Пражские сказки Полянская Наталия
Захоронение – воспоминания Далимира о том, как нехорошо обошлись с ним средневековые жители, – собирались снимать в городке Челаковице, находящемся неподалеку от Праги. После нескольких часов работы в Пражском Граде съемочная группа разделилась: меньшая часть под руководством Юрьева отправилась на натуру, загрузившись в автобус, а большая, включая массовку, собиралась под руководством Лены провести остаток дня в снятом по дешевке зале ради сцены на дискотеке, куда приходят вампиры.
Денек выдался пасмурный, но очень теплый; автобус катил по шоссе между зелеными холмами, трейлер с оборудованием мирно трюхал следом, неутомимый Юрьев трепался с водителем, а молодежь с хохотом играла в щелбаны. Предместья Праги закончились, потянулись равнины, маленькие городки, утопающие в зелени. Цвели яблони и абрикосы, за аккуратными заборчиками кивала пышными кистями сирень. Даша устроилась у окошка, чтобы посмотреть, и к ней вдруг подошел Тихомиров.
В прошедшие дни им едва удавалось перекинуться словом, только по работе, однако терапевтическую прогулку Даша не забыла. Матвей сам не знал, как помог ей тогда. Душевное спокойствие, хоть и не вернулось в полной мере, все же присутствовало, несмотря на периодически звонивший телефон. Звонков поступало меньше, однако Даша знала: тот, кто так настойчиво пытается с ней связаться, не смирится. Это не в его характере.
– Дарья, – сказал Матвей, устраиваясь рядом, и она вопросительно посмотрела на свое отражение в его темных очках, – я хотел тебя попросить. Когда дойдем до сцены захоронения, пожалуйста, сделай мне кровь на нижнем веке.
– Запросто, – согласилась она. – А Юрьев одобрил? Он придирчив к крупным планам.
– С Сергеем я это согласовал. Мне надо, чтобы, когда я заплачу, потекла слеза, смешанная с кровью. Маленький штрих к образу. Сергей так покажет способность Далимира к состраданию.
Даша так и не прочла вторую книгу – не успела, и сценарий видела урывками, – а потому спросила с искренним интересом:
– К крестьянам?
– Угу. Они его тащат убивать, а ему их жалко. Как Христу – не ведаете, дескать, что творите.
– Ого, – протянула Даша, – это смело. РПЦ одобрит такой сериал на центральном канале?
Матвей усмехнулся.
– Ну, Далимир все-таки положительный персонаж, несмотря на свою упырскую сущность. Он и кровь-то пил понемногу, так, чтоб не сдохнуть, а его Эстелла крестьянам отдала – и предала. Он до конца не верит, все хочет их простить. Потом, конечно, перевоспитался немного. А эта сцена, что Сергей сегодня готовится снимать, она должна быть страшной и берущей за душу. – Он помолчал и сказал вдруг: – Красиво, правда?
За окном был очередной городок, и старая каменная церковь над заросшим прудом, и тесное скопище чистеньких домиков – словно открытка.
– А вчерашний вампир? – спросила вдруг Даша. – Был или не был?
– К сожалению, сие мне неведомо, – произнес Матвей загадочным голосом и тут же вернулся к нормальному тону. – Не знаю. Могло и примерещиться, но меня смущает подробность описания. И Эле незачем врать, она и так привлекает к себе внимание. Она не такая, какой кажется.
– Умнее?
– Рассудительнее. И не особо пуглива. Я склоняюсь к варианту, что кто-то неудачно пошутил.
– Но…
– Даша, студия огромна. Шутник мог быстро уйти и спрятаться, а где он взял грим и костюм, это уже другие вопросы. Мистика… Ну, мистика, конечно, случается, однако в такие явления я не верю. Хотя… Ты знаешь, почему Сергей решил снимать именно в Челаковице?
– Нет.
– Там не так давно обнаружили вампирское захоронение то ли десятого, то ли одиннадцатого века. Не смейся, я серьезно. Были ли погибшие вампирами или нет, непонятно, зубы у них обычные. Но головы отсечены, причем через несколько месяцев после смерти.
– Фу, гадость какая, – не удержалась Даша. Матвей ее отвращения не разделил.
– Гадость, да не в том смысле. Скорее всего, эти «вампиры» были обычными людьми, чем-то не угодившими односельчанам.
Челаковице – маленький, хорошенький городок в холмах, с новыми районами, старой крепостью, где располагался музей, и древней церковью, – никаким мистическим флером, на взгляд Даши, не обладал, но чего не сделаешь с помощью спецэффектов. Зато снимать здесь было гораздо легче, чем в переполненной туристами Праге, куда все ринулись на выходные. Народу на улицах Челаковице оказалось немного, все шли по своим делам.
Группе хотелось поскорее закончить съемки и отправиться пораньше в отель или гулять в центре – надо с пользой потратить свободную часть вечера! А потому работали споро и деловито. Костюмеры с гримерами развернули походный штаб прямо в небольшом скверике и быстро превратили массовку в крестьян, а Матвея и Марину – в вампиров. Здесь им полагались костюмы тринадцатого века, однако с Тихомировым оказалось проще: на нем была белая рубашка, черные брюки и сапоги. Вторую рубашку, измазанную кровью и грязью, костюмеры держали наготове. По сюжету предполагалось, что Эстелла, которую крестьяне считают знатной дамой, властительницей этих земель, говорит старосте, что живущий здесь чужак – вампир. С наступлением сумерек толпа отправляется на охоту, возглавляемая Эстеллой. Матвей выходит из дома, пытаясь решить дело миром, однако на него наваливаются всей толпой и, после недолгой драки, одолевают.
Пока готовились, сумерки и подкрались; чехи, предоставлявшие доступ к историческому дому и право на съемки в Челаковице, стояли рядом с Юрьевым, одобрительно кивали. Местным явно нравилось, что их древняя история оживает, хотя бы и таким образом, и они гордились своими корнями – пусть их далекие предки убивали кого-то, не разобравшись, а ну как те мерзавцы и правда сосали кровь?
Матвей, несколько раз отрепетировавший с каскадерами драку, сказал, что готов.
Даша любила этот момент, когда вспыхивают огромные лампы, создавая танец теней и света, подчеркивающий настроение; любила, когда реальные здания или декорации обретают новую жизнь, играют новые роли. Даше казалось, что зданиям и улицам тоже иногда нравится менять личины.
И сейчас, когда дом шестнадцатого века окружили выкрикивающие проклятия люди в грязной одежде, с зажженными факелами, дух захватило. Несмотря на то что Даша точно знала: это – кино, не реальность.
Матвей вышел на порог и остановился; камера двинулась плавным полукругом, обходя его, меняя ракурс.
– Вот он! – произнесла божественная Флит, на чьем платье с тяжелыми рукавами искрились и переливались драгоценности (искусственные, конечно). – Вот тот человек, то исчадие ада, что никак не желает лечь в могилу и спать вечным сном как праведник! Вот он – чудовище, которое выходит под покровом тьмы, дабы пить вашу кровь!
– Смерть! Смерть! – заорали крестьяне.
Выглядело это жутко. Даша оглянулась: над холмами тлела алая, припорошенная облачным пеплом полоса, и вдруг подумалось, что ведь это – было. Какого-то человека, не похожего на других, выволокли из дома посреди ночи, умертвили, а затем, через несколько месяцев, вскрыли могилу и всадили осиновый кол в сердце. И так же догорал закат над мирными, только зазеленевшими полями, так же пробирался под одежду свежий вечерний воздух, так же коптили факелы, изготовленные чешскими реквизиторами очень, очень аутентично… Нет, тогда никаких реквизиторов не имелось. Настоящие крестьяне взяли палки, обмотали их пропитанными горючей смесью тряпками, и пахло здесь вовсе не киношным оборудованием и хлебом из магазина на углу, как сейчас, а грязью, потом, кровью и нечистотами.
Между тем актеры проиграли сцену до конца: крестьяне бросились на Матвея, тот сопротивлялся, но его одолели и поволокли вдоль по улице.
– Стоп! – крикнул Юрьев. – Хорошо! Все сначала.
Сцену прогнали несколько раз, сняли со всех ракурсов, после чего переместились вниз по улице, к окраине городка. За спиной зловеще чернела на фоне неба церковь, щетинилось крестами кладбище. Сняли, как толпа тащит Далимира по дороге и как величественно следует за разъяренными крестьянами коварная Эстелла. По дороге крестьяне весело орали, пили пиво из захваченных кувшинов, и, когда локация снова сменилась, Даша спросила у Матвея:
– Зачем они пиво пьют?
– Так в книге описано, и Сергей тоже хочет, чтобы все было исторически, – усмехнулся Тихомиров, подставляя лицо, чтобы Даша пририсовала кровь на веках. – Между прочим, писатель не обманул, я уточнил. У чехов был свой способ упокоить вампира – с песнями, плясками и пивком. Веселая нация.
– И тебе нальют?
– Не в этом фильме. Хотя известен случай, когда одна так называемая вампирша выпила почти все пиво, пока ее доставляли к месту казни. Хоронили ее, надо полагать, с особенным удовольствием. А мне пива не достанется, только чеснок.
Под прицелом двух камер и взглядом режиссера статисты бодро копали могилу, разбрасывая комья земли. Марина стояла неподалеку, сохраняя высокомерное выражение лица. Крестьяне связали Матвею руки за спиной, подтащили бутафорский гроб, продолжая пить, петь и улюлюкать. Пламя факелов металось под налетевшим ветром, растрепало Матвею волосы. Даша смотрела не отрываясь, как будто кино ей показывали уже сейчас. Вот Далимир говорит старосте:
– Послушай, Ондржей, мы с тобою сколько вместе пили, жили сколько? Я разве не помогал, когда ночной пожар случился? Твою жену из пламени вынес.
– И не обгорел совсем, ибо ты исчадие ада! – кричит в ответ староста. Он нервничает, потеет, постоянно трет руки и не совсем уверен в том, что творит.
– А ты, Збинек? – обращается Далимир к другому мужику. – Я ли не вылечил твою дочь?
Мужик плюет себе под ноги и отворачивается.
– А ты, Хранка?..
– Не давайте ему заговорить себя, – громко произносит Эстелла. – Он опутает вас чарами.
Крестьяне орут; за мгновение до того, как Далимира укладывают в гроб и начинают опускать в могилу, он одними губами спрашивает у Эстеллы: «А ты?..»
– Стоп! Так, еще дубль, и не один, я хочу крупный план, и Матвей, будь любезен, уцепись за землю, расставь ноги чуть шире. Когда они тебя будут укладывать, засмейся и скажи это свое – «не ведаете, что творите». Именно тогда, когда тебя будут опускать в гроб, мне нужна эта фраза в движении.
– Да, хорошо.
– Марина…
Даша подбежала, чтобы подправить Матвею грим, Лика быстро елозила кисточкой по лбу «заблестевшего» старосты – пожилого чеха, получившего образование в МГУ еще в советские времена. Юрьев что-то говорил Марине и экспрессивно размахивал руками, а она величественно кивала, не выходя из роли.
– Как? – шепотом спросил Матвей, пока Даша снова подрисовывала ему веки, и она показала большой палец.
– По местам! – крикнул ассистент режиссера, а кто-то из реквизиторов взвыл замогильным голосом:
– Тащите гроб на колесиках!
И все захохотали, и даже Марина улыбнулась, и через минуту актеры снова скалились в камеры, укладывая Матвея в тот самый гроб, и трагизм мешался с закадровой комедией.
10
– Не гневайся, хозяин, я ищу своих братьев; сегодня я заблудилась в этом лесу и вошла в твою избушку. Разреши мне здесь отдохнуть.
– Я – Ветер, и каждого, кто станет на моем пути, я смету. Но ты устала с дороги, и я разршаю тебе отдохнуть.
Обратно ехали весело, удовлетворенные результатами работы (Юрьев получил нужные ему кадры и угомонился, а нет для командного духа ничего более вдохновляющего, чем довольный начальник), и Матвей через некоторое время снова подсел к Даше. Она была рада. За прошедшие дни она стала воспринимать их странную дружбу легче – Тихомиров действительно вел себя словно давно знакомый сосед, и это расслабляло, это… немного обманывало. Не то чтобы Матвей специально собирался Дашу обмануть. Просто она себя знала.
– Когда меня клали в гроб… – задумчиво начал Тихомиров, и Даша не выдержала и захохотала – к ней даже обернулись. – Что такое?
– Ничего, извини… те. Просто так звучит…
– Я понимаю, – он улыбнулся. – Но стараюсь говорить правду. Именно когда меня клали в гроб, я подумал о том, как иссякают легенды и что приходит им на смену.
– В смысле? – не поняла Даша.
– Смотри, что получается. – Он удобно устроился в автобусном кресле, сложил ладони «домиком». – Мы ходим по этому городу, и нам рассказывают легенды, так? Они вплетены в сценарий, они вплетены в саму Прагу, не оторвать. Но все они относятся к эпохе Средневековья, самые новые – к девятнадцатому веку. А потом пришли машины, границы мира стали более прозрачны, мир сдвинулся, обрел новые скорости, и… это уничтожило сказку. Лепреконы попрятались, привидения кому попало не являются, все можно осветить, задокументировать, проверить с помощью британских ученых. Современная архитектура вызывает восхищение человеческим гением, но не рождает сказки. А кино… Кино, пожалуй, способно это компенсировать. Оно нереально, сказочно, оно дает нам новые легенды, которые мы пересматриваем и пересказываем друг другу. Почему ты на меня так смотришь?
– Ты очень разговорчивый, Матвей, – сказала Даша негромко. – Мы мало общаемся, но обычно ты менее эмоционален.
– Это все гроб, – сказал он серьезно, – и чеснок, которым меня накормили на всю оставшуюся жизнь.
– Как же чесночная рулька пана Ладислава?
– У него много других хороших блюд. Кстати… Дарья, не хотела бы ты…
– Я бы хотела, – прервала она его сразу, – но не могу. Сегодня я заканчиваю в гримерной, остаюсь последняя, и я не знаю, насколько это затянется. Нам с Марь Иванной нужно еще кучу вопросов утрясти на следующую неделю, и я…
– Я понял, – в свою очередь прервал ее Матвей. – Хорошо. Пойду выпью пива с Галаховым и компанией.
– Извини.
– Не за что извиняться, Даша. И… ты можешь не опасаться, я не собираюсь развлекаться за твой счет.
Дарья окончательно перестала что-либо понимать. Все-таки для подобных разговоров она слишком мало его знала.
– В каком смысле развлекаться, Матвей?
– Я не Галахов, – отчеканил он. – И ни в коем случае не позволю себе…
– Так, стоп, – сказала Даша, внутренне удивляясь: обычно она такой смелой с мужчинами вовсе не была. Обычно складывалось совсем по-другому. Но Тихомиров… он изначально воспринимался как существо иного порядка – актер, объект приложения ее, Дашиного, мастерства. И то, что он становится другом (или хотя бы хорошим знакомым), облегчало производственные отношения. С ним было легко, как с Казимиром, которого Даша знала всю жизнь. – Этот гроб явно не пошел на пользу. Зайдем с другой стороны. Матвей Александрович, я вас ни в коем случае не хотела ввести в заблуждение. Я не… – Она не знала, как бы корректно сказать, что не собирается ловить его в широко расставленные сети и крутить роман со звездой, просто ради престижа, да ради чего угодно! – Я надеюсь, что веду себя достаточно… уважительно.
Матвей посмотрел на Дашу, потом за окно (там уже мелькали освещенные пригороды), потом изрек глубокомысленно:
– Это все гроб.
И замолчал, загадочный.
Даша поколебалась, потом протянула ему ладонь:
– Мир?
– Труд, май. – Тихомиров пожал протянутую руку. Даша прикасалась к нему целыми днями, нанося и стирая грим, но лишь это рукопожатие отозвалось непонятным тягучим ощущением внутри, словно хотелось, чтобы за ним последовало что-то еще.
В отель Даша в тот вечер пришла поздно: засиделись с Марь Иванной и Таней над графиком съемок. Остальные отправились погулять в город – вечер выдался отличный, теплый, а на следующий день съемки стартовали поздно невероятно, аж в девять утра. Лика написала континьюити, разложила фото и отпросилась гулять вместе с остальными, и Даша с чистой совестью ее отпустила. Несмотря на то, что пришлось работать сверхурочно, чувство выполненного долга грело. Когда Даша пришла в номер, Лики еще не было. Впрочем, молодежь собиралась гулять допоздна, поэтому особо беспокоиться не стоило. Даша упала на свою кровать, завернулась в одеяло, вытянула усталые ноги и даже не успела подумать, какая муха укусила Тихомирова с его странными разговорами. Заснула.
Когда будильник прозвенел в семь, Даша протерла глаза и обнаружила, что Лика, по всей видимости, в номере не ночевала. Всерьез беспокоиться, конечно, не стоило: в начале своей гримерской карьеры Даша сама частенько просиживала с приятелями-коллегами всю ночь, однажды загуляла с симпатичным осветителем, который во Львове лазил для нее за каштанами через забор городского сада. Чудесная была ночь, такие не повторяются. Напевая, Даша оделась, нацепив смешную майку с надписью «Work for food»[3], любимые желтые браслеты, и пошла сначала на завтрак, а потом на работу. Завтракали еще немногие; отчаянно зевающие коллеги рассказывали о грандиозном загуле, включавшем пару ночных клубов, и возвращении уже под утро. Лики и тут не было, но вдруг ей попался такой же осветитель, как в свое время Даше? Хорошо бы у нее сложилось. Хорошо бы…
Телефон взорвался противной трелью, и, бросив взгляд на экран, Даша поморщилась и отключила звук.
Никто не испортит ей настроения, кроме совести, просыпавшейся периодически и шептавшей: «Ты здесь незаконно!»
По правде говоря, этот факт Дашу чрезвычайно удручал. Она не привыкла вести себя подобным образом, но… она была вынуждена поступить так, просто вынуждена! Иного выхода она не видела, а в России ее бы нашли быстро. Остается терпеть и молчать.
В смешанных чувствах Даша явилась в гримерку – и обнаружила Марь Иванну в еще более смешанных чувствах.
Тетя Маша стояла у своего столика, горестно потрясая какой-то баночкой и приговаривая:
– Ах, глупая я, глупая женщина!
– Что случилось, теть Маш? – спросила Дарья, вешая куртку на гвоздик.
– Забыла! Представляешь, Дашенька, забыла купить этот чертов крем! Ведь все время помнила, что мы здесь будем и надо пополнить запасы, потому не заказывала. Думала еще – есть банка! А тут на дне…
– Какой крем?
– Гипоаллергенный. Я его использую для Марины, под консилер кладу. И заказываем мы его для нее как раз тут, в Праге. Отличный магазинчик косметики, ручная работа, все у них проверено, по международным стандартам. А мне сейчас ее гримировать, потом в середине дня перегримировывать, а крема на один раз! Ах, глупая, глупая женщина…
– Так давайте закажем, – предложила Даша.
– Если я этих чешских девочек за кремом пошлю, они черт-те что купят, – отрезала Марь Иванна, перестала размахивать баночкой и повернулась к Даше. Прищурилась, оглядела с головы до ног. – А не съездить ли тебе?
– А кто мужиков гримировать будет?
– Я загримирую. Или Таня, у нее сегодня народу меньше. Не бойся, не изуродуем твоего Тихомирова.
– Тетя Маша, вот объясните мне, почему вы сказали «твоего Тихомирова», а не «твоего Галахова» или «твоего Каргальского», а?
– Потому что тем двоим все равно – лишь бы загримировали нормально, а Тихомиров к тебе привык, – усмехнулась Марь Иванна. Даша оглянулась на дверь – не подслушивает ли кто – но, слава богу, никого не было. – Актеры ведь тоже разные, милочка. Многие привыкают к рукам, понимаешь? Это как котята. Тихомиров – прикармливаемый. Он все время тебя ждет, даже если кто-то другой свободен и может ему грим нанести, или клыки подправить, или парик сдвинуть. Но сегодня перетерпит. Съезди. Чешские эти девчонки безалаберные.
Три девочки-ассистентки работали вместе с русскими гримерами, помогали с массовкой, подносили кисточки, но Даша была согласна с Марь Иванной: контингент не слишком сообразительный.
– Ладно. А машину студийную можно?
– Сходи к Лене, скажи, что я прошу…
А впрочем, вместе пойдем. Заодно денег тебе на покупку выбью. Только долго там не гуляй, в час мне этот крем нужен.
Так и вышло, что вместо того, чтоб рисовать суровые брови Галахову, Даша ехала на студийной машине в центр города. Магазин, где торговали чудодейственным кремом, располагался в Пражском Граде, на одной из узких улочек, вьющихся по склону холма. Водитель остановил машину довольно далеко от этого места – дальше движение было запрещено, – однако Даша сказала, что пройдется пешком, это ничего. У нее в запасе оставалась масса времени: была только половина десятого утра. Водитель покивал, достал из бардачка свежую газету, открыл окно и приготовился ждать.
Даша пошла по улицам к заветной цели, то и дело сверяясь с картой. Конечно, места туристические, везде указатели, но немудрено и заплутать. Магазин, судя по карте, располагался неподалеку от Лореты и костела Святого Яна Непомнуцкого; Даша нашла это место довольно быстро. Нашла – и уперлась в закрытую дверь.
– Вот черт.
Она произнесла это вслух и еще подергала ручку, чтобы убедиться: магазин заперт. Это было нужное место, без сомнений, вот и часы работы написаны на табличке… Ага, вот в чем дело: в узком окошке рядом с дверью красовалась записка: «Opens today at 10:30».
Даша посмотрела на часы – девять сорок пять.
Ну и ладно. Марь Иванна времени дала с запасом, сегодня в первой половине дня нет такой запарки, что ожидается после обеда, во время съемок массовой сцены на пражской улице. А значит, можно сорок пять минут погулять по окрестностям. Даша была даже рада, что так получилось, – она и не надеялась оказаться днем в одиночестве в исторической части города. Запомнив улицу как следует, девушка побрела куда глаза глядят.
Конечно, они где-то тут проходили во время экскурсии со Светланой, однако впечатления от съемок уже смазали те воспоминания, и Даша не сказала бы точно – была она именно здесь или еще нет. Она просто шла по улице, браслеты весело позвякивали на руке, солнце светило в лицо и грело, и Даша пожалела, что темные очки остались в гримерке. А впрочем… впрочем, так даже лучше.
Тут было хорошо, благоустроенно: жители Праги явно понимали, что туристическое паломничество приносит им доход, хотя Даша и слышала от девочек-ассистенток жалобы на слишком большой наплыв людей. Но в Праге уже вовсю лето, когда в некоторых странах еще и снег толком не сошел. В Москве вот только-только все начало зеленеть, а тут уже скоро первый урожай снимать будут.
Около прекрасно отреставрированных зданий аккуратными рядами на парковках стояли машины: большинство домов продолжало исправно нести службу в виде офисов, магазинов и отелей, а также вездесущих кафе. Чехи любят поесть, что правда, то правда. Даша подумала, не присесть ли за один из выставленных на солнце столиков, однако гулять показалось интереснее.
Она неторопливо дошла до какого-то комплекса зданий (добралась сюда экскурсия или нет? Не вспомнить), постояла, посмотрела задумчиво, прошла в ворота. В каменном дворе царила тишина, нарушаемая только воркованием упитанного голубя, ухаживавшего за сизой дамой. Птицы кружили по брусчатке, и Даша невольно улыбнулась. Солнце жарко отражалось в стеклах на верхних этажах зданий, бросало теплые блики. С противоположной стороны двора тоже имелись ворота, значит, тут можно пройти насквозь. Даша пошла.
И собор Святого Вита вдруг открылся перед ней.
Она остановилась, будто споткнувшись. Собор был совсем рядом, словно из небытия возникший, Даша вовсе не ожидала увидеть его здесь, вверх не смотрела, не видела его острых башен. А он будто вышел ей навстречу – потемневший от времени, века здесь простоявший и словно усмехающийся: ну что, не ждала меня увидеть? А я – вот он…
От таких приглашений не отказываются.
Собор Святого Вита – готический собор, жемчужина чешской церковной архитектуры. Часы работы: с ноября по март понедельник – суббота 9.00–16.00, воскресенье 12.00–16.00; с апреля по октябрь понедельник – суббота 9.00–17.00, воскресенье 12.00–17.00. Вход свободный, подъем на смотровую башню – 150 Czk.
Внутри было прохладно… и тихо. Всего с десяток человек бродило между скамьями и по проходам – очень мало для такого популярного объекта. Видимо, туристические группы с гидами еще сюда не добрались, и Даша посчитала это фантастическим везением. Солнце падало сквозь цветные окна косыми лучами, зажигая на полу сияющие разноцветные звезды, и по этим звездам, по гулкой, трепетной тишине Даша пошла вперед, к алтарю. Ребристый сетчатый потолок казался сводом сказочной пещеры, и по коже вдруг пробежали мурашки – от прохладного воздуха, от громадности, от красоты. Величественные колонны делили храм словно бы на две сферы – земную и небесную; Даша остановилась, заметив знакомые мотивы, мелькавшие на открытках, и долго, не отрываясь, смотрела на сочный витраж работы Альфонса Мухи. Плавные линии изгибались, текли, создавая мягко падающие одежды и нежные лица, тронутые солнечным румянцем. Изумительно сияли наряды цвета индиго, старцы опускали головы, женщины смотрели, гордо вскинув подбородок.
Даша села на жесткую деревянную скамейку и просидела так с полчаса. Не хотелось никуда бежать, никуда спешить. Спокойное дружелюбие собора будто обнимало: такое ощущение испытываешь, когда сзади подходит любимый человек и обхватывает тебя руками.
Сколько в ее жизни было их, так называемых любимых? И каждый раз – навсегда.
Даша вздрогнула от холода и воспоминаний и посмотрела на часы. Десять двадцать, пора идти назад. Она шепотом поблагодарила собор и двинулась по проходу обратно, счастливо разминувшись с только что вошедшей внутрь многочисленной группой немецких туристов.
На улице сразу показалось очень жарко, солнце навалилось на плечи, расхохоталось в глаза, и Даша еще минуту жмурилась, привыкая к майскому дню после мягких сумерек готического собора. При выходе она взяла со стойки с информацией брошюрку на русском языке и теперь изучала ее на ходу, благо, дорогу запомнила неплохо. В брошюрке было написано, что создателем проекта собора являлся некий Матьё Аррасский, фламандский архитектор и каменотес. Имя отозвалось внутри. Матьё – Матвей…
Маленькие, необъяснимые жизненные совпадения.
«Матвей Тихомиров вовсе не для меня», – думала Даша, шагая к заветному магазинчику. Матвей Тихомиров – для какой-нибудь девушки, привыкшей выходить из лимузина так непринужденно, будто она в этом лимузине и родилась. Матвей – Матьё – для девушки, свободно говорящей на четырех языках и как раз сейчас изучающей пятый, один из диалектов китайского, к примеру. Не для Даши, которая из иностранных языков виртуозно владеет только методом тыка. Не для Даши, у которой опять нет кота, но обязательно будет, или лучше – длинношерстная такса, от которой повсюду клочки жесткого пуха; не для Даши, привыкшей отдыхать в доме тети Евдокии под Нижним Новгородом и есть малину прямо с куста.
Конечно, Матвей может сколько угодно показывать, какой он простой и близкий. Это тоже роль, может, самая желанная его роль в мире, так как простым и близким ему вряд ли удавалось побыть. Он – москвич черт знает в каком поколении, из интеллигентной семьи, его дед был академиком, что ли, а родители – известными актерами, он явно знает, как обращаться с чередой вилок на официальных приемах, и непринужденно позирует перед камерами. Да, в нашей стране все смешано, думала Даша, шагая по улице, но коня и трепетную лань впрячь в одну телегу очень сложно. Причем в данном случае трепетная лань скорее Тихомиров.
Развеселившись внезапно от этой мысли, Даша зашла в магазинчик.
Продавец, разумеется, немного говорил по-русски – кажется, в Праге это умели все. Как и не уезжала никуда… Впрочем, метод тыка тоже пригодился. Даша показала продавцу баночку и тут же стала обладательницей пяти таких же, но полных. Стоили они, как небольшой космический корабль, впрочем, деньги-то студийные. Даша побродила по магазину, высмотрела удивительно прекрасный крем для рук и, не скупясь, купила его уже за свои. Каждый гример знает: увидел хорошую косметику – бери, потом не будет, а пригодится всегда.
Из магазина Даша выходила в прекрасном расположении духа. Пражский Град оживился, туристических групп стало больше, но это непонятным образом лишь придавало пейзажу основательности. В самом деле, пустой город без людей – жуть какая! А здесь ходят, радуются, нажимают на кнопочки фотоаппаратов и блаженно жмурятся от удовольствия. Правда, не все: в русской группе, ведомой тетенькой советского вида, пристроившаяся в хвосте семейная пара громко выясняла отношения.
– А я говорю, она сказала, это еще в четырнадцатом веке строили, Вась!
– В тринадцатом, Люсь!
– Вася, ну я же слышала!
– Так и я не глухой!
Ругались они весело, не зло, с азартом. Даша, улыбаясь, обогнула группу и пошла дальше, делая вид, что она вообще местная.
Вот что еще создает кино, в дополнение к легендам, о которых вчера кривенько, но эмоционально рассуждал Тихомиров. Кино, снимаемое на натуре, среди простых смертных, дает ощущение причастности. У тебя есть разрешение на съемку на городской улице – и вот ты уже избранный. Словно это твои дома, статуи и ворота, это твоя мостовая, которую ты должен показать в кадре самым выгодным образом, твои актеры, твои камеры, и ты вроде как имеешь право здесь находиться. Будто ты местный. На короткое время все вокруг принадлежит тебе.
Такое чувство возникает и в местах, куда ты давно ездишь и хорошо их знаешь, и смотришь несколько свысока, снисходительно, на юных туристов, что ходят по окрестностям, раскрыв рты. Они еще ничего не знают – а тебе все известно, ты как бы свой.
Нехорошо так думать, конечно, нехорошо возвышаться над людьми – но ведь в таком возвышении нет ничего плохого, правда? Даша радовалась, что работает в кино. Ей нравилось быть причастной к этому. Не только творить сказки, но и гордиться тем, что ты это делаешь.
Да, вот, так и есть, пожалуй. Это особенная гордость, и она помогает узнавать места и людей, она делает мир интересней. Может, и прав Матвей, и киношное волшебство вытеснило городские легенды, заменило их. Или – вплело в себя снова.
11
– Должно быть, она заколдована, – говорит король. – Всыпьте-ка ей двадцать горячих, а если и тогда кусать не станет, мы ее закопаем.
Хорошее настроение подпортилось, когда Даша добралась до студии. Нет, Марь Иванна очень обрадовалась привезенному крему, зато выяснилось, что Лика так и не объявилась.
– Я ей звонила, – сказала тетя Маша, – она не берет трубку. Странно, прогулов за ней не замечалось.
– Это верно, Анжелика очень ответственная. – Даша тоже набрала ее номер, послушала длинные гудки и положила трубку. – Кто-нибудь видел ее вчера?
– Я с ней вместе в бар пошла, – невнятно сообщила Юля, чей рот был полон шпилек для волос: она как раз накручивала сложную конструкцию на голове у статистки. – Мы там сидели некоторое время, потом разделились.
– А много вас было?
– Человек двадцать…
Даша вздохнула. Искать этих людей сейчас по студии – дело гиблое. Надо действовать по-другому.
– Теть Маш, если вот прямо сейчас я вам не нужна, я поищу Лику.
– Конечно, иди. Твоих я уже загримировала, они снимаются.
В павильоне шли съемки в декорации покоев Могильного Князя; собранные в кадре ведущие актеры вели неторопливые разговоры, ссорились и плели интриги. Гримеры и костюмеры готовили статистов ко второй половине дня и съемкам на Златой улочке, ассистенты грузили в трейлер оборудование. Даша отыскала Лену Янаеву и коротко изложила ей проблему.
Злата улочка, или улочка ювелиров, – место в Пражском Граде, где сохранились миниатюрные дома ремесленников и до сих пор можно посмотреть реконструкции интерьеров жилища алхимика, кружевницы, солдата и др. После 18.00 вход на Злату улочку свободный.
– Так, – сказала Лена, заглянув в график, – сейчас Сережа доснимет этот блок, и я соберу всех и сделаю объявление. Ты сама-то с ними не ходила?
– Нет, ты же меня видела.
– Ах да, точно. Ладно, Даш, поищем.
Блок закончился через пятнадцать минут. По громкой связи Лена собрала всех присутствующих в павильоне. Даша стояла рядом, сцепив пальцы за спиной. Лика на звонки по-прежнему не отвечала.
– Дамы и господа, у нас небольшое происшествие. Дарья Игнатовна не может найти свою ассистентку, Анжелику Воропаеву. Вы ее все знаете. Она вчера ходила в центр вместе с другими, кто ее видел?
Несколько человек подняли руки.
– Она не отвечает на звонки и не возвращалась в гостиницу. Кто-нибудь знает, с кем и куда она ушла?
Ребята переглянулись.
– Ну-у…
– Нет, я не видел, я в отель поехал…
– Я ее видел, но потом она ушла танцевать, – сказал Галахов, стоявший совсем рядом.
Даша уцепилась за его слова.
– А вы ее запомнили, да, Дмитрий Павлович?
– Такая миленькая девушка, конечно.
Выяснилось, что с определенного момента Лику никто не видел. Даша заволновалась уже всерьез.
– Если она ушла с кем-то незнакомым… Лика очень доверчивая, и ей совершенно нельзя пить.
– Почему? – нахмурился Галахов.
– Потому что у нее… не аллергия, а реакция мгновенная, – объяснила Даша. – Лика от бокала вина засыпает сразу и крепко, потом не добудишься. Она меня давно предупредила, и на всех вечеринках пьет только сок… Кто-нибудь видел, она вчера употребляла алкоголь?
Но никто этого, разумеется, не помнил: зачем заглядывать в бокал к соседу, когда в своем еще плещется мартини?..
– Хорошо, спасибо всем, если вспомните какие-то подробности – сразу говорите, – сказала Лена и повернулась к Даше: – Местная полиция примет наш вызов, я полагаю, по истечении суток. Но, если хочешь, я позвоню им сейчас…
– Я не знаю, – честно ответила Даша. – Лика никуда не могла деться, она очень пунктуальная и ответственная, и я решила, что она с кем-то из наших парней просто гуляет, но… Может быть, вызвать полицию сейчас?
– Я спрошу у Сергея. Тут как он решит.
– Только бы с ней ничего не случилось…
Однако следовало принять как факт, что с Ликой уже что-то произошло. Даша вернулась в гримерку, где требовалась помощь с гримом мужчин-статистов, но кисточки падали из рук. Хорошо, что грим несложный – тут припудрить, там подрисовать, – а то она бы тут сейчас изобразила какого-нибудь «Мушкетера» Пикассо – когда неясно, где глаз, где нос, и может, это вообще нога торчит. Сериал, конечно, фантастический, но орков из «Властелина колец» по сценарию нет.
Спустя полчаса пришла Лена, сообщила, что переговорила с режиссером и, если Лика через час не объявится, нужно звонить в полицию. Также уведомили службу безопасности студии, чтобы чехи поискали Анжелику на своей территории. Многие проходили на территорию, показывая пропуска, и охрана не отмечала всех, а значит теоретически Лика может быть где-то здесь…
Даша в это не верила. Но она ошибалась.
Лику нашли через сорок минут.
В гробу.
Когда примчался молодой чех из технического персонала студии и взволнованно стал что-то объяснять Лене, Юрьев почуял неладное и остановил съемку. Даша, дежурившая на площадке, подлетела к Янаевой, у которой лицо все вытягивалось и вытягивалось. Лена сглотнула и перевела с английско-чешского:
– Если я правильно его поняла, то он говорит, что наша пропавшая девушка лежит в гробу в общей костюмерной.
Потрясенное молчание повисло в студии. Наконец режиссер сказал:
– Так. Все остаются здесь. Мы с Леной и Дарьей идем выяснить, что случилось.
– Могу я пойти с вами? – негромко осведомился Тихомиров, и Даша вздрогнула, осознав, что он каким-то образом оказался совсем близко.
– Матвей, стоит ли?
– Да, стоит.
– Хорошо, – не стал спорить Юрьев, – идем.
Они двинулись за чехом, оставив коллег тревожно переговариваться, и быстро зашагали по коридорам к студийному складу. Парень что-то говорил Лене, та кивала, но Даша не понимала ни слова.
– Все будет в порядке, – тихо сказал Матвей, идущий рядом. Даша молча кивнула.
В углу громадной костюмерной, где экипировали большую часть массовки, стоял задвинутый сюда вчера после съемок гроб. Вообще-то его должны были оттащить на склад, но Юрьев сказал, что гроб еще понадобится, и его оставили здесь до завтрашнего дня. Крышка гроба была откинута, рядом стояли люди, в том числе женщина в белом халате – студийный врач. При виде русских народ расступился.
Лика лежала в гробу, нежно прижимая к себе сумочку. Врач повернулась к взволнованным киношникам и сказала на хорошем русском языке:
– Не надо беспокоиться. Просто спит.
Лена шумно выдохнула, Юрьев крякнул и почесал в затылке. Даша почувствовала слабость в ногах – от нахлынувшего облегчения. Стоявший сзади Матвей мягко взял ее за плечи.
– Так. А почему не просыпается? – осведомился режиссер.
– Я не знаю, нужно сделать тест крови. Возможно, наркотики? Девушка пользуется… употребляет?
– Лика ничего такого не делает! – сказала Даша звонко, и врач обернулась к ней. – Но алкоголь… у нее реакция, она действительно засыпает. Если она выпила вчера много, залпом, то может спать до сих пор. Но почему… почему она в гробу-то?!
– Мне тоже хотелось бы это знать, – раздраженно заявил Юрьев, завидел в толпе какого-то местного начальника и пристал к нему с расспросами. Даша подобралась поближе к гробу и потрогала Лику за руку. Рука была теплая и вялая. Анжелика еле заметно улыбалась, а сумочку прижимала, как плюшевого мишку. Даша наклонилась и понюхала, но ничем, кроме духов, от девушки не пахло.
Костюмеры наперебой объясняли Юрьеву, что пришли сюда довольно рано, однако в этом углу ничего не делали, а потом понадобились костюмы с этой стороны, и женщины попросили одного из ассистентов отодвинуть гроб. Оказалось, что бутафорская вещь неожиданно тяжелая. Открыли крышку, увидели Лику…
– Парочка вопросов, – сказал Тихомиров рядом с Дашей, – если она отключается почти сразу после того, как выпьет, а выпила она, скорее всего, с ребятами в городе, – кто ее привез сюда, почему положил в гроб и что вообще все это значит? А если бы у девушки была сильная аллергия, к примеру?
Читать бесплатно другие книги:
