Наедине с собой (сборник) Горюнов Юрий

8

За окном уже спустились сумерки; шторы в салоне были опущены; мягкий свет струился из бра, закрепленных по стенам, а легкие тени легли в дальних уголках.

В салон вошел Настройщик, катя перед собой столик, уставленный напитками, вазой с фруктами. При движении раздавался легкий перезвон стаканов, стоящих на нижней полке столика. В руках Настройщик нес магнитофон и небольшой пакет. Оставив столик у дивана, он поставил магнитофон на другой столик, который уже стоял освобожденный от бутылок и стаканов, а затем извлек из пакета компакт-диски. Перебрав их, он выбрал один и вставил его в магнитофон, рассчитывая, что выбранная им мелодия, позволит входящим окунуться в атмосферу праздника. Музыка была медленная и приятно ласкала слух. Окинув взглядом салон и оставшись удовлетворенным, он налил себе воды и сел в ожидании.

Минут через пять, когда уже играла другая мелодия, такая же спокойная, появился Нищий, в одежде более строгой, чем была у него ранее: темные брюки, черная рубашка с бабочкой, жилет оливкового цвета. Был он выбрит.

– Я смотрю вам подошла моя одежда? – поинтересовался Настройщик.

Тот пожал плечами: – В целом, да, только обувь оставил свою, она, конечно, не вписывается в общий ансамбль, но иного выхода не было.

– Не думайте об этом. Одежда нужна чтобы подчеркнуть вид самого человека. Считайте ваша бабочка – контраст туфлям.

– Я потом все верну.

Настройщик махнул рукой: – Оставьте себе. Я пытаюсь понять в каком вы образе?

Нищий, ничего не отвечая, прошел к роялю, потрогал пальцами клавиши, проверяя звучание, а затем сел на табурет.

– Не могли бы вы выключить магнитофон, – попросил он.

Настройщик, не удивляясь просьбе, словно ожидал ее, и, не задавая вопросов, выключил магнитофон.

Нищий коснулся клавиш пальцами, замер, а затем заиграл мелодию, которая только что звучала из магнитофона. Настройщик был приятно удивлен игрой, подошел и встал рядом. Пальцы Нищего проворно бегали по клавишам, и он, не отрывая взгляда, пояснил:

– Это не сложно, воспроизвести мелодию, если сумел ее понять и услышать, а главное, если умеешь играть. Я умею играть с детства, подавал большие надежды, но жизнь внесла свои коррективы. Я не садился за инструмент много лет, думал, что все забыл, но пальцы помнят.

– Так вы профессионал.

Нищий кивнул головой, не прерывая игры: – Я часто играю мысленно, представляя, как пальцы касаются клавиш. Сам иногда сочинял мелодии.

– Так что же вас заставило уйти от этого?

– Устал играть на потребу публики, ради денег. Увы, это так. Денежные знаки никто не отменял, и мне хотелось их иметь как можно больше, вот и гнался, а как следствие безрассудный образ жизни. Но однажды понял, что если не остановлюсь, то остановит – смерть, а я потеряю жизнь, потерю которой никто в общем, и не заметит особо. Я прошел точку невозврата. Меня прошлого уже нет, а будущее еще не пришло, вот и маюсь в настоящем, хотя чувствую себе не так уж и плохо.

– Неужели не хочется играть?

– Хочется, – согласился Нищий, – но между хочется и мочь, есть разница. Я пока не дошел до момента, когда пора начинать возвращаться.

– А точка не возврата?

– Это точка не возврата к прошлому. Я хочу вернуть себя, когда жажда играть будет сильнее покоя. А сегодня решил побыть музыкантом.

– Вам это удалось.

Двери салона распахнулись, и вошел Легионер в одежде монаха, а Домохозяйка в одежде монашки. Войдя, они с удивлением смотрели на играющего Нищего.

Настройщик, увидев их одеяния, поинтересовался: – Что это вы один образ выбрали?

– Образ, может быть и один, подход разный, – пояснил Легионер.

– Это ваше право, ваш выбор, и свидетельство того, что идея перевоплощения была верна, и каждый проявляет себя в той роли, которую хотел воплотить. Напитки, легкое вино на столике, ухаживайте за дамой, – предложил Настройщик. – Или грех? – усмехнулся он Легионеру.

В ответ Легионер провел Домохозяйку к дивану и когда она села, прошел к столику, наполнил два стакана на половину и один отнес даме. Держа в руке свой стакан, он повернулся к мужчинам, и Нищий, поняв, что тот хочет что-то сказать прекратил играть.

– Еще раз поясню, что мы не договаривались по вопросу образа, так получилось. Что касается греха. Грех – то в капле. – Он опустил мизинец в стакан и стряхнул каплю, что осталась на пальце на пол. – Вот и весь грех, – а затем выпил четверть стакана.

После этого прошел и сел напротив Домохозяйки на другой диван.

В салон вошел Монах в достаточно элегантном виде: темные брюки, светлая рубашка, бежевый пиджак, на котором оттопыривался боковой карман. На левой руке, на безымянном пальце, красовался серебряный перстень, с почти зеркальной поверхностью. Он достал из бокового кармана колоду карт и ловко перетасовал ее, вызывав тем самым всеобщий интерес.

– Кто захочет сразиться – прошу, – предложил он.

– Ну, уж нет, – заявил Настройщик. – Вы видимо игрок, и не плохой.

– На все воля Божья, – смиренно ответил Монах. – Все мы игроки в этой жизни, – и направился к столику с напитками.

Едва он подошел к столику, как в дверь вошла Проститутка в белом халате. Лицо ее было добрым и открытым, его нельзя было даже сравнить с тем видом, который был раньше. Из-под халата выглядывало простое, ситцевое платье.

– Медицина нам нужна по жизни всегда – приветствовал ее Настройщик. – Ваш образ говорит о том, что вы стоите на защите нашего здоровья, что радует.

– Ну, не всегда же доводить вас мужчин до состояния, близкого к инфаркту, – засмеялась она.

– Проходите, присаживайтесь. Вы поухаживаете за дамой, – обратился он к Монаху.

– Налить? – спросил тот.

– Не откажусь. В области психиатрии это может помочь развязать языки.

Настройщик внимательно посмотрел на нее. Монах налил и протянул ей стакан, а когда она села рядом с Легионером, и сам сел в кресло.

– Вы будете лечить душу, а я тело, – сказала она ему.

– Препарировать будете?

– Хотелось бы, отдельные особи мужского пола.

– Вы не справедливы.

– Если бы.

Их разговор был прерван появлением новых лиц: появился Бизнесмен, в чистом, но мятом костюме: брюки были велики, так что ложились ботинки гармошкой, пиджак висел, как на вешалке, а рукава его были закатаны. Под пиджаком ничего не было. Нищий улыбнулся, глядя на него, а тот, заметив его взгляд, кивнул головой.

– Именно так, чтобы понять, что такое верх, надо понять, что такое низ. Вы узнали?

Нищий кивнул снова головой, показывая, что образ нищего Бизнесмену удался.

Вместе с Бизнесменом в салон вошла Врач в строгом платье коричневого цвета с белым передником. Волосы были убраны под косынку. Из кармана фартука выглядывала тряпочка. Взгляд был внимательный, участливый.

– Горничная? – спросил Легионер.

Врач улыбнулась довольная, что образ ей удался, раз его поняли сразу, и прошла к дивану, сев рядом с Домохозяйкой.

Следом вошли Художница и Писатель. Художница была в длинном платье до пола. Взгляд был чуть грустный, но выразительный, а Писатель был одет клоуном: ярко-красный парик, нарумяненные щеки, разукрашенный рот, комбинезон с короткими брючинами, а под ним футболка. Полосатые носки в желтых ботинках.

– Разрешите представиться, – обратилась Художница к присутствующим, – Актриса, разных драматических театров, а точнее театра жизни, а это Клоун, который видит то, что мы не хотим видеть в себе, – указала она на Писателя.

Они прошли и сели на свободные места.

– Вы где все это взяли? – спросил Писателя Легионер.

– Попрошайничал.

Настройщик налил всем, кто пожелал вина и вернулся к Нищему, тот снова заиграл. Не было еще одного персонажа утреннего сбора – Застенчивой. Все вели разговоры между собой, перебрасываясь репликами. Минут через пять дверь снова распахнулась и на пороге замерла женщина. Нищий прекратил играть, и, как и все, рассматривал ее. Это была Застенчивая, но в каком костюме: короткая юбка открывала стройные ноги в ажурных чулках, блузка расстегнута, открывая до возможного предела грудь, умело сделанный макияж. Все вдруг увидели, что у нее очень красивая фигура, которая ранее пряталась в ее непостижимо невзрачной одежде. Если она хотела произвести эффект, то ей это удалось. Да и что говорить, эффект всегда достигается женщиной при минимуме одежды, важно знать какой эффект она хочет произвести. Если ее легче перепрыгнуть чем обойти, то эффект будут соответствующим. Но в данном случае, она выглядела изумительно.

Насладившись зрелищем, что она произвела, она прошла к дивану.

– Захотелось освободиться от груза серости и попытаться стать иной, может быть даже в чем-то прочной, – пояснила она присутствующим.

– Может быть, и не в меру, – заметил Настройщик, подавая ей стакан с вином, и улыбнулся. Затем он встал посередине салона и обратился ко всем.

– Ну, что. Вот мы и в сборе. У нас не посиделки, не клуб знакомств по интересам. Маэстро, – обратился он к сидящему за роялем. – Сыграйте что-нибудь, что заставит всех не просто подняться, а вскочить с мест. Расшевелите души, я уже не говорю о телах, они слишком обленились. Давайте, не жалейте пальцев.

Нищий ухмыльнулся и резко ударил по клавишам. Он заиграл рок-н-ролл. Уследить за его пальцами было не возможно, да что там пальцы, он сам был весь в движении. Музыка, что он заставлял издавать рояль, не просто звучала, она разрывала тишину.

9

Некоторое время присутствующие сидели, прислушиваясь к музыке, а потом встали; зажигательная мелодия выдернула их из кресел и диванов. Что творилось! Каждый выплескивал накопленную энергию: Монах танцевал с Художницей, и такое впечатление, что они танцевали вместе всю жизнь; он держал ее за руки, она проезжала у него между ног, не запутываясь в своем платье, легко перебрасывал ее через плечо. Это было нечто. Бизнесмен, стараясь не запутаться в своих брюках, выдавал па, достойные профессионального танцовщика. Даже Легионер и Домохозяйка не путались в своих длинных одеяниях. Застенчивая и Легионер, танцевали напротив друг друга. Лишь Писатель и Настройщик остались сидеть.

Нищий встал с табурета, каким-то непостижимым образом умудрился скинуть правый ботинок и в лучшем стиле пианистов рок-н-ролла бил ногой в дырявом носке по клавишам.

Все танцующие отдавали себя музыке, движениям. Это чудесное превращение продолжалось минут пять, но затем музыка также резко и оборвалась, как и началась. Танцующие от изнеможения повалились в кресла и на диваны, тяжело дыша; брали свои стаканы, чтобы утолить жажду и смочить пересохшие горла. Нищий с удовлетворением смотрел со своего табурета на них.

– Где вы так научились играть? – спросил его Легионер.

– Отголоски молодости; когда я учился, то мы устраивали музыкальные вечеринки, где отрывались по полной, отдаваясь музыке.

– Только музыке? – игриво спросила Врач.

– Не только, – уклончиво ответил он.

– Теперь понятно, почему вы оделись так, чтобы было легко играть. Что-то сродни таперу. Надеюсь, вам удалось почувствовать себя музыкантом?

– Музыкант либо есть, либо его нет. Это не профессия, это образ жизни. Что такое музыкант? Он исполняет чужую музыку, если не сочиняет сам, а чтобы ее исполнить, надо не просто знать ноты, надо ее чувствовать, надо понимать ее ритм, жить этой музыкой. Нельзя одну и ту же мелодию сыграть одинаково, она всегда звучит по-разному, и многое зависит от настроения. Вот смотрите, – он повернулся к роялю и вновь сыграл кусочек того же рока. – Он по-другому звучит. Когда играл в первый раз, у меня был кураж, а сейчас просто хорошее настроение.

– А как в реальной жизни? – поинтересовался Настройщик.

– Я пытаюсь чувствовать жизнь. Каждый раз я должен поймать ту мелодию, чтобы решить повседневный вопрос о пропитании, а для этого надо войти в свой мир и отстраниться от реального, не пренебрегая им, но принимая его только в материальном плане. Музыкант, погружаясь в музыку, словно уходит от внешнего мира, так и я живу в своем мире среди себе подобных. Каждый живет в своей среде обитания. Истинная музыка, как и я одинока. Не может быть так, чтобы все ее воспринимали одинаково, музыка индивидуальна для каждого, потому и одинока. Кстати, не смотря на это, она является мощным стимулом по объединению людей. Парадокс – индивидуальное одиночество объединяет. А вообще к музыкантам тянуться всегда, потому, как он скрыт душой ото всех, но не для музыки, и в тоже время добродушен и раним. Музыканты очень интересные люди, своеобразные. Нищий тоже скрыт и иногда находится тот, кто интересуется, почему я так живу. Поэтому у нас с музыкантами есть общее – живем на виду у всех, но с душой в себе.

– Я думаю это можно отнести не только к музыкантам, но и к нам актрисам, художникам, – возразила Художница. – Мы все творческие люди.

– И потому больны, – заметил Бизнесмен.

– Если и больны, то только душой, а иначе нельзя, это уже просто ремесло получается. А мы всегда пытаемся играть на струнах души. Всегда хочется задеть человека, чтобы он почувствовал все, что чувствую я сама. Актриса со сцены пытается донести до зрителей мысль, пусть чужую, но она ей близка, чтобы суметь передать не просто смысл, а глубину сказанного. Если бы все было просто, то не ходили бы театр, не смотрели на картины. Значит это необходимо не телу, а душе, внутреннему миру человека.

Все сидели и слушали их разговор, не вмешиваясь. У каждого была своя причина молчать.

Бизнесмен подошел к магнитофону и включил его, заиграл блюз. Он подошел к Домохозяйке и пригласил ее.

– Я тоже не просто так выбрала костюм монашки, – поведала она, когда положила руки ему на плечи. – У нас есть общее. В монашки уходят от реального мира, и они живут, по своему строгому расписанию. Есть, наверное, кто служит Богу по душевному порыву, но и они не лишены личного. Монашки молятся за души, за спокойствие, если молятся, конечно, искренне, – ухмыльнулась она. – Так и я. Мой день расписан, моя келья – квартира. Я также оторвана от реального мира: уборка, стирка, приготовление обедов. Я вынуждена выслушивать просьбы и обиды домочадцев, и как результат живу ролью затворницы, где мое личное, только для меня, и никого не интересует. Мое окно во внешний мир – это когда я общаюсь с другими, но это редко. И только когда я на кухне одна, я могу думать о своем личном. Никто не знает, что монашка думает наедине с собой, так и я. Мы живем среди людей, но душой только с собой, поэтому хочется иногда все бросить и уйти в монастырь, чтобы делать что надо, но точно зная, что это моя доля. Не может быть долей – жизнь на кухне. Мы похожи в том, что делая что-то для других, не всегда получаем удовольствие, а должны получать.

Бизнесмен слушал ее, а вокруг кружились другие пары. Когда она смолкла, то он сказал:

– А мне захотелось почувствовать себя, каково это, когда ты ни от кого не зависишь, когда день начинается не когда надо, а когда проснешься, когда не надо никуда ехать, потому что ждут на переговорах, зачастую бесполезных. Не остается времени для себя. А нищий живет душой, тем немногим, что у него есть, может быть, он и хочет разбогатеть, но знает, что этого не будет и радуется каждому дню. Вот и я хочу научиться радоваться каждому дню, который встречаю, который несет не проблемы, а тишину. Этакая доля безответственности: не за кого отвечать, кроме себя и это дает спокойствие.

Монах танцевал с Проституткой, и их беседа тоже занимала обоих.

– Монашеская жизнь не так легка, как кажется, при всей ее кажущейся размеренности; в голове всегда есть место для мыслей. Мне захотелось почувствовать себя в иной роли – игрока, или попробовать примерить старый… Он на несколько секунд замолчал. – Игрок всегда играет: с собой, с другими, это его стиль жизни. Он часто обманывает, чтобы достичь задуманного и имеет в запасе крапленые карты. Служение Богу это не игра, но интрига жизни, как и у игрока, присутствует. Бога не видят, но в него верят. Игрок верит в свою удачу, так и я, служа, верю в то, что мне не подвластно. Может быть это тоже игра, большая игра Господа с нами, и мы играем по его правилам. Нам не ведомы его замыслы, иначе мы бы знали, почему столько творится с людьми: войны, катастрофы, но мне захотелось почувствовать эту игру реального мира. Смотрите, – он чуть отстранился и достал из кармана пиджака колоду карт. Они остановились; он ловко перетасовал их и вдруг стал доставать те карты, которые предварительно озвучивал. Видя произведенный эффект, он убрал колоду в карман, и они продолжили танцевать. – Это я умею давно. Я и в монахи ушел из-за игры, понял, что если не остановлюсь – беда. Я обыграл однажды человека и разорил его, после чего он застрелился. Зря он так, психика не устойчивая, но все это было на моих глазах. Я многим принес беду своей игрой, вот и ушел в монахи.

– А я думала, что служить в церкви у вас с детства призвание.

– Увы. Пытаюсь убедить себя, что мое служение не игра, а получается, что я играю с Господом, но точно знаю, что крапленые карты не у меня. Я играю с Господом и прихожанами в веру, не видя Создателя, а игрок с людьми и верой в себя.

– А я нашла сходство в том, что, как и медицина являюсь служителем тела, – произнесла она, когда Монах замолчал. – Задача врача сделать так, чтобы помочь человеку вылечиться, и он заботиться о нем. Осматривает его, назначает процедуры. При этом больной, кроме физической болезни, имеет часто и психологическую. Мне захотелось почувствовать себя в этой роли, когда я помогаю человеку поверить в себя, что все у него будет хорошо. У нас общее то, что и на врача клиенты-больные смотрят с надеждой. Я им тоже помогала в духовном понятии, да и в физическом тоже. Сдерживать свои физические потребности – вредить здоровью. И что интересно, – засмеялась она, – и им, и мне клиенты готовы платить и платят. Так что мы делаем общее дело, помогая избавиться людям от физических и моральных неудобств.

– А если клиент женщина?

– Ну и что! Мне не нравится, и я отошла от этого, но они тоже имеют свои склонности. Наша задача – удовлетворить клиента и выписать его из больницы или комнаты в добром здравии. Мне интересно было бы почувствовать, как это по-другому, когда касаются моего тела, которое ждет прикосновений. Да, есть нечто общее, при этом почти все довольны.

– Почти!

– Всегда найдется не довольный. Кому-то укол не так сделали, кого-то приласкали не так. Похоже, бывает только, когда клизму ставят.

Оба засмеялись.

Нищий танцевал с Врачом, осторожно держа ее за талию.

– А вам приходилось делать больно? – спросил он.

– Конечно, регулярно, особенно когда делаешь укол. Вы даже не представляете, как надоедают эти больные: вечно брюзжат, все время чем-то не довольны, то им больно, то им страшно, то им грубят. А как не грубить порой, если столько приходится выслушивать и осматривать. А уж сестрам! Сколько они за день делают уколов в ягодицу; от одного созерцания задниц все улыбки слетают с лица. Хочется побыть простой женщиной, когда видишь результаты воочию. Когда больной выздоравливает – тоже результат, но все-таки не то. Вот когда приберешься в квартире, все аккуратно и знаешь, что все зависит только от меня. Но главное в том, что я знаю, что у меня есть семья, которой я живу. Те, которые живут только работой, теряют главное – общение с близкими.

– А если их нет?

– Значит, был неверно сделан выбор, а вероятнее всего, не сумели пойти навстречу друг другу. Это я теперь поняла. Не может работа заменить семью; в семье живет дух радости.

Нищий, стараясь не наступить на ноги партнерше, понимающе смотрел на нее. Мелодия закончилась. Пока она играла на диване сидели Легионер и Застенчивая, ведя о чем-то разговор. Заиграл твист.

– Извините, не приглашаю, а медленный пропустил, – извинился Легионер.

– Я этот танец тоже пропущу, мне хватило рок-н-ролла. А что вы чувствуете в этой одежде? – указывая на его рясу. – Уютно?

– Комфортно, как ни странно. Длинное одеяние закрывает, как броня. Входя в храм люди ведут себя тихо и спокойно, чувствуя себя провинившимися, а иначе, зачем пришли… И есть за что. За то, что мы творим с миром, невозможно вымолить прощение. А уж с собой. На войне нельзя чувствовать себя виноватым – погибнешь. Там душу прячешь ото всех и от себя тоже, криками, порывами, глуша своя «я». Но это не греет. А сейчас словно завернулся в кокон, согревая ее, давая ей возможность тихо спать, она так долго бодрствовала. Каким бы я ни был грубым, жестоким, все равно уговариваешь себя, что так надо, но понимаешь, что это обман. Приходит время, когда надо побыть наедине, а это лучше делать в храме, там как-то не позволяешь себя обманывать. Я знаю, что такое человеческая жизнь и как она ценна, поэтому думаю, сумел бы объяснить заблудившимся в себе.

– А я наоборот все время жила в коконе из недоступности, вот и захотелось почувствовать себя открытой, желанной, чтобы мое тело влекло. Этакий контрастный душ для моих мозгов. Иногда надо побыть в противоположном образе, чтобы понять, что выбранный мной стиль верен, или наоборот что-то поменять в нем. Вот и облачилась в одежду, если это можно назвать одеждой, доступной женщины…Хотя все люди доступны, надо знать куда надавить в душе, чтобы она открылась и отдалась.

– У вас есть такое место?

– Есть и знаете, ничего нового не скажу. Нежность.

Мелодия закончилась и танцующие вернулись на свои места. Писатель подошел к Застенчивой.

– Разрешите вас пригласить на следующий медленный танец, а то видимо вас боятся приглашать.

– А вы нет?

– Для оголенного душой, оголенное тело не страшно.

Заиграла медленная мелодия, она поднялась, и они начали движение в такт музыке. Застенчивая внимательно посмотрела на него:

– Вас не смущает мой образ?

– Нисколько. Многие бы хотели показать себя также, но не могут на это решиться, боясь осуждения. Вам хватило смелости.

– Но некоторые показывают себя в реальности.

– Это не образ – это жизненная необходимость, чтобы выжить, а вы как понимаю, решили просто почувствовать себя свободной, раскрепощенной.

– Верно, подметили. А что вас подвигло выбрать такой странный образ? Клоун. С чего бы?

– Клоун, как и писатель, говорит то, что видит в нас. Он умеет подмечать наши поступки, мысли, показать нам их со стороны. Жизнь нельзя придумать.

– Это вы о чем?

– Жизнь дает сюжеты, которые невозможно придумать, но их можно увидеть и понять. Клоун не всегда говорит прямо, пряча смысл за иными словами. Скрывает и собственные мысли, которые более прямолинейны и открыты. Писатель и клоун: наши действия основаны на умении увидеть мир людей со стороны, только клоун через смех, а писатель наоборот показывает чуть ли не истину, как он сам думает. Игра слов, мимики, жестов. Важно достичь результата – достучаться до других.

Так в разговорах продолжался вечер. Когда танцевать уставали или надоедало, садились на диваны, ели фрукты, чуть пригубливали вино. Нищий, подойдя к роялю, стал наигрывать незатейливую мелодию.

Бизнесмен сказал во всеуслышание:

– За столь короткий период, что я был в новом образе, я понял главное – даже маленькая попытка обмануть себя показала, что я фальшивлю. Мой образ жизни все равно жил во мне, проскальзывал. Прожить чужую жизнь не возможно. Но! Я рад себя обманывать надеждами, что может быть иначе.

– Да фальшь, что мы слышим по радио и телевидению, не так велика по сравнению с фальшью в самом себе. Если бы удалось убрать ее, то и все остальное изменилось бы – заметил Монах.

– Это можно сделать только хирургическим путем, устранить фальшь сразу, – поделилась Врач.

– Каким образом? – спросил Монах.

– А как убрать из вашей головы мысли, что вы правы, что вы говорите правду прихожанам, не прибегая ко лжи. Как музыкант передает идею, затронуть мои чувства, а Нищий – выбить слезу и жалость. Метод один – гильотина.

– Это не хирургический метод.

– Тот же скальпель, только большой и времени отнимает меньше на исправление пороков.

– Извините, но юмор у вас какой-то черный, – произнес Монах.

Врач пожала плечами: – Издержки профессии, надеюсь, со временем он станет изысканнее и тоньше.

– Увы, не получится, – подал голос Бизнесмен.

– Что не получится?

– Исправить пороки.

– Ясно, желающих нет.

– Не в этом дело. Останется один, кто приводит в действие механизм последним. И кто же это, чтобы все начать вновь? И зовут его не Адам, да и Евы не будет, чтобы начать все сначала.

– Так, давайте не будем залезать в дебри, а то заблудимся и не вернемся, – сказала Художница.

– Ну что вы. Вернемся, человек всегда возвращается к своим грехам. Они его будут манить, – сказала Проститутка. – Иначе мир бы не повторял ошибок. Грехи сладостны и наша попытка уплыть от прошлого, приведет нас в него же, но в новом виде.

– Не согласен, – заявил Легионер. – В жизни всегда можно попробовать жить иначе.

– Пробовать можно, только кому это удается? – ответила она.

– Вы имеете в виду, свою профессию? – спросила Домохозяйка.

– Моя профессия древнейшая, но мы все порочны, даже вы. Придет время, и кому мы будем нужны даже со своим опытом. Каждый накопил опыт, но по следам идут молодые, энергичные, а у них свои взгляды. Часто ли мы слушали советы старших? Нет. Думали, у нас все будет иначе, мы не повторим их ошибок. А все повторяется и повторяется. Бег по спирали. Но что сделано, того не вернешь. Не надо жалеть о сделанном, надо жалеть о не сделанном. Так давайте не жалеть.

– Вообще мне доводилось встречать людей, которые довольствуются тем, что у них есть, и они счастливы. Но это скорее исключение.

Никто не продолжил темы бытия. Пассажиры радовались текущему моменту, не желая разбирать жизнь на составные части, зная, что собрать ее в единое целое они не смогут, а в данный момент жить хотелось для себя. Они были счастливы тем, что вокруг милые, добрые лица, которые если и не поймут, то и не обидят. И может быть, каждый надеялся, что его жизнь, там, в новом будущем, будет чуточку иная, чуточку светлее и удивительней.

Часа через три они высыпали из салона, но в нем остались Настройщик и Проститутка.

10

Настройщик сидел в кресле и смотрел на женщину. Выглядела она совершенно иначе, чем раньше. Лицо было спокойным, не было того вызывающего вида, что она порой себе позволяла. Глаза были чуточку грустными, но в них проскакивало любопытство. Настройщик не нарушал ее молчания, давая ей время начать разговор, а что она осталась неспроста, он не сомневался.

– Налейте мне, пожалуйста, воды, – попросила она.

Настройщик поднялся с кресла, налил в стакан воды и, подойдя к ней, протянул его. Она снизу вверх, взглянула на него, взяла стакан и отпила. Он же вернулся и снова сел в кресло. Все это он делал, молча, не сопровождая действия словами или замечаниями. Он ждал.

– Вас не удивляет, что я осталась?

– Наверное, на то у вас есть причины.

– Я в течение всего вечера наблюдала за вами, вы немного говорили, больше слушали и как бы изучали нас, а если и задавали вопросы, или бросали реплики, то они были достаточно провокационны. Вы даже не захотели менять образ, как другие.

– Наверное, потому, что у меня нет раздвоения личности, и меня мой образ вполне устраивает.

– А у других, получается, есть раздвоение?