Не теряй головы. Зеленый – цвет опасности (сборник) Брэнд Кристианна
– Я вижу там шесть шиллингов, – заметил он, глядя на маленькие диски. – Этого достаточно, как вы считаете?
Вудс задумалась, бормоча про себя:
– Я, Фредди, потом Эстер… три по два… Да, правильно. Мы подкладываем монетки по очереди.
– Значит, за газ платите только вы? Никто другой не мог положить монетку?
– Увы! – отозвалась Вуди.
– Ладно, давайте теперь пройдем в спальню, хорошо? Я хочу ее осмотреть.
Окно наконец удалось открыть, и запах почти выветрился.
– Кран газового камина был открыт, – сказал Кокрилл, указывая на него носком ботинка. – Огонь не разожгли, и газ просто вытекал в комнату. Интересно, как кран мог оказаться открытым?
– Случайность можно сразу исключить, – решительно заявила Вудс. – Кран ужасно тугой и, кроме того, расположен в очень неудобном месте. Я хочу сказать, что случайно задеть его ногой невозможно.
– Совершенно верно, – кивнул Кокрилл, стряхивая пепел на пол.
– Я поднималась наверх всего за пару минут до того, как мы вышли из дома. И кран точно был закрыт, потому что внизу газ только что закончился, и если бы кран был открыт раньше, в доме чувствовался бы запах. Эстер поднялась наверх через пару минут после меня, чтобы закрыть окно, которое я к тому времени уже закрыла, но она этого не знала, и она говорит, что никакого запаха не было.
– Вы обе очень заботитесь о своей подруге.
Вуди похлопала себя по обширной груди.
– Под суровой внешностью мы прячем добрые сердца.
– Неужели? – вежливо переспросил Кокрилл. Он достал из кармана маленькую деревянную штучку. – Хотел бы я знать, чье доброе сердце догадалось подложить клинышек под створку окна, чтобы его нельзя было открыть?
Вуди потрясенно замерла.
– Вы хотите сказать, что этой штукой заперли окно? Это прищепка для одежды, одна из тех, что висят на кухне.
– Я заметил, что панталоны висят немного криво, – заметил Кокрилл.
Вудс взяла у него прищепку и, прислонившись к туалетному столику, принялась вертеть ее в руках.
– Не понимаю. Заклинили окно?.. Но зачем?
– Чтобы газ не вытекал на улицу и человек в комнате наверняка задохнулся.
Вуди уронила прищепку, словно та вдруг пропиталась ядом.
– Какой ужас… Не могу поверить. Вы хотите сказать, что кто-то нарочно заклинил окно, чтобы бедняжка Фредди отравилась газом?..
Кокрилл с любопытством посмотрел на нее:
– Почему вы удивляетесь? Вы же сами недавно сказали мне, что это было покушение на убийство.
– Ну, умом-то я понимала, но полностью осознать это невозможно, пока не столкнешься лицом к лицу… – Вудс оборвала себя и несчастным голосом спросила: – Кто мог пойти на такое? Для начала хотелось бы знать, кто опустил шиллинг в газовый счетчик?
– Ну, ведь это вы положили, так? – сказал Кокрилл, пристально глядя на нее.
– Кто? Я?
– Разумеется.
– Но, инспектор…
– Мисс Вудс, – терпеливо произнес Кокрилл, – давайте проясним это раз и навсегда. Газ у вас кончился сегодня утром, в двадцать минут восьмого. Мы точно знаем, что тогда кран был закрыт, иначе вы почувствовали бы запах газа. Идем дальше. Вы поднялись сюда, чтобы положить грелку в постель мисс Линли, и закрыли окно. Позднее мисс Сэнсон поднялась, чтобы закрыть окно, но обнаружила, что оно уже закрыто. В половине восьмого вы вдвоем с ней вышли из дома. Примерно без десяти восемь мисс Линли вернулась домой и легла спать. Она не смогла открыть окно. Это означает, что за полчаса, прошедшие с тех пор, как кончился газ, и до ее прихода, кто-то заклинил окно. Разумно предположить, что тот же самый человек отвернул газовый кран.
– Фредди почувствовала бы запах газа, – запротестовала Вудс.
– Нет, – возразил Кокрилл. – Тогда газа еще не было.
– Боже мой!
– Да уж, – спокойно отреагировал инспектор. – Без четверти девять, когда мисс Линли крепко спала после тяжелого ночного дежурства, вы обычно заходите домой, чтобы выпить чашечку чаю. А для этого необходимо…
– Опустить шиллинг в газовый счетчик, – послушно закончила Вудс.
Кокрилл докурил и загасил сигарету в маленькой пепельнице на столике у Фредди.
– Правильно я понимаю, что вы каждое утро заходите домой, чтобы выпить чашку чаю?
– Совершенно верно, – не раздумывая, ответила Вудс. – Как вам известно, я – операционная медсестра и обычно прихожу на работу в половине восьмого, вместе со всеми: навожу порядок, проверяю инструменты и прочее. Но поскольку операции, как правило, начинаются не раньше половины десятого, есть возможность устроить себе небольшой перерыв, выпить чашечку чаю, выкурить сигарету и посидеть спокойно перед тем, как начнется обычная кутерьма. Это совершенно нормально, и все об этом знают.
– Все? – переспросил Кокрилл.
– Я имею в виду тех, кто работает в операционной: майора Муна, Барни и Джарвиса, то есть майора Идена. Я часто возвращаюсь вместе с ними, когда они идут на работу из столовой после завтрака. И разумеется, Фредди и Эстер. Не знаю, кто еще может быть в курсе.
– Ну, именно они нас и интересуют, правда? – вкрадчиво произнес инспектор.
Вудс сидела в своей любимой позе: откинувшись назад на туалетный столик, скрестив руки на груди и вытянув перед собой длинные стройные ноги. На ее приветливом умном лице ясно читалась тревога.
– Да, Фредерика и Эстер, а еще майор Мун, Барни, Джарвис и я… Больше никто не знал, что Хиггинс попал к нам в больницу и где сестра Бейтс прячет свою «улику». И только эти пять человек знали, что я приду сюда, чтобы выпить чаю. Выходит, убийца – один из нас!.. – Она немного помолчала, глубоко задумавшись, потом, подняв измученные глаза, воскликнула: – Но зачем это кому-то понадобилось, инспектор? С какой стати? Я не понимаю. Кому мог помешать Хиггинс? До сих пор никто из нас его в глаза не видел, он ведь был простым сельским почтальоном и, насколько мне известно, никогда не уезжал из Кента. Сестра Бейтс раньше работала в больнице в Лондоне. Фредерика всю жизнь прожила за границей. Какая между ними связь? Почему понадобилось убивать этих троих? – Внезапно ее осенило: – Вы не допускаете возможности, что у нас орудует маньяк, инспектор?
– Не допускаю, – ответил Кокрилл. – Маньяк ни за что не станет запирать кого-то в комнате, заполненной ядовитым газом, и уходить. Он не захочет пропустить все самое интересное.
– Ужасно! – воскликнула Вудс. – Следовательно, один из нас, один из моих друзей, убил или попытался убить троих совершенно не связанных между собой людей без всякой на то причины… Предположим, Хиггинс шантажировал майора Муна или Барни, потому что он доставлял им порнографические карточки из Парижа… но какое отношение это может иметь к сестре Бейтс? И при чем тут Фредди?
– Бейтс убили, потому что она могла разоблачить убийцу, – резонно заметил Кокрилл.
– Ладно, а зачем убивать Фредерику? Какая связь между ней и Хиггинсом?
– Есть один момент, о котором вы, похоже, не подумали, – сказал Кокрилл, глядя на нее из-под бровей. – Хиггинс говорил о том, что «творится» в сестринском закутке. Но в курсе событий мог быть еще один человек – ваша подруга Фредерика.
Кровь отхлынула от лица Вудс, и румяна запылали на ее щеках неестественно алыми пятнами. Она прошептала едва слышно:
– Но… но ведь Фредди тоже принимала участие в том, что «творится»… Они с Барни там разговаривали. И если убить Фредди, то есть если кто-то попытается убить Фредди…
– По моим сведениям, у майора Идена и сестры Бейтс тоже состоялся разговор в закутке.
– О господи, полная ерунда! – сказала Вудс, отметая эту мысль. – У Джарвиса была небольшая интрижка с Бейтс, и все об этом знали. В конце концов она ему надоела, что привело к жалобам и упрекам с ее стороны.
– И угрозам? – поинтересовался Коки.
Вудс ненадолго запнулась:
– Бейтс могла угрожать ему скандалом: она была ревнива, несчастна и, возможно, немного истерична, но что она могла ему сделать? Практически ничего. Он давно развелся со своей женой… по крайней мере разъехался. Ему ее разоблачения ничем не грозили.
– А как насчет его практики? – предположил Кокрилл. – Я так понимаю, что большинство пациентов майора Идена – женщины?
– Он врач общей практики, – твердо сказал Вудс.
– Пользующийся расположением женщин, – настаивал Кокрилл. – И хотя я ни на минуту не допускаю, что майор Иден сознательно использует свои чары, чтобы эти дамы стали его пациентками, полагаю, они бы не слетались к нему в таких количествах, если бы он был стар, уродлив и совершенно непривлекателен.
– Он действительно стар, уродлив и непривлекателен, – нетерпеливо заметила Вудс, потом добавила извиняющимся тоном: – По крайней мере, довольно стар и довольно уродлив…
– И отнюдь не лишен привлекательности, – улыбаясь, заметил Кокрилл.
– Да, не лишен, – согласилась Вудс, тоже улыбаясь нежной, задумчивой улыбкой, которую она тут же смахнула с лица.
– Выходит, если он давал ей какие-то обещания, это могло не лучшим образом отразиться на его практике. Совсем не лучшим.
– Да какая разница? Он ведь сейчас в армии.
– Ну, так будет не всегда, – заметил Кокрилл.
Вудс нетерпеливо мотнула головой:
– Да ладно, инспектор, это же полная ерунда. Из-за таких вещей не убивают.
– Убивают и по менее значительным поводам, – саркастически заметил Кокрилл.
– Но я… Он не мог… – Вудс взяла себя в руки. – Не знаю, почему я беру на себя труд выгораживать майора Идена, однако дело в том, что вы ошибаетесь. Он не такой человек.
– Да, рациональное соображение, – насмешливо протянул Кокрилл. – «Он не такой человек!» Как это по-женски!.. Послушайте, мисс Вудс, я вовсе не утверждаю, что именно Иден убил Бейтс и Хиггинса, но он один из шести человек, у которых мог быть для этого мотив. И у него нет алиби на период между тем, когда он был в холле и видел, что привезли Хиггинса, и тем, когда он зашел в палату.
– Боже мой! – нетерпеливо воскликнула Вудс. – Какая ерунда! Видел, что привезли Хиггинса!.. Он видел кучу тряпок, наваленных на носилки, измазанное грязью лицо и старческие пальцы, торчащие из дырявых ботинок. И вы утверждаете, что на основании этого Джарвис задумал убийство, выработал хитроумный план и привел его в исполнение? Абсурд!
Кокрилл прислонился к окну, задумчиво глядя на серый зимний пейзаж.
– Конечно, это не Джарвис, – настойчиво повторила Вудс, испуганная молчанием инспектора.
– А тогда кто? – спросил Кокрилл, отворачиваясь от окна. – Кого вы можете мне предложить? Которого из ваших пятерых друзей?
– Я не знаю, – беспомощно ответила Вудс.
– Взять, к примеру, вас, – сказал Кокрилл, подмигивая. – Вас можно сразу исключить. Бессмысленно затевать такие сложные приготовления к убийству мисс Линли, а потом прийти и своими руками вложить шиллинг в счетчик. Таким же образом это не может быть мисс Линли – она одна из жертв, или мисс Сэнсон, поскольку она спасла ее. Капитана Барнса мы тоже исключаем: зная его искреннюю и глубокую привязанность к мисс Линли, невозможно предположить, что он покусится на ее жизнь. Вы уверяете меня, что это не майор Иден, значит, остается майор Мун.
– Кто угодно, только не майор Мун, – ответила Вудс, улыбаясь от одной этой мысли. А потом встревоженно добавила: – Вы ведь не думаете, что это он?
– А вот и не скажу вам, – ответил Кокрилл.
Полой своего макинтоша он смахнул пепел с подоконника, резко повернулся и решительным шагом двинулся вон из комнаты, топая по узкой лестнице.
Вудс поспешила за ним. Схватившись рукой за узкие перила, она взволнованно спросила:
– Вы уже знаете? Вы знаете, кто это сделал?
– Конечно, – ответил Кокрилл.
Взяв шляпу с кухонного стола, он лихим жестом водрузил ее себе на затылок.
Вудс встала как вкопанная и изумленно уставилась на него.
– Каким образом? Как вам удалось?.. Когда вы узнали?..
– Да всего лишь пару минут назад, – весело ответил инспектор. И успел заговорщически подмигнуть, до того как шляпа упала ему на глаза.
Глава VII
Перелом берцовой кости лежал на той самой угловой кровати, где провел свою последнюю ночь Хиггинс. Ширмы, расставленные вокруг, прикрывали его от остальной палаты. Он пожаловался, что нога болит, ну просто сил нет, простодушно добавив, что на этот раз его слова – чистая правда.
– В каком смысле? – недоуменно переспросила Эстер. – А раньше вы притворялись?
– Нет, нет, и раньше болело, – торопливо ответил Уильям, однако опять не смог сдержать улыбку и добавил: – Удивительно: болит, только когда ваша смена.
Эстер, которой дали отоспаться после спасения подруги, назначили в ночную смену до тех пор, пока не сможет выйти на работу Фредерика.
– Вы опять пытаетесь флиртовать со мной?
– Да, – сказал Уильям, поймал ее руку, поцеловал, перевернул и поцеловал ладонь и каждый из пальчиков, а потом замер, обеими руками прижав ладонь к своей щеке. На мгновение молодые люди замерли в сладком, радостном умиротворении.
У Уильяма действительно болела нога, ныла спина, и вообще он изнемогал от скуки и обиды на судьбу: пока он лежал в госпитале, корабль, на котором он служил, со всеми его друзьями и товарищами на борту ушел в море. А ему предстоит еще несколько недель валяться в мрачной палате, и одному богу известно, возьмут ли его снова на флот. Зато сейчас он держал эту маленькую, тонкую ручку в своей и смотрел в ясные карие глаза, светящиеся нежностью.
– Милая, – сказал Уильям и, притянув к себе ее руку, прижал к сердцу.
В тот вечер в больнице Святой Елизаветы творилось что-то несусветное.
– Эй, сестра, где мое теплое питье?
– Приятель, возьми у меня. Она дала мне сразу три порции!
– В чем дело, сестра? У меня в кружке только вода!
– Сестра, а у меня только какао-порошок!
Они смеялись, ворчали и подшучивали.
– Вы, похоже, влюбились, сестра! Сестра Сэнсон втюрилась!..
Сестра Сэнсон действительно втюрилась. От этой мысли веяло умиротворенностью и теплом. Уильям будет ее опекать, его любовь станет для нее защитой и опорой. «Я все начну сначала. Я больше не буду терзаться чувством вины за мамину смерть. Она бы хотела, чтобы я не тосковала, не мучилась воспоминаниями, а жила спокойно и счастливо. Уильям позаботится обо мне…»
Эстер подошла к нему и сказала:
– Милый, – и снова протянула руку.
Они долго-долго смотрели друг другу в глаза.
– Милая, – сказал Уильям.
– Милый, – сказала Эстер.
– Я не могу все время назвать тебя «милая», – не выдержал наконец Уильям. – Поэтому, солнышко, скажи, как тебя зовут.
– Милый, нельзя делать девушке предложение, даже не зная ее имени.
– Ну, тогда скорее скажи мне.
– Мой дорогой, меня зовут Эстер.
– Какое счастье! Я никогда раньше не ухаживал за девушкой по имени Эстер!
Весь вечер, пока за окном совсем не стемнело, она просидела рядом с его кроватью. Время от времени ей приходилось отходить к пациентам, но она всегда возвращалась и вкладывала маленькую, огрубевшую от работы ручку в его ладонь. Они говорили не о ее матери и не о войне, а о том, как они будут жить, когда бомбежки останутся в прошлом. Ко времени вечернего обхода они уже благополучно завершили войну, построили себе беленький домик на холме с видом на Годлистоун, завели двух мальчиков и девочку и поменяли двухместный «крайслер», купленный сразу после свадьбы, на степенный семейный «даймлер». Наконец Эстер собралась уходить.
– Ты еще болеешь, мой милый, тебе надо поспать…
– Насчет сна, Эстер… Как ты думаешь, что лучше: одна большая двуспальная кровать или две односпальные?
– Ах, Уильям! – Она смутилась и покраснела.
– Лично я предпочитаю двуспальную, – сказал Уильям, притянув ее обратно к себе за краешек передника.
Старшая ночная медсестра делала обход вместе с дежурным врачом.
– У нас сегодня было три операции, майор Джонс. Какие будут предписания? Одна из грыж, которую делали вчера, сильно страдает от болей, а перелом берцовой кости жаловался, что усилилась боль в ноге. Как он сегодня себя чувствует, сестра?
В то короткое время, когда он мог обратить внимание на ногу, Уильям сказал, что нога немного побаливает. Эстер решила, что отоспаться ему в любом случае не помешает, и попросила для него снотворного. Дежурный врач записал назначение, и сестра выдала ей морфий и снотворные порошки из шкафа для ядовитых лекарственных средств. Уже направляясь в палату со шприцем в руке, Эстер услыхала, как та спрашивает у врача:
– Ничего, если мы разрешим ей делать уколы? Вообще-то она одна из них…
Майор Мун появился в закутке в половине одиннадцатого.
– Эстер, не угостишь ли ты меня чаем, дорогая?
Когда она с улыбкой согласилась, он подошел к ней и вдруг, взяв ее за подбородок, повернул к свету.
– Что с тобой случилось, детка? Ты сегодня выглядишь совершенно обворожительно.
– Правда? – переспросила Эстер, чувствуя, что ее просто распирает от счастья.
– С твоим идеальным овалом лица ты всегда была красавицей. Как мадонна с фрески в церкви. Но сегодня мадонна превратилась в фею.
– Мадонна влюбилась, – призналась она, широко улыбаясь.
У него перехватило дыхание.
– Влюбилась!.. Признавайся, кто этот счастливчик?
Уильям мирно спал на кровати рядом с ее закутком, и Эстер выложила Муну всю историю своей любви и того, как много это для нее значит.
– Не думайте, что я из-за денег, благополучия и тому подобного. Нет, любовь гораздо, гораздо важнее, хотя все это, конечно, тоже важно. Я боялась будущего, боялась, что после войны буду вынуждена сама себя обеспечивать. У мамы была пенсия, и мы на нее жили… Но вы же знаете, какие эти мамы… Она не хотела, чтобы я шла работать, она была уверена, что я выйду замуж и мне не придется… Я так и не получила никакой профессии, понятия не имею, как бы я жила. А теперь… Ах, майор, он такой милый! Конечно, это глупо, мы знаем друг друга только неделю или около того, но… знаете, так бывает…
– Я очень рад за тебя, дорогая, – ответил Мун и, обхватив за плечи, поцеловал ее прямо в губы.
Он поцеловал Эстер не как пожилой человек, благословляющий юную девушку, которая отдала свое сердце другому, а как любовник. Однако тут же отпустил ее и произнес извиняющимся тоном:
– Прости, я хотел лишь по-отечески чмокнуть тебя в щечку, но немного увлекся. Ты сама виновата, ты сегодня просто неотразима.
Вудс появилась в дверях с вытянутыми вперед руками и драматическим голосом произнесла:
– Нечистая! Нечистая!.. – При виде майора Муна она уронила руки и сказала со смехом: – Прошу прощения, сэр, я никак не ожидала застать тут кого-то еще. Хотя, в конце концов, вы ведь тоже один из нас…
– В чем дело, Вуди? – спросила Эстер.
– Моя дорогая, обитатели нашего убежища потребовали, чтобы я пережидала авианалеты где-нибудь в другом месте. Они боятся, что я встану среди ночи и подожгу их матрасы парафином из лампы!
– Что за бред…
– Вот-вот. Ты не нальешь мне чашечку чаю? Честное слово, Эстер, ты и я, и Фредди, когда она поправится, мы будем укрываться в маленьком бомбоубежище за коттеджами. Командование считает, что «там удобнее».
– А если мы перебьем друг друга? Они не боятся?
– Ну, мы все потенциальные преступники, и считается, что мы привыкли к убийствам. А вы тоже стали изгоем, майор Мун?
– В последнее время я, Барни и Иден действительно располагаемся у камина в холле в полном одиночестве, – признался майор Мун. – Впрочем, все держатся очень вежливо и дружелюбно, чтобы мы не чувствовали себя совсем уж отверженными. Поскольку происшествие привлекло внимание прессы, на главных воротах и на воротах общежития поставили часовых, посторонних не пускают.
– Да уж, развлекаемся мы тут по полной программе. – Вудс стояла, опершись локтями на каминную полку и грустно глядя вниз, на горящий огонь. Не сдержавшись, она повторила слова Кокрилла, занимавшие ее весь сегодняшний день: – Инспектор считает, что убийца – один из нас, и он даже знает, кто именно.
– Конечно, Фредерика исключается, – продолжила Вудс, как будто им всем станет легче, если сузить круг подозреваемых, – вряд ли она хотела отравить себя газом.
– Да, конечно, Фредди тут ни при чем, – кивнула Эстер.
– С другой стороны, она понимала, что ее обязательно спасут, и тогда мы все будем говорить так, как сейчас, мол, она вне подозрений… И точно так же ты, Эстер, могла пустить газ, рассчитывая ее спасти и тем самым развеять подозрения.
– Да, могла, – признала Эстер потрясенно.
– Но зачем кому-из нас понадобилось убивать Хиггинса? – нетерпеливо воскликнул майор Мун. – Возможно, Фредерику пытались убить, потому что, как говорят в романах, она слишком много знала. И сестру Бейтс наверняка убили по той же причине. Но зачем кому-то из нас убивать Хиггинса?
Вудс не стала повторять свою теорию про непристойные открытки. Вместо этого она предположила, что сестра Бейтс убила Хиггинса, а потом кто-то в отместку убил ее.
– Глупости, дорогая, – возразила Эстер. – Сразу возникает вопрос: зачем самой Бейтс убивать Хиггинса?
– Потому что он стал свидетелем сцены между ней и Джарвисом, и назавтра это разнеслось бы по всей больнице.
– Из них двоих Иден был больше заинтересован в том, чтобы дело не вышло наружу, – мрачно сказал майор Мун.
– Джарвис исключается, он ни за что не поднял бы руку на Фредди, он к ней очень нежно относился.
– Почему ты говоришь «относился»? – спросила Эстер.
– Ладно, пусть «относится», если тебе так больше нравится.
– Полагаю, твои соображения не произведут большого впечатления на инспектора, Вуди, – спокойно сказал майор Мун. Он допил чай и поднялся на ноги. Его добрые голубые глаза были полны тревоги и печали. – Мне нравится Иден, – сказал он без всякой связи с предыдущим. – Мне он всегда нравился, он… он славный. Я не думаю…
Эстер хотелось поскорее закончить этот разговор: ей не терпелось поделиться с Вуди новостью про Уильяма. Она уверенным тоном произнесла:
– Джарвис не имеет отношения к убийствам Хиггинса и Бейтс по простой причине: у него физически не было возможности устроить покушение на Фредди, как бы он к ней ни относился. В то утро он даже не приближался к коттеджу, поэтому никак не мог заклинить окно и открыть кран. Он не знал, что в счетчик надо бросить шиллинг.
– Да, – согласился майор Мун, – конечно.
Он остался стоять на месте, с потерянным видом глядя на носки своих туфель. Казалось, он почти уже принял решение.
– Мне самому не нравится то, что я сейчас скажу… Вы, девушки, должны быть осторожнее. Эстер, ты особенно, моя дорогая. Я не хочу говорить ни слова против Идена, ни единого слова, но… После того, как я встретил вас в парке сегодня утром, я столкнулся с Иденом. Я беру на пробежки в парк старую твидовую куртку, чтобы набросить на плечи, возвращаясь в общежитие. Сегодня я оставил ее под кустом, и когда я стоял там и надевал ее, Иден вышел из общежития, внимательно посмотрел в обе стороны, и… Неприятно рассказывать, тем не менее… Он подошел к вашему коттеджу, заглянул в окно, постоял немного, открыл дверь и вошел внутрь. Минуту спустя он вышел и снова огляделся. К тому времени я был уже у ворот общежития, и, полагаю, он меня не заметил. Мои дорогие, возможно, про шиллинг Иден не знал, однако за две минуты до того, как Фредерика ушла с дежурства и отправилась спать, я видел, как он выходил из вашего дома. – Уже повернувшись к двери, чтобы уходить, майор добавил: – Почему он никому об этом не сказал – вот что меня беспокоит…
На следующий день к Уильяму явился посетитель. Инспектор Кокрилл подошел к дверям палаты и, застыв на пороге с зажатой под мышкой фетровой шляпой, заглянул внутрь. Ночь поспешила к нему навстречу.
– Инспектор, как приятно снова вас видеть!
– А мы уже встречались? – поинтересовался Кокрилл.
– Ах, инспектор! В самый первый вечер после вашего приезда сюда, разве не помните? Вы пригласили меня с моей подругой в кабинет начальника госпиталя, и мы мило там поговорили! – сказала Ночь, вертясь на месте, как девчонка. Она даже добавила, что они обе с тех пор мечтают получить его автограф, но не решаются попросить.
– И не надо, – строго произнес Кокрилл. – За кого вы меня принимаете? За кинозвезду? – А потом вдруг, взмахнув тростью, воскликнул: – Привет, дружище! Пришел с тобой побеседовать… – и двинулся прямиком к постели Уильяма, оставив Ночь в растерянности стоять на пороге.
– Встал сегодня не с той ноги, – доверительно сказала она Дню, столь же озадаченной.
Кокрилл знал отца Уильяма, поскольку был знаком почти со всеми сколько-нибудь важными людьми в Северном Кенте.
– Здорово, Коки, – ответил Уильям, принимая почти сидячее положение. – Рад вас видеть.
– Только, ради бога, не проси у меня автограф. – Инспектор бросил шляпу на пол рядом со стулом и вытащил жестяную коробку с табаком. – Надеюсь, в царстве антисептики разрешено курить?
– Конечно. Угощайтесь, – предложил Уильям и протянул ему три сигареты, оставшиеся из полагавшихся ему на день пяти.
– Спасибо, у меня свои… Как нога, мой мальчик?
– Нормально, – беспечно ответил Уильям. – Срастается потихоньку.
– Как тебе в больнице? За тобой хорошо ухаживают?
– Очень хорошо, – проникновенным тоном произнес Уильям. – Тут просто чудесно.
Кокрилл удивленно поднял бровь. Ничего особо чудесного он не видел. Столы в центре палаты были украшены несколькими букетами цветов в довольно уродливых вазах, вокруг слонялись или сидели ходячие пациенты в синих хлопчатобумажных пижамах. Они разгадывали головоломки, или писали письма, или собирались вокруг постелей тех, кто пока не мог подняться, играли в вист или лото. Объявления на стене запрещали азартные игры под страхом смертной казни, поэтому монетки держали под подушками. Вот мужчину, которому только недавно разрешили вставать, опекают сразу несколько доброхотов. Они медленно, с бесконечным терпением, водят его взад и вперед по палате. «Хорошо, приятель! Аккуратненько! Молодец…» Библиотекарь Красного Креста вкатывает тележку, заваленную книгами; любители почитать принимаются рыться в шкафчиках, чтобы отдать те, что брали на прошлой неделе. «Пожалуйста, какой-нибудь крутой детектив, мисс». – «Дайте ему что-нибудь про любовь, мисс…» Друзья ободряют мужчину, лежавшего в полудреме от укола снотворного, который ему сделали перед операцией: «Все уже, осталось недолго, старина. Удачи, передай привет сестричкам в операционной». Пара санитаров в длинных зеленых халатах вкатывают в палату белую тележку, грузят на нее пациента и везут в операционную. «Счастливого пути!» – кричат вслед провожающие, а потом спокойно возвращаются к игре в лото. Пациент, лежавший на кровати, покрытой клеенкой, приходит в себя после анестезии. Пунцовое лицо отрывается на секунду от матраса, два ярких глаза окидывают помещение пустым взглядом, и голова с глухим стуком вновь опускается на кровать. «Лежи, лежи», – тут же раздается с полдюжины голосов, кто-то встает, подходит к больному и берет его за руку. «Не дергайся, милок, лежи спокойно, – говорит он, а потом кричит на всю палату: – Сестра, он начинает приходить в себя!» – и снова возвращается к игре. Пациент с переломом позвоночника лежит на ортопедической кровати, уставившись в потолок. Он провел в таком положении уже шесть недель, и ему предстоит пролежать еще почти столько же. Астматик, накрывшись шерстяным платком, со свистом дышит над миской горячей воды с капелькой ладана, время от времени сердито оглядываясь по сторонам.
Кокрилл докурил первую сигарету, затушил окурок каблуком, затем почтительно поднял его и положил в пепельницу, стоявшую на шкафчике. И сразу же, без лишних предисловий приступил к делу:
– Ну, Уильям, полагаю, ты уже слышал про эти… смерти? Хиггинса и сестры Бейтс?
– Да. Новости у нас распространяются со скоростью лесного пожара. Бедняга Хиггинс был моим приятелем.
– А где ты с ним познакомился? В пивоварне?
– Нет, он был старшим в нашем добровольном отряде спасателей. Меня не призывали примерно год после того, как началась война, и я подумал, что могу пока поработать спасателем, чтобы девушки не цепляли мне на пиджак белое перо – знак трусости. Отличный был старикан наш Джо. Мы с ним не пропустили ни одного сигнала тревоги, ни одного налета. Вернувшись из отпуска, я зашел в центр гражданской обороны, чтобы повидаться с ним. Сидели, болтали и слушали радио, и он уже собирался идти на работу, и вдруг – бах! Громадная бомба угодила в самую середину крыши, полностью ее обвалив. Трое погибли, а мы с Джо уцелели, потому что нас прикрыла балка, но нам завалило ноги. Когда я пришел в себя, он был без сознания. Наконец подоспели спасатели и его забрали первым, потому что со мной все было более или менее нормально.
Усмехнувшись, Уильям добавил:
– К сожалению, я не могу с гордостью рассказать, как умолял их бросить меня и спасать старика, а я, мол, продержусь. Спасатели именно так и поступили, без всяких просьб с моей стороны. Самое удивительное, что все это время работало радио и мы слушали какую-то немецкую передачу. Я лежал в темноте, вокруг меня сочилась вода, где-то недалеко вытекал газ, моя нога адски болела, придавленная балкой, а в это время какая-то сволочь долдонила, что нам всем надо скорее подружиться с Германией, пока еще не поздно… С улицы доносился ужасный грохот, и бомбы падали, как спелые яблоки.
Однажды, когда Кокрилл ехал по Геронсфорду, зажигательная бомба пробила крышу и, попав на заднее сиденье, подожгла автомобиль. Ему хотелось рассказать об этом случае, и еще об одном, когда он угодил в воронку, которой полчаса назад не было. Если бы он ехал там двадцатью минутами раньше, если бы он не зашел в «Черную собаку» и не выпил стаканчик пива с хозяином, если бы не остановился, чтобы предложить подвезти до станции трех девушек из Женского вспомогательного корпуса, сейчас, наверное, его не было бы в живых. Однако Уильям, рассказав свою собственную историю и облегчив таким образом душу, уже вернулся к Хиггинсу.
– Не представляю, кому понадобилось убивать старика. Хороший был человек. Поверьте, когда работаешь под бомбами, быстро становится понятно, кто чего стоит.
Собственное участие в этой работе не казалось Уильяму чем-то особенно героическим.
Кокрилл раздул небольшой пожар на дымящемся конце новой сигареты.
– А еще кого-нибудь из тех, кто замешан в этом деле, ты знаешь?
Уильям глубоко затянулся и ответил, что он знает Эстер Сэнсон.
– И немного знаю Линли, она работала тут по ночам, пока кто-то не засунул ее голову в газовую духовку, а еще я видел Идена, когда он заходил проведать своих больных, и Барнса, конечно. Майор Мун осматривал сегодня мою ногу, поскольку хирург, который делала мне операцию, в отпуске. Мне он понравился. Мой отец был знаком с ним по работе в разных местных комитетах, и с доктором Барнсом, отцом здешнего анестезиолога.
– А мисс Вудс ты не знаешь?
– Нет. Она обещала Эстер, что придет со мной познакомиться, но пока не появлялась. В детстве я дружил с девочкой, которую так звали. Интересно, помнит ли она меня?
– Сомневаюсь, – сухо ответил Кокрилл. Заметив на лице Уильяма удивление, он быстро добавил: – Расскажи мне про юную мисс Линли, ты ведь видел ее в ту ночь, когда тебя сюда привезли?
– Да, она была ко мне очень внимательна, – ответил Уильям. – Я на нее свалился посреди ночи, и ей пришлось меня устраивать; она держалась совершенно спокойно и невозмутимо, словно ей больше нечем было заняться, хотя работы у бедняжки было невпроворот. Даже Хиггинсу пришлось признать, что она отлично справилась, хотя он и взъелся на нее за то, что она целовалась в закутке со своими хахалями. Нога у Хиггинса болела так, что он не мог уснуть, но старик сказал, что мисс Линли ни на минуту не выходила из палаты и откликалась по первому зову, хотя я даже не представляю, как такая маленькая хрупкая девушка может все это выдержать. Она смешная, конечно. Я слышал, как она позавчера в своем закутке разговаривала с Муном: тот рассказывал ей, как его сына сбил насмерть какой-то человек на велосипеде, и все, что она смогла сказать ему в утешение – это спросить о том, какого цвета был велосипед. Эстер говорит, это все потому, что, несмотря на все свое внешнее самообладание, она очень стеснительная.
– Она хорошая медсестра?
– Прекрасная, – тут же отозвался Уильям. – Разговаривает с больными, будто они капризные дети, и легко может уговорить тебя, что нога совсем не болит и что ты просто не догадываешься, как тебе хочется съесть свой рисовый пудинг. Она не терпит слабости или жалости к себе, но если тебе действительно плохо… Бог мой, она само сострадание. Пациенты ее обожают. В общем, мне Фредерика нравится.
Мужчина, лежавший на соседней койке, застонал, и Кокрилл, вздрогнув, потянулся под стул за своей шляпой.
Читать бесплатно другие книги:
