Тайна великого живописца Дитинич Нина
Увидев первую отретушированную молодым человеком фотографию, владелец ателье пришел в неописуемый восторг.
– Уважаемый Иван Николаевич! – шутливо воскликнул он. – Ваша работа восхитительна!
Польщенный шестнадцатилетний Ванечка Крамской расцвел от похвалы и с еще большим усердием взялся за дело.
Пока в Острогожске стоял драгунский полк, Ванечка с утра до вечера с упоением «разделывал» фотографии. Снималось почти все население Острогожска: военные и штатские, дамы, дети и древние старики. Почти в каждом доме стояли на комоде семейные фотографии.
Но вскоре полк ушел, доходы упали, Данилевский закрыл свое ателье и собрался уезжать. Расставаться с покладистым, трудолюбивым ретушером ему не хотелось, и он предложил Ване поехать с ним.
– Я из тебя отличного мастера сделаю, – посулил Данилевский. – Посмотришь матушку-Россию, увидишь, как люди живут, много денег заработаешь…
Крамской согласился, и хотя мать категорически запретила ему ехать с семьей Данилевских – ей казалось, что сын еще слишком молод, пропадет, – Ваня, обладая упорным характером, мать уговорил и стал собираться в дорогу.
Новая жизнь манила юного художника, он страстно хотел самостоятельности и с нетерпением считал дни до отъезда.
Наивный и восторженный Ванечка, сидя в своей маленькой комнатушке под завывание рвущегося в окно ледяного ветра, в октябре 1853 года писал в дневнике:
«Наконец настал для меня последний вечер дома, я должен завтра выехать в Харьков. Последний вечер я провожу в кругу своих родных и знакомых. В последний раз я вижу знакомые комнаты, мебель, свою гитару. Картины обвожу грустным взором; вот одна из них, моей работы: «Смерть Ивана Сусанина»… Вот и табачница, коробочки и прочие безделицы, вот, наконец, любимые мои книги, «Отечественные записки» и «Современник»… Все, все я вижу, наверное, в последний раз, и при этой мысли сердце болезненно сжимается…»
Конечно, Ивану было страшно уезжать в чужие края с малознакомыми людьми и горько покидать родной дом, но новая неизвестная жизнь манила его.
Глядя на худенького (в чем только душа держится) темноволосого, со скуластым личиком сына, мать не смогла сдержать слез, провожая своего дорогого мальчика. Она крепко обняла Ванечку.
– Береги себя, сынок… Пиши…
Перекрестив любимого сыночка, мать долго стояла на крыльце, провожая, слезящимся взглядом тарантас до тех пор, пока он не скрылся из вида.
Жизнь в семье Данилевского оказалась совсем не такой безоблачной, как мечтал Ванечка. Как только они оказались на новом месте, хозяин резко изменился по отношению к работнику. Стал груб с ним, чтобы меньше платить, стал придираться, Иван расстраивался и жаловался своему дневнику: «Не могу понять, отчего это происходит, что я своему… хозяину совершенно угодить не могу относительно разделки портретов. Но если судить по справедливости, то ему никак невозможно угодить. Странный человек мой хозяин!»
Очень скоро Иван понял, что Данилевский научить его ничему не может, потому что сам мало что умеет, что он обыкновенный хват и делец, а искусство ему абсолютно безразлично. Тогда Крамской решил уйти от него, но узнал, что уйти не может, так как, оказывается, подписал контракт с Данилевским и обязан отработать у него три года.
Суровый поворот судьбы не испугал Ивана, он обладал не только большим трудолюбием, но и оптимизмом, неистощимым терпением, крепким характером и не сожалел о своем решении. За три года он много чего повидал: мелькали города и лица. То Москва, то Нижний Новгород, то Тула, то Курск, то Орел… Новые места, новые люди… Чем больше он видел, тем больше ему хотелось узнавать. Рано повзрослев, Иван много читал, благодаря чтению многое начал понимать и о жизни, и о живописи, и об искусстве. К нему постепенно приходила человеческая и личностная зрелость, и все больше развивался его талант. «Разделывая» акварельными красками фотографии, он до скрупулезности изучал лица, выражения лиц, характеры, позы людей.
О живописи он думал постоянно. Думал наивно и восторженно.
«О! Как я люблю живопись! Милая живопись! Я умру, если не постигну тебя хоть столько, сколько доступно моим способностям… – писал он в своем дневнике в 1853 году. – Живопись я люблю почти до безумия…»
Из молодого наивного провинциала Иван Крамской постепенно превращался в человека опытного, начитанного, разбирающегося в людях, в окружающей жизни. Он много думал о своем будущем, о своей жизни, о жизни людей и понял, что нужно учиться, учиться по-настоящему, узнать тайны и законы живописи, чтобы стать художником. И для этого одних способностей мало, нужно основательно овладеть мастерством.
Отношения с Данилевским становились все хуже и хуже и закончились бурной ссорой, после чего Иван ушел из фотоателье и поехал в Петербург воплощать свою мечту в жизнь – поступать в Академию художеств.
Долгий путь на перекладных Крамской перенес терпеливо. В грезах о будущем он не замечал трудностей. Зимой 1856 года он добрался до Петербурга и снял квартиру на Васильевском острове, там, где снимали жилье ученики Академии художеств.
Иван долго не решался поступать в академию, очень стеснялся и только под нажимом своего друга Тулинова все же сдал экзамен, и сразу был принят. И благодаря своим большим способностям легко овладевал профессией, быстро перепрыгивал из класса в класс. Однако подрабатывать ретушью не бросил и каждый день по вечерам что-нибудь писал черным соусом: в основном это были заказные портреты с фотографий.
Хотя он успешно закончил обучение, Крамской разочаровался в преподавании и в преподавателях. Академический стиль псевдоклассики изжил себя, решил молодой художник. Иван скоро понял, что его друзья, коллеги по кисти, другие молодые художники думали так же, как и он, что методы обучения устарели, что им не дают возможности выразить себя, проявить свой талант, внести самобытность в искусство и нынешняя школа фальшива и стара. Искусство, как и жизнь, как время, не останавливается на месте и вечно меняется, как и все вокруг.
Мыслящий, начитанный, самостоятельный, Иван Крамской быстро стал лидером в среде своих собратьев-художников, искавших новые пути в искусстве, и неудивительно, что стал одним из руководителей знаменитого бунта четырнадцати. По окончании академии четырнадцать выпускников отказались от участия в дипломном конкурсе, заявив свое право писать сюжет выпускной картины по собственному выбору. Они отказались писать работы на заданную тему, потому что считали, что художник может проявить свой талант только в свободной, самостоятельной работе. Уверенные в своей правоте, они попросили Совет академии, в случае отказа пойти им навстречу, уволить их, предоставив звание свободных художников. И Совет академии за неслыханную дерзость, непослушание и отрицание установленных канонов вынес единогласное решение уволить «мятежников» из академии.
Безусловно, профессора давно стали замечать в лучших учениках какое-то равнодушие к классическому стилю в искусстве и стремление к низшим жанрам. Преподаватели знали, что такие идеи бродили среди пришлых студентов из разных городов страны – полуобразованных мещан.
Летом, побывав на родине, они привозили этюды мужиков в лаптях и армяках у несмазанных телег, что претило возвышенным взглядам и было дурным тоном.
«Вместо прекрасно развитых форм обнаженного тела – полушубки. Взамен греко-римских стройных колонн – покривившиеся избы, плетни, заборы и сараи…» – презрительно усмехались профессора академии.
Это было время шестидесятых годов девятнадцатого столетия, бурлящее время перемен. Россия наконец проснулась от долгой спячки и, казалось, прозрела, изменения коснулись и Академии художеств.
Вместо прежних воспитанников, в основном детей чиновников, служивших при академии, и мастеров, поступавших на учебу в десятилетнем возрасте, не имеющих художественных способностей и получавших образование, оторванное от реальности русской жизни, в академию со всех уголков России хлынули вольнослушатели всех сословий и возрастов. Все они шли по своему влечению, со своими идеями и представлениями о жизни, об искусстве, и высшая академическая премудрость казалась им фальшивой, напыщенной и неинтересной. Они считали, что пришло время избавиться от рутины, что нужно искать новые пути и в искусстве, и во всех других областях жизни. Молодость и сила свежей русской мысли царили везде и без сожаления сметали старое, ненужное. Могучая волна изменений захлестнула русское искусство.
Итак, самые сильные русские таланты, в их числе и Крамской, безжалостно были уволены Академией художеств. Они были бедны, неизвестны обществу, но они были молоды, в них кипела энергия жизни, злость против устарелых академических авторитетов.
Академики смеялись, словно боги Олимпа.
«Позволить им свободные сюжеты! Одни напишут лапти, полушубки, другие – парчу, золото, третьи – благородные человеческие формы – извольте их разбирать! Люди они, конечно, талантливые, но совершенно испорченные неправильным воспитанием…»
А даровитая русская молодежь все больше и больше отворачивалась от опостылевшей псевдоклассики.
Горько и больно было покидать уволенным художникам мастерские академии, где они не только сами работали и жили, а еще давали приют своим приятелям, беднякам художникам: писать свои работы и спать в уголке. Страшно было пускаться в свободное плавание, не подкрепленное стипендиями. Несмотря на казенное содержание, мастерские представляли собой очень теплые жилища, и некоторых художников здесь окружали семьи, родные, приятели. Чего греха таить, некоторые пускались в оргии, распущенности и грязи хватало. Но большинство художников имели характер положительный, интеллигентный, работали над собой и жили высшими идеалами. Порой до позднего вечера в мастерских не умолкали разговоры, споры, проходили чтения. Было много серьезной литературы, в большом количестве поступали новые журналы и газеты.
Здесь, в мастерских Академии художеств, разрабатывались права и обязанности художников. Здесь агитировал Крамской за идею национальности в искусстве. Из этих же стен вышла целая серия замечательных, свежих русских картин. И именно здесь писал Крамской проект рокового прошения от лучших выпускников академии, которое переписали четырнадцать художников, и лишь один из них струсил, предал товарищей, отказался от своих взглядов и остался под крылом академии, а остальные вместе продолжили свой творческий и жизненный путь самостоятельно.
Глава 12
Знакомство с антикваром
Страх приутих, сморщился, словно шагреневая кожа, и спрятался где-то далеко в душе Маргариты. Приутихло и горе, начала забываться смерть Инги. Маргарита осмелела и, глядя на себя в зеркало, уже сожалела о том, что сотворила с собой в целях конспирации.
Брови росли медленно, и она обильно смазывала их репейным маслом.
Для деятельной, активной девушки, сидящей теперь дома, время тянулось медленно, словно резина.
«Надо переждать, – думала она. – Все образуется само собой… Полиция найдет убийцу, а Башлыков не вспомнит про картину, у него их полно… – Но тут же у нее в мыслях мелькнуло: – А что, если Иван обнаружил пропажу, только ей не сказал… Нужно будет еще разок позвонить ему…»
Под вечер она прихватила купленный в палатке мобильник и отправилась на прогулку. На этот раз она решила проехать пару остановок на метро.
Прогуливаясь по незнакомому скверику, набрала номер телефона Башлыкова. Иван не сразу взял трубку, и, когда он ответил, Маргарита поняла, что он находится в людном месте, скорее всего в ресторане. Рядом с ним слышался кокетливый женский смех.
У Маргариты екнуло сердце. «Надо же, какой ублюдок, – разозлилась она. – Времени прошло всего ничего, а он уже с бабой».
И она мстительно произнесла:
– Привет, котик, как дела?
Его мучительное мычание красноречивее всяких слов выдало его замешательство.
– При-и-ве-е-ет, – наконец недовольно выдавил он. – Я сейчас занят, перезвоню позже…
– С дамами развлекаешься? – ядовито пропела Маргарита. – Вот она, твоя любовь, твои клятвы…
– Кто бы говорил, – послышалось в ответ. – Чья бы корова мычала, твоя бы молчала…
– Ладно, не будем препираться, – заявила Маргарита. – Я сама тебе перезвоню…
В дурном настроении она вернулась домой.
Вытащила из чемодана картину, свернутую в трубочку, и развернула на столе. На полотне была изображена красивая дама в коляске, взгляд у нее был презрительный. И пейзаж, и дама были знакомы Маргарите, она видела репродукцию этой картины не раз, и, кажется, даже в школьном учебнике. Несмотря на свой гордый вид, красавица Маргарита была девушкой простой. А десять классов и школа модельного агентства мало что дали для ее образования. К искусству она оставалась безразлична и холодна как к прошлогоднему наряду, поэтому не знала, ни как картина называется, ни кто художник. Только в одном она не сомневалась – картина очень дорогая, потому что Иван хвастался, что эта картина дороже бриллиантов.
Сейчас Маргарита чувствовала злорадство, что он недосчитается своей самой любимой картины, а может, уже не досчитался, поэтому ее следует срочно продать. Так что хватит прятаться в четырех стенах, пора искать покупателя, но прежде все следует тщательно продумать.
У Маргариты возбужденно заблестели глаза, она осторожно погладила холст с женщиной. Жалко ее продавать, она очень нравилась Маргарите, потому что дама с пером была похожа на нее, но если оставить картину себе, то Башлыков непременно отберет ее.
Завтра она займется этим прямо с утра. Завтра пойдет в фотостудию наводить мосты или отправится в антикварный магазин, а сейчас спать, утро вечера мудренее.
Утро выдалось дождливое и холодное, с порывистым ветром. Из-за темных, увесистых туч на улице было сумеречно, словно вечером. Взглянув в окно, Маргарита поежилась, идти никуда не хотелось.
Но она, сфотографировав картину на мобильник, свернула ее в рулон и спрятала в чемодан.
Потом выписала несколько адресов антикварных магазинов неподалеку.
Застегнув молнию на куртке, Маргарита надвинула капюшон до самых глаз и решительно открыла дверь.
В лицо хлестали ледяные брызги, а сильный ветер едва не сбивал с ног. Маргарита от неожиданности чуть не задохнулась. «Может, домой вернуться? – с отчаянием подумала она. – Куда я иду? В такую погоду даже собаку на улицу не выгонят, а я по доброй воле… Наверняка сегодня антикварные магазины не работают…»
Но, вздохнув, она пошла вперед, против ветра, к перекрестку, словно что-то ее толкало против воли, невзирая на дождь, от которого не спасал даже зонт. Добравшись до светофора, она перешла улицу и повернула направо. Здесь дождь уже не хлестал с такой неистовой силой, и можно было идти нормально. Антикварная лавка оказалась неподалеку, но Маргарита с негодованием обнаружила, что та закрыта.
– Ну вот пожалуйста, я оказалась права, действительно, какой идиот в такую жуткую погоду пойдет в антикварный магазин? – фыркнула она.
Но не сдаваться же так просто, и девушка упрямо пошла искать второй адрес. О, чудо! В глубине этой антикварной лавки сквозь мутное стекло проглядывал тусклый свет. Схватившись за бронзовую тяжелую ручку, Маргарита потянула дверь на себя. И, пробравшись через заставленный старинными вещами узкий проход к прилавку, увидела худощавого интеллигентного мужчину с тонкими музыкальными пальцами.
– Здравствуйте, – произнес он приятнейшим голосом. – Очень рад…
– Я тоже, – сердито пробормотала промокшая до нитки Маргарита. – Я хочу картину продать… старинную… Вот, – полезла она в карман за мобильником и показала антиквару фото. – Вот эту…
Взяв из рук Маргариты мобильник, мужчина впился глазами в экран.
– Так это же «Неизвестная» Крамского! – со священным ужасом воскликнул он.
– Она дорого стоит? – деловито поинтересовалась Маргарита, выхватив у него свой телефон.
– Безумно дорого, но картина находится в музее, по всей видимости, у вас копия, вероятно, очень неплохая.
Презрительно скривив губы, Маргарита высокомерно сказала:
– Не знаю, что там у вас висит в музее, но моя картина настоящая, это я точно знаю…
Изменившись в лице, антиквар прошептал:
– Если картина настоящая, значит, в музее ее подменили, а это уголовное дело, с вами, милая девушка, никто связываться не будет, потому что картину конфискуют и срок впаяют…
– И что мне делать? – растерялась Маргарита.
Антиквар посмотрел на нее, нехорошо улыбнулся и вкрадчиво произнес:
– Интересно было бы взглянуть на эту картину, неужели у вас подлинник? Могу к вам подъехать, а потом решим. Если вы говорите правду, у меня найдутся очень богатые любители живописи, особенно ценители Крамского…
– Вы хотите сказать, что можете помочь мне продать картину? – закусила губу Маргарита. Она смутно чувствовала какой-то подвох и даже опасность, но не понимала, чего стоит бояться.
– Об этом и речь, – словно сытый кот, сладко промурлыкал антиквар. – Я могу прямо сейчас отправиться с вами…
Почему-то от такого сладостного голоса у Маргариты по спине побежали мурашки.
– Спасибо, но сейчас это невозможно, бегу на работу, я к вам завтра зайду часов в двенадцать…
– Только вы мне вначале позвоните. Давайте, я ваш номер наберу, чтобы мой номер у вас остался, и вы завтра по нему мне звякнете…
Теперь Маргарита по-настоящему испугалась. Она попятилась назад и пробормотала:
– Извините, но я уже опаздываю, до завтра… – и бросилась к двери.
Выбежав на улицу, заскочила в автобус и, проехав две остановки, вышла.
И только когда добравшись до дома, она скинула мокрую одежду и забралась под горячий душ, только тогда у нее перестали стучать от озноба зубы. Маргарита вышла из ванной и, накинув халатик, включила чайник. Налив чай, она задумалась.
«Какой отвратительный тип этот антиквар, прилип как банный лист, за эту картину он бы убить меня мог, телефон мой хотел узнать…» Только сейчас до девушки дошло, что продавать антикварные картины настолько опасно. Может быть, тот, кто знал, что картина у нее, и убил Ингу вместо Маргариты, может быть, этот кто-то хотел завладеть картиной?
Чай остыл, Маргарита вновь включила чайник.
Ее вдруг потянуло позвонить Башлыкову, разозлить его, наговорить кучу гадостей, может, тогда его прорвет, и он проговорится, скажет ей правду. Но погода была такой отвратительной, что она тут же передумала, из дома выходить не хотелось, а звонить отсюда, зная коварный характер любовника, она не решилась.
К вечеру дождь закончился, тучи рассеялись и даже выглянуло солнышко. Радостная Маргарита оделась, проехала несколько станций метро, поднялась наверх и, остановившись в укромном уголке, где не было народу, позвонила Башлыкову.
– Привет, голубь, – развязно пропела она. – Надеюсь, твоей новой зазнобы рядом нет…
– Нет никакой зазнобы, – угрюмо буркнул он. – Ты в курсе, что тебя ищет полиция? И ищет активно, а ты, голубка, сперла у меня дорогую картину… Не хочешь ее вернуть?
– Самую дорогую? – издевательски засмеялась Маргарита. – Да твоя картина – копия и ничего не стоит…
– Можно подумать, ты разбираешься в живописи, – зло буркнул Башлыков.
– Я, может, и не разбираюсь, а вот антиквары разбираются, – победоносно заявила она.
– Ты что, картину антикварам показывала?! – взъярился он.
– Показывала, – ядовито хохотнула девушка.
– Дура! – захлебнулся он от ненависти. – Не смей к картине притрагиваться, никому не показывай!.. Чем быстрее ты ее мне вернешь, тем целее будешь…
– Да пошел ты! – воскликнула Маргарита. – Ты мне что обещал? И квартиру, и машину, где они? Попользовался и бросил…
– Кажется, это ты от меня ушла, – напомнил Башлыков.
– Потому и ушла, что ты жлоб…
– Да ты как сыр в масле каталась, я все для тебя делал, я тебя почти любил… Да что там…
– Это уже не смешно, – завелась Маргарита. – Ты в последнее время в Англию стал ездить без меня, может, скажешь с кем? Это твоя новая девица? Чем она лучше меня? Не отдам я тебе картину, даже и не думай! Тем более что она не настоящая, а копия…
– Ты с ума сошла, – прошипел он. – Не отдашь картину по-хорошему, я тебя под землей найду, от меня не спрячешься…
Маргарита не стала его слушать и быстро дала отбой.
Глава 13
Крутой поворот в судьбе Крамского
Деньги, что Иван Крамской успел накопить за время путешествий по городам с фотографом Данилевским, заканчивались, и пора было думать о заработке. Природная застенчивость мешала художнику. Его пугали жители Петербурга, как он выражался, «величественной сухостью своей…», и он все медлил и медлил. Но пришел момент, когда Иван полностью оказался на мели и тогда пошел устраиваться на работу к одному из лучших городских фотографов.
Фотограф Иван Федорович Александровский был поистине личностью уникальной. Это был всесторонне одаренный человек, изобретатель, создавший не только стереографический аппарат, но и первую отечественную подводную лодку с механическим приводом, торпеду, водолазное снаряжение и много других важных вещей. Все свое немалое состояние он потратил на изобретения во благо России. К концу жизни Александровский разорился, тяжело заболел и находился в крайне бедственном положении, он обратился к властям за помощью, но его просьба осталась без ответа. Тяжело больного изобретателя поместили в больницу для бедных, всеми забытый и покинутый, в возрасте 77 лет в 1894 году он скончался. А за семь лет до его смерти умер Иван Николаевич Крамской и не узнал, какая судьба постигла его благодетеля.
Но не будем забегать вперед. Иван Федорович с радостью принял на работу молодого художника Ивана Крамского и был им очень доволен.
Иван Федорович Александровский всегда добивался блестящих успехов во всем, чем бы ни занимался, и на поприще фотографа он стал одним из самых известных, лучших фотографов своего времени. Его пригласили ко двору, и он стал одним из первых в России придворным фотографом. Он делает портреты царя, его семьи и приближенных.
Работы в «разделывании» хватало, и Крамской трудился с утра до вечера, доводя фотографии до совершенства.
Иван часто вспоминал, как по винтовой каменной лестнице, темной и грязной, каждый день поднимался в низкую со сводами антресоль, служившую шинельной. В тесноте сбрасывал пальто и в разношерстной толпе молодых художников проталкивался в рисовальный класс, где нумерованных мест не хватало, и ученики сидели на поленьях у самого пьедестала натурщика. За недостатком средств натурщиком в основном служил местный сторож или его приятель.
Во всех коридорах дуло со двора, веяло вонью и грязью, но счастливый Иван, не сводя внимательных глаз с модели, писал. А в свободное время пропадал в Эрмитаже, замирая, часами стоял перед полотнами великих художников, изучал каждый мазок, каждую черточку…
Академия поражала своей разнородностью, и кого там только не было: и представители с юга, в бараньих шапках, и певучие хохлы, и щегольски одетые богатые юноши, и бледные меланхолики в нищенских отрепьях. Посредине залы слышались литературные споры, студенческая речь лилась свободно и жарко. По углам с виноватым видом теснились новички-провинциалы. Несмотря на толчею, постоянный гвалт и нестерпимый, острый запах миазмов, Крамской был несказанно счастлив в академии. Он за час до открытия одним из первых занимал очередь в рисовальный класс и с поленьями в руках терпеливо ждал в очереди, когда запустят на занятия.
В пять часов дверь отворялась, и толпа с шумным грохотом врывалась в зал, неслась через все препятствия, минуя скамьи амфитеатра, вниз, к круглому пьедесталу, где художники закрепляли за собой места поленьями. Усевшись на такой жесткой и неудобной «мебели», дожидались натурщика и писали, писали до умопомрачения.
Но все это было уже позади, Крамской со своими товарищами был выдворен из академии. И все-таки они победили, благодаря их бунту в академии в виде опыта учредили отдел жанристов и позволили писать в мастерских сцены из народного быта. Правда, вскоре жанристов закрыли, но ряд картин на собственные темы все же увидели свет. И на академических выставках эти картины вызвали у русской публики радость и восторг! Это было свежо, ново, живо, забавно. Такие картины, как «Сватовство чиновника к дочери портного» Петрова, «Пьяный отец семейства» Корзухина, «Привал арестантов» Якоби, «Кредиторы описывают имущество вдовы» Журавлева, «Чаепитие в трактире» Попова и другие, произвели фурор.
Однако успех русской школы был далеко не полным. Поклонники отечественной живописи были публикой малоавторитетной, небогатой и не могли поддержать родное искусство материально. Люди же богатые, меценаты со вкусом, воспитанные на итальянском искусстве, авторитетные ценители изящного с негодованием отворачивались от непривычных для них картин и, конечно, возмущались подобным творчеством, яростно ругая его.
Нищим, бесправным художникам приходилось за бесценок отдавать свои труды, то чтобы погасить долг за жилье, то вместо платы за одежду, обувь, а бывало, и просто за еду.
Казалось, что русское искусство должно было зачахнуть на корню, но появились богатые русские люди, которые протянули руку помощи творцам. Меценаты. Это были Солдатенков и Третьяков. Особенно Павел Михайлович Третьяков, который один на своих плечах вынес вопрос существования русской национальной школы живописи. Этим он совершил великий, колоссальный подвиг для своего Отечества! И художники могли рассчитывать не только лишь на академию.
Искусству необходимы время и средства, а главное – любовь к себе, тогда художник терпит всевозможные лишения и может совершать чудеса. Но постепенно силы ослабевают, истощаются ресурсы, а мастер начинает работать по заказам за деньги. Но есть иные люди, люди с крепким характером, во время исполнения заказов они непрестанно самосовершенствуются и не изменяют своему истинному призванию. Таким был Иван Николаевич Крамской.
Он интенсивно работал с утра до ночи. Писал портреты с фотографий, давал уроки в рисовальной школе и царским детям, ретушировал большие фотографические портреты, а в свободное время придумывал эскизы будущих картин и много читал.
Живым, деятельным характером, общительностью и энергией Крамской зажигал своих товарищей, оказавшихся в трудной ситуации, вселял в них веру. Поселившись в жалких конурках, художники собирались у Крамского и сообща обдумывали свою дальнейшую судьбу. Так им пришла в голову идея, с разрешения правительства, создать артель художников, вроде художественной фирмы, принимающей заказы от населения, фирмы с вывеской и со своим уставом.
Получив разрешение, они сняли большую квартиру на Васильевском острове и стали жить все вместе. Большой светлый зал, удобные кабинеты у каждого, свое хозяйство, которое вела жена Крамского, вселили в них уверенность. Появились заказы, понемножку укреплялось материальное положение.
Но не успели они как следует встать на ноги, как чахоткой заболел художник Песков. Доктор посоветовал отправить его в Крым. Товарищи собрали нужную сумму и отправили больного на юг. А чтобы Песков не испытывал там нужды, устроили художественную лотерею. Каждый артельщик написал что-то свое, и пятнадцать чудесных работ были куплены по лотерейным билетам знакомыми и гостями, это принесло в общую казну триста рублей. Деньги были посланы Пескову, но, к сожалению, он, несмотря на лечение, умер.
Завистливые коллеги из Академии художеств злословили и подкалывали членов артели.
– Чего вам не хватало? Сейчас бы за казенный счет совершенствовались в Италии… Это вас хитрый Крамской взбаламутил. Большая золотая медаль-то одна была, вот он и замутил, чтобы она никому не досталась, потому что ему бы ее точно не дали… Шустов или Песков бы ее получил…
Конечно, Крамского это задевало, но он вида не подавал, был весел, приветлив и деятелен. Невозмутимо попыхивая сигареткой, работал без устали.
С самого начала художники выбрали Ивана Крамского старшиной артели, и он вел все дела. Артель процветала, заказы сыпались как из рога изобилия. Крамской управлял аккуратно и честно. Заказы исполнялись настолько добросовестно, что образа и портреты занимали самое почетное место на академических выставках. И надо сказать, это была заслуга Крамского, так как он за всем следил и оказывал громадное влияние на артельщиков своим личным примером. На любой заказ он смотрел как на свое личное произведение и целиком отдавался ему.
Тем не менее, усердно работая над заказами, Крамской не забывал давать уроки ученикам, не отказывал им в советах, перечитывал все журналы и газеты, не пропускал мимо себя ни одного выдающегося факта общественной жизни. Он очень переживал, что родное искусство так слабо развивается. Крамской видел, как много молодых даровитых талантов гибнет, мучится, страдает, и искал новые пути для подъема русской живописи. Так у него возникла идея создать клуб художников.
Клуб, в его понимании, должен был взять на свое попечение русскую художественную жизнь и избавить ее от рутины, устарелых традиций, помочь в развитии самобытности.
Глава 14
Тучи сгущаются над Маргаритой
После звонка бывшей любовницы Башлыков пришел в ярость. Как он мог так промахнуться! Мало того что картину украла, так она еще и издевается. Эта дура собирается за копейки продать подлинник «Неизвестной». Тогда все его планы накроются медным тазом. А покупатель в Англии уже ждет картину. Такие бабки на кону стоят.
Сидеть и ждать у моря погоды было не в характере Башлыкова. Он, выставив за дверь случайную знакомую фотомодельку, немедленно пригласил начальника охраны Геннадия Жаркова и дал ему задание срочно разыскать Маргариту.
У Жаркова были мощные, крепкие плечи и квадратный подбородок и при этом простодушная физиономия. Широко раскрытые глаза, казалось, смотрели на мир совершенно наивным взглядом. Но недаром говорят, что самые большие прохиндеи имеют вид простодушный, а иногда даже и придурковатый. Вот и Гена Жарков невольно обманывал людей своим простецким видом, а на самом деле под его личиной скрывался хитрый, беспощадный и коварный человек. Он целиком и полностью был предан Ивану Башлыкову, которого знал с детства. Башлыков подобрал юного Гену фактически с обочины, вытащил из неприятной истории и взял к себе на работу. Платил благодетель щедро, и Жарков землю носом рыл, чтобы угодить.
– Я засеку местонахождение Маргариты по ее звонкам, – заверил он хозяина. – Не переживайте, я найду ее…
И действительно, он довольно быстро пробил сим-карту, установил, откуда девушка могла звонить, и обозначил радиус поиска. Жарков раздал помощникам разные фотографии Маргариты, в том числе и последнее фото в белом парике и велел прочесать все антикварные магазины города.
В одном магазинчике антиквар довольно долго разглядывал фотографии и остановил свой взор на фото Маргариты в белом парике. Лишь после того как человек Жаркова, крепкий, стриженый здоровяк Мишаня, аккуратно подсунул ему тысячную купюру, он, почесав затылок, выдал.
– Очень похожая девица ко мне приходила… Хотела продать картину Крамского, утверждала, что у нее подлинник… Но я-то знаю, что эта картина находится в музее…
– Тебя как зовут? – ухмыльнулся здоровяк.
– Арнольд Чижиков, – почему-то вздохнул и поправил очки худощавый, бледный, с жиденькой бородкой антиквар.
– Давай с тобой визитками обменяемся, – осклабился здоровяк, протягивая ему карточку. – Как эта девица у тебя появится, соглашайся на ее любое предложение и тут же сообщи мне… Девка эта позарез нужна, разузнай, где она живет, или встречу ей назначь, ты человек сообразительный, придумаешь, я тебе за это хорошо заплачу…
– Хорошо, – тряхнул бороденкой Арнольд. – А что, действительно у девицы подлинник «Неизвестной»?..
– Этого я тебе, мой друг, не скажу, не знаю, – ухмыльнулся здоровяк. – И тебе не советую интересоваться… Меньше знаешь – лучше спишь…
После ухода парня антиквар Арнольд задумался. Чем ему все это может грозить? Темная история… Ему и самому та девица не понравилась. То, что она несла, не может быть правдой, неужели в музее висит копия, а у нее находится подлинник?! Невероятно!.. «Хотя в наше время может быть все что угодно», – уныло то ли вздохнул, то ли всхлипнул он.
Мишаня тем временем по мобильнику сообщал шефу радостную новость. Шеф, в свою очередь, тут же обо всем доложил хозяину.
Башлыков обрадовался.
– Молодцы! Вы эту дрянь сразу ко мне тащите, как схватите… Ишь, что удумала – меня кинуть! Это еще никому не удавалось…
– Не переживайте, шеф, мы ее отловим…
– А если она не придет к антиквару? – засомневался Башлыков.
– Все равно выследим, – заверил Жарков. – От нас еще никто не уходил…
– Как вы ее выследите, город огромный?
– Я уверен, Маргарита напрягаться не стала, отправилась в ближайший от нее антикварный магазин, определим радиус, там и будем искать…
– Ну-ну, – нервно усмехнулся Башлыков. – Желаю удачи…
Арнольд Чижиков тоже не стал терять времени и прозондировал почву у своих знакомых антикваров по поводу картины Крамского.
– Значит, ничего не слышали об этом? – уныло повторил он, беседуя с пятым по счету коллегой.
– А откуда такая информация? – поинтересовался тот.
– Да тут одна сумасшедшая заходила, – и Чижиков рассказал о визите Маргариты.
– Смотри не вляпайся, – предупредил собеседник. – Пахнет сильной аферой…
– Да, я тоже так думаю, – пробурчал Арнольд.
Соблазн купить у девицы картину за какие-нибудь копейки и продать за огромные деньги был слишком велик. Уверенность в том, что она говорила правду, после беседы с сотоварищами возросла. Теперь он боялся только одного, чтобы девица не обратилась к кому-нибудь другому и не продала картину прежде, чем он найдет ее.
Он был уверен, что живет девица где-то рядом, потому что в такую погоду далеко не попрешься, а то что она пришла пешком, было очевидно, мокрая была вся до нитки. Арнольд раздумывал, каким же образом ее разыскать, он даже совершенно забыл о недавнем визитере. Но Мишаня напомнил о себе в конце рабочего дня телефонным звонком. Это подействовало на антиквара как ледяной душ и ненадолго отрезвило его.
– Нет, сегодня не приходила, – с подобострастием доложил он.
Закрыв дверь на замок и сдав антикварную лавку на охрану, Чижиков медленно побрел к перекрестку. Перейдя дорогу, он засеменил в торговый центр, намереваясь купить продукты.
В гастрономе было многолюдно. Заполнив тележку продуктами, антиквар пристроился в хвосте длинной очереди. И вдруг впереди мелькнуло знакомое лицо. У Чижикова от волнения сердце запрыгало в груди. Это же она! Девушка с картиной! Бросив тележку, Арнольд побежал за девушкой, но она, расплатившись за покупки, вышла из универсама и как сквозь землю провалилась.
Расстроенный Чижиков вернулся к своей тележке.
«Значит, я прав и она живет где-то поблизости, – размышлял он. – Ну теперь, голубка, ты от меня никуда не денешься, но я никому не скажу о том, что встретил тебя, тем более Михаилу…»
Чижиков не спешил уходить из этого района, он еще надеялся, что вновь наткнется на девушку, но прогулки по улицам с тяжелыми сумками в руках утомили его, и он отправился домой.
В тот вечер Жарков всех своих подопечных отправил на поиски Маргариты, и один из них столкнулся с девушкой нос к носу, входя в торговый центр, и, увидев девушку, узнал ее. Он мгновенно пристроился за ней и в толчее закинул ей в сумочку маячок.
На следующий день Чижиков с утра пораньше занял свой пост напротив торгового центра и с непринужденным видом прогуливался в скверике с чахлой растительностью. Затем купил журнал и пристроился на скамеечке в укромном уголке, время от времени обшаривая пространство вокруг взглядом.
Как вскоре выяснилось, ждал он не зря, вскоре из одного из двориков появилась та самая крашеная блондинка в темных очках и прямиком направилась к газетному киоску, где он недавно приобрел журнал.
Она стремительно пронеслась мимо него, а когда он догнал и схватил ее за руку, тоненько взвизгнула.
Арнольд цепко держал ее и увлек за собой на скамейку.
– Погодите, мне надо вам кое-что сказать, – бормотал он.
Пытаясь вырвать руку, Маргарита возмущенно и злобно зашипела:
– Вы что, шпионите за мной?!
– Скажите спасибо, что это я, – парировал Чижиков. – За вами какие-то бандиты гоняются…
– Бандиты? – побледнела Маргарита. – Не знаю никаких бандитов…
– Зато они вас знают, – ухмыльнулся Арнольд. – Я вам советую, как можно скорее избавиться от картины и скрыться… Они очень злые и опасные, доберутся до вас, могут убить…
Маргарита наконец освободила руку и уже более миролюбиво буркнула:
– Небось, сочиняете все?
– Клянусь!.. – с пламенным пафосом заявил Арнольд. – Бандиты обходят всех антикваров с вашей фотографией и спрашивают, не обращались ли вы к ним с картиной… – Он полез в карман и вытащил визитку Мишани. – Вот велели позвонить, когда вы появитесь…
Девушка краем глаза взглянула на визитку и поморщилась.
– Если это так, почему вы сами не боитесь их?
Чижиков гордо выпятил тщедушную грудь.
– У меня такие связи…
– И что вы мне предлагаете? – с любопытством взглянула на него Маргарита.
– Я у вас покупаю картину, скажем, за… – вскинул он вверх глаза. – За пару тысяч евро…
– Что?! – воскликнула Маргарита возмущенно. – За пару тысяч?! Я еще понимаю пару миллионов, а вы тысяч… – Она вскочила с лавочки, но антиквар ловко поймал ее и потянул обратно.
– Погодите, это же не окончательное решение, я просто уверен, что это копия, а для копии это приличная цена… Нужно же проверить, настоящий это Крамской или нет, – бессвязно лепетал Арнольд, боясь отпустить девушку.
– Да ты жулик, я смотрю, отвяжись от меня, – дернула она свою руку. – Нет у меня никакой картины, это я так тебе наплела…
– А чего же за тобой бандиты гоняются? – омерзительно хихикнул Чижиков.
– Вот у них и спроси, – чуть не плача заявила Маргарита. Попытка освободить руку оказалась безрезультатной, щуплые руки антиквара оказались крепкими, словно клещи. – Отпустите, – воскликнула она. – Или я полицию позову…
– Зовите, – усмехнулся Арнольд.
– Девушка, вам помочь? – послышался позади мужской голос. Маргарита испуганно повернула голову и увидела молодого парня в джинсах и клетчатой ковбойке.
При виде парня Чижиков мгновенно выпустил Маргариту.
Маргарита улыбнулась спасителю и, кокетливо помахав пальчиками, поспешно убежала.
Глава 15
Читать бесплатно другие книги:
