Стареть не обязательно! Будь вечно молодым (или сделай для этого всё возможное) Гиффорд Билл
Рубеж XIX–XX веков ознаменовался новым всплеском интереса к труду Корнаро, когда последователи набирающего силу движения за трезвость неправильно интерпретировали его призыв к «трезвой жизни», забыв о том, что свои 12 унций супа он запивал 14 унциями (почти двумя стаканами) вина в день. Томас Эдисон издал сборник трактатов Корнаро в виде книги под названием «Искусство жить долго, или Как дожить до 100 лет». Генри Форд дарил эту книгу своим богатым друзьям, и ее новые издания продолжали появляться вплоть до 1980-х гг. Благодаря своим сочинениям Альвизе Корнаро обрел бессмертие, которого он так жаждал. Но кроме этого он оставил свой след и в науке.
В 1917 г. молодой профессор по нутрициологии из Корнеллского университета по имени Клайв Маккей наткнулся на сборник трактатов Корнаро «Искусство долго жить» и тщательно его проработал. Заинтригованный изложенными в нем идеями, Маккей решил опробовать их на лабораторных крысах. Для этого он посадил одну группу новорожденных крыс на диету Корнаро с пониженным содержанием калорий (но обогащенную витаминами, чтобы избежать неполноценного питания), а другую группу кормил как обычно. Хотя недоедающие крысы были более мелкими и костлявыми (с отстающим физическим развитием, по словам Маккея), они прожили почти в два раза больше своих хорошо питавшихся собратьев – почти четыре года, что для крыс является настоящим долгожительством.
Статья Маккея с результатами эксперимента{117}, написанная им в соавторстве с аспиранткой Мэри Кроуэлл и опубликованная в журнале Nutrition в 1935 г., сегодня считается одним из величайших прорывов в нашем понимании старения – но в те времена научное сообщество сочло ее довольно странной и бесполезной. Нутрициология в те дни была настоящим болотом. «Люди вообще не ценят эту науку», – жаловался Маккей. И если нутрициология была болотом, то геронтология (наука о старении) – необитаемым островом.
Однако широкая общественность живо заинтересовалась этим открытием. Интервью Маккея по радио, в котором тот заявил, что его крысы прожили 120 лет по человеческим меркам, привлекло всеобщее внимание. «Продолжительность жизни, вероятно, является гораздо более гибким феноменом, чем мы считали», – сказал он. Маккей написал большую статью для Time и давал бесчисленные интервью по радио, завораживая людей идеей, что голоданием можно продлить себе жизнь. В те годы как раз была запущена программа социального обеспечения, и американцы хотели получить возможность как можно дольше пользоваться ее щедрыми благами.
Вскоре фонд Рокфеллера выделил грант в $42 500 на продолжение работы по созданию «диет, способствующих долголетию» (хотя патриарху семьи Джону Рокфеллеру на тот момент уже исполнилось 96 лет и он вряд ли мог извлечь какую-то выгоду из этих научных изысканий). Но изощренные диеты, с которыми Маккей экспериментировал на рокфеллеровские деньги, кормя своих крыс кофе, витаминами, субпродуктами и цельнозерновым хлебом, и близко не продлили жизнь грызунов так, как обычный голод.
Интерес общественности к исследованиям долголетия угас с приближением Второй мировой войны, которая резко сократила продолжительность человеческой жизни по всему миру. Нехватка продуктов питания и сахара окончательно лишила идею добровольного голодания всякой привлекательности, и Маккей занялся другими проблемами. Совместно с военными он разработал новый вид очень плотного, высококалорийного и питательного – долгожующегося – батона, ставшего известным как «Корнеллский хлеб». Этот хлеб стал довольно популярным и до 1980-х гг. продавался почти во всех магазинах здоровых продуктов по всей стране. Но мало кто знает, что рецепт этого хлеба основан на формуле специального корма, разработанного Маккеем для крыс{118}.
Между тем Маккей никогда не бросал своих исследований долголетия. Его ферма «Зеленая рига» под Итакой, штат Нью-Йорк, была настоящим питомником, где в любви и заботе жили бездомные животные, а также старые гончие, которых он использовал в своих исследованиях. Эти собаки сменили свою охотничью карьеру на научную, помогая Маккею экспериментировать с диетами. Именно исследования Маккея помогли определить основные нормы по питательным веществам в современных кормах для собак. И, к своему крайнему неудивлению, он обнаружил, что собаки, сидящие на диете с ограниченной калорийностью, живут более здоровой и долгой жизнью, чем их хорошо питающиеся собратья. (Это открытие особенно согрело мне душу, потому что я всегда кормил своих питомцев по нижней границе рекомендуемого диапазона.)
Он мечтал о том, чтобы когда-нибудь ему представился шанс провести аналогичные исследования на людях. «Мы добились огромного прогресса в борьбе с детской смертностью, но так и не научились обеспечивать людям долгую и здоровую жизнь, – сетовал он в конце своей жизни. – Наша цель – продлить не полную болезней и страданий немощную старость, а период расцвета сил, когда мы живем на полных парах и наслаждаемся жизнью».
После смерти Клайва Маккея идея голодания ради здоровой жизни нашла своего главного апостола (кто бы мог подумать!) на культовой лос-анджелесской ривьере Венис-Бич. На дворе стояли жизнерадостные и гедонистические 1970-е гг. Хипстер, актер, авантюрист и ученый в одном лице, Рой Ли Уолфорд был заинтригован феноменом старения еще с подросткового возраста в начале 1940-х гг. «Будучи молодым человеком, он говорил нам о том, что хочет жить вечно, – сказала одна из его многочисленных подруг режиссеру-документалисту Кристоферу Роуленду в 2007 г. – Если вы сумеете продлить свой срок жизни, вы сможете овладеть разными профессиями, много раз жениться – в общем, попробовать в этой жизни все»{119}.
Такова была цель Уолфорда. Он был актером, писателем и авантюристом и во многих отношениях опережал свое время. Он также был умным: рассказывают, что он выплатил свои студенческие ссуды, отправившись вместе со своим другом-математиком в Рено. Там они три дня проторчали в казино, анализируя, как отрегулированы рулетки. Затем они сделали ставки и очистили банк.
Время от времени он устраивал себе «отдых» от науки и однажды целый год пропутешествовал по Индии в одной набедренной повязке как «голый искатель», по его собственному выражению. При этом он всюду таскал с собой термометр, чтобы исследовать температуру тела и процесс старения у индийских йогов.
Дома в Лос-Анджелесе он тусовался с весьма разношерстной компанией – Тимоти Лири (неоднозначная личность!), актеры экспериментального «Живого театра». Уолфорд выделялся на фоне длинноволосых пляжных хиппи своей бритой головой и светлыми усами в стиле вымышленного криминального гения Фу Манчу, своим внешним видом опять-таки опережая время. Он увлекся панк-роком еще в те времена, когда остальной мир о нем даже не слышал. Тогда ему было уже за 50. «Он был немного странным и диким, – вспоминает Рик Вейндрук, его бывший студент и протеже. – Он всегда жил словно на грани».
Голодающие крысы Маккея поразили Уолфорда. Маккей и другие ученые считали, что ограничение калорийности рациона продлевает жизнь животных за счет того, что с самого рождения «тормозит» их развитие. Замедленный рост означает замедленное старение, думали они. Однако Уолфорд и Вейндрук предположили, что ограничение потребления калорий на самом деле может замедлять сам процесс старения{120} на более фундаментальном уровне. Чтобы доказать это, они взяли взрослых мышей и постепенно урезали их паек. Раньше считалось, что пожилые животные не могут выжить при подобном резком сокращении рациона, однако мыши Уолфорда прожили дольше других и реже болели раком. «Диета с ограничением калорий словно переводила их в другое метаболическое и физиологическое состояние, которое способствовало более медленному старению», – говорит Вейндрук.
Они понятия не имели, почему это происходит, но этого эксперимента оказалось достаточно для того, чтобы заставить Уолфорда серьезно пересмотреть собственную диету: он сократил свой завтрак до протеинового коктейля, ланч до миски салата, а обед до запеченного батата и кусочка рыбы. Такого меню, которое Корнаро счел бы обжорством, он придерживался на протяжении почти всей оставшейся жизни. Вместе с этим он начал проповедовать чудеса ограничения калорийности всем, кто был готов его слушать. И в своей родной Калифорнии, с ее одержимостью красотой и здоровьем, он нашел благодарную аудиторию. Он опубликовал серию популярных книг, начиная с бестселлера «Диета на 120 лет», который разлетелся, как горячие пирожки, несмотря на свое название. «Кто захочет сидеть на диете 120 лет?» – задает резонный вопрос Вейндрук.
Но Уолфорд не злоупотреблял ограничениями. «Рой очень сильно отличался от большинства других приверженцев диет с ограничением калорий, которых мне довелось встречать», – говорит Вейндрук. Он держал себя в отличной физической форме, регулярно посещая тренажерный зал Gold's Gym в Венис-Бич. На вечеринках и званых обедах, где другие наедались до отвала, он демонстративно воздерживался от еды и в шутку говорил друзьям, что чувствует себя неловко из-за такого своего «неприличного поведения». Однако, по слухам, он голодал не все время, а через день и в промежутках между голодными днями поглощал огромное количество пищи. Его друг Тук Финч вспоминал, что их щедрые ужины с обильной едой и выпивкой всегда выпадали на те самые «промежуточные» дни – совпадение, которое Финч по более глубоком размышлении счел «статистически маловероятным»{121}.
Благодаря Уолфорду и, конечно, Маккею идея «контролируемой голодной смерти ради здоровья» обрела небольшую, но преданную группу последователей, включая Дона Доудена. Хотя с научной точки зрения вопрос, насколько ограничение калорийности питания полезно для людей, по-прежнему остается открытым. По понятным причинам – главным образом потому, что такое исследование займет много десятилетий – у нас нет надежных научных данных о влиянии контролируемого голодания на человека.
Но в начале 1990-х гг. Уолфорду выпал шанс стать участником эксперимента, который радикально изменил его профессиональную карьеру – и перевернул его жизнь. В один из своих приступов авантюризма он записался врачом на «Биосферу-2», печально известную земную «космическую станцию», построенную в аризонской пустыне к северу от Таксона. «Я считаю полезным периодически прерывать свою научную деятельность опасными и эксцентричными предприятиями», – объяснил он в интервью Los Angeles Times.
Построенная на деньги нефтяного магната Эдварда Басса{122}, помимо добычи нефти увлекавшегося вопросами окружающей среды, лаборатория «Биосфера-2» представляла собой сеть герметичных сооружений со стеклянными стенами и крышами общей площадью 1,5 га. Внутри этих зданий были воспроизведены семь основных земных экосистем, таких как тропический лес, океан, саванна и т. д. Цифра 2 в названии лаборатории была призвана подчеркнуть, что «Биосферой-1» является Земля. Уолфорд и семь других терранавтов провели внутри этого герметичного комплекса два года, питаясь только той пищей, которую выращивали сами. Для этого у них имелись специальные огороды и искусственные водоемы с рыбой и креветками. Из внешнего мира они не получали ничего: даже воздух и вода обеспечивались внутренней замкнутой экосистемой.
26 сентября 1991 г., когда экипаж терранавтов вступил на борт «Биосферы-2», Уолфорд обращал на себя внимание своей статной фигурой в униформе в стиле «Звездного пути», прекрасно сочетавшейся с его ушами а-ля доктор Спок и блестящим черепом. Однако вскоре события приняли неожиданный оборот, и участники эксперимента обнаружили, что они не в состоянии производить достаточно пищи, чтобы прокормить себя. Неунывающий Уолфорд решил «превратить лимоны в диетический лимонад», увидев в этой ситуации отличную возможность для изучения влияния ограниченной по калорийности диеты на людей.Восемь членов экипажа получали жалкие по нормальным меркам 1800 килокалорий в день, страдая от недоедания и теряя в весе, а их врач тщательно отслеживал эффекты.
Как правило, люди запрограммированы на то, чтобы осознанно или нет обходить стороной любого рода ограничения в пище, что является одной из причин, почему так трудно изучить действие различных диет. Но «Биосфера-2» обеспечила Уолфорду восемь подневольных лабораторных мышей в человеческом облике, на которых он мог экспериментировать целых два года. Их диета, которую Уолфорд называл «здоровым голоданием», содержала большое количество фруктов (они выращивали бананы, папайю и кумкват), длинный перечень овощей, орехов и бобовых, небольшое количество яиц и молочных продуктов на основе козьего молока, а также совсем немного курятины и рыбы вида тилапия. Они получали всего 10 % всех калорий из жира и ели мясо только по воскресеньям. Такой скромный рацион должен был обеспечивать их энергией на восемь часов ежедневного тяжелого физического труда, включавшего уход за растениями, обслуживание тяжелого сельхозоборудования, обрезку виноградных лоз, которые в мгновение ока оплетали стеклянно-металлические конструкции стен, закрывая свет, и даже погружение под воду в водолазном снаряжении для очистки аквариумов с рыбами.
Неудивительно, что терранавты теряли вес, как борцы сумо в жаркой парилке, сбрасывая фунт за фунтом, пока их средний индекс массы тела не упал ниже 20 у мужчин и у женщин (что по медицинским нормам квалифицируется как «недостаточная масса тела»). Один мужчина потерял 26 кг, сменив солидные 94 кг на подростковые 68 кг. Они худели так быстро, что Уолфорд начал опасаться, не выбрасывают ли в кровь их распадающиеся жировые клетки какие-либо токсины наподобие пестицидов и других загрязняющих веществ, которые обычно накапливаются в жировой ткани. Обследование показало, что так оно и было, однако жесткая диета и интенсивные физические нагрузки порождали куда более серьезные «земные» проблемы.
В своих мемуарах с говорящим названием «Человеческий эксперимент: Два года и 20 минут внутри "Биосферы-2"» Джейн Пойнтер написала о том, что у них вошло в привычку тщательно вылизывать тарелки после каждой еды, чтобы не упустить ни единой драгоценной калории. Запасы бананов, самого вкусного продукта в их меню{123}, приходилось держать под замком. Хуже всего, что терранавты могли разглядеть в бинокль, как туристы едят хот-доги и другую еду, продающуюся тут же в палатках, и они наблюдали за этим зрелищем так же увлеченно, как монахи смотрят порно. «Один Рой наслаждался своим пребыванием здесь, – констатирует Пойнтер, – потому что мог заняться делом всей своей жизни».
Это было правдой. Раньше Уолфорд мог изучать эффекты ограничения калорий только на лабораторных мышах, крысах, рыбах и обезьянах. Теперь же ему представилась возможность изучить их на людях, включая самого себя. Каждые восемь недель он делал анализы крови всем членам экипажа и обнаружил, что постепенно показатели их крови приблизились к почти идеальным{124}. Средний уровень холестерина резко снизился с более чем 200 до 140 и ниже. Также упали уровни инсулина и глюкозы, а артериальное давление нормализовалось, о чем Уолфорд сообщил в своей статье, опубликованной во время его пребывания «внутри». С точки зрения метаболизма и состояния сердечно-сосудистой системы это были одни из самых здоровых людей на планете. Или же только казались такими.
В сентябре 1993 г., когда восемь терранавтов покинули стеклянные застенки «Биосферы-2», помпезная торжественность их встречи была пронизана нескрываемым чувством облегчения, что этот длительный и невероятно сложный проект наконец-то был завершен. Эксперимент начинался в атмосфере восторженного оптимизма («Когда-нибудь мы так же будем жить на Марсе!»), но постепенно энтузиазм сменился глубоким скептицизмом, и на проект обрушилась волна негативных публикаций, включая журналистское расследование. Еженедельник Village Voice обнаружил, что корни этого проекта уходят в весьма странную организацию под названием «Синергия», которую газета охарактеризовала как религиозную секту. Кроме того, за два года члены команды разделились на два враждующих лагеря, и, как признавались создатели первого реалити-шоу «Большой брат», вдохновением для них послужила именно напряженность и драматичность ситуации внутри «Пузыря». Моральное состояние участников эксперимента было таким же жалким, как их диета, поэтому «открытие дверей» стало радостным событием для всех заинтересованных сторон. По крайней мере, теперь терранавты могли нанести визит к палаткам с хот-догами.
Для Уолфорда конец «Биосферы-2» ознаменовал начало новой темной главы в его жизни. До начала эксперимента он был здоровым и полным сил человеком, выглядевшим намного моложе своих 67 лет. Но эти два года разрушили его тело. Возможно, сказалось отсутствие нормального питания или сыграли роль какие-то другие причины, но на фотографиях, сделанных в «Пузыре», Уолфорд выглядит нездорово худым и изможденным. Он потерял 11 кг из своих скромных 66 кг и сильно постарел (вы можете убедиться в этом, сравнив два его снимка).
Но реальный ущерб был невидим для глаз. Через шесть месяцев после выхода из «Биосферы» Уолфорд впал в глубокую депрессию{125} и начал злоупотреблять алкоголем, выпивая бутылку водки каждые четыре дня. Он повредил себе спину, работая на приусадебном участке, и первое время едва мог ходить. Но, самое главное, что-то нарушилось в его головном мозге: через три года после завершения эксперимента у него начались приступы «застывания», когда он резко переставал двигаться и падал. Вскоре ему потребовались ходунки.
Его друзья подозревали, что он приобрел некую разновидность болезни Паркинсона, что, вероятно, было вызвано не ограничением калорий, а ограничением кислорода. Создатели «Биосферы-2» не предвидели того, что обширные бетонные поверхности внутри комплекса будут поглощать буквально тонны драгоценного кислорода, лишая людей воздуха. Сам Уолфорд был очень встревожен, когда спустя примерно полгода обнаружил, что не в состоянии выполнить даже простые вычисления.
Даже после того как атмосфера была «восстановлена» путем закачки нескольких тонн кислорода и установки дополнительных поглотителей СО2 (которые журналисты впоследствии с радостью обнаружили), уровень кислорода все равно оставался низким. Терранавты жили в атмосфере, аналогичной той, которая наблюдается на высоте примерно 2100 м над уровнем моря, что достаточно тяжело. Концентрация СО2 и моноксида углерода (угарного газа) достигала опасно высоких уровней. А известно, что продолжительное воздействие моноксида углерода может провоцировать развитие болезни Паркинсона и других неврологических расстройств.
Несмотря на свою болезнь, Уолфорд сохранял ясность ума и продолжал соблюдать свою диету, настаивая на том, что она замедляет, а не ускоряет прогрессирование заболевания. Даже в 2001 г. он расхваливал преимущества ограничения калорийности питания Алану Алде{126}, пригласившему его на свое телешоу Scientific American Frontiers, утверждая, что ограничение калорий «позволит мне прожить гораздо дольше, чем мне предписано судьбой». Он сказал, что надеется дожить до 110 лет, как Сьюзан Сомерс.
Но физически он был развалиной. Видеозапись Уолфорда, сделанная в том же году, шокирует: буквально за десять лет он превратился из брызжущего энергией воплощения капитана Жан-Люка Пикара из «Звездного пути», которым он вступил на борт «Биосферы-2», в скрюченного, дрожащего старика, едва способного передвигаться самостоятельно. Ему уже был поставлен диагноз – болезнь Шарко, которая в конце концов свела его в могилу в 2004 г. Хотя ему не удалось обрести бессмертия, за свои 79 лет жизни Уолфорд сумел сделать столько, сколько большинству из нас не удалось бы сделать и за три земных срока.
К тому времени, когда Рой Уолфорд умер, ученые уже несколько десятилетий, а если брать в расчет Луиджи Корнаро, то несколько столетий изучали феномен ограничения калорий, но так и не поняли самого важного: как это работает.
Самое удивительное в ограничении калорийности то, что оно работает, и точка. Это противоречит здравому смыслу: разве голодающие животные не становятся слабыми от голода и не погибают? На самом деле все наоборот. Мыши, сидящие на диете с ограничением калорий, становятся более активными и пробегают на беговых дорожках на несколько миль больше, чем их хорошо питающиеся собратья, говорит Рик Вейндрук. Это относится не только к мышам и крысам, но и к широкому спектру других живых существ от дрожжей, которые также начинают процветать на ограниченной диете, до собак. И долгое время никто не имел ни малейшего представления, почему.
Вейндрук и Уолфорд подозревали, что нехватка пищи каким-то образом переводит живое существо – будь то одноклеточные дрожжи, мышь или человек – в другое метаболическое состояние, которое по каким-то причинам является более здоровым. «Дело не в том, что этот автомобиль синий, а этот красный, – говорит Розалин Андерсон, коллега Вейндрука из Университета Висконсина. – Это как если автомобиль сам по себе получит другой двигатель».
В начале 1990-х гг. исследователь из Массачусетского технологического института Леонард Гуаренте обнаружил у дрожжей особый ген, который, предположительно, реагировал на нехватку питательных веществ. Казалось, эти крошечные производители алкоголя способны измерять доступное им количество пищи и регулировать свой метаболизм соответствующим образом, чтобы прожить как можно дольше. Этот ген был назван SIR2, и было выдвинуто предположение, что он отвечает за оптимизацию функционирования клетки в ответ на дефицит пищи.
История стала еще более интригующей, когда аналоги гена SIR2 были найдены у других живых существ, от червей и плодовых мушек до мышей и обезьян. Эти гены, названные сиртуинами{127}, относятся к разряду «эволюционно консервативных» генов – они фактически не подвергались изменениям в ходе эволюции с момента их появления у древнейших организмов и сегодня присутствуют у множества различных видов животных и даже растений. Это означает, что они играют важную роль для выживания организмов, и теперь мы понимаем почему: они позволяют живым организмам переживать длительные периоды голодания, которые являются неотъемлемой частью естественных условий существования. Охотник-собиратель, который был способен пережить долгую голодную зиму, не слабея от нехватки еды, а, наоборот, становясь сильнее и здоровее, имел эволюционное преимущество перед теми, кто не мог выжить без сочного куска мяса. Но когда мы хорошо питаемся, те же самые гены, кажется, пытаются нас убить.
Открытие сиртуинов взбудоражило научное сообщество. Их существование означало, что в определенной степени путь к долголетию запрограммирован в самих наших клетках. В 2003 г. студент Гуаренте Дэвид Синклер обнаружил, что эти гены могут быть активированы при помощи вещества под названием ресвератрол, которое (какая удача!) присутствует в красном вине (оно вырабатывается в кожуре винограда, и его миссия – защищать созревающие ягоды от грибковых инфекций). В статье, опубликованной в журнале Nature в 2006 г., Синклер и его команда представили результаты исследования, показавшего, что мыши, которые сидели на диете с высоким содержанием жиров, но при этом получали ресвератрол, прожили столько же, сколько обычные мыши. Мало того, они были более здоровыми и активными{128} и выглядели гораздо лучше своих собратьев.
СМИ сошли с ума от этой новости. Газета New York Times посвятила ей целую передовицу, и теперь настал черед Дэвида Синклера чокаться бокалами с красным вином с Сейфером Морли в его программе «60 минут». Он свел с ума саму Барбару Уолтерс, ослепительную долгожительницу телеэкранов, которая первой объявила во всеуслышание об этом открытии. В течение нескольких дней Интернет заполнился рекламой БАДов с ресвератролом, намекавшей на то, что эта продукция якобы одобрена самим Синклером (чего, разумеется, он не делал). Спрос на добавку с ресвератролом Longevinex, которая давно присутствовала на рынке, но не пользовалась большой популярностью, за две недели вырос в 2400 раз. Казалось, что наконец-то была найдена долгожданная панацея для ожиревшей, преклоняющейся перед фастфудом американской нации.
И это так красиво объясняло так называемый французский парадокс – сравнительно низкий уровень сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний у жителей Франции, несмотря на их высококалорийный рацион питания с обилием в нем жиров. Ученые давно предполагали, что секрет может скрываться в красном вине, – и, надо же, именно оно оказалось богатым источником ресвератрола! Так что теперь, можно сказать, было научно доказано, что красное вино полезно для здоровья{129}. (Любители пива, коньяка и даже белого вина также здоровее трезвенников – хотя и не в такой степени, как приверженцы красных вин.)
Исследования ресвератрола превратились в отдельную мини-индустрию. Научные журналы публиковали сотни статей, посвященных этому волшебному средству, которое, казалось, было способно замедлять сам процесс старения. Кроме того, ресвератрол, предположительно, повышал выносливость человека, что вызвало интерес к нему в спортивном сообществе. Критиков можно было пересчитать по пальцам, хотя высказывались они весьма резко.
Среди главных антагонистов Синклера были его сокурсники и также бывшие аспиранты Леонарда Гуаренте, что, вероятно, наполняло встречи выпускников с их участием изрядной напряженностью. (Более подробную информацию о ресвератроле как биоактивной добавке, а также объяснение, почему он может не быть «чудо-таблеткой», вы можете найти в приложении к этой книге «Средства, которые могут работать».)
Но это уже не имело значения, потому что Синклер занялся куда более важными вещами, чем ресвератрол. Примерно через полтора года после публикации той статьи фармацевтический гигант GlaxoSmithKline приобрел созданный Синклером фармацевтический стартап Sirtris за $720 млн. Предполагалось, что компания займется разработкой препаратов для активации сиртуина, которые будут обладать более избирательным и целенаправленным действием, чем ресвератрол, который Синклер отверг как «грязное вещество». Новые препараты Sirtris должны были быть защищены патентом, что означало, что компания сможет зарабатывать на них деньги.
Но потом… дело не пошло. GlaxoSmithKline и Sirtris довели до стадии клинических испытаний несколько препаратов, но те показали плохие результаты. Некоторые пришлось отвергнуть из-за сильных побочных эффектов, и в марте 2013 г. GlaxoSmithKline закрыла свое подразделение Sirtris в Кембридже, штат Массачусетс. Хотя компания заявила, что она не отказалась полностью от этого направления, и над проектом осталась работать горстка сотрудников.
«Это решение было принято из соображений бизнеса, а не науки, – сказал мне Синклер через неделю после того, как GlaxoSmithKline фактически свернула проект. Сам Синклер не сдался{130}, но казался удрученным. – Я помню, как однажды еще в университете мы играли с друзьями в карты и я сказал им: "Вы осознаете, что мы можем стать последним поколением, которое проживет нормальный человеческий срок жизни? Кто-нибудь непременно совершит прорыв, и уже следующее поколение будет жить гораздо дольше нас. Паршиво то, что мы родились слишком рано"».
Это паршиво еще по одной причине: в отсутствие таблетки, позволяющей имитировать ограничение калорий в человеческом организме (именно таким действием, как предполагалось, обладает ресвератрол), нам придется ограничивать калории путем старого доброго голодания, если мы хотим продлить свою жизнь. Но каковы должны быть пределы у здорового голодания, чтобы оно не превратилось в голодную смерть?
Чтобы ответить на этот вопрос, я и разыскал вышеупомянутого Дона Доудена, современную реинкарнацию Луиджи Корнаро. Высокий и статный, с аристократической внешностью, он несколько десятилетий был успешным юристом на Манхэттене, после чего вышел на пенсию и переехал в роскошный дом к северу от Бостона, похожий на старинное родовое имение. «Он очень интересный человек, – сказал мне один из его друзей. – Несмотря на солидный возраст, он полон жизни».
Я немедленно понял, что он имел в виду. Доудену больше 80 лет, и морщинистая кожа выдает его возраст, но его взгляд остается острым и цепким, как у молодого. Мы расположились с ним в его кабинете, в изысканных креслах со следами благородной потертости, и он рассказал мне свою историю. Когда ему было немногим больше 25 лет – тогда он только женился и начал в Нью-Йорке юридическую практику, – он случайно наткнулся на доклад Американского общества актуариев, в котором четко говорилось, что «лучше быть худым, чем толстым», вспоминает он.
Это было в 1960 г., когда подобные идеи были в новинку, но они попали в самую точку: после женитьбы Доуден быстро набрал 14 кг, потому что его жена превосходно готовила. Он решил сбросить вес, и его план был предельно прост: меньше есть. Он также начал бегать трусцой, что в те времена считалось немного эксцентричным хобби – впрочем, как и само решение ограничить себя в еде, особенно в таком царстве стейков и мартини, каким был Средний Манхэттен в начале 1960-х гг.
В начале 1980-х гг. Доуден прочитал бестселлер Роя Уолфорда «Диета на 120 лет» и решил подойти к этому делу основательно. Он вступил в Общество ограничения калорий, созданное по инициативе Уолфорда и объединяющее его единомышленников. Но вскоре Доуден понял, почему оно насчитывало довольно скромное количество членов: когда он организовал вечеринку для членов общества, те принесли с собой весы для взвешивания пищи. «Я предпочитаю взвешивать себя, а не еду», – говорит Доуден.
Безусловно, он кажется моложе своего возраста. В 82 года он не принимает никаких лекарств и гордится этим. При росте 185 см он весит 70 кг, меньше, чем в студенческие годы, но при этом не выглядит истощенным. Он занимался бегом до 70 с лишним лет, пока проблемы с коленями не заставили его отказаться от этого, но по-прежнему каждый день час-полтора гуляет по лесу. Единственное, чего ему не хватает, – так это его жены, которая умерла в 2000 г. в возрасте 65 лет от неврологического расстройства. К сожалению, она не присоединилась к его диете с ограничением калорией, сетует он.
Но оправдывают ли себя подобные самоограничения? Доуден уверен, что да. В середине 2000-х гг. он согласился добровольно участвовать в исследовании Луиджи Фонтаны, ученого из Вашингтонского университета в Сент-Луисе, который является одним из ведущих исследователей в области ограничения калорийности питания (а также сам практикует такую диету).
Доуден был одним из 32 членов Общества ограничения калорий, участвовавших в исследовании. Как и обитатели «Биосферы-2», все они имели более низкое артериальное давление, более низкий уровень холестерина и более здоровые артерии, чем члены контрольной группы. Это было вполне ожидаемо, однако их состояние здоровья также оказалось гораздо лучше, чем у членов группы, состоящей из любителей марафона. Это было удивительно. По вышеуказанным параметрам, пришел к выводу Фонтана, Дон Доуден и его полуголодные приятели были на несколько десятилетий моложе своего хронологического возраста{131}.
Но миру было все равно. Подумаешь, еще одна странная американская диетическая субкультура наряду с веганами, фруктоедами, сыроедами, любителями соков и т. п. Люди смотрели на них как на «разболтанных кукол, сломанные палки, маньяков».
Так было до 9 июля 2009 г. В этот день на первой странице New York Times были опубликованы фотографии двух обезьян. Они были изображены бок о бок: 27-летний Канто и 29-летний Оуэн. По обезьяньим меркам это были очень старые особи. Поразительным было то, что Оуэн был похож на обрюзгшего пьяницу и гуляку и, казалось, годился Канто в отцы. Его шерсть торчала клочками, морда была покрыта седыми волосами, а на животе свисали складки жира. В то же время Канто мог похвастаться густой (хотя и местами поседевшей) шерстью, стройным телосложением и внимательным, живым взглядом – такой вот обезьяний Дон Доуден.
Эти две обезьяны были участниками многолетнего исследования, проведенного учеными из Висконсинского университета под руководством Рика Вейндрука и Роз Андерсон. Примерно с конца 1980-х гг. исследователи урезали паек Канто и нескольких десятков других обезьян, которые тогда находились в подростковом возрасте, на 25–30 % по сравнению с тем рационом, который получали Оуэн и его команда. Обезьяны были своего рода дублерами людей, достаточно близкими по биологическим характеристикам, чтобы можно было перенести полученные результаты на людей. Целью исследования было определить, как ограничение калорийности питания влияет на процесс старения. (Первый директор Национального института по проблемам старения предложил провести такой эксперимент на заключенных, но его идея была отвергнута из гуманистических соображений.)
Исследование длилось пару десятилетий – исследования продолжительности жизни требуют недюжинного терпения, – и лишь в конце 2008 г. ученые смогли сообщить о значимых результатах. Невидимые для глаз различия были столь же поразительны, как и внешние: голодные обезьяны были здоровее{132} с точки зрения основных показателей, таких как артериальное давление, и фактически не были подвержены развитию таких возрастных заболеваний, как диабет и рак. В результате они жили на 30 % дольше, чем их откормленные друзья.
Одним словом: «Круто!» (А в двух: «Нет, спасибо!») Тем не менее идея о пользе ограничения калорий – по крайней мере, как средства от старения – проникла в общественное сознание. Единственной плохой новостью было то, что для этого нужно было решительно завязать с чревоугодием.
Но самое шокирующее различие между висконсинскими обезьянами было выявлено при сканировании головного мозга.
У недоедающих обезьян сохранилось гораздо больше серого вещества – что стало для ученых неожиданностью, поскольку такого не было замечено у мышей (и, разумеется, у дрожжей). Как и люди, по мере старения обезьяны проходят долгий, устойчивый процесс атрофии мозга. Но недоедающие обезьяны, казалось, были каким-то образом защищены от этого. В частности, они сохранили участки мозга, отвечающие за контроль двигательной активности и «исполнительные функции», позволяющие нам принимать повседневные решения (например, салат или чизбургер?).
Среди специалистов, занимающихся изучением ограничения калорийности питания, исследование на обезьянах было воспринято как окончательное доказательство того, что сокращение количества потребляемой пищи позволяет увеличить продолжительность жизни во всех случаях и для всех живых существ. Исследование, спонсированное компанией Purina, показало, что это относится даже к лабрадорам-ретриверам. И, разумеется, это должно относиться и к людям. Но потом появились другие обезьяны, которые испортили всю картину.
Через два года после того, как Канто и Оуэн стали героями New York Times, исследователь по имени Рафаэль де Кабо сидел в своем кабинете в Национальном институте по проблемам старения, в сверкающем стеклянном здании с видом на Балтиморскую гавань, явно пребывая в состоянии серьезного беспокойства. Он просматривал данные второго крупномасштабного исследования ограничения калорийности питания у обезьян. В этот раз исследование проводилось его институтом, и выводы были шокирующими и однозначными: сидящие на диете обезьяны не жили дольше других{133}. Изначально ученые планировали подтвердить успех методики ограничения калорий, но вместо этого исследование провалилось, а миллионы государственных средств были пущены по ветру.
Как и ученые из Висконсина, специалисты Национального института по проблемам старения начали это исследование еще в 1980-х гг. «Нет способа быстро изучить процесс старения», – говорит Роз Андерсон из Университета Висконсина. Но по мере накопления данных балтиморские ученые столкнулись не с одной, а с двумя серьезными проблемами: не только их недоедающие обезьяны не жили дольше других, но и их «откормленные» обезьяны жили неоправданно долго – столько же, сколько и сидевшие на диете висконсинские обезьяны. Почему так происходило?
Де Кабо и его соавторы добросовестно опубликовали свои результаты в журнале Nature в августе 2012 г., и последовавший резонанс был вполне предсказуем. Уже ближайший номер Times вышел с заголовком «Строгая диета не продлевает жизнь, по крайней мере у обезьян». Это исследование не только поставило под вопрос всю теорию ограничения калорийности питания, но и грозило обратиться институциональной катастрофой{134}: правительство немедленно выделило $40 млн на проверку того, почему ограничение калорий продлевает жизнь у висконсинских обезьян и не продлевает у балтиморских. Однако газетные заголовки скрывали куда более тонкую – и обнадеживающую – историю.
Несмотря на то что голодные балтиморские обезьяны в среднем жили не дольше своих сытых собратьев, они оставались здоровыми гораздо дольше. Они реже испытывали проблемы со здоровьем, – если сердечно-сосудистые заболевания, рак и диабеты все-таки развивались, это происходило в более позднем возрасте. Кроме того, четыре балтиморские обезьяны прожили больше 40 лет, что делает их самыми старыми зарегистрированными долгожителями среди макак-резусов. «Я думаю, что это одно из самых интересных наших открытий, – говорит де Кабо. – Ограничение калорий оказывает заметный положительный эффект на продолжительность здорового периода жизни, хотя и не увеличивает саму продолжительность жизни».
Уроженец Испании Рафаэль де Кабо – своего рода аномалия в мире диетических исследователей по той простой причине, что он любит еду. В этой области медицины доминируют худощавые личности наподобие Луиджи Фонтаны, взвешивающие свои салаты, на фоне которых де Кабо выделяется своей добротной статью шеф-повара – и действительно, он мечтает в один прекрасный день открыть собственный ресторан. Он любит риоху и готовит потрясающую паэлью, почти как в Севилье. «Я люблю готовить, – говорит он. – Хотел бы я попробовать ограничение калорий на себе? Вряд ли».
Возможно, он прав: весомый массив эпидемиологических данных указывает на то, что лучше иметь небольшой избыток веса{135} (ИМТ выше 25), чем значительный недостаток веса (ИМТ ниже 21), как у Дона Доудена. Самые ярые приверженцы ограничения калорий могут снижать свой ИМТ ниже 19, что считается опасным. Причина, по словам Нира Барзилая, в том, что у худых людей нет жировых запасов, которые помогают пережить инфекцию, а это становится особенно важным с возрастом.
Де Кабо сосредоточился на главном отличии между двумя исследованиями – на составе диет, которыми кормили обезьян. Висконсинские обезьяны ели «очищенный» корм, включавший обработанные, рафинированные ингредиенты, тогда как балтиморские обезьяны получали натуральную еду, в том числе рыбную муку и цельнозерновые продукты. Висконсинская диета позволяла исследователям точно контролировать питательную ценность. Но балтиморские обезьяны вместе с натуральными продуктами получали больше полифенолов и других веществ, которые могут оказывать положительное влияние на здоровье. «В их питании присутствовали микроэлементы и флавоноиды, которые менялись в зависимости от времени года», – говорит де Кабо.
Были и другие отличия. Висконсинские обезьяны получали белки из молочной сыворотки, а балтиморские – в основном из сои и рыбы. Из-за всех этих различий в рационах кормления балтиморские обезьяны в итоге потребляли на 5–10 % меньше калорий, чем висконсинские, что означало, что фактически они тоже отчасти сидели на диете. Кроме того, если у балтиморских обезьян на долю сахара приходилось всего 5 % получаемых ими калорий, то у их висконсинских собратьев – больше 30 %. «По содержанию сахара это можно сравнить с домашним мороженым, – говорит Стивен Остед. – Я думаю, что их обезьянам просто не нравился этот корм, поэтому исследователи стали добавлять в него больше сахара, чтобы они его ели». (Точно так же поступают производители продуктов питания, когда добавляют сахар, например, в простой кислый йогурт.)
Таким образом, балтиморские обезьяны, по сути, кормились в ресторанах здорового питания, а их висконсинские собратья питались как болельщики на бейсбольном матче – жареными колбасками, пивом и сладкими рулетами – на протяжении всей своей жизни. «В Национальном институте по проблемам старения обезьяны фактически сидели на рыбно-овощной средиземноморской диете», – говорит Луиджи Фонтана. При таких условиях разница в результатах неудивительна{136}. Как и неудивительно то, что почти у половины откормленных висконсинских обезьян развился диабет или преддиабетическое состояние – как и у 25 % населения США; и в большинстве своем эти обезьяны умерли в довольно молодом возрасте. Но, как отмечает Розалин Андерсон из Висконсинского университета: «Наша диета была гораздо ближе к тому, что люди едят на самом деле».
При всех своих недостатках висконсинское исследование остается одним из лучших исследований влияния нездорового питания на здоровье и продолжительность жизни, однозначно показав, что чем меньше обезьяны едят мусорной пищи, тем лучше.
То же самое относится и к людям. Никто никогда не пытался провести клиническое тестирование фастфуда на людях, но Луиджи Ферруччи, руководитель программы BLSA в Национальном институте по проблемам старения (и коллега де Кабо), недавно осуществил небольшой, но интересный эксперимент. Ферруччи накормил обильным фастфудовским ланчем пару десятков добровольцев и затем в течение всего дня отслеживал биохимический состав их крови. Он обнаружил, что у едоков фастфуда был значительно повышен уровень интерлейкина-6, основного маркера системного воспаления, и этот уровень сохранялся на несколько часов дольше, чем у участников контрольной группы, которые ели здоровую пищу – лосося и зелень. Можно сказать, что фастфудовская еда физически травмировала людей.
Поэтому очевидно: что вы едите, в равной степени важно, как и то, сколько вы едите. Или даже важнее. Гиппократ понял это более 2000 лет назад и оставил потомкам завет: «Пусть пища будет вашим лекарством».
Которого, в сущности, и придерживается Дон Доуден: его диета в стиле Корнаро, хотя и ограничена по калориям, куда менее аскетична, чем диета многих других адептов ограничения калорийности, которые не съедят ни крошки хлеба, не взвесив ее на весах. На обед он съедает кусок рыбы, овощи или салат (он ест много салатов) и время от времени не отказывает себе в бокале вина. Кроме того, он гибко подходит к этому делу: если вы пригласите его на ужин и предложите ему стейк буррито, он вежливо и аристократично съест хотя бы половину.
Можно сказать, что Доуден питается так же, как обезьяны в балтиморском исследовании: никаких переработанных продуктов, только хорошая, натуральная еда – в не очень больших количествах. К приготовлению своих салатов и рыбы он подходит как истинный гурман и съедает их с не меньшим удовольствием, а на момент моего визита он как раз готовил для ремонта свою кухню. Является ли его рацион питания причиной его хорошего здоровья? Кто знает; причина вполне может крыться в его генах, особенно тех, которые достались ему от прадеда, дожившего в добром здравии до 97 лет. Но Доуден уверен, что такая диета идет ему на пользу, тем более что она довольно простая и вкусная, поэтому он продолжает ее придерживаться, как и венецианский купец Луиджи Корнаро 500 лет назад.
«Могу поспорить, что в Америке миллионы людей делают то же самое, что и я, – говорит он. – Просто они называют это не "ограничивать калории", а "сидеть на диете"».
На этих словах мы с ним прощаемся, и я направляюсь в ближайшую закусочную за сочными, горячими и сытными мясными сэндвичами.
Глава 12
Что нас не убивает…
Я не боюсь смерти. Я просто не хочу при этом присутствовать.
Вуди Аллен
Ранним субботним утром двое мужчин средних лет быстрым шагом преодолели полосу песчаного пляжа, стянули с себя футболки и бросились в воду. В этом не было ничего примечательного, за исключением того, что дело происходило в апреле, и температура воды в заливе Халф-Мун-Бей к югу от Сан-Франциско не превышала 10 .
Воздух был еще холоднее, а пронизывающий бриз и скрывшееся за плотным слоем прибрежного тумана солнце наделяли калифорнийский пейзаж суровой северной романтикой. Но, по крайней мере, на пляже не было привычной толпы народа. Один парень сам с собой играл во фрисби, запуская тарелку в сторону океана, а сильный ветер возвращал ее обратно, как бумеранг. Одинокий серфер в теплом и уютном на вид неопреновом гидрокостюме пытался оседлать волны. Немногочисленные здравомыслящие посетители пляжа были укутаны в теплые толстовки или прятались в ветронепроницаемых палатках.
Но не эти два идиота. Они пришли на пляж в гавайских шортах для серфинга и футболках, притягивая удивленные взгляды своей посиневшей кожей. Тот, кто постарше, с седыми волосами, уверенно встретил грудью первые две волны и решительно нырнул с головой в третью. Другой мужчина, помоложе, с редеющей шевелюрой, поначалу последовал за своим товарищем, но, войдя в воду по пояс, вдруг замер на месте. Затем он издал пронзительный девичий визг, повернулся и бросился бежать из воды, как маменькин сынок-переросток.
Этим вторым парнем, как вы могли догадаться, был я. Первым, бесстрашным – Тодд Беккер, 57-летний специалист по биотехнологиям и, на мой взгляд, один из самых ненормальных людей на этой планете. Беккер любит плавание в холодной воде и другие мучительные, но укрепляющие характер процедуры, потому что он проповедует философию стоицизма, согласно которой разного рода испытания делают человека сильнее. Игнорируемые современной западной философией, теории стоиков перекликаются с восточными религиями, особенно с буддизмом, который учит сохранять спокойствие перед лицом жизненных испытаний.
Беккер использует идеи стоиков как руководство к жизни. Он одержимый и, возможно, единственный в мире последователь так называемого горметического образа жизни и постоянно занимается поиском различных источников стрессовых переживаний (таких как купание в ледяной воде). Слово «горметический» происходит от древнегреческого слова «гормезис», которым современные ученые обозначают определенный вид реакции живых организмов на стресс. Основная идея гормезиса заключается в том, что некоторые виды стресса – и даже воздействие токсичных веществ и радиации – при правильных дозах могут вызывать положительные эффекты в живых организмах. «Мы знаем, что хронический стресс вреден для человека, – говорит Гордон Литгоу, изучающий явление гормезиса у червей С. elegans. – Но кратковременный стресс может оказывать благотворное влияние».
Этот феномен наблюдается у всех живых существ, от млекопитающих до бактерий. Эффект увеличения продолжительности жизни при ограничении потребления калорий также, скорее всего, связан с горметической реакцией. В нашей жизни мы чаще всего сталкиваемся с реакцией гормезиса при посещении тренажерного зала: интенсивные нагрузки подвергают наши мышцы стрессу и даже повреждают их, но благодаря чуду гормезиса они быстро восстанавливаются и образуют новые, более сильные волокна. Большинство прививок работают по тому же принципу: небольшие дозы болезнетворных бактерий или вирусов стимулируют ответную реакцию организма, благодаря чему у нас формируется иммунитет к этой болезни.
«Стресс делает нас более сильными и здоровыми и, можно сказать, необходим для жизни, – успокоил меня Тодд по дороге в Пало-Альто, где он живет. – Без стресса мы бы превратились в болезненных, ни на что не способных хиляков».
Это объясняет некоторые из его довольно странных повседневных занятий. Например, ежедневно он по полчаса тратит на гимнастику для глаз, которая, по его словам, настолько улучшила его зрение, что он смог выбросить свои очки с толстенными линзами. Каждое утро он начинает с ледяного душа. Он утверждает, что пять минут под мощной струей холодной воды не только помогают ему проснуться (тем самым уменьшая его расходы на кофе), но и сжигают жир, повышают болевой порог и стимулируют иммунитет[32]. Девиз Беккера: «Научитесь извлекать пользу из стресса».
Сам Беккер впервые попробовал холодный душ больше десяти лет назад, и с тех пор эта процедура стала краеугольным камнем в его горметическом образе жизни. Он клянется, что холодная вода помогает ему бороться даже с депрессией – по физиологическим и психологическим причинам. «После ледяного душа все остальные жизненные трудности и проблемы кажутся вам пустяком», – объяснил он. Невероятно, но ему удалось убедить своего 19-летнего сына и 22-летнюю дочь попробовать эту процедуру. К его удивлению, им даже понравилось. Но с женой его ожидал полный провал. «Ни за что на свете!» – решительно заявила она. Конец дискуссии. К его клубу присоединились несколько друзей, один из которых так прокомментировал это: «Холодный душ – это самое страшное, но при этом неопасное из всего, что я делаю в своей жизни».
Хорошо сказано. Другие страшные, но неопасные мероприятия включают краткосрочное голодание – пропуск одного, иногда двух приемов пищи – и жесткие, интенсивные тренировки: либо бег босиком по местной беговой трассе, либо подъем по альпинистской стене в спортзале, часто на пустой желудок. Отправляясь после работы со своими коллегами на трудную беговую тренировку по холмам Пало-Альто, чтобы подготовиться к грядущей эстафетной гонке на 200 км, он обычно не ест 22 часа, или с обеда предыдущего дня. «Такие голодные тренировки – это нечто потрясающее», – признался он мне.
Как бы ужасно это ни звучало, в следующей главе мы узнаем, почему тренировки на голодный желудок действительно могут быть чем-то потрясающим.
Купание в холодной океанской воде для Беккера – редкое удовольствие, особая роскошь, которой он щедро поделился со мной. Его кумиром является сумасшедший голландец Вим Хоф, «Ледяной человек», занесенный в Книгу рекордов Гиннесса за десятки «морозоустойчивых» подвигов, таких как проплыть 57 м подо льдом полярного озера без всякого снаряжения. Как и Хоф, Беккер приучил себя выдерживать холодную воду в течение длительного времени. «Что касается ледяного душа или купания в холодной воде, первый раз – самый страшный. Вернее, первая минута, – сказал он мне, когда мы завернули на парковку у пляжа. – А потом становится намного лучше. Это может показаться странным, но это так».
Я дал себе 30 секунд максимум. Я из тех людей, которые дрожат от одной мысли залезть в бассейн с 26-градусной водой, а горячий душ зачастую считают самой приятной эмоциональной кульминацией дня. Кроме того, я не мог отделаться от мыслей о трагедии, недавно произошедшей в соседнем заливе Сан-Франциско, где во время ежегодного триатлона «Побег из Алькатраса» погиб один из любителей плавания в холодной воде Он умер почти мгновенно, как сообщили организаторы соревнований, от «обширного инфаркта сердца». Ему было 46 лет, как и мне. И, как и я, он наверняка считал себя абсолютно здоровым. Но он был одет в мокрый гидрокостюм – в отличие от меня.
Мы вышли на пляж и положили на песок наши полотенца и одежду. Я медлил и не снимал толстовку, мой последний оплот тепла и безопасности. Воздух казался градусов на пять холоднее, чем на стоянке. Тодд посмотрел на мою футболку.
– Сейчас или никогда, – сказал он.
– Сейчас, – кивнул я, зарываясь пальцами ног в тепловатый песок и пытаясь забыть ту фразу, которую он произнес по дороге сюда: «Я думаю, сегодня температура воды будет самой низкой, какой она только может быть в этом заливе».
Вместо этого я попытался сосредоточиться мыслями на вкуснейших роллах с омаром, которые мы сегодня будем есть в обед в знаменитом рыбном ресторане Sam's Chowder House. С картофелем фри и теплым пивом…
– Ты живешь только один раз, – произнес Тодд, безжалостно вторгаясь в мои мечты.
Что произошло дальше, я помню весьма смутно. Поню лишь, что решительно расстегнул молнию на толстовке, скинул ее и со словами «Черт с ним!» побежал к воде.
Человек, попадая в холодную воду, может умереть одним из двух способов: быстро или медленно. Быстрая смерть обычно связана с холодовым шоком, когда артериальное давление и частота сердцебиения резко подскакивают и провоцируют сердечный приступ (или «обширный инфаркт миокарда», как обычно говорится в пресс-релизах). Чаще всего это происходит с триатлонистами среднего возраста, и такая мгновенная смерть, на мой взгляд, куда предпочтительнее медленной, когда холодная вода просто высасывает тепло из вашего тела. В 26 раз быстрее, чем это сделал бы воздух аналогичной температуры, и вы в конце концов теряете сознание и идете ко дну. По данным береговой охраны, обычно это происходит в том случае, когда температура тела пловца падает ниже 30,5 – что почти на 20° больше, чем температура воды в Халф-Мун-Бей в то туманное утро.
Поэтому мне нужно было убедиться в том, что купание в холодной воде принесет мне какую-то пользу помимо того, что будет «спартанской» экзекуцией, которая если не убьет меня, то предположительно сделает сильнее. Действительно ли краткосрочное воздействие холодной воды благотворно сказывается на нашем теле и духе – или это просто-напросто развлечение таких мазохистов, как Тодд Беккер?
Мне не пришлось долго рыться в научной литературе, чтобы найти намеки на то, что краткосрочное воздействие холода действительно может быть полезным для моего здоровья. Некоторые самые долгоживущие существа на планете обитают именно в холодной воде. Омары могут жить 100 и более лет, если им хватает ума держаться подальше от рыболовецких траулеров. Голубые киты могут жить больше 200 лет, а исландский двустворчатый моллюск Минг прожил 507 лет и счастливо жил бы и дальше, если бы трагически не погиб от рук неразумных ученых. Именно холодная вода может быть причиной того, что некоторые виды морского окуня (например, луцианы и полосатые окуни), кажется, вообще не подвержены старению, не демонстрируя никаких признаков возрастной деградации. Но действительно ли источник их долголетия кроется в холоде?
Исследования на круглых червях, нематодах, которых легко содержать в лабораториях, показали, что холодная вода помогает увеличить продолжительность их жизни{137}. Долгое время считалось, что это связано с тем простым фактом, что низкие температуры замедляют в их организме биохимические реакции, которые в конечном итоге ведут к старению. Однако новое исследование предполагает, что здесь могут затрагиваться более глубокие механизмы. В статье, недавно опубликованной в журнале Cell, ученые из Мичиганского университета сообщили, что низкие температуры активируют «генетический путь» (genetic pathway), или каскад реакций, способствующих долголетию у червей.
Хорошая новость состоит в том, что такой же генетический путь есть и у людей. Это объясняет, почему Кэтрин Хепберн ежедневно, зимой и летом, пересекавшая вплавь пролив Лонг-Айленд, дожила до 96 лет. В ходе одного финского исследования любители плавания в холодной воде были обследованы перед началом «зимнего плавательного сезона» (да-да, есть и такой) и после него, через пять месяцев. Спустя несколько месяцев регулярного плавания в холодной воде{138} в их крови были обнаружены более высокие уровни естественных антиоксидантов (ферментов). Кроме того, у них наблюдалось высокое содержание красных кровяных телец и гемоглобина – их кровь была более «кровяной». Организм приспособился к стрессу, вызываемому воздействием холодной воды, причем приспособился в положительных отношениях.
Еще более интересные результаты дало другое исследование, показавшее, что действие холодной воды позволяет активировать бурый жир{139}, который сжигает калории и производит тепло. К сожалению, бурый жир присутствует у взрослых людей в относительно небольшом количестве и составляет лишь малую часть всех наших жировых запасов. У большинства людей он ограничен небольшими пластами в верхней части спины, между лопатками, и вокруг некоторых внутренних органов. Он активизируется под воздействием холода, помогая нам согреться, но при этом также оказывает благотворное влияние на наш метаболизм, сжигая белый жир эффективнее физических упражнений и диет. Кроме того, исследования показали, что чем больше мы подвергаемся воздействию холода, тем больше у нас образуется бурого жира. Это несомненный плюс.
Наконец, на более фундаментальном уровне тепло неполезно для нас. Тот факт, что мы являемся теплокровными существами, только ускоряет наше старение. Это та цена, которую нам приходится платить за привилегию не быть рептилией. Причина в тех белках, которые мы производим сами и которые являются ключевыми элементами в жизнедеятельности наших клеток. (В принципе, все, что происходит в наших клетках, зависит от белков.) Под воздействием чрезмерного тепла эти белки теряют свою пространственную трехмерную структуру, известную как «укладка» белка, которая имеет решающее значение для его правильного функционирования. Когда белки «разворачиваются», они больше не могут выполнять свою работу. Мы можем наблюдать это во время приготовления завтрака: «Когда вы разбиваете яйцо в сковородку, его белки разворачиваются», – объясняет Гордон Литгоу.
Эти «неправильно свернутые» белки становятся бесполезными для нашего организма, как разбросанные по дому пустые бутылки из-под вина. Организму нужно избавиться от них или переработать, для чего существует сложный внутриклеточный аппарат – протеасома, – который и занимается расщеплением таких поврежденных белков. Но пространственная структура наших белков может повреждаться и при более низких температурах – например, даже при 37 наши белки вполне могут «свариться».
Это происходит в результате реакции Майяра (названой так по имени французского химика, впервые описавшего ее сто лет назад), которая представляет собой процесс взаимодействия аминокислот и сахара, происходящий во время нагревания. Мы сталкиваемся с этой реакцией ежедневно: именно благодаря ей хлеб приобретает коричневую корочку и восхитительный аромат, а жарящиеся на гриле стейки становятся такими поджаристыми и аппетитными. К сожалению, такая же реакция протекает и внутри нашего тела, хотя и в замедленном темпе, и в результате в наших клетках образуются так называемые конечные продукты гликирования (advanced glycation end-products, или сокращенно AGE). Известно, что эти вещества провоцируют развитие некоторых возрастных заболеваний, таких как дегенерация макулы, атеросклероз, диабет и болезнь Альцгеймера. Присутствие конечных продуктов гликирования в наших сосудах является главной причиной затвердевания стенок артерий и повышенного АД.
Из всего вышесказанного следует вывод: мои белки должны любить холодную воду. Как и мой бурый жир. И хотя другие части меня сомневались и всячески противились этой идее, мой головной мозг знал, что Тодд Беккер был прав. Поэтому я поклялся сделать все возможное, чтобы проплавать в этой чертовой ледяной воде Халф-Мун-Бей как можно дольше.
Сначала меня обожгло, как огнем. Мне показалось, что я шагнул в раскаленную лаву. Это ощущение длилось не дольше пары секунд, пока мое тело не осознало, что это был не жар, а холод. У меня перехватило дыхание, в буквальном смысле слова: я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я вскрикнул и запаниковал.
– Я не могу дышать! – прохрипел я и бросился к берегу.
Но Тодд не обратил на меня никакого внимания и нырнул с головой в волны. У меня не было выбора: либо последовать за ним, либо показать себя последним трусом. Поэтому я остановился по пояс в воде, развернулся лицом к волнам и нырнул вслед за ним. Когда я вынырнул, произошло нечто странное: мне стало лучше. Отчасти. По крайней мере, паническое желание бежать исчезло. Перед нами поднялась еще одна волна, и мы нырнули в нее вместе с Тоддом. Я снова закричал, на этот раз от радости; это было здорово. Парень с фрисби прератил свое занятие и удивленно уставился на нас.
– Важно все время двигаться, – предупредил меня Тодд, – не для того чтобы согреться, а чтобы охладиться еще сильнее. Иначе у кожи образуется тонкий слой тепла, – добавил он, словно это было очень плохо.
Мы барахтались на месте, встречали грудью накатывающие волны и резвились, как дети. Всю мою кожу покалывало мелкими иглами, а ноги от колен вниз словно онемели. Сердце бешено работало, пытаясь сохранить в тепле мое туловище с жизненно важными органами, а организм сокращал приток драгоценной теплой крови к моим конечностям. Мои тестикулы отчаянно болели, словно их сжала в кулаке мстительная бывшая подруга.
– У меня болят яйца! – выпалил я.
– Да, – сказал самый ненормальный в мире человек и понимающе кивнул. – Такое иногда бывает.
Но в целом, как ни странно, я чувствовал себя довольно хорошо. Меня охватило удивительное чувство покоя, и я расслабился, будто купался в ласковых тихоокеанских водах, омывающих берега Гавайев (в принципе, так оно и было). Когда я погрузился в очередную гипотермическую волну, мне в голову пришла мысль: человек чувствует себя так же, когда умирает? Мне было почти хорошо. Я посмотрел на часы и увидел, что мы находились в воде уже четыре минуты с небольшим. Было холодно, но я уже не боялся холода. Вскоре на нас обрушилась приличного размера волна, и я прокатился на ней до самого берега. Я пробыл в воде почти шесть минут, и, поразительно, мне это очень нравилось. Это было мое самое захватывающее и опасное приключение за весь месяц.
– Отличная работа! – похвалил меня Тодд, выйдя из воды минут на шесть позже меня.
Мы вытерлись, чувствуя себя самыми крутыми парнями на этом пляже, и отправились обедать. Роллы с омаром никогда не были такими вкусными, как в этот раз, хотя я подозревал, что в этом была заслуга холодной воды.
– Вы говорите о фонтане молодости и здоровья, – вздохнул за обедом мой собеседник. – Так вот же он – под рукой. Но люди не хотят им пользоваться. И я не понимаю почему.
По возвращении домой я несколько раз попытался ввести холодный утренний душ в повседневную практику, говоря себе, что вода в моем городском кране и близко не так холодна, как в Халф-Мун-Бей. Я убеждал себя в том, что это легко и приятно. И, кроме того, невероятно полезно! И даже если я не буду жить вечно, мой день будет начинаться с активной зарядки энергией. Ну и, разумеется, с визга.
Я обнаружил, что холодный душ великолепен после утомительной велопрогулки в жаркий день или когда мне нужно хорошенько взбодриться. Но мой энтузиазм к нему как к обязательной утренней процедуре быстро угас. Стоять под ледяной водой в душевой кабине оказалось вовсе не так увлекательно, как плескаться в океане. Поэтому, хотя теперь я без всякого страха и колебаний прыгаю в любую холодную воду, в своей повседневной жизни я вернулся к горячему душу.
Таким образом, я с большим облегчением узнал, что небольшие дозы тепла также могут быть полезны{140} для нашего здоровья. Тепло активизирует в наших клетках так называемые белки теплового шока, которые вовсе не так плохи, как кажется из их названия. Их работа состоит в том, чтобы восстанавливать неправильно свернутые или денатурированные клеточные белки, поврежденные под воздействием тепла или других стрессовых условий. Исследования, проведенные на небольших организмах, таких как черви, показали, что эта реакция может быть «приобретенной» – то есть черви, которые в своей жизни подвергались такому стрессу, развивают более мощную реакцию на тепловой шок.
Белки теплового шока играют особенно важную роль и при физической активности. Коротко эта сложная и долгая история звучит так: белки теплового шока определенного вида (например, те, что вырабатываются при интенсивной физической нагрузке) помогают нашим клеткам очищаться от мусора и благодаря этому функционировать гораздо лучше и дольше. Например, каждый раз, когда Фил Бруно обливается потом в велотренажерном зале, он запускает внутри себя выработку таких белков теплового шока, которые помогают его клеткам освобождаться от отходов жизнедеятельности и восстанавливаться – а также снижать свою устойчивость к инсулину, что является еще одной причиной, почему физическая активность помогает бороться с диабетом.
Но моя встреча с Тоддом Беккером заставила меня заинтересоваться темой стресса в целом. И по мере того как я узнавал о стрессе и гормезисе, я начал понимать, что большая часть наших представлений о стрессе – мягко говоря, полная ерунда.
Стресс является слишком расплывчатым термином: мы называем стрессом интенсивную работу над интересным проектом или же просто напряженную ситуацию на работе; поездку с работы домой в часы пик или семейный отдых вместе с придирчивыми родителями жены (или мужа); и даже воспитание детей-подростков. Этот психологический стресс может вести к биологическому стрессу, в частности запуская выработку гормонов стресса, таких как кортизол, который помогал нашим древним предкам выживать. Кортизол быстро запускал реакцию – бороться, бежать, сохранять больше калорий в виде запасов жира, обеспечивая человека энергией для долгих, голодных путешествий.
Но в современном мире кортизол просто наделяет офисных работников характерными пивными животами. Кроме того, стресс, кажется, сокращает наши теломеры – эти наконечники, защищающие наши хромосомы. Еще одно очень интересное исследование показало, что у людей, страдающих от одиночества{141}, что является одной из наиболее негативных разновидностей психологического стресса, наблюдается более интенсивная активация генов, отвечающих за воспаление, чем у людей без проблем с социализацией.
Наиболее распространенный вид биологического стресса, о котором вы, вероятно, слышали, – окислительный (или оксидативный) стресс, вызываемый свободными радикалами. Об окислительном стрессе нам известно то, что это однозначно плохо и что со свободными радикалами можно бороться при помощи антиоксидантов, потребляя их вместе с пищей или БАДами. Именно поэтому почти все продукты на полках супермаркета, от фруктового сока и хлопьев для завтрака до кормов для собак, рекламируют на упаковках свое содержание антиоксидантов. Антиоксиданты, как считает большинство из нас, каким-то образом нейтрализуют вредоносные эффекты свободных радикалов или противодействуют им. А это однозначно хорошо. Но мало кто знает, что в действительности дела обстоят совсем иначе.
Открытие окислительного стресса было одним из побочных результатов гонки по созданию атомной бомбы. В ходе работы над Манхэттенским проектом исследования проводились отчасти небрежно, без соблюдения жестких правил безопасности, в результате чего множество людей случайно подверглись воздействию больших доз радиации. Когда это произошло, бедные жертвы радиации начали быстро стареть: у них выпали волосы, кожа стала морщинистой, и в короткие сроки развились различные формы рака.
Довольно быстро ученые обнаружили, что ионизирующее излучение создает большое количество свободных радикалов – молекул кислорода с одним свободным электроном. Неспаренный электрон делает их чрезвычайно химически активными, поэтому они рыщут вокруг в поисках невинных молекул, с которыми можно вступить в реакцию и навредить. Эта химическая реакция называется окислением, и именно она заставляет железо ржаветь, а разрезанное яблоко приобретать коричневый цвет. Похожее «ржавление» происходит и внутри нашего организма. (Оно отличается от «потемнения», происходящего при реакции Майяра, когда аминокислоты взаимодействуют с сахарами.) Свободные радикалы также повреждают клеточную ДНК, что, помимо прочего, может вести к развитию рака. Ученые-ядерщики решили, что жертвам радиационного отравления можно помочь, если давать им «радиозащитные» вещества, которые связывают свободные радикалы и выводят их из организма. Это были первые антиоксиданты. И, кажется, они работали.
Но свободные радикалы не подозревались в своей связи со старением до одного из ноябрьских дней 1954 г., когда молодой ученый по имени Денхам Харман сидл в своей лаборатории в Беркли и предавался творческому безделью. В те времена ученым не приходилось тратить каждую свободную минуту на написание заявок на гранты, как сегодня, поэтому они могли расходовать время на куда более продуктивную деятельность – посидеть и подумать. Вот уже четыре месяца Харман приходил на работу с утра пораньше, чтобы в тишине поразмыслить над одной захватившей его проблемой – проблемой старения. Поскольку каждый живой организм стареет и умирает, Харман считал, что «должна существовать некая общая, универсальная причина, которая убивает всех». И в то утро его осенило. «Свободные радикалы – мелькнуло у меня в голове»{142}, – вспоминал он спустя десять лет в своем интервью.
Харману удалось доказать, что все потребляющие кислород формы жизни производят в своих митохондриях свободные радикалы, отрицательно заряженные молекулы кислорода, которые современные химики называют активными формами кислорода или АФК. Эти молекулы, считал он, повреждают ДНК и другие клеточные структуры, что и вызывает процесс старения – а также развитие рака. Также Харман предположил, что именно окисленный холестерин ЛПНП («плохой» холестерин) отвечает за формирование артериальных бляшек. Кроме того, свободные радикалы повреждают белки в наших клетках. Но поскольку образование АФК является неизбежным и непредотвратимым следствием аэробного дыхания, окислительный стресс – это та цена, которую мы платим за жизнь в богатой кислородом атмосфере. Иначе говоря: дыхание нас убивает.
Удручающая мысль. Но у Хармана имелось решение: антиоксиданты. В одном знаменитом эксперименте он кормил мышей пищей с добавлением бутилгидрокситолуола, который используется в пищевой промышленности как консервант и антиоксидант, в результате чего те прожили на 45 % дольше своих собратьев. Он экспериментировал и с другими веществами, включая витамины С и Е. Его теория была поддержана лауреатом Нобелевской премии Лайнусом Полингом, который продвигал витамин C – один из самых мощных природных антиоксидантов – как лекарство от всех болезней от простуды до рака.
Теория старения, основанная на действии свободных радикалов, идеально отвечала духу 1960-х гг., противопоставляя враждебным «свободным радикалам» борцов со злом в лице антиоксидантов. Он была соблазнительна в своей простоте: старение сводилось к химической реакции, которую можно было замедлить, возможно, даже остановить при помощи нескольких таблеток. Сам Харман принимал большое количество витаминов С и Е, двух самых распространенных антиоксидантов, и каждый день пробегал по две мили, даже когда ему было далеко за 80. Он скончался в ноябре 2014 г. в доме престарелых в Небраске, но его теория завоевала мир.
В последнее время среди любителей здорового питания возникла мода на более экзотические антиоксиданты, от бета-каротина до различных фитохимических соединений, присутствующих в чернике, гранатах, красном винограде и множестве других растений. Согласно некоторым исследованиям, более 50 % американцев сознательно потребляют какие-либо БАДы антиоксидантного действия. Доктор Оз ежедневно пропагандирует их в своем телешоу. Таким образом, теория вредоносных свободных радикалов, можно сказать, получила всеобщее и безоговорочное признание.
Если бы не одна назойливая проблема: в 1990-х гг. геронтологи обнаружили, что антиоксиданты не увеличивают продолжительность жизни{143} у лабораторных животных. Даже Харман был немного обеспокоен тем фактом, что в своих экспериментах ему удавалось увеличить только среднюю, но не максимальную продолжительность жизни животных. Было неясно, действительно ли антиоксидантные вещества влияют на процесс старения. Если бы они действительно замедляли старение путем противодействия свободным радикалам, то мыши-долгожители должны были установить новый рекорд долголетия. (С другой стороны, Лайнус Полинг, потреблявший огромные дозы витамина С, дожил до 93 лет.)
Другие исследователи также не могли повторить результаты Хармана. А в исследованиях на людях – особенно в рандомизированных контролируемых двойных слепых исследованиях, являющихся эталоном клинических испытаний, – антиоксидантные добавки показали в лучшем случае смешанные результаты. Опубликованный в журнале Journal of the American Medical Association широкомасштабный обзор 67 клинических испытаний антиоксидантов, охвативших в общей сложности более 230 000 человек, обнаружил значительное расхождение в результатах{144}: небольшое количество исследований показало, что антиоксиданты снижают смертность, однако большая часть надежных исследований установила, что прием витаминов А, Е и бета-каротина, кажется, наоборот повышал смертность среди испытуемых. В частности, была обнаружена выраженная связь между приемом бета-каротина, некогда фаворита среди БАДов, и повышенным риском развития рака. Данные о витамине С были менее убедительными, а также были получены некоторые указания на то, что селен может обладать незначительным благоприятным действием.
И все же: какого черта? Антиоксидантная теория казалась такой простой и элегантной. А теперь, видите ли, она неверна. Если свободные радикалы действительно повреждают клетки и через это провоцируют старение, почему антиоксиданты не могут помочь?
В 2009 г. немецкий ученый Михаэль Ристов частично пролил свет на этот вопрос при помощи простого, но революционного эксперимента: вместе со своей командой он набрал 40 добровольцев молодого возраста и попросил их поучаствовать в программе регулярных тренировок, включавшей 90-минутные интенсивные занятия пять дней в неделю. Половина испытуемых получала антиоксидантную добавку с высокими дозами витаминов С и Е, а другая половина, не зная об этом, получала плацебо.
Известно, что физическая активность резко повышает окислительный стресс, по крайней мере в краткосрочном периоде. Долгое время ученые ломали голову над этим фактом и пришли к выводу, что физическая активность все равно полезна для здоровья, несмотря на то что провоцирует повышенную выработку активных форм кислорода. На самом деле чрезмерная физическая нагрузка может наносить вред. Например, если после месяца ничегонеделания вы отправитесь в тренажерный зал и интенсивно потренируетесь, потом вам будет очень плохо – как считалось, отчасти из-за окислительного стресса. Поэтому на протяжении последних десятилетий спортсмены активно потребляют антиоксиданты, считая, что это позволяет смягчить болезненные ощущения, вызванные физическими нагрузками.
Однако Михаэль Ристов перевернул теорию окислительного стресса с ног на голову. Он подверг своих молодых и, надеюсь, хорошо оплачиваемых добровольцев мучительной процедуре мышечной биопсии до и после программы регулярных тренировок. Как и ожидалось, после периода тренировок обе группы показали наличие в мышцах окислительного стресса. Шокирующим открытием стало то, что испытуемые, принимавшие антиоксидантные добавки – безвредные витамины, – получили от программы тренировок гораздо меньше пользы, чем те, которые принимали плацебо. Проще говоря, антиоксиданты, казалось, свели на нет полезные эффекты физических упражнений. Все это заставило Ристова предположить, как он написал в последующем письме к редактору, что антиоксиданты «не просто бесполезны, а вредны»{145}.
Ристов объясняет свое мнение следующим образом: в норме наш организм производит свои собственные антиоксиданты, мощные ферменты с героическими названиями, такие как супероксиддисмутаза и каталаза, которые устраняют избыток свободных радикалов, образуемых во время физической активности. Антиоксидантные добавки блокируют этот процесс. «Если вы принимаете антиоксидантные добавки, тем самым вы предотвращаете активацию своей собственной антиоксидантной системы, – говорит Ристов. – Причем тормозится выработка не только антиоксидантных, но и восстановительных ферментов».
Другими словами, принимая добавки, мы позволяем нашей собственной системе антиоксдантной защиты становиться слабой и ленивой, делая нас более уязвимыми к повреждающему действию АФК. Небольшой окислительный стресс, вызванный физической нагрузкой, тренирует и укрепляет нашу систему антиоксидантной защиты. Мы адаптируемся к стрессу и становимся сильнее. «Вот почему положительные эффекты физических упражнений длятся гораздо дольше, чем сами упражнения», – объясняет Ристов. То же самое касается и диеты с ограничением калорий, считает он.
Антиоксидантные добавки ослабляют реакцию гормезиса. Хорошая новость состоит в том, что это позволит нам сэкономить кучу денег на соответствующих витаминах и БАДах – как это делает фанат гормезиса Тодд Беккер, который презирает практически все биодобавки, даже такие как рыбий жир и жирные кислоты омега-3. Что касается таких продуктов, как гранаты и черника, признанных «суперполезными» благодаря своим антиоксидантным свойствам, то, по словам Ристова, «фрукты и овощи полезны, несмотря на то что в них содержатся антиоксиданты».
Исследования Ристова также дают нам совершенно новое понимание самого окислительного стресса: он может быть полезным и даже необходимым для жизни. Ристов и другие исследователи обнаружили, что повышенные уровни окислительного стресса увеличивают продолжительность жизни у круглых червей. Более того, когда этих маленьких вредителей обрызгивали небольшими дозами гербицида параквата, вызывающего интенсивный окислительный стресс из-за своего высокотоксичного действия, они только жили дольше. Точно так же на них влияли и небольшие дозы мышьяка. (Предостережение: не пытайтесь повторить это в домашних условиях!)
Другие исследователи получили похожие результаты: даже когда у мышей полностью отключили выработку антиоксидантных ферментов при помощи генетических манипуляций, у них не наблюдалось ни сокращения продолжительности жизни, ни ухудшения здоровья. Ситуация становилась все более странной. В других экспериментах Ристов обнаружил, что антиоксиданты сводили на нет преимущества ограничения калорий у червей – манипуляции, которая, как правило, заметно увеличивает продолжительность их жизни.
Проще говоря, антиоксиданты, кажется, не имеют никакого отношения к старению. И не имеет значения, производятся ли они внутри нашего организма или поступают извне в виде таблеток. Ристов пошел еще дальше и предположил, что в действительности свободные радикалы являются не опасными токсинами, каковыми их считал Денхам Харман, а важными сигнальными веществами{146}, которые производятся митохондриями специально для того, чтобы запускать в других частях наших клеток положительные ответные реакции на стресс. Можно сказать, что АФК – это внутриклеточные Полы Ревиры[33].
Физическая активность и нехватка пищи – что в эволюционном плане соответствует охоте и периоду голода – переключают наши митохондрии в совершенно другой режим, который Ристов называет митогормезисом. В этом режиме митохондрии существенно повышают выработку свободных радикалов, которые, в свою очередь, запускают благоприятные реакции гормезиса по всему нашему организму. Эти горметические реакции включают восстановление поврежденных ДНК, интенсивную переработку глюкозы и даже уничтожение потенциальных раковых клеток.
Таким образом, немного стресса – это полезно. Но что, если стресса очень много? В поисках ответа на этот вопрос я отправился в одну техасскую лабораторию, где изучают одно из самых удивительных – и самых уродливых – животных на нашей планете.
Я сидел в подвальном помещении без окон, где-то на окраине Сан-Антонио, и наблюдал за тем, как по моей руке ползет самое странное существо из всех, которых я когда-либо видел. По размерам оно было чуть больше мыши, но меньше хомяка и, надо сказать, выглядело омерзительно: бледно-розовая морщинистая кожа безо всякой шерсти и две пары огромных зубов, как у бобра. Я отправил его фотографию по электронной почте своей подруге, и та написала, что это существо похоже на «пенис с клыками».
И впрямь похоже.
Эта божья тварь по-научному называется голым землекопом, и той, которая сейчас ползла по моей руке, недавно исполнилось 30 лет. То есть она была в шесть раз старше самой старой мыши-долгожительницы. И, кроме того, она была беременна. Очень сильно беременна. Настолько, что я мог различить выпуклые контуры маленьких голых землекопов под ее почти прозрачной кожей. По человеческим меркам, я держал в руках 800-летнюю беременную женщину. Судя по всему, голые землекопы победили менопаузу.
И это еще не все, что завораживает в Квини (так я назвал эту почтенную даму): она и все ее родственники, живущие в закрытом лабораторном террариуме, испытывают внутри своих тел чрезвычайно высокие уровни окислительного стресса, которые выжгли бы мех у любого другого животного на нашей планете. Однако их, кажется, это нисколько не беспокоит. «С раннего возраста они имеют высокие уровни оксидативного повреждения, – говорит мой гид Шелли Баффенстайн, – и, тем не менее, в среднем живут по 28 лет».
Больше 30 лет назад, будучи аспиранткой, Баффенстайн помогала отловить и доставить в Соединенные Штаты родителей Квини и почти сотню ее родственников из колонии под грязной разъезженной дорогой в Национальном парке Цаво в Кении. В те времена о голых землекопах было известно очень мало – только то, что это очень странные животные. Поскольку они живут под землей, они редко попадались на глаза людей – и ученых. В отличие от большинства грызунов землекопы – эусоциальные животные, что означает, что они живут колониями со строгой иерархической организацией, во главе которой находится одна самка-производительница, а все остальные являются рабочими особями. Такая организация обычно свойственна общественным насекомым наподобие муравьев и пчел, и голые землекопы – единственное млекопитающее, живущее подобным образом. Они очень редко появляются на солнце{147}, что объясняет их бледно-розовую кожу и врожденную слепоту. Они «видят» при помощи своих усов, сообщает мне Баффенстайн со своим мелодичным африканским акцентом.
Баффенстайн выросла на ферме в непризнанном государстве Родезия, где у власти стояли бывшие белые колонизаторы, и из-за международных санкций была вынуждена уехать в Кению и там оплачивать собственное образование. Поэтому она устроилась на работу помощником-лаборантом к биологу Дженни Джарвис, которая первой начала изучать голых землекопов. Джарвис держала землекопов в клетках в своей лаборатории, и, когда она решила организовать экспедицию, чтобы изучить их в дикой природе, Баффенстайн поехала вместе с ней. В результате предки Квини были похищены из своих уютных подземных нор, и, уезжая в США, Баффенстайн забрала всю колонию с собой. Теперь африканские землекопы живут в огромном и сложном террариуме, предусматривающем даже отдельный общественный туалет, как в подземных гнездах в их естественной среде обитания. В помещении стоит весьма специфический запах.
Первоначально Баффенстайн планировала исследовать только эндокринную систему землекопов – главным образом гормоны, – но через несколько лет она заметила у своих и без того необычных подопечных странную тенденцию: казалось, они не собирались умирать. «Когда им исполнилось десять лет, я подумала: "Ничего себе, как долго они живут!" – вспоминает она. – И тогда я сказала себе: "Нам нужно изучить их процесс старения, чтобы понять, как им это удается"».
Проще сказать, чем сделать. Все, что она узнавала о «голышах» (как она их называет), только порождало еще больше загадок. Взять хотя бы их зашкаливающие уровни окислительного стресса: внутри их крошечных тел скрывается больше «ржавчины», чем в старом вагончике на американских горках. И, однако, они бьют все рекорды долгожительства среди грызунов, вопреки теории окислительного стресса, которая предсказывает им быструю смерть из-за накапливающихся в их организмах повреждений.
Их долгожительство в лабораторных условиях больше всего озадачивает Баффенстайн, поскольку она считает, что такие предельные уровни окислительного стресса на самом деле являются результатом их жизни в неволе. В дикой природе, в своих глубоких подземных норах голые землекопы привыкли обходиться меньшим количеством кислорода, чем мы, наземные жители; они редко выходят на солнце и редко дышат поверхностным воздухом. В результате они испытывают гораздо более низкий уровень окислительного стресса. «Представьте себе, что вы всю жизнь живете в тесной норе на глубине нескольких метров и с вами живут 300 ваших родственников. Чем вы там дышите?» – говорит она с усмешкой.
Но в лабораторном террариуме голые землекопы вынуждены дышать воздухом с гораздо более высоким содержанием кислорода, что, в принципе, должно действовать на них как яд. «И они нормально это переносят! – восхищается Баффенстайн. – Они живут в неволе по 30 лет, несмотря на кислородное отравление!»
Она считает, что голые землекопы опровергают теорию окислительного стресса как причины старения, по крайней мере в ее примитивном виде. Но Баффенстайн больше интересует предположение о том, что именно реакция на стресс – знакомый нам гормезис – позволяет им жить на десятилетия дольше, чем большинству других грызунов.
Здесь речь идет не столько об окислительном стрессе, сколько о стрессовых условиях жизни в целом. Жизнь в колонии со строгой социальной иерархией – источник постоянного стресса для этих животных, предполагает Баффенстайн. «Во главе стоит сильная и драчливая матка, – объясняет она. – А среди других особей ведется непрерывная жесточайшая борьба за власть в духе шекспировских трагедий – и даже среди тех, чья работа состоит в уборке общественного туалета». О матке заботятся, как о настоящей королеве, – приносят ей корм прямо к лежбищу, защищают и оберегают всей колонией. Неудивительно, что она живет очень долго.
Удивительно то, что даже простые рабочие особи могут доживать до 20 лет и больше. Под землей до них трудно добраться хищникам (хотя аисты и змеи, разумеется, пытаются охотиться на землекопов), и это дает им возможность жить долго и успешно к этому приспособиться. Другими словами, эволюция изменила организмы этих грызунов так, что те приспособились к борьбе со старением{148} – то есть они лучше справляются со стрессами, что достигается за счет повышения эффективности их внутриклеточных защитных механизмов.
Например, протеасомы землекопов – механизм, отвечающий за уничтожение внутриклеточного мусора, – работают с более высокой скоростью, чем у обычных мышей, что позволяет им эффективно избавляться от поврежденных в результате окисления белков и других клеточных компонентов. В условиях, где большинство лабораторных мышей умирают от рака, у голых землекопов не возникает никаких онкологических заболеваний: команда Баффенстайн пока не обнаружила ни одной раковой опухоли у мертвых землекопов. Их клетки просто отказываются перерождаться в злокачественные, и точка. Даже когда землекопов обмазывают толстым слоем мощнейшего канцерогена DMBA, который почти мгновенно индуцирует рак у мышей, те остаются здоровыми, словно их намазали лосьоном для загара.
«Мы считаем, что клетки голых землекопов имеют более эффективные механизмы надзора, если так можно выразиться, и эти механизмы мгновенно выявляют малейшие отклонения от нормы и тут же их уничтожают», – говорит Баффенстайн.
При всей своей необычности голые землекопы далеко не уникальны. В природе можно найти и других живых существ, которые успешно переносят экстремальные уровни окислительного стресса. Одно из таких выносливых созданий – европейская пещерная саламандра олм{149}, которая встречается только в карстовых пещерах Словении и Северной Италии. Это небольшое животное длиной около 30 см, абсолютно слепое, с полупрозрачной кожей, живет почти 70 (!) лет, что является настоящим рекордом долгожительства для этого вида животных. Другими словами, олм живет почти столько же, сколько средний словенский мужчина, из-за чего местные жители называют его «человеческой рыбой».
На самом деле олмы и голые землекопы напомнили мне Ирвинга Кана и некоторых долгожителей из исследования Нира Барзилая. Как и люди-долгожители, внешне эти животные не располагают крепкой и мощной конституцией, но внутри обладают невероятной устойчивостью – качеством, которое Николас Талеб применительно ко всем системам назвал «антихрупкостью» (antifragility). Именно благодаря своей «антихрупкости» – невероятной устойчивости своих внутренних систем – курильщик со стажем Ирвинг Кан успешно избегает сердечно-сосудистых заболеваний и рака, которые поражают более половины всех американцев преклонного возраста. Как и голые землекопы, Кан, вероятно, обладает фантастической устойчивостью к окислительному стрессу, и его протеасомы работают на полную мощность – иначе говоря, его клетки ремонтируются в элитной автомастерской, как дорогостоящие Jaguar, а не на станциях экспресс-обслуживания Jiffy Lube, как дешевенькие Ford.
Но между голыми землекопами и людьми-долгожителями есть одно ключевое различие, пожалуй, наиболее важное из всех. Максимальная продолжительность человеческой жизни, как известно, составляет около 120 лет. Но никто не знает, сколько может прожить голый землекоп или олм (начать с того, что их невероятно трудно содержать в неволе, особенно олмов). А в отношении голых землекопов вообще неизвестно, подвержены ли они старению – по крайней мере, в том виде, в котором оно происходит у других живых существ. Вероятность смерти у землекопов не повышается с возрастом, как у людей (в соответствии с законом Гомпертца, о котором мы говорили выше). Кроме того, у голых землекопов не наблюдается некого аналога менопаузы или репродуктивного старения, как это наглядно продемонстрировала Квини, произведя на свет дюжину маленьких розовых грызунов вскоре после моего визита. Они вообще стареют?
Чтобы ответить на этот вопрос, Баффенстайн и ее коллеги осуществили расшифровку их генома{150}. В своей статьей в журнале Nature исследователи сообщили, что с точки зрения экспрессии генов 20-летний голый землекоп практически ничем не отличается от молодого четырехлетнего землекопа в самом расцвете сил. У людей дела обстоят совершенно иначе: все больше ученых склоняются к мысли о том, что паттерны экспрессии генов и метилирования ДНК являются нашими биологическими «часами» старения. Что же касается голых землекопов, то это открытие означало, что, по сути, эти животные не стареют – или же стареют, но очень медленно. Очень, очень медленно.
Выражаясь языком геронтологов, голые землекопы достигли по-настоящему «пренебрежимого старения», опередив в этом 40-летних летучих мышей и даже 200-летних голубых китов. Проще говоря, они почти не стареют. Что, должно быть, прекрасно.
Но что полезного могут рассказать нам голые землекопы и словенские пещерные саламандры о нашем собственном старении? Вполне вероятно, что ничего, вследствие своей фантастической уникальности. По крайней мере, до сих пор ученые не сумели обнаружить у них ни одного специфического вещества, которое мы могли бы превратить в лекарство, ни одного гена, который мы могли бы надеяться сымитировать. Как и многое другое, способность этих животных к долгожительству – это невероятно сложный (или «многофакторный», как любят говорить ученые) феномен.
Тем не менее мы можем повысить свою устойчивость к стрессам и даже к раковым заболеваниям, хотя бы немного приблизившись к феномену «пренебрежимого старения» голых землекопов. Один из хорошо известных способов – физическая активность. Возможно, еще один способ – купание в холодной воде. Наконец, голодание – но не такое длительное и мучительное, с вылизыванием тарелок, как в пресловутой «Биосфере-2» (что было, то было). На мой взгляд, лечебное голодание отлично сочетается с сырыми стейками и хорошим пивом.
Глава 13
Как выключить «центральный рубильник» старения?
Брюхо – злодей, старого добра не помнит, завтра опять спросит.
Александр Солженицын. Один день Ивана Денисовича
Среди тех, кто присутствовал на торжественной церемонии встречи экипажа «Биосферы-2» в сентябре 1993 г., был молодой аспирант из Италии по имени Вальтер Лонго. Хотя Лонго работал в лаборатории Роя Уолфорда, он никогда не встречался со своим боссом лично: когда он прибыл в Лос-Анджелес в 1992 г., Уолфорд уже находился внутри «пузыря» и поддерживал контакт со своей лабораторией по видеосвязи. Когда Лонго увидел Уолфорда и других участников эксперимента под лучами ослепительного аризонского солнца, он испытал настоящий ужас.
«Даже после десятилетнего тюремного заключения люди выглядят гораздо лучше, – вспоминает он. – Эти же парни были похожи на ходячих мертвецов. Именно тогда мне в голову пришла мысль, что, возможно, ограничение калорийности – не такая уж хорошая идея».
Вальтер Лонго, внешне напоминающий популярного актера Хавьера Бардема, приехал в Соединенные Штаты, чтобы стать музыкантом, а не ученым. Он хотел изучать искусство игры на джазовой гитаре в Университете Северного Техаса, чей музыкальный факультет славится на весь мир. Чтобы заплатить за обучение, ему пришлось записаться резервистом в армию США, что казалось вполне безопасным делом до тех пор, пока Ирак не вторгся в Кувейт в августе 1990 г. Его бронетанковое подразделение уже было готово к отправке в Ирак, когда операция «Буря в пустыне» вдруг завершилась. После этого в университете его попросили возглавить марширующий оркестр, но он счел эту работу совершенно «некрутой» и резко поменял свою специализацию, переключившись с изучения музыки на исследования старения. Так он оказался в лаборатории Уолфорда в Южнокалифорнийском университете в Лос-Анджелесе.
Лонго начал работать с дрожжами и в скором времени сделал важное открытие. Однажды он уехал из города на длинные выходные и забыл покормить свою дрожжевую колонию. Он думал, что к его возращению они умрут от голода, и старался не переживать – в конце концов, это всего лишь дрожжи. Однако, вернувшись, он с удивлением обнаружил, что его подопечные не только живы, но и явно процветают.
«Ради шутки», говорит Лонго, он попытался повторить этот эксперимент по всем научным правилам: ограничение калорий, доведенное до абсурда. Он посадил дрожжи в лабораторную чашку, но вместо обычной разновидности сахарного сиропа влил туда чистую воду. И снова голодные дрожжи прожили дольше обычного. «Намного дольше», – говорит Лонго. (Да-да, дрожжи тоже стареют и умирают.)
Этот «шуточный» эксперимент серьезно его заинтересовал: почему так происходит? Что это может рассказать нам о питании и старении? Может быть, главное в ограничении калорийности заключается не в том, сколько именно калорий потребляет живой организм, а в том, что происходит с этим организмом, когда он не ест.
Каждый, кому доводилось пропускать прием пищи, знает, что на голодный желудок мы чувствуем себя немного иначе – в чем-то хуже, а в чем-то лучше. В этом отношении религия намного опережает науку: многие мировые религии предусматривают какую-либо форму краткосрочного голодания, от мусульманского месячного поста Рамадан до 40-дневного Великого поста у христиан. Ученым понадобилось намного больше времени, чтобы выяснить, что голодание может быть благотворным не только для духа, но и для тела.
В 1940-х гг., вслед за Клайвом Маккеем с его голодающими крысами, ученому по имени Фредерик удалось добиться аналогичных результатов в продлении жизни лабораторных животных, которых он кормил через день{151}. Однако опубликованная им в 1946 г. статья осталась практически незамеченной.
В 1950-х гг. в одном из домов престарелых в Испании был проведен еще более интересный эксперимент. Врачи в случайном порядке разделили пожилых пациентов на две группы по 60 человек в каждой. Одна группа питалась как обычно, а другая по переменному графику: один день люди съедали половину обычного рациона, а на другой примерно в полтора раза больше. В течение следующих трех лет врачи обнаружили между этими двумя группами поразительные различия. Престарелые люди, питавшиеся в обычном режиме, провели в больнице почти в два раза больше времени, чем их ровесники, которые через день недоедали или переедали. Кроме того, в этой контрольной группе умерли 13 человек, а в экспериментальной – шесть.
Однако все эти исследования, по большому счету, были проигнорированы, пока однажды пластический хирург Джим Джонсон из Миссисипи не наткнулся на них во время поиска в базе данных онлайн. Много лет Джонсон боролся с собственным избыточным весом и искал разновидность диеты, которая помогла бы ему избавиться от лишних килограммов раз и навсегда. «Я не хотел быть рабом жира», – сказал он мне. Джонсон свободно владеет испанским языком, и, когда прочитал об исследовании в доме престарелых (которое было опубликовано только на испанском), он был заинтригован: не может ли краткосрочное голодание или переменный режим питания оказывать более глубокие благотворные эффекты на здоровье человека? Однако никаких свежих публикаций на эту тему он не нашел.
В конце концов Джонсон связался с Марком Маттсоном из Национального института по проблемам старения, изучавшим эффект голодания на мышах. В 2007 г. он убедил Маттсона провести вместе с ним небольшое исследование на людях. Джонсон набрал десяток добровольцев с избыточным весом и ожирением, которые также страдали астмой разной степени тяжести – заболеванием, связанным с хроническим воспалением. Для добровольцев был установлен следующий режим питания: через день они ели как обычно, а в промежуточные дни получали только питательный коктейль, обеспечивающий всего 20 % от их обычной нормы калорий.
Они потеряли вес, что было неудивительно, но вместе с лишним весом исчезли и астматические симптомы{152} – возможно, благодаря тому, что голодание снизило уровень воспаления в их организме. Было очевидно, что голодание не просто помогло этим людям избавиться от лишнего жира, но и оказало широкое целебное действие. Исследования мусульман во время поста Рамадан{153} обнаружили похожий эффект, и даже спортсмены-мусульмане, кажется, показывают лучшие результаты в период дневного голодания.
В продолжение разговора о спортсменах: звезда американского профессионального футбола Хершел Уокер славился тем, что ничего не ел в день игры, ломая устоявшиеся стереотипы. Это не помешало ему завоевать награду Хейсман Трофи как лучшему игроку студенческой лиги и затем 15 лет играть в НФЛ. Когда ему было почти 50 лет, Хершел решил участвовать в профессиональных турнирах по смешанным единоборствам и уверенно побеждал бойцов вдвое младше себя. (Сейчас он закончил свою бойцовскую карьеру, что представляется мне весьма мудрым шагом.)
Для большинства обычных людей идея добровольно лишать себя пищи звучит как призыв к мученичеству, на которое способны разве что религиозные фанатики. Но Маттсон отмечает, что в действительности наш организм запрограммирован на то, чтобы выживать без пищи. «Посмотрите на наше эволюционное прошлое: раньше люди не ели по три раза в день плюс перекусы, – говорит Маттсон. – Наши человеческие и даже дочеловеческие предки были вынуждены регулярно переживать длительные периоды голода, и выживали лишь те из них, кто успешно справлялся с этой ситуацией».
Заинтригованный этими предварительными результатами, Маттсон продолжил работать в этом направлении и обнаружил, что короткие периоды голодания, как и ограничение калорий, не только улучшают физическое здоровье, но и, судя по всему, положительно влияют на головной мозг. Его эксперименты на мышах (и впоследствии на людях) показали, что при чередующемся режиме питания у испытуемых наблюдаются повышенные уровни нейротрофического фактора мозга{154} (brain-derived neurotrophic factor, или BDNF), который восстанавливает и защищает нейроны. Этот мозговой фактор усиленно вырабатывается во время физической активности и улучшает долговременную память, а также сдерживает развитие дегенеративных заболеваний, таких как болезни Альцгеймера и Паркинсона.
«Когда вы голодны, ваш ум становится более активным и изобретательным – он начинает лихорадочно придумывать способы, как раздобыть пищу, как избежать опасностей и опередить конкурентов, чтобы выжить», – объясняет Маттсон. Другими словами, когда мы голодны, мы становимся настоящими охотниками. Это заложено в нас эволюцией. К сожалению, та же эволюция не наделила нас сильной волей, когда дело доходит до еды. Все обстоит с точностью до наоборот. Мало кому из людей хватает силы воли сократить свое ежедневное потребление пищи на 25 %. (Да что там говорить – большинству из нас не хватает силы воли, чтобы приучить себя регулярно пользоваться зубной нитью!) Именно по этой причине для своего исследования ограничения калорийности Луиджи Фонтане удалось набрать всего несколько десятков добровольцев. Разумеется, у этих людей замечательный уровень холестерина и другие показатели, но кто бы захотел поменяться с ними местами?
В отличие от диеты с ограничением калорий у краткосрочного голодания есть четкая финишная черта – вкусная еда маячит на горизонте на расстоянии одного-двух дней. Таким образом, краткосрочное голодание обеспечивает многие из тех же преимуществ, что и ограничение калорийности, но является более приемлемым и выполнимым для большинства людей, чем пожизненное обязательство к недоеданию. «Долговременное ограничение калорийности может выдержать процентов десять людей, не больше, – говорит Вальтер Лонго. – Тогда как кратковременное голодание под силу 40 %».
Кроме того, как установили Маттсон и другие исследователи, периодическое голодание – или периодическое питание, если хотите – во многих отношениях приносит больше пользы, чем перманентное ограничение калорийности. И эта польза, судя по всему, не зависит от количества потребляемых калорий. Другими словами, вы можете есть столько же, сколько и раньше, только делать это придется с небольшими перерывами. Звучит просто, не так ли?
Еще одним результатом этих исследований является то, что не существует одного-единственного «правильного способа» периодического голодания{155}. Ученые протестировали разные графики – голодание через день (что кажется слишком суровым испытанием), голодание два раза в неделю и даже простой пропуск приема пищи, – и все они обеспечивали потерю веса и весь остальной набор благотворных эффектов. В последнее время периодическое голодание опять вошло в моду – стоит лишь взглянуть на полки книжных магазинов, предлагающих массу литературы на эту тему. Но, в отличие от многих модных диет, этот метод имеет под собой надежную научную основу.
Профессор Сатчин Панда из Исследовательского института Скриппса в Сан-Диего использовал немного другую схему – он выделил для лабораторных мышей восьмичасовое «окно» кормления и обнаружил, что они не набирали вес, даже несмотря на то что их рацион содержал большое количество жиров. Для людей это эквивалентно тому, чтобы каждый день пропускать завтрак – или, еще лучше, ужин. Сама мысль об этом заставляет меня содрогнуться. Хотя однажды я пробовал придерживаться подобного режима питания – утренняя чашка кофе с молоком и потом ничего до 13 часов дня – и даже привык к нему. Мне это даже понравилось – я немного похудел и по утрам чувствовал себя намного бодрее.
Как сказала мне одна женщина, практикующая периодическое голодание вот уже много лет: «Я научилась получать удовольствие от небольшого чувства голода».
Эту фразу полезно повторять себе, например, во время длительного полета на самолете – особенно если авиакомпания экономит на приличной еде. Научитесь получать удовольствие от голода. Это хороший стресс. Мы эволюционно запрограммированы на то, чтобы успешно переносить голод и даже получать от этого пользу. Как в конечном итоге обнаружил Вальтер Лонго, голодание положительно отражается на всем нашем организме – до клеточного уровня.
Итак, возвращаясь к истории с дрожжами: Лонго попытался выяснить, почему его голодные дрожжи жили дольше обычного и что это может означать для людей. Погрузившись в молекулярную биологию этого феномена, он выявил несколько метаболических путей, которые, судя по всему, были задействованы в регуляции долгожительства. Дело в том, что на фундаментальном клеточном уровне метаболизм и продолжительность жизни связаны между собой столь тесно, что фактически неразделимы.
Эти метаболические пути завязаны на одном важном клеточном белке под названием ТОR, который функционирует как главный рубильник на фабрике. Когда рубильник включен, фабрика (то есть клетка) начинает работать: аминокислоты активно перерабатываются в белки, которые служат строительными элементами, посредниками, катализаторами и т. д. Работа кипит, как в мастерской Санта-Клауса накануне Рождества. Когда рубильник выключен, то клетка переходит в режим «Техобслуживание» и в ней запускается процесс аутофагии. Старые поврежденные белки перерабатываются, и клетка освобождается от мусора, который накапливается в ней в процессе жизнедеятельности. Короче говоря, она напоминает мастерскую того же Санты в январе.
В своей резонансной статье, опубликованной в журнале Science в 2001 г., Лонго сообщил, что в его исследованиях блокирование сигнальных путей TOR{156} позволяло увеличить срок жизни дрожжей в три раза. Это навело его на мысль, что многие из эффектов ограничения калорийности могут быть связаны именно с недостатком питательных веществ и подавлением активности белка TOR – причем этот эффект наблюдается не только у дрожжей, но и у более сложных организмов, таких как черви, мухи и мыши. (Как и гены-сиртуины, гены, кодирующие белок TOR, относятся к разряду «эволюционно консервативных», то есть они – важная составляющая древа жизни с самого начала человеческой эволюции.)
Подавление активности белка TOR также тормозит пути (механизмы) клеточного роста, которые, предположительно, вызывают старение. Когда рубильник TOR выключен, производство белков останавливается, из-за чего деление клеток замедляется и животное не растет – и не стареет. Вместо этого его клетки начинают самоочищаться и самооздоравливаться. Кроме того, в таком режиме они лучше противостоят стрессу и эффективнее используют энергию – поэтому их труднее повредить. Это классический пример положительной реакции гормезиса – реакции на стресс. И это имеет смысл с точки зрения эволюции: когда пищи не хватает, нет смысла тратить энергию на рост.
Лонго, будучи очевидцем печальной судьбы своего босса Роя Уолфорда, не рассматривал ограничение калорий как приемлемое средство для решения проблемы, считая голодание «хроническим вялотекущим страданием». Но насколько затяжной хронический стресс пагубен для живых организмов, настолько же краткосрочный интенсивный стресс может быть полезен для них. Лонго считает, что периодическое, ограниченное по времени голодание (краткосрочный стресс) подавляет активность белка TOR гораздо эффективнее, чем частичное сокращение калорий. Следовательно, оно обладает более выраженными благоприятными эффектами. «Голодание действует гораздо сильнее, чем ограничение калорий, – говорит Лонго. – Это мощнейшее лекарство».
Но лекарство от чего?