Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание Берия Лаврентий

Маршал Григорий Иванович Кулик (1890–1950) – фигура скорее одиозная, чем привлекательная. Артиллерийский прапорщик во время Первой мировой войны, он вместе со Сталиным участвовал, как командующий артиллерией 10-й армии, в обороне Царицына в 1918 г.

В 1926–1930 и 1937–1941 гг. Кулик бездарно возглавлял Артиллерийское управление (Главное артиллерийское управление) РККА, командовал дивизией, корпусом. С началом войны получил ряд ответственных заданий на фронте, неизменно и всё более проваливался и 16 февраля 1942 г. за провал в Керчи в ноябре 1941 г. был лишён Верховным судом СССР званий Маршала Советского Союза, Героя Советского Союза и всех наград. Он был также исключён из членов ЦК ВКП(б) и снят с поста замнаркома обороны.

Приказ НКО № 0041 от 2 марта 1942 г. о Кулике (он так и назывался «Приказ о Кулике Г.И.») был написан, вне сомнений, лично Сталиным от первого до последнего слова. Сталин, в частности, писал:

«…Кулик во время пребывания на фронте систематически пьянствовал, вел развратный образ жизни и злоупотреблял званием Маршала Советского Союза и зам. Наркома обороны, занимался самоснабжением и расхищением государственной собственности на пьянки из средств государства…»

Что характерно, даже в случае серьёзных прегрешений, но – не предательства или прямого преступления, проштрафившихся называли в приказах, всё же, «товарищ» («т. Имярек…»), а Сталин писал просто «Кулик». Бывший старый товарищ полностью вышел у него из доверия и более товарищем ему не был.

Впрочем, Сталин дал Кулику ещё один шанс. 17 марта 1942 г. ему было присвоено звание генерал-майора, а в апреле 1943 г. – даже звание генерал-лейтенанта, он получил под командование 4-ю гвардейскую армию, но и с ней не справился. Кулика вновь снизили до генерал-майора и к фронту уже не подпускали.

Бездарный как полководец, Кулик был бездарен и как человек. Виновный в своей судьбе сам, он винил Сталина и кончил тем, что в 1947 г. был арестован, а в 1950 г. расстрелян.

В 1956 г. – явно в пику памяти И.В. Сталина – Кулик был хрущёвцами реабилитирован, а в 1957 г. даже посмертно восстановлен в званиях Маршала Советского Союза и Героя Советского Союза.

8/III-42

Вернулся от Кобы. Все думает как наступать. Решил что наступать будем точно. Но еще думает. Смотрел на карту смотрел, потом говорит: «Эти засранцы интелигенцы как плохо, ноют, как чуть наладилось, задницу готовы целовать. Что с ними делать?» Так мы и не поняли, к чему, но сказал правильно. Он тогда и на параде сказал[456]. Гнилой народ. И нельзя без них, и воли давать нельзя. Бывают, конечно, и там люди с стрежнем (возможно, имелось в виду «со стержнем»? – С.К.). Но редко. Очень себя любят, а надо дело любить[457].

10/III-42

Договорился с Кобой, что замом назначаю Аркадия[458]. Иван[459] крепко застрял на фронте, стал форменным полководцем. В Наркомате много работы, а тянет фактически Аркадий. Коба сказал: «Но чтобы товарищ Масленников не обиделся, пусть пока остаётся у тебя замом».

Спорить не стал. То не было ни одного зама, теперь два, зато один действующий[460].

14/III-42

Обобщили данные по полякам Андерса[461]. Направил Кобе доклад[462]. Панфилов[463] и Жуков[464] тоже докладывают, что ведут себя хамски[465]. Это понятно, по другому они не могут. Когда поляк один, он может и как человек. А если их армия, то не поймешь, люди или пьяные бараны. Ну, черт с ними, это дело Кобы. Мое дело доложить.

Коба одобрил предложение по книге по попам. Сказал, я сам чуть попом не стал, так что ты предложил верно. Зачем отдавать такое сильное средство врагу. Пусть делу служат, хоть на что-то полезное пригодятся[466].

Комментарий Сергея Кремлёва

Вот как вели себя поляки Андерса на советской территории весной 1942 г.

Из протокола заседания смешанной советско-польской комиссии по формированию польской армии от 28 марта 1942 г.: «21.3.1942 г. в Янги-Юле (Узбекская ССР. – С.К.) польский солдат выстрелом из винтовки убил 9-летнего ребёнка. 20.3.1942 г. в Янги-Юле группа польских солдат самовольно спилила 4 столба и испортила радиотрансляционную линию…»

Из доклада Уполномоченного СНК СССР и командования РККА Сталину и Молотову от марта 1942 г.: «…Командование 7-й пд (польской дивизии. – С.К.) взяло недопустимый тон по отношению к местным советским органам. Начальник штаба дивизии полковник Гелгуд 14 февраля с.г. потребовал от председателя райисполкома в гор. Кермине (Узбекская ССР. – С.К.) немедленного ремонта мостов, дорог, пригрозив в случае невыполнения требований «ответственностью по законам военного времени»… Командир дивизии генерал Шишко-Богуш… самочинно занял под эпидемический госпиталь здание действующей школы на станции Кермине.

В р-не Джалал-Абада (Киргизская ССР. – С.К.) солдаты 5-й пехотной дивизии в колхозе имени Тельмана и Ворошилова самочинно заняли помещения клубов и конюшен, срезали и увезли 132 столба, укреплявших дамбу.

В колхозе имени Сталина поляки вырубили 350 фруктовых кустов. С товарного двора железнодорожной станции похитили 13 кубометров досок, 12 кубометров специальной древесины, 2 ящика стекла и 700 кг сена. С полей колхоза им. 10 Октября польские солдаты самочинно увезли 20 возов соломы…»

Примеры можно продолжить.

18/III-42

Коба сегодня принял Андерса[467]. Генерал просит увеличить число героев, что рвутся в Иран, воевать с тегеранскими [тварями]. Коба согласился. Говорит, что сказал Андерсу, надеемся, что те ваши солдаты, что останутся в СССР, завоюют право первыми вступить на польскую землю. Удивляюсь я товарищу Сталину. Знает поляков как облупленых (так в тексте. – С.К.), а надеется. Эти заср…нцы будут воевать за кого хочешь. Только не за русских. Я так ему и сказал. Он говорит «Ничего, товарищ Берия. Наше дело им сказать. История дама забывчивая, но это не страшно. Важно, чтобы у нее были хорошие секретари. А мы будем хорошими секретарями».

Потом говорит, я прочел ваш доклад по полякам, товарищ Берия.

Ну, так еще политику вести можно. Главное чтобы смотреть открытыми глазами. С поляками по другому нельзя. Ладно, они забудут, мы не забудем. Мы хорошие секретари.

28/III-42

Доложил Кобе данные по атомной энергии урана. Были только Георгий и Вячеслав[468]. Сказал, что есть данные, что можно за счет реакции расщепления 10 кг урана получить бомбу по силе 1600 тонн тола. Нужны целые заводы, стоят дорого.

Он спрашивает: «А данные точные?» Я говорю, источники пока не подводили, потом данные перекрестные. Мы эту линию ведем уже больше года[469], будем активизировать, подготовили вам письмо, товарищ Сталин.

Он сказал, пока ничего не засылайте, дело похоже важное, а времени нет. У них тоже вилами по воде писано, а мы все равно сейчас не потянем, у нас танков и самолётов не хватает и еще неизвестно, как дело летом пойдет. Думаете я шапками закидать хочу. Нет, знаю что тяжело, но людям надежда нужна. Сейчас как в первую пятилетку. Тогда не выполнили, а сказали, что выполнили. Соврали? Нет! Потому что главного добились, дело с мертвой точки сдвинули, начали индустриализацию. И тут тоже сдвинули. Самое тяжелое пережили, когда могли дрогнуть. А теперь как ни крути, верх наш будет. Не в этом году, так в следующем. Как работать будем и воевать, так и будет.

Говорит, подождите с вашим атомом. Но ты, Лаврентий, это дело не забрасывай, немного легче вздохнем, и начнем разбираться. Пока собирай информацию, я тоже кое с кем посоветуюсь. До войны мы это дело вроде хотели начинать, по электростанциям.

Говорили недолго.

Надо сказать Фитину[470], пусть активизирует.

30/III-42

Попрощался с Мыкытой. Уговорили они с Тимошенко Кобу[471]. Будут готовить удар[472]. Мыкыта сказал: «Еду на большие дела. Так ударим, чертям будет тошно, а Гитлеру полный конец. Жду в Харькове».

Ты до этого Харькова доберись, друг Мыкыта.

Комментарий Сергея Кремлёва

Пришло время продолжить анализ ситуации, начатый в комментарии к дневниковой записи от 12 января 1942 г.

Если мы обратимся к Журналу посещений кремлёвского кабинета Сталина, то увидим, что 27 и 30 марта 1942 г. Сталин провёл два совещания с Тимошенко, Хрущёвым, Шапошниковым, Василевским и командующим ВВС Юго-Западного направления генерал-майором Фалалеевым.

27 марта совещание шло долго, с 20.10 до 22.35, с участием также Молотова и Маленкова.

30 марта все прошло быстро – примерно за 15 минут. То есть это был день окончательного решения Сталина.

Причём 30 марта события развивались так. Вначале к Сталину в 20.00 вошли только Шапошников, Василевский и Фалалеев. Через пять минут вошли Тимошенко и Хрущёв, а ещё через пять минут – Молотов. В 20.20 все шесть участников совещания покинули сталинский кабинет. Характер советских боевых действий на весну и лето 1945 г. был определён.

Надо сказать, что Тимошенко и Хрущёв имели очень далекоидущие замыслы ещё зимой 1942 г. Как сообщают нам авторы предисловия к тому 12 (12) «Генеральный штаб в годы… войны. Документы и материалы 1942» серии «Русский архив. Великая Отечественная» (с. 8), на Юго-Западном направлении намечалось продвижение наступающих войск на глубину 300–350 километров с выходом на р. Днепр».

Однако «Генеральный штаб не согласился с такими грандиозными планами», и реальные успехи Тимошенко оказались к весне 1942 г. намного более скромными.

Зато это были реальные успехи. Ниже я приведу очень любопытные, на мой взгляд, свидетельства по сей день здравствующего (дай бог ему здоровья) Олега Дмитриевича Казачковского (р. 3 ноября 1915 г.). Физик по образованию, он с апреля 1946 г. принимал активное участие в советском Атомном проекте, с 1973 по 1987 г. был директором Физико-энергетического института в Обнинске, а во время войны воевал офицером артиллерийского полка Резерва Главного командования и позднее опубликовал воспоминания о своих военных годах. Это, конечно, взгляд на события «снизу», но это – взгляд развитого, умного и честного участника событий.

Олег Дмитриевич пишет:

«Когда была одержана победа под Москвой и был отвоёван (войсками Тимошенко. – С.К.) Ростов, а вслед за тем проведена успешная Изюм-Барвенковская операция, показалось, что в войне наступил перелом. Ожидали, что к весне подтянутся резервы и общее наступление возобновится. Да и Сталин в своём выступлении ко дню Советской (точнее – «Красной». – С.К.) Армии пообещал, что 1942-й будет годом изгнания оккупантов с нашей земли.

И вот весна 42-го… Мы находимся в районе Старого Салтова, что лежит к востоку от Харькова. Сам Харьков в руках у немцев. Идёт приготовление к крупному наступлению… Много танков, в основном английского производства – «Матильда»… Появились наши новейшие истребители. Они свободно догоняют самолеты противника и на наших глазах сбивают их…» и т. д.

Как видим, объективные основания для оптимизма у командования Юго-Западного направления имелись. Да и Барвенковский выступ был очень удачен. Поэтому, как отмечает упомянутый выше том «Русского архива» (с. 9), хотя планирование войны на лето и осень 1942 г. было завершено Генштабом к середине марта, «по настоянию командования Юго-Западного направления, предлагавшего провести в мае крупную наступательную операцию, работа над планом продолжалась». (Замечу, что и Гитлер более-менее определился со своими планами тоже примерно в эти сроки – к концу марта.)

30 марта 1942 г. Тимошенко и Хрущёв уехали на фронт. 10 апреля они представили в Ставку план Харьковской операции. И сегодня утверждается, что Шапошников якобы опять рекомендовал Сталину воздержаться от её проведения, как «чреватой серьёзными негативными последствиями».

Вряд ли это правда. Так, авторы предисловия к 5 (2) тому «Ставка В.К. Документы и материалы 1942» серии «Русский архив. Великая Отечественная» (с. 13), имея в виду позицию Шапошникова, ссылаются на «Воспоминания…» Г.К. Жукова и пишут о некоем «совместном заседании ГКО и Ставки в конце марта 1942 г.», на котором якобы присутствовали «кроме Сталина… К.Е. Ворошилов, С.К. Тимошенко, Б.М. Шапошников, Г.К. Жуков и А.М. Василевский».

Но и это вряд ли правда. Подобные совещания проходили, как правило, в кабинете у Сталина, однако в Журнале посещений кабинета совещание такого состава в конце марта не зафиксировано. Собственно, последний раз Жуков был у Сталина 20 марта, а потом убыл на фронт, но и 20 марта 1942 г. состав совещаний был иным, не говоря уже о том, что к марту 1942 г. Сталин фактически не привлекал Ворошилова к обсуждению серьёзных чисто военных вопросов.

Нет, замысел Харьковской операции был неплох – сам по себе. Помешать успеху могли два фактора – уровень реализации нашего замысла и реальные планы Гитлера. Первое могло выявиться лишь после начала наступления, а второе было Шапошникову неизвестно. Так что если Шапошников и не соглашался, то – не по своему гениальному предвидению, а по своей вечной осторожности. Но ведь, как известно, кто не рискует, тот пьёт не шампанское, а минеральную воду!

Поэтому вполне можно понять Сталина, который, видя раздрай между Генштабом и Тимошенко, приказал Генштабу считать наступление на Харьков внутренним делом командования Юго-Западного направления. Резон в этом был. Два фронта направления – Юго-Западный и Южный – получили неплохие резервы и были настроены решительно.

То есть в апреле и начале мая 1942 г. особо опасаться за успех наступления на Харьков не приходилось.

И тут я вновь прерву свой анализ, чтобы вернуться к нему уже в комментарии к дневниковой записи от 17 мая 1942 г.

4/IV-42

Дошли руки арестовать Старостиных. Мячик гоняли здорово, люди оказались дерьмо. Строили из себя интеллигентиков. Вроде им дали все, что могли дать. Сколько чемпионов в тылу у немцев воюет, как спортсмены под Москвой воевали[473], а эти мало что шкурники и спекулянты, так еще и предатели. Шлепнуть бы, но зачем. Коба сказал, уберите это дерьмо подальше от Москвы, а так пусть воняет[474]. Интеллигенты без дерьма не могут.

Павел[475] жалуется, что сократились возможности получать информацию из посольств. Когда все были в Москве и мирное время, шел поток. Теперь хуже[476]. Сказал ему, что надо хорошо воевать. Выгоним немцев из Страны, снова информация пойдет потоком. Так что, друг Павел, лучше будешь работать, скорее легче будет работать.

Сказал: «Есть, понял, товарищ Генеральный Комиссар». И ухмыльнулся, стервец.

Комментарий Сергея Кремлёва

В архивах НКВД отложилось крайне любопытное сообщение Берии № 444/Б от 19 марта 1942 г., касающееся знаменитых футболистов, родных братьев Старостиных – Николая, Андрея и Петра (см. сборник документов: «Лубянка. Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР «Смерш». 1939 – март 1946 / Под общ. ред. акад. А.Н. Яковлева. М.: Международный фонд «Демократия»; Материк, 2006. Док. № 216. С. 340–341).

Это сообщение с исчерпывающей полнотой объясняет, почему двое из троих братьев (Андрей и Николай) тоже попали в «жертвы сталинско-бериевского произвола».

Досужие языки утверждают, что страстный-де болельщик футбольных команд НКВД «Динамо» Берия терпеть-де не мог красу и цвет профсоюзной команды «Спартак» братьев Старостиных. Поэтому, мол, используя военную ситуацию, и закатал их в Сибирь. Как будто у Берии в 1942 г. только и жизни было, что увидеть, как «Динамо» выигрывает у «обескровленного» «Спартака» в ходе чемпионата СССР по футболу (который в 1942 г., естественно, не проводился).

В действительности всё было банальнее и грустнее. Вот значительная часть очень конкретного сообщения Берии от 19 марта 1942 г.:

«ЦК ВКП(б) товарищу СТАЛИНУ

НКВД СССР располагает материалами, свидетельствующими о профашистских настроениях и вражеской работе спортсменов Старостина Николая Петровича, члена ВКП(б), председателя Московского городского общества «СПАРТАК»; Старостина Андрея Петровича, члена ВКП(б), директора фабрики «СПОРТ и ТУРИЗМ», и Старостина Петра Петровича, члена ВКП(б), директора Производственного комбината об-ва «СПАРТАК».

В 1937–1938 гг. следствием по делу ликвидированной шпионской организации, созданной сотрудником немецкого посольства в Москве фон Хервардом среди работников физкультуры и спорта, была установлена причастность СТАРОСТИНЫХ Николая и Андрея к данной организации.

Арестованные участники этой организации Стеблев В.Н., Рябоконь В.Н. и Кривоносов С.Г. на следствии показали, что Старостин Н.П. был связан с Хервардом и выполнял его задания шпионского характера…

В ходе дальнейшей разработки были получены сведения (и т. д. – С.К.)…

…В момент напряжённого военного положения под Москвой Старостины Николай и Андрей, распространяя среди своего окружения пораженческие настроения, готовились остаться в Москве, рассчитывая в случае занятия города немцами занять руководящее положение в «русском спорте».

Старостин Андрей среди близких ему лиц заявил:

«Немцы займут Москву, Ленинград. Занятие этих центров – это конец большевизму, ликвидация советской власти и создание нового порядка…

Большевистская идея, которая вовлекла меня в партию в 1929 г., к настоящему времени полностью выветрилась, от неё не осталось и следа».

Специальными мероприятиями (проще – прослушиванием. – С.К.), проведёнными в ноябре 1941 г., были зафиксированы следующие высказывания Старостина Николая и членов его семьи:

Старостин Н.: «11-й день наступления немцев, ну, через недельку они будут здесь. Нам надо поторопиться с квартирой и все оформить».

«…если брать комнаты, то только у евреев, потому что они больше не приедут сюда».

Жена: «…Голицыно находится в 10 километрах от Москвы, Лялечка (дочка Старостина) идет учить немецкий язык, я тоже поучусь, а то немцы придут, а я и говорить не умею…»

Старостин: «Да, жизнь наступает интересная».

Жена: «Была интересная в 1917 г., боролись за жизнь, а теперь уничтожают всё».

Старостин: «А что тогда было интересного?»

Жена: «Свержение царизма».

Старостин: «А сейчас идет свержение коммунизма».

Жена: «Скорее бы…»

…Старостины занялись накоплением материальных ценностей (валюта, золото) и накоплением продовольственных запасов.

Установлено, что Старостины связаны с разветвленной группой расхитителей социалистической собственности в системе Промкооперации…

…Используя свои связи среди отдельных руководящих советских и хозяйственных органов, Старостин Николай, получая крупные взятки, незаконно бронирует лиц, подлежащих мобилизации в Красную Армию, и организует прописку в Москве классово чуждого и уголовного элемента.

НКВД СССР считает необходимым арестовать Старостина Н.П. и Старостина А.П.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР

Генеральный комиссар государственной

безопасности БЕРИЯ».

А теперь подробнее об ОМСБОНе. В эту действительно особую войсковую часть НКВД люди направлялись по особому отбору и – исключительно добровольцы. Костяк ОМСБОНа – мощного центра разведывательной и диверсионной работы НКВД – составили студенты и лучшие рабочие московских предприятий.

В ОМСБОНе собрался тогда и патриотический цвет советского спорта. Боксёры Николай Королёв (он стал адъютантом знаменитого Дмитрия Медведева) и Сергей Щербаков, конькобежец Анатолий Капчинский (погиб в немецком тылу, находясь в составе отряда Дм. Медведева), штангист Николай Шатов, гребец Александр Долгушин, дискоболы Леонид Митропольский и Али Исаев, велосипедист Виктор Зайпольд, гимнаст Сергей Коржуев, гимнаст Сергей Кулаков, борец Григорий Пыльнов, лыжница Любовь Кулакова, группа футболистов минского «Динамо», бегуны-стайеры братья Знаменские…

Бойцы ОМСБОНа приняли активное участие в битве за Москву. Они вели разведку и проводили диверсии в немецком тылу (в ОМСБОНе служила и Зоя Космодемьянская), воевали в составе линейных частей.

После войны в Советском Союзе проводились соревнования в память погибших выдающихся спортсменов: престижный Всесоюзный легкоатлетический мемориал имени братьев Знаменских, соревнования на призы имени А. Капчинского. Антисоветской же «Россиянии» память об этих героях, бойцах ОМСБОНа Берии, ни к чему. Зато о «репрессиях Берии» по отношению к Старостиным вспоминают.

9/IV-42

Застрелился Ковалев[477]. Доложили, что в поезде. Помню его по Батуми. Да, нехорошо с ним получилось. Не поверили человеку, а он вот как. Светлая ему память, а мне урок.

На всякий случай дал указание чаще информировать о положении у Тимошенко. Не хочется, чтобы Мыкыта опозорился еще раз. Лучше вовремя поправить, чем потом рвать волосы. Тем более, что Мыкыте и рвать нечего.

19/IV-42

Дело к лету, легче с отоплением. Главное, с углем скоро будет легче. Устал за зиму латать эти тришкины кафтаны. Идет на Уралмаш, перебрось на Ижевск, идет в Куйбышев, перебрось на Сталинград, там танковое производство стало. Обязанности Коба распределил всем, а все равно Лаврентий отдувайся.

Сейчас надо усилить линию по англичанам и востоку. Второй фронт они нам [навряд ли] откроют, воевать будем сами, пусть Коба не надеется. Надо иметь хорошие каналы, потом немец может пойти на Кавказ, усилят работу по Баку с иранской территории и может быть плохо. Думаю немедля усилить восточное направление. Пошлю в Иран Павла[478].

Что-то много у нас в разведке Павлов. А я что, Христос получается?[479]

Комментарий Сергея Кремлёва

Государственный Комитет Обороны был образован в составе: И.В. Сталин (председатель), В.М. Молотов (заместитель председателя), Л.П. Берия, В.М. Ворошилов, Г.М. Маленков.

В феврале 1942 г. в ГКО вошли также Н.А. Вознесенский, А.И. Микоян и Л.М. Каганович. В 1944 г. из состава членов ГКО был выведен Ворошилов.

В целом распределение обязанностей в Государственном Комитете Обороны (ГКО, ГОКО) по Постановлению ГКО от 4 февраля 1942 г. было следующим.

В.М. Молотов должен был осуществлять контроль «за выполнением решения ГОКО по производству техники».

Г.М. Маленков должен был персонально контролировать выполнение решений ГОКО по реактивным минометам и совместно с Л.П. Берией – «выполнение решений ГОКО по производству самолётов и моторов» и «по работе ВВС Красной Армии (формирование авиаполков, своевременная их переброска на фронт» и т. д.).

Персонально на Л.П. Берию был возложен контроль за производством вооружения и миномётов; на Н.А. Вознесенского – за производством боеприпасов, и на А.И. Микояна – «за делом снабжения Красной Армии (вещевое, продовольственное, горючее, денежное и артиллерийское)…»

Реально уже с начала войны Берия занимался не только официально возложенными на него по Постановлению ГКО вопросами, но также курировал и те вопросы, которые официально числились за, например, Н.А. Вознесенским.

А вскоре Л.П. Берии были переданы – по просьбе самих танкостроителей, которым он очень помогал, – и вопросы танкостроения. Недаром среди первых руководителей и работников Атомной проблемы СССР было так много бывших танкостроителей (достаточно вспомнить В.А. Малышева, Б.Г. Музрукова, П.М. Зернова, Л.Н. Духова, А.М. Петросьянца, конструкторов – будущих Героев Социалистического Труда В.Ф. Гречишникова и Д.А. Фишмана).

Впрочем, и непосредственно «атомными» делами Берия начал заниматься уже во время войны.

Выдающаяся роль Л.П. Берии в обеспечении Победы в Великой Отечественной войне официально не оценена по сей день. Зато порой приходится сталкиваться с удивительными попытками вознести до небес усилия других советских руководителей, чьи подлинные заслуги реально были много скромнее, чем у Берии.

Так, в монографии С.А. Костюченко «Как создавалась танковая мощь Советского Союза» (в 2 книгах. Кн. 2-я. М.: ООО «Издательство «АСТ»; СПб.: ООО «Издательство «Полигон», 2004) на с. 10 я с удивлением прочёл: «В первые же недели войны на Николая Вознесенского (а теперь к его обязанностям зампреда Совмина и Председателя Госплана добавилась ещё одна должность – первого заместителя председателя Государственного Комитета Обороны) обрушилась груда неотложных дел…»

Так-то оно так, у Сталина без дела – тем более во время войны – не оставался ни один его сотрудник. Однако ни в первые недели, ни в первые месяцы войны Николай Вознесенский не был даже членом Г.О. Он стал им только с февраля 1942 г.!

Н.А. Вознесенский с 10 марта 1941 г. был первым заместителем Председателя Совета народных комиссаров СССР. С того же 10 марта 1941 г. Н.А. Вознесенский сдал М.З. Сабурову до декабря 1942 г. обязанности Председателя Госплана СССР, которые Вознесенский нёс с 19.01.38 по 10.03.41 г. При этом Вознесенский никогда не был заместителем председателя Государственного Комитета Обороны, тем более – первым!

Так одной фразой С.А. Костюченко – уж не знаю, непреднамеренно или злонамеренно – серьёзно исказил историческую истину. Это Л.П. Берия в 1944 г. стал вторым заместителем председателя ГКО – наравне с В.М. Молотовым.

Впрочем, в случае Л.П. Берии фальсификация историков – это хотя и грустная, однако обычная история.

14/V-42

Всю ночь сидели у Кобы. Вопрос по Вячеславу решен окончательно, пока знают только Коба, Вячеслав, я, Георгий и Голованов[480]. Ну, пришли времена. То в ясную погоду нельзя было на самолете, а теперь можно хрен знает куда. Вячеслав молодец[481]. Вроде договорились обо всем, я доложил, что все десять раз проверено, пилот надежный.

Комментарий Сергея Кремлёва

Фамилия Голованов и сопоставление дат позволяют расшифровать запись от 14 мая 1942 г. вполне достоверно.

19 мая 1942 г. В.М. Молотов отправился в долгое и крайне опасное воздушное путешествие через Англию в Соединённые Штаты Америки. Ранее членам Политбюро запрещалось летать самолётами – в мирное время. Теперь же Молотову предстояло дважды пролететь в военное время многие тысячи километров над севером оккупированной Европы, над морями и океаном на выдающемся по своим лётным характеристикам, но не очень-то надёжном высотном бомбардировщике Пе-8 (ТБ-7).

В то время такими гигантами не располагали даже США (диаметр колеса равнялся полутора метрам!). Пе-8 в августе 1941 г. бомбили Берлин, Данциг, Кёнигсберг, однако далеко не все возвращались из полёта, в том числе – по причине технических неполадок.

Решиться на такой полёт было со стороны Молотова несомненным гражданским подвигом. Большая ответственность лежала также на Голованове и Берии.

Пилотировать самолёт (обычный серийный Пе-8) должен был бывший полярный лётчик, майор Эндель Пусэп, Герой Советского Союза, по национальности эстонец. Он уже летал в Англию на Пе-8, и часть маршрута ему была знакома. Сразу скажу, что Пусэп и его экипаж справились с заданием блестяще.

Надо полагать, Сталин немало размышлял и колебался перед тем, как санкционировать крайне рискованный полёт своего заместителя по ГКО и Совнаркому и министра иностранных дел СССР. Однако надо было без «испорченных телефонов», в переговорах на высоком уровне попытаться добиться от англосаксов открытия второго фронта уже в 1942 г.

Судя по дневниковой записи от 14 мая 1942 г., окончательно всё было решено в ночь с 14 на 15 мая, когда с 2 часов 55 минут до 3 часов 05 минут Сталин остался в кабинете только с Молотовым, Маленковым и Берией.

Скорее всего, они обсуждали этот же вопрос и 11 мая, когда с 2 часов 35 минут до 2 часов 40 минут тоже оставались в кремлёвском кабинете только вчетвером.

Судя по записям в Журнале посещений кабинета И.В. Сталина, Сталин вызывал Голованова по этому вопросу несколько раз (8, 10, 11 мая), но, как вспоминал позднее Э. Пусэп, вылет задерживался из-за погоды. Возможно, дело было не только в погоде, но и в сомнениях Сталина. Наконец, 15 мая Голованов доложил о готовности к вылету и 19 мая Молотов улетел.

20 мая командующий АДД был у Сталина трижды (очень редкий случай!), очевидно – докладывая о ходе перелёта. Уже по этому становится ясно, как тревожился Верховный.

21 мая Молотов прибыл в Лондон.

26 мая 1942 г. Молотов и Иден подписали советско-английский союзный договор.

29 мая 1942 г. Молотов прилетел в Вашингтон.

17/V-42

Уже ясно, что в Крыму катастрофа[482]. Готовились готовились и обоср…лись. Войска немного научились воевать, а генералы все заседают. Я докладывал Кобе, в Крыму неладно. Можно крепко провалиться. Он сказал, я на Мехлиса[483] надеюсь.

У Тимошенко и Мыкыты дела тоже пошли что то не так. Хвалились хвалились, убедили Кобу, а выходит тоже [плохо]. Как бы и там не провалились. Это сейчас ни к чему[484].

Пока непонятно, будет второй фронт или нет. Время пока есть, но эти м…ки будут тянуть до последнего. А нам очень помогло бы. Хреново то, что не знаешь, на что расчитывать (так в тексте. – С.К.). С вторым фронтом одно, без него другое.

Может что Вячеслав добьется?[485]

Комментарий Сергея Кремлёва

Я завершаю свой анализ обстоятельств Харьковской операции Тимошенко и Хрущёва, начатый в комментарии к дневниковой записи от 12 января 1942 г. и продолженный в комментарии к дневниковой записи от 30 марта 1942 г.

12 мая 1942 г. наше наступление на Харьков началось вполне успешно. Начальник Генерального штаба Сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер в тот день записал в своём служебном дневнике:

«Противник ведёт сильные атаки под Волчанском и против 8-го армейского корпуса 6-й армии; его цель – Харьков. Противник наступает при поддержке нескольких сот танков (в обоих районах) и имеет значительные первоначальные успехи…»

Успехи действительно были. За первые три дня наступления две ударные группировки Юго-Западного фронта прорвали оборону в полосах до 50 км каждая и продвинулись вперёд в районе Волчанска на 18–25 км, а от Барвенковского выступа – на 25–50 км.

Известный читателю физик (а во время войны артиллерист) Олег Дмитриевич Казачковский позднее вспоминал:

«…Поначалу все шло по плану… Прорвав оборону немцев, наши войска за 2–3 дня продвинулись километров на двадцать. Уже завиднелись трубы харьковских заводов (! – С.К.). Можно было идти дальше, ибо сопротивление противника ослабло…»

Гальдер делал тревожные записи до 17 мая, а затем записал: «Можно считать, что кризис хотя и не окончательно, но уже почти миновал». Зато начался кризис нашего наступления, который быстро перерос в катастрофу.

Как известно, в те же дни мы получили катастрофу Крымского фронта, а теперь произошла и Харьковская. Потери убитыми, пленными и пропавшими без вести составили 171 тысячу человек, ранеными – 106 тысяч человек. Погибли заместитель командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко, генералы А.М. Городнянский, К.П. Подлас, А.Ф. Анисов, Ф.Г. Маляров, Л.В. Бобкин, Д.Г. Егоров, Ф.Н. Матыкин, З.Ю. Кутлин, И.В. Васильев, бригадные комиссары И.А. Власов и А.И. Попенко.

Собственно, тогда положение дел не оказалось катастрофическим в масштабах всего советско-германского фронта (оно крайне обострилось лишь к осени 1942 г.). Но две крупные неудачи одновременно, да ещё в предвидении двух успехов – это было чересчур.

Вина командования, и особенно Мехлиса как представителя Ставки в Крыму, была очевидной. Вина Тимошенко и Хрущёва – если смотреть на их действия с чисто военной точки зрения – была, на мой взгляд, далеко не так очевидна.

Между прочим, у того же Олега Дмитриевича Казачковского я нашёл совершенно неожиданное объяснение того, почему могло неожиданно застопориться так успешно начавшееся наше наступление на Харьков. Гвардии майор Казачковский пишет:

«И тут появилось… одно осложняющее обстоятельство. На достигнутом рубеже находились немецкие продовольственные склады, заготовленные к их предстоящему наступлению. Там было всё, что душе угодно, включая и шнапс. Вот наши, как говорили, и не замедлили соответственно отметить свой успех. Какое уж после этого наступление!

Немцы подтянули резервы и крупными силами начали контратаку. Пришлось перейти к обороне…»

Что ж, эта причина тоже могла оказаться значащей. Но тут уж Военный совет Юго-Западного направления и вовсе был ни при чём! Тут надо винить расейский «ванькизм», веками воспитывавшийся в определённой части русского народа «русскими» царями.

Так или иначе, под Харьковом нас тоже постигла катастрофа. Тем не менее повторяю, я не очень бы винил в этом не только Тимошенко, но даже Хрущёва, если иметь в виду чисто военный аспект дела.

Здесь просто нашла коса на камень. Произошло фатальное и заранее не предвидимое ни одной из сторон столкновение их планов наступления. И дело тут не в том, что Сталин якобы неверно определил направление главного удара Гитлера. Просто против нас сыграл тот фактор неопределённости, который может подвести на войне даже самого опытного и гениального полководца!

Особенно это хорошо видно при взгляде на карту.

Сталин целью весеннего наступления ставил освобождение Харькова и значительной части Украины при продвижении на Запад в общем Смоленском направлении. Затем, особенно если бы союзники открыли хотя бы завалящие, но реальные боевые действия в Европе, можно было летом успех развивать. В то же время Сталин вполне мог предполагать удар немцев на Москву – за это говорило многое.

К тому же имелись обстоятельства, давно замалчиваемые. Во-первых, с целью отвлечения внимания от операции «Блау» в ОКХ была разработана операция «Кремль» (ложное наступление на Москву), и это была не просто бумажная дезинформация – дислокация немецких войск позволяла думать, что немцы собираются наступать на Москву всерьёз. К тому же 20 июня 1942 г. нами был захвачен самолёт с начальником оперативного отделения 23-й танковой дивизии майором Рейхелем, имевшим при себе «исключительно важные (формулировка в дневнике начальника ОКХ генерала Гальдера. – С.К.) приказы» по операции «Блау». Это случилось уже, правда, после краха Харьковской операции, однако ещё до начала немецкого наступления. И это были подлинные планы!

Скорее всего их имел в виду Сталин, сказав 6 ноября 1942 г. на торжественном заседании в Москве, посвящённом 25-й годовщине Октября, следующее:

«Недавно в руки наших людей попал один немецкий офицер германского Генштаба. У этого офицера нашли карту с обозначением плана продвижения немецких войск по срокам. Из этого документа видно, что немцы намеревались быть в Борисоглебске 10 июля этого года, в Сталинграде – 25 июля, в Саратове – 10 августа, в Куйбышеве – 15 августа, в Арзамасе – 10 сентября, в Баку – 25 сентября…»

Из сказанного Сталин делал вывод, что главной целью немецкого летнего наступления был обход Москвы для последующего удара по ней. Он говорил так даже тогда, когда немцы нанесли главный удар на юге, дойдя до Сталинграда, Ростова, Орджоникидзе и Новороссийска.

Но Гитлер решил провести – как основную – операцию «Блау» по захвату Кавказа. И план его был очень неглуп! Первый удар предполагалось нанести от Курска к Воронежу, создавая ложное впечатление поворота на север к Москве – чтобы удержать наши резервы от переброски на юг.

Затем Гитлер и Кейтель намеревались дойти до Воронежа, обойти его, не ввязываясь в бои за город, и на предельных скоростях танковых соединений рвануться к большой излучине Дона у Калача, а оттуда обеспечить основное движение на Северный Кавказ к Ставрополю, к нефтепромыслам Майкопа, Грозного и, наконец, Баку.

Кроме того, Гитлер предполагал обеспечить наступление на Сталинград, чтобы перерезать движение судов по Волге, а также наступлением на Новороссийск и далее на Туапсе и Батуми окончательно лишить Россию нефти.

Как отмечали советские авторы в 70-е гг., главной тонкостью немецкого плана считался именно быстрый поворот крупных танковых сил от Воронежа к югу. Забегая вперёд, замечу, что где тонко, там и рвётся. Увы, дальнейший анализ выходит за рамки комментария, но надо заметить, что в мае 1942 г. немцам повезло в том смысле, что их план, заранее этого не предполагая, как бы перерезал планы Тимошенко и Хрущёва.

Немцы не начали общее наступление в конце мая – операция «Блау» началась только 28 июня 1942 г. Однако дислокация их готовившихся к операции «Блау» соединений оказалась очень выгодной для удара в основание советского удара и образования Изюмского мешка. Собственно, немцы так или иначе планировали до начала общего наступления ликвидировать неудобный для них Барвенковский выступ в ходе операции «Фридерикус» силами 1-й танковой и 6-й армий. Начало операции «Фридерикус» было запланировано – ещё до нашего наступления – на 18 мая 1942 г.

То есть, повторяю, здесь русская «коса», сама того не ведая, нашла на германский «камень». Мы ударили первыми, не зная, что немцы уже изготовились наносить двусторонний удар под основание Барвенковского выступа.

Хотя не раз помянутый мной Олег Казачковский в ту войну воевал не маршалом, а майором, он умел думать и анализировать, как и всякий толковый учёный. Поэтому стоит привести его позднейшую оценку событий, участником которых он был:

«…по-видимому, наше командование не учло, что и немцы намеревались предпринять массированное наступление… именно здесь, на юге. Здесь были сосредоточены большие оперативные резервы… Глобальное соотношение сил в этом районе, как потом стало ясно (выделение жирным курсивом моё. – С.К.), было далеко не в нашу пользу».

Вот именно что – «как потом…». Легко быть стратегом, видя бой не просто со стороны, но ещё и с отдаления в десятилетия, когда известны все планы, когда с обеих сторон написаны горы научных монографий и мемуаров…

Да, в ходе нашего наступления Тимошенко не уловил вовремя перелом ситуации в пользу врага. Да, Генеральный штаб уже считал необходимым свернуть наступление и перейти к обороне на угрожаемых участках, а Тимошенко не прислушался к рекомендациям и убедил Сталина, что он вот-вот возьмёт Харьков, а там…

Но, во-первых, если Генштаб был так прозорлив, он мог бы срочно бросить к Тимошенко резервы, убедив в том Сталина. Ведь речь шла о судьбе важнейшей операции!

Во-вторых же, это «потом» стало известно, что немцы тоже собирались наступать и что у них здесь было много готовившихся к собственному наступлению войск. А тогда это было не известно ни Тимошенко, ни Василевскому с Шапошниковым и Жуковым, ни Сталину.

Да, в реальном масштабе времени, когда в советской Ставке этого не знал никто, Тимошенко можно было считать главным виновником катастрофы, что Сталин и сделал. Но взваливать всю вину на якобы «бездарного» Тимошенко и «ещё более бездарного Сталина» сегодня, через десятилетия, когда всё уже известно?

Простите, но это отдаёт не научным анализом, а его профанацией или сознательной фальсификацией.

Впрочем, это мы говорили о командующем Тимошенко. А как там с Хрущёвым? Он ведь был только членом Военного совета. Он мог только советовать, а оперативные приказы не готовил.

И вот тут-то мы можем, наконец, вернуться к дневнику Л.П. Берии.

Кроме несколькихвесьма скупых и не очень поддающихся однозначной расшифровке записей, в дневнике отсутствуют какие-либо развёрнутые оценки сложившейся ситуации в районе Харькова, и это настораживает. Здесь не исключены хрущёвские лакуны.

Возможно, сохранение хрущёвскими «цензорами» ряда второстепенных записей должно было замаскировать изъятие ряда важнейших записей, освещающих роль Хрущёва в провале нашего наступления на Харьков.

Но была ли она негативной и значительной? Вот ведь, Тимошенко из исторического отдаления очень строго судить нельзя. С чего же строго осуждать Хрущёва и возлагать вину за Харьковскую катастрофу на него? Вроде бы и не с чего!

А если так, то была ли нужда у хрущёвцев что-то подчищать в дневниках Берии за анализируемый период?

Так вот, думаю, что нужда была, потому что роль именно Хрущёва в провале нашего наступления на Харьков оказалась, как я понимаю, и крайне негативной, и значительной. В этом убеждает не только военно-исторический, но и психологический анализ.

Между прочим, Кирилл Семёнович Москаленко (1902–1985), будущий маршал, а весной 1942 г. командующий 38-й армией Юго-Западного фронта, позднее вспоминал, что при обсуждении предстоящей операции в апреле 1942 г. «член Военного совета Н.С. Хрущёв заявил, что Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин сам поставил перед войсками фронта… задачу и что уже одно это является гарантией успеха…».

Показательно, что далее Москаленко написал так: «Должен сказать, что это сообщение, впоследствии, впрочем, не подтвердившееся, прозвучало тогда весьма обнадёживающе…»

Тот же Москаленко свидетельствовал: «Дух оптимизма… витал на командном пункте фронта… Военный совет уже не считал противника опасным». Соответственно, Тимошенко и Хрущёв фактически дезинформировали Сталина, и, даже когда уже в ходе наступления Сталин высказал свои опасения в отношении краматорской группировки немцев, Тимошенко и Хрущёв его заверили, что оснований для прекращения операции нет.

Недаром с трибуны ХХ съезда КПСС Хрущёв излагал ту ситуацию, поменяв местами себя и Сталина и уверяя, что это он-де, стратег Хрущёв, уговаривал Сталина разрешить войскам перейти к обороне, а Сталин якобы не соглашался. В 1956 г. на воре шапка горела!

Хрущёв по натуре был негодяем и авантюристом, но – бывает же на свете такое! – гениально умел это скрывать! Скрывать так, что его не раскусили ни Сталин, ни Берия, ни будущая якобы «антипартийная» группа Молотова, Маленкова и Кагановича. Не знаю, чем это объясняется, но, возможно, тем, что Хрущёв, особенно когда занимал ещё подчинённое положение, обладал – это надо за ним признать – огромным природным обаянием. Он умел уговаривать! Его болтовне много раз поддавался даже Сталин (!).

Что уж говорить о медлительном маршале Тимошенко, тем более когда его соблазнял картинами будущего триумфа член Политбюро!

Вот наступление началось. Оно развивается успешно, и можно понять чувства украинца Тимошенко, украинца (фактически) Хрущёва, украинца Казачковского и вообще всех, кто наступает НА ХАРЬКОВ! А там – Днепр! Но положение осложняется. До Харькова рукой подать, а надо переходить к обороне…

Вот тут-то шарм Хрущёва в сочетании с его очень высоким политическим статусом и мог повлиять на позицию маршала Тимошенко. И наверняка повлиял – решающе и трагически. Тимошенко не очень везло в той войне. Двух из трёх бывших Главнокомандующих стратегическими направлениями в 1941 г. – маршалов Ворошилова и Будённого – война уже списала к весне 1942 г. «в тираж».

Оставался Тимошенко, и по-человечески можно понять, как ему не хотелось переходить к обороне, когда в оптику уже можно было разглядеть заводские трубы Харькова. А тут ещё активный нажим Хрущёва. А счёт шёл на дни, а потом уже и на часы…

Но кто мог знать то, что было, по сути, между двумя людьми: главкомом и его членом Военного совета? Если кто и мог, то только независимый от армейского командования орган – Особый отдел Юго-Западного фронта. Объективный взгляд обеспечивали также особые отделы армий, корпусов, дивизий, полков.

А информация от особистов уходила не в НКО и не в Генштаб, а в НКВД, в структуру которого входили Особые отделы. Иными словами, полная, точная, нелицеприятная, то есть объективная информация уходила к Берии. А уж Берия объективно информировал Сталина. И вполне мог что-то записать при этом в личный дневник. И, скорее всего, записал. Вот почему хрущёвцам и здесь нужны были в дневнике лакуны.

С другой стороны, это особое знание Берии, обусловленное его особым системным положением, не могло не вызвать у Хрущёва скрытого раздражения, лишь усиливающегося оттого, что внешне он находился с Берией в отношениях чуть ли не приятельских.

Как видим, тайная ненависть Хрущёва к Берии, возникнув, скорее всего, после начала войны, в ходе войны могла лишь окрепнуть.

И наверняка крепла.

Придёт время, и этот фактор тоже окажется для судьбы Берии роковым.

27/V-42