Быстрее молнии. Моя автобиография Болт Усэйн

Глава 4. Там, где простые люди робеют, суперзвезды наслаждаются Большим моментом

Мои результаты были все лучше и лучше. Усилия соперников-юниоров рассыпались, как карточный домик, и после победы над Кейсом Спенсом я уверенно занимал первое место на всех региональных состязаниях Ямайки. Но, несмотря на успех, беговая дорожка по-прежнему оставалась для меня чем-то вроде развлечения, не более того.

Этот спокойный образ мышления очень подходил спортсмену: я был расслаблен перед каждой гонкой, предвкушал свое выступление и не волновался перед крупными состязаниями, где встречались сильные соперники. Я никогда не испытывал стресса по поводу предстоящей гонки в отличие от многих других ребят. Они нервничали перед стартом и постоянно говорили о том, что должны показать свой лучший результат. У меня было олимпийское спокойствие, потому что я не напрягался.

После победы над Спенсом я продолжил усердно тренироваться, но не перерабатывал. Я все еще завоевывал победы благодаря природному таланту, а тренировками лишь слегка повышал свой уровень. Признаюсь, что опять бывали периоды, когда я пропускал тренировки, и находил меня за пределами школы тренер Макнейл. Он ругался, выговаривал мне и возвращал в школу, но как только мы начинали работать на беговой дорожке, все свое время он посвящал мне.

Не всегда усиленных занятий оказывалось достаточно. Например, такое случалось во время чемпионатов на Национальном стадионе в Кингстоне. Когда я впервые попал на них в 2001 году, ни одна беговая тренировка не могла подготовить меня к такому крупному спортивному мероприятию. Первое посещение чемпионата взорвало мое сознание. Национальный стадион имел чашеобразную арену с беговыми дорожками и огромную круглую трибуну, всегда переполненную людьми. Он был построен для серьезных соревнований, и я ощущал себя серьезным атлетом.

Внутри он был таким, каким я его представлял из телевизионных передач и газет. Фанаты шумели, кругом стоял непрекращающийся галдеж. Казалось, что ты находишься на футбольном стадионе в Южной Америке, где обычно собираются самые страстные болельщики. Перед каждой гонкой, как только бегуны выходили на дорожку, дети из разных школ начинали кричать изо всех сил, и услышать что-то было невозможно. Я выходил на стадион для забега 200-метровки и окунался в волны звука. Люди стучали в барабаны и кричали в мегафоны. Они создавали такую атмосферу на арене, что у меня звенело в ушах. На тот момент чемпионаты казались мне сегодняшними Суперкубком, финалом Лиги чемпионов и Олимпийскими играми, вместе взятыми. Я бежал в Группе 2, куда входили юниоры до 16 лет[3]. Это означало, что я был одним из самых молодых участников на стартовой линии, а в том возрасте один или два года могли быть существенным недостатком в плане физической силы и технических возможностей.

Меня это не сильно беспокоило, я приехал туда ради удовольствия, хотя все, кто видел меня на стартовой линии, думали, что я самый старший в группе, – все-таки на голову выше остальных ребят.

Холодная голова важна в таких чемпионатах, потому что стресс сопровождал многих атлетов средней школы. Представление своего учебного заведения на таких соревнованиях всегда подразумевало, что на атлетов оказывали большое давление. «Честь школы», «престиж школы», «гордость школы» – много пыли в глаза пускалось на тему того, чтобы стать лучшей школой Ямайки по легкой атлетике, поэтому все пытались показать свою лучшую игру. Мой Класс А пригодился бы для победы школы Вильяма Нибба.

Соревнование проводилось по системе набранных командой баллов: считали общее количество очков, поэтому мой вклад был важен. Но были и индивидуальные состязания. Учителя в Вильяме Ниббе постоянно говорили о том, что чемпионаты становились трамплином к успеху для многих великих ямайских звезд. Дон Кворри, Херб Маккенли и бегун на 100 и 200 метров Мерлен Отти – все сначала хорошо выступили на чемпионатах, прежде чем покорять мировую арену. Тогда это сулило многообещающее будущее: любой выдающийся молодой атлет мог рассчитывать на получение контракта в Америке, стоило ему только хорошо зарекомендовать себя на Национальном стадионе в Кингстоне; более юные ребята имели шанс пройти отбор для следующих соревнований.

Я не думал так далеко вперед. Все мои восторги были связаны исключительно с беговой дорожкой, стадионом и фанатами. При этом, несмотря на юный возраст и неопытность взаимоотношений с публикой, я не нервничал и не боялся. Свои 200 метров я бежал от начала до конца, а затем встречал ликование публики. Я относился к этому, как к очередному чемпионату. Бах! Когда я распрямился на старте, то пулей пролетел через всю спортивную площадку и получил серебряную медаль за время 22,04 секунды. Фанаты нашей школы безумствовали на трибунах. Казалось, все зрители сошли с ума. Все вокруг гудело.

Так за одну гонку я стал знаменитым. Заняв второе место, я оказался в центре внимания всех фанатов легкой атлетики нашей страны. Я должен был бежать в финале на 400 метров с Джермени Гонсалесом[4] – очень сильным спринтером. Во время бега он всегда был похож на безумный вихрь. Джермени в то время был действующим национальным чемпионом, и он собаку съел на гонках, но при этом я осознавал, что на дорожке мы показываем примерно одинаковое время, поэтому мне предстояло взять над ним верх скорее при помощи интеллекта, а не чистой скорости.

В последние месяцы перед стартом я разработал новую тактику. Подобно футбольному тренеру, я стал разрабатывать стратегию спортивных встреч. По мере опережения лучших ребят в ямайской атлетике я начал понимать, что для победы иногда необходимо действовать с умом, поэтому на соревнованиях подмечал сильные и слабые стороны своих соперников. Я приглядывался к ним на отборочных соревнованиях, чтобы понять их стиль бега и то, как они ведут свою атаку. Часто основной задачей на чемпионатах было разобраться, должен ли я поменять свою тактику, чтобы побороть того или иного противника. В большинстве случаев я знал, что мне просто достаточно быть быстрым, чтобы обогнать атлета, но иногда мне приходилось применять определенную стратегию, чтобы прийти первым к финишной черте.

За неделю до чемпионатов я и ЭнДжей встретились в школьной библиотеке, чтобы обсудить тактику. Мы оба учились в Вильяме Ниббе, и если я превосходил его мускулами, то он развивал свой ум – учился на «отлично». Кроме этого, он разбирался в искусстве бега, так как был помешан на спорте, как и я. В то время, как другие ребята корпели над учебниками и записывали лекции, ЭнДжей анализировал беговой стиль Джермени. Мы шептались, как шпионы, планируя нашу секретную атаку.

– Знаю, он хорош на 400 метрах, как ты, – говорил ЭнДжей. – Но я думаю, что ты быстрее на 200 метрах.

Я кивал:

– О’кей… и что?

– ВиДжей, если ты постараешься на первом повороте и в первой части 400 метров, то это выбьет его из колеи, особенно при грамотном старте. Твой отличный старт может смутить Джермени и сбить его с ритма, а также заставит растянуть шаги. И тогда тебе нужно брать лидерство на себя, потому что он потеряет технику, а ты сможешь его обойти.

На следующем чемпионате я воспользовался тактикой ЭнДжея. Паф! После выстрела стартового пистолета я помчался вперед изо всех сил. На повороте я обошел Джермени на пять метров и слышал, как он пытается догнать меня и что-то кричит. Как и предсказывал ЭнДжей, Джермени запаниковал и слишком растягивал подколенные сухожилия. Все, что мне теперь оставалось делать, – это устремиться по финишной прямой к своему первому месту.

Мы с другом почувствовали себя выдающимися умами. Позже мы слышали, что Джермени получил травму, но я знал, что именно разработка беговой тактики помогла мне выиграть. Это стало серьезным обучающим моментом. После гонки обо мне заговорили как о серьезном сопернике, будущей звезде, и мои результаты на чемпионатах дали право представлять Ямайку в 2001 году на играх CARIFTA на Барбадосе.

По мере опережения лучших ребят в ямайской атлетике я начал понимать, что для победы иногда необходимо действовать с умом, поэтому на соревнованиях стал обращать внимание на сильные и слабые стороны своих соперников.

Это было юниорское соревнование, которое ежегодно организовывалось Карибской торговой ассоциацией и проводилось на таких островах, как Тринидад, Тобаго и Бермуды.

CARIFTA были соревнованиями, где собирались лучшие карибские юниоры. Впервые я представлял страну, но, даже надев майку Ямайки на международных соревнованиях, я все равно не считал это чем-то сверхъестественным. CARIFTA был для меня очередной гонкой, и я получил серебряную медаль на 200 метрах, установив личный рекорд в 48,28 секунды на 400 метрах.

Все казалось мне приключением. Полет на Барбадос был первой поездкой за границу, и я чувствовал себя на каникулах. А потом я заскучал по дому и особенно по маме. Однажды ночью, когда я пытался заснуть, то даже заплакал – так мне хотелось домой. Тогда я еще не мог находиться не дома, не на Ямайке слишком долго. Несмотря на мою юность, Ямайская любительская атлетическая ассоциация (JAAA) разработала для меня серьезный беговой план. Они считали мои результаты и стиль серьезным потенциалом, и вскоре после Барбадоса меня снова выбрали представлять Ямайку на молодежных соревнованиях Международной ассоциации легкоатлетических федераций (IAAF) в Дебрецене в Венгрии, и вот тогда я чертовски перепугался.

«Венгрия? Вы шутите? – подумал я, когда услышал эти новости. – Да и где, черт возьми, это место?»

Меня терзало множество мыслей, когда дома я смотрел на карту мира: поиски Венгрии заняли у меня кучу времени. И когда я, наконец, увидел ее в центре Европы, Дебрецен показался самой отдаленной точкой от Ямайки. Какое же далекое путешествие! Сначала мы прилетели в Лондон, затем на автобусе переехали из одного аэропорта в другой, потом полетели в Венгрию и все-таки приехали в этот Центр Неизвестно Чего. Казалось, наша поездка продолжалась бесконечно.

«Вау, это что-то серьезное, – подумал я, рассматривая из окна пассажирского вагона венгерский дождь и серые облака (это уже был не привычный яркий солнечный свет). Здесь должно произойти что-то очень крупное, если меня привезли сюда за тридевять земель».

Мысль о том, что я – серьезный атлет, впервые посетила меня там, но поездка в Европу открыла мне глаза и на другое. Еда была незнакомой, погода холодной, и я помню, что всех постоянно заботила одна вещь – бутилированная вода. И она была газированной! Сейчас это звучит дико, но не забывайте, что я был ребенком с Ямайки и никогда раньше не пробовал газировку, поэтому меня это безумно смущало. Я помню, как впервые попробовал ее – выпил бутылку залпом в супермаркете, а другие дети смеялись надо мной. Мне сделалось дурно от газированной воды. Пузырьки были повсюду – во рту, в горле, в носу, казалось, пузырьки были даже в моих ушах.

Мне все это не нравилось. Но после участия в 400-метровой смешанной спринтерской эстафете днем позже (спринтерская эстафета – это как обычная эстафета, только четыре атлета бегут в ней разные по длине дистанции – 400, 200, 200 и 800 метров) мое отношение к происходящему сильно изменилось. Мышцы устали, легкие горели. Когда я уже уходил с беговой дорожки, кто-то протянул мне бутылку газированной воды, и я забыл о ее ужасном вкусе. Я выпил два литра этой гадости за рекордное время.

Я не ждал, что прилечу в Венгрию и сразу все выиграю. Мне было 14 лет, а Международный молодежный чемпионат был соревнованием для детей до 17 лет. К тому же сюда пригласили много людей старше меня, поэтому я просто хотел попытаться показать лучшее, на что способен. Но в отличие от наших чемпионатов, здесь моего лучшего результата было недостаточно. Я пробежал 400 метров неважно и эстафетные состязания тоже неблестяще. Несмотря на то что я пробежал с личным рекордом 21,73 секунды, я провалил полуфинал на 200 метрах, что было для меня неслыханным.

Дебрецен, однако, был всего лишь ямой на моей дороге, и вскоре я начал улучшать свои беговые результаты. В 2002 году в возрасте 15 лет я побил рекорд CARIFTA на 200 и 400 метрах на играх в Нассау. И когда я подбегал к финишу, толпа ликовала: «Молниеносный Болт! Молниеносный Болт!» У меня побежали мурашки. Так неожиданно я и мой талант получили прозвище. В течение этого года я показал такой же результат на молодежных чемпионатах в Центральной Америке и на Карибах. Я был настолько быстрее всех остальных на этих соревнованиях, что это даже глупо выглядело. Я опережал старших мальчишек, потому что физически намного превосходил их.

Серьезным испытанием для меня стали Международные юниорские соревнования в следующем году. Многие считали этот турнир аналогом Олимпийских игр для студентов-старшеклассников колледжей всего мира, и это был мой первый шанс прославиться. Я был физически и интеллектуально более развит, чем на соревнованиях в Дебрецене; я еще вырос и уже был ростом шесть футов пять дюймов. Немного парней могли бы тягаться с моей длиной шагов на 200 и 400 метрах.

Удача тоже была на моей стороне, потому что это престижное мероприятие проводилось в Кингстоне, на моей родине, а не в каком-то дождливом городе в Восточной Европе. Это означало, что мне не придется далеко ехать, мерзнуть и пить газировку. Сложность заключалась в том, что, будучи местным парнем, я очень хотел показать себя и выиграть. Фанаты считали, что у меня есть шанс победить, а значит, прославить Ямайку. Чемпионаты позволили поставить меня на карту, а рекорды на играх CARIFTA делали фаворитом в борьбе за золото на 200 метрах. Впервые в жизни на меня оказывалось давление, и я стал испытывать серьезный стресс.

Я полагаю, что нагнетание обстановки было оправданно. Я регулярно бегал за 21 секунду на школьных состязаниях, что было впечатляющим результатом для ребенка моего возраста, но с приближением Международных юниорских соревнований я стал бегать за 20,60 секунды, и у меня было предчувствие, что должно случиться что-то особенное. И вот тренер Макнейл появился на тренировочной дорожке со списком 20 лучших юниоров мира за тот год.

Это было страшным разочарованием – я был на шестом месте. На шестом!

Два первых парня из США имели время 20,47 и 20,49 секунды, еще один бежал 20,52 секунды, другой 20,55. Это был вызов для меня. «Какого черта? – подумал я. – Должен же я что-то сделать!»

Но затем вдруг закрались сомнения. Я не хотел бежать и не хотел соревноваться. Проигрыш этим парням на чужом стадионе ужасен, но проигрыш на Ямайке перед своими фанатами совсем выбивал меня из колеи. Я считал, что даже не стоило бороться.

«Да, думаю, даже не стоит туда идти, – крутилось у меня в голове. – Я не так хорош, как раньше, и в любом случае не получу медаль, поэтому какой смысл пытаться?»

Я объяснил свои доводы тренеру Макнейлу, он был разочарован и попытался отговорить меня, но я был тверд.

– Видите, мне уже надрали задницу на Международном молодежном чемпионате, – говорил я. – Потерпеть поражение опять не доставит мне удовольствия.

Моя уверенность и вера в себя были подорваны, потому что никогда раньше я не испытывал такого давления в плане национальных ожиданий. Для меня это было в новинку. В предыдущих гонках я участвовал ради удовольствия, даже когда представлял Ямайку на CARIFTA, но испытать стресс, который раньше был мне неведом и который всегда переживали мои соперники на чемпионатах и межшкольных соревнованиях, означало, что моя голова не могла сконцентрироваться на предстоящей гонке.

Тренер продолжал со мной работать. Он утверждал, что я должен ездить на тренировочные сборы каждые выходные, потому что хотел понять, могу ли я улучшить свои результаты. Наверное, это было полезно, но я возненавидел тренировки. Все, о чем я думал, было: «Мне надерут задницу, если я выйду на дорожку против тех парней. Забудь об этом».

Каждый вечер дома я жаловался. После тренировки я проклинал юниорские чемпионаты, мое расписание и тренера. Я был подавлен. Однажды вечером после жалоб маме я сидел в удрученном состоянии на веранде своего дома в Коксите и смотрел на мир вокруг. Это было место, куда я приходил, когда мне было не по себе. Вокруг все было тихо, и мой взгляд останавливался на диком кустарнике, сахарном тростнике, желейных деревьях и окрестных горах Кокпит Кантри. Прохладный воздух помогал освежить мысли.

Пока я пытался расслабиться, на веранду пришли мама и бабушка, которым надоело мое постоянное подавленное состояние, и я знал, что они хотели поговорить о юниорском чемпионате. Я уже не мог ничего слышать по этому поводу, но деваться было некуда, потому что обе заняли позиции с двух сторон от меня на креслах. Я оказался в ловушке.

– Мама, не надо…

– Почему же ты так легко сдался? – сказала она, обнимая меня. – Отправляйся туда и просто попробуй. Тебе не о чем волноваться.

Я почувствовал комок в горле. Эмоции и стресс пересиливали меня. Я начал плакать.

– Но, мама, я не могу.

– Не горюй из-за этого, ВиДжей. Покажи, на что ты способен. Что бы ни вышло, мы это примем и будем тобой гордиться.

Я вытер слезы – я должен был собраться.

«Боже, с этими родителями всегда так, – подумал я. – Если мама считает, что я должен что-то сделать, я действительно должен попробовать это сделать. Я не могу ее подвести».

На следующий день, когда я увидел тренера Макнейла, то сообщил ему новости:

– Тренер, я изменил свое решение насчет Международного юниорского чемпионата…

Тот улыбнулся, было видно, что он доволен. У него тоже были для меня новости, он оживленно помахивал какой-то папкой.

– Усэйн, ребята, которые бегут быстрее тебя, не приедут, – сказал он. – Они старше нашей возрастной категории «до 20 лет», поэтому ты с ними состязаться не будешь.

Возможно, мои серьезные американские противники на 200 метрах были заменены более молодыми атлетами, чье время было медленнее моих 20,60 секунды. Мое настроение сразу улучшилось. Казалось, груз упал с плеч.

«О, это весьма неплохие новости, – подумал я. – Стоит попробовать!»

Когда я сейчас думаю о том разговоре, мне кажется, что он стал еще одним определяющим моментом в моей биографии. Я думал о бойкотировании Международного юниорского чемпионата, потому что унывал от понимания, что мое время на 200 метрах уже не выглядит настолько ошеломляюще, как раньше. Но мое состояние в корне изменилось, как только я решил принять участие в соревновании и понял, что у меня есть шанс на победу. Я был возбужден, и с каждой неделей обретал все большую уверенность.

На тренировках я бегал усерднее, перестал пропускать упражнения и даже на время позабыл о заведении Флойда, а единственной проблемой оставались фанаты. Я не хотел их подвести, боялся разочаровать, потому что Международный юниорский чемпионат был соревнованием уровня гораздо серьезнее, чем все наши местные баталии. «Болт, Болт! Молниеносный Болт!» На международных состязаниях мой забег будет транслироваться телевидением по всему миру. Я знал, что могу взвалить на себя тяжесть ожиданий своей школы, но целой страны? Конечно, все это провоцировало стресс и слишком давило на меня.

«Что со мной будет, если я проиграю?» – думал я во время бессонной ночи.

«Болт, Болт! Молниеносный Болт!»

Никто не вправе винить меня за то легкое помешательство – 15-летнему спортсмену в группе «до 20 лет» предстояло сразиться с атлетами на три-четыре года старше. Но когда я появился на стадионе для отборочного тура, соревнования превзошли все мои ожидания. Какие там наши прежние чемпионаты! На первом же спортивном мероприятии трибуны были переполнены. Шум просто разрывал барабанные перепонки – это болельщики изо всех сил поддерживали своих спортсменов, что только добавляло напряжения.

Несмотря на нервозность, я прошел все отборочные соревнования и полуфиналы и чувствовал себя хорошо. В день финала Кингстон окутывал теплый вечер. Воздух был сухой и жаркий, и я опять ощутил гнетущее чувство. Я вспомнил маму и наш разговор на веранде в Коксите. Может быть, все-таки она была права? И мне не о чем было беспокоиться?

Я переоделся в спортивную форму. Самая быстрая юниорка из Ямайки, девушка по имени Аннеиша Маклафлин, тоже бежала 200 метров в финале, и я решил посмотреть выступления ее и других спортсменов. Я хотел окунуться в эту атмосферу.

Но это была большая ошибка. Когда я вышел на арену, то увидел толпу. Они вопили, размахивали ямайскими флагами и стучали в барабаны. Тут я подумал, что Аннеиша уже должна была начать свой забег, поэтому ускорил шаг, но как только я добрался до начала беговой дорожки, то понял, что там ничего не происходит. Я оказался там единственным атлетом.

«Какого черта?» – подумал я.

А затем я услышал пение, которое катилось по стадиону, переходило с одной трибуны на другую и неслось, подобно волне:

– Болт, Болт! Молниеносный Болт!

Фанаты кричали нараспев мое имя. Оно звенело по всему треку, и весь этот шум обрушивался на меня. И только тогда до меня дошло: я был единственным ямайцем-мужчиной, бегущим 200 метров тем вечером; люди, которые так безумствовали на Национальном стадионе, безумствовали из-за меня.

– Болт, Болт! Молниеносный Болт!

Да уж, я был прилично сбит с толку. По мере того как приближалось время забега на 200 метров, я чувствовал слабость в ногах, у меня бешено колотилось сердце, и даже показалось, что я не могу идти, не говоря уже о том, чтобы бежать. Я присел на беговую дорожку, и все вокруг будто замерло. Другие бегуны выходили на трек, разминались, растягивались – все они выглядели суперспокойными, а я только мог смотреть на фанатов, махающих и кричащих мне с открытых трибун. Кто-то выкрикнул, что Аннеиша пришла второй в женском финале, и это только увеличило давление на меня. Теперь я был единственным ямайским спортсменом, имеющим шанс получить золото на Международных юниорских соревнованиях. Мой мозг просто плавился.

«Какого черта? – подумал я. – Люди просто сошли с ума».

Я был напуган. «Что заставило меня сюда приехать? Я ведь знал, что это плохая идея». За всю свою жизнь я не испытывал такого давления.

«Мне 15 лет, а этим ребятам по 18 и 19. Зачем мне это…»

Все-таки что-то подсказало мне, что надо собраться. Все спортсмены должны были бежать в шиповках, но даже завязывание шнурков оказалось для меня непростым. Я попробовал надеть ботинок, но по какой-то причине нога не лезла туда. Я натягивал и натягивал его в отчаянной попытке продвинуть дальше пальцы ноги, но он не поддавался. Я ослабил язычок, но он по-прежнему не поддавался. Прошло около двух минут этой нелепой борьбы, когда я посмотрел на свои ноги внимательно и сообразил, что пытался надеть левый ботинок на правую ногу. Вот насколько я нервничал.

Стресс делает с людьми удивительные вещи, а я целиком оказался в его власти. Я пытался подняться, постоять, размяться, но из-за нервов был слишком слаб, поэтому снова присел. Все остальные выполняли выпады, упражнения и уже заканчивали свои последние приготовления, а я мечтал только об одном – просто взять и исчезнуть.

Это было так странно. Как только всех позвали к стартовой линии, мне удалось буквально за пару секунд успокоиться, но тут громкоговоритель объявил мое имя, и трибуны просто взорвались. Мне казалось, что от шума сейчас слетит крыша стадиона.

«О боже, – подумал я, – что же это такое?»

«На старт!»

Я занял позицию и почувствовал, что с меня пот льет градом.

Я все еще был подавлен.

«Внимание!»

Сосредоточиться…

Бах!

Я застыл на месте, не в состоянии двинуться, и выглядел глупо. Я замер в стартовой позе, и, казалось, мои ноги приклеились к беговой дорожке. У меня заняло секунду или две отреагировать на выстрел, а все уже летели вперед. Я чудовищно отстал из-за затянувшегося старта, но это длилось недолго.

Из всех моих гонок это было первое обращение к толпе, но, глядя на лица всех этих людей, я думал, что оно будет не последним. Энергия, которая исходила от всех этих ямайцев, была ни с чем не сравнима.

Когда я побежал, все изменилось. Я начал двигаться – и быстро. Я видел, как приближаются другие бегуны, когда гладко вошел в поворот, как Дон Кворри, и достиг максимальной скорости. И после этого я уже не мог объяснить, что произошло в течение последующих нескольких секунд, потому что сам ничего не понял. Мне показалось, что какая-то сила толкала меня по беговой дорожке, как будто ракетные ускорители были приделаны к моим ботинкам. Несмотря на мой странный стиль бега с откинутой головой и высоко поднятыми коленями, я обгонял всех, пока в поле моего зрения не осталось ни одного атлета, только финишная черта. И тут меня озарило: я стал победителем на 200 метрах Международного юниорского чемпионата.

Это было сверхъестественно.

И тут все потеряли голову. Люди в толпе кричали, прыгали и размахивали плакатами. Кто-то вручил мне ямайский флаг. Я обернул его вокруг своих плеч, потому что именно так поступал Майкл Джонсон, когда выигрывал для США золотые медали на Олимпийских играх. А затем я сделал то, что навсегда изменило мое отношение к беговой дорожке. Я подбежал к трибунам и стал приветствовать своих фанатов, как солдат отдает честь своему командиру. Из всех моих гонок это было первое обращение к толпе, но, глядя на лица всех этих людей, я думал, что оно будет не последним. Энергия, которая исходила от всех этих ямайцев, была ни с чем не сравнима.

«И знаете что? – подумал я. – Быть победителем Международных юниорских игр совсем неплохо!»

Пока вокруг меня все ликовало, я вспомнил о том, что происходило на веранде, беседу с мамой, шиповки на разных ногах. На несколько секунд все как будто куда-то провалилось: мое сознание и моя гонка, но ощущение победы никуда не ушло. Как, черт возьми, это случилось? Как же я встретился лицом к лицу с фанатами со всего света и справился с волнением? Это все казалось мне каким-то безумием.

Я стал звездой беговой дорожки. Я нашел в себе силы духа, тогда как другие атлеты на моем месте сдались бы. Я переборол нервное возбуждение и вынес груз надежд целой страны на своих плечах. И я все-таки принял участие в чемпионате. И после этого уже ничего не могло меня взволновать. Я справился с предстартовым мандражом, и никакое давление уже не могло так повлиять на меня. Что может быть напряженнее, чем стартовая линия на Международном юниорском чемпионате в родной стране?

Международный юниорский чемпионат стал моим первым Большим моментом, когда я устоял под тяжестью национальных ожиданий. Во время своего приветственного обращения к фанатам я уже был внутренне преображен. Я стал чемпионом мира, я превратился в Молниеносного Болта для планеты.

Все, что со мной произошло, показало, насколько ощущение уверенности важно для спринтера, особенно на коротких дистанциях, таких как 200 метров, где психологическое превосходство часто играет решающую роль. Я понял, что не могу позволить негативным мыслям главенствовать, потому что интеллектуальное превосходство не менее важно, чем быстрый старт или слова поддержки. Больше не существовало сомнений, потому что состязания заканчивались в мгновение ока. Затягивание старта еще на одну сотую секунды могло бы провалить всю гонку.

Это был мой первый шаг на пути к званию олимпийской легенды. Когда я обходил трек Национального стадиона, то понимал, что стал атлетом, живущим ради этого момента (все суперзвезды живут ради этого момента) – Большого момента. В то время как обычные ребята волновались и трепетали, приехав на Олимпийские игры или международные чемпионаты, суперзвезды Майкл Джонсон и Морис Гринс превосходили всех и физически, и морально, и в интеллектуальном плане. Когда наступал Большой момент, их выступления взрывали все вокруг.

Я считаю, что был проводником энергии такой же силы. Международный юниорский чемпионат стал моим первым Большим моментом, когда я устоял под тяжестью национальных ожиданий. Во время своего приветственного обращения к фанатам я уже был внутренне преображен. Я стал чемпионом мира, я превратился в Молниеносного Болта для планеты. Это был мой самый великий забег. И, наверное, останется таким навсегда.

Глава 5. Жизнь на скорости

Победа на юниорском чемпионате была настолько значимой, что когда я вернулся домой в Шервуд с золотой медалью, меня отвезли в Монтего-Бей, где меня встречала целая автоколонна.

Автоколонна.

Это было не просто много машин, а очень много машин. Дороги, которые вели к дому в Коксите, были заполнены сотнями людей, которые при появлении машины бежали за нами и протягивали руки в открытое окно, чтобы дотронуться до меня. Следуя по улице, они громко кричали: «Болт! Болт! Болт!» Это было почти таким же безумием, как прием фанатов на Национальном стадионе.

Я не мог в это поверить. Я знал, что ямайцы очень уважительно относятся к своим спортсменам, особенно к бегунам, но парада победы я не ожидал, хотя мог бы предвидеть. После победы на 200 метрах я выиграл серебряные медали в эстафетах 4100 метров и 4400 метров, установив национальные юниорские рекорды на обеих дистанциях со временем 39,15 секунды и 3:04,06 минуты соответственно. Все просто сходили с ума от меня.

Тогда я почувствовал вкус славы. По глупости мы с Джермени Гонсалесом решили прогуляться вдоль рядов стадиона после моей последней гонки. Мы хотели посмотреть финал женской эстафеты 4400 метров, но повсюду было множество людей. Я понял свою ошибку, когда все решили поговорить с нами, пока мы искали места. Буквально все. Со всех открытых трибун незнакомые люди говорили мне, что я – будущее ямайского спорта. Я никогда раньше не раздавал автографы, но сейчас в течение минуты я должен был раздать их десятки и даже сотни. Мне протягивали все новые и новые клочки бумаги. Я пробирался сквозь толпу два часа.

После возвращения утром в Трелони я понял, что стал одним из самых знаменитых людей Ямайки. Мои фотографии были во всех газетах, фанаты караулили меня у баров. Радио и телевидение пели мне дифирамбы. У меня просто голова шла кругом от всего этого безумия. Мама и папа настолько вдолбили в меня кодекс вежливости, что, даже следуя в автоколонне, я со всеми здоровался, как в детстве, хотя на самом деле проще было помахать. Люди порой становились бесцеремонными в попытке пожать мне руку, но я держал себя скромно. Как я и говорил, мой отец очень серьезно относился к хорошим манерам, и если бы мне пришло в голову изобразить на лице гордость от большого успеха, мне бы наверняка влетело от него.

В школе, однако, все было по-другому. Я был молод, мне шел 16-й год, и все в Вильяме Ниббе знали, кто я такой. Дети и студенты, с которыми я никогда прежде не здоровался, говорили, что я звезда. Люди смотрели на меня снизу вверх не потому, что я был высокого роста, а потому, что достиг успеха на мировой арене, и это придавало мне вес. Даже учителя изменили свое мнение. Многие из них больше не были так строги, как до моего успеха на Международном юниорском чемпионате. Если у меня были плохие оценки или я проваливал эссе, они вели себя спокойно.

Однако такое лояльное отношение продолжалось недолго. Я завалил так много тестов, что отец, узнав о моей успеваемости, вспылил. Мне было сказано, что если я не справлюсь с экзаменами в конце года, то директор оставит меня на второй год. Это означало дополнительную плату за обучение, что совсем не входило в планы моей семьи.

Со всех открытых трибун незнакомые люди говорили мне, что я – будущее ямайского спорта.

Было решено, что мне наймут репетитора для занятий по вечерам, и я был представлен Норману Пёрту. Мистер Пёрт служил налоговым инспектором в Монтего-Бей, а в свободное время работал репетитором и имел отличную репутацию. Он был выпускником Вильяма Нибба и Ямайского колледжа и участвовал в забегах на 800 метров, так что имел опыт балансирования между учебой и тренировками на беговой дорожке. Расписание было согласовано, и мистер Пёрт стал приходить ко мне дважды в неделю. Так было решено вытащить меня из неприятностей.

Но в моей жизни оставались отвлекающие факторы, с которыми приходилось справляться. Я был местной суперзвездой, и девушки из Трелони хотели общаться с чемпионом мира, что было чертовски приятно, конечно. До той поры я был практически равнодушен к противоположному полу. Я был сельским парнем, и домашнее воспитание сказывалось: необходимо было учиться искусству ходить на свидания, что порой вызывало трудности. Некому было научить меня производить впечатление на понравившуюся девушку, тогда у нас не было журналов, какие есть у сегодняшних подростков, где рассказывают, как очаровывать женщин. Если бы я жил, например, в Кингстоне, тогда это было бы другое дело. Там я мог получить опыт, наблюдая за людьми вокруг себя. В Коксите же мне приходилось учиться самому.

Прежде чем продолжить, я бы хотел объяснить, как вообще обстояло дело со свиданиями на Ямайке, потому что, поверьте, здесь это происходит иначе, чем в Европе, Австралии или Штатах. На Карибах парни флиртуют много, и, хотя девушкам это не нравится, такой образ жизни считается нормальным, особенно среди подростков. Я поступал так же, с той лишь разницей, что не особо тогда разбирался в правилах флирта – правилах игры, то есть не так хорошо, как некоторые атлеты на чемпионатах.

До Международного юниорского чемпионата мои рекорды не считались чем-то выдающимся – я был неопытен. В восьмом классе у меня была девушка, но эти отношения превратились в кошмар после того, как я стал общаться еще и с другой девушкой, и они очень быстро вывели меня на чистую воду. В школе Вильяма Нибба парень достаточно быстро понимает, что ему некуда спрятаться, если он флиртует с двумя девушками одновременно, прямо на одной площадке. Я не смог балансировать между двумя свиданиями и скоро нарвался на неприятности. Представьте себе отверженную ямайскую девушку в стрессовой ситуации.

Но все изменилось после юниорских игр. Поменялся ракурс отношения ко мне. Девушки хотели со мной общаться, потому что я был местной достопримечательностью и смотрел на них со всех газетных обложек. Вот тогда я познакомился с правилами игры по-настоящему. Я научился всяким штукам у парней из ямайской беговой команды. Я наблюдал за тем, как они обращаются со своими девушками. Я стал таким опытным, что научился правильно назначать свидания: теперь, вместо того чтобы встречаться с двумя девушками из одной школы, я стал флиртовать с девушками из разных школ. Только когда я начал встречаться с тремя одновременно, я почувствовал себя Мужчиной.

Я начал взрослую жизнь не только в отношениях с девушками, но еще и попробовал гашиш – это, конечно, сомнительное признание для золотого олимпийского чемпиона, но меня оправдывает, что это случилось однажды, и я практически сразу об этом пожалел, хотя в то время многие люди в стране курили травку.

Я не пытаюсь себя оправдать или освободить от ответственности, но из песни слов не выкинешь. Когда бы я ни играл в футбол в парке с друзьями, всегда была группа парней, куривших косяки, и однажды я тоже не устоял. Я сказал: «Знаете что? А дайте-ка мне тоже попробовать!» Но после первой же затяжки я возненавидел сигарету. Эта дрянь была отвратительной, и я почувсвовал себя уставшим буквально через секунду после первого вдоха дыма.

Меня бросило в жар, я почувствовал головокружение. Я подумал: «Забудь об этом!» Ошеломленный, я сел на землю и уже тогда решил, что это не та дорога, по которой я хотел бы пойти. Во-первых, мне проломит голову отец, узнав, что я дурачусь подобно Бобу Марли, а во-вторых, травка сделает меня слишком ленивым, если начну курить много. Я и так был достаточно расслабленным, но то, что я видел вокруг, определенно подсказывало, что я превращусь в бездельника, если продолжу курить. Я же хотел быть активным, особенно в отношении своего будущего в беге, потому что гонки и победы доставляли мне удовольствие.

Меня как многообещающего спортсмена ямайская легкоатлетическая ассоциация JAAA стала отправлять на соревнования по всему миру. Вскоре после Международного юниорского чемпионата меня пригласили в Международную ассоциацию легкой атлетики IAAF на церемонию награждения восходящих звезд, чего удостаивалась только самая многообещающая молодежь. Это была очень далекая поездка, и я должен был добираться до Монте-Карло самостоятельно, что стало просто катастрофой, потому что на обратном пути я пропустил стыковочный рейс из Лондона. Я понятия не имел, что делать.

Я сразу же отправился к стойке регистрации просить о помощи.

– Нет, уважаемый, – сказала она, когда я спросил, могу ли получить билет на другой самолет. – Мы не можем предоставить вам место вот так сразу…

«И что теперь, черт возьми, со мной будет?» – подумал я. Слезы побежали по моим щекам. Лицо женщины на стойке регистрации стало озадаченным.

– Не волнуйтесь, – сказала она. – Когда такое происходит, компания предоставляет ночлег в гостинице, и мы отправим вас утренним рейсом. С вами все будет хорошо.

Я почувствовал облегчение, но когда заселился в номер, не смог заснуть. Я так переживал, что пропущу свой самолет завтра утром, что решил просидеть всю ночь с чемоданом на коленях, и отчаянно пытался не закрывать глаза. За полтора часа до того, как автобус должен был доставить меня обратно в аэропорт, я уже выехал из номера и сидел на скамейке в холле гостиницы, дрожа под дождем и посматривая на часы. Я не мог дождаться возвращения домой.

Если бы такое произошло сегодня, я просто купил бы себе другой билет. Возможно, я поменял бы авиакомпанию, а возможно, подумал бы: «К черту все это! Лондон – классный город, чтобы поболтаться здесь немного, останусь-ка здесь на пару дней!» Но тогда я был растерян. Я был 16-летним ребенком, у меня не было денег, и на какое-то время мне показалось, что я застряну навсегда в этом дождливом месте с непривычной едой.

Тогда мир показался мне огромным и страшным, и я даже не догадывался, сидя перед гостиницей и отмораживая задницу, что скоро он станет еще больше.

Но в обычной жизни, за пределами беговой дорожки, я любил подурачиться. Тренер Макнейл бывал часто раздосадован моими выходками, его приводили в бешенство совершаемые мной глупости. Я не старался специально наделать неприятностей, но очень часто не задумывался о последствиях своих шуточек и приколов. Обычно я делал то, что первым приходило мне в голову, и в самый ответственный момент, когда все становилось просто чудовищно, я думал: «Мне, пожалуй, не стоило этого делать!»

Например, когда я выпрыгнул из школьного автобуса перед отборочными забегами CARIFTA в 2002 году. В автобусе перестал работать кондиционер, а день был жарким, поэтому я решил добраться до стадиона на машине своего друга, вместо того чтобы ехать с остальными детьми. Проблема возникла, потому что я никого не предупредил и улизнул через заднюю дверь, пока никто не видел. Когда тренер обнаружил, что меня нет в автобусе, то запаниковал и тут же вызвал полицию. Кончилось все не смешно: как только машина со мной подъехала к стадиону, нас окружила полиция, и меня заставили сидеть на бордюре до тех пор, пока не появился тренер Макнейл.

А один раз я сделал все возможное, чтобы не бежать 400-метровую дистанцию, которую так ненавидел. Была тренировка: я не справлялся с тяжелой работой, а дополнительные упражнения казались мне чересчур суровыми. Я не мог больше терпеть и решил избавить себя от этой дистанции на Международных молодежных соревнованиях в 2003 году в Шербруке в Канаде. Во время тренировочных забегов на 400 метрах я в отчаянной попытке пропустить полуфинал притворился, что получил травму, и остановился, не добегая до финишной черты. Для большего правдоподобия я схватился за заднюю часть ноги, как будто там возникла резкая боль, но ничего хорошего из этого не вышло. Тренеры поняли, что я симулирую, и вскоре объявили, что правила обязывают меня участвовать в соревнованиях, хочу я этого или нет. Если я не побегу, меня дисквалифицируют и на дистанции в 200 метров. А я пришел первым на этой дистанции, побив мировой рекорд.

Я не хотел стать очередным провалившимся спортсменом, еще одним из лучших ямайских атлетов, уехавших в Америку на вершине славы и вернувшихся на Карибы с полным провалом. Для меня это был не вариант.

Несмотря на свои дурачества, я зарабатывал все больше и больше золотых медалей на играх CARIFTA и выиграл на 200 метрах в Панамериканском юниорском чемпионате. Когда я побил мировой рекорд на 200 и 400 метрах, мое имя стало у всех на слуху. Фанаты сравнивали мой успех с успехом Майкла Джонсона – и это не было лишено смысла: в 16 лет я бежал за такое время, с которым он стал бегать только к 20 годам. А один ямайский политик назвал меня «феноменальным спринтером – самым быстрым человеком, когда-либо рожденным на острове». Уже стало ясно, что мне не придется волноваться при выборе карьеры после Вильяма Нибба, потому что несколько американских тренеров предложили мне дальнейшее спортивное образование. При желании я мог поступить в тот американский колледж, в какой захочу.

Мистеру Пёрту удалось подтянуть мою школьную успеваемость, хотя его уроки были сложными. Полагаю, они и должны были быть такими, ведь я сильно отстал за это время. Мы занимались дважды в неделю после школы, и усердная работа принесла плоды: я получил высокие баллы по пяти предметам, а это было минимумом для поступления в колледж или высшее спортивное образовательное учреждение.

То, как работала вступительная система американских колледжей, было настоящим подарком ямайским атлетам высокого уровня. Топовые звезды беговой дорожки приглашались американскими университетами на бесплатное обучение с возможностью продолжать участвовать в соревнованиях по бегу. В Америке для спортсменов-школьников открывались такие же возможности, как и на Ямайке: там так же относились к спорту и хотели воспитывать лучших в мире атлетов. Но на Ямайке не было подобной системы и такого большого выбора в системе высшего образования, поэтому многие карибские атлеты использовали шанс уехать за границу.

Однако это был не мой случай. Я хотел остаться дома по одной простой причине: я был маминым сыночком. Для меня была непереносимой перспектива оказаться далеко от дома на долгое время, хотя мне уже исполнилось 17 лет. Мистер Пёрт впервые предложил мне уехать за границу в 2003 году после чемпионата, когда несколько американских колледжей пытались заманить меня. Он считал, что переезд в Штаты будет хорошей возможностью, но я так не думал.

– Нет, я не хочу ехать в Штаты, – сказал я.

Мистер Пёрт хотел узнать – почему.

– Прежде всего, там слишком холодно, – сказал я. – Можно простудиться и заболеть, не забывайте. А во-вторых, если я перееду в Америку, то не смогу видеться с мамой.

Мистер Пёрт подчеркивал, что в Штатах очень много хороших тренеров и самые лучшие возможности в мире для тренировок.

Они сделают из тебя суперзвезду, заверял он. Но у меня были возражения, потому что я слышал, что в Америке атлетов тренируют чересчур интенсивно и сурово.

Очевидно, что когда спортсмен получал грант на обучение в одном из крупных колледжей Америки, он должен был выполнять все, что говорили тренеры, потому что без этого не смог бы получить высшее образование. Атлет должен был защищать честь колледжа, он всегда находился под прессингом, и спортивные инструкторы требовали действительно усердных занятий. Студенты на грантах бегали каждые выходные, потому что забеги устраивались постоянно. Так как ямайские спринтеры были лучшими в мире, а колледжи хотели завоевывать награды, на этих атлетов оказывалось большое давление. Я слышал истории о ямайских атлетах, бегающих 100, 200, 400 метров и эстафеты 4x100 и 4x400 метров каждые выходные.

Я прикинул, что если поеду в Америку, мне придется бегать по одинаково жесткому графику и в теплый, и в холодный сезоны. Для меня это было безумием. Мое тело не справилось бы с такими пытками. Я мысленно видел, как надорвусь и уже не смогу восстановиться. Я не хотел стать очередным провалившимся спортсменом, еще одним из лучших ямайских атлетов, уехавших в Америку на вершине славы и вернувшихся на Карибы с полным провалом. Для меня это был не вариант.

– Видите, в чем дело, мистер Пёрт, – сказал я, – если я уеду в Америку, люди уже обо мне не услышат, меня там зажарят заживо. Я хочу остаться на Ямайке.

Мистер Пёрт был разумным человеком, он принял мою точку зрения. Ямайская любительская легкоатлетическая ассоциация тоже хотела, чтобы я остался: они тоже считали, что американская соревновательная система, истощающая силы спортсмена, может стать помехой для моего развития. Поэтому в 2003 году я пришел в Центр высокой эффективности и ассоциации IAAF и JAAA в Кингстоне, где работали хорошо оплачиваемые тренеры, развивающие молодые таланты.

Для меня это было прекрасное место. IAAF организовала в Кингстоне свой центр (и во многих других местах по всей планете), потому что основной целью своей деятельности определяла повышение уровня бегового спорта во всем мире. Задачами были: улучшить качество спринта и барьерного бега, бега на длинные дистанции, метания спортивных орудий и прыжков с шестом в таких странах, как Ямайка. Центр в Кингстоне, который располагался на базе Технологического университета, делал основной акцент на спринт и барьерный бег. Это была идеальная база для тех ямайских атлетов, которые, как и я, хотели тренироваться на родине.

Благодаря моим рекордам Центр высокой эффективности был рад принять меня, но для этого мне нужно было найти в Кингстоне жилье. После некоторых переговоров мистеру Пёрту удалось перевестись в налоговую инспекцию Кингстона, и было решено, что я смогу поселиться у него, то есть родители могли не беспокоиться о моем благополучии. Мистер Пёрт согласился помогать мне с карьерой. Так я официально стал профессиональным атлетом.

Вау, теперь стоит сказать пару слов о смене декораций. Когда я переехал в Кингстон, мир вокруг меня изменился в одночасье. Это было потрясающе. Я был сельским подростком, поселившимся в большом городе, и теперь мог ходить на вечеринки хоть каждый вечер. И я действительно этого хотел! Я впервые был вдалеке от строгого отца, и, несмотря на новую профессию, беговая дорожка отошла на задний план по сравнению с развлечениями. Это была серьезная смена декораций.

В Шервуде я никогда не ходил на вечеринки, потому что отец не позволял, он всегда велел мне сидеть дома. Даже если он разрешал мне провести вечер вне дома, он всегда назначал дурацкий комендантский час около 22.00. В Кингстоне же было целое море соблазнов: клубы, вечеринки, KFC и Burger King. И поначалу мистер Пёрт старался держать меня дома, но у него не было таких железных правил, как у отца, поэтому я часто уходил и развлекался до глубокой ночи. В Кингстоне я как с цепи сорвался.

Я обожал танцевать. В городе было два клуба Asylum и Quad. Asylum находился в деловом районе, поэтому туда приходили в основном пообщаться или провести деловые беседы. Это был самый большой клуб в городе, но перед входом всегда толпился народ в ожидании свободного столика. Клуб Quad был более демократичным, располагался на четырех этажах, каждый из которых отличался своим стилем музыки: от шумного хип-хопа до регги, и это означало, что там всегда можно было потанцевать. Я постоянно бывал в Quad. Через несколько месяцев я уже не платил за вход, потому что охранники меня хорошо знали. Помогало и то, что многие люди узнавали меня благодаря успеху на Международных юниорских играх в 2002 году. Иногда охранники позволяли мне войти в клуб через заднюю дверь. Я поднимался по лестнице, стучал в дверь, и меня непременно пропускали бесплатно.

Мне нравилось в Quad, потому что это было то место в Кингстоне, где всегда было чем заняться. На танцполе я двигался как хотел, рвал на себе рубашку, и меня поднимали вверх на руках. Случались даже танцевальные баталии. Люди танцевали хип-хоп, танец «Рок 90-х» и танец под названием Nuh Linga, где сходились лучшие танцоры, чтобы выявить самый зажигательный стиль. Но танец, который мне нравился больше всего, назывался Whining (нытье) – набор движений парня и девушки, танцующих очень близко друг к другу. Поверьте, это было действительно захватывающе.

Видите ли, на Ямайке мы не танцевали, как европейцы, мы танцевали действительно близко друг к другу. Мы буквально терлись друг об друга. Это происходило так: парень выхватывал девушку из толпы и начинал кружиться с ней под музыку. В жарком клубе все потели, но когда парень танцевал с девушкой, которая ему нравилась, это было чертовски прекрасное зрелище.

Однако это была лишь часть истории, потому что когда в марте начинался карнавал, у меня просто сносило крышу. Это время для меня было и остается до сих пор достаточно странным, каким-то нелепым. Вечеринки были безумными, и танец Whining был повсюду. Но карнавал отличался от обычных клубных вечеринок необычайно яркими цветами. Во время танцев люди подбрасывали вверх разноцветную краску, пока весь клуб не окрашивался в яркие цвета. В первый раз, когда я увидел это в Кингстоне, я не мог поверить своим глазам. Люди развлекались на полную катушку. Кружились друг с другом, пили, танцевали, мазали друг друга краской. Везде царила очень сексуальная атмосфера.

Как же, черт возьми, я мог сосредоточиться на беговой дорожке, если вокруг творилось подобное?

Я не напивался – одного-двух бокалов «Гиннеса» было достаточно, а напиваться допьяна было не для меня. Когда дело доходило до тренировок, я чувствовал себя уставшим. Отчасти потому, что я проводил слишком много времени в Quad, обычно до самого закрытия, отчасти – потому что со мной работал новый тренер по имени Фитц Колеман, главный тренер Центра высокой эффективности Кингстона.

У тренера Колемана была безупречная репутация. Это был уважаемый мастер, подготовивший ямайскую олимпийскую беговую сборную. Серьезными его достижениями в легкой атлетике считали Ричарда Бакнора, который участвовал в Олимпийских играх в 1992 году в барьерном беге на 110 метров, и Грегори Хофтона – бронзового медалиста Олимпийских игр 1996 года в эстафете 4х400 метров. С приближением Олимпийских игр 2004 года стало ясно, что этот тренер – оптимальный для меня. Но когда мы начали работать в октябре 2003 года в Центре высокой эффективности, мое тело пришло в ужас. Я никогда раньше не знал о подобной тренировочной программе, и так как мой рабочий режим в Вильяме Ниббе был не очень напряженным, мне было очень тяжело справляться теперь. У меня не хватало сил, чтобы справляться с жесткими легкоатлетическими нагрузками.

Тренировки профессиональных атлетов начинались с тяжелых подготовительных упражнений, и так как мы готовились к началу сезона 2004 года, я сделал вывод, что жизнь спринтера очень сложна. В средней школе я легко справлялся с тренировками. Я мог схалтурить или пропустить ряд упражнений, но все равно выигрывал забеги, потому что работал мой великий природный талант. По большей части я пробегал четыре-пять кругов по 300 метров за тренировку. Здесь я понял, что в жизни профессионального атлета нет места для лени.

План занятий был выстроен на целый сезон, и было решено, что я сделаю основной акцент на 200 метрах, потому что это самая сильная моя дисциплина. Но тренировочная программа показалась мне еще труднее, чем для дистанции в 400 метров, и тренер Колеман заставлял меня бегать по 700, 600 и 500 метров постоянно. Длинные пробежки были болезненны, и казалось, мое тело умирает. Болели мышцы, особенно спины, подколенные сухожилия готовы были порваться, я стал ненавидеть вставать по утрам, потому что мне тут же нужно было заниматься. Я был в постоянном напряжении, и все было неправильным.

Тогда я начинал жаловаться.

– Я не могу справиться с этой тренировкой, тренер, – ныл я. – Это немыслимо, я не привык к такому режиму.

Но тренер продолжал давить. Он был серьезным человеком, спокойным и рассудительным, но требовал уважения к своему делу. У Колемана был властный характер, он никогда не кричал и даже не повышал голос на атлетов, но никому не позволял перечить себе и рассуждать. Отработанная на предыдущих спортсменах программа должна была подействовать и на меня, считал тренер. В приступе отчаяния я предлагал ему пообщаться с кем-нибудь из моих предыдущих тренеров из Вильяма Нибба, чтобы они подсказали, с чем я справляюсь лучше.

Бесполезно. Тренер Колеман верил в свою систему, и никакие жалобы с моей стороны не могли изменить его решения.

Но как же, черт возьми, все болело. Я объяснял ситуацию маме и папе, я описывал мистеру Пёрту, что в моем случае квадратный гвоздь пытаются забить в круглое отверстие, но никто меня не слушал – всем казалось, что я симулирую. Мне сказали, что моя нагрузка возросла, потому что я стал профессиональным спортсменом, и мне нужно тренироваться усерднее, если я им действительно хочу стать и добиться успеха. Я очень страдал.

«Хорошо, но если я получу травму, это будет ваша вина, – сказал я. – Я говорил, что не могу бегать в таком режиме, мне больно!»

Папа тоже был непоколебим.

– Болт, просто возьми и сделай это! – сказал он.

Я знал, что программа добьет меня. Раньше я отлично бегал, а теперь, как только начал подготовку, сразу заболела спина и подколенные сухожилия. Тренировки негативно сказывались на моем организме. Я знаю, что другие дети в Центре лучше ладили со своими тренерами. Они выглядели веселыми, и было видно, что занятия приносят им удовольствие, возможно, потому что они усерднее трудились в средней школе, и теперь им все давалось легче. Несмотря на то что мое беговое время по-прежнему было очень впечатляющим, я завидовал им, потому что тоже хотел получать удовольствие от тренировок.

Но вот однажды ко мне обратился Глен Миллс – тренер, который всегда вызывал у меня симпатию. Я видел, как он работает с ямайской юниорской сборной и другими спринтерами, и казалось, что он действительно знает, что делает, и прислушивается к атлетам, с которыми работает. Все знали, что тренер Миллс – лучший в своем деле. Он подготовил Сейнта Китса и спринтера Кима Коллинса к стометровке на чемпионате мира, где они завоевали золото в 2003 году, и все атлеты из Центра высокой эффективности отзывались о нем только положительно.

Я мог схалтурить или пропустить ряд упражнений, но все равно выигрывал забеги, потому что работал мой великий природный талант.

Надо сказать, что Глен Миллс не сделал собственной беговой карьеры. В детстве, в 60-е годы, он учился в школе Camperdown в Кингстоне, и спринтерского таланта у Миллса не нашли, но его отличала страсть к спорту, и поэтому он начал работать как тренер с друзьями-атлетами в школе. Его навыки быстро развивались, и карьера тренера была Миллсу обеспечена. Вскоре ему предложили полноценную тренерскую должность в школе, и первый успех тренера Миллса связан с завоеванием Реймондом Стювортом серебряной медали в эстафете 4х100 метров на Олимпийских играх в 1984 году, к которому он приложил руку.

Атлетическая программа в школе Camperdown вскоре получила название «Фабрика спринтеров», ее тренер был очень увлеченным человеком и вскоре начал брать уроки у Херба Маккенли. Его приглашали на специализированные курсы в Мексику и Штаты. В то время тренер Миллс был одержим идеей узнать, насколько быстро может бегать человек. Его заслуги в подготовке спринтеров были настолько высоко оценены, что вскоре JAAA попросила его поработать с национальной сборной перед играми CARIFTA. Это было незадолго до того, как Миллс стал национальным тренером и организовал свой собственный центр по подготовке спринтеров Racers Track Club, существующий на базе Университета вест-индийской культуры в Кингстоне.

Когда я впервые увидел тренера Миллса, он явно не выглядел как спринтер: круглый живот и отсутствие спортивной формы, во время тренировок он был одет в аккуратные брюки и рубашку. Его облик был грозен на вид – лысая голова, седеющие пряди волос в бороде и узкие глаза, которые, казалось, видели душу атлета насквозь. Я полагаю, у него были способности сразу определять лучших гонщиков, а затем с полной отдачей работать над их успехом. Наблюдая его за работой с другими спринтерами, я понял, что он именно тот парень, который приведет к победам и меня, а самое главное – когда его студенты что-то говорили, тренер Миллс к ним прислушивался.

Однажды в тренажерном зале я стоял с друзьями и жаловался на свое тренировочное расписание, когда мимо проходил тренер Миллс. Он работал с другим атлетом.

– Со мной эта программа не работает, – говорил я. – Я не хочу больше тренироваться.

Тренер Миллс направился в мою сторону.

– Эй, я хочу работать по вашей программе, – сказал я, указывая на него. Это прозвучало довольно дерзко.

Он оглядел меня с ног до головы с таким выражением лица, словно я был ненормальным, и прошел мимо, не сказав ни слова. Это выражение лица я еще не раз увижу в последующие годы.

Глава 6. Здравый рассудок и сердце победителя

С наступлением сезона 2004 года я понял, что мне наплевать на Олимпийские игры в Афинах. Я не собирался ехать в Грецию, на родину самых великих состязаний на земле, или завоевывать медали, как Майкл Джонсон в играх в Атланте. Я мечтал о другом: в Гроссето в Италии должен был состояться Международный юниорский чемпионат, где мне отчаянно хотелось победить на 200 метрах.

Я желал этого всем сердцем. Подготовительные тренировки шли полным ходом, и с октября по февраль я не пропустил ни одного занятия. Я постоянно бегал дистанции по 500, 600 и 700 метров – день за днем, неделя за неделей. Конечно, я стал сильнее, у меня развилась выносливость, но я по-прежнему испытывал серьезную боль в своем теле, особенно в районе позвоночника. Временами казалось, что в нижний отдел спины воткнули вилку, а подколенные связки скручены между собой как спагетти.

Помимо боли меня беспокоили резкие броски, необходимые бегуну на 200 метров для оттачивания своей формы. На Всемирном юниорском чемпионате мне нужно было выйти из стартовой позы мгновенно, просто вылететь, как пуле, и идеально отработать поворот, но в моих тренировках акцент делался на дополнительных упражнениях, а не на скорости. Когда пришло время участвовать в отборочных забегах в начале 2004 года, я не выполнил никакой промежуточной работы в программе, и, учитывая мою неопытность, знал, что мы затеяли рискованное мероприятие. Мое тело не успевало подстроиться под интенсивные ускорения, которые могли понадобиться для предстоящих соревнований, и я боялся, что оно может меня подвести.

Несмотря на эти трудности, во время игр CARIFTA в начале апреля я всех удивил, побив мировой юниорский рекорд на дистанции 200 метров со временем 19,93 секунды. Вау! Когда я посмотрел на табло, время показалось мне сногсшибательным, как, впрочем, и всем остальным. Я побил предыдущий рекорд на 0,14 секунды, и все вокруг ликовали: мама, папа, мистер Пёрт и, конечно, тренер Колеман. Такое выступление заставило меня прекратить бесконечные жалобы. Я убедился, что тренировочное расписание и программа принесли успех, потому что были правильными, – очевидно, что неправильным оказался я.

Я будто пробудился. Теперь я знал свое тело, которое не могло бы бежать с такой сумасшедшей скоростью, если бы не тренировочная программа. Время, которое я показал, было просто сумасшедшим: не так много спортсменов-юниоров или даже атлетов взрослого уровня в 2004 году бежали 200 метров быстрее, а мне было всего 17 лет[5].

Но все-таки меня не покидала мысль, что мой юниорский рекорд не имеет ничего общего с выбранной тренировочной программой. Я подозревал, что сделал это время по-прежнему благодаря природному таланту.

Достижение такого уровня обрадовало бы многих атлетов, но я чувствовал себя несчастным после игр CARIFTA. Сильные боли убеждали меня, что с тренировочной программой не все в порядке, но кому я мог пожаловаться? На мои претензии мистер Пёрт возражал, что возросшая нагрузка необходима молодому профессионалу.

«Рекорд времени на соревнованиях CARIFTA доказывает, что тренировочное расписание тебе подходит», – говорил он. Но меня это не радовало.

Неудивительно, что две недели спустя я получил травму во время занятий. Я хорошо запомнил, как это произошло, потому что перед случившимся я был на беговой дорожке и наблюдал, как спортсмен упал от боли на пол, подвернув ногу. Он как раз бежал 400 метров, и тогда его падение меня просто поразило.

«Какого черта? – подумал я. – Представить себе не мог, что люди могут травмироваться во время тренировок».

А буквально через 10 минут я был в таком же ужасном состоянии, подвернув ногу и упав на землю. Я порвал связку во время ускорения на беговой дорожке, и это было безумно больно. Я почувствовал резкую боль в мышцах, которая отдавала в заднюю часть бедра и колено. Я испытывал ужасные мучения, и, пока кое-как уходил с беговой дорожки и звал на помощь, внутри меня закипала злоба. Я негодовал на свое расписание, негодовал на мистера Пёрта за его слова, что я должен терпеть боль, негодовал на окружающих, за то что они не прислушались к моим жалобам. Я пришел домой и позвонил родителям. Они были расстроены, а отец даже попытался извиниться, но я был слишком сердит, чтобы выслушать его.

– Даже не пытайся извиняться, – сказал я. – Я говорил тебе, что с режимом тренировок что-то не так.

Выступление на Международных юниорских соревнованиях и подтверждение моего титула оказались под угрозой срыва. Из-за травмы я выбыл из игры, и все пошло на спад. Мне было сказано, что я должен несколько недель отдыхать и поправляться, что было тяжким испытанием. Кроме этого мне пришлось укреплять поврежденные связки специальными тренировками, где надо было выполнять особые упражнения и вращательные движения и постоянно следить за тем, чтобы еще больше не навредить своему сухожилию. Реабилитация заняла месяцы. Все это время внутренний голос непрестанно твердил мне, что я серьезно отстал. Я научился ворчать и начал бояться, что уже никогда не верну себе прежнюю форму.

Было чувство, что я могу выиграть любую гонку, какую захочу.

Правила и инструкции рассказывают атлету о способах восстановления после травм на беговой дорожке, но способы реабилитации духа после неудачи нигде не прописаны. Понимание собственного сознания так же важно, как и понимание тела. Болевые пороги, терпение и внутренняя сила – это то, о чем не прочитаешь ни в одном журнале. Спринтеру приходится узнавать о таких вещах на собственном опыте, и я, пока лечился, узнал о себе довольно важную вещь – в моменты физического стресса меня охватывают сомнения.

Травма, даже если это растяжение связок или боль в спине, ставит под сомнение твою физическую состоятельность. Она словно спрашивает тебя: «Эй, Болт, может ли твое тело справиться с молниеносным прохождением поворота?» или: «Выживешь ли ты, выходя из стартовой позиции с такой силой?»

Отличная форма, в которой я находился сразу после успеха на Международном юниорском чемпионате, придавала мне ощущение непобедимости. Было чувство, что я могу выиграть любую гонку, какую захочу. Ни один атлет в мире не может устрашить меня на стартовой линии, даже если я не на 100 процентов готов. Но травма разрушила эту уверенность, и даже когда я поправился, негативные мысли настойчиво посещали меня.

Все же я решил собраться и сосредоточиться на восстановлении своей физической формы. Я работал, превозмогая боль и напряжение, но за поворотом прятался еще один «убийца». Тренер велел мне забыть о Международном юниорском чемпионате – считал, что я не готов. Весь год я мечтал поехать в Италию, потому что считал, что подтверждение своего титула очень важно. Победа в Кингстоне была таким великолепным опытом, что я хотел повторить это снова, особенно сейчас, когда результат на соревнованиях CARIFTA сделал меня быстрее любого взрослого спортсмена на планете в этом году.

Все это не было первым моим разочарованием на беговой дорожке. Годом раньше я соревновался со взрослыми парнями на отборочных турнирах Международного чемпионата 2003 года, проводившихся в Париже. Мне нужно было подтвердить свой титул чемпиона мира среди юниоров, и, несмотря на свою 16-летнюю неопытность, я соревновался с уже признанными бегунами. Это заставило меня подумать: «А не попробовать ли мне заявить о себе на самом высоком уровне?»

Это не было наивно и глупо – я ни на секунду не верил, что выиграю золото на первой же крупной профессиональной встрече, но решил: если установлю личный рекорд, то у меня будет шанс поучаствовать в финале. Но когда пришло время международного чемпионата, я схватил конъюнктивит, или «розовый глаз», как называется эта болезнь на Ямайке, и был вынужден прерваться, а тренировки временно закончились. Ассоциация JAAA тогда решила, что у меня не хватает опыта для участия в крупных соревнованиях, но все-таки хотела отправить в Париж с обучающей целью, я же из-за болезни поехать не смог и чувствовал себя опустошенным.

Пропустить забег в Гроссето в 2004 году было еще хуже, потому что там я хотел потягаться с парнем по имени Эндрю Хове, опытным итальянским бегуном на 200 метров (Хове в дальнейшем стал специализироваться на прыжках в длину и даже выиграл золото на чемпионате Европы в 2006 году). Этот парень много болтал во время подготовительных этапов к Международному юниорскому чемпионату, говорил всякий бред о том, как он собирается сразить меня на своем родном стадионе. Мне было неприятно это слышать, это было очень грубо с его стороны, и я знал, что мог бы обогнать Хове на беговой дорожке несмотря на травму. Моя победа на 200 метрах точно бы заткнула ему рот со всей болтовней.