Берлускони. История человека, на двадцать лет завладевшего Италией Фридман Алан

Глава 9

Взятки, коррупция, мафия

Не знаю, заметили вы или нет, но мне достаточно трудно об этом говорить”.

Действительно, не похоже, чтобы Берлускони приятно проводил здесь время. Он выглядит усталым и напряженным. Он жалуется, что прошлой ночью не мог заснуть. На часах почти три часа дня. Последние два часа он сидит за тиковым столом в саду виллы Сан-Мартино и терпеливо отвечает на мои вопросы о судебных расследованиях и уголовных делах, начатых против него в Италии. Всего таких шестьдесят одно. Он рассказывает о невероятном списке обвинений, которые ему предъявлялись и с которыми мы уже хорошо знакомы: взяточничество, коррупция, отмывание денег, незаконное финансирование политических партий, подделка финансовых документов, налоговое мошенничество, давление на свидетелей, секс с несовершеннолетней проституткой и даже подозрения в связях с мафией.

Берлускони очень хорошо знает, как работает итальянская судебная система. Он считает, что стал экспертом в этом вопросе.

В Италии все намного сложнее, чем в США. Федеральные и областные прокуроры в обеих странах имеют одинаковые функции, однако со времен Кодекса Наполеона в Италии существует несколько видов судей. Следственные судьи имеют право проводить расследования, оформлять повестки в суд, прослушивать телефонные разговоры и вызывать людей для дачи показаний. Эти же судьи могут выступать в качестве прокуроров и запрашивать у вышестоящего лица (в США это был бы прокурор округа или штата) разрешение на заведение уголовного дела. В Италии не предусмотрены суды присяжных и решения по каждому делу принимаются несколькими судьями: теми, кто ведет следствие, и теми, кто затем ведет уголовное дело. Суды присяжных созываются в случае рассмотрения тяжких преступлений, например убийств. В остальных случаях приговор, оправдательный или обвинительный, выносит один судья. При повторном рассмотрении дела по апелляции созывается коллегия из трех судей. В Италии также действует Верховный суд, как и в Соединенных Штатах.

Порядок судебного делопроизводства в двух странах также разнится. В Соединенных Штатах прокурор штата, который выдвигает обвинения против политика или видного деятеля с Уолл-стрит, как правило, организует пресс-конференцию и четко излагает все детали дела. В Италии же принято тайно передавать информацию прессе, особенно если расследование касается политика. СМИ получают смесь фактов и слухов, показаний свидетелей и транскрипций записей перехваченных телефонных разговоров – все это затем публикуется в газетах, причем обычно во время расследования, задолго до официального предъявления обвинений. Большинство политиков, включая Берлускони, не признают свою вину даже после оглашения обвинительного приговора, поскольку в рамках итальянской судебной системы человек не считается виновным, пока не будут удовлетворены все апелляции. Вследствие этого многие подают апелляции или требуют рассмотрения дела в Верховном суде, из-за чего судебные процессы могут тянуться десятилетиями. Для некоторых преступлений истекает срок давности, и дело закрывают, что многократно случалось с Берлускони.

Берлускони старается спокойно пересказывать события, говорить о которых любому другому человеку было бы очень трудно. Как ему удается сохранять обольстительную улыбку и лишь время от времени глубоко вздыхать, выдавая усталость и раздражение? Как он выдерживает шквал вопросов, на которые никогда прежде не брался отвечать и которые вынуждают его в хронологическом порядке вспоминать самые страшные обвинения в адрес его самого и его ближайших друзей и соратников – обвинения в сотрудничестве с сицилийской мафией Cosa Nostra? Как Берлускони справляется с эмоциональным грузом и практически безупречно скрывает напряжение, когда ему приходится заново переживать самые мрачные периоды своей 25-летней битвы с итальянскими судьями? Практика. Ответ на этот вопрос: практика. На протяжении долгих лет он тренировался отвечать на вопросы следователей и судей, и очевидно, что он искренне верит в свою версию событий.

Берлускони клянется, что ему нечего скрывать, однако выглядит довольно напряженно. Вдали щебечут птицы. Время от времени он проявляет нетерпение, иногда кажется угрюмым, иногда – усталым. Он отпивает немного воды из пластикового стаканчика, принимает более удобную позу и готовится начать разговор. Едва выслушав первый вопрос, Берлускони вытягивается по струнке. Он ослепляет меня своей улыбкой миллиардера. Возможно, это маска? Его щеки как будто автоматически принимают отработанное положение. Лучезарная улыбка словно говорит нам, что все эти уголовные обвинения – ерунда.

У Берлускони имеется несколько заготовленных речей. Одна из его ключевых мантр гласит, что все судебные процессы, с которыми столкнулись он, его компания, семья, советники, менеджеры, адвокаты и друзья, – абсолютно все эти дела являются частью долгоиграющего заговора, в который вступили воинственные и непреклонные судьи левых взглядов. Их цель – уничтожить Берлускони. Не приходится сомневаться, что в мире Берлускони это единственная правда, одна-единственная возможная истина. Оставаясь наедине с друзьями, он рассказывает им, какие следователи и судьи в каких делах являются левыми или находятся под влиянием левых. Он помнит, какой итальянский президент и в каком году назначил того или иного судью вести то или иное дело. Он знает, каким образом судьи получают сигналы от вышестоящих судей или политической элиты о том, какие выдвинуть обвинения или какой вынести приговор. Долгие годы Берлускони наблюдал за десятками судей и за их предполагаемыми политическими покровителями. Он знает про это все.

На его лице красуется слегка натянутая улыбка. Вероятно, это защитный механизм, который стареющий миллиардер использует, когда вспоминает самые болезненные моменты своей жизни – судебные тяжбы, которым, кажется, нет конца.

Согласно легенде, все неприятности Берлускони начались в 1994 году во время саммита ООН в Неаполе. Однако Берлускони, откинувшись в кресле и демонстрируя улыбку Рональда Рейгана, с нездоровой гордостью заявляет, что впервые попал под следствие в далекие 1960-е годы, задолго до своего дебюта в политике. Создается впечатление, что Берлускони даже кичится своей многовековой враждой с судьями.

“Если мы вернемся во времена Берлускони-предпринимателя, – говорит он, – то обнаружим, что судебные процессы против меня начались фактически лет пятьдесят назад, в 1960-е. Примерно в 1965 году я стал постоянным предметом интереса судей. Они были болезненно внимательны ко мне и когда я только набирал бизнес-популярность в Милане, и когда стал премьер-министром”.

Позднее, в 1979 году, когда Берлускони поднимался на олимп богатства и получал свои первые миллиарды от строительства города-сада Милано-Дуэ, некоторые его миланские компании попали под подозрение в уклонении от уплаты налогов. Тогда Берлускони впервые оказался на допросе в налоговой полиции Италии, где имел разговор с капитаном Массимо Беррути. Следователь Guardia di Finanza занимался финансовой деятельностью компании Edilnord и достаточно быстро завершил свое расследование, не выдвинув никаких обвинений. Вскоре после этого, в 1980 году, Беррути оставил свой пост и занял позицию адвоката в компании Fininvest, принадлежавшей Берлускони. Их сотрудничество крепло, и в 1990-х годах Берлускони помог Беррути получить место в итальянском парламенте в качестве кандидата партии “Вперед, Италия!”.

Берлускони отрицает, что в 1979 году подкупил Беррути, а затем предложил ему пост в своей компании в знак благодарности за прекращение инспекции. Берлускони негодует и настаивает, что никакой взаимосвязи здесь нет.

“Беррути? Он проводил у нас налоговую проверку и абсолютно ничего не нашел, так же как и сотни других инспекторов, изучавших финансы моих компаний. Абсолютно ничего. Я познакомился с ним поближе, и он мне понравился. Сначала он ушел из Guardia di Finanza, чтобы начать карьеру адвоката, а затем заинтересовался политикой. Мы сделали его кандидатом от нашей партии, он был избран в парламент и долгие годы прекрасно справлялся со своими обязанностями”.

Итальянским следователям показалось подозрительным, что с момента ухода Беррути из налоговой полиции до его появления у Берлускони прошло меньше года. Здесь возможны были разные интерпретации, однако Берлускони хотел, чтобы все интерпретировали ситуацию только в одном ключе.

“Все эти подозрения далеки от реальности, – говорит довольный Берлускони. – Они совершенно беспочвенны”. Он смотрит на фигуру, возникшую вдалеке.

Из-за колонны портика выглядывает девушка Берлускони, Франческа Паскале. Она краем глаза наблюдает за своим Presidente, разговаривая с подругой и время от времени бросая на газон теннисный мяч, а ее белый пудель Дуду приносит его обратно.

Берлускони делает короткую паузу и вновь улыбается. При слове “мафия” он едва заметно хмурится, однако более не выдает себя и стоически сохраняет довольное и невозмутимое лицо. Он проливает свет на темную историю с Витторио Мангано, убийцей и мафиози, которого Берлускони нанял в качестве управляющего своего поместья Сан-Мартино в 1970-е годы.

Имя Мангано упоминалось в самом страшном из всех обвинений, выдвинутых против Берлускони. Миллиардеру вменяли многолетнее сотрудничество с сицилийской мафией Cosa Nostra.

По мнению итальянских следователей, посредником между мафией и Берлускони выступал его старый университетский друг Марчелло дель Утри, его преданный сторонник и правая рука. Дель Утри родился в Палермо, а в Милане изучал право вместе с Берлускони, тогда они и подружились. С 1970-х годов он работал личным помощником Берлускони, затем занимал высокие посты в компаниях Edilnord, Fininvest и Mediaset и, наконец, избрался в палату депутатов от партии “Вперед, Италия!”, а после – в сенат. Дель Утри был самым близким Берлускони человеком, за исключением, возможно, его школьного друга Феделе Конфалоньери.

Стоило дель Утри пойти в политику, как на него посыпались обвинения в связях с мафией. Прокуратура Палермо сообщила итальянским СМИ некоторые детали следствия, и враги Берлускони мгновенно сочли, что дель Утри выполняет роль медиатора между ним и мафиози. За этим последовала серия уголовных дел о клевете. Однако итальянцев нельзя было удивить подобными новостями. Премьер-министра Италии Джулио Андреотти также обвиняли в сотрудничестве с мафией, однако благодаря юридической формальности он выиграл дело.

Во время выборов “Вперед, Италия!” набрала внушительное количество голосов на Сицилии, и итальянские аналитики со стороны левых отметили, что партия Берлускони заняла место Христианско-демократической партии, которая ранее получала большинство голосов сицилийских мафиози. Дель Утри стал объектом многочисленных расследований, касающихся мафии. Его обвиняли в том, что он сотрудничает с бандитами, благодаря чему может устранить любую проблему, обеспечить защиту кому угодно и даже обеспечить поддержку другим политикам взамен на голоса избирателей. Он все отрицал.

В конечном счете Верховный суд Италии осудил дель Утри за сговор с мафией. Согласно приговору, в 1974 году дель Утри организовал сделку между Cosa Nostra и Сильвио Берлускони, который якобы заплатил большие суммы мафиози из Палермо, чтобы получить их защиту.

Дель Утри впервые инкриминировали связь с мафией в интересах Берлускони в 1996 году, а восемь лет спустя, в 2004 году, суд признал его вину. Согласно итальянским законам, человек не считается виновным, пока не удовлетворены все апелляции по делу. Дель Утри подал апелляцию, однако в 2010 году суд второй инстанции подтвердил первый вердикт. Это решение суда также не являлось финальным, хотя к тому моменту судебный процесс тянулся около 14 лет. Только в 2014 году Верховный суд Италии вынес окончательный обвинительный приговор: дель Утри был осужден за сотрудничество с мафиози.

В результате восемнадцатилетнего судебного разбирательства дель Утри был приговорен к семи годам тюремного заключения, однако весной 2014 года, когда было вынесено обвинение, он оказался в Бейруте. Позднее он заявил, что был вынужден отправиться туда на лечение из-за проблем с сердцем. Интерпол оформил ордер на его арест, и Италия попросила Ливан выдать дель Утри. В апреле 2014 года ливанские полицейские арестовали его в роскошном отеле в Бейруте, а в июне он был отправлен обратно в Италию, где начал отбывать наказание.

Для Берлускони самой неприятной частью судебного дела Дель Утри было то, как суд описывал появление Витторио Мангано в Аркоре. На тот момент Мангано уже имел судимости, однако еще не был осужден за убийство – это случится через 20 лет, в 1990-е годы. По словам Берлускони, Мангано и дель Утри познакомились в Палермо и Мангано был менеджером небольшого футбольного клуба, который дель Утри спонсировал на деньги Берлускони.

Постановление Верховного суда Италии гласило, что в 1974 году Берлускони встретился со Стефано Бонтате, главным боссом Cosa Nostra, доном Корлеоне 1970-х. Встречу, которая прошла в офисе в центре Милана, организовал Марчелло дель Утри, он же представил собеседников друг другу. Дель Утри отрицал, что знаком с Бонтате, однако Верховный суд настаивал, что Берлускони действительно общался с крестным отцом мафии и что после этого Мангано переехал на виллу в Аркоре, чтобы заниматься поместьем, лошадьми и конюшнями, а также обеспечивать безопасность семьи Берлускони. Мангано часто отвозил детей в школу и со временем стал другом семьи и доверенным помощником Берлускони.

Берлускони отрицает знакомство с главным мафиози страны. Несмотря на внутреннее возмущение, он выдавливает на лице улыбку. Он не признает постановление Верховного суда и утверждает, что пошел на контакт с мафией лишь однажды.

“Правда состоит в том, что в 1970-е я был самым видным бизнесменом Италии, – заявляет Берлускони, – а в то время мафия часто похищала детей из богатых семей. У меня как-то гостил принц Луиджи д'Агерио ди Сант-Агата, и его едва не похитили после нашего ужина”.

Берлускони понижает голос.

“Я начал получать письма с угрозами, о которых мы сообщили в полицию, – вспоминает Берлускони. – Некто обещал похитить моего пятилетнего сына Пьера Сильвио. Тогда я на несколько месяцев отвез жену и детей в Испанию, куда мы добирались окольными путями через разные европейские страны, чтобы пустить угрожавших по ложному следу. На выходных я обычно летал к семье, но всегда через Франкфурт или Лондон, чтобы сбросить возможную слежку. Через некоторое время моя семья вернулась в Аркоре, и мы наняли большое количество охранников и купили бронированные автомобили. Но моя жена все равно волновалась, и мы решили, что дети будут учиться на дому, а не в школе. После этого учителя стали приезжать к нам на виллу”.

Берлускони поднимает одну бровь и расширяет глаза, как будто желая подчеркнуть свою следующую мысль.

“Мои дети учились дома до окончания школы, – Берлускони с сожалением вздыхает. – Они совершенно не имели возможности общаться со своими сверстниками, а это важная часть нормального взросления любого мальчика или девочки”.

Нет, утверждает Берлускони, дель Утри не привозил Мангано в Аркоре для защиты семьи Берлускони, никакой сделки с мафией не было. Это все ложь. Вранье. Даже если так утверждает Верховный суд. Берлускони все равно. Он уверен, что все было иначе. Тогда почему он нанял на работу Мангано, который был тесно связан с известными мафиозными кланами Сицилии?

На лице Берлускони становится заметно раздражение, которое расползается подобно сыпи и проступает сквозь улыбку. Его голос звучит дружелюбно, но пресно.

“Тогда мы этого не знали, – говорит Берлускони с улыбкой. – Когда мы нанимали Витторио Мангано на работу, то и представить себе не могли, что он общается с мафией. В этом все дело. Я купил это поместье и искал управляющего с опытом ухода за лошадьми, потому что у нас в конюшне стояло десять или двенадцать скакунов. Мы разместили объявление в газете, но не смогли никого найти. Тогда мой личный помощник и друг Марчелло дель Утри вспомнил о знакомом из Палермо, у которого был необходимый опыт. Они были знакомы, потому что тот человек работал с его футбольным клубом, набирал в команду детей, чтобы они не болтались на улице. Дель Утри позвонил ему и попросил помочь с поиском. Мангано ответил: «Если это вилла Берлускони, то я сам готов поработать». Вот и вся история”.

Берлускони обнажает широкую улыбку. Он говорит о своем управляющем с теплотой, симпатией и уважением.

“Он переехал на виллу, привез свою жену, двоих детей и даже пожилую мать. Наши дети были одного возраста, и он каждый день возил их в детский сад, – с ностальгией вспоминает Берлускони. – Он безупречно выполнял все свои обязанности. Однажды у него случилось несчастье, банкротство, и он навсегда покинул Аркоре. Но они остались друзьями с Марчелло дель Утри”.

Берлускони вновь серьезен и вдумчив.

“Было очевидно, что он попал под чье-то дурное влияния, затем против него стали выдвигать все те обвинения. Но о своей жизни в Аркоре он всегда отзывался как о самом спокойном периоде в жизни. Я расскажу вам, чем все закончилось. Его признали виновным, а в тюрьме у него обнаружили рак. Я слышал, что следователи приходили к нему каждую неделю и говорили: «Если вы расскажете нам о связях между Берлускони и мафией или дель Утри и мафией, то отправитесь домой сегодня же после обеда»”.

Берлускони делает паузу и принимает строгий вид. Очевидно, что Мангано для него – образец мужества.

“Он всегда говорил своим адвокатам и детям, что провел в Аркоре шесть самых счастливых месяцев своей жизни и не может сочинять ложь обо мне ради выхода на волю. И знаете, когда они его выпустили?”

Берлускони наклоняется вперед: “Его отпустили домой всего за несколько дней до смерти, буквально перед самой смертью”.

Берлускони произносит последние слова с некоторой грустью. В его душе восхищение Мангано переплетается с сожалением о том, что судьи не оставляли мафиози в покое, даже когда он боролся с раком в тюрьме. Берлускони вздыхает. Для правосудия Мангано был убийцей, бандитом и наркоторговцем. Для Берлускони – верным другом. Он остался им до самого конца.

По выражению лица Берлускони можно понять, что он действительно считал Мангано хорошим человеком. Он клянется, что никогда не знал о связях Мангано с криминалитетом. Что касается Марчелло дель Утри и мафии… Берлускони благодушно смеется, являет свою лучезарную улыбку и пускает в ход свои чары.

“Это самый замечательный человек, которого вы можете себе представить”, – Берлускони как будто говорит об ангеле и продолжает живописать достоинства дель Утри.

“Он очень образованный и начитанный, он знает наизусть «Божественную комедию». У него прекрасная семья и четверо чудесных детей. Он состоял в Opus Dei[9] и всегда был примерным католиком. Все подчиненные очень его любили и уважали. Я убежден, что его посадили в тюрьму исключительно потому, что он мой друг”.

Сильвио Берлускони продолжает улыбаться, однако в его душе зарождается возмущение. Ему непросто отстаивать свое понимание дружбы и защищать друзей. На следующий вопрос он реагирует заметно спокойнее. Берлускони даже немного забавляет то, что люди не перестают интересоваться происхождением его состояния. Десятилетиями итальянская пресса и следователи строили самые разные предположения, пытаясь понять, как первые строительные проекты Берлускони получили мистический швейцарский стартовый капитал. Из “налогового рая” в Лугано деньги рекой текли на юг и через Альпы попадали в Милан. Пресса многократно задавалась вопросами: были ли это деньги мафии? Почему Швейцария? Кто тайно помогал Берлускони?

“Да, мы действительно получили начальное финансирование от некоторых трастовых фондов в Лугано, поскольку у нас были инвесторы, например господин Разини, который владел банком Rasini, где работал мой отец. У наших инвесторов имелись собственные законные депозиты в швейцарских банках, оттуда они и переслали нам свои деньги. И знаете, – Берлускони делает паузу и слегка укоризненно качает головой, – знаете, судьи и журналисты провели ооочень много расследований, несметное число расследований, и не обнаружили ничего незаконного”.

Берлускони быстро поднимает глаза, как будто желая удостовериться, что он ясно донес свою мысль, и продолжает.

“С нашими счетами все было в порядке, – уверяет он. – В то время налоговые консультанты рекомендовали нам создавать компании с иностранным капиталом. У этого были исключительно финансовые причины. Мы последовали советам юристов, учли мнение инвесторов и получили деньги из соседней Швейцарии”.

Берлускони с почтением говорит о Разини, директоре банка Rasini, начальнике своего отца. Следователи из Палермо и Милана потратили годы, пытаясь доказать, что банк Rasini проводил денежные операции между компаниями Берлускони и мафией. В 1980-е и 1990-е годы в расследованиях фигурировали имена крупных мафиози, которые держали счета в этом банке, однако к тому моменту отец Берлускони уже оттуда уволился.

“Жалкое вранье, – говорит Берлускони, пренебрежительно выплевывая слова. – Полная чепуха, выдуманная моими врагами и завистниками”.

Противники Берлускони, к которым можно причислить целую армию судей, прокуроров и журналистов, не смогли доказать прямую связь между мафией и банком Rasini. Один амбициозный сицилийский судья в течение года пытался обнаружить эту связь и довольно быстро прекратил свое расследование. Впоследствии он присоединился к левым и стал одним из основных критиков Берлускони.

Иначе обстоят дела с обвинениями во взяточничестве и коррупции, которые были предъявлены еще одному близкому другу Берлускони. Речь идет о Чезаре Превити, его личном адвокате и сооснователе партии “Вперед, Италия!”, члене парламента от этой партии и члене первого правительства Берлускони.

Чезаре Превити обвиняли в подкупе римского судьи, который вел дело о Mondadori. Берлускони оспаривал право на владение издательским домом Mondadori с предпринимателем Карло де Бенедетти. Судебное расследование началось в 1995 году, когда светская львица графиня Стефания Ариосто, девушка одного из адвокатов Берлускони и близкая подруга Превити, обратилась в миланскую прокуратуру. Она заявила, что слышала, как Превити говорил о подкупе римских судей по делу Mondadori. Последующие 12 лет Превити преследовали всевозможные проверки, обвинения и уголовные процессы. В 2007 году Верховный суд признал его виновным в даче взятки размером 200 тысяч евро римскому судье, который также был осужден и получил тюремный срок.

Берлускони слушает длинный перечень обвинительных приговоров за взяточничество и коррупцию, вынесенных Превити, однако сохраняет самообладание. Он тихонько смеется, расплывается в широкой улыбке и начинает характерно качать головой из стороны в сторону, как Рональд Рейган, как будто бы говоря “ай-ай-ай”.

“С итальянскими судами вечно одна и та же история. Сплошная ложь”, – Берлускони немногословен. В воздухе повисает тишина. Он видит, что его поняли и вновь говорить о политической ангажированности судей нужды нет.

Однако означает ли это, что все доказательства, использованные судом против Превити, выдуманы или подделаны? Абсолютно все?

“Даже не знаю, какое слово здесь употребить, – признается Берлускони, вздыхая, и секунду или две не скрывает своего раздражения. Остальное время он старательно подавляет свои эмоции. – Я совершенно не против обсудить этот вопрос, – неожиданно говорит он и разводит руки в стороны, как будто показывая, что ему нечего скрывать. – Я уверен в своих поступках, – говорит он с видом оскорбленного достоинства. – Они завели против меня 60 уголовных дел, а доказать мою вину смогли только в одном случае. Но до этого мы еще дойдем”.

“Я подсчитал, что за двадцать лет в рамках 61 процесса состоялось более трех тысяч судебных заседаний. Начиная с 1994 года, когда я занялся политикой, я тратил все выходные и часто утро понедельника на общение с адвокатами. Мы составляли необходимые бумаги и готовились к слушаниям. За последние двадцать лет я отдал почти 700 миллионов долларов на юридические услуги, и поверьте мне, это очень большие деньги!”

Семьсот миллионов долларов на адвокатов – поистине внушительная сумма. Личные юристы Берлускони утверждают, что он действительно мог потратить такие деньги за те двадцать лет, что воюет с итальянскими прокурорами. Тем не менее, что бы судьи ни предъявляли Берлускони, он всегда выходил сухим из воды. Мафия. Взяточничество. Коррупция. Только один раз Берлускони признали виновным. Он якобы незаконно перевел 6 миллионов евро на счет своего старого друга социалиста Кракси, премьер-министра Италии, чья карьера закончилась позором и ссылкой. В ходе судебного расследования была обнаружена сложная сеть офшорных финансовых компаний, и в июле 1998 года Берлускони приговорили к двум годам и четырем месяцам лишения свободы. Следователи доказали, что он пересылал финансовые средства через свою группу компаний Fininvest на счета офшорной компании All Iberian, расположенной на острове Джерси, налоговой гавани на Нормандских островах, что между Англией и Францией. С Джерси деньги шли в Швейцарию на счет Беттино Кракси. Однако в 2000 году обвинительный приговор был аннулирован, поскольку истек срок исковой давности: с момента заведения уголовного дела прошло семь с половиной лет.

Так Берлускони удалось избежать правосудия благодаря неторопливости итальянских судов. После повторного избрания на пост премьер-министра в 2001 году он смог закрыть несколько дел также по причине истечения срока давности преступлений, а не потому, что доказал свою невиновность. В общей сложности Берлускони был осужден семь раз, при этом окончательный приговор был вынесен только однажды. Все приговоры были отменены из-за истечения срока исковой давности или по иным причинам. Девять раз Берлускони был объявлен невиновным. В других 35 случаях обвинения были сняты до передачи уголовных дел в суд. На сегодняшний день на Берлускони заведено еще несколько дел.

Неповоротливая итальянская судебная система представляет собой причудливую паутину из повторных рассмотрений дел, бесконечных слушаний, первых и вторых апелляций и постановлений Верховного суда. Одно судебное дело может тянуться в общей сложности от десяти до двадцати лет. Нередко адвокаты затягивают судебный процесс, чтобы у преступления истек срок давности. Так было и с делом о переводе денег Кракси.

“Ах, вы про тот процесс? – Берлускони невозмутимо пожимает плечами. – Тот обвинительный приговор вынесли при первом рассмотрении дела. Такого рода приговоры являются обычным элементом политической пропаганды, направленной против меня”.

Случай с Беттино Кракси был частью серии дел, названной All Iberian, поскольку для незаконного перевода денег якобы использовалась эта офшорная компания. Она была зарегистрирована на острове Джерси, самом крупном из Нормандских островов, известных низкими налоговыми ставками. Построить хитрую систему холдингов и офшорных банковских счетов Берлускони помог известный лондонский юрист Дэвид Маккензи Миллс. Он специализировался на работе с итальянскими компаниями и был женат на приятной даме Тессе Джоуэлл, занимавшей пост министра культуры при правительстве Тони Блэра.

Окружение Блэра и лондонский высший свет были потрясены тем, что Миллс подозревался в получении взятки размером 600 тысяч долларов. Следователи заявили, что Сильвио Берлускони заплатил Миллсу, чтобы тот солгал при даче показаний и не раскрыл детали сети офшорных компаний, которую он создал. Берлускони был обвинен в подкупе свидетеля. Энергичная и предприимчивая Джоуэлл, верный соратник Блэра, должна была организовывать лондонскую Олимпиаду 2012 года. В 2006 году она развелась с мужем из-за скандала вокруг All Iberian. Она утверждала, что ничего не знала о взятке в 600 тысяч долларов, которую она называла “подарком” от Берлускони. Британская пресса пестрила сообщениями о том, что Джоуэлл ушла от мужа только из приличия и ради своей политической карьеры. Пресс-секретарю Тони Блэра пришлось выступить с заявлением, что премьер всецело доверяет (ныне разведенной) жене Дэвида Миллса. Шесть лет спустя, когда итальянский судебный процесс был завершен, миссис Миллс воссоединилась со своим мужем.

В начале 2009 года миланский суд признал Дэвида Миллса виновным и приговорил к четырем с половиной годам лишения свободы за получение взятки от Сильвио Берлускони для дачи ложных показаний в антикоррупционных расследованиях 1997 и 1998 годов. Джоуэлл, сохранившая пост министра, заявила, что верит в невиновность мужа, несмотря на их развод. В том же 2009 году суд второй инстанции рассмотрел апелляцию Миллса и оставил в силе первый приговор, после чего Миллс обратился в Верховный суд. В начале следующего года истек срок давности преступления. Иными словами, согласно итальянским законам, за Миллсом больше не значилось никаких судимостей. Джоуэлл, которая планировала баллотироваться на пост мэра Лондона в 2016 году, сообщила прессе, что итальянский суд снял с ее мужа все обвинения.

Между тем Берлускони избежал скамьи подсудимых, хотя его начали судить одновременно с Миллсом. В 2008 году четвертое правительство Берлускони провело закон, который освобождал премьера и троих других высокопоставленных чиновников от судебных расследований, пока правительство находится у власти. Через год Верховный суд постановил, что закон противоречит Конституции, однако в начале 2012 года истек срок давности преступления Берлускони. Так подкупал Берлускони Миллса или нет?

Берлускони улыбается так, будто ведет церемонию вручения “Оскар”. В его глазах читается смех, однако за веселостью скрывается враждебность.

“Это одна большая выдумка, – настаивает он. – На самом деле Миллс когда-то давал показания против нас. Почему кто-то думает, что компания Fininvest заплатила своему недоброжелателю? Это абсолютная ерунда, как и все остальное”.

Берлускони некоторое время размышляет и высказывает смелое предложение.

“Возможно, моя репутация сильнее пострадала за пределами Италии, чем дома, – предполагает Берлускони, – поскольку люди там не знают, что итальянские судьи политически предвзяты. В Италии все было иначе: никто не придал этому делу большого значения”.

В то же время итальянцы придали немалое значение ряду законов, которые правительство Берлускони, как казалось, приняло для решения его проблем с правосудием. Одни законы отменяли уголовную ответственность за фальсификацию финансовых отчетных документов. Другие – сокращали сроки давности для преступлений. Был также принят закон, который давал премьер-министру иммунитет от судебного преследования. Часть законов дозволяла премьеру и другим высокопоставленным чиновникам не являться в суд ввиду плотного графика работы и своего высокого поста. Итальянские противники Берлускони называли эти законы ad personam, что в переводе с латыни означает: персонифицированный или созданный по заказу. Его критики утверждали, что медиамагнат-миллиардер являет собой конфликт интересов во плоти, что он использует политику для защиты своего бизнеса и закрытия своих уголовных дел. Ему ставили в вину то, что он больше заботился о принятии законов, оберегавших его от правосудия или спасавших его медиаимперию, чем о снижении налогов по примеру Рейгана и экономических реформах, позволивших бы создать новые рабочие места. Хотя все это он обещал итальянским избирателям.

Что Сильвио Берлускони говорит о 13 подобных законах, принятых в течение 20 лет? Как он это объясняет? Никак. Он нараспев повторяет одни и те же слова.

“Чушь. Просто чушь. Несусветная, полная чушь”.

Последние слова Берлускони говорит с широкой улыбкой на лице, пытаясь сдержать смех. Он ведет себя вызывающе, но беззлобно. Возможно, дело в том, что перед нами Берлускони-политик, а не Берлускони-подсудимый. Он охотно рассказывает, почему декриминализовал подделку финансовой отчетности.

“Это нужно было сделать, – настаивает Берлускони, – чтобы помочь защитить итальянские компании от какого-нибудь старого прокурора, который решит ополчиться на них без видимых причин”.

Что насчет законов, которые сокращали сроки исковой давности? Эти законы позволили Берлускони закрыть несколько дел.

“В Италии судебные дела могут тянуться до бесконечности и дальше, – заявляет он. – Это нелепо. И все из-за чересчур сложного делопроизводства”.

Берлускони делает паузу. Он трет веко, повышает голос и впервые позволяет себе пожаловаться. В его шутливом тоне чувствуется неприкрытое раздражение.

“Не знаю, заметили вы или нет, но мне достаточно трудно об этом говорить”.

Внезапно Берлускони оживляется, как будто выступает на предвыборном митинге. Его тенор повышается, он говорит размеренно и ритмично, его итальянский звучит особенно певуче и мелодично. Берлускони рассыпается в извинениях и говорит о недоразумении.

“Я не хотел жаловаться или обвинять вас в чем-либо, – спешит объясниться он. – Поверьте. Я только хотел немного пошутить. Я хотел сказать, что наш разговор мне неприятен исключительно потому, что мне приходится вспоминать, как я защищался на протяжении многих лет, стольких долгих лет”.

Берлускони помрачнел, так как его шутка не удалась. Ему остается только одно. Он добродушно улыбается и вновь извиняется. Он выглядит усталым. Мы беседуем на протяжении последних двух часов, его помощники стоят возле стола и ждут указаний. Франческа Паскале гуляет по лужайке недалеко от портика особняка, играет с Дуду и его новой подругой – белым пуделем по кличке Дудина. Услужливый ассистент подает Берлускони пластиковый стаканчик с минеральной водой. Берлускони делает глоток, возвращает стаканчик и разминает шею.

После бесконечных судов и расследований, многомиллионных издержек на адвокатов, после всех обвинений, приговоров и законов ad personam почему он надеется, что люди будут считать его невиновным человеком, жертвой политических преследований? Как он может утверждать, что никогда не делал ничего противозаконного? Ему определенно есть в чем признаться.

Сильвио Берлускони улыбается, как будто только что вошел на съемочную площадку вечернего ток-шоу. Мои вопросы совершенно его не смущают, его ничем не возьмешь. В глазах миллиардера загорается веселый огонек, он как будто бы рад высказаться и готов раскрыть все свои тайны. В саду стоит тишина, слышен только голос Берлускони и редкий щебет ласточек. Подводя итог многолетней войны с итальянскими судьями, он излагает собственную рафинированную версию произошедшего. Как он может утверждать, что никогда не делал ничего незаконного?

Берлускони как будто зачитывает стих Ветхого Завета.

“Правда заключается в том, – заявляет Берлускони, – что все обвинения в мой адрес появились лишь по одной причине: внутри итальянской судебной системы существует раскол. Наши судьи стремятся построить социализм и в качестве инструмента используют правосудие. Это означает, что все, кто встает на пути у левых, подлежат ликвидации. Судьи ополчились на меня, когда я решил пойти в политику. Они до сих пор не могут успокоиться и делают все возможное, чтобы устранить меня. Они пытались это сделать несметное количество раз”.

Противник политики Берлускони может назвать это его личной пропагандой. Однако Берлускони верит в то, что говорит, в этом нет сомнения. Миллиардер встает, он устал от битвы, но сохраняет самообладание. Он делает знак своим помощникам, коротко беседует по телефону, идет поздороваться с Франческой Паскале и отправляется в дом, где у него запланирована встреча. Его ждут в столовой, которая напоминает импровизированный дата-центр, поскольку повсюду лежат распечатки Excel-файлов. На встречу приехало более десяти человек: консультанты, переводчики, юристы и инвестиционные банкиры, которые представляют таинственного азиатского джентльмена, заинтересованного в покупке футбольного клуба “Милан”. Для Сильвио Берлускони это просто очередной день жизни.

Глава 10

Ливийская авантюра

Яне хочу повторить судьбу Саддама Хусейна”.

Полковник Муаммар Каддафи пил чай в пустыне и открывал душу своему другу Сильвио Берлускони.

На полковнике был его самый живописный наряд – галабея ярко-горчичного цвета. Он угощал премьер-министра Берлускони экстравагантным, как обычно, завтраком в просторном бедуинском шатре с кондиционером. Происходило это на территории дорогостоящей военной базы неподалеку от ливийской столицы – одной из множества подобных баз, которые стали уже приметами фирменного стиля Каддафи.

Стоял теплый зимний день – 10 февраля 2004 года, и Берлускони только что – первым из крупных западных лидеров – нанес Каддафи визит после того, как тот “вернулся с холода”.

“Когда я увидел, как Саддам выбирается из этой паучьей норы, – так Каддафи рассказывал Берлускони, – то решил, что не хочу кончить, как он”.

Тем, кто находился поблизости и слышал его слова, показалось, что ливийский правитель говорит серьезно. Еще минуту назад Берлускони хвалил Каддафи за его недавний отказ от терроризма и за то, что в декабре прошлого года он остановил программу создания ядерного оружия. После чего спросил с грубоватой прямотой: почему ливийский диктатор вдруг изменил тактику? И вот теперь он услышал ответ.

На камеру оба лидера улыбались, но в действительности Берлускони было нелегко беседовать с говорливым ливийским лидером. Всякий раз, когда Берлускони приносил извинения за злодеяния Италии в Ливии в годы муссолиниевской колониальной оккупации, полковник просил какой-нибудь материальной компенсации. Во взаимодействии Каддафи с Западом деньги имели не меньший вес, чем самолюбие.

Берлускони силился выжать из текущей ситуации все, что только можно. Он лоббировал Каддафи, чтобы добиться согласия на спорный план – создание в Северной Африке приемных пунктов, где бы вели учет мигрантов и препятствовали потоку людей, стремившихся незаконно добраться на лодках до берегов Сицилии. От имени Италии он вызывался построить в Триполи больницу стоимостью 60 миллионов долларов. Но Каддафи этого было мало. Он хотел, чтобы итальянцы построили за свой счет современную автостраду высшего класса – шоссе длиной 1700 км вдоль морского побережья, которое связало бы Египет с Тунисом. Он всячески убеждал Берлускони согласиться на это, чтобы на деле доказать дружеское расположение Италии к Ливии, и долго разглагольствовал о том, как именно Италия должна загладить вину за грехи своего колониального прошлого: подарить Ливии автостраду, а потом застроить средиземноморское побережье курортами для туристов. Берлускони артачился. Автострада обошлась бы в двадцать раз дороже, чем больница, которую он предлагал построить. Каддафи вечно занимался перетягиванием каната, однако в лице Берлускони он, пожалуй, встретил достойного противника. Берлускони-трепач пустил в ход все свои чары, и в итоге дело пошло на лад. Такая постоянная коммерческая дипломатия между Италией и Ливией – как и многочисленные нефтегазовые сделки, которые впоследствии “пробивали” Британия и Франция, – была частью общей атмосферы того времени, между 2001 и 2006 годами, когда Каддафи постепенно преображался из Врага Человечества № 1 в друга и союзника. Контракты и денежные вливания стали главными средствами, способствовавшими процессу примирения между Италией и Ливии. После долгих десятилетий вражды начался лихорадочный период сближения двух стран. По тому же пути предстояло пойти Британии с ее энергичным провашингтонским премьером Тони Блэром: он посетил Ливию месяцем позже.

Каддафи подавал все верные сигналы, причем подавал их напрямую тем трем лидерам западного мира, которые могли сделать для него больше всего, – Бушу, Блэру и Берлускони. Сын Каддафи, Саиф аль-Ислам Каддафи, и чиновники из ливийского правительства в течение многих месяцев вели секретные переговоры с агентами как ЦРУ, так и британской службы внешней разведки MI6. Каддафи осудил террористическое нападение “Аль-Каиды” на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. В декабре 2003 года Каддафи согласился подписать договор, согласно которому Ливия сворачивала все свои программы по разработке ядерного оружия и оружия массового поражения. Ливийцы повели себя как реалисты. Для Запада это обернулось неожиданной большой удачей – такие перемены благоприятствовали и пропаганде, и развитию бизнеса. Накануне Рождества 2003 года и Буш, и Блэр объявили о капитуляции Каддафи, отказавшегося от продолжения ядерной программы. Их торжественные обращения к народу показали по всем национальным телеканалам, причем оба лидера выступали в один и тот же день. При Блэре Лондон всегда шагал в ногу с Вашингтоном.

“Безусловно, для Ливии наступил поворотный момент”, – вспоминает Джованни Кастелланета, который в тот февральский день 2004 года сидел рядом с Берлускони на званом завтраке в шатре Каддафи. Бывший дипломатический советник вспоминает, каким напуганным и уставшим казался ливийский правитель, когда говорил о поимке Саддама в Тикрите в ходе операции “Красный восход”. Саддам вышел из своего логова всего за восемь недель до того дня – в середине декабря 2003-го.

“Каддафи действительно не хотел повторить судьбу Саддама Хусейна, и именно об этом он сообщил Берлускони, – вспоминает его бывший помощник. – Нас привезли в шатер посреди пустыни и стали потчевать жуткой мясной похлебкой. Это было варево из баранины с жидким томатным соусом и кучей пряностей. Приходилось есть через силу. Берлускони сидел рядом с Каддафи и был сама вежливость. Он наводил мосты между Италией и Ливией, склонял Каддафи к большей умеренности и благоразумию. Во время того завтрака нам стало ясно: Каддафи готов пойти на сотрудничество с Западом и забыть прошлое”.

Действительно, благодаря закулисным дипломатическим стараниям Блэра и Берлускони к 2004 году полковник Каддафи уже не представлял угрозы для Запада. Было заметно, что он готов идти на дальнейшие уступки. Ливийский диктатор имел возможность наблюдать, по какой длинной дуге движется история после окончания холодной войны. На его глазах распался Советский Союз. Он видел, как палестинцы и израильтяне садятся за стол переговоров. Он наблюдал за расползанием исламского экстремизма и сознавал, какую угрозу это явление представляет и для его жизни. Вполне понятно, что он желал избежать той участи, которая постигла Саддама Хусейна. Поэтому теперь он вовсю подписывал контракты с американскими и европейскими нефтяными компаниями, начиная с итальянской Eni и заканчивая англо-голландской компанией Royal Dutch Shell и американской Exxon-Mobil. С его разрешения представители США демонтировали и организовали перевозку в Соединенные Штаты центрифуг и других составных частей его ядерной установки. Он начал сотрудничество с западными спецслужбами для борьбы с “Аль-Каидой”. Он даже пожал руку президенту Бараку Обаме.

Человека, которого Рональд Рейган назвал когда-то “бешеным псом Ближнего Востока”, удалось перевербовать, приручить и обезвредить. Бывший революционер счел, что сотрудничество с Западом в его же собственных интересах, хотя он сам раньше Запад демонизировал, – пускай даже исключительно в целях самосохранения.

Буш и Блэр сообща работали над переговорами с Каддафи. Берлускони, ввиду колониального прошлого Италии, играл в них самостоятельную роль, а Блэр часто выступал посредником между Бушем и Каддафи. Блэр сделал важный шаг, открыв дорогу к улаживанию конфликта из-за теракта, в глазах многих людей являвшегося самым ужасным злодеянием ливийского диктатора: в 1988 году над шотландским городом Локерби был взорван самолет Pan American, катастрофа унесла жизни 270 человек, большинство которых были американцами. После того как Блэр простил Каддафи за Локерби, британские компании получили огромную выгоду. Но Берлускони считает, что сам он сыграл не менее важную роль в налаживании более теплых отношений с Каддафи, чем Блэр.

“Помню, однажды я сказал Бушу, что мы приручаем Каддафи: мы просветили его, очаровали, а потом заманили в капкан, – вспоминает Берлускони. – Каждый из нас сыграл определенную роль. Помню, как мы изо всех сил стремились предать забвению колониальное прошлое Италии: я предложил Каддафи перелистнуть эту страницу истории, простить прошлые грехи. Я принес публичные извинения народу Ливии и предложил Каддафи преобразовать государственный праздник, День вендетты, увековечивающий память жертв итальянского колониализма в Ливии, в день дружбы между нашими странами. На одно только это ушла куча времени и энергии”.

Пока Блэр то и дело летал в Триполи и обратно, а Жак Ширак и затем Николя Саркози быстро подхватывали инициативу, подольщаясь к полковнику и проталкивая выгодные контракты для французских компаний, Берлускони по-своему пестовал ливийского властителя-сумасброда: пускал в ход личное обаяние, делал широкие жесты, проявлял человеческую чуткость, вел добродушный треп профессионального коммерсанта. Словом, вел себя по-берлускониевски.

“Чтобы склонить Каддафи к более разумным действиям, нужно было прежде всего с ним подружиться, – с ностальгией вспоминает Берлускони. – Каждый раз, когда я приезжал к нему в Ливию, он осыпал меня своими щедротами и подарками. Однажды он подарил мне целую верблюжью семью – папу, маму и верблюжонка. Он ни на что не скупился, мы всегда обменивались подарками, и его подарки выглядели действительно богато. За несколько лет мне удалось установить по-настоящему тесный контакт с Каддафи, и я даже заставил его пересмотреть кое-какие взгляды. Не все, разумеется, – он, как-никак, был очень непредсказуемый. Но, по-моему, с годами нам удалось перетянуть его на свою сторону”.

После снятия санкций и после того, как администрация Буша исключила Ливию из списка стран – спонсоров терроризма, в Ливию вернулась “большая нефть”. Летом 2008 года, на очередном помпезном саммите с полковником в Триполи, Берлускони тоже сделал большой шаг вперед: он объявил о своем намерении в течение ближайших двадцати лет выплатить пять миллиардов евро в качестве компенсации за жестокости колониального периода и нанесенный Ливии ущерб. В ответ ставший прагматиком полковник пообещал Берлускони остановить поток десятков тысяч нелегальных иммигрантов из Ливии в Италию. Кроме того, он пообещал поставлять больше ливийской нефти. За следующие два года количество мигрантов, пересекающих Средиземное море из Ливии, и вправду резко снизилось: Каддафи сдержал слово.

После такого обязательства выплатить пять миллиардов евро День дружбы наконец стал реальностью. Между тем и другие страны Европы тоже открывали свои двери. Каддафи уже появлялся в Брюсселе по приглашению Европейской комиссии. В июне 2009 года он нанес свой первый государственный визит в Италию. Разумеется, вместе с ним в Рим доставили его любимый громоздкий шатер, который горделиво раскинулся в просторных садах виллы Дориа-Памфили. В дни его визита в Риме случился настоящий транспортный коллапс, какого римляне не могли припомнить – а уж они-то наблюдали за мощными потоками уличного движения уже больше двух тысяч лет. Улыбающийся Каддафи и жизнерадостный Берлускони – все еще яркие образы на потускневших официальных фотоснимках того времени. Как это уже было с Джорджем У. Бушем, а затем с добрым другом Владимиром Путиным, Берлускони сумел завязать с Каддафи личную дружбу. Они угадали друг в друге родственные души и быстро спелись. Оба были совершенно непредсказуемы. Оба безоговорочно доверяли внутреннему чутью. В случаях с Блэром и с Саркози речь шла исключительно о деле – о компенсации за взорванные ливийскими спецслужбами самолеты и о пробивании контрактов для британских и французских компаний. В случае Берлускони затрагивались еще и мощные финансовые интересы: среди ввозимых Италией энергоносителей доля Ливии составляла более 20 %. Каддафи сделался крупным акционером одного ведущего итальянского банка – Unicredit и даже совладельцем прославленной футбольной команды “Ювентус”. Каддафи вложил в итальянские компании миллиарды долларов. Ему принадлежал пакет акций итальянского оборонного предприятия Finmeccanica, а еще он купил долю в государственной итальянской нефтегазовой компании Eni – той самой, которая оставалась крупнейшим партнером Ливии в нефтеперерабатывающей отрасли на протяжении четырех с лишним десятилетий правления Каддафи. Бесспорно, Берлускони защищал экономические интересы Италии, но все-таки главным в его отношениях с Каддафи оставалось возникшее между ними личное взаимопонимание. Конечно, Берлускони продвигал бизнес, однако он вкладывал в это душу и сердце, пуская в ход все свое обаяние. И бессменный правитель Ливии находил, что Берлускони – большой симпатяга.

Звездный час Каддафи был еще впереди, и пробить ему предстояло на итальянской земле – спустя несколько недель после визита в Рим. Вечером 9 июля 2009 года исправившийся и отныне не безумный, а всего лишь чудаковатый бывший “бешеный пес Ближнего Востока” появился в качестве гостя на обеде “Большой восьмерки” в южном итальянском городе Л’Акуила. Саммит “Большой восьмерки” проходил в Италии, и Каддафи оказался в числе приглашенных.

В тот вечер Берлускони поднял страшную суматоху из-за того, кого с кем следует посадить за столом, едва не свел с ума специалистов по дипломатическому протоколу и в итоге настоял на том, чтобы справа от себя усадить президента США, а слева – Каддафи.

“Мне хотелось, чтобы они сидели рядом или хотя бы недалеко друг от друга, чтобы у них была возможность поговорить”, – поясняет Берлускони, в очередной раз показывая, насколько важное место в международной политике он уделяет налаживанию личного контакта.

Перед обедом консультанты из Белого дома вежливо попросили команду Берлускони ни в коем случае не сажать двух лидеров за стол рядом и категорически не ставить Каддафи близко к Обаме, когда все участники саммита традиционно выстроятся для официального фотоснимка на память. Однако, как только обед завершился, Берлускони выскочил из-за стола и крепко схватил за руки обоих лидеров, буквально подтащил их друг к другу и заставил их обменяться рукопожатием и парой слов. Консультанты из Белого дома скривились. Итальянские дипломатические работники смутились. И все-таки именно на этом обеде для участников саммита стараниями Берлускони Каддафи наконец удостоился исторического рукопожатия с президентом Бараком Обамой, хотя последний при этом явно чувствовал себя несколько неловко. Ливийский диктатор, десятилетиями остававшийся в глазах американского общества психопатом и террористом, получил теперь своего рода “отпущение грехов”.

В тот же вечер на обеде для саммита “Большой восьмерки” в Л’Акуиле присутствовал и новый президент Франции – человек, который в ту пору находился в чрезвычайно хороших отношениях с Каддафи.

Николя Саркози был энергичным французским политиком, вырос в пригороде Парижа, пробил себе дорогу наверх под бдительным взглядом своего наставника Шарля Паскуа – политика правого крыла, чью карьеру со временем запятнали многочисленные обвинения в коррупции. Саркози, отличавшийся проворным умом и резким темпераментом, являл собой наполеоновскую фигуру. В ту пору в парижском отделе новостей газеты International Herald Tribune за ним закрепилось не слишком-то ласковое прозвище Sharky – “Акулка”. Занимая должности министра финансов и министра внутренних дел при правоцентристских правительствах, он уже заработал репутацию кипучего политика с непомерным самолюбием. Он был порывист, часто вел себя непредсказуемо. Он не боялся полемики и, похоже, не очень-то заботился о протоколе. Саркози куда больше занимала “великосветская” жизнь: он любил вращаться среди парижской элиты, кататься на яхтах с богатыми и знаменитыми. В качестве свидетелей на свое второе бракосочетание он пригласил миллиардеров Бернара Арно и Мартена Буйга.

Вторая жена Саркози Сесилия, политическая активистка, разделяла президентские амбиции мужа, и вдвоем они являли собой французский вариант политического союза Клинтонов – Билла и Хиллари. Она играла роль бесплатного советника Саркози, когда тот занимал пост министра финансов, а также возглавляла его личный кабинет в партии “Союз за народное движение” (Union pour un mouvement populaire, UMP). Они были настоящей супружеской парой властных политиков. Критики во Франции считали обоих Саркози нахрапистыми и циничными, мужа – в большей степени, чем жену. По рассказу самой Сесилии, хотя в 2005 году она и бросила Николя ради другого мужчины и перебралась в Нью-Йорк, позднее она вернулась в Париж, чтобы быть рядом с Николя во время предвыборной кампании и в день его победы в мае 2007 года. А пять месяцев спустя, в октябре 2007-го, Сесилия окончательно ушла от него, и пресс-секретарь президента в Елисейском дворце официально объявил о расставании супругов. Всего через несколько дней, в ноябре, Саркози был замечен на одной парижской вечеринке, где он открыто ухаживал за эффектной итальянской певицей и бывшей фотомоделью Карлой Бруни. Вскоре после Нового года они поженились.

Сесилия Саркози впоследствии напишет в своей автобиографии, что, став президентом в 2007 году, Саркози сделался “дерганым” и в президентском дворце с ним нередко случались “припадки ярости”. Похоже, она была довольна тем, что с резкими перепадами настроения нового президента приходится иметь дело уже не ей, а Карле Бруни.

Бесспорно, Саркози занимался беззастенчивой саморекламой и очень любил находиться в центре внимания. По мнению критиков, он был слеп в этой любви и проявлял неразборчивость в дружеских связях. Когда дело дошло до контактов с Муаммаром Каддафи, нового президента, похоже, абсолютно ничто не смущало. Au contraire[10]. Это у Берлускони и Блэра ушли целые годы на установление отношений с ливийским диктатором, а Саркози прямо-таки рвался наладить с ним собственную президентскую связь. Лично он знал Каддафи уже много лет, так как встречался с ним во время визитов в Триполи в должности министра внутренних дел Франции. Теперь же он стал Le Prsident, поэтому неудивительно, что в декабре 2007 года, пробыв на президентском посту менее полугода и в самый разгар своего нового романа с Карлой Бруни, Саркози пригласил Каддафи в Париж и осыпал его всеми мыслимыми почестями, какие только имеются в распоряжении французской республики. У французских журналистов буквально глаза разбежались. С одной стороны, вот кровожадный диктатор Ливии раскинул свой шатер напротив Елисейского дворца. С другой стороны, весь Париж только и говорит, что о “любовной интрижке” с Карлой Бруни.

Не обращая внимания на сплетников, Саркози оказывал Каддафи самый радушный прием в течение его чрезвычайно экстравагантного пятидневного государственного визита во Францию, вызвавшего громкую полемику. Каддафи влетел в город в своих бедуинских одеяниях, в сопровождении 400 слуг, пяти самолетов, верблюда и 30 телохранительниц, а затем распорядился развернуть свой шатер с подогревом на территории, прилегающей к дворцу Отель де Мариньи, – прямо напротив Елисейского дворца, по другую сторону улицы. Тем временем президент Франции был заинтересован в том, чтобы продать как можно больше товаров Ливии. В итоге он объявил о заключении новых контрактов для французских компаний на общую сумму 0 миллиардов евро, а также соглашения о развитии “мирной атомной энергии” в Ливии.

Раскатав красную ковровую дорожку перед Каддафи, Саркози подвергся шквалу критики – даже со стороны собственных соратников. Назначенный им же самим уполномоченный по правам человека заявил, что Каддафи “должен понять: наша страна – не половик, о который чужим лидерам – в том числе и террористическим – позволено вытирать кровь от совершенных ими преступлений”.

Потом оказалось, что Каддафи купил у Франции не так уж много. Впрочем, Саркози еще не один год продолжал заигрывать с ливийским правителем. Он ставил Каддафи в один ряд с Хосни Мубараком, президентом Египта, и другими авторитарными вождями арабского мира: пускай связи с ними порой и ставили политика в неловкое положение, зато на них можно было опереться, когда Франции требовалось заключить крупные сделки о продаже вооружения, о покупке нефти и тому подобные многомиллиардные контракты.

В течение всего этого периода французской оборонной промышленности и энергетическим компаниям – Dassault и Total – приходилось конкурировать из-за сделок с каддафиевской Ливией с итальянскими оборонными предприятиями и энергетическими компаниями – с Finmeccanica и Eni соответственно. Время от времени обоих соперников опережала путинская Россия, которой Каддафи отдавал предпочтение, памятуя о старых добрых днях дружбы с СССР.

Все переменилось, когда в начале 2011 года вспыхнула “арабская весна”. Первый всплеск насилия произошел в Тунисе. Затем к делу подключилось “фейсбучное поколение”. Впервые социальные сети сделались орудием политической революции, послужив крепким подспорьем для более традиционных методов борьбы вроде демонстраций и ожесточенных акций протеста на каирской площади Тахрир. В итоге Мубарака смела мощная волна народного гнева. Над ближневосточными пустынями пронесся сокрушительный яростный смерч, хамсин глобального масштаба, который поначалу маскировался под требования демократии, а затем перерос в разгул анархии и разрушения, в вакханалию межплеменных и межэтнических войн. Это привело к появлению “несостоявшихся государств”, полугосударственных образований и повстанческих вооруженных формирований, которые, наряду с террористами, стремились свергнуть диктаторов. “Арабская весна”, рождавшаяся на фоне невинных чаяний людей, со временем дала самые зловещие метастазы. Она позволила прорасти средневековому культу поклонников Халифата – самых гнусных и бесноватых варваров, какие только появлялись на памяти человечества. И полчище этих варваров затмило самого Усаму бен Ладена.

Саркози медленно реагировал на “арабскую весну”. Его политика в отношении Туниса оказалась крайне нелепой: он предложил помощь Франции тунисскому диктатору Бен Али как раз за несколько дней до его свержения. Позиция Саркози в отношении Мубарака тоже оставалась неоднозначной. Он отнюдь не был поклонником идеи, выдвинутой администрацией Буша, – о необходимости насаждать демократию по всему Ближнему Востоку. Не был он и особым поклонником Барака Обамы, чья ближневосточная политика пробуксовывала, застряв в разногласиях между простодушием идеалистов из Белого дома и осторожными, но переменчивыми взглядами Хиллари Клинтон на то, какой должна быть политика США. Саркози слишком медлил, не делая никаких внятных публичных заявлений о своем отношении к “арабской весне”. Он катастрофически быстро терял популярность – его рейтинг в ту пору упал до 29 %. До очередных президентских выборов в апреле 2012 года оставалось не так уж много времени, а внешняя политика Саркози подвергалась суровым нападкам критиков. Группа французских дипломатов опубликовала в Le Monde статью, где внешняя политика президента называлась “непрофессиональной, импровизированной и импульсивной”. Николя Саркози отчаянно нуждался в выигрышном ходе.

Сразу же после свержения Мубарака французский президент принял сторону его победителей. К концу февраля он уже во весь голос поддерживал мятежников, в том числе тех, кто действовал в Тунисе и Ливии. Внезапно, как будто забыв о контрактах с Ливией, которые он сам “пробивал” в течение трех последних лет, президент Франции заговорил о свержении Каддафи. Несколько дней кряду в конце февраля 2011 года Саркози сварливо убеждал участников саммита Европейского союза в необходимости принять экономические санкции против Ливии, твердил о том, что ливийское восстание должно стать важнейшим приоритетом, а затем 25 февраля торжественно объявил: “Каддафи должен уйти”.

Вот тогда-то стало ясно, что Саркози больше не намерен продавать Каддафи истребители Dassault Rafale и Mirage. Он решил, что гораздо лучше использовать эти бомбардировщики иначе – а именно бомбить ими самого Каддафи.

Пока мир взирал на это с изумлением, по Ливии быстро прокатилась волна протестов, возвещая наступление “арабской весны”. Каддафи отдал силовикам приказ открывать огонь по протестующим в Бенгази, и вскоре мятеж перерос в вооруженный конфликт, в который втянулись и местные племенные ополчения, и повстанцы, искренне ратовавшие за демократию, и исламские экстремисты всех родов и мастей. Когда Каддафи приказал начать по мятежникам удары с воздуха, даже его былые сторонники вроде Берлускони испытали шок. Когда он поклялся воевать до последней капли крови, и очищать Ливию от мятежников дом за домом, и убивать протестующих, “как крыс”, общественное мнение начало склоняться в пользу военного вмешательства в дела Ливии. Саркози громче других призывал объявить в Ливии бесполетную зону, чтобы помешать Каддафи бомбить собственный народ.

10 марта Саркози встретился с лидерами повстанцев, которые сформировали Переходный национальный совет, и немедленно признал их законным правительством Ливийской Республики. На следующий день, вновь выступая на саммите Европейского союза, он присоединился к мнению нового премьер-министра Британии Дэвида Кэмерона и опять призвал начать военные действия и объявить Ливию бесполетной зоной.

Ливия уже погрузилась в полномасштабную гражданскую войну, и Хиллари Клинтон открыла неделю челночной дипломатии, прилетев 14 марта в Париж на встречу министров иностранных дел стран “Большой восьмерки” и для разговора с Саркози с глазу на глаз. Президент Франции, приободренный тем, что Лига арабских государств тоже примкнула к призывам объявить бесполетную зону в Ливии, изо всех сил лоббировал Клинтон. Он просил Вашингтон поддержать военное вмешательство, которое остановит продвижение армии Каддафи к оплоту повстанцев в Бенгази. Но Хиллари Клинтон не поддалась на эти уговоры. Америка и так еще не оправилась от целого десятилетия войн в Афганистане и Ираке, и страх перед новой войной мгновенно парализовал внешнюю политику США. Впрочем, Клинтон все равно вскоре станет “ястребом”, игнорируя сильные возражения со стороны Пентагона и ЦРУ, которые предупреждали: военная интервенция в Ливию приведет к катастрофе.

В Париже, как вспоминала миссис Клинтон, ей пришлось “вволю наслушаться речей о военном вмешательстве” от Саркози, который “обожал находиться в центре внимания” и, похоже, рассматривал хаос в Ливии как “повод влезть в драку и поддержать «арабскую весну»”.

А днем позже, 15 марта, Совет Безопасности ООН начал рассмотрение резолюции, которой предстояло санкционировать бесполетную зону и использование “всех необходимых средств” для защиты гражданского населения Ливии от полковника Каддафи, становившегося все менее вменяемым. Госсекретарь США вылетела в Каир, чтобы проявить солидарность с протестующими на площади Тахрир, а заодно нашла время для того, чтобы легонько “шлепнуть по рукам” правителя Бахрейна (стратегически важного государства в Персидском заливе), который тоже применял силу для подавления протестов. Саркози продолжал ворчать в Париже, слегка нерешительный Дэвид Кэмерон начал подавать правильные сигналы одобрения из Лондона, ну а в Риме Сильвио Берлускони не находил себе места от волнения. Ему не хотелось поддерживать военное вмешательство в Ливии. Он считал, что у власти должен оставаться его друг Муаммар Каддафи: прочие варианты только заведут в тупик.

17 марта Совет Безопасности ООН одобрил резолюцию об объявлении бесполетной зоны над Ливией и предоставил Саркози, Кэмерону и даже не проявлявшей особой охоты администрации Обамы достаточное политическое прикрытие для развязывания военных действий против семьи Каддафи.

Сын Каддафи, Саиф аль-Ислам, уже угрожал раскрыть “важный секрет”, если Франция решится признать правительство мятежников и протолкнет решение о бесполетной зоне. Дойдя, по-видимому, до крайнего отчаяния, Саиф аль-Ислам утверждал, что разглашение этой информации приведет к отставке Саркози. И вот теперь он выполнил свою угрозу.

16 марта в интервью телеканалу Euronews сын Каддафи заявил, что предвыборную президентскую кампанию Саркози в 2007 году финансировала Ливия и что теперь он требует вернуть эти деньги.

“Саркози, – говорил Саиф аль-Ислам, – должен отдать те деньги, которые он взял у Ливии на проведение своей предвыборной кампании. Это мы профинансировали ее, нам известны все подробности дела, и мы готовы их раскрыть. Прежде всего мы хотим, чтобы этот шут вернул деньги ливийскому народу. Ему предоставили помощь с тем, чтобы затем он помог нам. Но он подвел нас – так что пусть возвращает нам деньги. У нас есть все банковские реквизиты и документы, подтверждающие перевод денег, и скоро мы все это обнародуем”.

Это “разоблачение” показалось таким же сюрреалистичным, как и все прочие стороны творившегося в Ливии кошмара. Саркози немедленно поручил своему пресс-секретарю выступить с опровержением, однако телевизионные откровения Саифа аль-Ислама положили начало продолжительному политическому и судебному кошмару во Франции. Бывший премьер-министр Ливии подтвердил правдивость заявления Саифа. Французская прокуратура открыла дело. В прессе появились документы, указывавшие на существование тайного соглашения. Саркози уверял, что все это сфабриковано. Саркози упорно все отрицал, однако голословные обличения продолжали преследовать его, когда он пытался переизбраться в апреле 2012 года: его обвиняли в том, что он взял у семьи Каддафи ни много ни мало 50 миллионов евро.

В марте 2011 года Николя Саркози захотел показать всему миру, что он твердо вознамерился свергнуть Каддафи. Он приготовился выказать себя лидером мирового масштаба. Он решил убедить всех в величии Франции, собрав у себя в Елисейском дворце в субботу 19 марта новый военный совет – международный саммит по Ливии, который всех сплотит. В списке приглашенных оказалось 30 мировых лидеров и европейских чиновников, в том числе канцлер Германии Ангела Меркель, британский премьер Кэмерон, Сильвио Берлускони, премьер Испании Хосе Луис Родригес Сапатеро, генеральный секретарь Лиги арабских государств Амр Муса, генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун, премьер-министр Катара шейх Хамад бен Джасим бен Джабер аль-Тани и шейх Абдула бен Заед аль-Нахаян из Объединенных Арабских Эмиратов.

Еще до встречи гостей Саркози устроил приватный мини-саммит с Дэвидом Кэмероном и Хиллари Клинтон. Поскольку президент Барак Обама счел разумным не отменять официальный визит в Бразилию, то в качестве представителя США в Париж прилетела госпожа Клинтон. В любом случае она переменила мнение еще за два дня до этого и теперь изо всех сил продвигала планы военного вмешательства, в котором роль авангарда должны играть Франция и Британия. По-видимому, Обама отказался от роли лидера, и некоторые остряки из CNN уже называли Хиллари “действующим президентом”. Политика США состояла в том, чтобы обеспечивать поддержку, устраняясь от лидерства. Мантра, которую твердили в Вашингтоне, гласила: “Никаких сухопутных операций!” Но европейские лидеры прочитывали в ней другой смысл: “Мы тут не заводилы”.

Когда зашла речь об устранении Каддафи, Берлускони оказался в гораздо более сложном положении, чем Саркози. Ведь Берлускони потратил гораздо больше сил на налаживание контакта с ливийским правителем, чем французский президент. Берлускони думал не только о защите нефтяных интересов. Он куда лучше, чем Саркози, знал Ливию и был убежден, что затевать там войну – сущее безумие.

Как рассказывает Берлускони сегодня, он подчинялся тогда президенту Италии, циничному бывшему коммунисту Джорджо Наполитано, которому принадлежало конституционное право распоряжаться вооруженными силами. По словам Берлускони, Наполитано заставил его предоставить итальянские военные базы и содействовать запланированному военному вторжению в Ливию.