Царьград (сборник) Михайловский Александр

   - Э нет, Ваше Императорское Высочество! - серьезно ответил я, - в основу государственного управления справедливость ставить нельзя. Тут ее роль вспомогательная. Стержневой идеей государственности является Ее Величество Целесообразность, и только она.

    Можно долго спорить справедливо или нет нынешнее нищенское положение российского крестьянства, до нитки обираемого выкупными платежами. Но я точно могу сказать, что это мало того, что нецелесообразно, ибо замедляет рост мобилизационного ресурса армии, но еще и прямо опасно, поскольку рано или поздно приведет к одному большому или многим малым крестьянским бунтам. А вольное дворянство, искусственно поддерживаемое за счет мужиков, уже начинает воротить нос от службы в любой ее форме, становясь обычными паразитами.

    Я знаю, что выкупные платежи в иные годы составляют почти половину государственного бюджета, но ведь эти деньги, оторванные от нищих мужиков, просто тупо проедаются. - Я махнул рукой, - можно сколько угодно мечтать о том, что Россия станет самой промышленно и научно развитой страной. Но и профессора, и инженера, и техника и рабочего, и даже адвоката кормит русский мужик. Если Россия не сможет обеспечивать себя продовольствием, то плохо будет всем. Вы уж поверьте, было у нас такое, пшеничку в Канаде и Австралии покупали.

   - Я обдумаю ваши слова, - серьезно сказал Цесаревич, - так вы считаете, что для России главные - это мужики?

   - Не главные, а основные, - ответил я, - дворянство для России тоже необходимо, но именно, как служилый класс. Однако стараниями вашего батюшки, и вращающихся вокруг него либералов, дворянство довольно быстро из служилого класса, превращается в класс паразитов. Запомните, паразит - это всегда зло. Особенно, если это бывшая опора государства.

   - Я обдумаю ваши слова, - еще раз сказал Александр Александрович и, после некоторой паузы, когда к нам подвели лошадей, добавил, - А пока, давайте объедем город, и посмотрим, какой жребий выпал моему другу, Сергею Лейхтенбергскому.

    Ну, вот и все... Кажется, не осталось уже препятствий для того, чтобы мы с моей ненаглядной Мерседес стали мужем и женой. Точнее, уже не Мерседес. Вчера она крестилась по православному обряду в одной из греческих церквей. И теперь она Надежда, Эсперанса по-испански. Крестным отцом ее стал Николай Иванович Пирогов, а крестной матерью - Ирина Андреева.

    Моя любимая активно учит русский язык, и старается как можно чаще говорить по-русски со мной, с Ириной и Ольгой Пушкиной. А через неделю у нас венчание. Мы готовимся к свадьбе. Хочется пригласить много гостей, но большинство из них в делах, в боях, в разъездах. Вчера наши освободили от турок Софию и в городе весь вечер гудел праздник. Гуляли как проживающие тут болгары, так и греки, забывшие о вчерашних недоразумениях с братским православным народом. И лишь одни турки притихли, и были незаметны. Впрочем, у них еще есть возможность без проблем выехать в Анатолию.

    Подошло время поговорить с Надеждой Николаевной (отчество по обычаю она взяла от своего крестного отца) о самом сокровенном. О том, откуда мы и кто мы. Впрочем, похоже, что моя милая уже кое о чем догадывается. Но у Наденьки хватило терпения и ума не доставать меня вопросами, на которые я не мог ей дать ответа. За что я был ей очень благодарен.

    Получив несколько дней отпуска на устройство личных дел, я с головой зарылся в подготовку семейного гнездышка. В свою квартиру, где мы с ней познакомились, Надя ехать категорически отказалась. Я понимал ее - трудно чувствовать себя счастливой в том месте, где был убит ее отец, и где так внезапно и страшно закончилось ее детство.

    Переговорив с комендантом города Дмитрием Ивановичем Никитиным, я получил от него ордер на довольно уютный домик на берегу Золотого Рога. Совсем недавно в нем жил кадий - судья одного из районов Стамбула. После захвата города служащий султанской Фемиды драпанул от подведомственных ему горожан в неизвестном направлении, и домик стоял пустой. Теперь у него будут новые хозяин и хозяйка.

    Надюше наш новый дом очень понравился. Она по-женски, тщательно осмотрела его, заглянула во все закоулки, что-то бормоча себе под нос. Потом повернулась ко мне сияющим лицом, и спросила, - Игорь, мы здесь будем жить всегда?

   - Всегда-всегда, дорогая, - ответил я, - не считая, конечно, того времени, когда я буду вынужден отправиться туда, куда мне прикажут мои командиры. Извини, но ты должна все время помнить, что твой муж - кадровый военный, и не всегда ему приходится делать то, что ему хочется. Привыкай...

    После этих моих слов Надежда немного пригорюнилась, но, видимо, внутренне смирившись с ролью жены служивого, не стала больше продолжать беседу на эту тему.

    Мы вышли в уютный тихий садик на берегу залива. Где-то в кустах жасмина чирикали птицы. Синее море, синее небо... Красота. Мы присели на маленькую скамеечку, и немного помолчали. Потом я, вздохнув, начал разговор, которого внутренне побаивался, но, без которого нам обойтись было бы невозможно.

   - Знаешь, Надя, я давно хотел тебе рассказать о себе, - начал было я...

   - Знаю, Игорь, - тихо сказала моя любимая, - я давно уже заметила, что вы, люди с эскадры, так не похожи на других людей. Вы не такие, как все...

   - Вот именно, - ответил я, - мы совсем не из этого мира. Мы пришли издалека, из другого времени, из будущего...

    Надежда внимательно посмотрела мне в глаза. Она, наверное, посчитала, что я шучу. Видимо, она ожидала, что я расскажу ей о каких-то далеких и загадочных землях, где живут такие же люди, как и я. Но мысль о том, что мы пришли из будущего, не приходила ей в голову.

   - Игорь, а ты меня не обманываешь? - осторожно спросила она меня, - ты только не обижайся, я знаю, что ты всегда говоришь правду. Но я не могу понять, как можно путешествовать во времени.

   - Надя, я не обижаюсь, - ответил я, - мне и самому не понятно - как мы попали в ваше время. Все произошло очень быстро, словно какая-то могучая сила перенесла нас всех сразу в XIX век из века XXI-го.

   - Игорь, - серьезно ответила мне Надежда, - это мог сделать только Господь, - и она перекрестилась, но уже не слева направо по католическому обычаю, а по православному, справа налево. - Только Всевышний способен совершить подобное. И я знаю, что наша встреча с тобой предначертана свыше.

   - Возможно, что ты права, - сказал я. - Мне и самому кажется, что без промысла Господня здесь не обошлось. Мне кажется, что мы должны сделать этот мир лучше

   - Скажи, Игорь, а какое оно, будущее? - спросила меня моя любимая, - оно лучше нашего времени, или хуже?

    Я замялся с ответом. Трудно было ей так сразу сказать. Не все у нас мне нравилось, точнее, многое не нравилось. Дела там явно пошли не так, как хотелось бы, и я понимаю ту силу, которая решила начать игру сначала, для начала уравновесив нами Британскую империю. Впрочем, и тут, в XIX веке, тоже хватало всякого... Так что работы у нас на всю жизнь, и даже больше.

    Не рискнув рассказать словами о том, что Надя не смогла бы понять, даже если бы ей русский язык был бы родным, я пригласил ее в домик, где у меня в вещмешке лежал ноутбук, который я для такого случая одолжил у Иры Андреевой. Положив его на стол, я откинул крышку-монитор, включил загрузку и постарался доступно рассказать Наде о том, что собой представляет этот девайс. Не знаю, поняла ли она хотя бы четверть того, что я ей рассказал.

    Тем временем ноутбук загрузился, и я, щелкая мышкой, запустил фильм, который наши ребята из "Звезды" специально смонтировали для хроноаборигенов-неофитов.

    Не отрывая глаз от монитора, Надя смотрела на чудесные картинки, которые двигались, жили, говорили внутри небольшого ящичка, лежавшего на столе. Ей было порой трудно понять, о чем говорили герои этого фильма. В этих случаях она нахмуривала свои черные бровки и, страдальчески глядя на меня, бормотала: "Но компрендо..." Тогда я останавливал фильм, и медленно, стараясь подбирать русские слова попроще, объяснял ей то, о чем шла речь.

    Так мы просидели с Надей над ноутбуком несколько часов, пока на улице не сгустилась тьма, а батареи ноутбука почти полностью не разрядились. Потом, при свете свечи, я еще долго рассказывал моей любимой о своей семье, которая осталась в той версии будущего, которую мы уже пустили под откос, о своих родителях, о брате, о знакомых. Моя любимая слушала меня внимательно. Ей было интересно все, что касалось меня. И это, как я понял, был не праздный интерес. Она как губка впитывала знания о моем прошлом, чтобы они стали и ее знаниями. Только сейчас я понял, что означает - "моя половина". Действительно, я, находясь рядом с Надеждой, чувствовал, что она часть меня, родная и любимая.

    Я понял, что нельзя передать словами то, что я хотел бы ей выразить. Поэтому, взяв гитару, которую я выпросил у той же Иры Андреевой, и немного попробовав настройку струн, решил спеть Наденьке песню, которую любил петь мой отец.

   Мне тебя сравнить бы надо

   С песней соловьиною.

   С тихим утром, с майским садом,

   С гибкою рябиною.

С вишнею, черемухой, даль мою туманную,

   Самую далекую, самую желанную.

   Как это все случилось, в какие вечера?

   Три года ты мне снилась, а встретилась вчера.

   Не знаю больше сна я, мечту свою храню.

   Тебя, моя родная, ни с кем я не сравню...

    Как ни странно, но Надя поняла, о чем эта песня. Она зарумянилась от смущения, и нежно прижалась к моему плечу. Когда я допел до конца, она посмотрела мне в глаза, и сказала, - Игорь, я такая счастливая... Как хорошо, что мы с тобой встретились!

    Я тоже был счастлив. Ведь все мои родные остались далеко-далеко от меня, и я знал, что больше их мне никогда не увидеть. До встречи с Мерседес-Надеждой на душе у меня было пусто и тоскливо, и эту пустоту заполняла только война. А теперь у меня есть любовь, есть самая-самая красивая на свете невеста (без пяти минут жена), есть свой дом, есть хорошие друзья, и есть земля, которую я буду защищать от врагов, если кто-то вздумает на нее напасть...

    В этот вечер мы с Надей больше не говорили ни о чем. Мы обошлись без слов, все что требовалось, сказали наши руки и губы... Это был самый счастливый вечер в моей жизни... Надеюсь, что не последний...

    Мы провели несколько дней на борту русской субмарины "Северодвинск". Несмотря на спартанскую обстановку, моих спутников поразило гостеприимство русских моряков. Да и кормили нас очень даже сносно. Вскоре после погружения, нас пригласил на ужин капитан субмарины кэптен Верещагин, который так тепло принимал меня по дороге в Америку. После сытного обеда, он охотно ответил почти на все наши вопросы. Капитан изящно обошел вопрос происхождения субмарины, а также большинство технических вопросов, ссылаясь на военную тайну. Зато он рассказал про скорость субмарины - подумать только, до тридцати пяти узлов в подводном положении - а на вопрос о мощи, сказал только, что весь английский флот они потопить не в силах, но на все их броненосцы боезапаса хватит без проблем, и еще останется на всякий случай.

    После этого, так получилось, что кэптен Верещагин беседовал в основном с президентом Дэвисом, а Джон Девой проводил немало времени в компании некоего старшего лейтенанта Федорцова, который как я понял командовал на этом корабле абордажной партией. Нас же с генералом Форрестом развлекал то один, то другой офицер, но большую часть времени мы были предоставлены самим себе. Как сказал нам кэптен Верещагин, людей, которые хотели бы с нами поговорить, мы увидим в самое ближайшее время.

    И, наконец, сегодня нам объявили, что "карета подана", и что нам предстоит пересесть на ожидающий нас надводный корабль, носящий название "Североморск". С такими названиями несложно и язык сломать... Я спросил тогда, не означает ли "Северо" что-нибудь типа "Ship", на что ответом были дружные улыбки наших хозяев, после чего мне объяснили, что это всего лишь названия городов, а "Север" - по-русски означает "North".

    Вот субмарина, к гостеприимству которой мы привыкли, всплыла (так как в ней нет иллюминаторов, здесь мы поверили нашим хозяевам на слово), открылись люки, и мы поднялись по лесенке к ожидавшей нас шлюпке. А в небольшом отдалении я увидел самый большой корабль, какой мне довелось когда-либо видеть. Длиной не менее пятисот футов, без единого паруса, с железными мачтами, на которых было установлено множество непонятных приборов... Еще меня поразил тот факт, что на бортах корабля не было пушек; как сын морского офицера, я привык к ряду орудий на каждом борту. Да и на "Дайане", которой мне довелось командовать в тех памятных боях, немногочисленные пушки тоже были расположены по бортам, носовую пукалку можно было всерьез не воспринимать.

    Шлюпка, в отличие от тех, к которым я уже привык на субмарине, была железной, и домчала нас до "Североморска" за какие-нибудь пару минут. Другие шлюпки в это время подходили к "Северодвинску" и что-то туда, по всей видимости, загружали. Скорее всего это было продовольствие, ведь как я успел узнать, что подводный корабль при всей своей мощи не нуждался в бункеровках углем и пресной водой и зависел только от наличия свежих продуктов.

   На борту "Североморска" нас тоже приветствовали, как самых желанных гостей. Командир корабля кэптэн Перов лично встретил нас у трапа, и предложил отвести нас в наши каюты, но мы попросили возможности попрощаться с "Северодвинском". И вот тот начал погружаться в морскую пучину. Мы махали ему вслед, хотя, как с улыбкой пояснил нам мистер Перов, после того, как там задраили люки, они нас уже не видят.

    После этого мы заселились в каюты, хоть и не роскошные, но намного более уютные, чем на субмарине. Как сказал нам наш любезный хозяин, Североморск как раз передавал дежурство в этих водах другому кораблю, носящему имя древнего русского правителя "Ярослав Мудрый", после чего и направлялся прямо туда, куда нам и было нужно - в Константинополь. Прошло совсем немного времени, и наша "карета" двинулась на восток, в направлении Константинополя.

    Дмитрий Иванович попал в Югороссию, как Чацкий, прямо с корабля на бал. В 1876 году он был направлен Министерством финансов Российской империи и Русским техническим обществом в командировку в САСШ. Дело в том, что наплыв дешевых американских нефтепродуктов на мировой рынок в середине 1870-х годов привел к падению цен на нефть и продукты из нее, и к сокращению числа нефтеперегонных заводов в Баку со сто до двадцати, а потом и до четырех. Это нанесло огромный ущерб нефтепромышленникам России. Их беспокойство передалось правительству. Для выяснения причин падения цен на нефть и получения сведений о положении нефтяного дела было решено послать за океан экспертную комиссию. Самым подходящим поводом стала организованная в Филадельфии всемирная выставка, приуроченная к 100-летию независимости США.

    Дмитрий Иванович вспомнил, как неприятно поразил его внешний вид и благоустройство городов САСШ. Улицы Нью-Йорка были узкими, вымощены булыжником и убраны чрезвычайно плохо, даже хуже, чем на худших улицах Петербурга или Москвы. Дома кирпичные, некрашеные, неуклюжие и грязные; по самым улицам грязь. Магазины и лавки напоминают не Петербург, а уездные города России.

    Словом, первое впечатление при въезде было не в пользу мирового города с миллионным населением. Поначалу он подумал, что это окраины города. Впоследствии, однако, оказалось, что и весь Нью-Йорк, прославившийся своей роскошью, не щеголяет улицами.

    Менделеева удивил тот факт, что ему не удалось обнаружить даже интереса к проведению глубоких научных исследований. Он потом с явным недоумением записал в дневник: "Научная сторона вопроса о нефти, можно сказать, в последние лет десять почти не двинулась. Есть работы, но от них дело не уясняется, да и работ-то мало. Будь в какой другой стране такая оригинальная и богатая промышленность, какова нефтяная, над научной ее стороной работало бы множество людей. В Америке же заботятся добыть нефть по возможности в больших массах, не беспокоясь о прошлом и будущем, о том, как лучше и рациональнее взяться за дело; судят об интересе минуты и на основании первичных выводов из указанного. Такой порядок дела грозит всегда неожиданностями и может много стоить стране".

    В нефтяных районах Питтсбурга Менделеев тщательно изучал технические и экономические аспекты постановки нефтяного дела в США и снова с сожалением отмечал отсутствие научных исследований в этой области. Но любое практическое новшество, будь то оригинальное устройство какого-либо механического агрегата или решение технологического процесса, получало высокую оценку русского ученого и тут же бралось им на заметку с намерением применить на Бакинских промыслах.

    Из CШA Менделеев вернулся убежденным в том, что Россия вполне может соревноваться в развитии нефтяного дела с американцами, хотя накануне его поездки США добывали нефти в четырнадцать раз больше чем Россия. Но разочаровала великого химика неистребимая косность российской бюрократии. Когда в высших сферах Петербурга он высказал мнение о том, что Россия должна обогнать САСШ по нефтедобычи, министр финансов Империи Михаил Xристофорович Рейтерн воскликнул: "Да что вы, батенька! Да где же это нам тягаться с американцами-то! Мечтания это все, профессорские мечтания!".

    И вот тут он совершенно неожиданно получил довольное странное приглашение съездить по делам в Константинополь. Подписано оно было новым канцлером Империи графом Николаем Павловичем Игнатьевым. В приложенной к приглашению записке, некий господин Тамбовцев написал с ужасными орфографическими ошибками пожелание побыстрее встретиться "с гениальным русским химиком", и "первооткрывателем Периодического закона химических элементов". Этот самый господин обещал продемонстрировать Дмитрию Ивановичу НЕЧТО, что очень его заинтересует.

    Менделеев решил съездить в Константинополь, несмотря на то, что он едва успел отдохнуть после только что завершившейся заокеанской командировки. Тем более, что ему давно хотелось посмотреть на этот древний город, и на то, что сейчас происходит на Босфоре. Слухи о таинственной Югоросии и тамошних константинопольских чудесах успели добраться и до Нового света.

   Несколько дней путешествия сначала по железной дороге, потом по морю, и вот, с запиской господина Тамбовцева, который оказался кем-то вроде канцлера Югороссии, Дмитрий Иванович оказался в приемной коменданта Константинополя. Здешние чиновники, не в пример российским, дело свое знали хорошо. Едва увидев почерк и подпись автора записки, они немедленно засуетились, очень быстро выправили Дмитрию Ивановичу все необходимые документы и дали провожатого, который и отвел его в бывший султанский дворец, который теперь занимали новые власти.

    Господин Тамбовцев оказался мужчиной среднего роста, с небольшой седой бородкой и усталыми глазами. Несмотря на свой возраст - он был, как минимум лет на десять старше Дмитрия Ивановича, Тамбовцев первым поднялся из-за большого письменного стола, заваленного бумагами, и с уважением пожал руку Менделееву.

   - Дмитрий Иванович, разрешите представиться - Александр Васильевич Тамбовцев, - сказал он своему гостю. - Я очень рад, что вы нашли время и приехали к нам. Думаю, что вы не пожалеете об этом. У нас есть, что показать такому талантливому ученому, как вы.

   - Вы преувеличиваете мои успехи в химии, - сказал Менделеев, - ну а насчет того, что бы вы хотели мне продемонстрировать, скажу прямо, любое новшество, пусть и не касаемое химии напрямую, всегда для меня любопытно.

   - Нас сейчас занимает то, что вы изучали во время вашей командировки в САСШ. А именно - добыча и переработка нефти. Точнее, с добычей мы уже вроде бы решили проблему. Югороссия подписала договор с Великим князем Румынии Каролем о поставках нефти, добываемых на нефтепромыслах Плоешти. Три железнодорожных батальона русской армии, работая ударными темпами, построили ветку Плоешти - Констанца. Мы планируем построить трубопровод, по которому добытая в Плоешти нефть пойдет к нефтеперерабатывающим заводам к Констанце. Дмитрий Иванович, нам нужна нефть и продукты из нее!

   - Гм, а зачем вам столько нефти, - поинтересовался Менделеев, - ведь, если мне помнится, в Плоешти добывают ежегодно около 9 миллионов пудов нефти.

   - Это, по-вашему, много?! - воскликнул господин Тамбовцев, - для нас это капля в море. Запомните - нефть и продукты ее переработки, это кровь машинной цивилизации. Я не говорю уже про смазочные масла, без которых невозможна работа никаких машин. Но давайте по порядку. При помощи самой тяжелой фракции нефти, асфальта или битума можно мостить дороги, с покрытием более качественным, чем булыжные мостовые. Следующая по весу фракция - мазут, это топливо, на котором работают двигатели наших кораблей. Еще более легкая и летучая фракция - дизельное топливо, или соляр, служит горючим для наших наземных машин, которые вы тоже скоро увидите. Без керосина, который для вас не более чем горючая жидкость для новомодных керосиновых ламп, не поднимутся в небо наши летательные аппараты тяжелее воздуха. И, наконец, бензин, который сейчас во всем мире используют как чистящее средство и для медицинских целей, тоже пригоден как топливо для моторов и производства страшного зажигательного оружия - напалма. Все это нужно нам просто в огромных количествах, по сравнению с которыми румынские 9 миллионов пудов это просто тьфу. А через не такое уж большое время, все это понадобится и большой России, только в объемах многократно превосходящих наши. Мы сейчас строим нефтеперегонные заводы, на которых добытая в Румынии нефть будет перерабатываться во все эти продукты. Хотите поучаствовать в строительстве этих заводов?

   К чести Менделеева, он практически сразу же принял предложение господина Тамбовцева. Он сразу же понял, что здесь сокрыта какая-та великая тайна. А раскрывать тайны - это огромная радость для ученого.

    Хуже города Бишоп еще не видел.

    По расписанию, поезд должен был прибыть в Бухарест в 8:00. Бишоп уже знал о том, что нужно переставлять стрелки, и попытался объясниться с проводником, чтобы узнать - на сколько именно. Но проводник, как назло, совсем не говорил по-английски. К счастью, один из его людей, Джон Шерман, урожденный Иоганнес Швеннингер, родился в Германии, и смог-таки объясниться с проводником, хоть и с огромным трудом. Оказалось, что Шерман говорил на швабском диалекте, а проводник на австрийском, которые, хоть и родственны друг другу, но на слух очень мало похожи. Часы, в конце концов, переставили, а проводник обещал сказать, когда они будут в Бухаресте, присовокупив, правда, что это все равно конечная станция.

    Но восемь, девять, десять часов, и никакого Бухареста. Наконец, почти в одиннадцать поезд пришел на вокзал какого-то большого города. На вывеске значилось что-то вроде "Бьюкурести". Бишоп расслабился, когда вдруг в купе вошел проводник и спросил что-то у Шермана. Тот перевел: "Бухарест. Конечная. Пора сходить". Кто ж мог знать, что румыны даже название своей столицы не могут правильно написать...

    На перроне их уже ждал человек с виду похожий на турка, который, увидев их, подошел и спросил на неплохом английском; "Полковник Бишоп? Здравствуйте, меня зовут Саид Мехмет-Оглу. Добро пожаловать в Бухарест. Эй, куда?!".

    Бишоп обернулся и увидел, как какие-то смуглые и совсем молодые люди убегают с двумя чемоданами. Он и его люди привычно потянулись к кобурам, но их на боку не оказалось; им было сказано еще при высадке во Франции, что в Европе оружие можно держать только в багаже. Братья Джонсоны побежали за ворами, но куда там... Те даже с чемоданами бежали быстрее американцев, потом юркнули в какой-то проход, как крысы в нору, и потерялись из виду.

    Один из чемоданов, в котором была запасная одежда, было не так жалко, а вот в другом были винтовки братьев, как раз те самые, с которыми они прошли всю Гражданскую войну. В части, которой командовал полковник Бишоп, эти двое были шарпшутерами - снайперами. И это были те самые винтовки, из которых они потом отстреляли столько индейцев.

    Саид отвез их в отель "Атене-Палас" и отъехал, обещав найти замену винтовкам.

    Гостиница была действительно неплохой, но вот обед... Какая-то желтая каша, непонятное мясо, и никому не нужные овощи. Виски не было, зато вино понравилось всем, кроме Шермана: было очень сладким. После обеда все ретировались в номер Бишопа, который на прощание спросил у метрдотеля, нет ли у него газет на английском. Таковых не было, но вот немецкоязычная "Bucharester Zeitung" нашлась.

    В номере Шерман начал ее читать, сначала молча, но потом вдруг посмотрел на Бишопа и сказал, - Полковник, вот здесь интересная информация. Видите?

   - Вижу, и ребята, думаю, видят, - ответил полковник, - И что же там написано?

    Шерман постучал пальцем по газете, - Русские взяли Софию, и третьего августа туда торжественно въедет новоиспеченный Великий Принц Болгарский с невестой. А присутствовать будут и русский император, и ихний кронпринц, и еще куча их самых важных лиц. А еще пишут что война закончена, а значит, особых строгостей быть не должно.

   - Интересно? - задумался полковник, - Ну что ж, значит, нам нужно туда попасть не позже первого. Где же этот проклятый Саид?

    Тут послышался стук в дверь, и вошел Саид с каким-то длинным свертком, - Купил две винтовки Снайдер-Энфилд. Неплохие, как меня уверили. Там же и тридцать патронов к ним. Надеюсь, вам хватит. Больше у человека, у которого я их купил, патронов не было.

    Бишоп посмотрел на проводника, - Саид, нам нужно уже первого числа быть в Софии.

    Собирясь с мыслями, Саид поднял глаза к небу и начал перебирать четки. - До Бекета можно будет доехать на поезде за полдня. Вот оттуда будет сложнее, ведь поезда в Болгарию еще не ходят. Надо будет переправиться через реку в Оряхово, там купить коней и поехать через горы, через Врацу и Мездру. Будем там не раньше вечера первого. Ничего, дом для вас уже приготовлен, и из окон видна улица, по которой будут проезжать русские свиньи.

   - Похоже, вы их не любите? - хмыкнул Шерман.

    Саид по восточному экспрессивно всплеснул руками, - А за что мне их любить? Моей семье раньше принадлежали земли, как в Валахии, так и в Болгарии. Из-за русских мы сначала потеряли первые, потом вторые. И если они получат свое, то я плакать не буду. Ладно, не надо об этом. Билеты я сейчас куплю. Завтра в девять утра заеду за вами, первый поезд на Бекет уходит в десять. Если, конечно, уйдет вовремя.

    Тут вмешался Алекс Джонсон, - А далеко от дома до той самой улицы?

   - Метров двести. По-вашему, около семисот футов.

   - А где можно будет пристрелять винтовки? - не отставал снайпер.

   - Лучше всего в Болгарии, там по дороге будут безлюдные места, - ответил Саид.

   - А какая скорость перезарядки? - вступил в разговор его брат.

   - Десять выстрелов в минуту, значит, около шести секунд на один выстрел, - терпеливо отвечал Саид.

    Джонсоны кивнули, - Потренируемся, хорошо, спасибо. - ответил Алекс, - Патронов должно хватить.

    Когда Саид вышел, Бишоп задумчиво сказал, - Боевой порядок обсудим после рекогносцировки. Одеться нужно будет по-разному, но за местных мы никак не сойдем, поэтому будем изображать из себя путешественников. Шерман, купи себе одежду, как у немца, думаю, будет несложно. Братья будут стрелять издалека, оденетесь как обычно. Смит и Браун, будете изображать из себя богатых туристов, таких здесь немало, да и одежка такая имеется. Стейплтон, будешь изображать пьяницу-ирландца, найдешь что-нибудь подходящее в городе. Я же буду контролировать все издалека, думаю, оденусь как болгарин, одежду добуду там. Ужинаем здесь же, в отеле, хоть тут и отвратно кормят. По бабам не шляться, по злачным кварталам тоже, задержки и проблемы нам не нужны. Все свободны. До вечера!

   Забывшуюся тяжелым алкогольным сном королеву внезапно разбудили царящие во дворце шум и суета. На мгновение ей вдруг почудилось, что служащие русскому царю морские демоны, больше месяца назад выкравшие ее невестку, снова выползли из моря и на этот раз пришли уже собственно за королевой Великобритании. Правда не было слышно ни выстрелов, ни звуков борьбы... Виктория наощупь быстро накинула на сморщенное жирное тело ночной халат, сунув в его карман, вытащенный из под подушки большой револьвер системы Адамса. В последнее время без этого револьвера под подушкой королева элементарно не могла спать. Ей все чудились крадущиеся по коридорам дворца люди в черных плащах и с большими ножами в руках, жаждущие отрезать ее голову и отвезти ее русскому царю. Гвардейские караулы во дворце были удвоены, по соседству было расквартировано несколько полков, в чьей лояльности Виктория не сомневалась. Но все равно, кошмары приходили к ней каждую ночь. Иногда убийцы выбирались из под воды в дворцовом пруду, иногда прилетали на своих плащах, похожих на крылья летучих мышей, а иногда и выбирались из-под земли, как ожившие мертвецы. И вот теперь эта внезапная побудка.

   Чиркнув спичкой и самостоятельно запалив свечу, королева позвонила в колокольчик. Минуту спустя прибежал слуга которого Виктория знала, считайте, с того самого дня когда стала юной восемнадцатилетней девушкой взошла на британский престол. Был он какой-то растрепанный, и явно находился не в себе. Увидев знакомое лицо, королева немного успокоилась, хотя и не отвела в сторону ствол спрятанного в кармане револьвера.

   - Джон, - строгим голосом спросила она, - что там за шум, и по какой причине все так бегают и орут? Ну?

   - Ваше Величество, - немного заикаясь, сказал слуга, - там, там, на юге сильное зарево от большого, очень большого пожара... Мы думаем, что это горит Бристоль. Мы не осмелились побеспокоить Ваше Величество.

   - Вы уже меня побеспокоили, этой ерундой! - рявкнула королева на втянувшего голову в плечи слугу, - Сейчас я сама пойду и посмотрю на этот ваш пожар. И если окажется, что дело не стоило моего беспокойства, то все слуги будут жестоко наказаны.

   Галерея, проходящая по южной стороне дворца, могла похвастаться большим количеством окон застекленных отличным богемским стеклом. Подходя к галерее, уже издали Виктория заметила страшный багровый отсвет, ничуть не похожий на обычный лунный свет. Как будто там, прямо за окнами распахнулись врата в вечное пекло. Вблизи на багровом фоне стали видны черные силуэты людей, будто вырезанные из картона. Шум уже совершенно, стих, все молча стояли и смотрели на то, что творилось где то далеко на юге.

   Бесцеремонно оттолкнув какую-то женщину, королева сунулась к окну и тут же отпрянула. Посмотреть действительно было на что. Зарево пожара, видимое за шестьдесят миль и подсвечивающее снизу багровым цветом низко нависающие облака, зрелище само по себе брутальное, но прорезающие его время от времени бело-голубые вспышки, как молнии озаряющие небосвод, окончательно добили королеву. Она сразу поняла все. Там, где сейчас бушевал этот огненный ад, должен был находиться флот Канала, ее последний флот, после гибели Средиземноморской эскадры. После разгрома пруссками Франции и устранения, таким образом, угрозы для Британских островов со стороны флота императора Наполеона III, этот флот находился в постоянном небрежении и медленно приходил в упадок. Все деньги и новейшие корабли шли на Средиземное море, укрепляя эскадру, которая должна была подпереть слабеющую Турцию в ее неизбежном противостоянии с Россией. Подперли. Сначала турки натворили в Болгарии таких зверств, что даже британская палата общин освистала и закидала тухлыми яйцами премьера Дизраели, когда он только заикнулся о военной помощи османам. Потом появились эти проклятые югороссы и в одно движение стерли Блистательную Порту с политической карты мира. Не успокоившись на этом, новоявленные завоеватели устроили битву при Новом Саламине, и оказалось, что против одного их корабля ничто целая лучшая британская эскадра, которая была оснащена лучшими кораблями с лучшими командами, и в которую, вдобавок, было вложено столько средств. После этого печального события, вспомнив про флот Канала, Виктория приказала срочно приводить его в готовность к походу. Первоначально планировалось управиться за месяц, но входе работ выяснялись все новые и новые проблемы и выход флота в море откладывался сначала на неделю, потом еще на одну, потом еще и еще. Очередной срок готовности, когда Британское Адмиралтейство клялось, что к походу будет подготовлено все-все-все, должен был наступить послезавтра - 1 августа. Королева задумала, ни много ни мало, двинуть свои корабли в Балтику и на руинах Петербурга принять капитуляцию Российской империи. Ее мозг, воспаленный коньячными парами и жаждой мести, абсолютно не понимал того факта, что с моря российская столица совершенно надежно прикрыта фортами Кронштадта, Ораниенбаума, Красной Горки и другими. А Балтийский флот хоть и слабый, но все же находится в значительно лучшем состоянии чем четырнадцать лет назад. Один Петр Великий, при поддержке береговой артиллерии, в бою стоит как половина всей британской эскадры. А ведь по дороге на Балтику англичанам придется прорываться через Датские проливы, чего тамошний король собрался решительно не допустить. Ладно бы он только подписал эту бумажку, о недопуске в Балтику боевых кораблей небалтийских государств, британский флот всегда делал то что ему было выгодно, не обращая внимания на разную дипломатическую возню. Этот безумец стал лихорадочно строить на побережье проливов береговые укрепления, а русским как-то удалось уговорить немцев поставить туда новейшие одиннадцатидюймовые орудия Круппа только - только принятые на вооружение германской армии. Теперь, прорываясь в Балтику, британскому флоту придется неизбежно понести потери и в отместку еще раз сжечь Копенгаген.

   Теперь, глядя на это зарево, королева Виктория поняла, что у нее больше нет флота. Там на горизонте, подожженные каким-то адским оружием, пылает город-порт Бристоль, его доки, верфи, угольные склады и арсеналы. Это адское багровое зарево висит над горизонтом оттого, что сейчас в пожаре бессмысленно сгорают миллионы фунтов угля, приготовленные для снабжения флота. Эти яркие вспышки, это взрывы пороховых картузов в арсеналах и в артиллерийских погребах погибающих кораблей. Это зрелище означает конец всем мечтам о реванше, конец Флоту, конец Британии, которая со времен Френсиса Дрейка и королевы Елизаветы неколебимо стояла на его силе. Одной королевой все началось и на королеве все это и закончится. После особо сильной вспышки Виктории стало особенно нехорошо и, придушенно захрипев, она тяжело сползла на пол.

   Та же картина с заревом пожара и отсветами взрывов наблюдалась и с мостика атомной подводной лодки "Северодвинск" четверть часа назад отстрелявшейся по британским кораблям и береговым сооружениям крылатыми ракетами "Калибр". Только тут главной эмоцией были не страх и растерянность, а жесткое удовлетворение тем, что сорваны очередные планы "англичанки" нагадить России. Собственно эта самая картина на горизонте и говорила о том, что операция прошла успешно, и флот Британии придется строить заново. Теперь, когда русские захватили Суэцкий канал, а к антибританскому союзу присоединились Испания и Португалия, Британские острова могут оказаться начисто отрезанными от своих традиционных морских маршрутов. Мадрид и Лиссабон предоставили русским рейдерам возможность заходить в свои порты и пополнять запасы угля, воды и продовольствия в расчете на то, что в дальнейшем удастся присоединить к себе кое-что из британских колониальных владений. С другой стороны, на севере, в "благодарность" за былое копенгагирование, такое же решение приняла Дания, и теперь русским клиперам и броненосным фрегатам не нужно было для пополнения запаса возвращаться в Ревель и Кронштадт. После гибели остатков британского флота рейдерские действия русских крейсеров обороны грозят превратиться в удушающую удавку. А за британской спиной, пока медленно-медленно начинал закипать ирландский котел.

   Люди стоящие на мостике "Северодвинска" все это прекрасно знали, им было известно и то, что теперь ситуация в Британии изменится необратимо. Чопорная и жестокая власть королевы Виктории рухнет, и, как водится, ей на смену придет только хаос. Но, как говорится, проблемы бриттов русских не беспокоят.

   Убедившись, что операция прошла успешно, старшие офицеры подводной лодки покинули мостик, скрипнули задраенные люки, и "Северодвинск" окунулся в кажущиеся бездонными глубины, будто его здесь никогда и не было.