Разбег в неизвестность Дмитриев Павел
– Мне платят за выполненную работу. Я не виноват, что Краснодарский «ЗИП»[88] в паспорте страницу пропустил…
– Ну ты же инженер! Должен хоть изредка думать! – Директор устало потер рукой левую сторону груди. – Хотя правду говорят, если лошадь сдохла – слазь…
– Я напишу заявление, переводом… – О как, инженер-то непрост! Уже успел найти себе новое теплое местечко, скотина безрогая, даже непрерывный стаж терять не хочет![89]
– Нет уж, я тебя по статье уволю, с волчьим билетом!
– В партком пожалуюсь! – огрызнулся вредитель. – Меня в партию на фронте приняли, не то что…
– Да пошел ты!.. – выругался директор, но тон заметно сбавил. – Свободен!
Дожидаться завершения разговора я не стал, тихо дал задний ход. Срочных вопросов у меня все равно не было, а текущие… Подождут недельку-другую.
Проблема с инженерами в СССР – просто кошмарная. На первый взгляд не слишком сложно вбить в людей набор знаний. Даже медведи на велосипеде начинают ездить через пару лет дрессировки, а тут целый homo sapiens. Но с психологией тракториста нельзя эксплуатировать сложные приборы и тем более руководить проектами. Можно легко понять сантехника, который приперся в кирзачах в «чистую зону». Дуболому никто не объяснял, что так он привел к нулю недельную работу нескольких сотен людей и материальные ценности в сотни тысяч рублей. Но кто его пропустил?! Почему начальник цеха сохранил после этого свои кресло и стол? А ведь, по словам Ивана II, такое происходило в НИИ «Точной технологии» чуть ли не каждый месяц! И попробуй найти крайнего, это я еще по «Пульсару» помню. Любимая забава – свалить вину на отсутствующего руководителя другого подразделения. И так по кругу, до состояния агрессивной депрессии начальников и комиссий.
Впрочем, если смотреть с другой стороны, то… Все шло планово до нашего с Иваном II вмешательства в процесс копирования RS-232[90]. Нельзя сказать, что разработчики бездельничали. Нет, поставленная задача была для них более чем интересна и важна. Поэтому мэнээсы и инженеры пытались повторить уже не самую сложную по меркам «Пульсара» микросхему честно и добросовестно. Но лишь с восьми ноль-ноль до семнадцати ноль-ноль с перекурами на покурить, на поболтать да на попить чаю. Писали заявки на оборудование – и смиренно ждали, вламываться в кабинеты администрации с угрозами нажаловаться в ЦК им даже не приходило в голову. Такими темпами они уложились бы как раз в пятилетку.
Вроде бы и винить людей «за отсутствие энтузиазма» нельзя, что положено, они делают. Причем совершенно искренне считают свою работу важной и качественной. Но химера будущего Интернета придушила жалость и потребовала описать ситуацию в темных красках самой «крыше», в смысле товарищу Шелепину.
Против ожиданий, это помогло, да еще как. Была создана какая-то по-настоящему чрезвычайная комиссия, и по Зеленограду прокатился вал репрессий, куда там Великому вождю. Разве что масштабы были поскромнее, и вместо лесоповала директора и прочие начальники цехов отделывались переводами в руководители ГЭС, ТЭЦ[91], шахт и даже железнодорожных станций. Там всегда существовали дикий кадровый голод, немалая ответственность и нулевые шансы на карьерный рост.
МЭП к кнуту прибавил пряник. Продвинули вперед молодых, заметно добавили материальных ресурсов, наскребли валюты на закупку техники. По опыту «Пульсара» ввели четырехсменную работу и закрутили гайки почище, чем в ракетостроении. Эффект не заставил себя долго ждать. К примеру, какая-то светлая голова смогла установить связь между подвозом в столовую соленой рыбы в особо противном масле и выходом годных чипов в серии. Так сразу после этого процедура мытья рук перед входом в «чистую зону» стала публичной. И горе тому сотруднику, который проведет в плотном общении с куском специального мыла менее трех минут.
Так что можно сказать, что меры, предпринимаемые ЦК КПСС и Шокиным для модернизации отрасли, казались не слишком рыночными, но вполне результативными. Наконец-то остались в прошлом проблемы со стеклотекстолитом, теперь можно было выбирать лучший – аж на трех новых заводах. Существенно продвинулись методы травления, хотя до тончайших волосков дорожек будущего оставалось еще очень далеко. В экспериментальном производстве появились первые элементы для поверхностного монтажа. Что-то серьезно улучшилось в обычных полупроводниках, диодах и транзисторах, но это уже по мнению Федора, сам я в таких вопросах не разбираюсь. Лишь керамические конденсаторы не давались технологам, впрочем, даже в этом, как оказалось, весьма сложном направлении подвижки имели место.
Зашевелилась пропаганда, не зря Месяцев цекашный паек лопал. Вроде мелочи, тут плакат, здесь телепередача…
На мой взгляд, смешно и наивно, но, вероятно, вполне эффективно для СССР шестидесятых. Люди тут в массе более доверчивые, не привыкли еще автоматически «фильтровать» ритуальные завывания про революцию и Ленина, не говоря уже о тонких рекламных экзистенциях. Недавно слышал своими ушами по радио, как на какой-то праздничной линейке школьники на вопрос «кем ты будешь, когда вырастешь», чуть картавя, наперебой отвечали: «космонавтом», «плогламмистом», «доктолом», «стлоителем ЭВМ». На этом фоне романтику космоса явно задвинули в дальний угол, все больше стали писать о нем как скучном и не слишком полезном для страны месте.
Кроме прочего, в небывалых количествах выпустили в продажу дополнительный тираж легендарного «Понедельника», а также «Я, Робот» Азимова с огромным предисловием редакции, разъясняющим, что «позитронный мозг» суть очень совершенная ЭВМ будущего. Эти книжки свободно продавались даже в магазинах М-града. Такими темпами скоро дойдем до изучения «трех законов роботехники» в школьной программе. Появилась и новинка, мастерски осмеянный братьями Стругацкими[92] Казанцев неожиданно для всех разродился гениальным романом «Лифт в космос». Только мы с Катей без труда узнавали в тексте «Фонтаны рая» Артура Кларка[93] и ругали классика советской фантастики за скомканную тапробанскую часть сюжета. Да и с названием Александр Петрович, мягко говоря, не справился – более типовой и плоский вариант найти было бы сложно. Но при чудовищном тираже в триста тысяч книга на прилавках не залеживалась.
Однако если подходить к вопросу утилитарно, то с идеей перелицовки фантастики будущего Антонина Валерьевна, жена Председателя КГБ, попала в точку. Кроме прочего, в тексте явственно ощущалось растущее в будущем значение вычислительной техники на фоне откровенной критики ракет. Пусть в СССР вместо отравления гептилом степей Казахстана развивают вычтех и прочие нанотехнологии. Так что можно было сказать, что неповоротливая телега советской микроэлектроники, скрипя и переваливаясь на кочках, набирала ход.
На личном фронте все было просто замечательно. Катя быстро восстановила былую форму, если не сказать большего. Месяца не прошло, как мне вернули все радости жизни, так что модернизированный матрас не простаивал. В родной НИИ эта комсомолка тоже засобиралась еще до окончания подозрительно непродолжительного декретного отпуска[94]. Ребенок, конечно, чудо, и все такое. Но бросать работу из-за младенцев в СССР шестьдесят шестого года было не принято. По местным законам, советская женщина должна прийти в себя чуть менее чем за полтора месяца. Даже не верилось, что моя сестра в две тысячи седьмом после родов больше двух лет отдыхала, сплошные диеты-салоны-больницы. Может, и правда в прошлом люди были поздоровее?
Без Катиных рук процесс распечатки ноутбучных текстов пришел в полный упадок – физических сил на обслуживание «Консулов» у меня не оставалось. Только оставшись без помощи, я понял, какую гигантскую работу тянула жена. Ведь даже зарядить бумажную ленту в эту убогую пишмашинку было невозможно – каретка не стояла на месте, как положено в приличном принтере, а с нехилой скоростью мотылялась туда-сюда. Надо было еще в прошлом году искать замену «однолисточному» безобразию, а не заниматься бессовестной эксплуатацией женского труда. Но сейчас дергаться оказалось уже поздно.
На этой почве я без труда получил разрешение от «начальства» гонять служебную машину, пристраиваясь к нуждам супруги, без пробок двадцать первого века дорога «на кормление» занимала не более десяти минут. Остальные проблемы взяла на себя Дарья Лукинична, шустрая вольнонаемная бабуля лет эдак шестидесяти. Даже многочисленные пеленки стирала, и все это за какие-то тридцать рублей в месяц.
Но с конструированием памперсов[95] ничего не получилось. Вернее, только я при виде очередной ароматной груды пеленок собрался попробовать «изобрести» памперсы, как встретил категорическое сопротивление супруги. Причем рассказы об этом изобретении Катя принимала с восторгом, даже вспоминала, что видела подобное в каком-то фильме из будущего. Вот только испытание их на Надежде Петровне воспринимала резко отрицательно. Женская логика, бороться с ней бесполезно.
Я не сильно напирал – с ватой в М-граде постоянный дефицит, марли совсем не достать. Пленок и клеенок в магазинах не наблюдалось, разве что было навалом грубого коричневого дерматина для обивки дверей. В дефолт-сити снабжение оказалось получше, но и там более пары «цилиндров» прессованной целлюлозы аптеки не продавали. Да о чем я! Тут полиэтиленовые пакеты стирали, а потом сушили на веревках во дворе, прищемив серыми от времени деревянными прищепками, чтоб не улетели от ветра. Предложение использовать одноразовый подгузник не вызвало бы ничего, кроме сомнений в умственных способностях автора подобного изобретения.
Хорошо, что я заранее озаботился покупкой стиральной машины Riga-60, внешне здорово напоминавшей крашенную белой краской двухсотлитровую бочку с алюминиевой крышкой и шкодно торчащим через специальную прорезь шлангом для залива-слива воды. Отдельный и, как ни странно, удобный прикол – закрепленные сверху резиновые вальцы с ручкой для отжима белья. Впрочем, по летнему времени легкие пеленки проще было просто полоскать в ванной и отжимать кучей.
Но – хватит унылого быта! Что может быть лучше воскресного августовского утра, еще теплого, но уже свежего из-за приближающейся осени? В открытое окно кухни сквозь ветви клена причудливо проникали зеленые лучи солнца. Во всю ширь подоконника развалился кот Баг. Нажравшись любимых огурцов, этот аномальный паразит спал на спине, широко раскинув лапы в стороны. Не обращая никакого внимания на снующих в кроне дерева воробьев.
Подрумяненные в сливочном масле и белой каемке яичного белка, ломти восемнадцатикопеечного батона пропитывались в тарелке посередине стола чуть склизким желтком. На плите в сковороде выпирали высоко вверх «холмики» тонко порезанных кругов «докторской» вареной колбасы, негромко гудел газ и шкварчало кипящее масло. Катя в легкомысленном пестром халатике, едва доходящем до середины бедра, орудовала у стола, как специально, чуть прогнув спину и оттопырив упругую попку. Где мои семнадцать лет?!
– Проснулся наконец? – Жена даже не оторвала взгляда от быстро укорачивающегося под ножом пучка петрушки. – Ты знаешь, какой сегодня день?
– Э-э-э… – Я начал судорожно припоминать знакомых и родственников.
– Два месяца! – торжествующе подняла вверх лезвие ножа Катя. – Сегодня.
– А! Надьке, – облегченно ответил я и подтянул к себе крытую красным пластиком трехногую табуретку. – Поздравляю!
– На этот раз ты так просто не отделаешься, – серьезным голосом заявила жена и добавила: – Чего расселся? Чай заварен, порежь лимон и наливай!
– Кать, давай полгода только отметим?
– Нет. Ночью такой хороший подарок придумала!
– Да все же есть! Вернее, ей же ничего пока не надо!
– Уже пора! – Жена толкнула мне по столу местную газету частных объявлений «М-градский курьер». – Смотри, я там все, что нужно, уже отчеркнула.
– Пианино «Красный октябрь», заводской запас строя, целая дека, практически новое, восемьдесят рублей… Кать, ты разве умеешь играть?!
– Нет! Будем Надежду учить. Дальше смотри, там одиннадцать вариантов отмечено.
– Да ты с ума сошла! Наде этот ящик со струнами раньше чем через пяток лет не нужен гарантированно! И потом, зачем ребенка мучить?
– У всех дети музыке учатся!
– Кать, это поветрие прошло быстро, немодно в будущем на пианино играть.
– Мне лучше знать!
В общем, после завтрака мы пошли смотреть варианты. Телефоны тут редкость, так что все пешочком, не торопясь. Сначала не везло, двух первых продавцов не оказалось дома. Когда пришли по третьему адресу, дверь открыла закутанная в темный платок пожилая женщина. Без лишних слов пригласила в гостиную и жестом показала на инструмент.
У выбеленной в ядовито-желтый цвет стены стояло высокое белое пианино. На секунду мне показалось, что я снова в двадцать первом веке, настолько современным был неожиданно открывшийся вид. Лаконичные, строгие линии. Никаких завитков, округлых элементов и тем более подсвечников. Только летящая надпись золотой вязью – Bluthner. И все. Вопросы, брать или нет, отпали, один внешний вид стоил запрошенных полутора сотен рублей.
Сверху на белом пианино стояла фотография мужчины в подполковничьих погонах на кителе. Потянул черт за язык, вспомнил «ложечки» Российско-Грузинской войны две тысячи восьмого года:
– Трофей? – погладил рукой клавиши.
Ох как меня прожгла взглядом хозяйка. Не сказав ни слова, вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с кучей бумаг в пожелтевшей от времени папке. Грубовато сунула их мне в руки:
– Смотри сам!
Не скажу, что силен в немецком, но было очевидно – этот музыкальный инструмент на самом деле купили в тысяча девятьсот сорок пятом. Уж не знаю, насколько адекватной была его цена в марках, но договор на паре листов с многочисленными подписями и заверяющими печатями не оставлял места сомнениям. Какие уж тут претензии к бравому офицеру… Видимо, большая часть людей в СССР была куда честнее знаменитых маршалов вроде товарища Жукова. М-да. Неудобно-то как вышло!
Почему памятник этому честному подполковнику в виде крашенной серебрянкой пирамидки со скромной красной звездой на вершинке должен стоять в дальнем углу обычного кладбища? А монумент маршала, вывезшего из Германии на свои нужды десятки эшелонов[96], в Екатеринбурге две тысячи десятого года будет красоваться у штаба округа? Да еще на вздыбленном коне, при полном параде? Неужели в СССР не нашлось более честного офицера, достойного памяти потомков?!
Пришлось извиняться. Долго, потому что хозяйка усадила нас с Катей пить чай на маленькой, но опрятной кухонке. Вполне обычной для шестьдесят шестого года, если бы не одна деталь. В красном углу, на потемневшей от времени подставке, стояла небольшая икона Николая Чудотворца. Спереди к ней была приставлена большая, почти со спичечный коробок, латунная подвеска с похожим ликом.
Проследив за моим взглядом, женщина только вздохнула:
– Умер недавно мой Коля, как в отставку отправили, и года не пожил.
– Это… его? – смутившись, я все же показал рукой на икону. – И фотография тоже?
– Да, с финской он воевал. Только в сорок восьмом домой вернулся, и ни разу серьезно не ранило, сохранил его святой Николай. Пианино дочке привез, да та теперь его не хочет в Москву к себе забирать.
– Подполковник?! – Я не мог скрыть удивления. – Получается, он беспартийным был?
– Конечно, и веры в Бога не скрывал. Вон медальон, – женщина качнула головой, – с ним как ушел в тридцать девятом лейтенантом, так и вернулся майором. Подполковника ему уже в отставке дали.
– Ничего себе…
– Коля связистом был, – легко поняла мое удивление хозяйка. – Рассказывал, арестуют и через неделю выпустят обратно. Никто с техникой и людьми так разобраться не мог, комиссары в его хозяйство лезть боялись по безграмотности. Вот и служил, даже отпускать не хотели, насилу к дому перевелся.
– Удивительно! – Ничего более умного я сообразить не смог.
Распрощались тепло. И уже в понедельник великолепный немецкий инструмент тридцать второго года выпуска украсил интерьер нашей детской. Вот только уговорить Надю учиться музыке в будущем так и не удалось. Но подставка под книги и прочие мелочи из немецкого пианино получилась шикарная.
Глава 4
Проблемы мотивации
Хорошо, что меня не закинуло в петровско-екатерининские времена – темпа доставляемой на лошадях корреспонденции я бы точно не выдержал. В СССР проще – ради телефонного номера Староса даже не пришлось беспокоить Виктора Ефимовича[97], начальника главка. Секретарша, подкормленная шоколадками по заведенному много поколений назад обычаю, не стала ради такой мелочи беспокоить «главного», за пару минут сама нашла нужный мне прямой контакт.
Еще одна прелесть текущей эпохи – под тихие щелчки неторопливо возвращающегося на свое место диска номеронабирателя вполне можно успеть продумать пару первых фраз. Наконец в трубке раздался голос с хорошо заметным «южным»[98] акцентом:
– Старос у аппарата!
– Добрый день, Филипп Георгиевич. Меня зовут Петр Воронов, директор НИИ «Интел», в шестом главке МЭПа…
– Коллеги, значит. – Через тысячу километров медных линий в трубке явственно нарисовалась снисходительная улыбка. Не иначе определил по голосу мой возраст. – Что вас интересует?
– Недавно я узнал про вашу выдающуюся разработку, компьютер УМ-1НХ.
– Компьютер, гхм, пусть так. Впрочем, наша система не настолько уникальна, как вам кажется. – Несмотря на такое заявление, в голосе Староса послышались нотки удовлетворения. И правильно, легкая лесть еще никому не повредила.
– Ну как, такие небольшие габариты! И по надежности Дмитрий Федорович очень хвалил, наработка на отказ…
– Молодой человек! Лучше скажите, зачем вам нужен УМ?
В его голосе проскользнули нотки, от которых сразу повеяло чем-то таким знакомым, рыночным. Да он же никакой не инженер, настоящий менеджер! С ходу прикидывает, что можно с меня содрать. Тем лучше!
– Филипп Георгиевич, мне бы хотелось приехать к вам, обсудить проект разработки промышленной ЭВМ нового типа. Надеюсь, это будет интересно…
– Это в каком плане? – сразу насторожился Старос.
– Мне, в смысле «Интелу», поручено выступить системным интегратором, то есть работать над внедрением компьютеров на производстве. – От волнения я сбился на сленг будущего. – Большинство предприятий сделать это сами не могут, а разработчика не допрос… нежелательно загружать подобным функционалом.
К моему удивлению, Старос оказался вполне готов к такой подаче материала:
– Внедренцы, значит. Наконец-то Шокин додумался, что без этого ничего не выйдет! – В голосе Филиппа Георгиевича послышалось неприкрытое злорадство. – Нет чтобы сразу сделать единую фирму, типа Bell Laboratories!
– Вообще-то это моя идея, – на всякий случай отмежевался я от министра электронной промышленности, Семичастный предупреждал, что он со Старосом «на ножах».
– Вот как? Дельно, дельно… Только терминология у вас, молодой человек, странная.
– Много журналов иностранных читать пришлось, – постарался выкрутиться я.
– Даже так? – Собеседник неожиданно сменил язык: – What were you reading lately?
– Хм… – Ну ничего себе проверочка. – Three days ago I was going throught a PDP-8 user guide. DEC made too interesting device, with big future.
– And what do you see today as most important part in it?
– It has a tiny amount of RAM and an absence of a universal bus[99].
– Вот как… – Старос перешел обратно на русский. – Может, вы и вживую ее видели?
– Увы. Настолько древ… новых ЭВМ у нас еще не закупали.
И это было правдой, в двадцать первом веке я только и слышал, что были компьютеры DEC[100], и вроде даже получше IBM PC, да все повывелись. Так что знакомиться с этим образчиком доинтеловского мира пришлось в шестьдесят шестом году.
– Что ж, думаю нам…
Уф-ф-ф! Я уже представил окончание «нужно срочно встретиться» и стал прикидывать, когда будет удобнее посетить Ленинград. Но тут Старос неожиданно замолчал, не закончив фразу. Продолжил он через полминуты уже совсем иным тоном:
– Этот ваш Интел… Это вы делали часы для съезда?
– Да. – Я лихорадочно пытался понять причину резкого охлаждения. – А что?
– Значит, про вас говорят «странное шелепинское НИИ»?!
– Скорее всего. Но при чем тут это?
– Извините, молодой человек, думаю, нам не о чем говорить!
– Постойте. – В панике я чуть не выронил трубку. – Филипп Георгиевич, тут какая-то нелепая ошибка!
– Хватит с меня обкомовских проверок! Дайте спокойно работать!
– Но…
В ответ раздавались только короткие гудки. Ну и дела! Удружили советчики-комитетчики! Тут явно какая-то интрига закопана, не хуже морской мины в песке, и я сейчас умудрился пнуть ногой рог взрывателя, приняв его за безобидный камешек. Черт! Мало того что Старос нервно реагирует на Шокина, это у них явно взаимное. Мне ссориться с министром ну совсем не с руки. А тут еще обком с какого-то боку замешан!
После такого знатного облома поневоле пришлось изучать интриги вокруг Староса более внимательно. Не имел ни малейшего желания окунаться в местные придворные тайны, но иначе что-то сделать в СССР нереально, совсем как при средневековом мадридском дворе. Быстро выяснил, что первым секретарем Ленинградского обкома числится Василий Сергеевич Толстиков. Судя по советской прессе и сплетням, хороший мужик, а также друг и соратник Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Первое меня в общем-то не волновало, а второе, скорее всего, можно было считать правдой. С другой стороны, СКБ-2 Староса существовало в рамках Ленинградского военно-механического института. Настоящего логова советских ракетчиков, курируемого лично товарищем Устиновым. Который тоже числился в шелепинской команде и даже однажды приезжал с ним в наш НИИ!
Получалось, что люди Шелепина или даже он сам чем-то нехило задели Староса, вот он на мне и сорвался. В любом случае почему Александр Николаевич не предупредил? Может, среди идейных коммунистов приняты подобные подставы? Или он мои записки читать перестал, документы подписывает не глядя? Нет, на дворе тысяча девятьсот шестьдесят шестой, а не две тысячи шестой, чиновники еще не успели потерять остатки страха и совести. Но тогда в чем дело?
Два дня промучился, составлял жалостливое письмо товарищу Шелепину. Обидеть нельзя, но и работать дальше как-то надо. Однако ответа от руководителя не дождался, зато в конце недели позвонил Старос:
– Петр Юрьевич? Вечер добрый.
– О! – не удержался я от восклицания, узнать акцент начальника СКБ-2 труда не составило. – Очень рад вас слышать!
– Вчера мне позвонил товарищ Толстиков и предложил свою помощь… – Филипп Георгиевич был явно доволен. – Спасибо. Весьма неожиданно, надо признаться. Я уже собирался искать место работы подальше от Ленинграда[101].
– Понятно! – и продолжил про себя: «Что ничего не понятно».
– Так что прошу в гости… – Старос на секунду замялся, но извиняться все же не стал, просто продолжил: – Если ваши планы не изменились.
Не иначе Шелепин отвесил кому-то волшебный пендель, совмещенный с перестройкой классового сознания. Секретарь обкома, да еще в колыбели революции, – для СССР величина на уровне вице-премьера России две тысячи десятого года. Даже больше, ведь в советской науке без партийной «крыши» не выжить. До Госплана далеко, ресурсов нет, рынка нет, мелкого заказчика нет. Вокруг один только госзаказ, причем никакого подобия тендера не предусмотрено, хватает мнения руководителя. Если что-то окажется ему против шерсти – можно всю жизнь доказывать, что не верблюд, и помереть горбатым.
Так что по социалистическому образу мышления «ты мне, я тебе» Старос оказался мне должен, нужно поторговаться. К примеру, барским тоном предложить ему приехать в Москву, потом продержать часик в приемной… Тьфу! Нет уж, обойдусь без глупых плясок вокруг административного ресурса.
– Думаю, нам есть о чем поговорить. Как вы смотрите на послезавтра, около полудня?
– Прекрасно! – Мне показалось или на самом деле в трубке послышался облегченный вздох? – Обязательно буду вас ждать!
…В Ленинград мы с Анатолием нагрянули с утра, давно хотел посмотреть, как идут дела у Алферова. Я никак не ожидал, что с копированием простейших на первый взгляд полупроводников возникнут такие серьезные проблемы. Ученый вовсю эксплуатировал карт-бланш имени Шелепина, его небольшая лаборатория разрослась раз в десять, превратилась в отдельный НИИ и успела переехать в симпатичное новое здание. Золото на закупки оборудования за границей текло рекой. Но результаты были более чем скромными.
Разговор с нами Жорес Иванович начал с осторожных попыток выведать у меня источник «фантастических, совершенно невозможных гетероструктур». Пришлось кроме расплывчатых намеков пообещать ему к зиме достать кучку «новейших» фотоприемников. Если, конечно, «нашим людям» повезет в их нелегком труде на благо коммунизма во всем мире. Обрадованный ученый охотно провел мини-экскурсию и рассказал о проблемах, суть которых, увы, я понять полностью не смог. Если кратко, то структура образцов лазеров оказалась слишком сложной для советской науки шестьдесят шестого года. Это я по неграмотности думал, что реальный полупроводник похож на схематические рисунки из две тысячи десятого года. В реальности оказалось, что все дело в наращенных на специальной подложке тончайших пленках с какими-то полосками-страйпами и прочими квантовыми точками.
Поэтому в изучении структуры не слишком помог даже чудесный сканирующий микроскоп «Stereoscan»[102], закупленный с помощью какой-то ужасно детективной истории и астрономического количества валюты. Слишком много областей на кристалле нужно было исследовать с его помощью. Впрочем, прибор эксплуатировали в уже привычном для микроэлектронной промышленности четырехсменном режиме и, как по секрету сообщил Алферов, полезных фактов успели собрать не на одну диссертацию.
Единственное, в чем ученые были уверены, – так это в непригодности существующей методики газотранспортной эпитаксии[103] к повторению предоставленных мной образцов. Образно говоря, нельзя ювелирные работы делать кувалдой. Поэтому весь коллектив НИИ готовился свернуть горы на пути к принципиальному усовершенствованию технологии. Действовали ребята весело и с ненаигранным азартом.
К сожалению, названные методы мне совершенно ничего не говорили. Чтобы не расстраивать Алферова, попросил перечислить все связанные с его отраслью термины. Через несколько минут мой слух «зацепился» за турбомолекурярный насос[104]. Когда-то, еще в школе, преподаватель рассказывал о принципе работы этого устройства, в котором движущиеся лопатки чуть не по одной загоняли молекулы воздуха через неподвижные наклонные щели. И говорил, что это очень важное устройство для изготовления полупроводников. Но на «Пульсаре» ничего похожего я не видел.
Мое заявление в духе: «Вот про эту штуку я слышал, кажется, она совершенно необходима!» – вызвало неоднозначный эффект. Оказывается, одно из перспективных направлений исследований действительно требовало глубокого вакуума. Но и другое обойтись без подобной техники не могло[105]. Поэтому мои дилетантские слова были восприняты не иначе как руководство к очередной научной дискуссии, которая не замедлила разгореться между учеными. И попробуй возрази – в их споре я понимал лишь некоторые предлоги и наречия.
Так что нам осталось только поскорее распрощаться с Жоресом Ивановичем и его горластым коллективом. Напоследок, улучив момент, когда мы остались тет-а-тет, я посоветовал Алферову ограбить ядерщиков с их «Токамаком», на который «режут фонды», и растрясти их на ресурсы и квалифицированные кадры. Если, конечно, большие начальники не будут против. А также, исходя из опыта все того же «Пульсара», заранее заказать парочку или даже десяток управляющих ЭВМ, скорее всего, самых быстрых в СССР БЭСМ-6, а при их отсутствии – выбивать заграничные. Электроника уже в шестьдесят шестом работала куда надежнее и точнее человека. А с правильным применением, если что, мы поможем.
Время в СССР бежало незаметно, куда там России двадцать первого века. Вроде только поговорить успели, а на часах – начало первого. Отстали от графика просто катастрофически, тем более что Ленинград – большой город. Хоть и нет тут пробок, но такси в шестьдесят шестом не имеют привычки носиться со скоростью под сотню кэмэ. Набрать бы с мобилки да перебить встречу… Метнулся к телефону-автомату, будка которого была приставлена к торцу здания алферовского НИИ. Даже «двушку» успел закинуть в щель монетоприемника, только потом увидел разбитый вдребезги диск. Анатолий из-за плеча ехидно заметил: «И тут пружину на кнопарь[106] выбили!» Черт, вот что значит большой город! Последнюю монетку поганая железка не вернула. Плюнул – доехать быстрее, чем найти телефон.
…Несмотря на получасовое опоздание, Старос встретил со всем советским радушием, стоя прямо посередине небольшого кабинета. Он оказался именно таким, каким представлялся по телефонным разговорам. Невысокого роста, чуть располневший господин с типичным лицом турка или грека. Аж всколыхнулись ощущения дежавю от оставшихся в будущем ресепшенов отелей. Совсем как там – коротко остриженные жесткие черные волосы, смуглое лицо, ухоженные усики с пробивающейся сединой, ярко-белая рубашка. Только вблизи стереотип ломали неожиданно внимательные коричневые глаза.
Не успели мы пожать друг другу руки, как он удивил:
– Проголодались с дороги? Может быть, в ресторан?
– Охотно! – Я не стал дожидаться согласия Анатолия. – Прекрасная идея!
– Пойдемте. – Старос широким взмахом подхватил брошенный на роскошное кожаное кресло пиджак. – Тут за углом есть неплохое место!
Ресторан «Спутник» действительно производил приятное впечатление – но только по меркам шестидесятых годов. Мне было тяжело видеть в «приличном» заведении футуристический интерьер с гладкими закругленными формами и яркими красками. Широкие окна, едва прикрытые легкими занавесками, не прятали летнее солнце, при тотальном отсутствии кондиционеров это не добавляло комфорта и уюта.
Но все же мы попали не в обычную «столовку». Отсутствовали длинная стойка для проталкивания подносов и прочие атрибуты самообслуживания. Небольшие квадратные столы оказались застелены хоть и покрытыми застарелыми пятнами, но белыми скатертями, на столах поблескивали красиво разложенные приборы. В наличии были даже свернутые в конус салфетки, твердые от крахмала, но при этом застиранные до состояния тряпки. В общем, все, как в средней кафешке двадцать первого века. Главное, посетителей оказалось мало, видимо, недешевое было место по местным меркам.
Официант не заставил себя долго ждать. Но принес вместо меню тарелки со сладкой морковкой под сметаной и очень приличным на вид борщом. Оказывается, имелся в СССР аналог бизнес-ланчей будущего, год тут прожил и еще ни разу с подобным не сталкивался. Вроде как в М-граде такого не практиковали. Старос, как завсегдатай, взял процесс в свои руки и попросил чешского пива. При виде чуть запотевших бутылок мне сразу захотелось перенести НИИ «Интел» километров на шестьсот – семьсот западнее текущего местоположения.
Когда первый голод был сбит, Филипп Георгиевич продолжил беседу:
– Ну что, молодые люди, показывайте, что напридумывали.
Нет, он точно иностранец. Ни одному советскому директору в голову не придет просматривать документы в ресторане. Вон Анатолий аж жевать перестал, челюсть от удивления отпала. Понятно, тут начальники вообще питают непреодолимую слабость к огромным полированным столам и телефонным стадам, а также тяжелым двойным дверям и строгим секретаршам. Но удивить человека из двадцать первого века работой в кафешке? Ха-ха-ха… Он еще не руководил фирмой с симиланского пляжа[107]!
Чтение документов затянулось, пришлось заказать еще по бутылочке пива. Не сказать, чтобы мы в «Интеле» подготовили слишком толстую папку, но было хорошо заметно, как Старос от быстрого пролистывания перешел к вдумчивому изучению и прикидкам.
Наконец он отложил в сторону бумаги.
– Оригинально. Сами это придумали?
– Не совсем. – Лучше сразу признаться, все равно потом специалист поймает меня на нулевой компетенции в разработке ЭВМ.
– Понятно… – Старос одним большим глотком осушил свой стакан. И продолжил формально и жестко: – Вы задали интересную задачу. Но такой проект тяжело выполнить в рамках моего КБ. Мне непонятно, почему вы вообще обратились ко мне, а не к Лебедеву, скажем. Или Глушкову, если вам Москва почему-то не нравится. С вашим невероятным влиянием в ЦК…
– Откровенно и в лоб. – Вооружившись «американской» улыбкой, я попытался перехватить нить беседы, пока вопросы не зашли слишком далеко. – Если это вам действительно важно, то… Мне кажется, что у Лебедева в коллективе разногласия, они славу от явно удачной БЭСМ-6 делят. Глушков… Он, конечно, гений. Но мыслит, на мой взгляд, в неправильном направлении. И вообще, ваш компьютер наиболее близок к тому, что реально нужно советской промышленности, а не соискателям диссертаций и ученых степеней.
– Я тоже заканчиваю докторскую. – Старос внимательно посмотрел на меня. – Не пугает?
– Настораживает. – У меня действительно мелькнула мысль об ошибке. – Почему-то многие на этой стадии… Скисают, что ли.
– Бывали за границей? – неожиданно сменил тему Филипп Георгиевич. Невинный вопрос для две тысячи десятого года, но для СССР это очень серьезно.
– Не могу сказать… – Не хотел врать лишний раз, хотя такой ответ – не многое скрывал.
– Понятно. – Собеседник бросил взгляд на безучастно допивающего пиво Анатолия. – Что ж, у всех свои причины.
Похоже, Старос окончательно уверился, что я такой же, как он сам, иммигрант в СССР. Интересно, какую страну он «сделал» моей родиной? Впрочем, в любом случае это неизбежный и даже желательный вариант. Тем временем Филипп Георгиевич продолжил:
– Вы просто не представляете себе, что такое советская военная наука. Стоит защититься, и вот вы получаете две зарплаты, имеете рабочий день с девяти до пяти, два совершенно свободных бибдня[108] в неделю. Все, что нужно – раз в год написать формальный отчет. Люди в этой системе деградируют мгновенно!
– Но ведь столько возможностей для работы! – Тупизна системы не укладывалась в моей голове. – В конце концов, есть еще стимулы, премии там, медали, слава, наконец!
– А зачем? – грустно улыбнулся Старос. – В одиночку сейчас многого не добиться. «Успокоившихся» ученых всегда будет больше, и они не допустят, чтобы рядом кто-то интенсивно работал. Сожрут, обязательно сожрут и не подавятся, сволочи!
Последнее он почти выкрикнул. Похоже, реально у мужика наболело, раз ему настолько было наплевать даже на присутствие третьего, да еще кагэбэшника. Хотя я не зря его представил как близкого друга.
– Петр, в этой стране кандидат мэнээс – по сути, лаборант, моющий пробирки, получает больше, чем ведущий инженер отраслевого НИИ, который тянет на себе целое техническое направление в стране. Доценту платят как директору завода, у которого на плечах выполнение плана и ответственность за тысячи людей![109] И ты на что-то надеешься при внедрении ЭВМ в производство? Да там инженеры загубят все, при первой возможности сбегут, только помани краешком бессмысленной диссертации! – Тут Старос бросил взгяд на мой безымянный палец и продолжил: – Иначе их жены запилят насмерть.
– И что делать? – не выдержал я. – Защититься, завести «Москвич», дачу и выпиливать по вечерам лобзиком полочки для кухни? Помидоры с огурцами выращивать?![110]
– Думаешь, тебе удастся что-то кому-то объяснить? – Старос неожиданно перешел на «ты».
– Надеюсь…
– Ты знаешь, – не дал мне договорить Филипп Георгиевич, – перед тем как выйти через проходную своего родного «Военмеха»[111], я проверяю портфель. Не подкинули ли туда чего-нибудь запретного институтские работники[112]. Нет, они милые люди, но разговор с товарищем Толстиковым многое прояснил. Они легко стали пешками – и начали по велению парткома выживать меня, чтобы ослабить Дмитрия Федоровича. Подумать только, им даже никто не удосужился сказать, что с нового года Устинов играет в команде «комсомольцев»!
Начали вроде за здравие, а потом прямо как в роман Стивена Кинга попал. Но по большому счету – сказал ли мне Старос что-то новое? Нет! Уж кто-кто, а я прекрасно знал, на какой уровень скатится советская наука к концу восьмидесятых. И с каким упоением умеет стучать и грызть друг другу глотки вшивая интеллигенция, куда там мастерам-коммунистам! Стоит ли еще раз возвращаться к тысячу раз продуманному? Нет! Оставим рефлексии мексиканским актрисам!
– Еще не поздно, Филипп Георгиевич, – заявил я твердо. – У нас есть шанс!
– И какой же?
– Мы разработаем и внедрим в СССР первую массовую промышленную ЭВМ… Нет! Просто ПЭВМ! И не только в Союзе, а во всем мире! Они будут выпущены в миллионах экземпляров и, кроме того, связаны оптическими магистралями в единую компьютерную сеть.
– Ох, фантазеры…
Никогда не думал, что сорокапятилетний мужчина может быть столь чувствительным. Но глаза Староса реально стали влажными! Неужели пробрало?!
– Ресурсы для этого есть. Но не хватает менеджеров. – Что-то я совсем словами две тысячи десятого года заговорил. Расслабился, понимаешь, как менеджер с менеджером.
– Еще не поздно, говоришь? – Неожиданно Старос широко улыбнулся и ответил мне на похожем языке. – Что ж! Молодые люди, пойдемте наконец в офис. Обсудим детали! И… – Он чуть помедлил. – Черт с ней, с диссертацией!
Коллектив у Филиппа Георгиевича оказался молодым и дружным. По «встречным» улыбкам и шуткам легко ощущалось, что «босс» тут уважаем и даже местами любим. В воздухе витал запах канифоли, стоял легкий гул голосов, что-то потрескивало и щелкало релюшками из углов. Однако по зычному призыву руководителя ребята быстро побросали работу и привычно сдвинули несколько столов в центр, подальше от кульманов и шкафов, плотно заваленных кусками самой большой в мире электроники. Потом натащили из соседних комнат стульев, организовав полноценный the brainstorming[113] под совершенно советский чай. Густо, но невкусно заваренный, зато потребляемый в диких количествах.
Вываленные из моего портфеля образцы уже освоенных на «Пульсаре» микросхем логики мгновенно сломали барьер отчужденности, старосята[114] им радовались натурально как дети новогодним игрушкам. Симпатичные DIPовские пластиковые корпуса[115] «затрогали» чуть ли не до дыр, без особых тормозов ругая матом пресловутую секретность, из-за которой о новых разработках приходилось узнавать из «Голоса Америки». Всего-то десятки и сотни элементов в каждой микросхеме казались им не иначе как Великой Октябрьской революцией в деле разработки ЭВМ.
– Прямо как в Америке! – не отводя глаз от микросхем, констатировал Старос. – Ведь пары лет не прошло, как там начали делать подобное.
– Так это же можно всю ЭВМ на них сделать! – неожиданно заявил парень лет двадцати пяти в мешковатом пиджаке, задумчиво загибая ножки выводов. На добрый десяток секунд над столом повисла вязкая тишина.
Потом ее разорвали перебивающие друг друга крики. Честно сказать, я попросту не понял, почему люди радуются такой тривиальной идее[116]. Но им лучше знать, может быть, именно того варианта, который сейчас оказался в руках молодого человека, не хватало специалистам для счастья в жизни.
Минут через пять Филипп Георгиевич не выдержал, принес из своего кабинета слесарный молоток и от души засадил им несколько раз в столешницу, не забыв, впрочем, подложить толстый том кого-то из классиков. Только таким способом удалось осадить вошедших в раж мэнээсов, сэнээсов и прочих инженеров. Началась работа.
Предложенное НИИ «Интел» техзадание зачитали вслух, затем подвергли «суровой, но справедливой критике». Нет, в общих чертах оно команде разработчиков очень даже понравилось. Но дьявол, как обычно, скрывался в мелочах. И его фальшивую улыбку мне немедленно выдал Марк Гальперин[117], представленный первым замом:
– Размеры у вас заявлены нереальные… – Он бросил взгляд на схему, потом на микросхемы и добавил: – Шкаф удобный, даже лучше, чем я у железнодорожников видел. Но будет очень хорошо, если нам удастся разместить в его габаритах один только процессор.
– Нет! – тут же перебил его сосед. – На таких интегральных схемах еще и память в эту стойку засунем.
– Хотя бы один «кубик»[118] на несколько тысяч слов обязательно поместится.
– Давайте прикинем, – охотно согласился Марк. Мы с такой логикой еще не работали, поэтому будем считать в логических элементах. Базовое АЛУ без аппаратного умножения и плавающей точки потребует около полутора тысяч логических элементов[119]. С вашими интегральными микросхемами понадобится три-четыре сотни корпусов. Считайте, по сотне на плату, ну типа нашей УМ-1. Можно компактнее, в одну плату, как у вас нарисовано, но тогда придется забыть про ремонтопригодность, да и брака при разводке-травлении дорожек будет очень много. Хотя для оборонки такое пойдет…
– Так в чем проблема? – удивился я. – Все равно они и четверти стойки не займут.
– Кроме этого, – изумленно посмотрел на меня Марк, но вступать в дискуссию не стал, – АЛУ приблизительно десятая часть процессора, и то если он простой, без буферов и аккумулятора. Надо ставить блок сдвига и обмена, потом умножения и деления, а для этого нужен хотя бы широкий сумматор с дополнительной логикой. Да и вообще, куча всего набирается – обработки условий и ветвлений, регистры, работа с адресами, чтение и запись, дешифратор команд. В довесок – блок обработки прерываний и ошибок. В сумме получится около двадцати плат! И это только процессор.
М-да! Я почувствовал, что мои уши начали краснеть. Наразрабатывали, горе-проектировщики. Ладно я, в жизни ничего подобного не делал и триггер от сумматора толком отличать все еще не научился. Но Федор с Иванами куда смотрели?! Ох, спущу с них шкуру, только доберусь!
– Но это еще не все, – меня добил товарищ Гальперин. – Еще десяток плат пойдет на контроллер памяти, шины, прямой доступ к памяти, таймер, тактовый генератор.
– Надо развернуть эту, как ее, шину вертикально в стойке, – добавил кто-то особо умный из-за спины. – Вообще красиво получится. Только вот печатная плата тут точно не подойдет, столько дорожек нам не развести. Но это не страшно, сделаем навивку[120]. Идея-то у вас очень хорошая, даже интереснее, чем в последнем DECе сделали.
– Неплохо выйдет, точно! – раздались со всех сторон поддерживающие голоса. – Справа поставим память, на нее как раз смонтируем телетайп и пульт, ну типа как Глушков в МИРе сделал.
– А слева питание и бобины.
– Нормально скомпонуется в три шкафа. Ну или в четыре, если много периферии подключать придется.
– Постойте, постойте! Так дело не пойдет! – Я вмешался в готовую начаться дискуссию. – У вас же УМ на стол помещается! А тут еще компактнее должно быть, ведь на микросхемах.
– Ха! – быстро возразил Марк. – У нас все куда проще, на данные пятнадцать бит, и обработка за несколько тактов. Можно сказать, что транзисторов по вашему ТЗ с тридцатью двумя битами понадобится раз в десять больше[121]. По размеру то на то и выйдет с вашими схемами. Да еще развести полторы сотни проводов шины до каждого блока. Так что процессор и минимальный комплект блоков ввода-вывода – как раз в один шкаф.
– У нас на УМе тоже блоки сбора данных и питание отдельно, – опять успокоили меня из-за спины.
– Так! – Я встал и резко развел перед собой ладони, привлекая внимание старосят. – Габариты – это жесткое требование. – Еще бы, я лично обещал Семичастному «переносной вариант», рассчитанный максимум на двух бойцов Советской армии. Причем полнофункциональный. – Но скажите, сколько всего транзисторов вам бы понадобилось без новых интегральных схем?![122] Примерно, разумеется.
– Думаю, около семидесяти тысяч. – Филипп Георгиевич внимательно посмотрел на меня. – Что-то не так? В меньшее количество уложиться будет трудно.
– Песец… – Я мешком обвалился на жалобно скрипнувший стул. – С такой фигней нам не взлететь.
– Почему? – искренне удивился Гальперин. – На ваших схемах очень компактная ЭВМ получится. У нас даже есть все шансы обогнать американцев!
Он еще спрашивает. Я точно знаю, что для «Пульсара» десять тысяч элементов на чипе – предел. Причем достижимый лишь в будущем, с большим трудом, можно сказать, в отчаянном прыжке. До семидесяти тысяч там дотянутся в лучшем случае лет через десять, потому что для этого придется с процесса десять мкм переходить на три мкм.
Нельзя сказать, что я надеялся достичь прописанных в техзадании величин обязательно в одночиповом варианте. Но то, что получалось в реальности по сделанному нами в «Интеле» ТЗ, на образ прорыва в мировом компьютеростроении не тянуло никак. Очередные дорогие и сложные шкафы, и не более того. Да еще без периферии, хоть немного соответствующей новому техническому уровню. Мониторов вообще не имелось, вместо принтеров – извращение АЦПУ и «Консула», а накопители на жестких дисках только импортные и смешного объема. Что проку от высокой скорости расчета и относительно компактного процессора, если на ВЦ царство перфокарт?
В общем, за такой «великий» результат меня по головке комитетчики точно не погладят. Проект, конечно, на этом не закроют, все же управляющие ЭВМ народному хозяйству и правда нужны позарез. Даже не слишком ограничат ресурсы. Но ни за что не будут ждать несколько лет[123], пока ребята из СКБ-2 упихнут свою систему в размеры сундука. Попробовать рассказать про огромные проблемы с совместимостью программного обеспечения, которые неизбежны при последовательном наращивании разрядности ЭВМ? Да тупо не интересуют никого в СССР путаные рассказы про впустую потраченные в моем будущем миллиарды человеко-часов! Так что еще до нового года в главке оценят перспективы да найдут более признанный коллектив, который справится с поставленной задачей как минимум не хуже облажавшегося пришельца из будущего и странноватого иммигранта.
– Тьфу! – Я вынырнул из пучины отчаянных размышлений. – Тогда скажите, пожалуйста, есть ли возможность сделать в десять раз более простую ЭВМ?
– Как PDP-8, что ли? – проявил эрудицию кто-то очкастый.
– Да, подобная система может получиться в заданных габаритах, – охотно подтвердил Филипп Георгиевич. – Она вообще очень хорошо укладывается в ваше техзадание при использовании интегральных схем.
– Двенадцать разрядов… – простонал я, вспомнив спецификацию PDP-8. – Там же памяти всего четыре килобайта можно напрямую адресовать! Для увеличения нужно смешные страницы по сто двадцать восемь байт использовать!
– Байт – это восемь бит? – поинтересовался Марк. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Конечно, маловато, но вполне возможно сделать адресацию в шестнадцать бит. Как раз недавно по министерству было указание использовать исключительно степени числа «два».
На последних словах старосята как-то очень невежливо заржали. Поэтому я не стал говорить, кто был инициатором такого глупого, по их мнению, приказа.
– Это немногим лучше! – Меня не покидал лютый скепсис.
– Шестидесяти четырех тысяч слов в монопольном режиме нам хватит для всех задач! – удивился моему унынию Филипп Георгиевич.
– Билл Гейтс!!! – не выдержал я. И поправился: – Безумие!
Впрочем, на это никто особого внимания не обратил, только Старос бросил на меня очень задумчивый взгляд. Небось пытался лихорадочно припомнить всех своих заморских друзей и врагов. Но шестьдесят четыре килобайта оперативки, – это даже не шестьсот сорок, о которые споткнулся прогресс в моем будущем! Совсем мало, хотя… Приходилось не раз читать про знаменитый восьмиразрядный процессор Z80[124]. Даже его эмуляторы под PC встречались в Интернете и всякие разные игрушки, вплоть до 3D шутера от первого лица. Значит, хватало пользователей подобных систем, не полный отстой.
– Филипп Георгиевич, можно вас на минутку? – Не при всех же говорить про системы шифрования. Да и вообще, не стоит про это говорить в принципе!
– Да, конечно.
Мы вышли в коридор.
– Будет ли восьмиразрядная ЭВМ с оперативкой в шестьдесят четыре килобайта иметь скорость математических вычислений, сравнимую хотя бы с БЭСМ-4?
Читать бесплатно другие книги:
