Царьград (сборник) Михайловский Александр

    Но, давайте по порядку... На перевале перед поселком Карлово Сулейман-паша предпринял самоубийственную попытку задержать наш отряд. Для усиления сводного механизированного батальона, лично Александр II, присутствовавший при войсках, штурмовавших Шипкинский перевал, придал нам 1-ю кавалерийскую бригаду 8-й кавалерийской дивизии, включающую в себя два полка: 8-й драгунский Астраханский и 8-й уланский Вознесенский. Полки эти понесли довольно большие потери при первых штурмах Шипки, но все же сохранили и боеспособность, а главное наступательный порыв. А главное, командир бригады, генерал-майор Степан Степанович Леонов 2-й. Отчаянной храбрости командир. В нашем прошлом за эту компанию он заработал аж две золотые сабли "За храбрость", причем одну из них с бриллиантами. В этой истории одна золотая сабля у него уже есть. Получена она за сбитый лихой атакой с позиций вдвое превосходящий его силы турецкий арьергард в окрестностях Габрово на подступах к Шипке. Лихое было дело. Шесть тысяч турок, побросав обозы и артиллерию, без оглядки бежали от трех тысяч русских. Кавалеристы 1-й бригады тогда рассеяли противника, гнали и рубили его до самой темноты. Потом был отчаянный и упорный штурм Шипки, когда спешенные драгуны и уланы лезли вверх по склонам, а турки отбивались, как могли. После подхода пехотных полков, кавалерию отвели во вторую линию, но все равно они успели овеять себя славой, и понести немалые потери. В течение нескольких дней, пока перевалы штурмовала пехота, кавалеристы отдыхали во второй линии. Потом мы устроили бойню у Казанлыка, и Сулейман паша стал стремительно оттягиваться из Шипкинского прохода, который грозил превратиться для него в ловушку.

   А вообще в этом походе, у всех, неважно из какой эпохи он был родом, было ощущение, что делаем мы совершенно правильное, и по настоящему, святое дело. Я уже говорил и повторю еще раз, в отношении жестокости к беззащитному мирному населению германские фашисты из первой половины 20-го века, по сравнению с турками во все времена, это сущие дети из песочницы. Крайне нехорошо получилось в нашей истории, что сначала февральский, а потом и октябрьский переворот, спасли все-таки больного человека на Босфоре от окончательного суда истории. И все это, несмотря на геноцид армян, который на четверть века предвосхитил еврейский Холокост в Европе. Нет государств, не признающих Холокост, ну разве что за исключением Ирана с его весьма специфической историей, но зато полно государств, которые не признают геноцид армян, "чтобы не испортить отношения с Турцией". Тьфу! Политика - продажная девка империализма!

    Кстати, после дела у Казанлыка довелось мне встретиться и поговорить с самим Михаилом Ивановичем Драгомировым, сейчас генерал-майором, а в будущем - генерал от инфантерии. Михаил Иванович - это не только наш русский военный гений, но еще и большой оригинал - активный не любитель, а попросту сказать противник, военных командно-штабных игр и скорострельного оружия, в частности пулеметов. Чтобы человек и дальше не пребывал во тьме своих заблуждений, пришлось усадить его в "Тигр" и отвезти на поле боя у Казанлыка. Там уже вовсю воняло мертвечиной, и хозяйничали вороны и прочие падальщики. Что поделать, лето. После обозрения поля битвы у нас состоялся весьма продуктивный обмен опытом, в результате которого предрассудки Драгомирова были если не рассеяны совсем, то хотя бы сильно поколеблены. Надеюсь, он понял, что пулеметы, а в нынешнем варианте картечницы или митральезы, имеют на поле боя свою "экологическую нишу", внутри которой, они просто незаменимы никаким количеством метких стрелков и никакой артиллерией. Расстались мы вполне по-дружески, как два уважающих друг друга специалиста. С того поля Михаил Иванович на память увез килограммовый турецкий штык-ятаган, навылет пробитый у пятки пулей из "Печенега". Так сказать - на счастье.

    Потом было присоединение к нам кавалерийской бригады и преследование войск Сулейман-паши. Несколько поспешных стычек совсем не прояснили обстановку. Турки довольно быстро поняли, что с идущим по горам фланговым охранением из числа "воинов племени Летучих мышей", наше войско и вовсе неуязвимо для засад, а поэтому довольно быстро откатывались к Софии. Дорога тут только одна, а по обеим сторонам от нее горы. Опытный человек пройдет, а вот войско застрянет. Им и нам деваться было некуда - только вперед.

   Конечно же, преследуя Сулейман пашу, мы проходили через болгарские села, и несколько раз останавливались в них на ночлег. Происходящие при этом сцены до боли напоминали мне картины хроники освобождения Европы в 1945 году. Ликующий народ, охапки цветов. Цветы были везде: заткнутые за сбрую драгун, в руках рядовых и офицеров. БМП и БТРы превратились в какие-то огромные самоходные клумбы. Ну и еще кое что. Каждое утро некоторое количество, как моих орлов, так и бравых драгун и улан, огородами выбирались из хат местных вдовушек и бобылок, стремившихся торопливо воспользоваться мужской лаской.

    Но вот вчера мы уперлись в этот чертов перевал и потратили на его прорыв целый день от рассвета до заката. Долина реки Тунджи тут кончается, а ущелье между хребтами начинает понижаться в сторону Софии. Сразу за поселком Калофер дорога делает несколько зигзагов, что по форме несколько напоминает искривленную букву "М".

    Был бы у меня хоть один танк, тогда я бы им, сволочам, показал. Но танков нет, а бортовая броня БМП и особенно БТРов с близкого расстояния из местных ружбаек пробивается навылет. Пробная атака только добавила нам раненых и убитых, и показала, что турки намерены воевать по-взрослому. Это было последнее удобное для обороны место, дальше ущелье постепенно понижаясь и расширяясь выходит на равнину, где у турецкой пехоты совершенно не будет шансов ни против бронетехники, ни даже против кавалерии. В первую очередь, прекратив лобовые атаки и, придержав Степан Степаныча, я послал роту морской пехоты по тропе, что шла параллельно и выше основной дороги. Там был такой интересный уступчик, занимаемый очень небольшой (примерно в две сотни голов) группой турок. Этот самый уступчик имел пологие подходы с нашей стороны, и очень крутые с турецкой. Кроме всего прочего, он господствовал, как над перевалом, так и над прикрывающими его турецкими позициями. Чтобы переплюнуть нас в этом отношении, туркам придется залезть прямо на вершины гор, а это, как вы понимаете - полный анреал. И еще, так как в наше время это тропа стала чем-то вроде сельской дорогой, то у меня была вполне обоснованная надежда, что там смогут пройти БМП и Нонны, с целью устройства туркам еще большой козьей морды, чем просто обстрел их позиций из "Печенегов" и "Утесов". БТРы с их крупняками я выдвинул к началу дороги, ровно настолько, чтобы они могли взять под обстрел ту часть тропы, по которой турки могли бы попытаться перебросить на уступ подкрепления. И, успокаивая рвущегося в бой генерал-майора Леонова, принялся терпеливо ждать.

    Так прошло двадцать минут, полчаса, сорок минут... Было тихо. За это время прилетевшие вертолеты вывезли раненых, а полковые батюшки Астраханского и Волынского полков успели отпеть всех убитых в утреннем бою. Три офицера и двадцать восемь нижних чинов из обоих полков. И еще трое моих. Вечная им слава, и вечная память. На местном сельском кладбище появится еще одна братская могила русских воинов, павших за жизнь и свободу Болгарии. Но и это еще не конец, мы только начали штурмовать этот перевал.

   И вот, через пятьдесят пять минут на уступе раздались первые выстрелы. До винтовок Мосина, Маузера, Нагана, Манлихера, использующих унитарные патроны с бездымным порохом еще пятнадцать-двадцать лет. Поэтому турецкая стрельба обозначается длинными струйками порохового дыма, четко обозначающими их позицию - нечто вроде каменной насыпи, перегораживающей тропу. Как я уже говорил в нашу сторону естественных укрытий на этом выступе нет. Кто сказал - "турки могли вырыть окопы"? Вы пробовали копать окоп на склоне горы? Сорок сантиметров более-менее мягкого грунта, а дальше сплошная скала. Тут нужно нечто более мощное, чем обычный заступ.

   Перестрелка наверху, то разгоралась, то затихала. Следом за морскими пехотинцами через кусты продиралась БМП. Я представлял, что там творится. Морские пехотинцы, по очереди прикрывая друг друга огнем, короткими перебежками стремятся сблизиться с укреплением на дистанцию гранатного броска. На нашей стороне зеленка, камуфляж и скорострельное оружие на бездымном порохе. На стороне турок численность и, чудовищный по нашим временам калибр их оружия.

    Но очевидно, что как только наши смогут перебрасывать через баррикаду гранаты, то туркам станет совсем кисло. Сулейман-паша, видимо озаботившись тем, что его передовой пост могут сбить с такой удобной позиции, послал туда еще подкреплений. Цепочка аскеров в синих мундирах и красных фесках, упорно карабкалась вверх по склону. Пропустив их на две трети высоты подъема, БТРы открыли огонь из КПВТ.

   Тем временем, пока внимание турецкой публики было отвлечено подготовкой к штурму баррикады и стрельбой внизу, группа спецназовцев ГРУ по бездорожью обошла турецкие позиции на уступе, и заняла господствующий над ним гребень горы. С того момента, как их два "печенега" и десяток автоматов ударили туркам во фланг, бой за уступ фактически закончился. Даже прорвавшаяся через кустарник БМП успела всего лишь к шапочному разбору, пробив 100-мм снарядами брешь в баррикаде.

    Когда морские пехотинцы заняли уступ, то оказывать им сопротивление уже было некому. Среди обломков камней и разбросанного оружия валялись только убитые и тяжелораненые турки. На захваченном уступе началось оборудование позиций для пулеметов "Утес". По проложенной первым поднявшимся наверх БМП дороге, двинулась вперед обе батареи Нонн-С.

   Но тут же возникла и определенная сложность. Разведргуппа, двинувшаяся дальше по гребню горы, доложила, что это не очередной заслон, тут все это проклятое войско общей численностью более шести тысяч, рассредоточенное по обратным скатам высот и хорошо укрепленное. Как я уже сказал, турки поняли, что это их последняя позиция, и за перевалом для них земли нет. Придержав артиллеристов и изнывающего от нетерпения генерал-майора Леонова, я связался с контр-адмиралом Ларионовым и, коротко обрисовав ему ситуацию, попросил поддержки авиацией. Все стихло, только морские пехотинцы на уступе, лениво перестреливались с находящимися внизу турками. Минут через сорок после моего запроса высоко над нами прошла одиночная "сушка", скорее всего разведчик. После чего, нам сообщили, что наша заявка принята к исполнению, время ожидания в пределах часа. Час на войне это очень много, но я понимал, что это неизбежно. Получив данные разведки, командир авиагруппы полковник Хмелев должен определить тип и количество самолетов, и боеприпасов необходимых для уничтожения данной группировки. Чтоб не убавить и не прибавить. Потом техники должны все это подвесить под боевые машины, и залить в баки топливо. Самолеты поднимут на палубу и подготовят к старту...

    Солнце уже клонилось за полдень, когда я, наконец, получил сообщение с "Кузнецова", - "Стая поднялась, три тройки, время ожидания - двадцать минут". Ну что тут можно сказать - только одно, - Откройте рот и заткните уши. А еще необходимо обозначить свой передний край, а то, как бы чего не вышло.

    Против своей обычной тактики, с этот раз Су-33 атаковали не одной группой, а тремя тройками последовательно. Скорее всего, это было сделано потому, что цель занимала относительно небольшое пространство по фронту, но зато была сильно эшелонирована в глубину.

   Получив предупреждение о минутной готовности, я дал сигнал, и на передовых позициях зажгли красные файеры. Турки, наверное, сильно удивились такой внезапной иллюминации, но их мнение никого не интересовало. Все, и особенно наши местные коллеги, крутят головами, пытаясь первыми увидеть летающее чудо.

    Первая тройка появилась с севера на высоте 500-600 метров над вершинами гор. Мгновение спустя раздался страшный грохот. Встали на дыбы и отчаянно заржали насмерть перепуганные лошади. Над турецкими позициями из-под крыльев самолетов вниз пошли черные капельки бомб. Видны раскрывшие стабилизирующие парашютики, а сие означает, что это не простые фугаски. Пролетев метров двести, бомбы раскрылись, распавшись на сотни мелких точек, которые скрылись за гребнем первого от нас холма. Мгновение спустя оттуда поднялось огромное, во всю ширину турецкого фронта, желто-бурое облако дыма, и донесся тяжкий грохот. Земля вздрогнула, будто по ней ударили огромной кувалдой. Еще минуту спустя удар нанесла вторая группа, за ней третья. Причем по последнему рубежу, где были сосредоточены обозы, резервы и штабы, отбомбились чем-то зажигательным - уж больно угольно-черным был поднявшийся оттуда дым. Все было кончено минут за пять. Генерал-майор Леонтьев и его офицеры были ошарашены, смущены и восхищены одновременно. Пришлось им объяснять, что такое применение авиации, это всего лишь частный случай, когда противник собирается в большую кучу, надеясь на прочность своих позиций. Вы скажете, что все это ненадолго, мол, кончится у самолетов ресурс, и все... Это не совсем так. К тому времени у нас уже будет поршневая авиация примерно соответствующая 20-30-м годам XX века. Наших знаний и местной технологической базы аккурат хватит для начала процесса. Но, вернемся на поле боя.

    Некоторое время спустя, разведгруппа, продвинувшаяся по гребню горы почти до траверза тыловой турецкой позиции, сообщила, что немногочисленные уцелевшие турки, бросая оружие драпают. Выдвинувшийся вперед взвод на трех БТР-80 дошел до конца второй петли, и остановился перед выжженной в уголь полосой земли. Противник сопротивления не оказывал, беспорядочно отступая дальше по дороге. Нам, чтобы отозвать самоходки с выступа, и спустить с гребня горы разведгруппу, надо полтора два часа. А турки с каждой минутой уходят все дальше. Когда они ворвутся в болгарские села, лежащие в долине, то выместят все пережитое на мирных жителях. Чего тут два часа рисовать?! Я повернулся к генерал-майору Леонтьеву 2-му, - Степан Степанович, обстановка проста. Турки в расстройстве чувств бегут куда глаза глядят. А куда их глаза глядят, вам объяснять не надо. Я вам не командир, но сами знаете, что будет лучше, если они все здесь так и останутся. Вам решать. Если атакуете, вас поддержит огнем наша передовая группа.

    Генерал-майор ничего не сказал, только молча пожал мне руку. Звонко запел горн, и уже через четверть часа эскадрон за эскадроном быстрой рысью пошли вдогон бегущему турецкому воинству. Еще полтора часа спустя тронулись и мы. Сразу скажу - не один турок не добежал до долины, все остались в ущелье.

   Ночевали мы уже в Карлово, опять, как белые люди, в мягких постелях. А сегодня утром двинулись в сторону Софии, на просторе, широко развернув крылья кавалерийских фланговых дозоров. Со стороны Плевны через горы туда же пробивался цесаревич Александр Александрович, со своим 1-м кавкорпусом... Но, так же, как и под Шипкой, отряды турок оказали ему ожесточенное сопротивление на горных перевалах. Пришлось кавалеристам цесаревича ждать, когда подтянутся пехоты и артиллерии.

   Но теперь туркам каюк, поскольку под началом цесаревича, 1-я, 2-я, 3-я гвардейские дивизии и 2-я и 3-я гренадерские. Им до Софии вдвое ближе, но там еще не сломлено сопротивление, а мы движемся парадным маршем. Но, есть такое понятие, как политика, а она требует, чтобы первым в Софию под развернутыми знаменами Преображенского и Семеновского полков с барабанным боем, вступил именно цесаревич Александр Александрович, а не мы, грешные. Нам и второе место вполне сгодится. Главное, что не будут путаться под ногами ни сербы, ни румыны.

   20 (8) июля 1877 года. Поместье Бовуар у города Билокси, штат Миссисипи, США.    Джефферсон Финис Дэвис, первый и пока единственный президент Конфедеративных Штатов Америки.

   Дэвис сидел на своем излюбленном кресле-качалке на веранде своего домика. То, что казалось единственным оставшимся делом его жизни, его рукопись, лежала на его письменном столе, и он за последнюю неделю к ней даже не прикоснулся. Молодой Джон Семмс, благослови его Господь, полностью изменил ход его мыслей, и его настроение. Когда-нибудь он допишет свои мемуары, а пока прошлое важно лишь для того, чтобы не повторять ошибок, сделанных в те далекие годы, годы Второй Американской Революции, столь безжалостно втоптанной в грязь солдатами в синих мундирах.

    Дэвис опять вернулся к мысли, которая не давала ему покоя. Роберт Ли был рыцарем без страха и упрека. Он был весьма неплохим генералом - но генералом консервативным. И он не сразу приспосабливался к новым реалиям.

    Кто знает, битва при Геттисбурге могла была быть выиграна, если бы Ли обратил внимание на то, что армия Севера, бывшая в начале скорее аморфной массой, к 1863 году научилась воевать. Может, не так, как армия Юга, но у них было и преимущество в оружии, и их было попросту намного больше.

    Были и другие военачальники. Форрест и Морган громили тылы северян, уничтожая их по частям. Дэвис помнил, как какая-то дама на приеме спросил у Форреста, как у него это получалось. Тот улыбнулся и ответил: "Мадам, я просто туда успел первым и с большим числом людей."

    Рафаэль Семмс, вместо того, чтобы красиво погибать в схватке с превосходящими силами, бил северян там, где им было больнее всего - по их карману, точнее, по их торговле. Он, наверное, нанес северянам больший урон, чем почти весь наш остальной флот. Его сын Джон на захваченной канонерке проявил чудеса храбрости на Миссисипи, и не его вина, что его "Дайана", в конце концов, не выстояла перед намного превосходящими силами противника.

   Но Дэвис был кадровым офицером, и даже в прошлом ректором Военной Академии САСШ в Вест-Пойнте. Поэтому он тяготел к кадровым генералам с европейской выучкой. И это, возможно, было самой большой его ошибкой. Ведь и командующий Континентальной Армией, великий вирджинец и герой не только Севера, но и Конфедерации, Джордж Вашингтон, был ближе по своей тактике и стратегии к Форресту, чем к Ли.

   - Мистер Дэвис! Мистер Дэвис!

   На вороном коне к нему подъезжала сама хозяйка Бовуара, Мисс Дорси.

   - Мистер Дэвис! Я получила телеграмму от майора Семмса! Он едет к нам, и с ним генерал Форрест! Я распорядилась их встретить!

    Через несколько часов, Дэвис приветствовал вернувшегося Семмса, а также его спутника.

   - Генерал, давно я вас не видел. Как хорошо, что вы приехали.

   - Господин президент, когда на кону судьба нашей многострадальной родины, я и не смог бы поступить иначе.

   - Джентльмены, добро пожаловать к столу, - вмешалась миссис Дорси.

    Они прошли в поместье, где был накрыт стол под белой скатертью, на котором уже стояли блюда с устрицами и креветками.

   - Джентльмены, мой повар - мастер французской кухни, которой некогда славился Билокси. Надеюсь, что вам понравится.

    Потом были супы, омары, телятина в каком-то воздушном соусе, утка а льЄоранж... И когда подали пирожные, кофе, сигары и французский коньяк, миссис Дорси пожаловалась на усталость и покинула помещение.

   - Господин президент, позвольте мне рассказать вам об итогах того, что произошло в Мемфисе, - сказал Семмс после того, как Форрест призывно посмотрел на него.

    Дэвис внимательно слушал рассказ молодого (впрочем, не столь уже и молодого) человека. Но когда он услышал о Девое, его лицо невольно изменилось.

   - Господа, я не уверен, что привлекать незнакомого ирландца было правильно. Во первых, у нас в стране ирландцы в основном живут на севере, и воевали против нас в составе их армии. Во вторых, я сомневаюсь в том, что они смогут нам хоть чем-нибудь помочь. Посмотрите на всю их историю. Вот разве что говорить они мастера.

   Форрест улыбнулся и сказал примирительно:

   - Господин президент, это не просто ирландец, это человек незаурядный. Более того, это человек умеет совершать невозможное. Он не раз организовывал и совершал настолько дерзкие акции... Взять хотя бы тот случай, когда из неприступной тюрьмы для особо опасных преступников в Каталпе, в Австралии, на другом конце света, он сумел организовать побег пяти главарей ирландского сопротивления. Да и если б другие не испугались, то несколько лет назад в Ирландии поднялось бы восстание, которое он блестяще подготовил. Не факт, что оно бы увенчалось успехом, конечно, но, как говорится, тот, кто не пытается, тот никогда не побеждает.

   Семмс добавил: - Русские говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанского.

   Дэвис задумался, попыхивая ароматной сигарой. Через несколько минут он поднял голову и сказал: - Генерал, если вы ручаетесь за мистера Девоя, то мне остается только положиться на вас. Господь видит, что мне следовало еще во время войны прислушиваться к вам намного чаще. Джентльмены, шампанского у нас, увы, нет, но давайте выпьем по рюмочке за мистера Девоя и за успех нашего сотрудничества.

   21 (9) июля 1877 года. Поместье Бовуар у города Билокси, штат Миссисипи, США.    Майор армии Конфедеративных Штатов Америки Джон Семмс.

   Какая же все-таки замечательная миссис Дорси. После ночи на весьма удобной перине, я проснулся рано утром, и старый слуга пригласил меня за стол, где уже были наши соседи. Нас накормили необыкновенно вкусным завтраком, после чего она предложила нам проехаться верхом вдоль моря. Через несколько минут она вдруг вспомнила о неотложных делах, и мы остались одни, на белом песке, под величественными пальмами, и далеко от посторонних ушей.

   Сначала мы ехали молча, но потом президент сказал:

   - Джентльмены, какими бы альтруистами ни были русские, нам нужно решить, что бы мы могли предложить русским. Я долго об этом думал, и должен сказать, что у нас не так-то и много такого, что могло бы их заинтересовать. Но кое-что мы им предложить можем.

    Вряд ли они откажутся от военно-морских баз. Мы бы могли им предложить базы в Вирджинии, например, или во Флориде, в частности на одном из островов Флоридского пролива. В этом есть и собственный интерес. Во-первых, северяне к нам тогда не сунутся. Во-вторых, они будут одним своим присутствием защищать и наши интересы как в Атлантике, так и в Мексиканском заливе. Впрочем, конечно, я бы на их месте захватил Бермуду и парочку карибских островов, зря, что ль, они воюют с Англией. Но все равно базы у нас им не помешают, я так думаю.

    Насчет территориальных уступок вопрос такой. Нам не принадлежит ничего, что могло бы их заинтересовать. Но, насколько я знаю, северяне так и не заплатили ни за Северную Калифорнию, ни за Аляску. К тому же там населения мало, и я бы обязал северян вернуть их русским, если мы, конечно, победим в этой войне.

   Форрест усмехнулся:

   - Когда мы победим, вы хотели сказать, господин президент. А часть Южной Калифорнии можно было бы присоединить к нам. Порт на Тихом Океане нам не помешает, например Сан-Диего. Сам я там не бывал, но наслышан.

   - Да, генерал, вы правы. Но сначала нам нужно выиграть войну. А для этого нам будет необходимо договориться с нашими будущими союзниками.

   22 (10) июля 1877 года. Поместье Бовуар у города Билокси, штат Миссисипи, США.    Майор армии Конфедеративных Штатов Америки Джон Семмс.

   Сегодня я связался по рации с русской субмариной. Эх, еще недавно радиосвязь была для меня чем-то сказочным, а вот теперь для меня это уже в порядке вещей. Договорились, что они нас заберут послезавтра, в том же месте, где меня тогда высадили.

   Вечером приехал Джон Девой, которого я лично встретил на вокзале. Узнав, что мы уезжаем так быстро, сказал, что завтра ему надо будет встретиться кое с кем в Билокси, но одного дня как раз хватит. А до того мы с ним съездим в церковь, помолимся об успехе нашего предприятия.

    Миссис Дорси опять накормила нас по королевски. После ужина она, как обычно, отпросилась, сославшись на усталость, а мы привычно расположились в курительной комнате с кофе, коньяком и сигарами.

    Президент, поначалу смотревший на Девоя с недоверием, в течение ужина поддался его обаянию и растаял. Похоже, в отношении этого ирландца у него предубеждения отошли на второй план.

    Да, нелегко ирландцам в Америке. Они не только новые иммигранты, и уже потому изгои; но они еще и католики. А кому как не мне, как католику знать, что людям нашей религии в САСШ сложно, что на севере, что и, чего уж там греха таить, на юге. Да и акцент у них смешной, часто непонятный, и считаются они ленивыми пьяницами. У Девоя, действительно, акцент есть, но, ни ленивым, ни пьяницей его уж никак не назовешь.

   - Генерал рассказал мне о ваших совместных планах, мистер Девой. Должен сказать, что я поначалу отнесся к ним скептически, но потом понял, что они весьма оригинальны, и что у них есть все шансы на успех. Если, конечно, русские согласятся нам всем помочь.

   - Господин Дэвис, насколько я понял нашего общего друга, господина Семмса, русские сами заинтересованы в том чтобы нам помочь. Нам, конечно, трудно будет оплатить чем-либо, кроме благодарности. Но я думаю, что в будущем мы могли бы передать им какие-нибудь порты для военных баз. А если им когда-нибудь понадобятся союзные войска, мы, ирландцы, не забываем помощи друзей, и всегда будем готовы выступить на их стороне.

   - Господин Девой, интересно, что мы пришли к практически таким же выводам.

   - Господин Дэвис, как говорится, великие мыслители думают примерно одинаково, - улыбнулся Девой. - А если честно, то чем это так уж отличается от того, что ваши молодые люди помогут освободить Ирландию, а наши потом Дикси?

   23 (11) июля 1877 года. Утро. Константинополь. Сад бывшего султанского дворца Долмабахче.   Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.

    Плохо, что со всеми военными, политическими и прочими тайными делами мы совершенно забываем о делах личных. А воюют, занимаются политикой и интригами у нас, между прочим, живые люди, со всеми их переживаниями, чувствами, радостями и горем. Это я к тому, что нам надо почаще обращать внимание на тех, с кем мы попали в этот чужой для нас мир. Да и не только на них.

    Вот, к примеру, сегодня Ирочка привела ко мне зареванную Ольгу Пушкину. Бедная девочка, расставшись со старшим лейтенантом Игорем Синицыным, оказывается, впала в депрессию, забыла про еду, подолгу сидела молча, заливаясь по самому пустяковому поводу слезами.

    Приставленная к ней в качестве старшей подруги и наставницы Ира Андреева, по мере своих сил и возможностей пыталась растормошить Ольгу. Иногда ей это удавалось сделать, и день-два Ольга превращалась в того шаловливого чертенка, которого мы привыкли видеть. Но потом опять на нее находила хандра. На бедную девочку было просто жалко смотреть. И ведь нельзя сказать, что Игорь забыл о ней. С каждой оказией он присылал ей весточку. Получив от него послание, Ольга радовалась как дитя, пела, плясала. Но длилась эта радость недолго. Вот такая вот печальная история.

    Ирина, рассказав мне все, просила сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь бедняжке. Я, как старый и опытный сердцевед, по мнению Ирины, должен излечить душевные раны Ольги и спасти ее от такой опасной хандры.

    Охохонюшки хохо... Да, угораздило меня под старость лет заниматься делами сердечными. Но, что не сделаешь ради внучки великого поэта. Я попросил Ирину сбегать к нашим эскулапам, и принести стакан воды и флакончик настойки пустырника. Накапав успокоительных капель в стакан, я заставил ее выпить эту микстуру, а потом обтер полотенцем, смоченным холодной водой, лицо девочки. Выставив за дверь Ирину, я помолчал несколько минут, а потом начал свою душеспасительную беседу.

   - Скажи, Ольга, а ты очень любишь Игоря? - спросил я ее.

   - Да, Александр Васильевич, очень-очень люблю, - сказала Ольга, и по-детски шмыгнула носом. - Я не могу без него! - Тут она не выдержала, и снова залилась слезами.

   - Так вот, милая моя, - строго сказал я, - если ты его любишь, то должна все время быть веселой и бодрой, потому что, если он узнает о том, что ты плачешь и хандришь, то он будет расстраиваться, думать не о том, как ему лучше победить врага, а о твоих печалях. А ведь во время боевого похода офицеру нельзя отвлекаться на посторонние мысли. Ведь ты не хочешь, чтобы с Игорем что-нибудь случилось?

   Испуганная Ольга замотала головой. Слезы у нее мгновенно высохли.

   - Нет, что вы, Александр Васильевич, - сказала она, - я хочу, чтобы Игорь как можно быстрее вернулся ко мне живым и невредимым. Я больше не буду реветь, ну, если только иногда, ночью, когда никто не видит.

   - Ольга, я могу посоветовать тебе, как отвлечься от тяжких мыслей. Попробуй заняться каким-либо делом, неважно каким, главное, чтобы оно было полезным и доставляло тебе удовольствие. Скажи, кем бы ты хотела быть?

   - Александр Васильевич, - сказала Ольга, - мне очень нравится возиться с детишками. У меня дома остались маленькие братья и сестрички. Я так по ним скучаю. А когда я здесь играю с детишками, у которых погибли родители и близкие, мне становится хорошо, и я забываю о своей грусти и печали. - она немного задумалась, - Еще мне нравится помогать людям. Я подружилась с медсестрой из госпиталя Мерседес. Ну, той, у которой такой красивый и храбрый жених, Игорь Кукушкин, вы его, наверное, знаете? Так вот, я несколько раз дежурила в госпитале вместе с Мерседес. Как она умеет ухаживать за ранеными и больными. Когда она рядом, даже тяжелораненым становится легче, и они перестают стонать. Я бы хотела, как и Мерседес, облегчать страдания людей.

   - Ольга, а может быть тебе лучше стать детским врачом, - предложил я, - Могу переговорить со своим старым другом профессором Сергачевым. Он может взять тебя к себе. Ты будешь учиться у него врачебному делу. Игорь Петрович опытный медик, и ему есть что рассказать тебе.

   - А он согласиться взять меня к себе, - с дрожью в голосе спросила Ольга, - ведь он такой серьезный и хмурый...

   - Эх, милая, да я вместе с ним учился в школе, - мне вдруг стало смешно, - Игорь тогда был душей класса, заводилой всех наших проказ, вечно попадающий в разные истории. А сейчас он серьезный потому, что у него слишком много работы, слишком много раненых наших солдат привозят в госпиталь, и он просто очень сильно устает... А еще он волнуется и переживает за каждого раненого, неважно кто это, генерал Гурко, или самый последний нижний чин. Для него нет между ними различия, все они русские воины, сражающиеся за Отечество. Ты меня понимаешь?

    Ольга кивнула, а потом неожиданно спросила меня, - А вы Александр Васильевич, любили когда-нибудь?

    Я чуть не подпрыгнул от удивления. Ай да девица! Ай да красная! Задала вопрос, и не знаешь, как на него ответить-то... Впрочем, по возрасту она, конечно, еще совсем юная, а вот по страстям и чувствам - и взрослой сто очков форы даст. Дедушкина кровь клокочет. Поэтому я решил говорить правду.

   - Да, Оленька, любил, конечно, и сейчас люблю... Только так получилось, что мне с моей любимой уже больше не увидеться никогда. Не могу я к ней вернуться, потому что живем мы теперь с ней в разных мирах...

   - Она что, умерла? - с дрожью в голосе спросила Ольга.

   - Даже не знаю, что тебе и сказать, - ответил я, - вроде все мы живы, а встретиться нам уж больше не суждено... Я здесь, а она там. Вот так-то!

    Ольга долго думала над тем, что я ей сказал. Потом, по-видимому, так и не поняв, что я имел в виду, снова вернулась к тому, что ее беспокоило больше всего.

   - Александр Васильевич, - а когда мы с Игорем сможем пожениться? Мне очень хочется быть с ним рядом. Всегда и везде. И, никогда не расставаться...

   - А вот на это, Оленька, не рассчитывай. Игорь боевой офицер, он служит Родине. Как и твой отец, кстати. Знаешь, какой девиз у русского офицера? - Душа - Богу, жизнь - Родине, честь - никому... Так что тебе достанется только его любовь. А это, поверь, тоже очень много. Игорь - это тот человек, с которым ты будешь счастлива всю жизнь. Но как бы он тебя не любил, по долгу службы он расстанется с тобой и отправится туда, куда его пошлют. И тебе придется или ждать его или, бросив все, ехать за ним хоть в Ташкент, хоть на Камчатку. Такова от века участь офицерской жены в России.

   - Я все понимаю, Александр Васильевич, - с печалью в голове сказала Ольга, - только мне хочется поскорее стать его единственной, Богом данной...

   - Да ты, Ольга, и так его единственная, - ответил я, - а все эти формальности пусть тебя не беспокоят. Знаешь, существует миф о том, что мужчина и женщина были когда-то очень давно единым целым. Потом бог их разделил, и теперь они бродят по свету и ищут каждый свою половинку. И это огромное счастье, когда половинки соединяться. Тебе Оленька, повезло... Радуйся, жди своего любимого, и моли Господа, чтобы он быстрее к тебе вернулся целым и невредимым...

   - Хорошо, - кивнула Ольга, вставая, - я буду учиться у доктора Сергачева и попробую стать детским врачом. Наверное, это не так просто, но буду я стараться. Только вы не говорите Игорю об этом разговоре, будет лучше, если он о нем ничего не узнает. И спасибо вам за все, - чмокнув меня в щеку, она сделала книксен, и выбежала за дверь...

   24 (12) июля 1877 года. Утро. Пляж к западу от города Билокси, АПЛ "Северодвинск".   Мичман Иван Мальцев,

   Вы видели когда-нибудь рекламу рома "Бакарди" 2000-х годов? В ней веселая молодежь бежит по белоснежному пляжу, поросшему пальмами, в теплое море. Примерно так же выглядел этот пляж, на котором мне довелось встречать наших гостей. Только молодежью их назвать было трудно, одеты они были не в плавки и купальники, а в костюмы, и они степенно шли, а не бежали... Короче совсем не похоже, но что-то в этом есть.

    Сначала, на правах старого знакомого и ходячего пароля, к нам подошел майор войск Конфедерации Джон Семмс, которого мы совсем недавно высадили на этом же пляже. Раз он не один, значит его миссия удалась, и у нас есть шанс избавить мор от государства-молоха, одержимого только жаждой наживы и власти. Кто они такие, янки показали еще во время Реконструкции Юга, на своей земле и среди людей одного с ними расы и одного языка. Стоит ли удивляться бомбежкам немецких и японских городов во вторую мировую, Корее, Вьетнаму, и совсем недавним мерзостям в Сербии, Ираке, Ливии и Сербии. Была цветущая страна, приходят американцы, одержимые жаждой разрушения во имя призрака Демократии, и все превращается в помойку.

   Старина Джон представил нам своих спутников, президента Дэвиса, генерала Форреста, и некого ирландца Джона Девоя. Про генерала я много читал; он был одним из тех, кто изобрел глубокие рейды. Джон Девой был мне неизвестен, а про Девиса слышал краем уха, что он был президентом Конфедерации. Ну не наша это история, не наша.

   Встретив экс президента Девиса, я ожидал увидеть толстяка, но он оказался высоким, даже по нашим меркам, худым человеком с военной выправкой. Обалдеть, оказывается он тоже бывший военный и даже преподавал в американской военной академии. Генерал Форрест был даже выше президента Девиса, наверное, под метр девяносто, и оказался весьма обаятельным мужчиной. Майор Семмс сказал, что он был любимцем своих солдат. Не его вина, что у противника всегда было численное преимущество, а совершать те самые глубокие рейды ему запрещало стоящее тут же высокое начальство, тяготеющее к классическим европейским образцам военного искусства.

   Вот Джон Девой был пониже, классический ирландец, рыжеволосый и рыжебородый; ему не хватало только пинты Гиннеса и кирки, чтобы быть похожим на стереотип подгорного гнома из "Властелина колец". Если это ирландец, то наше начальство уж точно найдет то место, куда прилепить Англии этот жгучий перцовый пластырь.

   Поздоровавшись с высокими гостями, я пригласил их пройти на борт нашей резиновой лодки. Боевое охранение, а то как же без него, запрыгнуло в соседнюю лодку, взревели подвесные лодочные моторы, и оставляя за кормой белопенные следы, мы помчались к нашему красавцу "Северодвинск", маячащему черным силуэтом в отдалении от берега.

   Первым, кто поприветствовал гостей на борту, был наш командир капитан 1-го ранга Верещагин. Все что нам оставалось сделать, это выпустить воздух из наших лодок и свернуть их, а так же спустить вниз гостей вместе с их багажом. Хотя какой там багаж, трое профессиональных военных и один не менее профессиональный революционер. Никто из них не привык обременять себя лишними вещами. Так, у каждого по одному небольшому чемоданчику. По своему личному опыту сразу могу сказать что там такое, мыльно-рыльные, принадлежности, смена белья, и в качестве поправки на то, что наши гости - американцы, то неизменная Библия. Кстати, пока сдували и сворачивали лодки, наши гости с интересом смотрели за этим процессом. Пусть смотрят - ничего секретного в этом нет. Потом, мы пригласили всех вниз, командир, лично убедившись, что все внутри, задраил за нами люк, и тут мне вспомнилось московское метро: "Осторожно, двери закрываются, следующая станция Константинополь..."

   Тогда же и там же. Джефферсон Финис Дэвис, первый и пока единственный президент Конфедеративных Штатов Америки.

   Майор Джон Семмс, спасибо ему за это, пытался заранее подготовить нас к этому подводному Левиафану, когда рассказывал о своих впечатлениях и своем переходе через Атлантику на этом корабле. Но одно дело услышать, а другое увидеть своими глазами. И первое время мне стоило больших усилий не показать своей оторопи и даже ужаса при виде этакого плавающего монстра. Господи, не дай нам прогневать этих людей, не знаю что такого им сделали янки, что эти русские решили помогать нам, но мы, южане никогда не должны повторить их ошибок. Ни когда, ни за что, не дразните русского медведя в его берлоге, если он из нее выйдет, то вам не поздоровится. По словам младшего Семмса, стремительно клонится к закату звезда совсем недавно могущественнейшей Британской империи. Первыми, конечно, ее ярмо сбросили наши предки под руководством мудрого Джорджа Вашингтона, но русские, кажется, сведут Британию на тот же уровень на котором сейчас находится Бельгия или Швейцария. Кто знает, может в ближайшее время так же стремительно усохнут и Североамериканские штаты, дав возможность спокойно дышать окружающим народам.

   А вот команда этой подводной лодки оказалась людьми на удивление весьма учтивыми. Вот только, познакомившись с ними поближе, посмотрев на них вблизи, я еще раз возблагодарил Господа, за то, что это именно наши друзья и союзники. Несмотря на всю их внутреннюю суровость, в них нет зла и лицемерия. Они говорят то, что думают, и делают именно то, что говорят. Не хотел бы я оказаться их врагами. Ну что ж, да поможет нам всем Господь! Я, кажется, начинаю верить в то, что наш Диксиленд снова станет свободным. Вперед, в Константинополь!

Аннотация:

Том второй "И от тайги до британских морей", часть восьмая "Царь Освободитель" . Завершено освобождение Болгарии, разбив последние крупные турецкие отряды, русская армия вступила в столицу страны. В Константинополь прибывает делегация КША, а Британия плетет свой заговор. Все идет своим чередом.

Часть 8. "Царь-Освободитель"

25 (13) июля 1877 года. Лондон. Букингемский дворец. Королева Виктория и премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли.

   Закутанная в мешковатые черно-серые одежды, королева Виктория напоминала старую, грязную, толстую крысу, завсегдатайку городской помойки. В течение последнего месяца после исчезновения ее русской невестки, она все больше и больше впадала в глубокую меланхолию. Дела шли из рук вон плохо. Пользуясь состоянием необъявленной войны, русские, захватили контроль над Суэцким каналом и полностью разрушили идущую через него британскую торговлю. Русскими же вспомогательными крейсерами блокирована Мальта, и совершенно неизвестно, что там сейчас происходит. Может быть, остров-крепость тоже уже пала. Романовы считают Мальту своей личной собственностью, унаследованной ими от Павла I, и узурпированной Британией. Русские с такой легкостью разгромили Османскую Империю, будто это не страна с многовековой историей, а какое-то первобытное племя из джунглей Амазонки. И самое главное, впервые за много лет, Британии от этого ошеломляющего успеха русских перепало ни кусочка.Желая победить свою хандру, Ее Королевское Величество все чаще и чаще заглядывала в рюмку с виски, но, как это ни странно, помогало мало, настроение улучшалось ненадолго, зато устойчивый запах спиртного говорил всем, что королева Виктория откровенно спивается. Придворные стали бояться попадаться ей по дороге, ибо в состоянии "подшофе" она была гневлива и могла запросто выгнать со службы какого-нибудь клерка или фрейлину. Ходили слухи, что кроме виски королева употребляет то ли польскую, то ли новороссийскую настойку самогона на красном перце, настолько крепкую, что от полстаканчика глаза вылезают на лоб. По крайней мере, достоверно известно, что однажды она лечила этой "микстурой" своего верного слугу Дизраэли от кашля. После приема стакана лекарства внутрь кашель совершенно прошел, но зато появились красномордие, косоглазие и заикание.

   Вот и в этот раз сэр Дизраэли настороженно заглянул в личный кабинет ее Величества. Беседа с бутылкой виски была уже в самом разгаре. Судя по невнятному бормотанию, сейчас королева Виктория поминала свою непутевую русскую невестку сожранную месяц назад морским чудовищем, а так же трех пропавших вместе с нею внуков. Опрокидывая стаканчик за стаканчиком, жирная старуха всея Британии, давшая название целой эпохи - Викторианство, вслух беседовала с покойницей, жалуясь на свою печальную судьбу.

   К превеликому огорчению, у юркого Дизи были совсем другие сведения, поэтому он тихонечко постучав, осторожно вошел, бесшумно закрыв за собой дверь.

   - Ваше Королевское Величество... - тихо позвал он.

   - А, это ты? - Виктория была уже изрядно поддатая, - А я тут русскую Марию поминаю, сожрал ее морской змей. Черт бы с ней, русской стервой, да внуков жалко. Хорошие были внуки, здоровые. Эта чертова дура их своей грудью кормила, не жалела, не то что некоторые, фигуру боятся испортить.

   - Ваше Королевское Величество, - тихо, но настойчиво сказал Дизраэли, - у меня есть сведения, что ваша невестка, которую вы так безнадежно оплакиваете, в настоящий момент находится в Константинополе, жива и здорова...

   - Что-о-о-о?! - взвилась королева, - Это ТОЧНЫЕ сведения?!

   - Да Ваше Королевское Величество, - поклонился Дизраэли, - совершенно точные. Наш агент видел ее прогуливающейся по парку бывшего султанского дворца в обществе вашего сына Альфреда и ваших внуков. Так же при них была девушка по описанию крайне похожая на пропавшую вместе с вашей невесткой горничную-шотландку.

   Королева как подкошенная рухнула обратно в кресло, - А как же морской Левиафан? - неожиданно трезвым голосом спросила она.

   - Никого морского Левиафана нет! - отрезал Дизраэли, - есть принадлежащий югороссам подводный корабль, по типу того, что выдумал этот француз Жюль Верн, и банда отчаянных головорезов, по-русски именуемая, - Дизраэли достал из кармана бумажку и по слогам прочел, - "спе-тц-нас". Этот "спе-тц-нас" перебил всех ваших слуг, похитил вашу невестку, взорвал яхту и на подводном корабле доставил ее в Константинополь, где уже содержался ваш сын, попавший в плен во время злосчастного инцидента у Афин. Трогательное воссоединение любящих супругов. А за спиной у всего этого ее отец, император Александр II, и дьявол во плоти, адмирал Ларионов.

   Наступила тишина, лицо королевы наливалось краской, будто помидор торопящийся достигнуть финальной стадии зрелости. Дизраэли испугался, что Викторию сейчас разобьет паралич. Потом ее Величество начала орать. Вполне нечленораздельно и употреблением таких слов, которые могли быть известны разве что обитателям лондонского дна, а не благопристойной леди уже тридцать семь лет сидящей на троне.

   Тайфун бушевал минут пятнадцать, потом старая стерва начала выдыхаться - все таки возраст не тот, да и выпито с утра было многовато. К тому же было маловато зрителей, которые могли бы оценить монаршее красноречие. Вот если бы так ее прорвало перед обеими палатами парламента, да еще зрители на галерке, половина из которых писаки, британские и иностранные...

   - Ваше Королевское Величество, - твердо сказал Дизраэли, - исполнить ваше пожелание в самом Константинополе нет никакой возможности. Город буквально кишит агентами ихнего КаГэБэ. Наш человек сообщает, что кажется каждый продавец в лавочке, каждый трактирщик и контрабандист, работают на эту всевидящую, как мифологический Аргус, организацию.

   Еще тогда, когда Вы в первый раз высказали свое пожелание, я начал искать соответствующих людей. Самое главное, чтобы даже в случае неудачи и провала операции никто бы не смог связать их с Великобританией вообще, и вами лично. Если русские узнают, что мы в этом замешаны, то их ярости не будет предела. Даже безвольный принц Владимир, которого мы планируем оставить в живых, чтобы он мог занять трон, не сможет простить убийц отца и брата, и будет преследовать нас вечно, подобно разъяренным фуриям.

   Поэтому, Ваше Величество, ничего британского, никаких отставных офицеров, обитателей лондонских доков, гурков, сипаев и прочей экзотики. Я бы предпочел набрать турок, но, где же их взять. Во-первых, они бестолковы, во-вторых упрямы, в-третьих, они сразу же попадут в поле зрения этого КаГэБэ.

   Но мы нашли выход и из этой ситуации. Наш агент в Нью-Йорке вступил в переговоры с неким отставным полковником армии северян Дэвидом Бишопом. У этого самого полковника подобрана отличная команда головорезов, с которой он берет подряды на то, что очищает земли понравившиеся нанимателю от индейцев, мексиканцев, скваттеров, золотоискателей и прочих нежелательных элементов. Как говорится - нет человека, нет - проблемы. Так вот, три недели назад полковник, вместе со своим небольшим отрядом отплыл из Нью-Йорка на пакетботе, идущем в Бремен. Оттуда он через Берлин и Дрезден выехал в Вену...

   - Скажите на милость, - язвительно произнесла королева, - если этого вашего Бишопа поймают русские, он все равно расскажет их палачам, что его наняли британцы. Какая разница, в конце концов, и стоило ли ради этого забираться аж в Нью-Йорк?

   - Ничего подобного, Ваше Королевское Величество, - скромно потупившись, сказал Дизраэли, - дело в том, что мои люди вели с ним переговоры от имени императора Австро-Венгрии Франца Иосифа. У него тоже очень большие трения с русскими, наступившими на его любимую балканскую мозоль. Так что при наличии мотива, ссылка на него будет весьма правдоподобной. А мы останемся в стороне. Так что все наготове, осталось только дать сигнал.

   - Лорд Биконсфилд! - торжественно заявила королева, - Вы Гений! Орден Британской Империи немедленно! Давайте я вас поцелую...

   Дизраэли растерялся и не успел вовремя отскочить, поэтому следующие пять минут весьма напоминали сцену из учебника арахнологии: "Паучиха Черная Вдова поедает своего неудачливого мужа". Но все когда-нибудь кончается. Иссяк и пламенный пыл королевы Виктории. Отодвинув в сторону своего недоеденного премьера, она заявила, - Давайте свой сигнал, и пусть русского царя и его близких не спасут никакие силы ада! Вы поняли меня?!

   Дизраели кивнул, и низко поклонившись, выскочил из кабинета. А королева снова обратила свое внимание на позабытую бутылку. На этот раз на радостях.

   26 (14) июля 1877 года. Вена. Восточный вокзал. Бывший подполковник армии САСШ Джон Александер Бишоп.

   - Эй, ты! Да поосторожнее, кому говорю! Ты что, английского не понимаешь!

    Полковник Бишоп с неудовольствием следил, как флегматичный носильщик складывал их багаж на полках купе в допотопном вагоне.

   Эх, что за город... Что за страна... И зачем мы сюда приперлись...

   Месяц назад, они сидели в салуне в Канзас Сити, штат Миссури, после очередной успешно проведенной операции несколько западнее. На этот раз все было просто, территория расчищена, индейская деревня сожжена, старики и дети перебиты сразу, скво тоже, после употребления по назначению - и тут от самодовольно усмехнулся, вспоминая те последние два дня. Особенно одна, молодая и стройная, все чего-то там просила на своем языке, даже не противилась, когда ее провели по кругу во второй раз. Бишоп еще раз усмехнулся, вспомнив удивленное выражение на ее индейской роже, когда ее потом зарезал Джек Стэнтон, его специалист по работе ножом. Помогло, конечно, что воины все отправились на встречу с местным армейским начальством, о чем ему шепнул один знакомый лейтенант, а единственных, оставшегося в деревне, застрелили его снайперы - братья Алекс и Питер Джонсоны.

    Это была уже одиннадцатая деревня, которую они таким образом зачистили. В армии им только спасибо скажут - самим не придется руки марать.

    Бишоп вспоминал тогда, с чего все начиналось. Вслед за падением Атланты, оттуда изгнали всех мирных жителей, после чего ее попросту сожгли, да так, что ни единого здания не осталось. Сначала ее обстреляли зажигательными ядрами, потом, после пожара, тогда еще лейтенанту Бишопу (впрочем, у него тогда была другая фамилия) было поручено сжечь несколько чудом сохранившихся домов на юго-западе. Как обычно, задача была решена образцово, и Бишопа даже повысили в звании до капитана.

    Но в одном из этих домов они обнаружили двух девочек лет пятнадцати и шестнадцати, пропустили их по кругу, перерезали им глотки, и оставили гореть в одном из домов. А то, как же, уже месяц не забавлялись с бабами, генерал Шерман не церемонился с мятежниками, но такого не прощал. Хотя это был не первый и не последний раз, но, ни разу никто ничего вроде не заметил.

    Но годами спустя, когда они стояли гарнизоном в новоотстроенной Атланте, ничем не похожей на ту, старую и прекрасную, какая-то негритянка опознала двоих из его команды. Нет, чтобы сказать спасибо за то, что ее, свинью черную, освободили. А она возьми, и доложи его начальству. К тому же один из его солдат на допросе раскололся.

    Когда к нему прибежал молодой солдатик и срочно позвал его к командованию, Бишоп, на тот момент уже подполковник, срочно взял тех своих оставшихся тогдашних подельников, и покинул расположение части. И через месяц они оказались в этом самом салуне в Канзас Сити; он решил тогда, что фамилии можно и поменять, а на Западе никто ни про документы не спросит, ни искать их особо не будут.

    И тогда к ним подошел хорошо одетый человек средних лет, и заказал им всем по стаканчику виски. После второго и третьего, он, наконец, рассказал, что ему от них было нужно. Ему были нужны земли для выпаса скота, а на них нахально расположилась индейская деревня. Ребята вы, он им сказал, судя по выправке, армейские, не могли бы помочь мне с этим делом?

    Первая операция прошла далеко не так гладко, как последующие. Двух из своей команды он потерял тогда убитыми, троих ранило, но, к счастью, несильно. Их новый знакомый не только щедро им заплатил (присовокупив, что не такой уж он дурак, чтобы недоплатить таким людям), но и замолвил о них слово, чтобы их не трогали местные власти. Более того, он рассказал своим знакомым об успехе операции, и Бишоп с его парнями начали получать один заказ за другим.

    Еще трое с тех пор погибли в разных операциях, двоих застрелили местные ганфайтеры (обоих обидчиков Бишоп с компанией уничтожил, больше местные к ним не задирались), и у него оставалось шестеро. Братья Джонсоны были его снайперами, Стейплтон - бывший Стэнтон - оставался его ножевых дел мастером, а нынешние Смит, Браун и Шерман - последний взял фамилию в честь их тогдашнего генерала - весьма неплохо стреляли из револьвера. Впрочем, и Стейплтон, если что, мог попасть из "кольта" в подброшенный в воздух серебряный доллар.

    И тут к нему подошел щегольски, не по местному одетый человек и сказал с каким-то акцентом, весьма смахивавшим на немецкий: Мой херр, не могли бы вы мне уделить минуту внимания?

    Они проследовали в отдельный кабинет, который, как оказалось, был предварительно заказан херром Штиглицем - так охарактеризовал себя его собеседник. Тот рассказал, что путешествует по Америке, и что ему порекомендовали херра Бишопа как человека, который может много чего порассказать про местный колорит.

    Бишоп только хотел его послать, как его собеседник добавил, что ему про Бишопа рассказал Альберт Браун, бывший его заказчик, и что, возможно, у него будет к Бишопу задание, если он тот человек, который ему, Штиглицу, нужен. И после кое-каких рассказов Бишопа предложил ему и его команде огромные деньги за выполнение деликатных поручений на службе его, Штиглица, родной Австро-Венгрии. Причем задаток, поистине царский, плюс деньги на дорогу до Будапешта были выданы на месте, частично ассигнациями, впрочем, с введения "зелененьких" ничем не уступавших драгоценным металлам, а частично и золотом, причем часть - "на дорогу по Европе" - в французской, немецкой и австрийской валюте.

    Бишоп еще тогда заметил, что собеседник его коверкает простые английские слова, а вот длинные произносит без единой запинки и с вполне британским прононсом, и что, более того, некоторые гласные он выговаривал так, как их произносит лишь английская аристократия. Ему приходилось пару раз встречаться с представителями последней, да и непосредственный начальник его в Гражданскую был из таковых, по слухам, бежавший в Америку от карточных долгов. Так что сразу было ясно, откуда на самом деле этот "Штиглиц". Ну да ладно, главное, чтоб платил хорошо и вовремя.

    И вот они в Вене, где остановились в отеле "Европа", в котором Штиглиц, как и обещал, зарезервировал номер. Ребятки его пропадали в местном публичном доме, а к самому ему пришел некий "херр Шмидт", обладатель примерно такого же акцента, что и Штиглиц.

    После сытного обеда, принесенного в номер, "херр Шмидт" перешел к делу. Русскую армию в Болгарии уже не остановить. Его кайзер, которого он здесь представляет, боится, что после Болгарии русские начнут захват земель, по праву принадлежащих австрийской короне, таких, как Хорватия, например, или Галиция. Поэтому русских надо во что бы то ни стало остановить. И сделать это можно лишь одним способом - обезглавить сию азиатскую империю, благо их император не признает мер безопасности. Желательно убить его наследника, и других членов семьи. Только тогда Австро-Венгрия будет в безопасности.

    Бишоп сначала решительно сказал "нет". Одно дело - индейцы, другое - император самой могущественной на сей момент державы. Но тут Шмидт намекнул ему, что он знает его настоящее имя, и осведомлен про некую историю в Джорджии, присовокупив, что девочки эти были племянницами человека, который сейчас, после конца Реконструкции, занимает не последнее место в иерархии штата. И присовокупил, что, конечно же, не собирается делиться этой информацией с американскими коллегами, и что за выполнение работы готов предложить им поистине астрономическую сумму в фунтах стерлингов, то есть, конечно, в австрийских гульденах. И что четверть этой суммы, равно как и средства на дорогу в Софию, болгарскую столицу, им предоставят немедленно.

    А русский император вскоре должен будет торжественно въехать в эту самую Софию, и именно тогда можно будет совершить этот подвиг во имя свободы народов Австро-Венгрии. Более того, в Бухаресте их встретит Саид Мехмет-оглу, болгарский турок, который поможет им с организацией покушения, и с последующим отходом через Сербию в Будапешт, откуда они вернутся обратно в Вену.

    И вот они на вокзале, при посадке в вагон первого класса. Полученные деньги уже переведены в банк в Нью-Йорке - Бишоп не доверял "Шмидту" и вытребовал половину вместо четверти суммы, и не удивился, когда его собеседник вытащил из портфеля аккредитив на "Винер Кредит" на именно эту сумму. А своя команда ему доверяет, и правильно делает, он их еще ни разу не обманывал. Бишоп не сомневался, что в Австро-Венгрии их потом тихо уберут, поэтому он планировал вместо Будапешта ретироваться через Адриатику в Италию и дальше из Неаполя в Нью-Йорк. Он для этого купил справочник Томаса Кука обо всех железных дорогах и пароходных линиях Европы.

   Но первый шаг - вот этот поезд в Бухарест.

 26 (14) июля 1877 года, Утро, Болгария. Окрестности Софии.

   Освобождение Болгарии можно считать свершившимся фактом. Сегодня на рассвете русские войска с трех сторон вступили в Софию. Комендант Софии бежал после того как стало понятно что с востока, севера и юга вверенный его попечению город обойден русскими войсками. Причем с востока и севера, прорвав турецкие позиции на Арабаконаке, тесня растрепанные таборы Шакира-паши, на Софию движется элитный русский Гвардейский корпус. Можно бросить против них последние свежие остающиеся в Софии двадцать пять таборов, и попытаться задержать лавину русских еще на несколько суток в предгорьях. Но зачем?

    С юга по открытым дорогам к Софии движутся непобедимые "шайтан-аскеры" в своих железных боевых повозках. А за их спиной пылит по дорогам русская регулярная кавалерия. Они уже полностью уничтожили войско Сулейман-паши. Гарнизон Пловдива бежал, только завидев на горизонте пыль, поднятую боевыми повозками "шайтан-аскеров". Еще день-два, и они полностью отрежут софийскому гарнизону все дороги к отступлению. И вообще, куда отступать бедному турку - русские повсюду. Открыта только дорога на запад, в сторону Албании, и туда толпами бегут проживающие в Софии черкесы и турки. Они справедливо считают, что после прихода русских войск их болгарские соседи посчитаются с ними за все время притеснений и унижений.

   Сводный конно-механизированный отряд остановился на ночевку у села Нови Хан. До Софии было уже рукой подать. Рано утром полковник Бережной в бинокль обозрел подступы к городу. Радом с ним тем же самым занимался генерал-майор Леонов 2-й. Зрелище было страшное. Город горел. Вслед за отступающей турецкой армией в бега бросилась часть мусульманского населения Софии. Уходя из города, они поджигали свои дома. Весь горизонт был затянут дымом.

   Было видно, что дорога на Скопье забита беженцами, обозами, остатками беспорядочно отступающих войск. Выделенные в отдельный отряд два эскадрона Астраханских драгун, усиленные тремя БТРами и одной батареей Нонн-С, на параллельной дороге сбили турецкий заслон у Ташкесена (в наше время Саранцы), и практически зашли во фланг и тыл главной турецкой позиции. Гаубицы отряда приступили к бомбардировке турецких редутов у села Потоп. Когда же смолкли гаубицы, к турецким позициям под развернутыми знаменами и с барабанным боем двинулся Преображенский полк. Но турки этого уже не видели, ибо на затылке глаз нет, а они в это время бежали без оглядки. Следом за преображенцами походными колоннами к Софии двинулась вся 1-я гвардейская дивизия: семеновский, измайловский, егерский полки.

    Русская армия решительно спускалась с прохлады Балканских гор к Софии, навстречу жаркому мареву долины и дыму пожарищ. Внизу, в долине, по параллельной дороге пылили БТРы , за которыми на рысях шли драгунские эскадроны. Туркам как бы напоминали, что стоит им чуть-чуть замешкаться, и пенять потом они смогут только на себя.

    Хотя, они все уже живые мертвецы. Потому, что тот, кто бежит с поля боя, умрет рано или поздно. Стоит только русской гвардейской пехоте спуститься в долину, как из-за из спин на оперативный простор вырвется 2-я гвардейская кавалерийская дивизия. Если мысленно поднять над местностью на высоту полета самолета-разведчика, то можно увидеть всю картину разворачивающегося сражения.

   Беспорядочные толпы бегущих с поля боя аскеров, ровные колонны русской гвардейской пехоты, поблескивающие штыками вздетых на плечо винтовок. Вслед за ними на рысях пылят ощетинившиеся пиками колонны гвардейской кавалерии. Стоит им выйти на равнину, и они развернутся страшным веером поперек дорог и полей, и не будет тогда спасения бегущим без оглядки массам турецкой пехоты.

    Наследник престола, цесаревич Александр Александрович, двигался на Софию в первых рядах вместе с преображенцами. Русская гвардейская пехота осваивала новый прием совершения ускоренных маршей, который командующий ими Наследник привез из Константинополя. Сто шагов бегом, не ломая строя, сто шагов быстрым шагом чтобы перевести дух. Физически крепким, хорошо кормленным преображенцам, наука сия давалась пусть не легко, пусть через пот и тяжелое дыхание сквозь стиснутые зубы, но давалась. Ротные и батальонные командиры по обычаю того времени двигались в одном строю с солдатами, и только полковники величественно восседали на лошадях.

    Были слышны команды, - Братцы, бегом, марш! - и через некоторое время, - Шагом марш. Раз, два! - и иногда, - Пошевеливайся братцы, а то турка сбежит!

    Сбежать у турок явно не получалась. К тому моменту, как основная часть волны отступающих дойдет до Софии, вдоль их пути успеет развернуться механизированный отряд югороссов и два полка русской регулярной кавалерии. А сзади буквально наступает на пятки Гвардейский корпус в полном составе. Теперь, двигаясь на массивном коне среди упрямо сжавших зубы русских гвардейцев, Александр Александрович поверил в слова полковника Бережного о том, что правильно обученная и натренированная пехота по скорости передвижения на поле боя ничем не уступит кавалерии.

   Не добежав до Софии, отступающие турки свернули на дорогу, ведущую в Скопье. Время от времени среди скопления красных фесок вставал разрыв фугасного снаряда, поторапливающего турок продолжать свой марафонский забег до Албании.

    Дело в том, что в северные предместья болгарской столицы в это время уже входил осетинский конный дивизион под командованием князя Алексея Церетелева, а в городе жители сбивали замки с брошенных турецких складов и спешно вооружались. В Софии располагались крупнейшие в Болгарии склады оружия и военного снаряжения. Зато теперь у Великого князя Болгарии Сержа Лейхтенбергского не будет болеть голова о том, чем вооружать новую болгарскую армию.

   Из числа бежавших с перевалов турецких аскеров спастись не удалось никому. Бежавшие от наступающей русской армии, у южных окраин Софии они сначала попали под перекрестный пушечно-пулеметный огонь подошедшего и развернувшегося в боевой порядок механизированного отряда югороссов, что затормозило их бегство, проредило ряды, и отняло последние остатки мужества. Потом в конном строю на неуправляемое человеческое стадо обрушились гвардейские кавалерийские полки: лейб-гвардии Конногренадерский полк, лейб-гвардии Уланский полк, лейб-гвардии Драгунский полк, лейб-гвардии Казачий полк и вырубили всех турецких аскеров под корень. Руки у людей в красных фесках были в крови не то чтобы по локоть, а и по самое плечо. После освобождения Константинополя, а особенно, после форсирования русской армией Дуная, турецкие аскеры как будто сорвались с цепи, вымещая бессильную злобу на беззащитном мирном населении. В первые же дни продвижения по Болгарии, когда стало ясно, что развернут настоящий геноцид, по русской армии была отдана простая, но страшная команда - Пленных не брать!

   А на северной окраине под барабанный бой в город вступал Преображенский полк при развернутом знамени. Что называется, "по главной улицей с оркестром". Тут же рядом с первыми рядами на громадном как танк вороном коне ехал герой сегодняшнего дня, будущий император Александр III, уже начавший отпускать свою знаменитую бороду. По узким кривым улочкам встречать русскую армию высыпали, казалось все пятнадцать тысяч населения Софии.

   Надо сказать, что еще десять назад население города превышало пятьдесят тысяч, но беспощадный террор турецких властей, а главное бежавших с Кавказа черкесов, уменьшили население города почти в три раза. Кто бежал - бежал, кто убит - убит. Теперь вчерашние палачи сами бежали от наступающей русской армии. Собравшиеся горожане метали в густые колонны русской пехоты букет за букетом. И откуда они взялись в количестве достаточном, чтобы устлать мостовую под ногами солдат сплошным ковром. Кроме ликующих горожан, победителей встречал весь имеющийся в наличии дипломатический корпус. В городе находился ряд консульств. Руские войска встречали: вице-консул Франции Демеркур, Австро-Венгрии - Вальхарт, Италии - Витто Позитано... По лицам господ консулов было видно, как неприятен им этот триумф России. Особенно кислый вид был у господина Вальхарта. Его император еще не оставил своих надежд наложить свою лапу на все Балканы. То есть, конечно, Болгарию от турок освободить было необходимо, но лучше бы это было сделано просвещенными европейскими армиями, а не этими русскими дикарями.

    А над зданием конака - турецкой администрации, уже развивались два флага. Черно-желто-белый с двуглавым орлом Российской империи и андреевский, пока служащий официальным флагом Югороссии. Тут же стоял БТР, гарцевали горячие осетинские всадники, а князь Церетелев с некоторым удивлением беседовал со старшим лейтенантом Бесоевым. Восставшие жители открыли ворота тюрьмы Чернаджамия, и бывшие узники присоединились к импровизированным торжествам. В центре города у церкви Святого Стефана, перед отступлением разграбленной черкесами, состоялась нечто вроде приветственного митинга. Сначала сказали речи самые почтенные из горожан, потом выступил и сам Александр Александрович, поздравивший жителей Софии с обретением долгожданной свободы.

    Война за освобождение Болгарии была фактически завершена, русская армия всей своей массой пересекла Балканский хребет на всем его протяжении, и приступила к зачистке болгарских земель от рассеянных остатков турецких войск. Освобождение Софии послужило сигналом для Афин, и уже на следующий день, согласно достигнутым с Российской империей и Югороссией договоренностям, греческие войска двинулись на север в Македонию и Албанию, последние территории в Европе, пока еще остающиеся под властью турок...

   26(14) июля 1877 года. Константинополь. Дворец Долмабахче. Госпиталь МЧС. Верещагин Василий Васильевич.

    Иногда я считаю за удачу то, что был ранен и повстречался с этими удивительными людьми. Я имею в виду югороссов, которые, если говорить честно, спасли мне жизнь. Зато я стал свидетелем таких событий, сделал столько эскизов, что мне теперь будет нужно не менее года работы в студии, чтобы превратить все увиденное мною в полноценные картины.

    А какие типажи! Какие лица! Да любой художник, наверное, отдал бы полжизни, чтобы иметь возможность нарисовать их на своих холстах. Одни греки-корсары чего стоят! Живописные одежды, выразительные лица, роскошная южная природа и синее-синее море.

    А морские пехотинцы югороссов! Таких людей мне еще не приходилось встречать. Это выходцы из другого мира! В их лиц нет забитости и робости, как в лицах наших солдат. Они готовы в любой момент вступить в бой, невзирая на то, сколько противников им противостоит. И женщины у них тоже необычные. Я сделал несколько портретов Ирины Владимировны, невесты герцога Лейхтенбергского, и, как поговаривают, будущей Великой княгини Болгарии. Как она не похожа на наших девиц, которые упали бы в обморок при виде того, что довелось увидеть ей. И в то же время, она удивительно прекрасна и женственна. Словом, идеал, к которому должны стремиться все представительницы прекрасного пола.

    И что интересно - общаясь с Ириной, некоторые наши современницы изменились, да так, что их теперь трудно отличить от женщин, выходцев из Югороссии. Пример у меня перед глазами - это внучка нашего великого поэта Александра Сергеевича Пушкина, и Мерседес - сеньорита из Константинополя, дочь испанского негоцианта, убитого во время резни европейцев. Жаль эту девушку, но она нашла себе друга среди югороссов - морского пехотинца Игоря Кукушкина. Они так любят друг друга. Я несколько раз рисовал их, какие у них замечательные и ясные лица! Одну картину я хочу им подарить на свадьбу. Не привык я хвалить свои работы, но эта оказалась очень выразительной, и все, кто ее видел, в один голос хвалили ее.

    И Ольга Пушкина, совсем еще юная девушка, тоже влюбилась в одного из югороссов. Какая у них чистая и светлая любовь! Мой новый приятель, Александр Васильевич Тамбовцев, дал мне почитать книжку неизвестного мне писателя Александра Грина "Алые паруса". Удивительная книга! И как Ольга похожа на главную героиню этой книги, девушку по имени Ассоль. Правда на ту, которая дождалась своего капитана Грея. Под впечатлением этой книги я нарисовал картину, на которой юная воздушная Ольга, стоит на берегу моря и вглядывается вдаль, ожидая корабля, на котором к ней приплывет ее возлюбленный. Если у Ольги с Игорем Синициным будет все хорошо, и дело дойдет до свадьбы - а я в этом не сомневаюсь, то эту картину я тоже подарю новобрачным.

   Иногда я встречаю в госпитале МЧС знаменитого врача-хирурга Николая Ивановича Пирогова. Он приехал в Константинополь на пару дней, но остался здесь надолго. По секрету он сказал мне, что узнал за считанные дни от медиков из госпиталя столько, сколько он не смог узнать за всю его предшествующую врачебную практику. Он даже помолодел, несмотря на то, что работы в госпитале сейчас непочатый край. Дело в том, что русские войска и сводный механизированный батальон Югороссии под командованием полковника Бережного сейчас добивают турок в европейской части бывшей Османской империи. Я видел, как уходили в бой батальон Бережного. Весьма впечатляющее зрелище. Особенно потрясли меня их бронированные машины на широких стальных гусеницах, или на больших каучуковых колесах. Это настоящие колесницы смерти быстрые, смертельно вооруженные, и неуязвимые. Я понял, что туркам не выдержать удара этой грозной силы, их просто сметут с лица земли.

    А Александр Васильевич Тамбовцев шепнул мне, что в арсенале армии Югороссии есть и более страшные "изделия уральских мастеров". Боже мой, что же это такое!? У меня даже не хватает фантазии представить, как они выглядят. Я понял, что югороссы, если бы они захотели этого, могли бы завоевать всю Европу. А может быть, и весь мир...

   Но турки сопротивлялись отчаянно, они дрались до последней возможности, зная, что им не будет пощады за то, что они натворили в Болгарии. Зверства были такие, что император скрепя сердце отдал по армии страшный негласный приказ, - Пленных не брать!

   Поэтому турки, еще на что-то надеясь, цеплялись за каждую удобную позицию. Они с самого начала готовились воевать именно от обороны, рассчитывая продержаться до тех пор, пока в конфликт не вмешаются страны Европы. Русская армия штурмовала Балканские перевалы, и мы уже знали, что на помощь туркам никто не придет. Слишком велики были их зверства, и слишком страшно вступать в конфликт с югороссами, которые одним ударом с воздуха способны испепелить целые армии.

   Но все равно у нас было много раненых, причем, большинство из них нуждались в срочной медицинской помощи. Медики госпиталя МЧС работали не покладая рук. Я, как их бывший пациент, знал, что большинство раненых, которые в наших госпиталях давно бы умерли от ран или послераневых инфекций, в госпитале югороссов будут спасены. Чтобы поддержать страдальцев, проливших кровь за освобождение Болгарии, я находил время, чтобы побывать в палатах и утешить наших раненых солдат и офицеров. Я рассказывал им о том, как сам не так давно так же как и они лежал на кровати с иглой и трубкой, которую мне ввели в вену. По этой трубке из прибора со смешным названием "капельница" в мою кровь поступали лекарства. Они спасли меня, хотя врачи госпиталя в Бухаресте посчитали меня безнадежным.

    Раненый, слушая мои рассказы, сразу же становились бодрее. И действительно, искусство медиков югороссов и лекарства творили чудеса. Люди быстро шли на поправку, смертных случаев почти не было, и наши раненые были готовы молиться на своих спасителей.

   З десь, в госпитале МЧС, я встретил еще одного интересного человека. Звали его Андрей Желябов. Как мне рассказал по секрету всезнающий Александр Васильевич Тамбовцев, этот молодой человек в России был арестован за участие в тайном обществе, целью которого было свержение самодержавия. Я издали видел, как господин Тамбовцев несколько раз беседовал с Желябовым, что-то ему объясняя. Молодой нигилист иногда соглашался с Александром Васильевичем, но чаще всего начинал с ним спорить. Говорят, что в спорах рождается истина, если, конечно, оппоненты спорят не из чистого упрямства. А спорить с господином Тамбовцевым из упрямства, это все равно, что выказать себя круглым дураком. Человек он поживший, много повидавший, так что непримиримо поначалу настроенный Желябов к концу разговора переходил на точку зрения Александра Васильевича.

    Сейчас, когда раненых поступало много, и каждый человек был на счету, Андрей Желябов выразил желание поработать санитаром в госпитале. Он взялся за незнакомое для него дело с горячностью и старательностью. Надо сказать, что работы было много, и даже такой богатырь, как он, к концу дня буквально падал с ног от усталости. Но Желябов был упрямым человеком. Немного отдохнув, он снова шел в палаты к раненым, чтобы побеседовать с ними и написать под их диктовку письма на родину. Каждый день из Константинополя в Одессу уходил пароход, который увозил выздоравливающих раненых и гражданских пассажиров. Заодно он прихватывал и почту.

    Андрей Желябов терпеливо писал послание солдатиков из далекого Константинополя. В них российские воины помимо обычных поклонов всей родне, рассказывали о далекой стране Болгарии, о ее жителях, которые перенесли ужасные страдания от "безбожных агарян", и о чудесных докторах, которые спасли их от смерти. Часто после того, как послание было написано, начинался разговор о жизни, о нелегком крестьянском труде, о родных селах, куда раненые надеялись вернуться после войны, конец которой уже был виден.

    А сегодня я и сам поговорил с Андреем Желябовым. Раненых в этот день было мало, наверное, на фронте вчера наступило затишье. Выкроив часок, я решил поседеть в садике у госпиталя, делая эскизы выздоравливающих, неловко ковыляющих на костылях по дорожкам бывшего сада турецкого султана. В этот самый момент ко мне и подошел Желябов.

   - Все рисуете, Василий Василевич? - спросил он меня.

   - Рисую, Андрей Иванович, - ответил я, - каждый делает то, что может принести пользу людям. Вы вот, тоже помогаете этим несчастным, и может быть, благодаря вам кое-кто из них остался в живых.

   - Я как-то не подумал об этом, - растерянно произнес Желябов, - а ведь мне всегда казалось, что помощь людям, народу, заключается в несколько другом. Боже мой, как я заблуждался всего несколько месяцев назад. Как мало я знал народ, хотя и родился в семье крепостного, но родители мои были дворовыми, а не крестьянами, которые изо дня в день работали в поле. Мы пошли "в народ", но опять-таки, так и не поняли ничего. И лишь здесь, в госпитале, повседневно общаясь с мужиками, по приказу царя одевшими солдатские мундиры, я начал их немного понимать.

    И получается, что все наша работа, все труды, все жертвы, были абсолютно бесполезны. Не хотят мужики бунтовать! Да и сам бунт - бессмыслен! Жаль, что это я понял лишь сейчас...

   - Андрей Иванович, - сказал я, - вы правы, несправедливостей в мире много. Но бороться с ними посредством бунта, это как тушить пожар керосином, бунт способен лишь умножить число несправедливостей. Вспомните, что натворили французы со своей Великой Революцией. Свобода, Равенство, Братство. А чем все кончилось? Гильотинами на площадях. Вандеей. Гекатомбами трупов вершителей справедливости и их противников. Революционный задор вылился в желание завоевать мир, и взбесившуюся Марианну пришлось останавливать уже русскому солдату под Смоленском, Бородином и у Малоярославца.

    Будьте осторожны, Андрей Иванович, ибо благими намерениями устлана дорога в ад. Может быть вам лучше попытаться разобраться с жизненным укладом югороссов. Ведь это тоже русские люди, но, в то же время, они совсем другие. Я, может быть, чего-то не понимаю в социальных теориях, но как художник, я внутренне чувствую, что общество их построено на совершенно иных принципах, чем Российская империя. Андрей Иванович, попытайтесь вникнуть в их мироустройство. Может это подскажет вам путь построения такого же общества и у нас в России?

   - Хорошо, Василий Васильевич, спасибо за совет, пожалуй, я так и поступлю, - ответил мне Желябов.

    В небе опять раздался гул вертолета. Похоже, что в госпиталь привезли очередную партию раненых. Последнее время среди раненых стали попадаться болгары, извлеченные русскими солдатами из турецких застенков, а также потерянные, оставшиеся без родителей дети-сироты. Война продолжалась. Желябов с кряхтением поднялся со скамейки, и походкой усталого человека побрел к госпитальным палаткам, над одной из которых развевался флаг Красного креста...

 27 (15) июля 1877 года, Утро, Болгария, София,   Полковник ГРУ Вячеслав Бережной.

    София медленно приходила в себя после вчерашней эйфории освобождения. Такое же невнятное тяжелое похмелье обычно бывает на следующее утро после праздника, когда выпито все вино, сказаны все тосты, разбита вся посуда и лица. Вчера тоже, сперва русские и болгары вместе тушили пожары, причем русских солдат в городе оказалось как бы, не больше, чем местных жителей. Потом на улицах зазвучала музыка, появились бутыли с ракией и вином, вспыхнули высоченные костры, разожженные из брошенных турками поломанных повозок, и начались вполне стихийные народные гуляния.

    Со всей своей балканской бесшабашностью, София праздновала день своего освобождения. И вместе с жителями веселилась русская гвардия: семеновцы, преображенцы, павловцы, гренадеры пешие и гренадеры конные, драгуны, уланы, казаки. Лейб-гвардии казачий полк после того как город был освобожден, не удержался от соблазна и, в полном соответствии с марксистским лозунгом "грабь награбленное", бросился в погоню за удирающими в Македонию обозами черкесов. Уже в потемках они вернулись, хвастаясь трофеями - узлами разнообразнейшего хабара и молоденькими девицами. В этот наивный век повального натурализма никого не интересовали мальчики или юноши, все интересовались только, и исключительно девицами. Но бог с ними, с казаками. Такими они были, такими и останутся. Недаром их пословица гласит: "Что с бою взято, то свято". А на войне, как известно, как на войне, и черкесы совсем не те люди, по которым стоит плакать, особенно когда еще не остыли тела последних замученных ими болгар.

    Утро после душной буйной ночи встретило нас прохладой, чириканьем птиц и неистребимым запахом гари и мертвечины. Начинался новый день, первый день новой жизни, когда оплакав и похоронив погибших, болгары должны будут приступить к строительству новой жизни. В этой новой жизни не должно быть места Берлинскому конгрессу, прогерманской политической ориентации Болгарии, и ее войнам с православными, и тем более, славянскими соседями. Иначе все труды Югороссии пропадут зря, и все снова вернется на круги своя.

    Об этом, и не только об этом, я, полковник ГРУ Бережной, собираюсь этим утром вполне серьезно поговорить с будущим Государем-Императором Александром III. Проделав несколько энергичных упражнений, чтобы разогнать кровь, я уселся в позу лотоса, и погрузился в размышления. Много хорошего сделал царь-батюшка за двенадцать лет своего правления, но и немало дурного тоже. Одно "подмораживание" России чего стоит. Загнали все проблемы вглубь, и получили в ответ такое, что и на голову не налезло. Четверть века без войн вымыли из состава русской армии и флота офицеров с боевым опытом, заменив их паркетными шаркунами. Прекрасный лейтенант или поручик через тридцать лет может оказаться совершенно негодным адмиралом или генералом. Рожественский и Куропаткин, будучи младшими офицерами, совершенно честно, собственной кровью и отвагой заработали свои боевые ордена. Но это ничуть не прибавило им ни способностей управлять людьми ни тактических и стратегических талантов. Как говорили свое время про Тухачевского: поручиком был, и даже став маршалом, все равно остался поручиком.

   Но мирная передышка никогда не бывает вечной. И русско-японская война, уничтожив все плоды трудов Царя-Миротворца, положит начало краху Империи. Но, еще ничего не предрешено, и всех этих ошибок можно избежать. Благо Цесаревич человек не глупый, патриотично настроенный, и почти такой же трудоголик, как и еще не родившийся товарищ Сталин. У Александра Александровича есть только одна, почти неразрешимая проблема, и зовут ее Ники. Мальчику всего девять лет, и он еще не сформировался как личность. Надо им плотненько заняться, может быть что и получится. Иначе в надлежащий срок обязательно появятся и Алиса Гессенская, и русская генетическая рулетка и "хозяин земли русской" и "не заслоняйте меня"...

   По большей части именно этот факт и стал причиной того что мы дистанцировались от России, начав создавать свою государство. Безусловно, мы патриоты и порвем любого, кто наедет на нашу родину. Но! Мы должны иметь возможность влиять на ситуацию в России извне, не заморачиваясь подчинением властям в Петербурге или Москве. Власти-то могут оказаться того, некондиционные.

    А вот и сам цесаревич - тоже ранняя пташка. Ходил в сопровождении двух казаков из лейб-конвоя умываться к колодцу. Мои люди тоже рядом, но их так просто не увидишь. Они контролируют все происходящее, как правило, не показываясь на глаза.

   - Доброе утро Ваше Императорское Высочество, - приветствую я Цесаревича.

   - И вам доброго утра господин полковник. - отвечает Цесаревич, - Не помешаю? - я киваю, и он, кряхтя, усаживается радом со мной по-татарски. Вздохнув, он вдруг спрашивает, - Мечтаете?

   - Нет, - отвечаю я, - Размышляю.

   - А в чем разница? - искренне удивляется Цесаревич.

   - А вот представьте, - говорю я, - полководец перед сражением, например, Кутузов перед Бородином, сидит всю ночь над картой, и размышляет о завтрашнем сражении. Все его мысли воплощаются в конкретный план. И назавтра, согласно этому плану, загрохочут пушки, двинется вперед инфантерия и кавалерия, будет победа или смерть. А вот теперь представьте, что полководец просто мечтает о победе над врагом?

    Казаки, слушавшие наш разговор чуть поодаль, невольно прыснули в кулаки, не удержался от усмешки и сам Цесаревич.

   - Уели, - сказал он отсмеявшись, - Как есть, уели. Разъяснили досконально. Теперь я буду видеть разницу между мыслителями и никчемными мечтателями.

   - Ну, мечтатели бывают и не совсем никчемны, - возразил я, - Вот, к примеру, писатель-мечтатель Жюль Верн. Он сейчас находится в Константинополе, все бродит, удивляется, наблюдая за нашими чудесами. Ничего он такого не сделал, кроме того, что написал большое количество книг, в которых мечтал: о подводных лодках, летательных аппаратах тяжелее воздуха, полетах к другим планетам, и много о чем еще. А что из этого получилось? Будущие мыслители в юном возрасте прочли эти книжки, потом выросли, выучились, и начали искать способ, как бы все это со страниц любимых книг воплотить в жизнь. То же самое можно сказать и о социальных мечтателях. Только вот, результаты экспериментов их последователей могут оказаться просто жуткими.

   - Вы о социалистах? - совершенно серьезным голосом спросил Цесаревич.

   - И о них, и о анархистах, и о прочих "истах", ибо имя им легион. - ответил я, - и в основе любого из этих учений лежит мечта о справедливости.

   - А что такое справедливость? - пожал плечами Цесаревич, - Я уже много думал о том моменте, когда приму Россию из рук моего ПапА. И мне хотелось бы стать справедливым государем. Но как этого добиться?

Страницы: «« ... 1011121314151617 »»

Читать бесплатно другие книги:

Вера
Вера
Бойко Сергей
В центре повествования – судьба Веры, типичная для большинства российских женщин, пытающихся найти с...
Синхромир
Синхромир
Шрёдер Карл
Космический корабль 17-летнего Тоби Макгонигала попадает в аварию, и в ожидании помощи юноша уходит ...
Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. Том 1
Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. Том 1
Кружков Григорий
Два тома «Очерков по истории английской поэзии» охватывают без малого пять веков, предлагая читателю...
Тайна персидского обоза
Тайна персидского обоза
Любенко Иван
Над старинным родом Игнатьевых витает жестокое проклятие, связанное с персидским золотом, перевозя к...
Убийство на водах
Убийство на водах
Любенко Иван
Северный Кавказ всегда был очагом смуты для имперской России. Вот и на этот раз присяжный поверенный...
Революция бренда
Революция бренда
Дил Грегори
Из книги «Революция бренда» вы узнаете: как на основе вашего бренда создать уникальное торговое пред...