Версаль. Мечта короля Мэсси Элизабет
Шевалье все-таки встал, тяжело дыша. Его глаза метали молнии.
– Король бы этого никогда не допустил! Вы воспользовались его болезнью!
– Замышляя предательство, всегда рискуешь, – сказал Фабьен. – Добром это никогда не кончается. Как бы там ни было, надеюсь, лошади вам понравились…
Возможно, знай Лорена, чем обернется ее усердие, она бы двадцать раз подумала. Но у этой простодушной дворцовой прачки было слишком мало радостей в жизни, и похвалы господина Маршаля согревали ей душу. А ведь он предупреждал свою помощницу: только следить и ни во что не совать свой нос.
Днем Софи показала матери усердную «горничную», и ранним вечером Беатриса отправилась в дворцовую прачечную. Лорена была там одна. У стены стояли бочки со щелоком. В большом чане кипятилось белье. Другая половина прачечной предназначалась для сушки, и там на многочисленных, натянутых крест-накрест веревках сушились чулки, панталоны, шали и платья. Лорена занималась укладкой мокрого белья в корзины. Беатриса подошла к ней со спины:
– Здравствуй, любезная. Тебя, кажется, Лореной звать?
– Да, мадам, – ответила прачка, слегка вздрогнув.
– А господина Фабьена Маршаля ты знаешь?
– Кто ж его не знает?
– Мне бы не хотелось вмешивать сюда его, – сказала Беатриса, проводя рукой по бельевой веревке. – Словом, у меня пропало платье. Очень красивое и дорогое платье.
– У нас отродясь ничего не пропадало, – сказала Лорена, вытирая лицо рукавом. – Затеряться могло. Такое бывает.
– Я нарочно посылала сюда свою служанку посмотреть, где оно. Она говорила, что в левом углу, если стоять спиной к двери. А сейчас его там нет.
– Может, перевесили.
Лорена повернулась влево, и в тот же момент Беатриса сдернула веревку, набросив петлю на шею прачки. Лорена успела повернуться, но Беатриса уже стягивала петлю. Лорена беспомощно молотила руками воздух, потом схватилась за петлю, но было поздно. Веревка неумолимо затягивалась. Лицо Лорены посинело. Веревка до крови врезалась ей в шею. Прачка выпучила глаза. Она уже хрипела, но все еще пыталась освободиться от петли. Через несколько секунд, показавшихся Беатрисе вечностью, Лорена рухнула на пол, опрокинув корзину с бельем.
– Гори в аду, чертова католичка, – процедила сквозь зубы Беатриса.
Когда в небе повис серп растущей луны, из неприметной двери вышел человек в плаще с глубоким капюшоном. Он нес на спине тяжелый мешок. Достигнув дворцовых конюшен, человек обогнул их и прошел к свинарнику. Опустив мешок и убедившись, что поблизости никого нет, человек развязал горловину. В мешке лежало разрубленное на куски тело Лорены. Человек бросил свиньям руку прачки. Визжа от удовольствия, свиньи накинулись на лакомство, кусая и отпихивая друг друга. Человек в плаще неторопливо скормил им все куски тела бывшей помощницы Фабьена. Последней оказалась нога; чтобы вытряхнуть ее, ему пришлось перевернуть мешок. Свиньи сытенько похрюкивали.
Тем временем Беатриса собрала в корзину разбросанные мокрые платья, ополоснула руки, поправила волосы, старательно растянув губы в жеманной улыбке. Покинув прачечную, она поднялась по узкой служебной лестнице для слуг и оказалась в главном коридоре. Все выглядело так, словно мадам де Клермон шла по коридору и показалась из-за угла. Там ее ожидала встреча с несколькими придворными дамами, среди которых была и мадам де Монтеспан. Все сосредоточенно разучивали па нового танца.
– Беатриса, дорогая! – воскликнула Атенаис. – А мы вас искали и не могли найти. Мы разучиваем танец, сочиненный его величеством. Присоединяйтесь к нам.
– А не кажется ли вам кощунственным предаваться веселью, когда король страдает? – спросила Беатриса.
– Но мы лишь исполняем королевское пожелание.
– Конечно. Я забыла.
Отговорившись делами, Беатриса поспешила к себе. Там она открыла потайной ящик стола и достала кусок древесного угля и пузырек с настойкой. Тщательно разжевав уголь, Беатриса запила его вином. Уголь больно оцарапал ей горло, но это была малая плата, поскольку уголь служил надежной защитой. В надлежащее время древесный уголь предотвратит действие настойки. Спрятав пузырек за корсет, Беатриса отправилась в кабинет Фабьена.
Главы королевской полиции там не было. Беатриса разделась, зажгла две свечи и улеглась в постель Фабьена. Вскоре дверь с шумом открылась, и вошел он сам. Он вертел головой, словно ища Лорену. Затем взгляд Фабьена упал на нежданную гостью.
– Я кое-что принесла нам в помощь, – томно произнесла она, облизывая губы и похотливо проводя рукой по грудям.
– Помощь… в чем? – спросил Маршаль, подходя ближе.
– В длительности любовного слияния.
Беатриса открыла пузырек, погрузила туда пипетку и капнула себе в рот.
– Это любовное снадобье.
– Когда я смотрю на вас, мне не нужны никакие снадобья, – признался Фабьен.
– Я тоже. – Она снова облизала губы. – Но почему бы не продлить наслаждение?
Маршаль смотрел на нее с откровенно плотским желанием и в то же время – с недоверием. Однако похоть поборола сомнения. Фабьен опустился на колени перед кроватью, и Беатриса щедро капнула ему на язык. Еще через мгновение Фабьен оказался в постели, в объятиях Беатрисы, и забыл обо всем.
Погруженный в вечерние молитвы, Филипп не заметил, как остался в церкви один. Придворные ушли. В дверях стоял Людовик с несколькими гвардейцами. Филипп вскочил на ноги и бросился по проходу к брату, намереваясь крепко его обнять.
– Боже мой! Ты поправился!
Людовик сделал шаг назад, уклоняясь от объятий.
– Мне говорили, что ты… умираешь, – сказал Филипп.
– Так оно и было. Но затем я выздоровел.
– Выздоровел и не подумал мне сообщить? – с упреком спросил Филипп.
– Я никому не сообщал.
– Но почему?
– Чтобы узнать, на кого я могу всерьез положиться.
– Получается, ты усомнился в родном брате?
– Я усомнился в тех, с кем водится родной брат. И не напрасно. А вот ты оказался глух и слеп ко всем недостаткам и странным действиям твоего дорогого дружка Шевалье.
– Не говори таких вещей!
– Я имею все основания говорить об этом. В Париже раскрыт заговор. Я лежал почти что на смертном одре, а оппозиционная знать вынашивала замыслы моего устранения. Я приказал их всех арестовать. Так вот: их главарем оказался не кто иной, как твой любезный Шевалье.
– Быть этого не может!
– Представь себе, может. Он – предатель. Сейчас он в тюрьме. Ждет казни.
У Филиппа подогнулись колени и похолодели руки.
– Брат, прошу тебя, пощади его!
– С какой стати? Утром его повесят, после чего тело привяжут к лошадям и четвертуют.
– НЕТ!
Филипп упал на колени, стиснув руки.
– А тебя я жду сегодня на балу. Надеюсь, ты разучил движения нового танца.
Для проведения бала выбрали самый большой зал дворца, который украсили с особым изяществом. В канделябрах из золота и слоновой кости ярко горели свечи. Из всех углов доносилась музыка, исполняемая трио и квартетами лучших музыкантов. Слуги разносили обильные и изысканные угощения. А посередине придворные исполняли новый королевский танец. Их платья и камзолы были так подобраны по цвету, что казалось, будто с небес спустилась радуга. Они кружились, отступали, кланялись, приседали, снова кружились, двигались зигзагами. Все улыбались, добросовестно выполняя волю умирающего короля.
И вдруг музыка оборвалась. Танцоры замерли, удивленно переглядываясь. Двери распахнулись, и в зал вошел рыцарь, каких еще не видел свет. Его доспехи, начиная от шлема и кирасы и до ножных лат, целиком состояли из зеркал. Они вспыхивали, ловя огни свечей. В них отражались лица оторопевших придворных. Живая радуга попятилась назад. Рыцарь остановился, медленно повернулся и поднял забрало. Это был король.
– Ваше величество!
Придворные торопливо кланялись и делали реверансы. Король выздоровел! Король снова с ними!
Посреди этой праздничной суматохи Филипп оттолкнул стул и вышел. Вскоре удалился и Фабьен, морщась от боли и держась за живот.
«Боже мой», – мысленно твердил Шевалье.
Он стоял во дворе версальской тюрьмы. Его руки были крепко связаны за спиной. На глазах у Шевалье люди, чьи лица скрывали капюшоны, выволокли во двор одного из аристократов, обвиненных в измене. Приговоренного поместили между четырех лошадей. К его рукам и ногам были привязаны веревки, концы которых прикрепили к упряжи соответствующей лошади. Все стояли так, чтобы начать движение в разные стороны. Каждую лошадь держал под уздцы караульный с хлыстом. Палач стоял неподалеку от Шевалье. Для него это была работа, которую он выполнял сосредоточенно и с удовольствием.
«Боже! Нет!»
– Пошли! – крикнул палач.
Караульные хлестнули лошадей. Те со ржанием взвились на дыбы, потом метнулись вперед, с жутким треском и хрустом отрывая руки и ноги приговоренного. Хлынули фонтаны крови, человек, за считаные секунды превратившийся в страшный обрубок, издал пронзительный вопль, потом захрипел и умер.
Шевалье невольно всхлипнул. Его вытошнило прямо на сапоги. Дух его был сломлен, равно как и надежды.
8
Осень-зима 1670 г.
День выдался ясным и холодным. Остро пахло сырым деревом и опавшими листьями. В подлеске негромко шуршали какие-то зверьки, запасавшие себе пропитание на зиму. Людовик и Филипп ехали рядом. Их путь лежал через лес, сбрасывающий свой золотистый наряд. Филипп молчал, взбешенный тем, что брат приказал ему отправиться на эту прогулку.
Наконец Людовик сам нарушил молчание:
– Найдешь себе новых друзей.
Лошадь Филиппа перебиралась через бревно, и потому он глядел вниз.
– Таких, как он, не будет, – ответил брату Филипп.
– Шевалье – предатель. У меня не было выбора. Советую тебе не принимать все это близко к сердцу.
Филипп дернул поводья, принудив лошадь встать на дыбы.
– Ты бросил в тюрьму самого лучшего моего друга. Вчера он был свидетелем казни, жестокость которой не имеет себе равных. Шевалье может оказаться следующим! Как, по-твоему, я должен это воспринимать? Улыбаться, исполняя твой новый танец?
– Твой самый лучший друг плел заговор против меня.
– Настоящие заговорщики просто заманили его в ловушку. Воспользовались его доверчивостью. Он не собирался причинять тебе вред.
– Это решение принимал король, а не твой брат.
Людовик вдруг пришпорил лошадь и галопом понесся среди деревьев. Рассерженному Филиппу не оставалось ничего иного, как пуститься вдогонку.
Братья прекрасно знали лес со всеми его холмами, ложбинами, чащами и нагромождениями крупных валунов. Лошадям эта местность тоже была хорошо знакома. Животные наслаждались быстрым бегом и состязанием в скорости, с поразительной легкостью и даже каким-то равнодушием перепрыгивая через канавы и поваленные деревья.
Впереди показался старый раскидистый черный тополь, возле которого у Людовика и Филиппа обычно заканчивались подобные состязания. Филипп попридержал лошадь, позволив брату достичь дерева первым.
– Брат, а ты мог бы выиграть эту гонку, – развернув лошадь, сказал Людовик.
– Но тогда бы король проиграл. А мы не можем этого допустить.
Братья развернули своих тяжело дышащих лошадей и двинулись в обратный путь.
– Ну почему ты такой подозрительный? – не выдержав, спросил Филипп.
– Будь я подозрительным, я бы приказал арестовать и тебя, – ответил Людовик.
– И ты веришь, что я способен примкнуть к заговору против тебя?
– Ты способен на что угодно. И в это я верю, – печально качая головой, сказал король.
Он вдруг снова пустил лошадь галопом, словно торопясь поскорее вернуться во дворец.
Клодина едва поспевала за Бонтаном, шедшим по коридору дворца. Она искренне надеялась, что этот вынужденный маскарад не вызовет ничьих подозрений. По словам Бонтана, черная мужская одежда прекрасно сидела на ней, чему способствовала ее худощавая, мальчишеская фигура. Голову Клодины покрывала шляпа, какие носили врачи. Бонтан собственноручно приклеил ей усики. Маскарад удался: придворные почти не обращали на нее внимания. Клодина опасалась, что ее может выдать голос. Бонтан посоветовал ей говорить как можно меньше. Король назначил ее своим придворным врачом. Спины отца, за которую она пряталась, больше не было. Но давать придворным пищу для сплетен и пересудов Людовик не хотел и потому настоял, чтобы Клодина одевалась по-мужски.
Если своего разоблачения Клодина просто побаивалась, то за Генриетту она боялась, и боялась всерьез. Когда они вошли в спальню, жена Филиппа металась на постели, произнося бессвязные слова. Ее фрейлина Софи то и дело вытирала ее вспотевший лоб влажной салфеткой. Король сидел на краешке кровати, держа Генриетту за руку и не спуская с нее глаз. Простыни были перепачканы кровью.
– Ваше величество, я привел доктора Паскаля, – сказал Бонтан.
Король поднял голову. Клодина, по обыкновению, сделала реверанс.
– Мужчины обычно кланяются королю, – напомнил ей Людовик.
Клодина неловко поклонилась.
– Доктор, нам нужна ваша помощь.
Прошептав краткую молитву, Клодина открыла свой саквояж и приступила к знакомой ей работе повитухи. Но как ни старался «доктор Паскаль», спасти младенца не удалось. У Генриетты произошел выкидыш. Плод был совсем маленьким. Софи плакала, король молчал, отойдя к окну, а сама Генриетта, истерзанная болью и напрасными усилиями, наконец-то уснула.
Стараясь не потревожить спящую, Клодина осторожно вытащила из-под нее запачканные простыни. В этот момент появился Филипп.
– Она выздоровеет? – спросил он, глядя на жену.
– Да, ваше высочество, – подражая мужскому голосу, ответила Клодина. – Я приготовлю травяной настой. Это укрепит кровь вашей супруги.
Филипп присел на постель, коснулся лица Генриетты. Она шевельнулась и снова затихла.
Людовик поманил Бонтана к двери:
– Сегодня у нас должен появиться гость из Англии. Я его жду. Приведете его ко мне, не поднимая шума. Чем тише, тем лучше.
– Будет исполнено, ваше величество, – ответил Бонтан.
– А где Маршаль? Я его не видел со вчерашнего бала.
– Я тоже пытался его разыскать, но он как сквозь землю провалился.
– Мне нужно, чтобы он допросил Шевалье, – сказал король, бросая холодный взгляд на Филиппа. – Развязать язык у этого красавца несложно. Уверен, мы от него узнаем много интересного.
Он едва мог глотать. Воспаленные глаза горели, а руки и ноги самопроизвольно тряслись. В животе жгло, словно кто-то набросал туда тлеющих углей. «Она называла это зельем. Любовным зельем».
– Не надо бояться. – Голос Беатрисы звучал откуда-то издали, с трудом пробиваясь в его затуманенный разум. – И противиться тоже не надо.
Фабьен с трудом открыл глаза и увидел неясные очертания своей возлюбленной. Она стояла у кровати. У своей кровати. Они находились в ее спальне; одни, если не считать пляшущего пламени очага.
– Отдохни, любовь моя, – сказала Беатриса.
Ее улыбка была такой знакомой, однако сейчас, невзирая на ужасающее телесное и душевное состояние, Фабьен усмотрел в этой улыбке затаенную жестокость.
Фабьен потянулся к ее руке.
– Что… ты мне дала? – спросил он, с трудом ворочая языком.
– Тише, дорогой. – Беатриса погладила ему лоб. – Разве ты забыл? Я же говорила: это любовное зелье. Мы с тобой его вместе принимали. А теперь закрой глаза и отдыхай.
– Пить. Очень хочется пить.
– Должно быть, ты вчера что-то съел, потому и плохо себя чувствуешь. Но ты не беспокойся. Я тебя выхожу. Полежи, я сейчас воды принесу.
Беатриса снова улыбнулась, теперь уже шире, и вышла в переднюю, где стоял кувшин с водой. В этот момент Фабьен заставил себя подняться и на нетвердых ногах покинул комнату, выйдя через другую дверь.
«Что ты сделала со мною, Беатриса? Чем опоила?»
Фабьена мучили позывы на рвоту. Босой, в ночной рубашке, Фабьен потайными коридорами выбрался из дворца через неприметную дверь. Потом, по опустевшим дорожкам осеннего сада, он вышел на дорогу, ведущую в город. Он знал, куда держит путь, и надеялся туда добраться. Дорожные камни врезались ему в босые ступни, до крови царапая кожу. Редкие путники воротили носы, принимая его за нищего.
Ближе к вечеру Фабьен наконец добрался до нужного дома и постучал в знакомую дверь. Едва та отворилась, он вошел и рухнул на пол.
– Очнитесь же!
Его толкали и трясли, отчего в голове все гремело и грохотало. Маршаль открыл глаза. Возле него на коленях стояла встревоженная Клодина. Она ощупала его лицо, затем потрогала руки.
Фабьен закашлялся. Кашель быстро перешел во рвоту, и его вытошнило на пол.
– Никак меня отравили? – спросил он, вытирая рот рукавом.
– Боюсь, что да.
– И чем?
– Симптомы указывают на то, что главным отравляющим веществом был мышьяк.
Клодина помогла Фабьену добраться до стула. Едва он сел, его снова начало выворачивать, но на этот раз Клодина успела подставить ведро.
– Я выживу? – простонал Маршаль.
– Если мне удастся подобрать противоядие, то да. Но вначале нужно наложить вам на глаза повязку с травяным бальзамом. Это единственный способ сохранить вам зрение.
Фабьен тяжело кивнул:
– Никто не должен знать о моем приходе сюда.
– Никто и не узнает.
Клодина измельчила лекарственную траву, взятую из шкафчика, висевшего над плитой, затем поставила на стол микстуру и чашку с коричневой жидкостью. Чашку она подала Маршалю.
– Это еще что за пойло? – с подозрением спросил он.
– Коньяк.
– Я не пью.
– И все-таки я советую вам выпить. Сейчас будет больно. Очень больно. Пожалуй, такой боли вы еще не испытывали.
– У меня нет страха перед болью, а в ней нет ничего загадочного, – сказал Фабьен, ставя чашку на стол.
– Тогда приготовьтесь. Закройте глаза.
Взяв деревянный шпатель, Клодина нанесла снадобье сначала вокруг глаза, а затем густо намазала веки. Маршаль шумно втянул воздух и заскрежетал зубами. Из-под сомкнутых век обильно потекли слезы.
– Может, все-таки глотнете коньяку? – предложила Клодина.
– Я же вам сказал: такое я не пью.
Клодина не стала спорить. Наложив примочки на веки больного, она занялась его израненными ногами.
Людовик не знал, как Генриетта воспримет потерю ребенка. Он даже себе боялся признаваться, что рад такому исходу ее беременности. Главное – угроза ее жизни миновала, и теперь Генриетта скоро поправится. С этими мыслями король вышел во внешние покои, где его ждали Роган и Лувуа. Лувуа доложил, что участники заговора против короля помещены в Бастилию. Маршалю оставалось лишь приехать туда и допросить каждого.
Король встал у окна.
– Они будут говорить то, что, по их мнению, спасет им шкуру, – сказал он, скрещивая руки на груди. – Мне важно знать: они действовали по собственному умыслу или оказались лишь марионетками, которых умело дергали за ниточки?
– Ваше величество, не стоит особо тревожиться об этих аристократах, – сказал Роган. – Бахвальства там полным-полно, а так – это ленивые и трусливые людишки.
– Роган, разве ты сам не из того же сословия? – лукаво улыбнулся Людовик.
– Так я и себя не исключаю. Я ужасно ленив, а о моей трусости можно рассказывать истории.
– Ваше величество, если вам угодно знать мое мнение, эти люди – предатели и должны быть казнены, – заявил Лувуа.
– О чем нынче говорят в салонах дворца? – поинтересовался король.
– Придворные напуганы арестами. У многих арестованными оказались друзья и родственники.
– Прекрасно, – усмехнулся Людовик. – Пусть подрожат от страха.
Вошел Бонтан. Король сделал ему знак приблизиться.
– Ваше величество, гость, которого вы ждали, прибыл, – шепотом сообщил первый камердинер, наклонившись к уху короля.
– Проводите его в Салон Войны.
– Но, ваше величество… – пробормотал удивленный Бонтан.
– Пусть посмотрит эскизы дворца. Наш гость – любитель архитектуры.
Бонтан молча поклонился и вышел. Людовик снова повернулся к собеседникам.
– А мне, ваше величество, думается, что вам бы стоило помиловать этих узников, – сказал Роган.
– С какой стати? – резко спросил Людовик.
– Благодарность сделает их вашими верными и послушными слугами.
Людовик глядел в окно и думал о предложении Рогана. В словах друга его детства был здравый смысл.
– Возможно, я их помилую, – сказал наконец Людовик. – Но я хочу, чтобы они всласть насладились камерами Бастилии. Холодные тюремные полы порою вразумляют лучше всяких слов.
Роган и Лувуа согласились и вместе с королем отметили его решение, выпив по бокалу вина.
Сэр Уильям Трокмортон – пожилой английский дипломат – действительно был знатоком и любителем архитектуры. Когда Людовик вошел в Салон Войны, его гость с большим интересом рассматривал альбомы с эскизами и чертежами Версальского дворца. Трокмортон был худощав, а его лицо выражало серьезность и внимание. Он поклоном приветствовал короля.
– Я искренне восхищен вашими дерзновенными замыслами, – сказал англичанин, кивая на альбомы.
– Благодарю, что откликнулись на мое приглашение, – улыбнулся Людовик, плотно закрывая дверь.
– Ваше величество, я посчитал за честь приехать сюда.
Людовик уселся в мягкое кресло, знаком предложив Трокмортону сесть напротив.
– Сэр Уильям, я пригласил вас не только ради красот Версаля. У меня есть предложение для вашего короля.
Трокмортон сразу же подался вперед, сомкнув ладони.
– Я с большим интересом выслушаю предложение вашего величества.
– Тема нашего разговора касается лишь английского короля и тех, кому он доверяет и считает нужным в это посвятить. Для всех остальных вы просто ездили полюбоваться Версальским дворцом и садами.
– Разумеется, ваше величество.
– Я собираюсь вторгнуться в Голландию.
Вышколенный дипломат Трокмортон раскрыл рот и несколько секунд не мог закрыть.
– Я… понимаю.
– Как известно, главной союзницей Голландии является Англия. Это единственное обстоятельство, которое меня останавливает. И потому я задался вопросом: каким образом убедить Англию примкнуть ко мне в этом… предприятии? Чем бы я мог привлечь англичан? Деньгами? Возможно. Долей прибыли от контроля за голландскими торговыми путями? Почти наверняка. Но этого недостаточно. Спрашивается, что можно предложить королю, у которого есть почти все? И тем не менее мне есть что предложить его величеству. Я предложу ему то, что его семья в свое время так беспечно отринула. Католическую веру.
– Ваше величество, я, право, не знаю… – смущенно произнес Трокмортон, откидываясь на спинку кресла.
– А я знаю. Ваш король называет себя протестантом, тогда как в глубине сердца он остается католиком. Он стремится восстановить отношения с Римом и не может, ибо в глазах Рима он – еретик. Я же, с другой стороны…
– Ваше величество, боюсь, вы слишком торопите события.
– Отнюдь. Я предлагаю заключить весьма простое соглашение. Мы вторгаемся в Голландию. Англия поставляет треть необходимых сухопутных войск и флота. Франция берет на себя все расходы. А я добиваюсь восстановления отношений между английской короной и Римом.
Ноги Трокмортона заерзали по полу. Казалось, дипломату хочется встать, размяться и неспешно подумать. Однако он знал, что не посмеет оскорбить французского короля столь неучтивым поведением.
– Как нам лучше всего скрепить союз между друзьями? – спросил Людовик.
Взгляд Трокмортона пропутешествовал к дальней стене Салона Войны и вернулся к королю. Этим он выиграл время на обдумывание ответа.
– Я предлагаю через десять дней встретиться в Дуврском замке, – предложил он.
– И ваш король соблаговолит прибыть туда?
– А это еще предстоит решить.
Стоя у окна своей приемной, король проследил, как Трокмортон спустился по широким ступеням парадного крыльца и сел в карету.
– Ваше величество, позвольте вас поздравить с блестящим замыслом! – произнес восхищенный Кольбер.
– Блеска я пока не вижу, – охладил его пыл Людовик.
Карета Трокмортона тронулась. Лошади, мотнув головами, двинулись шагом, но кучер быстро пустил их легкой рысью.
– Для нас главное, чтобы Карл стал нашим союзником, а не врагом.
– И кто отправится на переговоры? – спросил Лувуа. – Ваше величество собственной персоной?
– Нет, – ответил Людовик, подходя к своим министрам. – Не хочу, чтобы англичане думали, будто я отчаянно нуждаюсь в их поддержке.
– Ваше величество, не сочтите мои слова дерзостью, но я бы отправил Фекьера. Опытный дипломат, неустанно пекущийся о благе Франции, – заговорил Кольбер.
Лувуа покачал головой:
– Я предлагаю Шаню. Его поездка в Швецию имела большой успех.
– Его непредсказуемость может все испортить, – возразил Кольбер. – Быть может, Круасси? Он – записной англофил и…
Читать бесплатно другие книги:
