Дурные дети Перестройки Шаманов Кир

Глава 13

Планетарий

Как-то в питерский Планетарий приехал Westbam, я уже подтарчивал, но такое событие пропустить не мог. Днём там проводили лекции для детей про космос, а ночью стоял дым коромыслом, и рейверы, обдолбанные стимуляторами и редкими тогда в стране психоделиками, прыгали под ритмы только появившихся диджеев. Я был большим поклонником немецкого кислотного техно.

Денег на билеты, естественно, не было, было ровно на то, чтобы купить там «марку», и был знакомый парень по кличке Матрос, который их продавал, наладив пересылку открыток из Голландии. Westbam уже начал выступать, а я всё ещё стоял на входе и искал вариант, как туда вписаться, и в этот момент кто-то взял меня за плечо.

Обернувшись, я был неприятно удивлён, передо мной в сером спортивном костюме стоял ростовский парень Влад. Тот самый, которого на днях я вместе с Беккером опрокинул на три стакана травы, разжившись фейковыми деньгами, что они с другом мне подсунули. Влад улыбался:

– Ну привет, Кирилл!

– Привет.

– Что ж ты нас так киданул-то? Может, вернешь бабки-то?

– Братан, так они же фальшивые были, мы как заметили, решили свалить, чтобы вы лишку не стребовали. Сами виноваты, – напряжённо улыбаясь в ответ, заметил ему я.

– Ну красавцы чо, хорошо обернулись. Хрен с ним, с тогда, а сейчас-то чего-нибудь есть? Я хочу LSD попробовать, говорят, тут у рейверов можно намутить? Помоги по-человечески, я тебе ещё фальшивых денег дам, – рассмеялся Влад.

– Да без проблем, сам ищу, сегодня крутой немец выступает, Westbam, там внутри есть чувак нужный, только надо войти, но у меня самого только на «марку». Может, ты меня впишешь?

– Ну ты вообще охуел, что с тобой сделаешь, – и Влад достаёт огромный лопатник, набитый рублями и частично долларами.

– Ого, ты чего, бабушку убил?

– Ну не все же такие ушлые, как ты. Я вообще-то в Ростове бизнес с пацанами делаю, фирма своя, сами покупаем, сами продаём, сами крышуем. Лука, что со мной был, рулит, всё серьёзно, а бабки фейковые просто в выручке периодически всплывают, ну я и решил слить. Он это всё вообще не употребляет, только вино, а я уже не могу, третий день в «Астории» то красное, то белое, вот прогуляться вышел.

– Нихуя себе! Ну, пацаны, вы вообще ребята, – сказал я и подумал: «Слава богу не убили нас с Беккером».

Зашли внутрь, Westbam бился вовсю, а в зале был весь цвет тогдашней богемы – рейверы, музыканты, художники и прочие любители психонавтики. Вокруг Матроса кружилась странная тёлка с синими волосами, которая приметила наш к нему интерес:

– Привет, пацаны, вам, что, надо что-то? Давайте, я помогу, я тут всех знаю, вы меня только тоже угостите? Давайте деньги, ждите здесь, – с каким-то провинциальным говорком протараторила она, да с таким напором, что, смотрю, Владик начал на меня вопросительно смотреть.

Матрос наконец-то оторвался от пацанов, среди которых я узнал бандита и рейв-тусовщика Славу BMW, с которым они, не сильно скрываясь, что-то передали друг другу.

– Это ты сделаешь два шага и у Матроса купишь, а мы тебя угостим? – спросил я в лоб у синевласой хипушки, которая себя явно считала очень крутой. Сразу так всё поставила, будто нам не от Матроса, а от неё что-то надо, и мы чуть ли не сами у неё что-то просим и даже немного утомляем её благонравие к нам. Я заметил по её запястьям и мощному черепу, что, видимо, только наркотики придают ей худобу; а акцент выдавал деревенские корни. Она мгновенно исчезла, и мы подвалили к Матросу.

– Матрос, кто эта тёлка с синими волосами? Не слишком ли умная?

– А, это Рита Пирожкова, давно уже к «Тоннелю» прибилась.

Влад сразу наладил с Матросом деловой контакт, с видом знатока, но ничего не понимая, повертел перфорированные бумажки с фрагментами изображения руки Шивы с трезубцем на фоне космоса, купил на сто баксов сразу десять квадратиков и один из них просто подарил мне.

– Ну что, надо лимонада купить и вперёд, в бездну галлюциноза!? – приветливо предложил я.

– А ты их ел? Что-то мне страшновато, – заметно разволновался ростовский гость.

– Да ел, прут часов шесть, я проконтролирую.

– Слушай, ты если что, позвони в «Асторию» Луке, он меня приедет заберёт, номер двести одиннадцать. – Купили лимонад «Японская груша» и быстро залили им проглоченные бумажные квадратики.

– Ты, короче, позвони ему, – повторял Влад, как будто пытался спрыгнуть с парашютом.

С час не происходило ничего, и мы даже начали поглядывать на Матроса, который всем своим видом нас обнадёживал. Он давно уже ни на что не реагировал, а просто стоял посередине танцпола и пялился на сменившего Westbam диджея, периодически закидывая голову наверх и смотря на звёздный купол Планетария с летающими на нём млечными путями, кометами и созвездиями.

Снова подскочила синевласка Рита, которая, видимо, разнюхалась где-то спидами, и начала говорить с ещё большей скоростью:

– Я не поняла, что вы Матроса знаете, ты бы сразу сказал, я тоже у него беру, я сама-то не часто, так, только на выходных. Крутые у него «марки», я вчера весь день, как у Дона Хуана, с кошкой своей разговаривала, кажется, удалось сдвинуть точку сборки, и я ей стала. Читал про сталкинг сновидящего?..

Первые признаки прихода я испытал, когда понял, что её лицо в процессе непрерывного монолога постоянно изменялось, и в целом она становилась всё более похожа на прогнившую берендеевскую бабку, которая что-то несёт про космические миры и какие-то энергии, криво прочитав первые два тома Кастанеды. Казалось, она вот-вот сядет в ступу и будет носиться по орбите внутри звёздного купола. Чем быстрее она говорила, тем больше это походило на лай, все её понты лезли наружу швами и нитками, а когда она начинала жевать губы, её лицо, как двигающаяся резиновая маска, с частью волос немного съезжало вперёд и как будто шло складками, мы с Владом удивлённо переглянулись:

– Хахаха, бежим от неё, а то она нас сожрёт! – крикнул мне в ухо хохочущий Влад, и мы, подталкиваемые неведомой волной, рассекая телами обрывки ритмических волн и кривляющихся в невминозе рейверов, выскочили на улицу. Планетарий мгновенно стал каким-то маленьким, а мир распахнулся невиданным и разнообразным простором.

– Бля, нихуя себе! – причитали то я, то Влад, так как накрывать стало всё сильнее.

Оба, нелепо хихикая, отбежали от Планетария в сторону Зоопарка и вышли к Неве. Там перед нами раскинулся вид на почти хрустальный Зимний дворец и Петропавловку, отражающихся в неестественно глянцевой воде. Созерцая эффект «протёртого стекла», обошли Заячий остров по набережным и мостам, как-то было понятно, куда идти, Биржевой – Стрелка – Дворцовый – Дворцовая набережная – Троицкий, я там ходил тысячу раз, и этот натоптанный мной канал втягивал теперь нас в себя. К счастью, было мало людей, но каждый из них виделся нам демонической сущностью, издалека потрясающей нелепостью своего появления и исчезновения, прохожие тоже смотрели на нас подозрительно.

– Какой пиздец это LSD, и что, так будет переть шесть часов? – Шок Влада можно было понять – в первом в жизни «трипе» оказаться в Питере ночью, на концерте Westbam в компании малознакомого отщепенца. И выглядели мы действительно странно: он в спортивном костюме и «найках», а я – худой налысо бритый торчок в мартинсах с немецкого секонда и куртке милитари – полностью соответствуя своему внешнему виду: мошенник-проходимец и рейвер-панк-наркоман.

– Ну, два часа уже почти прошло, если ты не заметил.

– Надо куда-нибудь спрятать эти «марки», – и Влад прямо напротив дома с химерами достал обрезок открытки с колесом велосипеда, завёрнутый в полиэтилен, и начал лихорадочно перекладывать его из одного кармана в другой.

– Да ладно тебе, менты и не догадаются, что это, ты, главное, внимания к себе не привлекай, а то мы и так странно выглядим.

– Пойдём, что ли, зайдём в какое-нибудь кафе? – предложил Влад, когда мы спускались с Троицкого моста обратно на Петроградскую.

– Боюсь, нам там не понравится, придётся разговаривать, и опять начнётся клаустрофобия, как в Планетарии.

– Хахахаха… Может, хотя бы попробуем? Вдруг что-нибудь получится?

– Только их тут что-то не видно. – В то время ночных кафе на весь город было раз-два и обчёлся.

Начали как бы искать кафе, оглядываясь по сторонам, и почему-то снова зашли, точнее, опять же нас «втянуло» в ночной Александровский сад, но уже с противоположной стороны, покружились вокруг закрытого бара «Грот» и странными симметричными кругами и петлями, внезапно для самих себя снова оказались у Мюзик-холла и Планетария.

– Леший крутит!

– Хахаха…

Остановились на некоей невидимой границе, отделявшей нас от набитого рейверами Планетария, идти туда и покидать полумрак ночного парка не хотелось, возник невероятно уютный эффект нахождения в засаде.

– Пошли в «Тоннель»? Там поуютнее. Хихихи. Тут совсем рядом с Планетарием, во дворах.

– Пошли. Я про него в Ростове слышал, мне советовали обязательно туда сходить, хахахаха!

– Мечты сбываются! Хахаха…

И мы, крадучись, чтобы не быть замеченными из Планетария, пошли по тёмному парку. В парке в четыре часа утра было темно и тихо, пару деревьев обнимали блюющие представители зарождающейся в муках Рейв-Культуры, в полной темноте прямо под ногами нам попался человек, делавший мостик и так шедший за нами метров двадцать, видимо, Ангельская Пыль.

Выскочив на освещённую часть Петроградской, мы быстро оказались около легендарного бомбоубежища, там как раз все готовились к «утреннику» и подтягивался народ после Планетария. Мы зашли с видом шпионов, менты как раз выкладывали пистолет одного из бандитского вида посетителей в сейф, им оказался полуневменяемый Слава BMW, в журнале сданного оружия он тщательно выводил подпись – «BMW». У нас оружия не было, мы быстро оставили сцену с ментами позади и взяли в баре по сто граммов виски, успешно парканулись на пару свободных стульев у барной стойки. Всё вокруг было такое жидкое, что стены тряслись как студень от стука настраиваемой драм-машины, мы не решались начать пить из стаканов, так как во рту происходило непонятно что. Тут же была и неугомонная Рита, которая кружилась уже вокруг каких-то местных модников, мы сразу сбежали в другую часть клуба, чтобы она нас не заметила и, не дай бог, не заговорила. Перед глазами начали кружиться фракталы, в лица людей смотреть стало страшно, стены колыхались, виски странным образом не проглатывался, а впитывался в ставший пористым, как губка, язык.

Единственным на нашей волне был, как оказалось, Слава BMW, которого быстро попутным вихрем закрутило рядом. Как выяснилось, он тоже пришёл из Планетария и съел там две таких же «марки», что и мы, взяв их у Матроса. Разговор как-то быстро зашёл про Ростов, пацанов, Влад и Слава быстро начали обмениваться именами, кличками, тем, кто как стоит, и заливались смехом.

Линии вокруг становились всё более извилистыми, а когда над нами провис потолок с пробегающими по нему волнами Слава предложил понюхать кокаина у него в машине, чтобы немного сняться.

Кокаин я тогда пробовал в первый раз, так уж вышло, что сверху шиваитских «марок» было крайне сложно что-то разобрать. В машине орала песня Мистера Малого «Путана», и действительно, после того как я внюхал через ловко скрученных Славой в трубочку пятидесяти долларов две дорожки, в глазах как будто посветлело, в перегруженном галлюцинаторными ассоциациями вечере забился новый нерв. Слава на какой-то своей волне завёл машину и опасной акулой плавно покатился по дворам Петроградской.

Выкатившись на Стрелку Васильевского острова, Слава, видимо испытал приступ любви к городу и, съехав вниз по мостовой к самой воде, из машины что-то объяснял Владу, чего расслышать из-за орущей музыки не представлялось возможным.

Бэха, сумеречная каша на дороге, игрушечные домики и машинки, и мы вернулись в «Тоннель». Надо отдать должное, Влад быстро нашёл со Славой общий язык и попросил дать позвонить с мобилы, которая, естественно, была у Славы в машине: «Аллё, Лука, тут полный пиздец, ты ещё не спишь? Я скоро приеду».

Слава в «тоннель» не пошёл и, скинув нас, поехал по каким-то делам, в суть которых нам явно не стоило вникать, исчезнув так же быстро, как появился. Вискаря не хотелось, начинался отходняк. Сделав несколько бессмысленных кругов по «Тоннелю», мы вновь оказались на улице, где уже начиналась утренняя городская жизнь. Кокаин придал силы на то, чтобы вспомнить о своих делах, прокатила измена вообще находиться на улице. Я с тоской подумал о доме, а Влад о гостинице с другом Лукой, о том, что завтра уже он улетал домой в Ростов. Долго братались, и вообще расставание, мягко говоря, затянулось, всё не могли договорить последних слов.

– Ты будешь в Питере, звони обязательно, будет что-то надо если – я помогу.

– А ты в Ростов приезжай, в Ростов, я тебе город покажу, надо будет там снова «марок» сожрать. – В голове возникали и тут же менялись сверхподробные, пасторальные картины нашей новой встречи в «хрустальном» Петербурге или в солнечном Ростове. На глаза наворачивались слёзы умиления, и одновременно становилось понятно, что это только глюк, становилось смешно и печально от этого, но печаль тут же растворялась в уверенности, что рано или поздно отпустит, и вроде действительно, если без таких избытков чувств, может и будет интересно снова «нормально» пообщаться, и от этого снова становилось смешно.

Поняв, что этот цикл бесконечен и будет длиться ещё часа три, мы почувствовали себя окончательно не в силах расстаться и тут же поймали смехотворно чавкающую «Волгу» ГАЗ-21 с зелёным глазком в левом углу лобового окна и усатым мужиком, похожим на Боярского, за рулём, похохатывая влезли в тачку и поехали в «Асторию».

В такси было совсем иначе, чем в Бэхе у Славы: попахивало бензином и водитель источал полную безопасность и понимание. По радио «Катюша» шла дискуссия Геннадия Бачинского и группы «Оле Лукойе», и нам стало ясно, что вечер не закончился.

«Астория» вся сверкала и сияла, проскочив мимо швейцара, охранников и лифта, мы поднялись на второй этаж и начали стучать в номер Луки. Я думал, что мы его разбудим, но я сильно ошибался. В огромной комнате каждый стул пытался с нами заговорить, а раскинувшийся на диване Лука допивал не первую бутылку вина. Бутылочная батарея состояла из двадцати бутылок, из которых несколько были откупорены и находились в разной степени отпитости. Лука в белой расстёгнутой рубашке, чёрных глаженых брюках и лакированных ботинках возлежал в кресле, на столике рядом стояло штук десять бокалов и стаканов разной степени наполненности, на полу валялся галстук-бабочка. Меня Лука не узнал.

– Здорово, пацаны, а я тут решил попробовать всё самое лучшее вино, которое было у них в ресторане. Садитесь, вот это «Шабли», попробуйте, оно как раз подышало, – и тут же начал наливать нам из початой бутылки. Мы с Владом впервые за вечер комфортно присели в барочные стулья, взяли бокалы и в нерешительности, помня опыт с пористым языком и виски, отпили по глотку. Прохладная влага пробежала по организму освежающей волной, и фрактальная геометрия, которая активно галлюцинировала при малейшем поводе перед глазами, окрасилась в нежный салатный цвет с миллиардом оттенков зелёного. Мы уткнулись носами в бокалы, в них обильно цвели луга и поля, трещали цикады и порхали бабочки, вся комната поменяла цвет, играя болотными тонами.

– Хватит токсикоманить, допивайте, надо ещё вот это и это попробовать, я хочу себе в Ростов пару ящиков заказать, нужно ваше мнение, а то я уже не понимаю ничего, а вы со свежими головами.

– Свежими? – Мы с недоумением посмотрели на него, лицо Луки на какое-то время приобрело детское выражение и как будто осветилось нимбом, он стал похож то ли на молодого Будду, то ли на младенца Иисуса.

– Пейте-пейте, – подначивал Лука, его иисусовость и буддовость на глазах мутировали в дионисийскость, в его лице начали проступать черты лукавого фавна.

Но всё же, проникнувшись миссией, мы мгновенно осушили бокалы до дна, а Лука уже налил нам в чистые бокалы красное. После первых глотков в зелёных цветах фрактального калейдоскопа, мигрирующего по комнате, появился сначала еле заметный розовый, но со вторым глотком невероятный, в множественных полутонах бордовый.

– Первое было зелёное, а это – с бордовым вкусом, – прочертил Влад очевидное.

– А ты как Иисус поишь нас вином, иногда уступая в своей душе место Дионисию, – проговорил я скороговоркой, скорее обращаясь к Владу, чем к Луке.

– Что?!! Вы, наркоманы хреновы, каждый глоток этого вина недельный запас вашей наркоты стоит, вы хоть вкус почувствовали?

– Нет, – одновременно сказали мы, и все втроём засмеялись, понемногу начав привыкать к обстановке.

– От белого стало свежее, а от красного сейчас может стать слишком бордово и темно. Давайте ещё белого выпьем, а то может красным совсем накрыть.

– Да, надо чередовать, – поддержал меня Влад.

– Вандалы. Мне ваше мнение нужно, а вы несёте какую-то пургу, – и с явным зоологическим интересом к нам Лука разлил белое из другой бутылки.

Отпили.

– Жёлтое.

– Жёлтое с элементами золотого, – вынесли мы вердикт.

– Зелёный совсем ушёл, а красный тащится каким-то еле слышным шлейфом. А есть розовое?

– Сейчас спросим, – и Лука потянулся рукой к телефону, на руке я заметил золотые часы, которые сверкнули в тон к оттенкам только что выпитого вина.

– «Точно Дионисий», – пронеслось в голове.

– Здравствуйте, а у вас есть розовое вино? Только шампанское? «Клико»? Ну принесите «Клико».

В безусом, но с бородкой официанте я внезапно узнаю одного из полузнакомых фарцовщиков от Петропавловской крепости. Но здороваться с ним не стал, замерев в шоке от того, как Лука на барочном стуле, уже просто явно купающийся в дионисийскости, принимает ухаживания от козлобородого официанта, у которого даже ноги как будто начали гнуться назад, Вакх и Сатир.

– Вам открыть?

– Да, будь добр, – и Лука заправляет ему в карман крупную купюру чаевых. Сатир-официант нежно открывает бутылку, даёт попробовать вино Луке, тот одобрительно кивает, Сатир разливает шампанское в бокалы, которые разносит нам пружинистой походкой, и, довольный, уходит. Мы с Владом в немом шоке от этой мифологической сцены не можем оторвать глаз от Луки.

– Ничего себе! Ну вы даёте! – я как-то даже немного застеснялся от таких откровений.

– Вакх и Сатир!!! – выпалил Влад, и мы всей компанией сложились от смеха.

– Розовое, как заказывали!

– Оно с пузырьками, уже понятно, что это металлическое. Давайте курнём! – спрогнозировал Влад, достал пакет травы на половину стакана и начал прямо из него забивать. – Видишь, и без тебя размутили.

– На фейковые бабки?

– Хахаха, нет, на нормальные.

Тут Лука наконец-то узнал меня и с недоумением посмотрел на Влада, потом на меня и снова на Влада.

– Ну а чо, нормальный пацан оказался, ну слили ему фальшаки, и хуй с ними, зато он мне нереальные сувениры для пацанов помог вырубить. Мы сегодня были в Планетарии, «Тоннеле», слушали крутой немецкий рейв и Славой BMW познакомился, местный братан наших аксайских знает, – Лука с интересом пошевелил бровью, периодически разглядывая мой непритязательный панковский вид, и, казалось, совершенно протрезвел. Потом закончил что-то прокручивать в голове и снова опьянел. «Марки» начали явно отпускать, уступая место винному опьянению и добродушию.

– Ну, блин, вы даёте, наркоманы, друг друга шваркнули и сидите довольные. За знакомство! – сказал тост Лука, и мы чокнулись.

От шампанского тут же ударили в глаза искры всех цветов радуги.

– За знакомство! – сказал Влад и взорвал косяк.

Докурили с ним вдвоём прямо в номере, сразу начало доходить, что дело к восьми утра, Лука не курил, ушёл в спальню и вырубился. От «марок» в голове почти ничего не осталось, вино и трава сделали своё дело, этот фантасмагорический коктейль веществ и обстоятельств в моём сознании начал вызывать опасения за безопасность моего возвращения домой.

– Слушай, спасибо тебе, видимо, уже закруглимся, у нас уже самолёт скоро, надо поспать, будешь в Ростове – звони обязательно. Выйдешь сейчас из гостиницы, там сразу такси стоят валютные, вот это им дай, и они тебя домой отвезут… – и даёт мне скрученные Славой BMW пятьдесят долларов!

– Я последний нюхал, и случайно оставил.

– Хахаха.

Глава 14

Джаланджа

Со Славой Сливой я познакомился через Стенича в 88-м году. Слива был старше и меня, и его лет на десять точно, ему было что-то типа двадцать пять лет, а мне тринадцать. Он работал мясником, что в то время весьма ценилось и позволяло ему иметь столько бабок, сколько потом он никогда не имел. Сначала Слива считал меня малолеткой, но через пару лет, видимо, оценил степень моей акселерации.

Слива любил стимуляторы – мульку, винт и феномин заглатывал в астрономических количествах, о которых Стенич слагал легенды. Тусовался в «Риме», Рок-Клубе и «Ротонде». Я только однажды был в Рок-Клубе на концерте «Кино», а когда я как-то пришёл на «Автоматических удовлетворителей», меня не пустили по возрасту, несмотря на мою явную запанкованность. Слива был на бабках, одевался в модные чёрные шмотки, занимался йогой и дианетикой. А ещё Слива ебал под «белым» баб, некоторые, по рассказам Стенича, были симпатичные. Правда, те бабы, которых я видел, все были некрасивые и задроченные винтом хипанки. Винт есть винт, сами понимаете, зубки гниют и крошатся, запашок прелой пиздятины, грязные волосы, прыщики и струпья на коже. Зато свободная любовь, все дела.

Поскольку по зиме мы часто дули в Сливином парадняке, он повадился ходить к нам на запашок. Это уже потом выяснилось, что главным пороком Сливы была жадность, испепеляющая жадность до кайфа. Слива сориентировался и начал брать через меня дудку кружками, тогда-то мы с ним впервые внятно перетёрли за йогу и оккультизм. Удалось наменять ему на траву кучу самиздатовского эзотерического чтива – Кастанеда, дианетика, Кунта-йога, Ищущим…

Ему уже были не нужны эти книги, он уже был выше этого и смотрел на меня снисходительно – к середине девяностых Слива серьёзно сдал и окончательно превратился в винтового обсоса. Я в это время уже отторчал на ханке, был в депрессии и открыл для себя секту Виссариона, какого же было моё удивление, когда я встретил там Сливу! Продвинутый Слива уже, оказывается, почти паковал чемоданы, чтобы ехать в Сибирь, в Общину на покаяние и послушание ко Второму Пришествию Иисуса с Именем Новым – Виссарион.

Тема конца света у всех стояла тогда жёстко. Тысячелетие подходило к концу, и становилось всё очевиднее, что если мы не трансмутируем свои тёмные и мутные энергии в светлые, а самость и эго-цикл – в Дух Святой, то мы все погибнем от случайного взрыва на полигоне Невада. Гигантская взрывная волна смоет всю Европу, а ядерная зима и таяние ледников довершат дело. Москва провалится под землю, Петербург затопит. Короче, так или иначе, Корнхолио придёт за нами, и все погибнут! Однако те, кто осилит смирение своего Эго, желательно на фоне жесточайшего веганства, смогут невероятным подвигом духовного самоочищения выдержать энергетику ядерного взрыва. Именно у таких людей эта смертельная для большинства энергия трансмутирует грубое физическое тело в сверкающее эфирное, которое живёт тысячу лет. Это и есть Царствие Небесное на Земле-матушке, кое пойдёт из Центральной Сибири Красноярского края Российской Федерации. Короче, жить нам всем было до 2003-го максимум. Сёко Асахара, Богородичники, Староверы, и даже ёбнутая на всю голову Мария Дэви Христос – Дева Мария-Мать Мира, Иисус и Сам Господь Эммануил в одной женской плоти, была согласна с тем, что этот цирк скоро закончится, хотя Виссариона крыла матом как нехристя.

Слива времени зря не терял. И бабу уже себе нашёл в компанию, Алёнку, хипанку конечно, но даже не наркотку, как обычно у него, с аппетитными румяными титьками и огромными голубыми глазами. Правда, зубы у неё передние всё-таки вывалились через полтора года жизни со Славиком.

– Трансмутация кармы бьёт по кальциевому обмену в организме, – цитировал кого-то из Бабаджистов Слива.

Короче, Конец Света и торч, с одной стороны, и Жизнь Вечная, с другой стороны, ехать надо, баба есть, а бабок нету. Слива потыкался туда-сюда, хуй, и устроился работать дворником в РЭУ-2.

Ищите Сливу в окрестностях города Минусинск, Республика Хакасия.

А я чё, лох, что ли? Начал искать работы. Бабки нужны чистые, не станешь же на торчково-барыжние бабки билет в Царствие Небесное покупать. Пылающей тропой в РЭУ-2, здравствуйте!

Работа дворника – дело не сильно напряжное, часа три-четыре в день разной интенсивности физической деятельности по рабочим дням. Разве что встречаются знакомые, сначала это немного смущало. Неприятно было, что если рано вставать утром с хорошего заторча, периодически блюёшь туда, где только что подметал или подметаешь то, что наблевал с вечера сам или кто-то знакомый. Я тогда штудировал Шиваитские книжки и воспринимал всё происходящее через призму закона вечного возвращения и кармы.

Свой месяц дворничания отработал в мае и начале июня, благословенная для дворников пора. Помню, как-то утром подметали Ланское шоссе, часов в семь, солнце, метла, и всё небо в воздушных шарах, летящих на Игры Доброй воли, а меня тошнит в одну из урн на Ланском, которую я только что вытряхнул в бак.

По утрам бригады дворников встречались около ЖЭКа, рядом с кучей веников в вязанках, из которых мальчишки сделали шалаш. Дворничиха Надежда подгоняла каталку с баком для мусора, каталку эту надо было волочить по Ланскому, пока вся бригада его наполняет. Наслушался вдохновляющих рассказов про то, как дворники соседнего района выгребали хлам из квартиры умершей бабки, и из матраса посыпались деньги. Потом мне сказали, что у всех дворников есть такие истории, и что у бабок в матрасах чего только не находили. И конечно же, множество историй про то, как дворники находили кошельки и золото на улице, был целый рейтинг. А однажды дворничиха Синицкая по прозвищу Синица, приехавшая в Ленинград из Башкирии, притащила специально вырезанную из газеты статью про то, как какой-то дворник в Москве нашёл в урне дипломат с долларами и сдал его в милицию. Поступок дворника вызвал массовое неодобрение его петербуржских коллег.

Помимо подметания, уборки помоек и мытья парадных – круглогодичных обязанностей позиции, дворники разгребают люки и подвалы, косят траву, зимой убирают снег, лёд, сосульки. Разгребали парочку бомжовьих лежбищ в подвалах и мы. Спугнули бомжей, варивших котят в кастрюлях, вытащили гору старых матрацев арабского студента. Короче, оранжевая майка социального лидера перестала смущать. Испорченная репутация у пацанов, брезгующие тёлочки, ежедневное ширево.

В поезде так ломало, что заодно бросил курить и пить. Абакан, чистый воздух пьянил, и ломка, что ещё подсасывала в спине и ногах, притупилась. Когда приехали в Минусинск, начало совсем отпускать.

Сибирская Швейцария, тайга, гипер-экология, мох бородач, кедры, баня, таёжный мёд. Работал на грядках, иногда с топориком на стройке, пока строили большой общинный дом. Поскольку на стройке я делать ничего не умел, то увлёкся выпрямлением гвоздей и даванием им второй жизни. Я доставал их из забракованных досок, разгибал плоскогубцами и простукивал молотком, визуализируя при этом выпрямление различных аспектов своей кармы.

Потом кто-то из общинников купил в Кызыле дом, но его надо было разобрать и перевезти, было много работы с гвоздями, правда, в основном связанной с разрушением дома и погрузкой его в грузовик. Отправили троих во главе с Максом. Ломать дом посреди поля беспонтовой конопли было весело, её пыльца в полуденное марево поднималась вверх, и гашиш прилипал к поту. Его можно было снимать ножом с груди, но, увы, он совсем не пёр, только если его сварить в молоке, чем пытался заниматься Слива, который облюбовал там для этого какую-то землянку.

Погрузили дом на камаз, посетили буддийский монастырь, получили бабки, я купил билет на автобус и поехал на Алтай. Там, около горы Белуха, как раз открылся лагерь агни-йогов, о котором у Виссариона давно говорили. В Горно-Алтайске позвонил по Виссарионовскому телефону, и меня встретил Саша, старый системный хипан, последователь Церкви Последнего Завета и агни-йог одновременно. Саша оперативно пристроил меня и православного абхазца в машину к воронежским йогам и повёз нас в лагерь. Палатки у меня не было, но был спальник. Было лето, и я, как бывалый таёжник, сделал себе тент из полиэтилена.

Искренне несколько раз я пытался участвовать в агни-йоговских медитациях и программах, но как-то до конца так и не проникся.

Абхазец, с которым мы пересеклись в Горно-Алтайске, бежал от войны, а до этого был ветеринаром в Сухумском зоопарке. Однажды, когда он прятался у монахов на Афоне, наткнулся в горах на гурджиевских последователей, и они дали ему несколько книг, в частности, агни-йоговских. Он крепко подсел на эту йогу и особенно, со всем своим горячим темпераментом, на несение её Благой Вести, из-за чего правоверные монахи с Афона его быстро попросили. Когда он понял, что весь лагерь представляет из себя сторонников Агни, кроме меня, он хоть и благодушно, но довольно-таки сосредоточенно обратил свои речи ко мне и местному населению. Я его терпел, а местные пытались его бить, но он имел боевой опыт в горах, и у местных ничего не получилось, они разбегались.

Иногда я ему парил мозг чем-то вроде подспудно изобретённой методики агни-йоговского коана. А когда он начинал загонять какую-то Агни тему, я фрустрировал его сопоставлением разных противоречивых пунктов базового текста. Метод, подсмотренный мной в общине Виссариона и у баптистов. Абхазца звали Миша, и он всерьёз ломал голову на тему космических братств в эпоху Кали-юги и их связи с его повседневным бытом.

Вернулся в Минусинск быстро, как-то даже соскучился, и тёлок не было нормальных. Встретил Сливу в Мульге. Я постоянно держал веганский пост, нет животному белку, и несмотря на то, что после торча весил сорок пять килограммов, за пару месяцев без герыча набрал двадцать кило. Слива тоже поправился, в глазах прояснение, живёт с Алёной в избушке размером с печку, слушаем Альфа Блонди на огороде, вспоминаем «TaMtAm», в деревне умер шаман. Медитации в девственном лесу каждое утро и вечер, лопата, огород. Местные в Журавлёво доебались и дали пизды, подставил правую щёку, не отвечал, оставил без обид, сразу простил, отпустил.

Каждое лето в Общине проходит праздник, на нём проводится венчание. В тот год было первое массовое, Слава, конечно же, записался, чтобы войти в пул посвящённых и начинать получать опыт Духовной Семьи. Огромное поле ирисов под Малой Минусой, огромное, уходящее за горизонт поле синих цветущих ирисов…

Слива, жених, в голубом расшитом Алёнкой хитоне, Алёнка в белом. Ещё десяток пар. Человек семьсот в длинных одеждах. Виссарион обходит все пары и спрашивает каждого, в упор глядя в глаза:

– Готовы ли вы принять ответственность пред лицом Бога?!

– Да.

– Готовы ли вы принять ответственность пред лицом Бога?!

– Да.

Потом – полудегенеративное хипанское веселье с гитарами и дудочками под высоченным хакасским небом со слепяще белыми, кучевыми облаками. Вечером гигантский костёр, в котором сгорала предыдущая карма обвенчанных.

Дело к осени, месяца с венчания не прошло, а Слива занудил про хэш и фен. А у меня обнаружилась полная индифферентность к наркотикам, даже не понимаю, о чём он. За пару месяцев в тайге отрубило от мира. На Кызыре шуга, пристрастился купаться в проруби, раздвигая лёд ногой. Не заметил первый дефолт…

Увидел ТВ впервые за полгода и нарвался на фильм «Город», Митя Шагин ходит по питерским дворам-колодцам и торжественно говорит о них:

– Это же лес! Джунгли!

Когда я сказал, что хочу поехать домой, Слива аж вспыхнул:

– Я тоже!!!

На выходных засобирались в город, в общину и по знакомым, искать бабки на билеты или хотя бы на еду. Запасы подходили к концу, а зима только начиналась. Слива как-то так ловко разрулил, что я остался на вещах в деревне, а вся компания уехала на несколько дней мутить.

Не успели они уехать, как в дремучую Мульгу приехала тёлочка из Москвы и сама предложила мне бабок на билет. Ребята же в Минусинске и Курагино перерыли всю землю, но ничего не нашли, поехал домой в Петербург в результате только я один.

Семьдесят шесть часов в плацкарте, на белой простыне. Чувствую себя скалой. На Ленинградском вокзале, пока ждал пересадку, посмотрел в видеосалоне фильм с Брюсом Ли и сам был потрясён тем, с каким вниманием.

Питер встретил восторженным Вовой Вирусом. Знакомые торчки ржут и шушукаются, несколько из них уже померло. С торчками, судя по виду большинства из них, как говорил покойный Данила Багров из фильма «Брат» в роли какого-то телевизионного ведущего:

– Всё ещё только начинается!

Помыкался и переехал жить в мастерскую восковых фигур к скульптору Саше, в виссарионовский центр.

Сначала жил в одной комнате с Распутиным, потом с Феликсом Юсуповым, Пуришкевичем, любил пить с ними чай. Прочитал про них и Россию, что мог тогда. Когда установили всю композицию, в Питере была в гостях английская королева, которая видела в детстве Распутина. И наш Распутин, я с ним уже так сжился, пока Саша его делал, произвёл на неё шокирующее впечатление, ей подурнело, и она упала рядом с ним в обморок, драматически воскликнув:

– Он!

Весной вернулся из Сибири Слива, и с места в карьер, вроде бы венчался духовным браком, а всё такое же голодное уёбище, начал пожирать десятками граммов наркоту. Я трезвый, не ем мясо, делаю сложный комплекс аутогенных тренировок и медитаций каждый день, изучать гипноз устроился, и он такой явился. Жить им с Алёной негде, покружились у его родителей, Слива выкурил пару стаканов травы, поторчал на винте, и они уехали назад, за вещами, чтобы возвращаться и накопить денег на дом. Доходит слух, что утопили в Кызыре, реке, что отделяет Мульгу от мира, все вещи. Не отпускала его Мульга, говорила:

– Не надо тебе туда!

Но командир семейного корабля Слива всё-таки настоял, и они снова вернулись в Питер, к его маме и брату, в двушку.

Я чистый, не курю, не торчу, второй год медитации каждый день. Слива опять с парохода ныряет в торч. Алёна целыми днями работает в ларьке, Слива сливает заработанные ею бабки барыгам, сначала «белое» и трава. Опиуху, мол, не понимает, зато жрёт чипсы с Херши-колой, изображает потребление.

Я, помаявшись, таки развязал на траве и куреве, а потом и на ширке, и на герыче. Подрабатывали со Славой на рынке, помогали ларёчникам таскать ящики с фруктами:

– Памдор, агурэц.

– Манан-манан-манан-манан.

– Тересня-тересня-тересня.

Слива быстро начал охуевать. Купил себе килошник травы на Алёнкины деньги, ходит постоянно укуренный и говорит, что травы у него нету. Сам всё время шкерится домой и долбит под одеялом. Потом выяснили, что трава у него-таки есть, и я даже заменял ему магнитофон на траву, Слава так отчаянно торговался и жадничал, что я взял стакан вместо полутора. Собственно, тогда и случился наш с ним, фатальный для них с Алёнкой разговор, разговор циничного опиушника с наивным марцефальщиком. Явился ко мне после этого обмена Слива, весь в лучах, накуренный, и говорит среди прочего:

– Заебало долбить, сейчас, только что, косяк сдолбил перед выходом и мало прёт, прикурилась, а фена не хочется. Хочу купить три грамма герыча, распробовать с Алёнкой.

– Ты чё, дурак? Подсядешь.

– Я фен по десять граммов протарчивал за неделю, и живой, а он сильнее.

Многие винтовые «хмурый» презирают и не понимают, какой кайф рубиться, блевать и оставаться без их любимого прихода с мурашками и шевелением волос. А поэтому не верят, что могут на герыч подсесть и начать маниакально жрать его каждый день.

– Герик это не фен, Слава.

– Не хочешь помочь, познакомь с Виталиком или с ещё каким-нибудь барыгой.

– Мне вас с Алёной жалко. Подумай.

Но хотелось травы, и у Сливы она была, он всю эту игру прекрасно понимал:

– Чего ты душишься? Я тебе травы насыплю.

– Ок.

Виталик, непотопляемый торчок из моих ровесников, втянулся, как я помню, тоже, когда познакомился с барыгой. Любитель хард- и даб-коров быстро нашёл со Сливой общий язык. Через месяц, как по часам, Слива уже на дозняке, через два уже на пару с Алёной. Сначала думают, простудились, сопли, спину ломит, типа надо подлечиться от затянувшегося ОРЗ. Я стучу пальцем по голове и кручу им у виска. Но Слива самый умный, культ Сливы в Семье, и герыч продолжает бесперебойное поступление в вены молодой ячейки общества.

Сижу как-то у Виталика, раскумарились, стук в окно. Виталик живёт на первом этаже и торгует героином в окно. Виталик, не глядя, кто там:

– Это Слива. Будет просить чек пожирнее.

– Откуда ты знаешь?

– Он каждый день в это время приходит, после работы.

Открывает окно, и действительно, Сливин голос:

– Привет, мне Гарыныча, на 100 рублей, подлечиться.

– Давай бабки.

– Ты только посмотри чек пожирнее.