Царьград (сборник) Михайловский Александр
- Месье Верещагин, - крикнула она по-французски, - вам пора на перевязку.
Василий Васильевич с извинениями попрощался с нами, после чего заковылял вслед за Мерседес. А я все смотрел ему вслед и думал, что очень жаль, что рассуждая о грядущих революциях и гражданских войнах где-то во Франции или Бельгии, умнейший Василий Васильевич мало обращает внимание на то, что творится в нашем Отечестве. Что в России только треть новорожденных доживают до взрослого возраста, а больше половины крестьян регулярно голодают. Что машина выкупных платежей, запущенная нынешним императором, досуха выжимают деревню, а деньги, полученные с заложенных имений помещики с легкостью необыкновенной прогуливаются в Ницце и Баден-Бадене.
Именно поэтому Югороссия всегда будет только рядом с Россией, но не интегрируется в нее. Именно поэтому мы должны быть готовы к боям, как на внешних, так и на внутренних фронтах. Надо будет попозже отловить Василия Васильевича, и провести с ним беседу на эту тему с глазу на глаз.
А мы с генералом Скобелевым еще долго сидели на лавочке, продолжая беседу, только на этот раз не на философско-политические темы, а на чисто прикладные. О том, как должны действовать массовые армии, об их комплектовании и обучении, и о необходимости в новых условиях поголовной грамотности призываемых на военную службу крестьянских парней.
Сказать, что я была зла и расстроена - это значит, ничего не сказать. - Меня, дочь русского царя, супругу сына британской королевы, держат взаперти, словно лондонскую воровку, пойманную констеблем за кражу кошелька в Сити. И раньше свекровь, эта злая и сварливая старуха, недолюбливала меня, третировала, старалась уязвить и обидеть. А ведь я не нищая бродяжка, которую из милости пригрели в уважаемом семействе. Между прочим, ПапА, в качестве приданого единовременно подарил нам с Фредди 100 тысяч фунтов, и ежегодно посылал нам пособие в 20 тысяч фунтов. И все равно, королева смотрела на меня с презрением. А ведь она в свое время была влюблена в моего отца, и была готова выйти за него замуж. ПапА надо было только намекнуть, и королева, согласно этикету, предложила бы разделить с ней ложе. Правда, тогда бы ПапА не стал бы русским царем. И, слава Богу, что это не случилось. Не хотела бы я, чтобы у меня была такая злая мать. Как она бранит и унижает своих детей. Бедный Фредди... - Тут, я не выдержала и заплакала. - Мне уже сообщили, что корабль "Султан", на котором он был командиром, потопили во время сражения с русскими кораблями у Афин, и судьба Фредди неизвестна. Именно после этого сражения королева окончательно впала в ярость, и отправила меня под охраной в этот дворец. Правда, стараясь соблюсти внешние приличия, мои охранники не слишком назойливы. Они следят за моей перепиской, и сопровождают меня и моих крошек во время прогулок в парке. Но я все равно чувствую их незримое присутствие. Вот и сейчас эта отвратительная миссис Вильсон крутится вокруг меня, задавая самые идиотские вопросы. А мне хочется побыть одной.
Увидев, что плачу, миссис Вильсон своим скрипучим голосом стала наставительно говорить мне о том, что я не должна себя так вести, что от моего печального вида могут расстроиться дети. И что это не просто дети, а внуки нашей обожаемой королевы, которая их так любит. Честное слово, мне от ее нравоучений стало еще хуже. Я не выдержала, и разревелась. Старая ведьма миссис Вильсон с довольной улыбкой вышла из спальни. Через пару минут в комнату зашла служанка Энн, молодая и рослая девица, которая мне нравилась своим неунывающим характером и любовью, с которой она возилась с моими крошками. Ее, видимо, прислала миссис Вильсон. Энн принесла мокрое полотенце, которым стала обтирать мое заплаканное лицо. При этом она тихим ласковым голосом приговаривала, что не надо расстраиваться, все будет хорошо, что неприятности мои обязательно закончатся, и я снова буду счастлива. От этих слов, как ни странно, я снова расстроилась, слезы опять побежал по моему лицу ручьями, и Энн, вздохнув, взяла меня под руку, и предложила пройти в туалетную комнату, где я смогла бы привести себя в порядок.
А вот там-то и произошло то чудо, о котором я буду вспоминать всю мою оставшуюся жизнь. В туалетной комнате Энн неожиданно приблизила свои губы к моему уху, и прошептала, - Ваше Высочество, не беспокойтесь, вы скоро будете дома. Ваш муж жив и ждет вас. У меня есть письма от вашего батюшки, брата и мужа. Только прошу, будьте осторожны, если кто-нибудь узнает об этих письмах, ваша жизнь, и жизнь ваших крошек окажется в опасности. - С этими словами Энн приподняла верхнюю юбку, и достала из кармашка, пришитого к нижней юбке пухлый пакет.
Я схватила пакет. Он был опечатан печатью с двуглавым орлом. В пакете находилось три конверта, на которых я увидела свое имя, написанное хорошо знакомыми мне почерками отца, брата и мужа. Энн подошла к двери туалетной комнаты, жестом показав мне, что она будет стоять на страже, и подаст мне сигнал об опасности, если кто-то попытается войти. А я расцеловала присланные мне письма моих любимых, потом вскрыла их и стала читать. ПапА написал мне о том, что наши друзья, которые победили турок и оказали огромную помощь нашему государству, сделают все, чтобы вызволить меня и моих детей из неволи. Для этого я должна делать все, что мне скажут люди, которые доставят мне это письмо. Примерно-то же самое писал и брат. А Фредди сообщил мне, что он жив и здоров, что по прежнему любит меня и с нетерпением ждет встречи со мной. Прочитав эти письма, я снова заплакала, на этот раз уже от счастья. Я хотела оставить эти письма у себя, но Энн сказала мне, что это очень опасно и снова спрятала их в свой потайной карман.
Потом она еще раз протерла мое лицо мокрым полотенцем, и накапала мне успокоительных капель. Припудрив у зеркала нос, покрасневший от слез, я вышла из туалетной комнаты. Миссис Вильсон, гулявшая по галерее, неподалеку от туалетной комнаты, посмотрела на мое зареванное лицо, и, как мне показалось, желчно ухмыльнулась. - Ну, ладно, миссис, посмотрим, кто будет смеяться последним.
Вечером Энн зашла в мою комнату, чтобы забрать детей для купания. В туалетной комнате уже стояла ванна, с подогретой водой. Во время купания детей Энн шепнула мне, что наши друзья просят, чтобы я уговорила своих охранников разрешить мне совершить прогулку на морской яхте, принадлежавшей моему мужу. Энн посоветовала мне немного покапризничать, снова поплакать, притворно, естественно, и уговорить приставленного ко мне майора Смита, чтобы он дал добро на морскую прогулку. Яхта пройдет по заливу Ферт-оф-Форт, и отправится к рыбацкому поселку Сент-Эндрюс, где расположены живописные пляжи, и открываются красивые виды на скалы и луга Шотландии.
Выкупав детей, Энн помогла мне отнести их в детскую. Малютку Викторию-Мелиту, у которой резались зубы, и которая по ночам часто просыпалась и плакала, я взяла с собой в спальню.
Я не спала всю ночь. И не потому, что дочка дважды просыпалась, и мы с няней, которая прибегала в спальню на ее плач, с трудом успокаивали ее. Я все время думала о письмах, которые передала мне Энн. Порой у меня появлялась мысль о том, что это возможно очередная пакость моей свекрови, и что меня провоцируют на побег, чтобы таким способом избавится от меня. Но я прекрасно помнила подчерк отца, брата и мужа. Письма, несомненно, были написаны ими.
Я не представляла, как наши друзья сумеют вызволить меня с моими крошками с яхты. Ведь на ней есть хорошо вооруженная команда, которая, конечно, окажет любому, кто попытается нас выручить, отчаянное сопротивление. В этом случае могли пострадать дети. Эту возможность наши друзья должны были предусмотреть. Но, судя по уверенному тону писем ПапА, он считал, что все будет в порядке, и наши друзья отлично справятся со своим делом.
Утром я вышла из спальни с красными от недосыпа глазами, и отвратительным настроением. Миссис Вильсон, увидев мою физиономию, озабоченно посмотрела на меня, и воздержалась от обычных для нее нравоучений. А после завтрака в парке ко мне подошел майор Смит, и поинтересовался моим самочувствием. Я ответила ему, что, дескать, тревожные думы о судьбе мужа и капризы детей довели меня до нервного истощения. Поэтому я хотела бы немного отвлечься, и совершить небольшую прогулку на яхте мужа. В свое время, мы, будучи в Эдинбурге, не раз ходили на ней под парусами вдоль живописных берегов Шотландии. Возможно, что день, проведенный на корабле, свежий морской воздух и общение с сослуживцами моего любимого мужа, помогут мне успокоить нервы.
Майор Смит подозрительно посмотрел на меня, потом попросил время на обдумывание моего предложения, и ушел. Через четверть часа я увидела его отъезжающим на двуколке в сторону Эдинбурга.
Не знаю, кому он докладывал, и с кем он обсуждал вопрос о моей прогулке. Но результатом его визита в Эдинбург стало разрешение мне совершить однодневный морской вояж вдоль шотландского побережья. При этом майор Смит добавил, что от разных "случайностей" - при этом он выразительно посмотрел на меня, - нашу яхту будет охранять бриг береговой охраны. - В случае опасности он окажет вам помощь, - сказал майор, - море, знаете ли, такая ненадежная стихия, от которой можно ожидать все, что угодно. - Смит добавил, что наше путешествие состоится завтра утром.
Известие о бриге, который должен был нас сопровождать, в очередной раз испортило мое настроение. Но Энн, с которой я умывала перепачканных детей после их прогулки по парку, шепнула мне, что все будет хорошо. Узнав, что наше морское путешествие на яхте назначено на завтра, она стала вдруг серьезной, и заспешила побыстрее закончить все дела.
Через час я увидела ее шагающей по дороге в сторону Эдинбурга. Неожиданно у меня защемило сердце. Я почувствовала, что план по нашему освобождению начал действовать, и в нем мне и моим крошкам отведено место в зрительном зале.
По блистающей глади залива бесшумно скользит королевская яхта "Альберта". Погода сегодня на диво, как хороша: светит солнце, кричат чайки, умеренный ветер веет морской свежестью. Яхта легко и плавно идет под парусами. Пары в котлах не разводят, чтобы дым из трубы не мешал пассажирам наслаждаться соленым воздухом, дующим с моря. Милях в двух от яхты, тоже под парусами идет винтовой бриг таможенной службы "Скаут". Впрочем, сегодня он не выслеживает кэчи и люггеры контрабандистов. Капитану брига поручено наблюдать за королевской яхтой и, в случае попыток захвата ее каким-либо судном, пусть даже простой лодкой, не задумываясь пустить в ход четыре небольших пушки, стоящие на верхней палубе. Но никто не нарушает давно заведенный порядок пытаясь помешать отдыху августейших особ. Пара кораблей, белея парусами, уходит все дальше и дальше в море.
Все благостно и безмятежно, в такую прекрасную погоду, конечно же, не может случиться ничего плохого. В носовой части яхты стоят две женщины, госпожа и служанка. Служанка, одетая в яркую красную юбку и ослепительно-белую блузу. Она держит на руках полуторагодовалую девочку, Марию. Самая младшая, восьмимесячная Виктория Мелита, на руках у любящей матери. Альфред-младший, которому еще не исполнилось и трех лет, одной рукой держится за юбки матери, другой - за руку служанки. За непоседливым мальчуганом надо следить в оба. Не дай Бог, если он неожиданно побежит к планширю, чтобы полюбоваться на бегущую волну. Так и до беды недалеко. Великая княжна Мария Александровна, привыкшая в России на ногах выстаивать многочасовые церковные службы и, не менее многочасовые, светские и придворные приемы, удивляется изнеженности англичан, которые даже в соборе предпочитают сидеть на скамьях, ворча на жесткость и неудобство. Британский собор более похож на театр чем на Храм Божий. Эти господа даже просто на ногах не могут постоять перед Богом, что уж говорить обо всем остальном. Внезапно служанка Энн, как бы невзначай касается локтем руки своей госпожи, - Ваше Королевское Высочество, кажется, начинается...
Не зная, что должно произойти, я невольно напряглась. Я знала, что меня сейчас будут спасать из неволи, но было непонятно, откуда придет мне помощь, и каким образом это произойдет.
Берег Шотландии уже задернулся туманной дымкой, а море вокруг яхты было пустынно. Лишь паруса сопровождавшего нас брига белели на расстоянии трех-четырех верст.
Передо мной мелькали отвратительные рожи команды. Перед самым отплытием команду яхты заменили. Капитан Эндрюс, преданный лично мне, со своими матросами остались на берегу, а на борт "Альберты" поднялись моряки, собранные со стоявших в Эдинбурге кораблей королевского военно-морского флота.
Капитан Эндрюс, по мнению майора Смита, был последнее время слишком почтителен ко мне, стараясь не замечать что я нахожусь фактически под арестом. Он ужасно злил и эту противную миссис Вильсон, когда обращался ко мне титулуя "Ваше Королевское и Императорское Высочество". Остался на берегу и юнга Тим, что всегда улыбался мне, когда мы с Фредди выходили на морскую прогулку, и такие вежливые и исполнительные матросы. А эти "лаймиз" похотливо поглядывали на меня и Энн, отпуская втихаря сальные шуточки.
Внезапно Энн, отпустила ручку моего малыша, и закричала, указывая куда-то в море, чуть в стороне от нас, - Смотрите, смотрите, Ваше Высочество, морское чудовище! Я увидела примерно в двух сотнях саженях от нас, что-то огромное и черное. Гигантская туша рассекала волны пенным следом, мелькнул черный плавник, потом чудовище нырнуло и снова ушло на глубину. Лишь размытое черное пятно показывало, что оно все еще здесь, и не собирается плыть в открытое море.
На борту яхты поднялась суета. Матросы, перешептываясь, боязливо показывали рукой за борт, и поминали какую-то "Несси". Миссис Вильсон вскочила со шезлонга, стоявшего у надстройки, откуда она поглядывала на нас, и подбежала к майору Смиту.
Капитан яхты, приказал матросам ставить все паруса, намереваясь догнать стремительно плывущее существо. На грот мачте были подняты флажные сигналы, и сопровождавший нас бриг пошел чудищу наперерез, пытаясь отрезать ему путь в море. Все напряженно вглядывались в морскую даль, ожидая нового появления монстра.
Охваченные азартом моряки желали только одного - догнать неизвестное животное. Лишь одна я молилась за спасение неведомого мне зверя, настолько редкого, что, по словам одного из офицеров, его удается увидеть лишь раз или два в столетие. Не знаю, почему я его пожалела - из чувства милосердия, или может назло миссис Вильсон, которая потеряла свое обычное хладнокровие, и как большая черная ворона прыгала по палубе.
Как мне показалось, рулевой засмотрелся на плывущее чудовище, и яхта внезапно свалилась под ветер. Паруса заполоскали, и их хлопанье было похоже на пушечные залпы. От внезапного толчка я едва удержалась на ногах, и чуть было не выронила мирно спящую на моих руках дочку. Я с тревогой посмотрела на Энн - она победно улыбалась. Разрумянившаяся от волнения девушка шепнула мне на ухо, - Потерпите, Ваше Высочество, сейчас все закончится.
Оглянувшись назад, я едва не закричала от ужаса. Снаружи, из-за борта, на палубу прыгнуло несколько блестящих от пота, голых чернокожих дикарей. В руках они держали странное оружие, напоминавшее вроде короткое ружье со странным, уродливой формы коробом внизу.
Рулевой, оказывается, не засмотрелся на чудовище. Он был мертв. Его труп повис на штурвале, а на его спине расплывалось круглое кровавое пятно, из которого торчала короткая стрела. Моряки на палубе остолбенели, при виде чернокожих пришельцев из ада, а те, продолжали расстреливать их из своих страшных ружей. Хлоп - Хлоп - Хлоп...
Никто даже не успел понять, что происходит. На палубе, словно кучи окровавленного тряпья лежали тела офицеров и матросов. Майор Смит попытался было выхватить револьвер, но металлическая стрела, пригвоздила его руку к животу. Рядом с ним валялись два его помощника.
Яхта совсем потеряла ход. Рядом с нами через борт перепрыгнули двое чернокожих монстров. Сдвинув на лоб стеклянные очки, они вскинули к плечу свое оружие, загораживая своими телами меня, моих малюток и Энн. Хлоп - Хлоп - Хлоп. Теперь огонь велся с двух сторон. Экипаж яхты в панике метался по палубе, и падал, падал словно скошенная трава.
Почти никто не успел даже крикнуть. Миссис Вильсон неожиданно ловко для нее, выхватила из сумочки маленький двуствольный пистолет, но тут же получила в глаз стальной гвоздь. Я закрыла ладонью глаза маленькому Альфреду, чтобы он не видел эту бойню.
Еще несколько секунд, и из тех, кто был на яхте, в живых остались только мы с Энн. Мы, и мои крошки. - Мои крошки! Бедняжки, что с нами сделают эти страшные люди в черном! - Неужели это и есть обещанная помощь?! Проснувшись, заплакала у меня на руках Виктория Мелита. Услышав детский плач, один из тех, кто прикрывал нас своим телом, обернулся. Его стекляная маска была поднята наверх, а под ней была видна обычная розовая человеческая кожа. "Черный" посмотрел на запястье левой руки. Он улыбнулся мне, и на чистом русском языке произнес, - Минута двадцать пять. Контроль! - Господи, Боже мой! Я увидела вполне симпатичное лицо молодого человека. Встретила бы такого среди офицеров гвардии хоть в Петербурге, хоть в Лондоне, и не удивилась. Небрежным жестом он приложил руку к виску, - Ваше Императорское Высочество, старший лейтенант Федорцов, вооруженные силы Югоросии. Мы посланы вашим батюшкой, чтобы сопроводить вас в Россию, к семье и мужу. Ваше пребывание на земле туманного Альбиона подошло к концу. - он улыбался, а глаза у него были холодные, как воды Северного моря, из которого он вышел. Сразу видно - Человек Войны.
Господи, я чуть чувств не лишилась от неожиданности! - Стою, и не знаю, что сказать. Безжалостные люди эти югороссы. - Они беспощадно перебили все команду яхты, не сделавшую им ничего плохого. Конечно, я и слезинки не пролью по этой злобной миссис Вильсон, или о майоре Смите... Теперь все они предстали перед Престолом Господним. - Боже мой, ну за что! Ведь они, хоть и грубый и наглый сброд, но ведь совсем не причастны к грязным делам моей злобной свекрови. Все это я, не подумав, и высказала ошарашенному лейтенанту. Сказать честно, мне теперь очень стыдно на эти слова.
Выслушав меня до конца, лейтенант Федорцов лишь покачал головой, - Ваше Императорское Высочество, Мария Александровна, - это война. А на ней убивают, так уж издревле повелось. А теперь, сударыня, торопитесь, карета подана...
Я возблагодарила провидение, что злобные майор Смит и миссис Вильсон оставили всех, к кому я была неравнодушна на берегу, а взамен отправили на смерть совсем других, незнакомых мне людей...
Но как же мы покинем яхту? - Я посмотрела в море. Не было видно ни паруса, ни дымка. Бриг, погнавшийся за чудовищем, уже удалился от нас верст на пять. Посмотрев в другую сторону, я остолбенела от удивления... Оказалось, что бриг преследовал призрак. Лоснящийся гребень морского чудища поднимался рядом с бортом яхты... Какой-то странный гребень, какого-то странного чудища... И только тут я поняла - животное дышит, шевелится... А тут, вместо живой кожи что-то очень похожее на мокрый каучук. Как и костюмы на этих черных безжалостных бойцов. Мою догадку подтвердила и Энн, сказав, - Это подводный корабль из холодного металла. - Ваше Королевское Высочество, в вашей стране живут великие мастера. - Ну, да, понятно, наверное она с самого начала была в заговоре с моими спасителями, и заранее знала, как все будет.
С палубы "Альберты" на палубу подводного корабля, пришвартовавшегося к яхте, был переброшен легкий трап. Все делалось быстро, но без суеты.
Сложнее всего было погрузить вниз детей. Для того чтобы спускаться по такой лестнице нужны были свободные руки... Но выход нашелся, не буду говорить, как, но команда переправила на подводный корабль моих крошек нежно и аккуратно. Негодник Аффи, правда, визжал и болтал ногами. Ему, видите ли было весело, и он уже забыл свой первый страх. Вслед за ними настала и моя, очередь.
Не желая показывать свой страх, я повернулась спиной вперед, прижала юбку к ногам и, закрыв глаза, шагнула вниз, на лестницу. Вслед за мной спустилась Энн. Морские солдаты посыпались вниз горохом, показывая, что они умеют не только метко стрелять.
Все, офицер, представившийся мне, как капитан 1-го ранга Верещагин, закрыл люк, отрезав нас от дневного света. Потом лязгнула задвижка. Оказывается на подводных кораблях это священная обязанность командира, закрывать люк, убедившись, что все уже на борту. Пол под нашими ногами пошел вниз. Мы погрузились и двинулись вперед.
В широком и светлом коридоре корабля нас встретили еще двое. Один из них оказался поручиком Бесоевым, который был послан батюшкой и братом для моего спасения. Другой, капитан Шульц, оказался российским агентом в Британии. Именно он и организовал все на берегу для моего спасения. После нашего освобождения ему было небезопасно возвращаться в Эдинбург. Чуть позже мне представили брата Энн, Роберта Мак-Нейла, который тоже принял участие в нашем спасении.
Господи, сумею ли я когда-нибудь по достоинству отблагодарить всех этих храбрых людей, которым в случае неудачи грозила каторга, а может быть и виселица? - Стоит ли моя свобода такой цены? - Я до сих пор этого не знаю?.. Проклятая политика, проклятая Британия, проклятая королева Виктория...
Всего два дня удалось побыть с родителями в моем любимом дворце "Амалиенборг". На третий день рано утром в дверь моей комнаты постучался Серж Лейхтенбергский. По его взволнованному и довольному виду я поняла, что дело, затеянное нашими друзьями в Эдинбурге, закончилось вполне удачно.
- Минни, - воскликнул он, - Только что по радиостанции мне передали, что вчера днем наши друзья выполнили обещанное. Маша и ее дети свободны, и скоро они будут здесь. Мы немедленно должны выйти в море на "Петре Великом" их встречать. На корабле уже разводят пары.
Я обрадовалась этому известию. Бедная Маша, за что ее мучила это выжившая из ума злая старуха. Сестра Александра рассказывала мне, что она всюду сует свой нос, лезет в ее семейные дела. Сестра рада тому дню, когда ей удается не увидеть ее. А с Машей королева поступила вообще мерзко - это надо же - взять под стражу дочь царя!
Сержу я сказала, что буду готова через час. Он обещал зайти за мной, и убежал. А я стала собираться в морское путешествие...
Броненосец прошел через проливы. Из его короткой толстой трубы валил черный дым. По левому борту остался датский Фредериксхавн, по правому - норвежский Кристиансанд. Северное море в это время года при спокойной погоде диво как хорошо. Я отдалась ностальгическим воспоминаниям о счастливых годах моего детства. "Петр Великий" не спеша рассекал серые волны Северного моря. Серж уточнил у командира броненосца капитана 1-го ранга Ипполита Константиновича Вогака, что если судить по координатам места, где было назначено рандеву, то нам осталось плыть примерно полчаса.
Я закуталась в теплую шаль, и стоя на носу броненосца, высматривала в волнах корабль, на котором была Маша и ее дети. Но на горизонте я видела лишь несколько пароходов, спешивших в сторону Проливов, и паруса какой-то шхуны под германским флагом. Стоявший рядом со мной Серж время от времени поднимал к глазам бинокль, и разглядывал горизонт. В другой руке он держал какую-то черную коробочку с торчащим из нее смешным хвостиком. Как объяснил мне Серж, это был прибор, с помощью которого пришельцы из будущего могут связываться друг с другом на огромных расстояниях. Неожиданно в этой коробочке что-то запищало, и на ее корпусе зажглись разноцветные огоньки. Серж поднес ее к уху. Из коробочки раздался мужской голос, - "Петр", я "Ясень", вы на месте, вижу вас. Ложитесь в дрейф и подготовьте встречу дорогих гостей! - Прием.
Серж начал на какую-то кнопку и ответил, - "Ясень", я "Петр", вас понял, ложимся в дрейф, к встрече готовы. - Прием.
Потом он извинился передо мной, и побежал наверх, на командный мостик. Броненосец застопорил ход, палубная команда спустила за борт трап, после чего все лишние по приказу командира ушли с палубы. И это не говоря уже о том, что перед выходом в море вся команда, от командира, до последнего трюмного кочегара, дали крестоцеловальную клятву, что они никогда и никому не расскажут о том, что происходило в этом походе.
Все было спокойно, машина броненосца перестала стучать, и наступила тишина. Только плеск волн о борт и крики чаек. И тут свершилось! Море справа от броненосца вскипело, расступилось, и из глубины на поверхность, подобно Левиафану, повелителю глубин, поднялся корабль странной веретенообразной формы с хвостовым плавником, подобным рыбьему. Милейший Ипполит Константинович, командир "Петра Великого", от изумления не удержался, и выдал то, что моряки называют Большим Загибом Петра Великого.
Невольно ойкнув, я припомнила все страшные сказки моей родины Дании, про огромные морские чудовища, кракены, пожирают корабли. Но вот над небольшой надстройкой на флагштоке, развернулся и затрепетал андреевский флаг. Командир нашего корабля приказал матросам спустить на воду баркас. Несомненно, долгожданная встреча состоялась.
Я стала разглядывать подводный корабль, воспользовавшись для этого биноклем Сержа Лейхтенбергского. По размерам корабль был даже несколько больше нашего броненосца. На нем была только одна маленькая надстройка, и совершенно не было мачт, если не считать маленького флагштока. Корпус корабля казался покрытым мокрым каучуком. Спереди на надстройке был нарисован герб, в котором парила чайка, наверху был нарисован андреевский флаг, а под ним написано по-русски "Северодвинск". Наверху надстройки появились люди, один из них, одетый в черную форму морского офицера, крикнул в мегафон, - Эй, на "Петре", готовьтесь принять пассажиров!
Сбоку рубки справа открылась дверь, из которой вышли несколько моряков в смешных оранжевых жилетках. Потом из этой двери, жмурясь от света заходящего солнца, появилась Маша... Следом матросы несли на руках ее малюток.
После того, как за нами закрылся люк, а подводный корабль начал движение, я почувствовала страшную усталость. Напряжение, в котором я пребывала последние часы, отпустило меня. Похоже, что так же чувствовала себя и, казалось бы неутомимая Энн. Заметив это, поручик Бесоев, наш ангел-хранитель, приказал отвести нас в каюту, которую уже приготовили для нас. Там уже был корабельный врач, который заставил меня и Энн выпить успокоительную микстуру, после чего мы крепко уснули. Проснулась я лишь на следующий день. И очень обрадовалась, увидев Энн, которая играла с моими крошками. Оказывается, ей, для того, чтобы придти в себя, потребовалось всего два часа. Все это время, пока мы отдыхали, за детишками присматривали моряки с подводного корабля, который, как мы узнали, назывался "Северодвинском". У многих из них были дети, которые, как они говорили, остались далеко-далеко отсюда, и суровые люди с ласковой улыбкой на лице нянчились с моими крошками, как со своими собственными.
Потом Энн отозвала меня в сторону, и проинструктировала, как здесь, на этом корабле, пользоваться ватерклозетом. Оказывается, это не так просто. Но для нас капитан приказал написать специальную инструкцию на английском языке.
Рядом с Энн все время крутился любезный и очаровательный Николай Арсентьевич. Ему явно понравилась улыбчивая и румяная девушка из простой шотландской семьи. А у нее, несмотря на молодость, уже была в жизни трагедия. Оказывается, Энн - вдова. В семнадцать она вышла замуж за рыбака Дэйва Дугласа из Эдинбурга. Но через два месяца Дэйв вышел в море на своем люггере, и не вернулся. Так Энн стала вдовой. Бедная девочка...
А поручик шутил с Энн, делал ей комплименты, которые были Энн явно по душе. Или я ничего не понимаю в жизни, или... Впрочем, поживем - увидим. Вскоре матрос-рассыльный принес нам обед. Готовили на корабле хорошо, пища была простая, но вкусная. А еще через час пришел командир подводного корабля, и сказал, что навстречу нам на русском броненосце "Петр Великий" вышла жена моего брата Минни. И я скоро ее увижу. Как здорово, я так соскучилась по ней! Скорее бы произошла эта встреча.
Потом к нам заглянул смешной немец Герберт Шульц. Оказывается, он совсем не немец, а русский. Точнее, русский немец, с Васильевского острова. В Британии он выполнял некие секретные поручения. Правда, какие именно, Шульц так и не сказал, несмотря на то, что он охотно болтал с нами о разных пустяках.
А брат Энн, Роберт Мак-Нейл, все переживал за свою семью. Но господин Шульц успокоил его, объяснив, что больная жена Роберта и его дети уже плывут на пакетботе в Копенгаген, и он их там вскоре увидит своими глазами. Потом, вместе с нами они отправятся в Санкт-Петербург, а оттуда - в Крым. Там очень тепло, много фруктов, синее море, и очень красиво. Я рассказала об этом Роберту, он успокоился, и стал благодарить меня и Шульца за помощь. Я же сказала, что это мы должны его и Энн благодарить. И мы не забудем никогда все, что они для нас сделали.
А потом мы почувствовали, как наш корабль стал подниматься из морских глубин. Зашедший к нам в каюту поручик Бесоев сказал, что с "Северодвинском" вышел на связь герцог Лейхтенбергский, который сообщил, что "Петр Великий" находится в точке рандеву, и скоро мы окажемся на палубе русского броненосца. Мы с Энн стали готовить себя и детишек к переходу на корабль. Неожиданно "Северодвинск" начал чуть заметно покачиваться на волнах. Я поняла, что мы уже находимся на поверхности.
Так оно и оказалось. Капитан 1-го ранга Верещагин зашел к нам, и вежливо попрощался, сказав, что для него было большой честью познакомиться с сестрой уважаемого им цесаревича. Потом моряки помогли нам пробраться с нашими длинными юбками через узкие люки и трапы "Северодвинска". Детей несли на руках Герберт Шульц, Роберт Мак-Нейл и Николай Арсентьевич. Поручик должен был остаться на подводном корабле, но он решил проводить до трапа Энн. Похоже, что девушке он тоже понравился, и она опечалилась, расставаясь с ним.
Мы поднялись в рубку. Открылась дверь, и я увидела черный борт русского броненосца. С его палубы махали мне руками улыбающиеся Минни и Серж Лейхтенбергский. Моряки, одетые в оранжевые жилеты, с рук на руки, причем в прямом смысле этого слова, передали нас и детишек матросам "Петра Великого", которые подошли к нам на баркасе. Маленький Альфред визжал от удовольствия, девочки улыбались, а я, скажу честно, немного испугалась, когда меня ловко передали из рук в руки русские моряки. А Энн перенес в баркас на руках сам поручик. Девушке, похоже, это очень понравилось, она обняла Николая Арсентьевича за шею, и потом, с большим сожалением разжала руки.
Мы поднялись по трапу на палубу "Петра Великого", и попали в объятия Минни и Сержа. На подводном корабле убедились, что все прошло хорошо, и тоже начали собираться. Вот, последний моряк в оранжевом жилете скрылся в рубке. Дверь захлопнулась. Потом корабль стал погружаться в воду, и еще через пару минут он скрылся из глаз в морской пучине.
А наш броненосец, развернувшись, взял курс на Копенгаген. Все кошмары кончились, надеюсь, я никогда не вернусь в эту ужасную страну. Сейчас я была на военном корабле, принадлежащем флоту моего отца, и плыла домой, в Россию. Этот день страшный и счастливый навсегда останется в моей памяти. А тайна моего исчезновения осталась навсегда похороненной на дне залива Ферт-оф-Форт. Капитан 1-го ранга Верещагин сказал мне, что на бриге видели, как наша яхта разломилась пополам после удара "морского чудовища" и затонула. Скорее всего, я и мои крошки считаемся погибшими. Тем интереснее было бы посмотреть на старую жабу Викторию, когда она узнает, что мы живы. Минни с Сержем мне уже все уши прожужжали планами нашего с малютками "воскрешения". Представляю, что напишет британская пресса: "Левиафан - ужас морей на службе русского царя", или еще какую-нибудь глупость. - Ну их!
Сразу после нашего "воскрешения" надо будет поехать в Болгарию, к ПапА, брату Саше, и моему глупому Фредди. - Я так давно их всех не видела.
"Таймс": "Морское чудовище напало на яхту "Альберта": Страшная смерть внуков королевы!"
"Дейли телеграф": "Драма у берегов Шотландии: Гигантский кракен погубил королевскую яхту"
Страх и растерянность. Именно эти чувства увидел Дизраэли на лице своей королевы. Виктория прожила долгую жизнь, знала в ней и радость и горе, но вот такое... Известия, поступившие из Эдинбурга, потрясли ее.
Если верить очевидцам трагедии, то все произошедшее в тот страшный день у входа в залив Ферт-оф-Форт, напоминало ожившую иллюстрацию к средневековым сказаниям о драконах и прочих кошмарных чудовищах. Жуткое порождение морских пучин напало на королевскую яхту, и в одно мгновение разнесло ее в щепки. Не спасся никто. В числе погибших оказалась русская супруга ее сына Фредди, и трое малолетних внуков.
Кроме того, паника поднявшаяся в результате этого известия заперла в английских и французских портах сотни кораблей самых разных размеров. Все боятся кракена. Команды отказываются выходить в море даже за двойное вознаграждение.
Дизраэли, внимательно рассматривавший озабоченное лицо Виктории, отметил про себя, что за последние несколько дней королева сильно сдала. И немудрено - на нее обрушился удар за ударом. Сначала захват русскими Стамбула, потом, гибель Средиземноморской эскадры у Пирея, пленение ее сына, и вот теперь, страшная гибель внуков и невестки.
А ведь премьер-министр пришел к королеве с очередной порцией нерадостных новостей. Из Копенгагена ему доложили, что датский король Христиан IX обнародовал заявление, в котором объявил о том, что им вводится особый порядок прохождения через Датские проливы военных кораблей. Какое отвратительное лицемерие! - Этот битый пруссаками король никак не уймется! - Видите ли, он решил, что свободный проход в Балтийское море теперь будет разрешен лишь кораблям стран, расположенных на побережье этого моря. А остальные государства должны отправлять в Копенгаген просьбу о разрешении на проход Проливов. Это что ж такое получается, теперь и корабли Ее Величества королевы Виктории будут испрашивать разрешения на вход в Балтийское море? - Какая наглость! - Никогда не бывать этому! Видно этот монарх забыл, как британский адмирал Нельсон в свое время учил датчан хорошим манерам? - Если надо будет - напомним.
Юркого Дизи настораживало то, что на берегах датских проливов тысячи датчан начали спешные земляные работы... Ходят слухи что в Германии закуплено несколько десятков новейших одиннадцатидюймовых береговых орудий Круппа с увеличенной скорострельностью и дальнобойностью. Такие же пушки недавно закупила Россия для перевооружения фортов Свеаборга и Кронштадта. Самое скверное, что немцы продали своим бывшим врагам новейшие орудия, потребовав лишь, чтобы они никогда не были установлены на границе Дании и Германской империи. А в Проливах - сколько угодно. Понятно, против кого будут нацелены эти орудия!
Хитрец Бисмарк вот уже почти неделю безвылазно сидит в русской Ставке, и плетет там свои интриги. Ставка царя Александра II превратилась в настоящее осиное гнездо. Русские, югороссы, а теперь еще и Бисмарк, который по способности напакостить Британии, переплюнет даже их.
Тем временем, королева немного успокоилась, и по-бабьи, жалобно спросила у своего премьера,
- Виконт, скажите мне - что происходит? - Порой мне кажется, что все силы ада ополчились против моей старой доброй Англии. - Как мы можем наказать этих диких варваров, которые стали причиной всех наших несчастий?
- Ваше Величество, - ответил Дизраэли, - мы делаем все, что можем. Наши агенты собирают сведения о русских, которые дерзко бросили нам вызов. Кое-что стало нам известно. Мы выяснили, что и на суше и на море силы тех, кто захватил Стамбул, в техническом отношении превосходят наши. Вступать с ними в открытую борьбу - это значит, нести огромные, невосполнимые потери. Но это не значит, что их нельзя победить. Главное их слабое место - это малочисленность. По данным наших агентов, силы этой таинственной эскадры адмирала Ларионова не превышают двух-трех тысяч человек. Они, конечно, пытаются сформировать из греков, болгар и прочих славян вспомогательное войско, но для того, чтобы оно представляло реальную силу, необходимо время. И наша задача - не дать им это сделать.
Как я уже говорил, в открытом бою мы с ними не сможем справиться. Поэтому, мы будем действовать методами тайной войны. Мы используем все доступные нам средства, чтобы уничтожить наглецов, бросивших вызов нашей империи, над которой никогда не заходит солнце.
- Виконт, я полностью полагаюсь на ваш опыт и ваше умение проводить тайные операции. Я заранее санкционирую любые, я подчеркиваю, любые способы и методы борьбы с нашими врагами. Если нужно, то действуйте невзирая на лица. - Виконт, вы, наверное, помните, как своевременная смерть русского императора Павла I спасла от вторжения дикой орды казаков нашу "жемчужину" - Индию?
Дизраэли понимающе кивнул. Он услышал все, что хотел услышать. Ее Величество дала санкцию на ведение тайной войны, когда не нужно оглядываться на какие-то понятия морали и чести. Оставим их священникам, а для настоящих джентльменов допускается все, что приведет их к желанной цели. В уме у Дизраэли уже давно сложился, как он считал, очень смелый и коварный план.
Получив известие о благополучном завершении операции по освобождению из-под стражи Герцогини Эдинбургской Марии Александровны и ее детей, я тут же связалась с графом Игнатьевым, и попросила, чтобы он доложил об этом радостном известии Александру II. Вскоре ко мне явился флигель-адъютант царя с приглашением отобедать с Государем.
В царском шатре меня уже ждал накрытый праздничный стол. Александр II был в прекрасном расположении духа. Он шутил, смеялся, рассказывал смешные истории по-французски, словом, выглядел именинником.
Государь попросил меня рассказать о том, как все произошло. Подробности проведенной нашими "спецами" операции я еще не знала. Поэтому, я рассказала о ней в общих чертах, опустив некоторые подробности. - Ну не созрели еще наши предки к кровавым реалиям XXI века!
Присутствовавшие на обеде граф Игнатьев и цесаревич тоже были довольны. Александр Александрович тем, что любимая сестра с племянниками находится на попечении его ненаглядной Минни, а любезнейший Николай Павлович - тем, что русские как следует надрали задницу надменным и самоуверенным бриттам, которые в свое время попортили ему немало крови.
Государь попросил, чтобы ему предоставили список наиболее отличившихся в этом деле офицеров, которых он решил наградить орденом Великомученика Георгия Победоносца. А статских - орденом Святого Станислава.
Поблагодарив царя за честь, оказанную нашим ребятам, я не удержалась, и немного подпортила ему настроение. По моим прикидкам, и по информации, полученной из источников Николая Павловича, англичане должны перейти к активной тайной войне против нас, используя, как обычно они делают в таких случаях, самые грязные приемы. Поэтому я посоветовала усилить охрану Ставки, а так же непосредственно Государя, цесаревича и высших чинов империи.
На мои слова присутствующие отреагировали по-разному. Государь пренебрежительно махнул рукой, дескать, ерунда, не посмеют. Цесаревич, знающий о нашем времени, значительно больше Государя, нахмурился, а граф Игнатьев попросил меня позднее вернуться к этой теме, и поделиться знаниями о методах охраны высших лиц государства, которые использовали в нашем времени.
Я испросила Государя разрешения использовать наши спецсредства для ведения борьбы с британской агентурой, на самом деле мы ее уже давно тайком использовали, чтобы контролировать утечку информации из Ставки, и выявлять лиц, которые сотрудничают с иностранными разведками. Немного помявшись, Государь такое разрешение нам дал. Кроме того он согласился с доводами цесаревича и графа Игнатьева, что в преддверии возможных бурных событий необходимо очистить Болгарию от остатков турецких войск и установить между Россией и Югороссией прямую сухопутную связь. С этой целью сегодня вечером в направлении Шипкинского перевала выступит кавалерийский корпус под командой генерала Михаила Скобелева, а с нашей стороны механизированная группа полковника Бережного с обозом. Задача рассеять и принудить к капитуляции остатки турецких армий на территории Болгарии.
Потом, оставшись вдвоем с графом Игнатьевым, я долго беседовала с ним, как профессионал с профессионалом.
Удивительный все же это был человек! Не зная многих технических особенностей нашей аппаратуры, и не знакомый с нашими методами ведения разведки и контрразведки, он все схватывал на лету, и мне не приходилось по несколько раз повторять свои предложения. Я прикинула, что используя наши возможности и агентуру русской военной - и не только военной - разведки, мы сможем достойно бороться с британскими шпионами и диверсантами. Беспокоило одно, Александр II, как и в нашей истории четырьмя годами позже, прямо таки бравировал нарушением всяческой "техники безопасности". А ведь уже прозвучали выстрелы Каракозова и Березовского. Да и убийство Линкольна еще должно было быть свежо в памяти...
В очередной раз оказавшись в Константинополе, заглянул я в дворцовый сад, где, как и ожидал, встретил своего старого знакомого, Василия Васильевича Верещагина. На этот раз он был один, без Скобелева, которого вызвал к себе контр-адмирал Ларионов. На "Кузнецове" проходило штабное совещание. Готовилось занятие Шипкинского перевала и выход русской армии к границам Югороссии. Вообще, на юге вскоре должны были произойти важные события, которые кардинально изменят расстановку сил в Европе, да и не только в ней.
У меня было около часа свободного времени, поэтому я подсел к грустившему в одиночестве Василию Васильевичу, и вежливо поинтересовался о его самочувствии.
- Да здоров я уже, Александр Васильевич, - печально ответил мне Верещагин, - если верить здешним эскулапам, дня через два мне можно будет покинуть госпиталь. Рана зажила преотличнейше, ваши медики, творят просто чудеса. Я им буду благодарен по гроб жизни.
- А почему же вы так загрустили, Василий Васильевич? - спросил я, - неужели вас так расстраивает скорая возможность заниматься своим любимым делом?
- Нет, я очень раз снова вернуться в гущу событий, и продолжить начатую мною серию картин, посвященных событиям на Балканах. Только вот не зря ли все это? - увидев мой недоумевающий взгляд, Верещагин поспешил пояснить мне, - нет-нет, Александр Васильевич, я не имею в виду защиту бедных болгар от бесчинств этих дикарей-башибузуков. Я о другом.
Вернуться, к примеру, наши солдатики после победы над супостатом в свои деревни, и что там они увидят? Что пока он освобождал "братушек" от османского ига, его хозяйство совсем пришло в запустение. Бедно живут у нас люди. Почему так, Александр Васильевич? Почему на свете существует несправедливость?
Я понял, что милейший Василий Васильевич мысленно, раз за разом возвращается к тому, разговору о социализме, который он с таким жаром вел несколько дней назад с генералом Скобелевым. Вот, оказывается, что мучило Верещагина!
- Уважаемый Василий Васильевич, - обратился я к нему, - то, о чем вы сейчас сказали - это не только чисто российская проблема. Весь мир, за исключением, возможно, диких племен в джунглях Амазонки, построен на социальной несправедливости. Кто-то богаче, кто-то беднее... Соответственно, и возможности у них разные. "Уравнители", о которых вы говорили в прошлый раз, пока еще не настолько окрепли, чтобы заняться коренным переустройством общества. Но все к этому идет. Вы, живя в Париже, наверняка сталкивались с подобными "уравнителями". Вы слышали их любимую песню, которая стала своего рода гимном этих "уравнителей". Называется она "Интернационал", и ее исполняют на мотив "Марсельезы". Помните строки из этой песни - я, как смогу, переведу их с французского на русский:
Вставай, проклятьем заклеймённый,
Голодный, угнетённый люд!
Наш разум - кратер раскалённый,
Потоки лавы мир зальют.
Сбивая прошлого оковы,
Рабы восстанут, а затем
Мир будет изменён в основе:
Теперь ничто - мы станем всем!
- Да, мне приходилось слышать эту песню, - ответил Верещагин, - Говорят, что ее написал один анархист в дни падения Парижской Коммуны. Слова ее очень сильные:
Рабочие, крестьяне, будем
Великой армией Труда.
Земля дана для счастья людям,
Прогоним трутней навсегда!
- Согласен с вами, Василий Васильевич, - сказал я, - идеями социальной справедливости и братства людей труда можно воодушевить, и подвигнуть на великие дела миллионы людей. Но вот только все ли захотят, чтобы те, кто были "ничем" стали "всем"? И не будет ли самым простым лозунг: "Все взять и поделить?". - Вот, в чем вопрос...
- И как же быть? - с горечью спросил у меня Василий Васильевич, - ведь их миллионы, а наше общество больно, и живет, как на пиру Валтасара, когда люди, сидящие за столом упиваются вином и объедаются пищей, а рука незримого пишет на стене огненные буквы: "Мене, мене, текел, упарсин" - ""Исчислено, исчислено, взвешено, разделено"...
- Василий Васильевич, голубчик, - утешил я художника, - скорее всего мы, наше поколение, и не увидим всего того, что может произойти с нашим миром в момент его крушения. Но вот наши дети... Власть предержащим следует задуматься над вызревающей в недрах нашего общества Великой Смутой.
А пока наши, так называемые "уравнители", будут пытаться на свой аршин, опираясь на идеалы, которые во многом ошибочные и уродливые, оказать давление на правительство и Государя. Они будут агитировать крестьян выступить против власти.
Вы, наверное, слышали о сотнях молодых людей, которые несколько лет назад отправились по деревням и селам агитировать простой народ против самодержавия. - Верещагин, внимательно слушавший меня, кивнул. - Так вот, ничего у них не вышло. У народа нашего хватило здравомыслия не поддаться на призывы этих агитаторов, которые, собственно говоря, о крестьянах и их повседневных заботах практически ничего и не знают. Мужики смеялись над ряжеными барчуками, руки которых не знали ни плуга, ни косы. В конце концов многих из тех, кто "ходил в народ" арестовали власти, и отдали под суд. Кое-кого из них оправдали, кое-кого отправили на каторгу. Остальные затаили злобу, и создали организацию, именуемую "Земля и воля". Только эти "господа уравнители" пошли по пути террора, намереваясь убийствами губернаторов, сановников и министров добиваться своих целей. В конце концов целью их преступных посягательств станет и сам Государь...
- Александр Васильевич, - воскликнул возмущенный Веращагин, - да разве такое возможно - чтобы русский человек поднял руку на самого Помазанника Божьего?!
- К сожалению, возможно, Василий Васильевич, сказал я, - ведь одиннадцать лет назад некий Дмитрий Каракозов уже стрелял в императора Александра II.
- Но ведь он просто психически больной человек, - возразил мне Верещагин, - даже внешний вид его говорит о том, что этот несостоявшийся цареубийца скорбен умом.
- Возможно, сказал я, - но другие, которые пошли по его стопам, с точки зрения медицины, абсолютно нормальны. И самое гнусное во всем, Василий Васильевич, что общество наше, по незрелости своего ума, или по каким-то другим соображениям, будет сочувствовать таким "борцам за народное счастье", и даже аплодировать им в суде, который, кстати, некоторых из них оправдает.
- Быть того не может! - воскликнул Верещагин, - аплодировать убийцам и признавать их невиновными судом присяжных! Если такое возможно, то общество наше смертельно больно. У него нравственный сифилис!
- Именно так, Василий Васильевич, именно так. - с горечью произнес я, - все будет, как я вам только что сказал. Я знаю, что вы считаете меня кем-то вроде Кассандры. Так поверьте мне, что наше общество действительно больно, и чтобы всего того, о чем я только что вам говорил, не случилось, надо срочно его лечить.
- А кто это будет делать, а главное - как? - Спросил у меня Верещагин. Он смотрел на меня с какой-то детской надеждой. Мне стало его даже жалко, но врать я ему не мог, а правду сказать было бы слишком жестоко.
- Василий Васильевич, начал я, - вы познакомились с нашими врачами. Они считают, что лучший способ не болеть - это профилактика заболевания. Если общество заболело, то надо лечить его всеми возможными способами. Это и оперативное вмешательство, и прием горьких и неприятных на вкус лекарств, и процедуры, которые не всегда доставляют удовольствие больному.
И главное, принять все меры к тому, чтобы болезнь снова не вернулась к больному. Это значит, что следует ликвидировать причины, вызывающие заболевание. Надо, чтобы разрыв между бедностью и богатством в обществе был минимальным, чтобы у людей появилась возможность получить образование, занять достойное место в обществе, никогда не знать, что такое голод и унижение. Я понимаю, что это архисложное дело, но без него вылечить наше общество просто невозможно.
Я взглянул на часы. Мне было пора. В комендатуре Константинополя меня ждал молодой человек по имени Андрей и по фамилии Желябов. По моей просьбе он был этапирован из Одесской тюрьмы, куда он попал как один из участников "второго хождения в народ", и ожидал отправки в Санкт-Петербург. Именно там он и должен был познакомится с Софьей Перовской и другими своими подельниками. А ведь всего год назад Желябов занимался вполне законным и благородным делом - участвовал в деятельности Одесского комитета помощи славянам. Надо попробовать поговорить с этим человеком, на руках которого пока нет царской крови.
Я попрощался с Василием Васильевичем, и отправился в комендатуру.
Том второй "И от тайги до британских морей", часть шестая "Сибирский Эндшпиль" Ласковое и нежное Средиземное море, на нем сходятся интересы многих государств. Сейчас в смертельную схватку готовы вступить Британия и две России. Когда русский медведь встает на дыбы, то кто не спрятался - я не виноват.
Часть 6. "Суэцкий эндшпиль"
У причалов, где ошвартовались "пароходы активной обороны" русской Черноморской эскадры: "Великий Князь Константин", "Аргонавт", "Россия", "Владимир", "Веста", стоят шум, суета и столпотворение. Завтра эскадра покинет этот причал, и отправится в западное Средиземноморье, крейсерствовать на британских коммуникациях. Официального объявления войны еще нет, но все понимают, что это дело самых ближайших дней или даже часов. С невероятной скоростью, обрастая по пути самыми фантастическими подробностями, среди простых матросов разнеслась весть о чудесном спасении из британского узилища единственной дочери российского императора. Даже самому чумазому юнге стало понятно - до войны осталось всего полшага.
Работы на кораблях закипели с удвоенной силой. Визжали тали, бухали молоты, время от времени в общую какофонию врезался отчаянный визг электрической "болгарки" - "наси-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-луют!", и блистали огни электросварки. Ошвартованное тут же спасательно-буксирное судно "Алтай", опутанное змеями кабелей, подсказывало - откуда взялся этот хай-тек. Многоязыкий гвалт над причалами временами усиливался до невероятного крещендо. Дело в том что в мирное время пароходы активной обороны принадлежали РООПИТу и были приписаны к Одессе. А Одесса в те времена, да будет вам известно, это не только, простите, евреи, это еще и греки, болгары, молдаване, немцы, в общем, самый настоящий Ноев ковчег.
Ну, с евреями, что называется "из песни слова не выкинешь", но сейчас не о них. А вот греки это море и матросы... Знаменитый Костя, что приводил в ту самую Одессу "шаланды полные кефали", был грек, русский грек. Как вы понимаете, в таких условиях команды на пароходах два через одного состояли из греков. Из тех самых греков, чьи предки бежали в пределы российской империи, спасаясь от турецких ятаганов.
Да, если вы думаете, что на турецкой военной верфи работали турки, то глубоко ошибаетесь. До одной памятной ночи они были там начальниками - по местному раисами. А после той памятной ночи, некоторые из них сбежали, а кое-кто, кто был слишком самонадеянным и жестоким, оказался повешенным на воротах в качестве своеобразной "наглядной агитации". С иностранными инженерами работавшими на верфи коллизии получились разные - смотря кто какое государство представлял. Немцам удвоили жалование, и предложили, чтобы те звали сюда друзей и знакомых. Французов на время отстранили от работы, начав проверку их связей. Если месье работал только в качестве судостроителя, то он мог рассчитывать вернуться снова к своей профессии. Если он был "совместителем", и трудился на структуры, именуемые во всех странах, разведывательными, то им предлагали от греха подальше покинуть пределы Югороссии. Ну, а англичан просто взяли под стражу, и они, как подданные враждебного государства, сейчас сидели в каталажке, ожидая, чем все закончится.
Итак, константинопольские греки на берегу, и русские греки на пароходах, трудились не покладая рук, готовясь к большому грабежу. Наверное, так же античный Ясон снаряжал свой "Арго" и собирал для него команду головорезов, для дальних странствий в расчете добыть золотое руно.
А работ на кораблях хватало. С корпусами и двигателями уже ничего сделать нельзя. Как была у крейсерская скорость десять, максимум, двенадцать узлов, так она и осталась. Но вот с вооружением дело обстояло совсем иначе. Стоявшее на "пароходах активной обороны" вооружение, если сказать откровенно, было дерьмовым. Из шестидюймовой мортиры попасть в движущуюся мишень можно было разве что случайно, бронзовые 3-х и 4-х фунтовые полевые пушки годились для войны на море, как свисток городового для исполнения военных маршей. Револьверные пушки калибра 44-мм были всем хороши, но имели дальнобойность, сравнимую с дальнобойностью того же револьвера "Смит и Вессон", и поэтому были пригодны только для стрельбы по вражеским шлюпкам в упор. Минные катера в крейсерстве вообще были не к чему, поэтому их, как ценное военное имущество, оставили еще в Одессе.
Во весь рост стоял простой вопрос - что делать. Тема "кто виноват" была вынесена за скобки и передана в высшие инстанции. Вопрос: - Почему за семь лет, минувших с момента денонсации Парижского трактата на Черном море не построили ни одного большого военного корабля (две "поповки" - не в счет)? - был отправлен туда же. Правильно сказано - Слезами горю не поможешь, а посему, по старой русской традиции, было решено выкручиваться с помощью того, что оказалось под рукой. Кто-то вспомнил, что на кораблях эскадры имеются 45-мм полуавтоматические орудия 21-К с невиданной здесь дальнобойностью в 9 км. И вообще, тут эта древняя для начала XXI века 21-К была такой "вундервафлей", и несла в себе столько новых технических решений... Причем, большинство из этих решений вполне возможно было реализовать в местных условиях. Мир уже был готов к полуавтоматическим клиновым замкам, гидравлическим накатникам, и оптическим прицелам. Ну, или почти готов. Две пушки на крейсере "Москва", две на "Адмирале Ушакове", и одно на "Ярославе Мудром". Всего пять штук, как раз по числу пароходов. На каждый ствол имелся боекомплект в 100 выстрелов. Много это или мало? Если переснаряжать гильзу порохом на основе нитроцеллюлозы, то ее вполне можно использовать несколько раз. Производство капсюлей в данный момент - тоже не чудо света. Орудия 21-К было решено поднять на мостики пароходов. Оттуда они будут иметь почти круговой обстрел, за исключением направления на корму, перекрываемое грот-мачтой. Вторым и основным видом вооружения стали германские стальные 4-х фунтовые (88-мм) и 9-ти фунтовые (107-мм) стальные пушки Круппа с поршневыми затворами, обнаруженные при ревизии в турецких арсеналах. Помнится русское военное ведомство так и не сумело заключить с Круппом соответствующего контракта по причине "чрезвычайной занятости мощностей". Русским артиллеристам пришлось довольствоваться бронзовыми орудиями соответствующих калибров. А вот в турецких арсеналах такие пушки нашлись, так что понятно, кто в преддверии войны "чрезвычайно занял мощности" своими заказами. Ничего личного, только бизнес.
Такие пушки были установлены по четыре штуки на пароход. По одной 9-ти фунтовой в носу и корме, и по одной 4-х фунтовой по бортам. Для установки орудий были сооружены специальные поворотные тумбы, подобные тем, которые устанавливались на "самопальных" канонерках во времена Гражданской войны. Они позволяли вести огонь на 260 градусов по носу и корме, и 180 градусов по бортам. Обзавелись орудия и противопульными щитами и простейшими пружинными накатниками. Из боеприпасов в погребах были практические болванки, а также начиненные черным порохом гранаты и шрапнели. Стреляло орудие на шесть с половиной километров с достаточной точностью. В любом случае, ведение регулярного боя с военными кораблями, конструкцией вспомогательного крейсера не предусматривалось. В случае возникновения реальной угрозы эти пароходы должны были быстро отступить, призывая на голову неприятеля ужасные кары их старших братьев.
Но воинство Макарова, кстати, недавно получившего капитана 2-го ранга, пойдет в море не одно. Напротив Золотого рога застыли на якорях БДК "Североморск" и учебные суда "Смольный" и "Перекоп". Это "большие дядьки" бывших РООПИТовцев, готовые в любой момент, услышав вопль: "Наших бьют!", прийти им на помощь. А если учесть что "Североморск" - это не только два 100-мм орудия лупящих на двенадцать верст со скорострельностью какого-нибудь "гатлинга", два реактивных бомбомета и восемь торпедных аппаратов, способных утопить любой броненосец... Это еще и два вертолета, способных обнаруживать цели на расстоянии двух сотен миль. А Средиземное море, в нужном нам квадрате, точнее треугольнике, и оно узкое... Гибралтар, Мальта, Суэц...
Это пока готовится десант для высадки в Порт-Саиде и экспроприации Суэцкого канала. Потом надо будет договориться с Испанией и Португалией, о возможности базирования кораблей крейсерской эскадры на Азорских или Канарских островах. Тогда можно будет вынести зону операций за Гибралтар, на трансафриканские коммуникации. Ни испанцы, ни португальцы не любят наглосаксов, зато категорически приветствуют долю в добыче. Пока их представители отчаянно торгуются со штабом контр-адмирала Ларионова и между собой, корабли Макарова могут порезвиться и в Средиземноморье.
Сам молодой Степан Осипович вот уже неделю разрывался между верфью, на которой готовились к походу его корабли, и одним из залов дворца Долмабахче, в котором гости из будущего устроили публичную библиотеку с читальным залом. Жаден до знаний был боцманский сын. Две страсти, книги и корабли совершенно затмили его разум. Тут и литература по кораблестроению, и труды по военно-морской истории, и просто приключенческие книги, про еще не начавшиеся войны. Не лишними были и описания действий "джентльменов удачи" на коммуникациях Испанской империи. Сколько еще всего, ранее ему неизвестного непрочитано и не изучено, сколько еще воды утечет, пока убеленный сединами отставной адмирал и академик сам начнет писать книги, которыми будет зачитываться молодежь.
Наступало славное и грозное время, когда клонилась к упадку мощь Британской империи, построенной на крови и слезах покоренных ею народов, и набирала своей разбег "птица-тройка" Российской империи, которая ощутила свою могучую силу, как Илья Муромец, слезший наконец с печи...
"Ах, Одесса, красавица у моря!.." Совсем недавно ты встречала героические корабли под андреевским флагом, разгромившие в Черном море турецкий флот. И вот, снова у твоих берегов гости из будущего. К югу за Карантинной гаванью, прямо на мысу, там, где сразу за урезом воды дно круто падает вниз, прямо к берегу причалили три невиданных корабля. Они были окрашены в светло-серый цвет. Уткнувшись прямо в берег своими широкими тупыми носами на расстоянии примерно ста шагов друг от друга, стояли готовые принять на свой борт русское воинство БДК: "Александр Шабалин", "Саратов", "Новочеркасск". Широко раскрытые десантные ворота, и опущенные на берег погрузочные аппарели, делали их чем-то похожими на неких диковинных морских животных, вылезших подышать свежим одесским воздухом.
Чуть повыше, за полицейским оцеплением, волновалась толпа народа. Еще бы, такое событие в эпоху, когда неизвестны были ни кино, ни телевидение, когда даже газеты были роскошью, запомнится очевидцем его на всю оставшуюся жизнь. В этой толпе, наряду с прекрасными дамами, нарядными господами и восторженными юными гимназистами, как черви в выгребной яме кишели репортеры желтых газетенок, проститутки, шпионы и карманники. Последние, пользовались зрелищем, чтобы заработать себе на хлеб, правда и три первых категории в накладе тоже не остались. Работы хватало всем. А ведь зрелище стоило того чтобы на него собрался народ. Со стороны Большой и Малой Арнаутских улиц к воде поэскадронно спускался 10-й Одесский уланский полк. Голубые мундиры, пики, флажки, лихо закрученные усы, георгиевский полковой штандарт, знаменитые серебряные трубы, которыми полк был награжден за геройства в войне с Наполеоном в 1812-1814-м годах. Над берегом плывут звуки полковой песни:
Гей, вперед, голубые уланы,
Раздавайтеся звуки фанфар,
Гордо рейте по ветру султаны.
Нанесем мы последний удар.
Чуть поодаль, со стороны Карантинной пристани, без особой помпы к воде спускаются четырех конные упряжки тянущие 4-х фунтовые бронзовые орудия образца 1867 года. Это 1-я и 2-я батареи 36-й артиллерийской бригады, всего шестнадцать орудий. Пыль из-под лошадиных копыт и орудийных колес поднимается в воздух, и висит в нем сплошной пеленой. А на самом берегу, телеги возчиков, визг пил, стук молотков и топоров. Корабли причалили к берегу еще с вечера, и присланные одесским градоначальником плотники всю ночь, при свете невиданно ярких электрических ламп, сколачивали денники для лошадей. Всю ночь звуки работы нарушали ночную тишину, как магнитом притягивая к себе шпионов всех стран и народов, и просто любопытных. Агенты охранного отделения в штатском, на которых с недавних пор была возложена борьба со шпионажем, к утру уже замучились учитывать незваных ночных гостей. С виду почтенные часовщики, булочники и негоцианты среди ночи вдруг изъявляли желание прогуляться по ночному берегу. Особо любопытных, пытающихся подойти вплотную, задерживали казачьи разъезды из оцепления, и препровождали в ближайшее отделение. А с рассветом, как мы уже и говорили, любопытный народ повалил валом, и в помощь казакам пришлось созвать конных городовых со всей Одессы.
Командир уланского полка полковник Жданов легко спрыгнул со своего вороного жеребца и передал поводья ординарцу. Прямо перед ним широко разверзлась пасть танкового трюма. Возле спущенной на берег аппарели стоял возглавляемый лейтенантом двойной парный пост. Матросы, стоящие по обе стороны от аппарели, были вооружены короткими карабинами со складными рамочными прикладами и изогнутыми отъемными магазинами. Лейтенант откозырял полковнику, - Здравия желаю, господин полковник, к погрузке все готово, капитан 2-го ранга Искангалиев ждет вас. - Семенов, проводи.
Полковник обернулся и махнул рукой. Прозвучала команда - "спешиться", и уланы один за другим начали спрыгивать с лошадей, и брать их под уздцы. Пятидесятитрехлетний полковник в сопровождении адъютанта и сопровождающего матроса по-молодому легко взбежал по аппарели. То, что он увидел внутри танкового трюма, вполне его устроило. Отдав адъютанту команду начать погрузку, полковник по крутому трапу начал подниматься на палубу. Он прекрасно помнил приватный разговор с Цесаревичем, когда несколько дней назад "полковник Александров" инкогнито посетил Одессу. Хотя в приложении к цесаревичу инкогнито - это понятие условное, второго такого богатыря в русской армии уж точно нет. Тогда цесаревич ему сказал, - Владимир Петрович, великая честь и великая слава предназначена вашему полку. Вам первому доверено взять за горло нашего вековечного врага. Надо только, чтобы сперва благополучно решилось одно дело, - и, оглянувшись на иконы, Александр Александрович перекрестился.
Теперь вот вышло так, что дело с ее Императорским Высочеством Великой княгиней Марией Александровной, было решено благополучно, и теперь ничто не спасет Британию еще от одного унижения. Поднявшись на палубу, полковник глянул вниз. Уланы по одному вводили в трюм своих коней, держа их под уздцы. Времени это займет совсем немного, залогом тому удивительная конструкция корабля. Уже вечером три больших десантных корабля должны покинуть Одессу, и взять курс на Константинополь.
С большим трудом мне удалось уговорить Ольгу сойти на берег. Но этот маленький чертенок ни в какую не хотел уходить с корабля. Пришлось привлечь к делу "тяжелую артиллерию". Командование решило, что наилучшей компанией для внучки великого русского поэта будет квартирующая сейчас во дворце Долмабахче съемочная группа телеканала "Звезда". Журналистка Ирина Ольге сразу понравилась, и нам все-таки удалось уговорить "ураган с ласковым именем Ольга" переехать во дворец. Это было две недели назад. Наш "Североморск" успел сходить в короткий поход по Средиземному морю, продемонстрировать свой флаг у берегов Кипра, Крита и собственно материковой Греции. Побывали мы и в Афинах, где нам был устроен восторженный прием. Короче, себя показали и людей посмотрели.
Там в Афинах, в ювелирной лавке я купил в подарок Ольге маленький серебряный православный крестик на изящной витой цепочке. Тот золотой крест, который был одет на нее при крещении, бандиты сорвали с ее шеи, когда она оказалась у них в плену. Хозяин лавки, старый армянин, узнав, что я русский офицер, очень долго не хотел брать с меня денег. Уговорить его удалось с большим трудом. Но он все же заставил меня взять на память, как он сказал, "от благодарного армянского народа", маленькое золотое колечко. - Енкер (друг), - сказал он, мы никогда не забудем о тех, кто спасал нас от турецкого ятагана, тех солдат, которые своими штыками уберегли наш народ от полного истребления. Я догадываюсь, что этот крестик ты хочешь подарить своей любимой. Подари ей и это колечко, пусть оно принесет вам счастье.
Вы не можете себе представить, какое это было наслаждение, когда Ольга опустила голову и я одел на нее этот крестик, на мгновение коснувшись атласной кожи на шее. Это был настоящий удар током, даже 220 вольт по сравнению с этим ничто. Ну, а колечко я приберегу на будущее...
И вот теперь, мы прогуливаемся по набережной в тени вековых платанов и шелковиц. Тихо плещет вода, а Ольга, наконец одетая, как и положено ее полу, внимательно слушает меня, опустив голову и крутя в руках кружевной зонтик. Только вот одета она, скорее по канонам 30-х годов будущего века, а не семидесятых нынешнего. В этом я усмотрел влияние Ирины. Правда, Ольге все это идет, и я не могу на нее налюбоваться.
Да, после некоторых размышлений, она перебралась от журналистов в госпиталь, где возится с детишками беженцев, и теперь заявляет, что хочет стать врачом. Она уже знает, что в нашем обществе муж не запирает жену в доме, а дает ей возможность для собственного развития. Ну, она должна знать, что это смотря по тому, какой муж, и какая жена. Ну, станет она врачом, так значит, так тому и быть. Дело нужное, дело важное, а если наши с ней отношения будут иметь продолжение, то свой врач в доме - человек совсем не лишний. Помнится и в нашей истории ее устремления в жизни тоже были медицинско-гуманитарные (она была начальницей Приюта для неизлечимых больных, а потом - смотрительницей Стрекаловской больницы в Москве), и было бы неплохо, если бы она реализовала себя именно на этой ниве.
Но сейчас наш разговор был о литературе. Подумать только, через час меня ждет катер, вечером мы отправляемся в очередной поход, и неизвестно когда вернемся, но, во-первых, "маленький низзья", а, во-вторых, с ней так интересно просто говорить, а еще интересней - ее слушать..
Сейчас ей вздумалось поговорить о своем деде, Александре Сергеевиче Пушкине. Конечно, она не могла его знать, его убили, когда ее отцу было всего четыре года. Сейчас же она устроила мне на эту тему самый форменный допрос. - Скажи, здесь все возятся со мной, потому что я внучка Пушкина? - Да?! - она стукнула меня по руке сложенным веером, - Когда я спросила о Пушкине у Александра Васильевича Тамбовцева, ну знаешь, старенький такой дедушка, так он мне ответил - Пушкин наше все. - Как это все?!
Я вздохнул, - Понимаешь, Оля, большое видится на расстоянии... И, кроме того, я старый солдат и не знаю слов любви...
- Тоже мне старый, - на этот раз она ткнула веером меня прямо в грудь. - Больно же! - В следующий раз бронежилет на свидание одену, - и вовсе не старый, а совсем молодой. Это Александр Васильевич старый, и Игорь Петрович, который доктор. Да, а почему его все профессором называют?
- А потому что он и есть профессор, - отмахнулся я, - Ольга пойми, если ты хочешь поговорить о литературе, то это не ко мне... Не умею я об этом. А про твоего деда сказать могу только одно, до него земля наша была пуста и по ней бродили рыкающие звери именуемые пиитами, завывая что-то невразумительное. Ничего из написанного до твоего деда читать нормальному человеку невозможно. Он для русской литературы, как Адам для человечества, первый показал, что писать можно простым общеупотребительным языком, и это хорошо. Рыкающие звери, конечно, вымерли не сразу, но после Александра Сергеевича будущего у них не было. Извини, если что не так сказал, но для меня, например, ты не внучка великого поэта, а просто "милая Оленька", и это тоже значит, что ты мое "Все". Ведь без вас, женщин, нам мужчинам все одно, что жить, что помирать.
- Спасибо, - привстав на цыпочки, она неожиданно чмокнула меня в щеку, - Я это запомню. А теперь, - она посмотрела на меленькие дешевые китайские часики на своей руке - наверняка это подарок Ирины, - тебе пора, уже час дня. - Прощай. - она еще раз чмокнула меня в щеку, да так ловко, что я не сумел увернуться, и побежала по направлению к госпиталю. Отбежав метров на двадцать, она обернулась. Лицо ее было мокрым от слез, - И помни, Игорь, милый мой, я буду тебя ждать, если надо, то всю жизнь!
В комнату, любезно предоставленную мне комендантом города Никитиным, дежурный милиционер - здоровенный грек в расшитой желтой тесьмой жилетке, с роскошными черными усами и глазами навыкате, ввел человека, с которым мне сегодня придется сразиться. Естественно, в переносном смысле, а не врукопашную. Физически Андрей Иванович Желябов меня бы, пожалуй осилил. Все же мне было уже 58 лет. Да и болезней - вагон и маленькая тележка. А он - 26-летний крепыш, который, наверное, запросто согнул бы пятак и завязал в узел железный прут.
Вообще, будущий главарь цареубийц выглядел весьма импозантно. Передо мной стоял хорошо сложенный, осанистый мужчина, высокого роста, с широким лицом, а не овальным и худым, каким изображали его на поздних рисунках. У него были вьющиеся темно-каштановые волосы и такого же цвета окладистая борода. Небольшие, глубоко сидящие карие глаза смотрели на меня немного насмешливо. На устах его была добродушная, снисходительная улыбка.
- Присаживайтесь, господин Желябов, в ногах правды нет, - сказал я, делая жест конвоиру, чтобы тот вышел и оставил нас наедине.
- А где она вообще есть-то, - пошутил Желябов, - господин..., не знаю, как вас зовут.
- Можете называть меня Александром Васильевичем, - ответил я своему визави. - Впрочем, мое имя и отчество вам ни о чем не говорит.
Желябов внимательно посмотрел на меня, - Александр Васильевич, а ведь вы не жандарм и не полицейский, - вдруг сказал он. И, немного подумав, добавил, - И вообще, мне кажется, что вы не из России - уж говор у вас какой-то... Словом, не здешний...
- Ай да молодца! - подумал я, - умен, умен - очень жаль, что такой человек подастся в убийцы. - А вслух сказал, - давайте договоримся, Андрей Иванович, не на все ваши вопросы я могу дать ответ.
- Я отвечу вам тем же, Александр Васильевич, - добродушно улыбнувшись, сказал мне Желябов. - Ведь наша беседа - не допрос? Следовательно, я, так же как и вы, волен отвечать на ваши вопросы, или нет?
- Естественно, - ответил я, только я знаю о вас столько, что у меня совершенно нет надобности клещами вытягивать из вас признания, скажем, о ваших контактах с "чайковцами", участии в "хождении в народ", и о ваших товарищах, которые, так же как и вы, были арестованы за попытку пропаганды социалистических идей.
Желябов перестал улыбаться, и посмотрел на меня настороженно. - А вы ведь, Александр Васильевич, действительно знаете очень многое... Скажите, откуда вы?
Я посмотрел прямо в глаза своему собеседнику. - Если я скажу вам правду, Андрей Иванович, то вы мне не поверите, и посчитаете за сумасшедшего. Но знайте, я хочу предупредить о пагубности вашего пути, и об опасности того, чем вы займетесь в течение ближайших нескольких лет.
- Гм, - задумчиво сказал Желябов, - и в чем пагубность моей революционной деятельности? Я и мои товарищи, считаем, что наступило время социалистических преобразований в России, и пропагандировать идеи этих преобразований - святое дело.
- И много мужиков и фабричных рабочих разделяют ваши идеи? - поинтересовался я, - ведь именно они чаще всего и сдавали вас полиции.
- Я понял, что народ наш для этих идей еще не созрел, - с горечью сказал Желябов. - Надо искать какой-то другой путь для борьбы с самодержавием.
- Речь идет о терроре? - поинтересовался я. - Помнится, господа Чернышевский и Зайчневский уже пробовали призвать мужиков "к топору". И что у них из этого вышло?
- Нет, террор - это не наш метод борьбы. - Все террористы для меня враги более, чем монархисты. Путь террора слишком ответственен.
Я не удивился, услышав эти слова от самого известного в российской истории террориста. В 1877 году Желябов думал именно так. Лишь в ходе "процесса 193-х" он познакомился в тюрьме с "фурией террора" - Софьей Перовской, дочерью бывшего губернатора Санкт-Петербурга. В настоящее же время Желябов больше уповал на пропаганду социалистических идей в народе.
Между тем Желябов мало-помалу разгорячился, и стал вещать, как будто он находился не под арестом, а на собрании кружка народников.
- Да, террор - это путь в никуда, - сказал он, - Но история движется ужасно тихо. Надо ее подталкивать. Иначе вырождение наступит раньше, чем опомнятся либералы и возьмутся за дело... Теперь больше возлагается надежд на "подталкивание" истории...
- Но если толкать историю в загривок, - сказал я, можно дождаться того, что она обернется, и в ответ треснет кулаком вас в лоб. - Ведь, допустим, вам удается поднять народ на бунт. Бунт побеждает - царя свергли, правительство разогнали. Что дальше?
- Дальше мы, революционеры, передадим власть народу, - с пафосом заявил Желябов. И пусть народ сам установит форму правления.
- Это что-то вроде французских санкюлотов, только на наш, российский манер? - осторожно спросил я.
- А хотя бы и так, - с вызовом ответил мне Желябов. - Чем вам не нравится Национальное собрание и слова: "Libertе, Еgalitе, Fraternitе!" - "Свобода, Равенств, Братство!"?
- Эх-хе-хе, - вздохнул я, - Андрей Иванович, вы просто не знаете - что стоила Франции та самая революция. А если подобная революция, не дай Бог, произойдет у нас, то с учетом русской натуры и нашего размаха, погибших во имя революции будут считать миллионами.
- Все перемены связаны с неизбежными жертвами. Павшие во имя свободы заслужат уважение и вечную память у благодарных потомков, - воскликнул Желябов.
- Андрей Иванович, а вы лично, ваша семья, ваш сын, которой еще совсем кроха, готовы ли оказаться в числе миллионов, которые падут "во имя свободы"? - спросил я.
Желябов вздрогнул. Похоже, что он раньше как-то не задумывался над тем, что я ему сказал.
- Андрей Иванович, а ведь накануне ареста вы в Одессе занимались нужным и полезным делом - помогали славянам - жертвам турецкого террора на Балканах. Скажите, что подвигло вас на это занятие?
- Я всегда был на стороне гонимых и униженных, - сказал Желябов. - Поэтому мое участие в деятельности Одесского комитета помощи славянам я считал и считаю делом достойным, и заслуживающим уважение.
- Не хотели бы вы продолжить свою работу здесь, в Константинополе, - неожиданно для Желябова, спросил я. - Если бы вы знали - сколько здесь находится людей нуждающихся в помощи. Сколько сирот и беженцев, сколько изломанных войною судеб. Вы могли бы здесь с вашей энергией и умом достойно потрудиться на благо людей. - Как вам это предложение?
От неожиданности Желябов вздрогнул. - Но я ведь арестован, и вскоре предстану перед судом, - растерянно сказал он.
- Думаю, что с властями Российской империи мы этот вопрос уладим, - сказал я. Против Югороссии вы никаких преступлений не совершали, поэтому здесь вы будете на свободе.
- Югороссии? - удивленно спросил Желябов. - А что это за государство такое, я о нем ничего раньше не слышал.
- Югороссия, Андрей Иванович, это недавно образованное государство на территории бывшей Османской империи, отвоеванной у турок. Разве вам в Одесской тюрьме ничего об этом не рассказывали?
Читать бесплатно другие книги:
