничтожив тень. А, это, наверное, солнце превратилось в сверхновую. Теперь всегда будет светло, всегда и везде…

– Господа, все, кто заказывал лакрему, должны принять нейтрализатор, – тщетно пытаясь справиться с истерическими нотками в голосе, объявила барменша. – Это распоряжение властей! Произошел взрыв, граждан просят сохранять спокойствие. Раненые сейчас получат бесплатную помощь, а нейтрализатор мы попросим вас оплатить, это в ваших же интересах.

Лакрема гасила эмоции, поэтому никто из клиентов не спорил и агрессивности не проявлял. Когда дошла очередь до Клода, барменша сначала обработала его поврежденную кисть мгновенно застывающим гелем, потом вытряхнула на покорно подставленную ладонь розовую горошину – препарат, частично нейтрализующий воздействие лакремы.

Через несколько минут после того, как Клод проглотил горошину, в голове у него прояснилось, хотя кожная чувствительность все еще оставалась пониженной. Оно и к лучшему, раз он ранен… Залитый кровью столик, в крови лежит опрокинутый бокал, рядом – зазубренный десятисантиметровый кусок стекла с острыми концами. От этой картинки Клода начало мутить, а когда он посмотрел на свою правую кисть, словно одетую в прозрачную перчатку с алыми потеками, и увидел пугающую темную ранку – поспешно отвел глаза. Ничего опасного, однако выглядит…

Зал кафе купался в солнечном свете – несмотря на причитания барменши и какофонию сирен снаружи, это успокаивало. Откуда же взялось солнце, если в это время суток его здесь вообще не бывает, потому что улей отбрасывает на восток гигантскую тень? Клод встал и медленно, на онемевших ногах, направился к выходу. Небольшой эскалатор вынес его к сияющему дверному проему. Он перешагнул через порог – и зажмурился.

Перед ним расстилалось обширное пространство, залитое солнцем и засыпанное какими-то обломками. По периметру его обрамляли здания с разбитыми стеклами, около зданий толпились люди. Над центром необъятного пустыря роились машины – полицейские, пожарные, аварийные; одна из них спустилась ниже остальных и описывала круги на бреющем полете, выпуская толстые струи белой пены. Снизу поднимались умирающие струйки дыма. А солнце? Оно было такое же, как всегда, и близко не похоже на сверхновую.

Улья нет. Это дошло до Клода с некоторой задержкой.

Постройки с застекленными крышами давно уже были заброшены. Возможно, не один десяток лет. Вокруг буйно разросся кустарник: жесткие, покрытые колким пушком трубчатые стебли и длинные узкие листья, иссиня-черные, с режущей волнистой кромкой. Ветви перепутаны так, что не продерешься – надо либо прорубать проход, либо выкорчевывать кусты, если это отдельные кусты, а не одно растение с разветвленной корневой системой, оккупировавшее всю территорию, прилегающую к комплексу зданий.

Тине все-таки удалось подобраться вплотную к крайней постройке. Ступени крыльца – обычный камень – взломаны сорняками; все, что способно ржаветь, проржавело насквозь. За окнами, покрытыми изнутри слоем пыли, смутно виднелась мебель, очертаниями напоминающая ту, что стояла в потайной комнате у Аделы. Внутрь не попасть: окна перекрыты решетчатыми металлическими рамами, квадратные сегменты слишком малы – разве что руку просунуть получится. Хм, вломиться туда все равно можно… Если выбить несколько толстых мутноватых стекол, потом расшатать и вырвать раму… Тина решила отложить это на будущее. Сначала надо обследовать окрестности.

Вокруг стояла тишина. Шелестела черная листва под порывами слабого ветерка, в гуще кустарника что-то шныряло и шуршало, но не было звуков, свидетельствующих о близости цивилизации. Видимо, гиперпространственная установка расположена на отшибе, вдали от обитаемых районов. Но в любом случае где-то должен быть обслуживающий персонал! Тина намеревалась разыскать его и тем или иным способом добиться, чтобы ее отправили на Валгру.

Молниеносное движение рукой – и она схватила существо, выглянувшее из-под переплетения веток. Похоже на ящерицу, в длину около двадцати сантиметров. Темно-коричневое кожистое тельце с конусовидным хвостом, на лапках загнутые когти. Черные глаза-бусинки. Носа нет, его заменяют две вертикальные щели. Вместо ушей – два пучка тонких червеобразных отростков, напряженных, слегка шевелящихся. Тина осторожно прикоснулась пальцем к одному из пучков. Существо дернулось, отростки мгновенно свернулись колечками, плотно прилегающими к голове. Рассмотрев, Тина посадила его на растрескавшуюся дорожку под стеной здания. Животное сразу бросилось наутек, но перед тем как юркнуть в заросли, на миг остановилось, повернуло к ней миниатюрную змеиную головку и издало негодующее шипение – словно выругалось напоследок.

Ориентируясь по солнцу, с трудом отыскивая просветы в массиве спутанных ветвей, Тина пошла на север – туда, где находилось желеобразное море. Наконец кустарник кончился, впереди открылась каменистая равнина. Черная кайма моря виднелась вдали, у горизонта. Солнце опустилось ниже, небо приобрело еще более насыщенную болотно-зеленую окраску. На западе и на северо-западе его покрывала темная рябь: там мельтешили стаи то ли птиц, то ли каких-то иных крылатых существ. И за все прошедшее время – ни одного летательного аппарата.

Тина решила, что посмотрит на море вблизи, потом переночует на равнине, возле одного из невысоких яйцевидных валунов, а утром пойдет на юго-запад. В ту сторону, где находится «парк». Надо будет выяснить, есть ли здесь что-нибудь съедобное. Тело киборга аккумулировало рассеянную энергию из окружающего пространства, но в небольших количествах обычной пищи Тина все-таки нуждалась. Пока это не актуально, однако через сутки она начнет ощущать голод.

Хотелось надеяться, что через сутки она будет на Валгре, но надежды надеждами, а действительность с ними считается редко.

Валуны отбрасывали аккуратные округлые тени. Все окружающее казалось слегка зеленоватым. Взглянув на свои обнаженные руки, Тина увидела, что даже ее загорелая кожа в свете здешнего солнца приобрела легкую прозелень. Вечернее небо на западе изумрудно светилось. Слабые порывы бриза приносили целый букет незнакомых приторно-гнилостных ароматов, не имеющих ничего общего с обычным запахом моря. Тина уже могла различить отдельные волны – громадные, поблескивающие в косых зеленоватых лучах, они перемещались с ленцой, словно бы нехотя, причем системы в этих перемещениях не было никакой: одни ползли налево, другие направо, одни к берегу, другие к горизонту.

Ей хотелось выкинуть туфли: для грязных коридоров улья те еще годились, но здесь только замедляли темп ходьбы. Кожа киборга обладала повышенной эластичностью и упругостью, иначе бы не миновать волдырей на пятках. Но если придется ходить по колючкам или по лужам кислоты, лучше плохая обувь, чем никакой… Тина остановилась на компромиссном решении: сбросила туфли и запихнула в карманы штанов. Теперь можно и бегом, ничего не мешает. Нагретая солнцем россыпь камней под босыми ступнями – это приятно; следует только следить, чтобы никто тебя за ногу не цапнул.

Движение вдали, на северо-западе: из-за скопления валунов вышел человек. Человек?.. На таком расстоянии не разобрать, но держится вертикально. Одежда – нечто вроде свободно ниспадающего длинного плаща. Человек направлялся к морю. Шел он медленно, время от времени останавливался. Тина повернула к нему, на бегу обдумывая, как объяснит свое присутствие здесь. Возможно, это кто-то из персонала, обслуживающего установку? В сторону Тины он не смотрел, даже головы ни разу не повернул.

Вдруг он остановился, сбросил плащ и остался в облегающем костюме. Или вообще без костюма? Нет, все-таки одет – на одежде искрится множество блесток. Оставив плащ на земле, двинулся к морю. Искупаться надумал?

Он вошел в темную субстанцию по колено, потом по пояс и остановился. На него медленно надвигалась громада волны. Тина побежала быстрее, но волна опустилась на купальщика раньше, чем она выскочила на широкий песчаный пляж. Кем бы ни было это существо, его уже нельзя было спасти.

Накрывшая купальщика волна застыла в десятке метров от кромки пляжа темным стекловидным горбом. В ее толще белели какие-то нити, они густо оплели того, кто находился внутри. На всякий случай Тина отступила от «моря» подальше. Надо полагать, она стала, свидетельницей самоубийства. А эти «нити» – хищные обитатели студнеобразной среды или пищеварительные органы гигантской живой твари, лишь издали похожей на водоем? В полупрозрачной толще студня виднелись и другие предметы – округлые, веретенообразные, лентовидные, некоторые из них двигались, некоторые висели неподвижно. На присутствие Тины «море» не реагировало.

Она рассмотрела сброшенный существом плащ из шелковистой фиолетовой ткани, с капюшоном и алмазной застежкой. Вновь оглянулась на «море»: волна, поглотившая самоубийцу, медленно отползала прочь от берега. Нити выпустили свою жертву, и Тина увидела обглоданный скелет – нечеловеческий, хотя и обладающий сходством с человеческим. Шестипалые руки, удлиненная грудная клетка, вытянутый череп с костяным гребнем… Он понемногу таял – как лед в горячей воде, кости на глазах истончались. «Ты внезапно и плавно исчезнешь из глаз, и назад не придешь никогда», – некстати вспомнились Тине стихи древнего земного поэта. Вокруг останков повисло множество блестящих точек, словно россыпь драгоценных камней. Какие-нибудь светляки, обитающие внутри студня, или блестки с костюма самоубийцы? От самого костюма даже лохмотьев не осталось, «море» переварило все.

Отойдя на значительное расстояние от плотоядной массы, Тина устроилась на ночлег под одним из валунов, свернувшись прямо на голой земле. Печальные зеленые сумерки уступили место кромешной тьме. В небе дрожали редкие звезды, а лун в этом мире не было ни одной.

Глава 6

Чливьясы-прислужники закончили полировать когти Тлемлелха и приступили к нанесению позолоты. Они работали медленно и тщательно. Вчера Тлемлелх, переполненный горьким гневом оттого, что ему пришлось появиться в неподобающем виде на Вершине Прохлады, в наказание не покормил их, и теперь они старались загладить свой промах.

Тлемлелх растянулся на ложе и не шевелился. Чтобы скоротать время, он созерцал потолок, украшенный волнообразными рельефными узорами, прихотливо-извилистыми, как непредсказуемые повороты судьбы. Ему было страшно. В голову лезли россказни о том, что чливьясы, если их долго не кормить, могут сожрать своего хозяина… Такими россказнями балуются энбоно-подростки и кхейглы, а он – зрелый энбоно; если верить во всякую ерунду, недолго стать мишенью для насмешек, и тогда путь один – во Фласс. Но с другой стороны, берутся ведь откуда-то все эти сплетни… Значит, хоть один такой случай, да произошел.

Чливьясы – создания небольшие, ростом по пояс взрослому энбоно. Верткие, бесшумные, ловкие. Их зубчатые гребни начинаются от середины лба и спускаются по спине до копчика – совсем как у некоторых животных; это доказывает, что чливьясы – полузвери, не обладающие разумом, хотя и достаточно сообразительные, чтобы работать. Кожа у них темней, чем у энбоно: если чливьяс притаится в полутемной комнате, его в двух шагах не заметишь. Запросто могут подстеречь и наброситься… А зубы у них мелкие и острые, в самый раз, чтобы рвать на куски.

Это невозможно, сказал себе Тлемлелх, пытаясь отогнать навязчивый кошмар, обретающий понемногу все большую реальность. Чливьясы безобидны, иначе энбоно не использовали бы их в качестве прислуги. Всем чливьясам дважды в год впрыскивают препарат, подавляющий агрессивность – древнее изобретение, технологию которого энбоно сумели сберечь, невзирая на перипетии последних эпох. Тлемлелх знал об этом от Леургла из Корпорации Хранителей Знания. В прошлом они с Леурглом не раз бывали партнерами в любовных играх и вместе посещали Обитель Алых Цветов, но после того, как в лаборатории Корпорации произошел взрыв и Леурглу по локоть оторвало правую руку, Тлемлелх проникся отвращением к его ущербной внешности. С тех пор они не встречались.

Его блуждающие в тревожном тумане мысли перескочили на другую тему: вчера вечером, когда он вернулся домой, чливьясы передали ему официальное письмо из Корпорации Хранителей Дорог и Мостов. Тлемлелха приглашали на работу. Разумеется, на низшую должность – каждый, вступающий в Корпорацию, обречен подниматься наверх постепенно, преодолевая ступеньку за ступенькой. Почему пригласили, понятно. Слухи о том, что его преследует аргхмо, успели расползтись, и Хранители Дорог и Мостов, которым хронически не хватало сотрудников, решили воспользоваться ситуацией. Тлемлелх письмо изорвал, бросил в окно и долго смотрел, как ветер кружит в зеленых сумерках надушенные белые клочки. Оскорбительно-бодрый, лишенный изысканности аромат – если Тлемлелх вступит в ряды Хранителей Дорог и Мостов, ему поневоле придется пользоваться такими же духами, а также носить бежевый плащ и красить гребень в бежевый цвет. Бр-р… Уж лучше Фласс.

С другой стороны, есть тут и выгода. Если ты состоишь в Корпорации, соблюдаешь ее устав и выполняешь порученную работу, от аргхмо ты защищен. Пусть все свободные энбоно от тебя отвернутся, твой статус и твой круг общения внутри Корпорации – это особая сфера. Вот и Леургл, потеряв руку, не ушел во Фласс, а остался жить, хоть и избегает показываться на глаза энбоно, не принадлежащим к его Корпорации. Ибо, несмотря на отвратительное увечье, его статус среди других ученых, предопределяемый его интеллектуальными способностями и связями внутри Корпорации Хранителей Знания, по-прежнему высок. Тлемлелха передернуло, едва он подумал об этом. Извращение! Самая страшная беда для энбоно – стать некрасивым, а Леургл стал некрасивым, и ему хоть бы что… Не во всяком извращении есть шарм. После этой сентенции Тлемлелх оттолкнул от себя мысли о Леургле: думать о противоестественном не хотелось.

Он обойдется без Корпорации Хранителей Дорог и Мостов. Он слишком дорожит своей свободой. Кроме того, сотрудникам Корпораций хочешь не хочешь приходится узнавать вещи, которых лучше бы не знать. Леургл (ну вот опять он вылез!) кое о чем рассказывал… О том, например, что Фласс не всегда был такой ненасытной утробой, как сейчас. В древности в нем можно было купаться: энбоно и кхейглы с удовольствием погружались в его теплый густой сироп и возвращались на берег живыми. Фласс изменился в эпоху правления Злого Императора Сефаргла, будь он навеки мертв. Тогда по приказу Сефаргла против мятежных энбоно, чливьясов и негов (Леургл также обмолвился, что чливьясы и неги в ту пору были разумны и обладали равными с энбоно правами) применили какое-то мощное оружие, вызывающее мутации. Мятежники были уничтожены, а Фласс начал понемногу превращаться в то, чем он является ныне, и энбоно так и не нашли способа остановить этот процесс. Но это еще не все. Фласс постоянно растет. Не то чтобы слишком быстро, усмехнулся Леургл, на наш век хватит, однако через несколько поколений он оккупирует всю планету, и на Лярне не останется ничего, кроме вечно голодного Фласса.

Вспомнив об этом, Тлемлелх содрогнулся, и чливьяс, склонившийся над его левой ступней, мазнул кисточкой по пальцу, мимо когтя.

Нет, не надо ему никаких Корпораций, пусть они и сулят защиту. Знать – это всегда страшно. Не случайно сотрудники Корпораций уходят во Фласс не реже, чем остальные энбоно: не каждый способен вынести бремя чудовищных знаний.

– Мы исполнили свои обязанности, энб-вафо, – оторвал его от гнетущих размышлений голос старшего слуги. – Просим простить нас за оплошность, энб-вафо.

В его глазах Тлемлелх уловил голодный блеск – или показалось? Надо поскорее покормить их, вдруг в тех россказнях есть доля истины… С аргхмо лучше не шутить. Поднявшись с ложа, которое имело форму неправильного овала с приподнятым изголовьем и было обито дуанским жемчужным шелком, Тлемлелх взглянул на свои сверкающие когти и объявил:

– Вы заслужили еду, вчерашнюю и сегодняшнюю. Идите на кухню и скажите об этом повару.

Чливьясы, все четверо, начали быстро кивать, выражая благодарность, потом сложили принадлежности для ухода за когтями в изящную костяную корзинку в виде раскрытого цветка и бесшумно удалились. Тлемлелх испустил вздох облегчения: можно надеяться, что теперь им не придет в голову позавтракать собственным хозяином… В иных ситуациях слуги могут оказаться смертельно опасными созданиями, но без них Живущему-в-Прохладе не обойтись.

Сквозь застекленный потолок в комнату лился свет, разрисовывая пол размытыми радужными пятнами Надо поторопиться. Обычно Тлемлелх не отличался пунктуальностью, но в его нынешней ситуации опаздывать на любовное свидание не стоит: рок лучше не искушать.

Он набросил на плечи небесно-зеленый плащ с непристойным алым орнаментом с изнаночной стороны, защелкнул застежку в виде золотого птичьего глаза с рубиновым зрачком. Перед тем как выйти из дому, завернул в искусно освещенную зеркальную комнату: он был строен, гибок и великолепен, его гребень и когти царственно сверкали позолотой. Благородные минералы на его теле завораживали взгляд своими переливами, а пересекающую живот горизонтальную складку брюшного кармана обрамлял золотистый узор – Тлемлелх первый до этого додумался и создал новую моду. На какую недосягаемую высоту взлетел тогда его статус… Но все меняется. Сейчас каждому энбоно, который претендует на некоторую элегантность, делают под наркозом вышивку золотыми нитями вокруг складки кармана. В Могндоэфре появилось несколько салонов, которые только на этом и специализируются, а о том, кто был первым, все забыли. Увы, нет ничего вечного в этом суетном мире под изумрудным солнцем.

В карман Тлемлелх положил две нитки жемчуга и алмазную подвеску в виде большой слезы – подарки для Бхан.

Оседланный тьянгар ждал возле входной галереи, по обе стороны от которой в изысканном беспорядке стояли арки, оплетенные лозами дурманника либо же отданные облачным прядильщикам. Сами прядильщики, многоногие белые комочки, деловито сновали взад-вперед, восстанавливая свои уничтоженные тенета. Они уже много успели, почти на треть. Лишь бы тот, кто побывал здесь в прошлый раз, не пришел опять… Похожий на серую глыбу нег с безвкусно пестрыми полосками вдоль спины и хвостом, как у животного (оба эти признака указывали на то, что он и есть животное, выдрессированное, чтобы служить энбоно), держал тьянгара под уздцы, ссутулившись возле мозаичной колонны. Его окутывал резкий аромат духов, предназначенных для того, чтобы перебивать естественный запах нега. Воняет от них отвратительно, однако приходится их терпеть: чливьясы слишком слабосильны, чтобы управляться с норовистыми тьянгарами, а представить себе Живущего-в-Прохладе в качестве тьянгарщика можно разве что закусив ягодами дурманника после трехдневной голодовки!

Тлемлелх подошел и пнул нега:

– Хумаик, Фласс тебя забери, ты спишь наяву?

– Прошу простить меня, энб-вафо, я задумался.

Тлемлелх раздраженно пошевелил слуховыми отростками: чливьясы и неги неразумны и потому не способны думать. Их высказывания такого рода иногда забавляли его, иногда выводили из себя – в зависимости от настроения.

– Не сочиняй, – пробормотал он, устраиваясь в седле. – Поехали!

Хумаик ловким текучим движением (этакое безмозглое порождение Фласса) скользнул на переднее седло, тронул украшенные самоцветами поводья, и тьянгар рысью побежал под горку. Окруженный множеством ажурных арок дом Тлемлелха стоял на вершине холма; вокруг, разделенные извилистыми стенами подстриженной зелени, располагались дома соседей – какие поменьше и попроще, какие побольше и пооригинальней. Необычность иных изысканно-усложненных архитектурных ансамблей вызывала у Тлемлелха легкую зависть, и тогда он утомленно опускал покрытые блестками веки, откинувшись на горб тьянгара. Хумаик сейчас не мозолил ему глаза – передний горб скрывал нега от хозяина, но навязчивый аромат маскирующих духов все же терзал обоняние Тлемлелха, заставляя морщиться. Он сузил носовые щели до предела – ровно настолько, чтобы не почувствовать удушья.

Наконец этой пытке наступил конец: впереди показалась монументальная громада Обители Алых Цветов.

Любой энбоно начинал ощущать сладостное томление при одной лишь мысли об этом дворце наслаждений, перламутрово-светлом, если смотреть издали (фасад был облицован мраморной плиткой), тронутом печатью ветхости, что бросалось в глаза при близком знакомстве, – и все равно желанном, как ни одно другое место под горячим и равнодушным изумрудным солнцем. Все там было восхитительно: широкие полутемные коридоры, залитые солнцем опочивальни с многоцветной мозаикой на полу и на стенах, приемные залы с ложами и мраморными ваннами, с алыми витражами, которые, по давней традиции, только в залах для совокуплений и можно увидеть, – и везде господствовал аромат теплой застоявшейся воды, смешанный с влекущим естественным ароматом, присущим кхейглам. В необъятном внутреннем дворе обители находились бассейны. О своем раннем детстве Тлемлелх сохранил смутные и обрывочные впечатления, но все же помнил, что вода там непрозрачная и густая, как суп, а присутствие простейших одноклеточных придает ей оранжевый оттенок и сладковатый привкус. В бассейнах и на песчаных площадках нежатся в полудреме кхейглы, шумно резвится молодняк. Маленький, отрезанный от остального мира рай, где нет никаких проблем, неизбежных в жизни взрослого энбоно… Впрочем, от того же Лиргисо, который имел приятелей в Корпорации Воспроизведения Рода, Тлемлелх знал, что не так уж все безоблачно в этом раю.

Все больше рождается уродливых младенцев, которых приходится отнимать у матерей и отдавать Флассу, ибо что еще с ними делать? А из Корпорации Попечителей Подрастающего Поколения сыплются жалобы, поскольку среди энбоно-школьников регулярно обнаруживаются умственно неполноценные, неспособные усваивать знания, – Попечители требуют, чтобы Корпорация Воспроизведения Рода ужесточила контроль и своевременно выявляла дебилов, не направляя их в школы. Да и кхейглы стали более агрессивными. Между ними нередко случаются драки, и они вполне могут закусать друг дружку до смерти, а если учесть, что генетический баланс давно уже нарушен и соотношение кхейгл и энбоно составляет примерно один к восемнадцати, гибель каждой кхейглы – весьма печальная потеря. Для того чтобы разнимать их, в обителях держат специально натренированных негов, однако эти мерзкие твари всячески отлынивают от выполнения своих обязанностей. Здоровая взрослая кхейгла тяжелей и сильней нега средних размеров, так что невзначай прибить нега ей ничего не стоит. Риск. Если же нег, пытаясь утихомирить кхейглу, причинит ей хотя бы незначительную травму, его за это отдают Флассу. Тоже риск. В силу своей природной ограниченности неги не способны понять, что это мудрый закон, ибо слуги-полуживотные не должны вредить высшим существам, и норовят сбежать, если их определяют на службу в обители кхейгл. Бежать из такого чудесного места, где каждая деталь обстановки, каждый оттенок запаха возбуждает влечение… Тлемлелх меланхолично пошевелил слуховыми отростками: он этого не понимал.

Тьянгар, направляемый Хумаиком, приблизился к длинной, выдвинутой далеко вперед входной галерее и остановился у свободной колонны. Здесь стояло множество двугорбых, трехгорбых и четырехгорбых тьянгаров в украшенных сбруях. Возле них сидели на корточках неги. Тлемлелх заметил, что некоторые из них, привязав хозяйских животных к колоннам, собрались группками и о чем-то лопочут на своем зверином языке.

– Хумаик, жди меня на этом самом месте, никуда не отлучайся, – распорядился он. – Еще не хватало звериные сходки здесь устраивать…

– Слушаюсь, энб-вафо.

За дверью его встретил младший сотрудник Корпорации Воспроизведения Рода с голубым в белую крапинку гребнем.

– Я пришел навестить кхейглу Бхан, – сообщил Тлемлелх после приветствия. – Она свободна?

– Кхейгла Бхан с нетерпением ожидает вас, энб-саро. А также ваш друг, блистательный энб-саро Лиргисо, он уже прибыл.

Он говорил вежливо и официально, как и полагалось сотруднику Корпорации, находящемуся при исполнении обязанностей, однако в его тоне Тлемлелху почудилась насмешка. Или он становится мнительным? По просторному коридору, устланному мягким ковром, они направились в глубь здания. Здесь все дверные арки и коридоры были отменно широкие, а потолки раза в три выше, чем в жилищах энбоно, чтобы даже самая крупная кхейгла, гуляя по этому лабиринту, не задевала боками о стенки и не поцарапала свой украшенный подвесками гребень о притолоки. В одних коридорах лежали пушистые серые ковры, в других пол был деревянный и слегка отсыревший, кое-где тронутый пятнами пестрой плесени. Тлемлелх знал, откуда на полу влага: совсем недавно здесь прошла какая-нибудь кхейгла, возвращаясь из бассейна к себе в опочивальню, и с нее капала вода… Подумав об этом, он едва не застонал от желания.

Стены покрывала сверху донизу волнистая лепнина всех оттенков серого и зеленого. В одном месте Тлемлелх заметил на стене темные потеки непонятного происхождения.

– Что это такое, энб-саро?

– А… – Провожатый остановился. – Чливьясы, бездельники, не убрали! Здесь вчера одному негу вышибли мозги, энб-саро. Милф и Жжитхан не поделили коробочку для массажной губки, а нег, как ему было велено, попытался пресечь…

– Пресек?

– Увы… Остальные неги, когда началась драка, попрятались кто где – звери есть звери, от них нельзя ждать разумных действий. У Милф прокушен гребень, у Жжитхан сломаны четыре ребра… В последнее время мы начали давать кхейглам побольше еды – когда они много едят, они становятся спокойней, но на некоторых это не действует.

«Почему он сопровождает меня? – спохватился Тлемлелх. – Я без него знаю, где находится приемный зал Бхан, и не нуждаюсь в провожатых… Или здесь теперь новые правила?»

В конце длинного бокового коридора мелькнула крохотная на таком расстоянии солнечно-оранжевая арка, оттуда доносился шум, взвизги, плеск… Внутренний двор. Сердце Тлемлелха ностальгически защемило.

«Этот проныра небось постоянно испытывает неутоленное желание, – подумал он, покосившись на своего спутника, – но приучился это скрывать…»

Может быть, стоит вступить в Корпорацию Воспроизведения Рода?.. Впрочем, не надо иллюзий, там как везде – слишком много нудных рутинных обязанностей и вызывающей оторопь закрытой информации, которая отобьет тебе и аппетит, и половое влечение, и способность получать от жизни удовольствие.

Послышались тяжелые шаркающие шаги, нежный перезвон, и из-за поворота вышла кхейгла. Она была на полкорпуса выше и Тлемлелха, и его сопровождающего, и в несколько раз толще энбоно средней упитанности – обычные для кхейглы размеры. На ее теле не было камней, их заменяли округлые коричневые пупырышки, соблазнительно темнеющие на бледно-зеленой коже. Все представители расы энбоно рождаются с пупырышками, но у энбоно, когда те достигают отрочества, их удаляют, вживляя в выемки благородные минералы, а кхейглы такой операции не подвергаются. Зато на ее щиколотках и запястьях сверкали усыпанные бриллиантами браслеты, с гребня переливчатой бахромой свисали драгоценные подвески и колокольчики. Это была старая кхейгла, ее тело покрывали морщины и полученные в драках шрамы, по бокам оттопыривались бесформенные складки – и все же Тлемлелх, вдохнув ее напоенный феромонами запах, ощутил новый прилив желания.

– Красивый энбоно, – остановившись, сказала кхейгла. – Ты пришел ко мне?

– К сожалению, нет, восхитительная кхей-саро, я пришел навестить Бхан. Но я буду счастлив вручить вам подарок. – Он вытащил из кармана нитку жемчуга и протянул ей.

Кхейгла схватила украшение, довольно причмокнула и зашаркала дальше.

– Это Ванф, – сказал служащий Корпорации. – Можно полюбопытствовать, энб-саро, почему вы отдали ей то, что предназначалось другой кхейгле?

– Неизъяснимый душевный порыв, энб-саро, – после паузы отозвался Тлемлелх.