Райский сад дьявола Вайнер Георгий
Рындин и не собирался пороть горячку. Помолился чёрту, посоветовался, подумал и, благословясь, приступил.
Артур Шнейдер, напуганный постоянными угрозами и регулярными отстрелами, принял все разумные меры предосторожности. Просочиться в непосредственное окружение, чтобы удачно стрельнуть в него, не предвиделось — все-таки это Нью-Йорк, а не Москва.
Три дня у Вадика ушло на разведку и составление диспозиции. Выяснил, что на следующей неделе в ресторане «Интернациональ» будет праздноваться день рождения Шнейдера. За час до события ресторан оцепила охрана, вход строго контролировался, хотя приглашались только свои.
Рындин сиднем просидел до темноты на соседней Кони-Айленд-авеню около сортировочного пункта почтово-посылочной службы «Федерал-экспресс». И дождался: очередной водила фирменного фургона, негр-раздолбай, бросил машину около офиса с ключом в замке, а дверей в этих фургонах нет в помине, и отправился в контору за корреспонденцией. А Рындин пока что подсменил его за рулем и с шиком подогнал свой заметный фургон к «Интернационалю», показал охране на входе фиолетовый нарядный ящик «Федэкса» — срочная доставка подарочной бандероли на имя Шнейдера! Эти долболомы осмотрели ящик — весомая посылочка! Обыскали, ощупали убивца и впустили в банкетный зал. Рындин дождался начала очередного танца, под грохот музыки вошел в зал, бритвой из запрятки вскрыл заклеенную коробку и появился у главного стола, за которым восседал подпольный магнат.
— Вам подарок!..
Вынул из коробки пистолет и выстрелил Шнейдеру, как Дубровский медведю, в ухо. В бешеной громыхании оркестра никто и не слышал выстрела, никто не дернулся, пока Рындин дернул на кухню, оттуда сиганул на крышу соседнего дома, спрыгнул во двор и ушел…
Заказы Швец присылал не часто, раза три в год, платил по-честному — половину в аванс, остальное под расчет. Убивец тратил чрезвычайно распорядительно и экономно. Единственное, что он себе позволил, можно сказать, мечту детства осуществил — купил спортивный серебристый автомобиль «корвет». Со счастливым злорадством Рындин воспользовался идиотическими свободами Америки, где можно номер на машину с любым текстом заказать не через блатного начальника ГАИ, а официально. Пиши что хочешь, только бы в семь букв вместилось. Он и уложился в эти нормы, вложив в шесть букв хулиганского текста всю ненависть к этим сытым американским аборигенам и новым еврейским барам с Брайтона, катающимся на тяжелых «мерсах», курящим на своих гулянках гаванские сигары и с важным видом нюхающим пробки от французских вин, этим тупым недоумкам! Он никого теперь не боялся, его никто никогда не поймает, не может. Он работает аккуратно, надежно и точно. И образ жизни ведет, не вызывающий интереса. Он и сейчас, собственно говоря, сработал по указанию Швеца достаточно точно, ликвидировав Дриста и Драпкина. Но третьего дня его вызвал по телефону детектив Конолли и предложил, чтобы он поостерегся: джи-мэн Полк — опасный субъект, а после дерзкой хулиганской выходки Убивца с Дристом поставили на уши всю полицию! Никто его не просил так демонстрировать свое мастерство!
Конолли держал его на связи второй год. Когда итальянцы из «Коза Ностра» подмяли под себя бензиновую русскую мафию, Швец, имевший дела с макаронниками, счел правильным передать Убивца под непосредственное руководство человеку в нью-йоркской полиции — молодому и многообещающему детективу Конолли. Убивец был этим чрезвычайно недоволен. Он правильно считал, что если тайну знают двое, ее знают все. То, что о его существовании знает хоть и свой, но все равно офицер полиции, ему очень не нравилось. Рындину не хотелось, чтобы его голова пошла разменной фишкой в какой-то комбинации.
Но выхода пока не было. И Конолли, и Швец настаивали на том, чтобы все-таки сыскать заначку Бастаняна. Сейф его оказался пуст, а растырить такое количество бесценных картин он просто не мог поспеть. Где-то они спрятаны, и тайник этот надо найти, ибо цена ему невломенная!
И сейчас, совершая свой чертовский намаз, он раздумывал и спрашивал совета у чёрта, как консолидировать все полученные деньги и свалить отсюда навсегда — из поля зрения и Швеца, и Конолли, и всех оставленных в прошлом покойников, и ненавистных родин — великих держав, и не оправдавших надежд религий, и вообще — всей прошлой жизни. Забыть ее, как небывшую.
Ничего его здесь не держит. Машину продаст и уедет куда-нибудь тихо жить, на каком-то острове Барбудо. Заберет с собой только Тавану и номер «XYI WAM».
68. Москва — Вена. Монька. Возвращение
Монька задержался в Москве еще на пару дней — хотел дождаться, пока их груз покатит за океан. А во-вторых, хотел узнать результаты наезда на вьетнамцев.
В пятницу, наконец, полномерный трейлер, огромный крейсерский дальнорейсовый грузопер-трассоход двинулся по маршруту Москва — Смоленск — Брест — Варшава — Франкфурт-на-Одере — Гамбург. Там его примут Монькины торговые агенты и отправят судном-контейнеровозом уже якобы бундесовую продукцию в Штаты.
Ну а с вьетнамцами Келарев проявил себя во всем блеске. Наезд был жестокий, тяжелый, тотальный. Закрывали ларьки, вскрывали склады и обыскивали сплошняком общежития, изымали товары и кэш, на рынках хватали всех подряд, а нелегалов сразу сажали. В эти дни вьетнамцам было не до Вонга, бесследно исчезнувшего на встрече с каким-то русским начальником. Люди Швеца мгновенно пустили по рынкам слушок, что Вонг сдал своих земляков властям и с хорошими бабками отвалил не то во Францию, не то в Венгрию. Все, и вьетнамцы в первую очередь, охотно верили этому…
Джангир Моньку в аэропорт не провожал, прощались дома.
Швец поторапливал:
— Давайте прощайтесь, друганы… Не забывай, дорогой Монька: не еврей для субботы — а суббота для еврея! Опоздаешь на рейс, не попадешь на ваш священный шабес, потом будешь долго каяться в грехах…
Монька был смутный, что-то его сильно тревожило. Он повернулся к Швецу и неожиданно серьезно сказал:
— Когда мы каемся, Господь забывает наши грехи. А когда мы забываем Бога, наши грехи пробуждаются сами. И однажды напоминают о себе страшно…
— Монька, окстись! — засмеялся Джангиров. — Неужто ты всерьез веришь в Бога?
Монька пожал плечами:
— Как тебе сказать? Если есть, то верю. А если нет — там посмотрим, что будет…
Швец подъелдыкнул:
— Ох, трудно тебе, наверное, на бездуховном корыстном Западе! У нас народ верующий, смиреннодушный…
— В Европе полиция очень строгая. А обыватели — очень сытые. Поэтому им ни к чему расхристанная религиозность русских… — ответил Монька, и непонятно было — шутит он или всерьез.
Швец погрозил кулаком:
— Не замай, Монька! Мечтательная русская душа, всегда готовая к смуте и разбою, обращена к Богу! А у вас — к наживе! — И сам засмеялся. — Ладно, хватит, прощайтесь…
Джангир обнял Моньку:
— Спасибо тебе, друг. Я тебе сильно должен. Надеюсь, сочтемся…
— Пусть твои дети отдадут моим детям, — сказал Монька.
Джангир кивнул:
— Мы же с тобой одной крови.
Монька согласился:
— Да. Чужой…
В аэропорт Швец гнал быстро. Сосредоточенно крутил руль, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида на сопровождающий джип. На повороте к аэропорту, помотав головой, сказал:
— У меня из памяти не идет, как этот твой бандит Хэнк приколол вьета. Будто боровка к Рождеству, одним ударом…
Монька задумчиво смотрел на догорающий осенний день, сиротливые пажити, исхлестанные дождем.
— С Хэнком надо ухо держать востро, опасный человек. Но с этим противным вьетом он разобрался как мужчина. Уважаю. Знаешь, наш мудрец рабби Иешуа бен Леви говорил: кто милосерд со злодеями, тот станет злодеем для милосердных. Этот раскосый азиат кровушки по миру пустил немерено…
— Не сомневаюсь, — согласился Швец. — Не надо было ему так расслабляться с Хэнком. Он не понял, что америкашка с нами одной нарезки. А мы — народ легавый, шуткуем матюгами, ласкаем кулаками, а спорим сразу топорами…
В аэропорту Швец повел Моньку в комнату VIP, и оформление документов заняло несколько минут. Здесь было душно, и Швец пожаловался:
— Что-то сердце потягивает противно, — достал из кармана алюминиевый патрончик с валидолом, заглянул внутрь. — Одна осталась! — перевернул патрончик, как рюмку, и высосал в рот таблетку. Почмокал и сказал: — Вроде оттягивает… — Потом повернулся к таможеннику и спросил: — Ну, все в порядке?
— Нормально…
— Ты мне разрешишь проводить инвалида до посадки? Видишь, ноги у него совсем плохие…
Монька откликнулся:
— Они устали…
Таможенник разрешил:
— Да иди, чего там…
Швец взял под руку Моньку, и они прошли через погранконтроль и оказались в международной зоне. Швец засмеялся. Монька повернулся к нему недоуменно:
— Ты чего?
Тот выплюнул на ладонь таблетку, и Монька с удивлением увидел в руке у Швеца огромный бриллиант. Швец положил Моньке в верхний карман пиджака камень, ясно улыбнулся:
— Это знаменитый «стакан», одиннадцать и шесть десятых карата. Прибереги его.
— Ну ты даешь! — восхитился Монька.
Швец усмехнулся:
— Богатые, Монька, делая подарки бедным, придумали мудрый принцип: мол, не дорог подарок, а дорого их внимание…
Монька прищурился:
— Ты, никак, собрался мне дарить «стакан»?
— Ну, отчасти, — загадочно сказал Швец. — Ты присмотри хорошего покупателя. Мне нужно за него пол-лимона — пятьсот штук. Все остальное меня не касается, это твое…
— Чего это ты так расщедрился? Тут еще штук двести над пол-лимоном висит…
— Да я не по щедрости, а по уму. Ты за эти бабки продашь его лучше и вернее, чем я его буду толкать здесь за всю цену…
— Хорошо, сделаю, — пообещал Монька. Они обнялись на дорожку, и Монька спросил:
— Слушай, у тебя с Джангиром все нормально?
Швец улыбнулся:
— Хозяин хряка сытно кормит, а свинюга верит — навек подружились…
— Угу, понял, — кивнул Монька, махнул рукой и пошел, тяжело переваливаясь, внутрь толстой кишки, глотающей пассажиров перед погрузкой в самолет.
Потянулись минуты отвратительного ожидания взлета, пока наконец самолет не разбежался и подпрыгнул навстречу кровавой полосе на закате. Монька закрыл глаза и неспешно думал о том, что он очень долго готовил эту проклятую операцию, и сейчас, когда уже ввязался окончательно и дороги назад нет, он понял, что сделал самый рискованный поступок в жизни. Если все получится, прибыль от этого дела будет гораздо больше, чем он заработал за целую жизнь. А заработал он, как ни крути — немало. Но эти умопомрачительные дивиденды от сделки сулили и невероятные риски. Впервые в таком масштабе он вошел в страну Наркотию, государство Драглэнд, мир Ширево. Страшная вселенная, кошмарный мир, на жуткой карте которого написаны пугающие и неодолимо влекущие имена: опиум, канабис, кокаин, амфетамин, LSD, SDP, амилацетон, героин, морфий, омнопон…
Монька отогнал эти мысли, надеясь, что как-то все это получится и пролезет. А грех замолит. Потом задремал…
На выходе из таможни его дожидался веселый Васенко:
— Хочу порадовать вас, шеф. Я все-таки открутил голову наглым полякам!
— Да? — недоверчиво спросил Монька. — И сколько нам это будет стоить?
— Сущие пустяки. Я разыскал их старшого — знаешь, этакий настоящий польский пан, который всегда пропал…
— Что у них за шайка? — поинтересовался Монька.
— Отморозки, наглая шпана. Про таких в Варшаве говорят: «Компань не велька, але бардзо добра — гицель-шкуродер, говняж, ксендз и три курвы, мои сестры». Я предложил старшому взять небольшие отступные и сваливать. А иначе мы их всех перебьем. Голос разума возобладал над уголовно-шляхетской гордыней…
— Ну, вот видишь, обошлось и без кровопролития, — вздохнул Монька.
— Вы, Эммануил Семеныч, известный миротворец и милосерд, мать вы наша Тереза… — засмеялся Васенко, гоня «мерседес» по Рингу.
Монька рассматривал огни Вены, заретушированные осенним дождиком, осыпающиеся платаны на бульварах. Через неплотно закрытое стекло доносился запах кофе и жареных каштанов. Он чувствовал облегчение, будто вернулся домой.
Миссис Таня Метакса, возглавляющая группу лоббирования Национальной стрелковой ассоциации Америки, утверждает, что ее организация способна в любую минуту получить у оружейников десятки-миллионов долларов для любой кампании в масс-медиа против попыток ограничить права американцев на владение огнестрельным оружием.
По данным полиции, сегодня на вооружении преступных группировок в США находится не менее 100 000 последних модификаций автоматов Калашникова (по большей части «АК-47»), способных выпускать серию из ста выстрелов! (Напомним, что ввоз оружия, из которого можно вести серийную стрельбу, в Америке запрещен с 1994 года!) А посему блюстители порядка все еще сражаются с бандитами с помощью устаревших пистолетов 9-го калибра…
«Дейли ньюс», Нью-Йорк
69. Нью-Йорк. Хэнк. Городские партизаны
О'Риордан разочаровал Хэнка.
Когда ты не виделся с кем-то двадцать лет, а только слышал его голос по телефону, а голос меняется очень мало, то возникает глупая уверенность, что на свидание к тебе явится тот же человек, с которым расстались невероятно давно.
И с удивлением видишь, что явился кто-то совсем другой, совсем незнакомый, из которого доносится быстрый напористый говорок, и видишь плутоватый быстрый проблеск глаз — вот и все, что осталось от прежнего О'Риордана. Он округлился, залысел, залоснился, будто накачали его розовым спермацетовым жиром. И влез в чужой, плохо сидящий, но очень дорогой костюм и рубашку с отложным воротничком.
Это те рубашонки, за которые в «Саксе» на Пятой авеню платят по триста долларов. В нем появилась величавая плавность движений. А когда О'Риордан мельком взглянул на золотой хронометр, похожий на украшенную тремя циферблатами гирю, Хэнк захохотал — до того стал похож его старый приятель на профсоюзного воротилу. Хэнк не удержался, потер между пальцами мягкую шерсть его пиджака, поцокал языком, спросил, якобы шутя:
— На наши денежки?
О'Риордан уверенно засмеялся:
— Отчасти и на ваши тоже! К счастью, и на тебе костюм не как на докере. — Потом серьезно добавил, по привычке учительски помахивая пальцем: — И слава Богу! Наши костюмы — то же самое, что для рейнджера его камуфляжный комбинезон. В этом проклятом Хаим-тауне, этом Жидо-Сити, вонючей столице Юнайтед Штеттл оф Америка, мы — в тылу врага! И готовы залить его своей кровью в любое время! А во всем остальном у нас должен быть вид, как у преуспевающих бизнесменов средней руки…
— Только можно не средней? — попросил Хэнк. — Давай поднимем планку!
Оказалось, что О'Риордан заказал обед по телефону заранее. Они ели устрицы и лангустины. О'Риордан объяснял:
— Мы, американцы, не умеем есть устрицы — подрезая раковину, мы убиваем их. А лягушатники-французы делают это деликатно, устрица тихо пищит, она разговаривает с тобой.
Хэнк слушал эти пошлые буржуазные банальности, хмыкал неопределенно и думал о том, как было бы хорошо никогда не встречать старых знакомых.
На горячее подали седло барашка с обжаренной брюссельской капустой. Запивали легким «Монтрашо».
Это был дорогой, хороший ресторан — большинство посетителей были чем-то неуловимо похожи на О'Риордана. Неприятно много было негров — раньше они сюда не ходили. Черные бабы были элегантно одеты, в драгоценностях. И все они красовались величайшим и самым удивительным достижением современной химической науки — очень длинными прямыми волосами, сменившими унижавшую их кучерявость.
Хэнк не спеша, подробно объяснял план предстоящей операции. О'Риордан, замечательный болтун и разговорщик, был и прекрасным слушателем — он перебивал только чтобы задать важный наводящий вопрос. Его плутоватые быстрые глазки горели восхищением.
— Ты организовал бессмертное дело, дорогой соратник! — с восторгом сказал О'Риордан и положил руку ему на плечо. — Если тебя не пугает слава Герострата, ты войдешь в историю!
Хэнк помотал головой:
— Пугает! Этот кретин поджог устроил, но храм не сжег! Мне не нужна слава. Мне нужно, чтобы мир увидел сгоревший храм…
— Ты это сделаешь! — проникновенно сказал О'Риордан, и Хэнк снова удивился — как долго, оказывается, он находился под властью обаяния этого провинциального болтуна. «Или я сильно изменился, или он тут, в сытой глуши, протух…» — подумал Хэнк и резко спросил:
— Сейчас меня интересует — есть у тебя по стране сотня опорных точек?
— Безусловно! — кивнул О'Риордан. — Мы разбросаем твои осветительные лампы по всей Америке. Это будет свет свободы!
— Кто будет заниматься распространением? — поинтересовался Хэнк, которого ужасно раздражала патетика О'Риордана.
— Наши активисты — каждый по своему кусту — сбросят это оптом торговцам-нефам.
— Активисты между собой связаны? — спросил Хэнк.
— Ни в коем случае! Они все полностью разъединены. По существу, я один буду знать всю сеть из сотни точек, куда пойдет товар. Но есть одно важное обстоятельство — принять этот товар должен наш новый товарищ. Он парень что надо! Хоть и черный…
Хэнк удивился:
— Ниггер? У тебя товарищ ниггер? — переспросил он обескураженно. Похоже, они тут все разложились.
— Да! Ничего страшного! — не смущаясь, уверенно ответил О'Риордан. — Он негр. Но он наш, новый негр. Полезный негр. Его родители на острове Антигуа сделали огромное состояние на контрабанде наркотиков. Но Айзек был в юности троцкистом — он порвал со стариками и ушел в революцию. Айзек лучше всех нас владеет вопросом распространения такого товара…
Хэнк задумчиво помолчал, потом недоверчиво сообщил:
— Мне это не нравится. Я не хочу иметь дело с ниггерами. Я не хочу иметь дело с черными — бывшими наркоторговцами…
О'Риордан развел руками:
— Тогда давай пригласим для этой функции членов Нобелевского комитета. Или привлечем Пенклуб. Они лучше Айзека распихают восемь тонн тяжелой дури…
— Я понимаю, я все понимаю! — сердито огрызнулся Хэнк. — Но я не люблю с ними иметь дело… Они гнилые, ненадежные люди! От них воняет…
— А ты с ним и не будешь иметь дело… Я хочу тебе представить Айзека. Посмотри на него. Я так или иначе собирался его использовать для твоих нужд. Он проверенный в очень серьезных делах парень. Такими ребятами не разбрасываются. Ты посмотри, поговори и реши…
Хэнк недовольно помотал головой и стал обсасывать бараньи косточки.
О'Риордан позвонил по мобильному телефону:
— Айзек? Привет! Мы тебя ждем… Немедленно…
Пока они доедали десерт и пили коньяк с кофе, О'Риордан расспрашивал Хэнка о жизни в России. Хэнк махнул рукой:
— Там жить нельзя. Туда можно ездить как в Африку — на опасное сафари…
— И нет вариантов? Перспектив?
— Есть, — успокоил Хэнк. — Этот народ может спасти только оккупация. Военное положение под контролем иностранцев…
Хэнк смотрел на довольного, сытого, еще сильнее лоснящегося О'Риордана и твердо решил не говорить ему о четырехстах тысячах, взятых им у Моньки в Вене.
Наверное, в мире все сломалось — в бредовом сне не увидеть, чтобы ниггер имел доступ к высшему руководству милитантов!
А тут и новый товарищ О'Риордана появился — шоколадный негр Айзек.
Высокий, стройный красавец с попорченным волчанкой лицом и длинной толстой косой. Братски поздоровался с О'Риорданом и почтительно поприветствовал Хэнка, видимо, он был наслышан о нем. Вот она — нынешняя секретность! Подпольщики, партизаны, заказывающие по телефону устриц в «Смит и Волленски».
От еды Айзек отказался и с усердием налег на коньяк «Людовик XIII».
Хэнк смотрел на бывшего троцкиста, внимательно слушал революционера-наркодилера. Недоучившийся негритянский грамотей. Скорее всего образование получал в Москве, в негритянском змеином инкубаторе имени Лумумбы.
Ненавидит американцев, евреев и либеральных европейских коммунистов. Но, судя по отдельным фразам, обожает Фиделя Кастро, давшего народу образование и свободу выбора. Сейчас Айзек вместе с американскими товарищами-милитантами готовит справедливую социальную революцию на Антигуа, которую он возглавит, — надо возвратить народу отнятые у него богатства. По его разговорам Хэнку было ясно, что Айзек не сомневается, что управлять и распоряжаться этими богатствами по поручению народа будет он сам.
В нем была какая-то отвратительная симпатичность, как у ластящейся к дрессировщику кровожадной зверюги. Хэнк подумал, что Айзек похож на гепарда — сухое мускулистое тело, длинные ноги, тугой хвост прически. Прекрасный экземпляр самца человека.
Помянули Кевина Хиши, рыжего друга Кейвмена, убитого федами два года назад, других товарищей, сложивших головы в борьбе с проклятой державой.
Отдельным тостом пожелали сил и твердости духа бойцам, которые томятся по тюрьмам страны, отбывая бесконечные срока за счастье и свободу народа. Хэнка уже тошнило от всего этого пафоса, но после ритуальной части О'Риордан деловито и быстро объяснил систему связи и сказал Айзеку чрезвычайно внушительно:
— Запомни, соратник! Наш товарищ Хэнк — твой непосредственный начальник. Его слова всегда безусловный приказ. Ты слышал о нем, он один из легендарных бойцов нашего движения и член правительства Свободной Техасской республики…
Айзек почтительно поклонился:
— Для меня честь повиноваться вам…
А потом стали прощаться. О'Риордан велел Айзеку подвезти его в частный аэропорт в Апстэйте, откуда собирался полететь чартером на Бостон.
— Тебе как-нибудь помочь? — спросил О'Риордан Хэнка. — Я могу быть тебе чем-нибудь полезен?
Тот помотал головой:
— Здесь я у себя дома…
Игра в конспирацию стала частью жизни милитантов. У Хэнка было впечатление, будто они забыли о смертельной опасности, которая и требовала этой секретности и осторожности, — они сделали ее ритуальной частью их деятельности.
Может быть, поэтому столько милитантов похватали феды в последние годы?
Они расстались, даже не пожав друг другу руки, как будто О'Риордан вышел в туалет. Ушел и не вернулся. За ним исчез Айзек.
Хэнк докурил сигарету, встал, но его перехватил метрдотель и почтительно проводил к выходу. Ясное дело — О'Риордан оставил очень хорошие чаевые. Хороша секретность, ничего не скажешь! Хэнк велел вызвать ему такси.
В углу вестибюля, за гардеробом, стояла машина для чистки обуви. Хэнк нажал кнопку, с тихим шумом закрутились круглые меховые щетки, наводя нестерпимый глянец на его башмаки. Таксиста все не было.
Над чистильной машиной одиноко таращился телефон-автомат. Наверное, его здесь повесили для занятых людей — договариваешься о свидании и одновременно блестишь ботинки. Он опустил в щель сорок пять центов и бегло, как на аккордеоне, нажал десять кнопок. Долгие гудки. Потом в трубке что-то щелкнуло, и он услышал сонный голос Магды:
— Алло!
— Ваша светлость изволит рано ложиться спать? — спросил Хэнк.
Магда не разобрала его голос, злобно сказала:
— Какого чёрта?
Хэнк засмеялся:
— Маркиза Кондепассе, это ваш личный чёрт, собственный дьявол…
— Это ты! — радостно закричала Магда и повторила, задыхаясь: — Это ты! Как я рада! Где ты?
— Ну, скажем так — поблизости…
— Приезжай сейчас же!.. — кричала Магда.
— Боюсь, что ничего другого не остается… А где ребята?
— Они живут в соседнем городке, это рядом. Я их сейчас соберу…
Хэнк смотрел на свои туфли, над которыми неутомимо трудились щетки — терли, гладили, полировали кожу. Они крутились как дисковые пилы, будто собрались отрезать ему ступню.
— Ладно, жди меня, — сказал Хэнк. — Я скоро приеду.
— Ты далеко?
— В центре Манхэттена…
— Хочешь, я тебя встречу на полдороге? — предложила Магда.
— Нет, нет, дожидайся. Я найду…
Повесил трубку, и чистильная машина выключилась. В ней был разум. Наверное, небольшой, но уж наверняка не меньший, чем у мексиканцев-чистильщиков. Вообще хорошо бы всех людей, согласных кому-то чистить ботинки, заменить автоматами.
Швейцар-негр стоял за спиной:
— Ваш кеб ждет…
Хэнк протянул ему доллар и строго сказал:
— Скажите мистеру Смиту и мистеру Волленски, что в чистильной машине сломалось реле времени. Это опасно, клиенту может отрезать ногу.
Швейцар недоумевающе переспросил:
— Мистеру Смиту? Волленски? Но они уже умерли… Ресторан сохранил только их имена…
Он распахнул дверь желтого таксомотора, дожидаясь, пока Хэнк усядется.
— А от нас и имени не останется, — пообещал серьезно Хэнк, захлопнул дверцу и велел таксисту ехать в Форт-Ли, Нью-Джерси.
Таксист пересек поперек Манхэттен и выскочил на Вест-Сайд. К ночи немного стихло движение, людей на улице было почти не видно, и только бешено бушевали полночные яркие огни реклам, которые светились в этом безлюдье друг для друга.
Слева за парапетом мерцала стылая вода Хадсона, такси перегнало неспешно шлепающий по реке нарядный пароходик, оттуда доносилась музыка, но скоро он исчез где-то сзади — как будто утонул.
Они ехали на север, где сиреневым светящимся двугорбым верблюдом залег над рекой мост Джорджа Вашингтона. Такси со свистом промчало подъездные спирали и вылетело на пустынный верхний пролет моста. Хэнк сонно думал о том, что скоро судьба приведет его сюда снова, на этот громадный воздушный мост, бессмысленную неодушевленную тысячетонную железяку, великий и вечный символ Америки. За шестьдесят лет проехали по мосту неисчислимые миллионы людей, а он, Хэнк, будет последним.
70. Москва. Ордынцев. Сбойка туннелей
Десант, побритый, умытый, в белой рубахе, весь из себя смирный и благостный, лежал под сравнительно чистой простыней в тюремной больнице, куда мы перевели его для надежности. И прикидывался дураком. Содержательной беседы у нас не получалось. Сейчас он был совсем не похож на ту бандитскую образину, которая щерилась на меня из-за стойки бара в клубе «Евразия».
— Слушай, Акулов, ты зачем убил гражданина Мамию? — спрашивал я.
Десант, пошевеливая подбородком размером с окаменевший валенок, невозмутимо отвечал:
— А я его не убивал… Я до него пальцем не дотрагивался…
— А что ты делал у него в номере?
— А я у него, считай, гражданин начальник, в номере не был…
— Да-а? Поясни!
— Заглянул я в номер. Вижу, лежит этот обормот на полу в крови… Черт с ним, думаю, решил уйти. А тут ваши набросились. Я испугался и побежал…
— Понятно. А зачем ты к нему пришел?
— Зачем? — задумался Десант. — Как зачем? А долг карточный?
— А где же он тебе проиграл деньги?
— Да на катране…
— А где?
— Не помню… Пьяный был. Плохо помню.
— А про долг запомнил?
— Ну кто же про деньги забудет? — очень натурально удивился Десант. — Конечно, запомнил. Деньги — штука серьезная. Это тебе не жизнь, с ними людишки трудно расстаются…
— Возможно, — согласился я, поразившись глубине его философских воззрений.
— Ты вместе с Лембитом пришел за деньгами?
— Не знаю я никакого Лембита, — уверенно отрезал Десант. — Ходил там какой-то человек… но кто такой — не знаю, впервые видел. Может, просто гулял по коридору, для моциону, так сказать.
— Значит, ты в номер, считай, не заходил? — передразнил я.
— Нет, не заходил. Из-прихожей глянул, увидел, что тот в крови, и сразу побежал…
— Ага, понятно — робкий ты очень паренек! А как быть с твоими пальцевыми отпечатками на ноже, который ты воткнул в Мамочку? И на рукоятке деревянного — мы ее за креслом нашли — тоже твои пальчики. Как быть с этим?
Десант подумал и сказал:
— Ответить на этот вопрос я не могу. Может быть, вы сами туда их нанесли? Не знаю. Это же не при мне было…
— Все понятно, — кивнул я. — Мы с тобой можем здесь препираться от сегодня до завтра — я на твое раскаяние не очень надеюсь. Но на этот раз мы тебе вмажем — как пить дать — умышленное убийство.
— Да какое убийство? Какое там умышленное? Знать я его не знаю! Деньги хотел получить, а его кто-то до меня угрохал! Видимо, он, змей этакий, многим задолжал. Вот его кто-то до меня и приколол…
— Но у нас есть показания самого Мамочки. Ты его ведь не угрохал до конца — джангировское задание, можно сказать, сорвал…
Десант мрачно молчал.
Читать бесплатно другие книги:
