Московский лабиринт Кулагин Олег

Глава 14

Проваливаюсь во тьму. Падаю в гулкую пустоту. Чёрная бездна подо мной… Жадная, живая… Оттуда не будет возврата. И нет надежды. Только память остаётся. Пока я падаю, всё, что было спрятано — начинает возвращаться…

Осень 2012-го. Окраина Курска. Неудачный день. Ни денег, ни жратвы. Наша маленькая уличная «бригада» ослабела от голода. Мы греемся у самодельной «буржуйки». Они появляются внезапно. Вырастают из темноты — бесшумные, словно тени.

Стрельбы не слышно. Но двое наших сразу падают. Как мёртвые. Остальные бросаются врассыпную. Я, как назло, подвернула ногу. Бежала, пока могла терпеть боль. Потом села на землю. Молча ожидая пули.

Какая разница — сегодня или завтра?

Мне было восемнадцать. Но всё хорошее в моей жизни уже закончилось…

Что-то кольнуло в спину. Я потеряла сознание.

Очнулась в машине. Похожей изнутри на «скорую помощь». Руки и ноги привязаны ремнями. Опять укол, и снова забытье…

Второй раз пришла в себя уже за городом. Кажется, раньше это был санаторий. Вокруг старого здания — новенькая пятиметровая стена. Глухая, бетонная. И поверху колючка. Вооруженная охрана в «юсовском» камуфляже без знаков различия…

Кроме меня в чистой большой комнате пятеро девушек. Ещё десятка два — в соседних палатах. Самой младшей — четырнадцать. Самой старшей — двадцать три.

Да, это похоже на больницу. Каждый день нас осматривают «доктора». Американцы и один наш исполняющий функции переводчика. Нас просвечивают на УЗИ и томографах, берут анализы. И иногда делают инъекции какой-то прозрачной жидкости.

«Вы не должны волноваться, — объяснили мне в первый же день. Вы находитесь в Гуманитарном центре. Международные благотворительные организации создали его, чтобы помочь населению бывшей России. Вас подлечат и отпустят».

Я и не волновалась. Не потому, что верила хоть одному слову. Просто мне было уже наплевать.

Кормили там прилично. И три раза в день выпускали гулятъ во двор. Вечером палаты запирали. Двери были новые, надёжные. Бронестёкла и решётки на окнах — прочные… Нет, бежать я не пыталась. Куда? Опять в Курск? Скоро зима. Одну такую я пережила — без крыши над головой, без тёплых вещей и жратвы. Вот придёт весна, может, тогда…

Смутно я догадывалась, что хорошим эта «благотворительность» не кончится. И всё равно не думала о будущем. Когда сражаешься за каждый кусок хлеба — привыкаешь жить одним днём.

С соседками общалась мало. Они, как и я, были бездомными. И все разговоры обязательно сводились к воспоминаниям о прежней жизни. А я не хотела вспоминать…

Узнала, что некоторые оказались здесь добровольно. Они всерьёз верили словам «докторов». Радовались, что едят и пьют на халяву.

Когда однажды утром нашли мёртвой первую девушку — остальные не встревожились. Мало ли какие болезни успела та несчастная подцепить на воле.

Когда умерли ещё две, совершенно здоровые накануне, — появился страх. Некоторые пытались бежать. В тот же день их опять вернули в свои палаты — уже равнодушных. Как овощи на грядке.

Больше попыток не было. И даже страх притупился, разбавленный безысходностью. Каждый день мы ели, пили. Выходили на прогулки. Не знаю, почему мы не утратили сон и аппетит. Может, в пищу чего-то добавляли? Только одна девочка в нашей комнате тихо плакала каждую ночь. Отказывалась от еды. Потом она исчезла. Не вернулась с обследования.

Спустя неделю из двадцати с лишним человек в живых осталось семеро. Я почти привыкла, что утром из нашей комнаты выносят очередной труп. Некоторые умирали днём. Сходили с ума, бросаясь на охрану с пластиковыми вилками. Бились в судорогах и застывали.

Тела уносили, и распорядок не менялся. «Врачи» во время осмотров были такими же вежливыми. Нам по-прежнему делали инъекции бесцветной жидкости. А тех, кто сопротивлялся, санитары привязывали к кроватям. И переводчик объяснял, что правильное лечение — это единственный шанс выжить.

Через месяц нас осталось двое. На весь «санаторий». Я давно приготовилась к смерти. Каждый раз засыпая в огромной пустой комнате, думала, что уже не проснусь. Надеялась и ждала этого. Но смерть всё не шла.

И однажды вместо неё пришел он.

Дублёная, загорелая кожа, короткий ёжик чёрных как смоль волос. Взгляд — внимательный, цепкий, беспощадный.

— Здравствуй. Меня зовут Алан…

То, что было потом, вспоминается хуже. Будто через дымку… Какой-то шлем на голове. Металлическое прикосновение электродов. Я бегу по тёмным лабиринтам, стреляю из пистолета по вырастающим из пустоты человеческим фигурам. Прыгаю через пропасти. Странные пропасти, которые бывают только в ейрт-игрушках. Я вижу их без всякой цифровой «дури» — ясно, отчетливо до головокружения. Перелетаю через них, холодея внутри…

И фразы Алана звучат надо мной, гулкие, словно камнепад:

— Молодец, девочка. Ты хорошо справляешься…

Я счастлива. Я готова сделать всё, что он прикажет…

Не знаю, почему так быстро удалось меня подчинить. Может, всё дело в тех инъекциях. А может, я заранее со всем смирилась… За что мне было бороться? За свою жизнь? Но она и так давно кончилась…

Им было легко. Меня лепили, как пластилин. Потом придавали твёрдость аморфной массе. Они создавали оружие.

От настоящей Тани осталось привидение. Запертое где-то в дальнем, глухом уголке сознания. Всплывающее только в снах, в обрывках воспоминаний…

Вероятно, они могли бы полностью её уничтожить. Стереть без остатка. Но они этого не сделали. Таня Гольцова, её боль, её смешные полудетские надежды стали прикрытием… Идеальным прикрытием для идеального оружия.

Тот, кто изобрел «имплантацию», не ставил задачу расширять человеческие возможности. Просто создавал отличных агентов и отличных солдат. Ничуть не похожих на зомби. Сообразительных, инициативных. Даже из тех, кого обычными методами не удалось бы завербовать…

Алан и остальные не сразу поняли, какого зверя выпустили на свободу…

А когда поняли — решили создать противоядие.

Подобное подобным. Новый, более совершенный «имплант», который никогда не станет частью враждебной системы.

Однажды в ночном Курске Виктор Карпенко, бывший офицер Российской армии, нашёл избитую до беспамятства тощую девчонку с простреленными ногами. Аккуратно положил её на сиденье «уазика» и привёз в Тулу.

Целых два месяца выхаживал.

Потому что чувствовал — своя. Из тех, немногих, которые способны пройти имплантацию и остаться в живых. Импланты всегда распознают своих. Им не надо уничтожать двадцать пять, чтобы выбрать одну.

Того, что спрятано глубже, Михалыч так и не смог разглядеть. Алан и его помощники хорошо постарались. Их оружие ждало своего часа.

И сверхспособности тоже дремали. Мои раны затягивались долго. В горячке, в бреду я балансировала между жизнью и смертью. Наверное, я могла погибнуть. Но риск не был напрасным. Болезнь тоже работала на «легенду».

Урочное время наступило пять дней назад. Когда Алан узнал о встрече в «Глубине». Я сама ему рассказала. Вышла на связь, набрав номер, о котором не догадывалась всего за минуту до этого. И который начисто исчез из памяти, едва закончился разговор.

Да и весь разговор исчез. Словно его не было, Таня Гольцова могла и дальше оставаться чистой наивной девочкой. Удар «охранки» стал для неё шоком…

Очень скоро Михалыч выбрался на свободу. Но главное поверил, что встреча в «Глубине» не пустышка. Главное — заглотил наживку…

У Подполья была своя игра. А у Алана — своя…

Как опытный шахматист, американец пожертвовал фигурами. Кинул их в огонь, на верную гибель. Не пощадил личного двойника. Зато и Подполье, и импланты перестали учитывать Алана в комбинациях. Оставаясь «трупом», мог беспрепятственно манипулировать врагами.

И одна неприметная фигурка, выведенная на ключевую «диагональ», с лихвой компенсировала потери.

Даже человеческие слабости работали на успех. Надежда, сострадание, вера… Как профессионал Алан был свободен от них. Зато он хорошо умел их использовать.

Мои друзья… Они сделали столько ошибок…

Артём вернулся, чтобы меня освободить. Чингиз в последний миг отодвинул автоматный ствол от моего виска. И Грэй, несмотря на анализы, поверил в моё выздоровление…

Только Иван сомневался. Но потом и он поверил. Как можно не верить?.. Не сочувствовать бедной девочке? Которая через такое прошла… Милая, добрая…

Сука!..

Алан точно рассчитал. Я оказалась хорошим орудием. Камнем, запустившим лавину…

Я спровоцировала имплантов, и их руками Алан уничтожил лабораторию нуль-генераторов. Только из-за меня Подполье решилось на безрассудную, самоубийственную атаку «Матрикса». Благодаря мне имплапты узнали о Чингизе и его тайном убежище.

Всего за три дня московское Подполье фактически перестало существовать. А его руководитель оказался за пределами города. Вдали от явок, схронов и конспиративных квартир. Беспомощный, но уверенный, что сумел уйти от погони.

Он достанется Алану целый и невредимый. Но главное, американцам достанутся все материалы по «Стилету» и опытный образец нуль-генератора… А еще физик, мирно посапывающий на заднем сиденье «хаммера». Наверное, он даже не успеет толком проснуться…

Хочется кричать от своего бессилия.

Всё это время предчувствие меня не обманывало. Но предатель оказался намного ближе, чем я могла вообразить…

Что теперь сделают с Таней Гольцовой? Сотрут за ненадобностью? Или ославят дожидаться где-то в глухом «запаснике» мозга? Чтобы извлечь в случае необходимости слегка подправить память и снова использовать…

Тьма вокруг… Хочется раствориться в ней. Хочется не помнить…

Да, они не обманули — легче не знать… Оставаться счастливой хотя бы в иллюзорном мире…

Но теперь уже не получится. И главное, я не хочу этого! Я знаю правду! Правда — моя сила. Кроме неё — ничего нет. Даже тело отняли.

Но я не сдамся!

Что я могу сделать? Я заперта где-то в подсознании, как в тюрьме. У этой тюрьмы нет решёток, которые можно было бы подпилить. Нет стен… Только густая тьма, в которую я продолжаю падать.

Сколько прошло времени? Этого нельзя узнать…

Я — бесплотный дух… Безъязыкое, бесформенное ничто…

Но разве не я здесь хозяйка?! Даже эта тьма — часть меня…

И я говорю: да будет свет!

Кажется, вышло… Чернота начала светлеть, превращаться в белёсый туман. А потом я упала. Шмякнулась с высоты в большую, серебристо сверкавшую лужу…

У меня опять было тело. Пускай такое же иллюзорное, как и туман вокруг. Главное, я сама этого добилась. Я учусь преобразовывать собственную тюрьму.

Монте-Кристо такое и не спилось. Теперь остаётся вообразить какой-нибудь выход наружу, в реальность…

Рассеивайся, туман! Я хочу вернуться! Очень хочу, честное слово!.. Только я могу спасти друзей! Я ещё могу всё изменить!..

Увидеть небо. Настоящее небо. Растолкать, разбудить Чингиза, Грэя и умчаться на «хаммере» — далеко, далеко… Навстречу красноватой полосе восхода. Туда, где нас не отыщут.

Уходи, туман… Пожалуйста, уходи…

Не получается. Белёсая дымка клубится вокруг. И ей нет дела до моих заклинаний.

Биочипы в моём мозгу сильнее.

В Реальность не прорваться. Этого следовало ожидать. Даже невидимые стены так легко не поддаются. Требуется время. А его-то как раз и нет…

Думай, Таня… Если нельзя выйти… может, позвать на помощь?

Но кто услышит немой, безъязыкий крик?

Хотя… Если очень постараться — кое-кто услышит…

Только будет ли от этого легче? Или, наоборот, страшнее?

Та чингизовская притча о двух тиграх. Может, именно сейчас?.. Если бы удалось… Если бы они вцепились друг другу в глотки!

Что такое?

По ногам поднимается холод… Непонимающе смотрю вниз. Ртутно-блестящая лужа как будто становится глубже. Дно уходит из-под меня. Я вздрагиваю, осознавая…

А плёнка металла наползает вверх. Серебристые язычки уже лижут мои колени. И я перестаю их чувствовать. Я становлюсь единым целым с ртутной гладью. Превращаюсь в холодный, неживой металл…

Нет!

Дергаю немеющими ногами. Только что это даст? Вокруг нет твёрдого берега, на который можно выбраться. Ничего, кроме мутной дымки и жадной серебристой трясины.

Проваливаюсь по бедра…

— Михалыч!!! — отчаянный крик. Но слышу его только я.

Надо вспомнить то ощущение… Попробовать представить мерцающую в тёмном небе паутину. И дотянуться до нее…

— Михалыч!!!

Трясина уже по пояс… Всё бесполезно. Но вдруг неясным отголоском шелестят из тумана слова:

— Это ты, девочка?..

— Я! Я здесь! Помоги мне, Михалыч!!!

— Я ведь предупреждал тебя, Таня…

Едва удаётся разобрать. Будто ветер шевелит листья на дальнем берегу.

— Спаси меня, Михалыч! Пожалуйста, спаси!

— Не чувствую тебя… Ты где?

— К востоку от Москвы. Около Гусь-Хрустального. Километров пятнадцать не доезжая… Алан — скоро будет здесь!

— Значит, он жив…

— Да! В «Матриксе» был двойник.

— Тебя использовали. А ты не хотела верить…

— У меня почти не осталось сил, Михалыч. Скоро я не смогу говорить с тобой.

— Продержись хотя бы минут пять. Наши уже вылетают. Они тебя почувствуют…

— Со мной друзья. Дай обещание, что не тронете их.

Конечно, я не настолько наивна. Но я обязана это сказать.

— Ты всё-таки называешь их друзьями? — насмешливый шелест в ответ.

— Дай обещание!

— Хорошо. Обещаю…

Тишина. Я снова одна. А ртутная поверхность уже мне по грудь.

Нет!

Не поддаваться! Всё это только внутри моего сознания!

Я обязана продержаться! Два чудища должны сцепиться! Только тогда у моих друзей будет шанс!

Я могу это перебороть! Могу!..

Серебристые язычки вздрагивают, будто живые, и останавливаются.

Туман отступает. Я знаю это место. Июль 2012-го. Редкий лесок. За ним — граница. Питер. Сытая и счастливая жизнь, о которой мы мечтали… Позади — голодная Москва под американскими бомбами…

Женька Зимин смотрит на меня. Зачем ты здесь, Женька?

Прошлого не изменить…

Ты молчишь.

Под курткой оттопыривается нелепый «макаров», заклинивший после второго выстрела. Впрочем, там и было всего четыре патрона… С этим оружием ты считал себя почти неуязвимым. Когда в дерево, рядом с моим виском, ударила очередь, ты вскинул ПМ. И не промахнулся.

Мы бежали, насмерть испуганные. Ещё не привычные к свисту пуль. А ты чуть замешкался и второй раз нажал спуск.

Взвизгнула овчарка. Сшибла ветки автоматная очередь. «Женька!» — закричала я, поворачиваясь. Ты стоял, тяжело привалившись к сосне. И судорожно дёргал затвор «макарова».

«Женька!»

«Уходите!»

На твоей куртке — кровь.

«Беги, Таня…»

Я стою как вкопанная. Бежать уже поздно.

Наваливаются, сбивают с ног. Заламывают руки, стягивая их пластиковыми «браслетами».

А потом долго убивают тебя.

«Перестаньте, гады!» — Я кричу, рвусь. Балтийский лейтенант покуривает сигаретку, наблюдая, как удары тяжёлых башмаков перемалывают твоё тело, в кровавую маску превращают лицо…

Нет!

Я не хочу это помнить!

Прости, Женька… Не смотри на меня так, не смотри… Уходи из этого проклятого леса… Зачем ты здесь?

Будто судорога бежит по телу. На меня накатывает ясность. Ещё более холодная, чем жидкий металл вокруг меня.

Всё должно повториться! Много раз! Чтобы я сама попросила забытья…

— Беги! — умоляюще выдавливаю. — Пожалуйста, беги отсюда!

Он стоит. А я всё глубже проваливаюсь в ледяную ртуть. Тело немеет. И нет сил сопротивляться…

Он склоняется надо мной. Его лицо совсем рядом.

Прости меня, Женька. Я всех предала… И тебя тоже.

— Дай руку, Таня!

Непонимающе, автоматически я тяну свои закоченевшие пальцы, и они растворяются в его теплой ладони…

Глава 15

Ночь держится только у западного края неба. Алмазные искорки еще горят на тёмно-синем. А с востока всё сильнее разгорается красное…

Я сижу на траве. Дрожащая, покрытая липким потом. И слабая, как привидение. Я ведь и была им — совсем недавно.

От росы штаны намокли, но холода не чувствую. Я вообще мало что чувствую… Тело возвращается ко мне не сразу. И первые секунды я лишь разглядываю мир вокруг, словно очередную виртуальную картинку. Потом приходит озноб. И с ним — твёрдая уверенность, что так плохо может быть только в Реале…

Я выкарабкалась! Спасибо тебе, Женька…

Встаю и на негнущихся, чужих ногах ковыляю к «хаммеру». Падаю, ползу. Снова поднимаюсь и бью кулаком в зеленый бок машины.

— Вставайте!

Распахивается дверца. У Чингиза — самый чуткий сон.

— Таня? Что такое?..

— Подъём!

Физика никак не могут разбудить. Я трясу его за плечо:

— Вставай, Артёмчик… Вставай!.. Смерть проспишь…

Конечно, я вру, Артём. Мы спасёмся. Теперь — обязательно…

Все трое смотрели на меня. У Грэя и Чингиза лица были напряжённые. Артём то и дело зевал.

— «Юсовцы» скоро будут здесь.

— Откуда они могли узнать?.. — недоумённо поёжился физик.

А Грэй наклонился и подобрал с земли свой мини-комп с откинутым экранчиком. Раньше спрятанный во внутреннем кармане его куртки.

Доктор и Чингиз переглянулись.

— Что с тобой, Таня? Ты вся дрожишь…

— Я вас предала. Я работала на Алана. Уже два с лишним года. Он жив… И он знает про «Стилет».

Боялась, что произнести это вслух будет тяжелее. Нет, слова сами складываются во фразы. Правду говорить легко.

— Уезжайте. Я останусь. Импланты тоже скоро заявятся.

Чингиз окинул меня долгим взглядом. Жутко долгим. Чего он медлит? Всё и так ясно.

— Импланты знают про генератор?

— Пока нет. Пока что им нужна я… Вы ещё успеете скрыться.

— Не успеем… — вздохнул Грэй. — Алан запеленговал «мыльницу». Думаю, сейчас несколько спутников передают ему картинку.

— На «хаммере» — стелс-покрытие, — вмешался физик. Радаром нас не засечь.

— Им не нужен радар. В ясную погоду газету можно читать из космоса. А уж автомобиль отследить…

Ноги у меня опять стали ватными. Села прямо на землю… Наверное, в моей голове до сих пор вязкий туман. Вместо мозгов… Как я могла забыть… Забыть про всевидящие зрачки над нами. Спрятанные за обманчиво чистым небом.

— Уходите пешком. Через кусты, через лес…

Понимаю, что глупости говорю, и всё равно цепляюсь за эфемерно слабую надежду. Сколько они пройдут? Километров пять за полчаса. Даже если со спутников не засекут, Алану хватит времени, чтобы оцепить этот не слишком обширный район. Здесь не Москва, под землю не спрячешься…

Я всё-таки погубила их. И ничего уже не изменить. Умереть в бою — всё, что им осталось…

— Слушайте, а если пойдет дождик? — вдруг вмешался Артём, рассматривая два прозрачных облачка в бирюзовом небе.

Молчание. И жалость в ответных взглядах. Неужели ты до сих пор не наигрался, дружище? Неужели не осознал, что теперь всё будет только всерьез? До самого конца…

Но физик будто не заметил наших взглядов. И деловито спросил у Чингиза:

— Прототип — в багажнике?

Король молча кивнул. Судя по выражению лица, он не больше остальных понимал, что на уме у Артёма.

Физик открыл багажник, извлёк металлический кейс и водрузил на капот «хаммера»:

— Чинга, говори код.

Король назвал, и Артём быстро справился с замком. Внутри оказался серовато-стальной цилиндр. Диаметром сантиметров десять, длиной чуть больше полметра.

Физик извлёк из кейса штатив и уверенными движениями принялся закреплять на неё цилиндр.

Неужели это и есть загадочный нуль-генератор? Даже не верится. Похоже на любительский телескоп. В Воронеже у соседского мальчика такой стоял на балконе…

Артём сосредоточен и уверен в себе. Что-то ковыряет отвёрткой. Но бог ты мой, как же несерьёзно это выглядит… Столько людей погибло из-за этой штуковины, такие хитроумные комбинации выстраивали, чтобы её заполучить. А она… Разве она похожа на супероружие?

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Артём? — хмуро спрашивает Чингиз.

— Ага, знаю. В общих чертах, конечно… — успокаивает физик. Он снял крышечку на боку цилиндра и сейчас выдирает оттуда какую-то ярко-алую пирамидку.

Наконец это удается. Он вертит пирамидку в руке и сует в карман. Поясняет:

— Снял ограничитель.

— Зачем?

— Чтоб хватило мощности. Сейчас соединю всё напрямую…

— Насколько я помню, без ограничителя оно взрывается? — осторожно уточняет Чингиз.

— У тебя хорошая память, — радуется физик. — Но мы будем аккуратными и обойдёмся короткими импульсами. Очень короткими… — пыхтит Артём, что-то подгибая и скручивая между собой концы проводков.

— Изолента есть? — оглядывается на Чингиза.