Наследие греха Ренделл Рут
– Мне черный, – добавил Чарльз.
– Так о чем бишь я говорила? – снова подала голос Джозефина.
– О вашей дочери, – подсказал Генри, надеясь, что это ее успокоит.
– Ах да, о моей детке! Странная ей все-таки выпала судьба – столько несчастий на ее долю, а ведь вначале, когда она была еще совсем крохой, ничто и не предвещало. У меня была подруга, милейшая старая дама, так вот, она просто обожала мою детку. Богата была как Крез – огромный дом, прислуга, все такое…
Принесли кофе – что-то наподобие эспрессо, с пенкой.
– А мне принесите белого сахара, – сказала миссис Криллинг, надувшись. – А то от этой коричневой дряни меня тошнит. – Официантка отошла, крутя задом, и вскоре вернулась с другой сахарницей, которую брякнула на стол перед ними. Как только девушка оказалась за пределами слышимости, Джозефина выкрикнула ей вслед: – Халдейка!
После чего она спокойно вернулась к основной теме:
– Да, моя подруга была очень стара, она практически не отвечала за свои действия. Старческий маразм, вот как это называется. Сколько раз она мне говорила, что хочет что-нибудь сделать для моей девочки. Я, конечно, пропускала эти ее слова мимо ушей, у меня не было никакой охоты мешаться в наследственные дела чужого семейства. – Тут она умолкла и одну за другой целеустремленно высыпала в свой кофе четыре ложечки сахара с горкой.
– Разумеется, – сказал Чарльз. – Никому и в голову не придет упрекать вас в корыстолюбии, миссис Криллинг.
Женщина самодовольно улыбнулась и, к несказанному веселью викария, протянула через стол руку и потрепала его сына по щеке.
– Вы душка, – сказала она. – Милый, чуткий душка. – Тут она испустила глубокий вздох, после чего вдруг настроилась на практический лад. – Однако надо и о себе подумать, да и не упускать же, что само в руки плывет. Я ни на чем не настаивала, пока доктор не сказал мне, что мистеру Криллингу осталось жить не больше полугода. Ни страховки, думала я в отчаянии, ни пенсии. Моему воображению рисовались ужасные картины того, как я оставляю мою детку на ступенях сиротского приюта.
Надо сказать, что Генри ничего такого вообразить не мог, как ни старался. Ведь Элизабет Криллинг была в ту пору отнюдь не младенцем, а крепкой девчушкой пяти лет с хвостиком.
– Продолжайте же, – сказал Чарльз. – Вы так интересно рассказываете!
– Вам надо составить завещание – так я сказала моей подруге. Я сейчас сбегаю к себе и принесу вам форму. Моей детке много не нужно – тысчонки-другой хватит. Вы и сами знаете, как сильно она скрасила ваши последние годы – родные внуки и те так не старались. К черту все, думала тогда я.
– Но она так и не написала завещание? – подсказал Арчери-старший.
– Откуда вам знать? Дайте мне рассказать, что я знаю! Это случилось за неделю до ее смерти. Несколько недель я носила с собой бланк завещания, а бедный мистер Криллинг все таял да таял, одна тень от него осталась. И что вы думаете, она его заполнила? Только не она, старая корова! Мне пришлось пустить в ход всю дарованную мне силу убеждения. И каждый раз, стоило мне только заикнуться о завещании, влезала эта старая ведьма, ее служанка. Но случилось так, что ведьма – Флауэр была ее фамилия – простудилась и слегла в постель. «Вы еще не думали о том, как распорядитесь своим земным имуществом?» – сказала я тогда подруге самым беззаботным тоном. «Может, я и сделаю что-нибудь для Лиззи», – сказала она, и я поняла, что мой час настал. Как на крыльях летела я через дорогу. Видите ли, мне не хотелось самой выступать свидетелем, ведь деньги по завещанию получала моя дочь. Пришла миссис Уайт, моя соседка, и еще одна леди, которая помогала ей по дому. Обе были рады оказать мне услугу. Можно сказать, моя просьба стала тем лучом света, который озарил их тусклую обыденную жизнь.
Викарий хотел было возразить: «Но ведь миссис Примеро умерла без завещания!» – но не осмелился. Он чувствовал – один намек на то, что он знает, о ком речь, и рассказ прервется.
– В общем, мы все с ней написали. Я много читаю, мистер Арчери, и потому смогла выразить все надлежащим случаю языком, – рассказывала Джозефина. – «Кровь гуще воды», – сказала моя подруга – это она заговаривалась, – а сама завещала своим внукам по пять сотен каждому. Восемь тысяч получала моя дочь, я назначалась ее опекуном до совершеннолетия, и еще кое-что оставалось этой Флауэр. Моя подруга горько плакала. Наверное, она поняла, как плохо поступала, что не сделала этого раньше. На этом все и закончилось. Я пошла проводить миссис Уайт и другую леди со двора – не надо было этого делать, как потом оказалось. Ей я сказала, что сберегу завещание, и сдержала слово. А ее просила никому ни о чем не говорить. И – поверите ли? – всего через неделю она повстречала свою смерть.
Чарльз с невинным видом заметил:
– Хорошее начало для вашей дочери, миссис Криллинг, какие бы несчастья ни обрушились на нее потом.
Он вздрогнул, когда женщина вдруг встала. Кровь отхлынула от ее лица, и оно стало мертвенно-бледным, как тогда, в суде, а глаза ее вспыхнули безумием.
– Все благодеяния, которые она видела в жизни, – заговорила она срывающимся голосом, – оказали ей родственники покойного отца. Да и то были скорее подачки, чем настоящее добро. «Присылай мне ее школьные счета, Джози, – говорил мне ее дядя, – а тетя пойдет с ней в магазин и купит ей форму. А если ты считаешь, что ей надо подлечить нервы, тетя сводит ее на Харли-стрит, к доктору».
– А как же завещание? – удивился Арчери-младший.
– Чертово завещание! – крикнула миссис Криллинг. – Оно оказалось недействительным. А я узнала об этом только после ее смерти. Как только она умерла, я пошла с ним к Квадрантам, в адвокатскую фирму на Хай-стрит. Сам старый мистер Квадрант был тогда еще жив. «А что это за поправки?» – сказал он мне. Я поглядела и так и ахнула – старая корова сделала там уйму всяких приписок, пока я разговаривала у ворот с миссис Уайт. Одно вписала, другое, наоборот, вычеркнула. «Из-за этих приписок завещание теряет свою силу, – сказал мистер Квадрант. – Вам надо найти тех, кто сможет их засвидетельствовать, или составить дополнительное распоряжение к духовной. Конечно, вы можете подать в суд, – добавил он и посмотрел на меня этак презрительно – знал, старый черт, что у меня нет ни гроша за душой! – Но я сомневаюсь, что вы это дело выиграете».
И тут, к ужасу священника, она разразилась потоком отборнейших ругательств, многие из которых он услышал впервые в жизни. Прибежала управляющая и стала хватать ее за руки.
– Вон, вон отсюда! – кричала она возмущенно. – В нашем заведении такое не допускается!
– Бог ты мой! – сказал Чарльз, когда разбушевавшуюся женщину благополучно вытолкали на улицу. – Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда писал о ней.
– Должен признаться, ее последние выражения стали для меня истинным откровением, – вздохнул Генри.
Его сын усмехнулся.
– Да уж, такое не для твоих ушей.
– С другой стороны, век живи – век учись, как говорится. Ну так что, ты еще не раздумал ехать к Примеро?
– Съезжу, вреда не будет.
Арчери-старшему пришлось долго ждать в коридоре у кабинета Вексфорда. Он уже начал думать, что придется, наверное, прийти как-нибудь в другой раз, когда двери в участок распахнулись и в сопровождении двух полицейских в здание вошел низкорослый человек в рабочей одежде, с яркими блестящими глазами. Судя по всему, он натворил что-то нехорошее, однако все вокруг, глядя на него, почему-то весело и насмешливо улыбались.
– Как меня раздражают все эти новомодные штуки в вашем участке, – нахально заявил задержанный в лицо дежурному сержанту. Тут из кабинета вышел Вексфорд и, не обращая внимания на пастора, направился к ним. – Отвели бы меня в старый добрый «обезьянник» – и делу конец. Отсталый я человек, вот в чем моя беда.
– Свои предпочтения в области дизайна можешь оставить при себе, Мартышка, – сказал старший инспектор.
Низенький человек обернулся к нему и ухмыльнулся.
– Ну и злой же у вас язык, шеф! Да и чувство юмора стало совсем никуда с тех пор, как вы пошли в гору. А жаль.
– Заткнись!
Арчери слушал, замирая от восторга. Он то жалел, что у него самого нет ни сил, ни власти, чтобы поговорить вот так с миссис Криллинг, то вдруг желал, чтобы они снизошли на Чарльза и дали ему возможность говорить с Примеро, не прибегая к разного рода уловкам. Тем временем Вексфорд, вкрадчиво бормоча что-то о самодельных бомбах и покушении на убийство, втолкнул коротышку к себе в кабинет, и дверь за ними захлопнулась. «Значит, такие вещи все же бывают», – подумал Генри. Тогда, возможно, и новая теория, едва начавшая складываться у него в уме, тоже окажется не безосновательной.
– Я бы хотел поговорить с инспектором Берденом. Недолго, всего на пару слов, – с большей уверенностью обратился он к дежурному сержанту.
– Сейчас посмотрю, свободен ли он, сэр, – кивнул тот.
Некоторое время спустя к нему вышел сам инспектор.
– Доброе утро, сэр, – поздоровался он. – Жара и не думает спадать, верно?
– Мне нужно сказать вам кое-что важное. Вы не могли бы уделить мне пять минут? – попросил священник.
– Разумеется.
Однако детектив даже не попытался найти тихий уголок для приватного разговора. Дежурный сержант погрузился в чтение огромной книги. Сидя у дверей кабинета Вексфорда на смешном стуле в форме ложки, Арчери чувствовал себя провинившимся школьником, который, долго прождав и так и не дождавшись директора, вынужден все же каяться перед его подчиненным и, возможно, от него же принимать наказание. Пристыженный, он вкратце пересказал Майклу историю миссис Криллинг.
– Очень любопытно. Вы хотите сказать, что в день смерти миссис Примеро эта женщина еще считала завещание имеющим силу? – удивился полицейский.
– По-видимому, так. Про убийство она не говорила.
– Но тут мы ничего не можем сделать. Вы это понимаете?
– Я хочу, чтобы вы сказали мне, достаточно ли у меня оснований писать министру внутренних дел и просить пересмотра дела.
Откуда ни возьмись выскочил констебль – он подошел к двери кабинета Вексфорда, постучал, и его впустили.
– У вас нет никаких улик, даже косвенных, – сказал Берден. – Вряд ли старший инспектор это одобрит.
Взрыв сардонического хохота сотряс тонкую перегородку между коридором и кабинетом. Генри, неизвестно почему, вдруг почувствовал себя уязвленным.
– Думаю, я все же напишу, – сказал он тихо.
– Ваше право, сэр. – Майкл поднялся. – Как со здешними достопримечательностями, посмотреть что-нибудь успели?
Пастор подавил нараставший гнев. Что ж, если Берден намерен свести их разговор к банальной болтовне, болтовню он и получит. В конце концов, он же обещал своему старому приятелю Гризволду, а значит, косвенно и старшему инспектору, не поднимать шума?
– Да, ездил вчера в Форби, – сказал Генри. – Был на кладбище и случайно набрел на могилу того юноши, о котором мистер Вексфорд на днях говорил в суде. По фамилии Грейс. Помните?
Лицо его собеседника не выражало ничего, кроме вежливого недоумения, зато сержант при этих словах тут же поднял голову от книги.
– Я родом из Форби, сэр, – сказал он. – У нас там каждая собака Джона Грейса знает. Неважно, что двадцать лет прошло, в Форби вам любой о нем расскажет.
– Что расскажет? – повернулся к нему викарий.
– Он считал себя поэтом, бедняга, и еще пьесы писал. Религиозный был человек. При жизни даже пробовал продавать свои стихи, ходил с ними от дома к дому.
– Прямо как У. Х. Дэйвис[13], – заметил Арчери.
– Что-то вроде.
– Он был пастухом? – поинтересовался священник.
– Да нет, вряд ли. У булочника вроде служил разносчиком или еще кем-то.
Дверь в кабинет Вексфорда распахнулась, оттуда вышел констебль.
– Старший инспектор хочет вас видеть, сэр, – сказал он Бердену.
Вслед ему полетел громкий рев самого Вексфорда:
– И ты возвращайся сюда, Гейтс, будешь брать у этого Гая Фокса показания! Да сигарету ему дай, сам-то он не взорвется.
– Кажется, я должен идти, сэр, прошу прощения, – вздохнул Майкл.
Берден проводил Арчери до выхода.
– Вы вовремя поговорили с Элис Флауэр, – сказал он. – Если, конечно, успели.
– Да, я говорил с ней. А что? – насторожился викарий.
– Она умерла вчера, – сказал инспектор. – В местной газете объявление.
Генри направился к газетному киоску. Новый номер «Кингзмаркхем кроникл» вышел утром, и пачки свежих газет лежали на прилавке. Он купил одну и разыскал некролог внизу последней страницы.
«Кончина мисс Э. Флауэр».
Пробежав заметку глазами, пастор взял газету с собой в отель, чтобы там почитать ее внимательно.
«Смерть произошла сегодня… Значит, вчера», – понял Арчери, взглянув на дату выхода газеты, и продолжил читать. «В больнице Стовертона скончалась мисс Элис Флауэр. Покойной было восемьдесят семь лет. Мисс Флауэр, двадцать пять лет прожившая в нашем городе, особенно запомнилась его обитателям своим выступлением в суде по делу о нашумевшем убийстве в «Приюте Победителя». Много лет являясь преданной служанкой и доверенным лицом миссис Примеро…»
Затем следовал краткий отчет об убийстве и о процессе.
«Похороны состоятся в понедельник в приходской церкви Форби. Мистер Примеро выразил желание, чтобы последний долг покойной был отдан в узком кругу домашних, посторонним просьба не беспокоиться».
«Роджер Примеро, верный до конца», – подумал Генри и поймал себя на том, что боится, как бы Чарльз не доставил неприятностей этому доброму и преданному человеку. Значит, Элис Флауэр наконец не стало… Смерть точно ждала его, Арчери, чтобы дать ей напоследок поведать ему все, что она знает. И снова пастор ощутил прикосновение длани судьбы. «Благодарю тебя, добрый и верный слуга. Войди в радость господина своего!»
И он пошел обедать, чувствуя себя измученным и угнетенным. Где же Чарльз? Уже два часа, как он уехал. Примеро уже наверняка раскусил его нехитрый обман и…
Воображение услужливо рисовало Генри зверские картины допроса его сына старшим инспектором Вексфордом, пребывающим в самом дурном расположении духа, так что он вяло ковырял фруктовый салат и подтаявшее мороженое, когда в столовую влетел сам Чарльз, вертя на пальце ключи от машины.
– Я уже стал волноваться, куда ты запропастился, – упрекнул его отец.
– Чрезвычайно поучительное было утро, – отозвался молодой человек. – Что-нибудь стряслось?
– Ничего особенного. Элис Флауэр умерла.
– Это для меня не новость. Примеро мне все уши прожужжал ее смертью. Кажется, вчера он несколько часов провел у ее постели. – С этими словами студент плюхнулся на стул рядом с отцом. – Господи, до чего же жарко было в машине! Да, она умерла кстати. Он совсем размяк, и говорить с ним было легче легкого.
– Не думал, что ты можешь быть таким черствым, – произнес Арчери-старший с неодобрением.
– Да ладно тебе, отец! Она прожила все, что ей было положено, да еще семнадцать лет сверху отхватила. Ей самой уже, поди, надоело. Может, лучше послушаешь, что я из него вытащил?
– Разумеется.
– Слушай, ты ведь все равно не пьешь кофе. Пошли лучше в сад!
Терраса была пуста. Желтые вьющиеся розы роняли свои лепестки на пол и на сиденья потертых плетеных кресел. На каждом кто-нибудь из обитателей отеля оставил какую-нибудь свою вещь – журнал, книгу из библиотеки, моток синей шерсти со спицами или очки, – словно желая закрепить за собой постоянное место. Но Чарльз, не колеблясь, освободил для них два кресла и смахнул с сидений лепестки. Только тут священник заметил, какой у его сына довольный вид.
– Так, – сказал Арчери-младший, когда они сели, – начну с дома. Ничего так себе местечко, раз в десять побольше, чем Трингсфорд Мэнор, целиком из серого камня, да еще с такой штукой вроде фронтона над входом. Миссис Примеро жила там в детстве, и Роджер Примеро купил этот дом, едва его выставили весной на продажу. Вокруг парк с оленями, сквозь него от ворот с колоннами едешь по широкой подъездной аллее. С дороги самого дома не видно, его загораживают кедры в парке. Дворецкий у них итальянец – не по высшему классу, как думаешь? По высшему был бы англичанин. Хотя английские дворецкие – натура уходящая. Короче, впустил он меня в дом и оставил минут на десять болтаться в холле размером с весь первый этаж нашего дома в Трингфорде. Я немного нервничал – а вдруг он уже позвонил в «Санди плэнет» с расспросами и ему сказали, что никогда там обо мне не слышали? Но он никуда не звонил, и все прошло гладко. Он ждал меня в библиотеке. У него превосходная коллекция книг, кстати, и некоторые даже довольно потертые, так что кто-то их читает, хотя не могу себе представить, чтобы это был он. А еще у него там все в коже – в черной, лаковой. Ну, знаешь, как это сейчас модно, стиль секси. Он пригласил меня сесть, предложил выпить…
– Рановато, тебе не кажется? – заметил викарий.
– Люди его сорта киряют с утра до ночи. Будь он работягой, его давно назвали бы алкоголиком, но раз у него дворецкий и полста тыщ годового дохода, то ему и не такое с рук сойдет. Потом появилась его жена. Довольно красивая женщина – старовата, конечно, но платье великолепное. Конечно, я бы не хотел, чтобы Тесс так одевалась… – Тут лицо рассказчика сразу стало несчастным, и Генри испытал острый приступ жалости к сыну. – Если, конечно, у меня будет когда-нибудь возможность высказывать свое мнение по поводу того, что ей носить, – горестно добавил он.
– Продолжай.
– Мы выпили. Миссис Примеро оказалась не слишком разговорчивой, зато ее муж разливался соловьем. Мне даже спрашивать почти ни о чем не пришлось, так что пусть твоя совесть тебя не беспокоит: он сам завел разговор об убийстве, в порядке вещей. Все твердил, как ему жаль, что он рано ушел из «Приюта Победителя» в тот вечер. Мог бы, мол, и остаться. «Мне надо было поговорить с двумя парнями в баре в Сьюингбери в тот вечер, – сказал он. – Зря торопился – они так и не пришли. Точнее, они пришли, это я забрел не в тот паб. Прождал их там час с лишним и пошел к себе. Сам не знаю, – это его доподлинные слова, – сколько раз с тех пор я проклинал себя за то, что не остался тогда в «Приюте». Как это тебе? По-моему, странно.
– Не понимаю, зачем он тебе все это выложил, – сказал старший Арчери. – Его ведь наверняка допрашивала полиция.
– Может, да, а может, и нет. Он не сказал. – Чарльз откинулся на спинку кресла и, взмахнув в воздухе ногами, положил их в отверстия в трельяже. – Потом мы заговорили о деньгах, – продолжил он. – Которые, насколько я могу судить, являются главной пружиной его существования.
Необъяснимо для себя самого Генри вдруг почувствовал, что должен защитить честь Роджера Примеро. Элис Флауэр рисовала его портрет в самых радужных красках.
– Мне показалось, что человек он хороший, – сказал викарий.
– Нормальный, – безразлично бросил его сын. – Успехом не гордится, деньгами своими всякому встречному и поперечному в нос не тычет. – Он ухмыльнулся. – Из тех, кто всю дорогу до банка льет слезы. Но слушай, вот теперь мы дошли до главного. Прямо перед смертью миссис Примеро кто-то из его друзей предложил ему войти с ним в долю. Что-то связанное не то с экспортом, не то с импортом. Я так и не понял, что именно, но неважно. Тот друг вносил в дело десять тысяч, и такой же пай должен был внести Роджер. Но у Роджера не было тогда таких денег, и взять их было негде. То есть для него все было безнадежно. И вдруг умирает миссис Примеро…
– Это мы знаем, – возразил пастор. – Элис Флауэр мне рассказывала…
– Ладно, ладно, подожди! Элис Флауэр не знала вот чего. «С этого и началась моя карьера, – чирикнул он беззаботно. И тут же, словно спохватившись, добавил: – Не то чтобы мне не было жаль бабушку». Все это время его жена сидела рядом с безразличным выражением на лице. А он то и дело на нее поглядывал, как будто боялся. «Я вложил деньги, и все завертелось, – сказал он торопливо. – И больше я уже не оглядывался». Я не знал, что делать. До тех пор все шло так хорошо, не хотелось даже вмешиваться, чтобы не напортить. Но тут мне показалось, что вид у него стал вызывающий, хотя я не мог понять почему. И вдруг меня осенило. Он не знал, что я знаю о деньгах миссис Примеро. Она ведь умерла без завещания, шестнадцать лет назад, а я газетный репортер, значит, меня должен интересовать он сам, а не его бабушка и ее деньги.
– Ты много прочел в одном вызывающем взгляде, – заметил Генри.
– Отчасти мне помогло знание прошлого. Но подожди еще минуту! Я задал ему вопрос. Наугад, конечно, но выстрел попал в цель. «Значит, вы получили ваши первые десять тысяч именно тогда, когда они были вам всего нужнее?» – этак небрежно говорю ему я. Примеро промолчал, а его жена вдруг говорит: «Да, именно такая сумма осталась после выплаты всех долгов и расходов. Вообще-то вам следовало поговорить об этом со мной. Роджер так часто рассказывал мне об этом, что я все знаю лучше, чем он сам». Ну, не бросать же мне было на этом разговор! Я продолжал: «Как я понимаю, у вас есть сестры, мистер Примеро. Полагаю, они тоже унаследовали аналогичные суммы денег?» Вид у него стал ужасно подозрительный. В конце концов, какое отношение это имело к его истории и к тому, что я собирался о нем написать? «Они тоже занимаются бизнесом?» – спросил я, стараясь как-то оправдать в его глазах свой предыдущий вопрос. И этот ход оказался гениальным. Не хочу хвастаться, но это действительно было так. Он сразу расслабился. «Вообще-то мы с ними нечасто видимся», – начал он, но тут вмешалась его жена. «О, Роджер, – говорит она, – зачем обманывать – мы с ними вообще не видимся!» Тут Примеро посмотрел на нее довольно косо. «Одна моя сестра замужем, – сказал он, – а вторая работает где-то в Лондоне. Обе намного моложе меня». «Как это, наверное, удачно – унаследовать десять тысяч фунтов в детстве», – вставил тут я. «Да это всегда удачно, – ответил Роджер, – хотя я имел удовольствие стать наследником всего раз в жизни. Может быть, оставим этот предмет и поговорим о моей жизни дальше?»
Чарльз торжествующе посмотрел на отца и продолжил:
– Я притворялся, что записываю. На самом деле это были простые каракули, но он принимал их за стенографию. Когда мы закончили, он встал, пожал мне руку и сказал, что будет ждать выхода следующего номера «Санди плэнет». Тут мне стало слегка неловко, я даже замялся в поисках ответа, но его жена меня выручила, пригласив с ними отобедать. Я согласился, и мы славно закусили копченой лососиной, огромными бифштексами – целые бычачьи бока, а не бифштексы! – и мороженым в ликере фрамбуаз.
– И тебе еще хватило нахальства остаться обедать, – завистливо восхитился священник, но тут же поправился: – Ты поступил очень плохо. Совершенно неэтично.
– Все ради доброго дела. Ты ведь понимаешь, о чем я?
И почему это взрослые дети, считая своих родителей инфантильными стариками, неспособными мыслить логично, в то же время на каждом шагу обвиняют их в том, что они погрязли в унылом практицизме, ждут от них помощи, а сами уверены в том, что их неразумие граничит с кретинизмом?
– Разумеется, понимаю, – ответил старший Арчери раздраженно. – Элис Флауэр и миссис Криллинг в один голос твердили, что у миссис Примеро не было ничего, кроме тех десяти тысяч, а значит, Роджер Примеро заграбастал себе все бабкины деньги, а не одну треть.
Сын рывком повернулся к нему, вызвав своим движением настоящую метель из желтых лепестков.
– А вот интересно: почему? Никакого завещания не было. Я проверял. Наследников было всего трое – Роджер, Анджела и Изабелла. Больше у миссис Примеро во всем свете не было ни одной родной души, а значит, по закону ее деньги должны были разделиться между тремя внуками поровну. Но все досталось почему-то только Роджеру.
– Не понимаю…
– И я тоже – пока. Может быть, разберусь, когда повидаюсь с сестрами. Мне не с руки было спрашивать у самого Примеро, где они живут, но фамилия у них редкая, и в лондонском телефонном справочнике таких вряд ли окажется слишком много. Я пока не решил, под каким именно предлогом к ним нагряну, но думаю, что было бы неплохо представиться служащим налогового ведомства…
– Facilis descensus Averni[14].
– В делах такого рода, – ответил младший Арчери сухо, – приходится быть наглым, решительным и беспощадным. Можно мне взять завтра автомобиль?
– Конечно, если он тебе нужен.
– Я тут подумал, а не наведаться ли тебе в «Приют Победителя» – просто так, чтобы оглядеться, – заискивающим тоном начал Чарльз. – Посмотреть на месте, не мог ли Примеро спрятаться там где-нибудь в тот вечер, прокрасться, к примеру, наверх, вместо того чтобы просто выйти на улицу?
– А у тебя воображение не слишком разгулялось?
– Это у меня семейное. – Вдруг глаза студента затуманились, и он, к немалому беспокойству отца, уткнулся лицом в ладони.
Пастор растерялся, совершенно не зная, что делать.
– Тесс уже два дня со мной не разговаривает, – сказал юноша. – Я не могу потерять ее, не могу!
Будь сын лет на десять моложе, отец не задумываясь заключил бы его в объятия. Но десять лет назад ничего такого и не случилось бы.
– Мне плевать, – продолжал Чарльз, взяв себя в руки, – кем был ее отец и что он натворил. Мне плевать, даже если все ее родичи до единого кончили свои дни на виселице. Но тебе не плевать, и ей тоже… А, да что толку? – Он встал. – Извини, что устроил тебе сцену. – Не поднимая глаз, Чарльз ребром ботинка сдвигал опавшие лепестки в кучку. – Знаю, ты делаешь что можешь, – с непереносимой чопорной серьезностью заключил он, – но я не жду, что ты поймешь меня – не в твоем возрасте.
Не глядя на отца, он повернулся и вошел в отель.
Глава 11
От прелюбодеяния и иных смертных грехов; от всех соблазнов мира, плоти и дьявола, Господи, избави нас.
Литания
Анджела Примеро занимала квартирку в Освестри-Меншенз, Баронз-Корт. Ей было двадцать шесть лет, и она была старшей из внучек миссис Примеро. Вот и все, что знал о ней Чарльз Арчери, – это да еще номер телефона, который он без труда нашел в справочнике. Позвонив ей, он попросил разрешения посетить ее на следующее утро. Отбросив свой изначальный план, он представился ей корреспондентом «Санди плэнет», сказав, что смерть мисс Элис Флауэр всколыхнула забытое было убийство ее хозяйки, миссис Примеро, и газета решила сделать серию очерков о том, как сложились судьбы всех тех, кто был как-то связан с этим делом. Молодой человек был доволен своей выдумкой – она походила на правду.
У мисс Примеро оказался угрюмый для столь молодой женщины голос. Шероховатый, резкий, он сильно напоминал мужской. Конечно, она рада будет принять у себя журналиста, однако он должен отдавать себе отчет в том, что ее воспоминания о бабушке весьма туманны. Чарльзу только этого и надо было. Конечно-конечно, мисс Примеро, да ему и не нужно ничего особенного, так, пара-тройка детских воспоминаний, чтобы добавить красок истории.
Дверь Анджела открыла так быстро, что он даже подивился: уж не стояла ли она рядом, поджидая его звонка? Однако еще больше студента изумила ее внешность: он хорошо помнил лицо и общий облик ее старшего брата и потому ожидал увидеть женщину невысокую, темноволосую и с правильными чертами лица. К тому же ему довелось видеть фотографии ее бабушки: они были сделаны в пожилом возрасте, когда время уже смазало и исказило многие черты, однако лицо Роуз Примеро еще сохраняло следы былой горделивой красоты и сильное сходство с Роджером.
Но у девушки, которая отворила ему дверь, было некрасивое лицо с резкими чертами, плохой кожей и крупной, выдающейся вперед челюстью и гладкие коричневые волосы. Скромное темно-синее платье, купленное в сетевом магазине, не скрывало хотя и крупную, но хорошую фигуру.
– Мистер Боумен? – уточнила Анджела.
Чарльзу нравилось имя, которое он себе придумал[15]. Он с удовольствием улыбнулся.
– Как поживаете, мисс Примеро?
Она провела его в маленькую, очень скромно обставленную гостиную. Разительный контраст между этой комнаткой и роскошью библиотеки в Форби-холле невольно бросался в глаза. Здесь не было ни книг, ни цветов, а украшениями служили лишь взятые в рамки фотографии светловолосой молодой женщины с младенцем, числом около дюжины.
Хозяйка проследила за его взглядом, пока он не остановился на большом студийном портрете той же самой женщины, висевшем над камином.
– Моя сестра, – сказала она. Угловатое лицо девушки смягчилось, и на губах у нее заиграла улыбка. Пока она говорила, из соседней комнаты донесся приглушенный плач младенца и воркующий женский голос. – Она сейчас в спальне, меняет ребенку пеленки. Они всегда приходят ко мне по субботам.
Интересно, подумал Чарльз, чем Анджела Примеро зарабатывает себе на жизнь? Печатает на машинке или служит в офисе? Скудость и бедность сквозили в каждой детали обстановки. Мебель была яркой, но дешевой и на вид какой-то хлипкой. У камина лежал ковер, связанный вручную из остатков шерсти. Тоска смотреть, как мается бедняк[16]…
– Прошу, присаживайтесь, – сказала Анджела.
Миниатюрное оранжевое креслице скрипнуло под весом фальшивого корреспондента. «Да, совсем не похоже на роскошные диваны ее братца!» – подумал он. Этажом выше громко играла музыка и кто-то пылесосил пол.
– Что вы хотите от меня услышать? – спросила хозяйка.
На камине лежала пачка сигарет «Уайтс». Она взяла одну и протянула гостю остальные. Он покачал головой.
– Во-первых, что вы помните о вашей бабушке?
– Не много. Я же вам говорила. – Голос Анджелы звучал отрывисто и резко. – Мы несколько раз ездили к ней на чай. Дом был большой, темный, и я помню, как боялась одна ходить в туалет. Меня водила горничная. – Она засмеялась – дробно и совсем не весело, так что ее собеседнику пришлось напомнить себе, что ей всего двадцать шесть лет. – А Пейнтера я никогда даже не видела, если вас это интересует. Через дорогу жила девочка, мы с ней иногда играли, и у Пейнтера, кажется, тоже была дочка. Раз я спросила о ней у бабушки, но та ответила, что она простая девчонка и что нам нельзя с ней играть.
Руки Чарльза невольно сжались в кулаки. Ему вдруг страшно захотелось, чтобы Тесс была здесь, не просто рядом с ним, а для сравнения с этой девушкой, которую учили презирать ее в детстве.
Дверь отворилась, и в комнату вошла блондинка с фотографии. Анджела Примеро тут же вскочила и взяла у нее малыша. Чарльз мало знал о детях. Ему показалось, что этому ребенку должно быть месяцев шесть. Он был маленьким и совсем не интересным.
– Это мистер Боумен, дорогая. Моя сестра, Изабелла Фэйрест, – представила их друг другу хозяйка.
Миссис Фэйрест была всего на год моложе сестры, но казалась восемнадцатилетней. Маленькая, хрупкая, с кукольным розово-белым личиком и огромными светло-голубыми глазами, она напоминала Чарльзу хорошенького кролика. Волосы у нее были светлые, золотисто-рыжие.
Роджер – темноглазый брюнет, Анджела – темно-русая и кареглазая… Все трое совсем не походили один на другого. «Надо же, какая, оказывается, сложная штука генетика!» – подумал молодой человек.
Изабелла опустилась в кресло. Она не стала класть ногу на ногу – села, скромно положив ладони на колени, как маленькая. Трудно было даже вообразить ее замужем, и уж совсем невозможно было подумать, что она уже родила ребенка.
Сестра прямо-таки не сводила с нее глаз, а если и отвлекалась, то только для того, чтобы поворковать над младенцем. У миссис Фэйрест оказался тоненький тихий голосок с чуть заметным лондонским выговором.
– Смотри, как бы он не утомил тебя, дорогая, – сказала она Анджеле. – Положи его лучше в кроватку.
– Ты же знаешь, как я люблю держать его на руках, милая, – отозвалась та. – Ну разве он не прелесть? Ну-ка, улыбнись тете! Ты ведь не забыл тетечку, хоть и не был у нее всю неделю!
Изабелла поднялась и встала у сестры за креслом. Обе заворковали над малышом, лаская его пухлые щечки и протягивая ему свои пальцы, за которые он тут же цеплялся. Было видно, что сестры преданы друг другу, но если отношение Анджелы к младшей сестре и ее ребенку было почти материнским, то Изабелла выказывала все признаки зависимости от старшей. Чарльз понял, что они совсем забыли о его присутствии, и подивился, как в эту идиллическую картинку вписывается мистер Фэйрест. Он кашлянул.
– Э-э-э, пару слов о вашем детстве, мисс Примеро?..
– А, да! – подняла на него глаза хозяйка, но затем снова посмотрела на племянника, а потом на сестру. – Не плачь, сладенький. У него газы, дорогая. О бабушке я правда ничего больше не помню. Когда мне было шестнадцать, мама вышла замуж во второй раз. Вас ведь это интересует, верно?
– О да.
– Ну, в общем, мама вышла замуж вторично, и они с отчимом очень хотели, чтобы мы поехали с ними в Австралию. Сейчас срыгнет! Ну вот, так лучше! – вновь сосредоточилась она на ребенке. – Но я не хотела ехать. Мы с Изабеллой тогда еще ходили в школу. Мама тянула с отъездом сколько могла, но через пару лет они все же уехали. Что ж, это ведь их жизнь, правда? Я хотела поступить в колледж на учительницу, но передумала. В конце концов, у нас с Изабеллой был дом, правда, милая? И мы обе пошли работать. Слушай, может, он хочет поспать?
В общем, обычная история, рассказанная к тому же отрывисто и немногословно. Но Чарльз чувствовал, что девушка многого недоговаривает. Например, умалчивает о трудностях и лишениях. Наследство могло изменить их жизнь, но Анджела ни разу даже не упомянула о деньгах бабки. И все время обходила молчанием брата.
– Два года назад Изабелла вышла замуж. Ее муж служит в почтовом ведомстве. А я работаю секретарем в газете. – Старшая из сестер без улыбки приподняла брови и добавила: – Надо будет поинтересоваться у своих, что они о вас слышали.
– Поинтересуйтесь, конечно, – сказал Арчери с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. Пора было переходить к вопросу о деньгах, но он не знал, как это лучше сделать. Миссис Фэйрест принесла из спальни переносную люльку, и они с сестрой уложили туда малыша, после чего, по-прежнему воркуя, склонились над ним. Хотя был уже почти полдень, ни одна из них ни словом не обмолвилась о выпивке или кофе. Чарльз принадлежал к поколению, которое приучило себя к почти ежечасным перекусам – чашечка того, стаканчик сего, кусочек-другой из холодильника… Но ведь к этому же поколению принадлежали и его собеседницы! Молодой человек с грустью припомнил гостеприимство Роджера.
Изабелла вдруг подняла на него глаза и сказала:
– Я люблю приходить сюда. Здесь тихо. – Над их головами по-прежнему урчал пылесос. – У нас с мужем одна комната в большой квартире. Комната хорошая, просторная и светлая, но по выходным в квартире такой шум…
Чарльз знал, что это прозвучит нахально, но упускать шанс было нельзя.
– Странно, что бабушка ничего вам не оставила, – произнес он небрежно.
Анджела Примеро пожала плечами. Подоткнув вокруг ребенка одеяльце, она выпрямилась.
– Такова жизнь, – сказала она жестко.
– Может, расскажем ему, милая? – Изабелла Фэйрест коснулась ее руки и робко заглянула в глаза сестре, точно ожидая руководства к действию.
– Зачем? Ему-то какое дело? – Взглянув на гостя, хозяйка проницательно заметила: – Такое нельзя писать в газете. Это называется «клевета».
Черт, черт, черт! И почему он не представился налоговым инспектором? Тогда разговор сразу зашел бы о деньгах.
– Но, мне кажется, люди должны знать об этом, – возразила миссис Фэйрест, проявив большее присутствие духа, чем студент ожидал от нее. – Я правда так считаю. И всегда считала, с тех самых пор, когда начала что-то понимать. Думаю, люди должны узнать о том, как он с нами обошелся.
Чарльз демонстративно отложил блокнот в сторону.
– Это не для печати, миссис Фэйрест, – пообещал он с готовностью.
– Вот видишь, милая? Он никому не скажет, – продолжила младшая сестра уговаривать старшую. – Да если и скажет, ничего страшного. Люди должны знать о Роджере.
Имя было названо. Все трое тяжело дышали. Первым справился с волнением Чарльз – он даже сумел улыбнуться.
– Я все вам расскажу, – заявила Изабелла. – Хотите, печатайте мои слова в газете, пусть меня сажают в тюрьму, какая разница! Бабушка Роуз оставила десять тысяч фунтов, по три тысячи мне, Анджеле и Роджеру, но мы с Анджелой ничего не получили. Роджер забрал все себе. Не знаю точно как – Анджела в этом понимает. У мамы был друг, он служил адвокатом в конторе, где работал Роджер, так вот, он говорил, что мы можем попытаться оспорить это дело в суде, но мама и слышать об этом не хотела: это ведь ужасно – судиться с родным сыном! Мы были тогда совсем девчонками и ничего в таких делах не понимали. Только знали, что мама и Роджер не оставят нас – в конце концов, это его моральный долг, если не юридический, – но он все тянул и тянул. В конце концов мама с ним поссорилась. В последний раз мы видели его, когда мне было десять, а Анджеле – одиннадцать лет. Так что сегодня, встреть я его на улице, я бы его вряд ли узнала.
Эта история озадачивала. Все трое были внуками миссис Примеро, и все трое имели равные права на наследство в случае, если она не оставит завещания. А завещания не было.
– Только не вздумайте напечатать об этом в вашей газете, слышите! – сказала вдруг Анджела. «Жаль, что она не пошла в педагогический, – подумал Арчери, – из нее вышла бы хорошая учительница – нежная с детьми и строгая, когда нужно».
– Не буду, – искренне пообещал он.
– Да, лучше не надо, – кивнула мисс Примеро. – Дело в том, что мы не могли подать на него в суд. У нас не было против него ни шанса. По закону Роджер имел полное право на все наследство. Хотя, умри бабушка на месяц позже, все было бы совсем иначе.
– Простите, я вас не вполне понимаю, – пробормотал до крайности взволнованный Чарльз.
– Вы видели нашего брата? – спросила Анджела.
Молодой человек хотел кивнуть, но вовремя опомнился и отрицательно помотал головой. Хозяйка поглядела на него с подозрением, а потом вдруг сделала театральный жест. Она притянула к себе за плечи сестру, а затем подтолкнула ее к гостю, словно хотела, чтобы он разглядел ее получше.
– Роджер невысокий и темноволосый, – сказала она. – И посмотрите на Изабеллу, на меня. Мы ведь совсем разные, правда? Мы не похожи друг на друга потому, что мы не сестры, а Роджер – не наш брат. Зато Роджер – сын наших родителей и внук миссис Примеро. После его рождения мама не могла иметь больше детей. Они с отцом ждали одиннадцать лет, потом поняли, что бесполезно, и удочерили меня. А годом позже взяли из приюта Изабеллу.
– Но… я… – Чарльз запнулся. – Они удочерили вас легально или нет?
Спокойствие снова вернулось к Анджеле Примеро. Одной рукой она обнимала за плечи сестру, которая начала плакать.
– Да, нас удочерили по закону. Но это не имеет значения. Приемные дети не могут становиться наследниками без завещания, – объяснила она. – Точнее, еще не могли в сентябре пятидесятого. Теперь могут. Когда умерла бабушка Роуз, законопроект на эту тему как раз обсуждался в парламенте, а первого октября того же года был принят закон. Такое вот наше везение.
На фото в витрине агентства по продаже недвижимости «Приют Победителя» выглядел обманчиво приятно. Похоже, агент давно уже потерял всякую надежду сбыть его по цене, превышающей стоимость участка, потому что робкие расспросы Генри Арчери внезапно вызвали настоящую лавину восторженной благожелательности. Викарий вышел на улицу с ордером на осмотр, связкой ключей и устным напутствием заходить, «когда вам будет угодно».
Ни одного автобуса в поле зрения не было. Священник вернулся к остановке рядом с «Оливой и голубем» и стал ждать в тени. Чтобы скоротать время, он вытащил из кармана ордер и начал внимательно его изучать. «Прекрасное характерное здание, – прочитал он, – ждущее лишь хозяина с пылким воображением, который вернет ему надежды на обновление жизни…» И ни слова о разыгравшейся здесь некогда трагедии, ни намека на то, что в этом доме однажды хозяйничала смерть.
Подошли два автобуса из Сьюингбери – один с надписью «Автовокзал. Кингзмаркхем». Генри не отрывался от выданного ему на руки документа, невольно сравнивая эвфемизмы агентства с теми описаниями дома, которые были ему знакомы по стенограмме процесса, когда рядом с ним притормозила красивая серебристая машина.
– Мистер Арчери!
Он обернулся на голос, и в глаза ему ударил сноп солнечных лучей, отраженных изогнутыми крыльями и сияющим капотом. Но даже на фоне жидкого серебра машины платиново-золотистые волосы Имоджен Идд ослепляли, точно фотовспышка.
– Я еду в Стовертон. Вас подвезти? – предложила она.
На него вдруг накатила волна смехотворного, ликующего счастья. В ней утонуло все – и сочувствие Чарльзу, и жалость к Элис Флауэр, и ощущение собственной беспомощности перед сокрушающей все колесницей закона. Даже не пытаясь понять природу той необъяснимой, опасной радости, которая вдруг толкнула его вперед, пастор шагнул к машине. Ее металлическое тело, казалось, дышало огнем, под руками словно полыхало текучее серебристое пламя.
– Сын взял мою машину, – сказал Генри. – Правда, я еду не в Стовертон, а в одно место по дороге туда – в дом под названием «Приют Победителя».
Идд едва заметно приподняла брови, точно от удивления, и он решил, что ей, как и всем вокруг, известна его история, потому что она посмотрела на него немного странно. С сильно бьющимся сердцем он сел в пассажирское кресло рядом с ней. Непрекращающееся ритмичное биение в левом боку стало слишком энергичным, почти болезненным, и мужчина даже испугался, что, если оно не успокоится, ему придется прижать руку к левой стороне груди.
– Пес сегодня не с вами, – сказал он.
Ее машина к тому времени уже влилась в поток машин на дороге.
Читать бесплатно другие книги:
