Тайна великого живописца Дитинич Нина

Глава 50

Точка в бесконечной цепи преступлений

Фоторобот загадочной женщины-убийцы не давал покоя Суржикову, ему даже сон приснился ночью. Как будто он находится в огромной комнате, где стены увешаны исключительно портретами. А прямо перед ним качается на атласном черном шнурке портрет прекрасной дамы в шляпке с пером, в ней он узнает «Неизвестную» художника Крамского. Дама вдруг оживает, коварно улыбается, а изо рта у нее выползает отвратительная змея… У Суржикова взмокла спина от ужаса, и он проснулся.

В горле у следователя пересохло, а сердце бешено колотилось, он встал, взглянул на часы, была только половина третьего ночи, Суржиков поплелся на кухню. Налил себе холодной воды из-под крана и с наслаждением выпил. Вспомнил сон и подумал, что эта работа скоро сведет его с ума, и дал себе клятву, что, закончив это дело, обязательно пойдет в отпуск.

Почему-то вспомнилась златокудрая Верочка, и он грустно вздохнул, пятый десяток пошел, пора обзаводиться семьей, а Верочка еще молодая, да неизвестно, какая из нее хозяйка. Да и вообще, смешно думать о ней, отругал себя Суржиков.

Утром его разбудил будильник. Наскоро позавтракав, следователь выскочил на улицу и поспешил на работу. Прохладный осенний воздух обжег его, и Суржиков, выдыхая пар изо рта, подумал, что вот и первые заморозки, обещанные вчерашним прогнозом погоды.

Сев за руль, он не спеша выехал со двора и помчался по широкому проспекту.

Как обычно, он приехал в отдел одним из первых и, поприветствовав дежурного, прошествовал в свой кабинет.

Раскрыл папку и стал перебирать бумаги. Вдруг он вспомнил про телефон Чарущева и, вытащив его из сейфа, стал просматривать базу контактов. Хитрый Чарущев, чтобы не перепутать дам, помимо имени добавил фото к каждому номеру. Но ни одной женщины, которая хотя бы приблизительно напоминала фоторобот, следователь в его мобильнике не нашел.

«Кому Чарущев мог сломать жизнь? – мучительно соображал он. – Вдова автоматически выпадает, те, что имеются в базе мобильника, тоже не подходят. Тогда кому этот тип так насолил, что его захотели пристрелить? Должен же быть очень серьезный повод. Но кто же эта женщина?»

Хлопнула дверь, и на пороге появился Бричкин.

– Доброе утро! – вскинул он руку, проходя к своему столу.

– Привет, – хмуро ответил Суржиков. – Никак не могу вспомнить, где я видел женщину с фоторобота. Убийцу Чарущева. Такое ощущение, что она мне знакома, но вспомнить откуда не могу.

– Бывает, – засмеялся помощник. – У меня тоже есть ощущение, что незнакомый человек будто бы знаком.

– Да я не переживаю, только ведь все уперлось в эту дамочку!

– Может, она на какую-нибудь актрису похожа или на телеведущую?

– Может быть, может быть, – рассеянно пробормотал Суржиков, перелистывая свои бумаги. – Вот ведь ты посмотри, все убийства связаны с преступной деятельностью Чарущева, он центральная фигура во всем этом деле! Знакомился с богатыми нуворишами в элитном клубе, убеждал их, что цена антикварных картин повышается на двадцать процентов в год, что это надежное и лучшее вложение капитала. Искал таких, как мэр Стерляжинска, людей невежественных, и вместо оригиналов вручал им копии, которые писал талантливый художник Хруст, а оригиналы из музеев исчезали, Чарущев похищал их с помощью электрика лже-Аникушкина. Кстати, ребята из отдела, которые занимаются расследованием хищения картин в музее, сообщили, что установили имя лже-Аникушкина: это матерый вор Леня Воробьев, одноклассник Чарущева, с которым его связывала многолетняя дружба. Они его задержали, и он уже дает показания.

– Здорово! – вырвалось у Бричкина.

Суржиков вздохнул и продолжил:

– Все бы было ничего, но Башлыков сбежал в Лондон и, пытаясь продать картину, узнал, что это копия, думаю, что он проверил все свои «шедевры» и понял, что его надули. Чарущев из средств массовой информации, которые раструбили о скандале на аукционе, узнал об этом, и чтобы его делишки не выплыли наружу, заказывает убийство Башлыкова…

– А началось все с его любовницы, которая украла у Башлыкова копию, – подхватил Бричкин.

– Ну да, он боялся, что Маргарита, которая пыталась продать картину, узнает, что это подделка, и скажет об этом Башлыкову, ее надо было остановить. Но тут вступилось провидение, и вместо Маргариты он убил другую женщину, а одно преступление потянуло за собой другие, он стал убирать свидетелей, – задумчиво согласился Суржиков, – но я сейчас не об этом, а о том, что мы, кроме Башлыкова, не знаем других покупателей картин. А что, если эта дама, которая выстрелила в Чарущева, попалась на его удочку, вложила все свои средства в картины и узнала, что приобрела копии и все ее деньги пропали?

Помощник оживился.

– Действительно, как мне только это в голову не пришло! А что, если вы видели эту даму в фотостудии, вы же там часто бываете, вдруг вы случайно столкнулись с ней?

Суржиков задумался.

– Вполне возможно, вся беда только в том, что я не могу ее вспомнить. А у меня память отличная, я помню всех, кто там бывал, значит, эту женщину я видел в другом месте.

– В конце концов, может, эта женщина действительно всего лишь на кого-нибудь похожа, на ту же Ирину Чарущеву, с которой ее Верочка перепутала? Или кого-нибудь еще? На кого мы даже не думали… – изрек Бричкин.

– Боже мой!.. – вдруг воскликнул Суржиков, хлопнув себя по лбу. – Я все понял, это не то, что мы думали! – Он вскочил с места, сорвал с вешалки куртку и выбежал из кабинета.

Бричкин недоуменно пожал плечами и уткнулся в монитор, шефу действительно нужен отпуск, такой нервный он стал.

Суржиков сел в машину и выехал на проезжую часть. Как назло, в центре образовалась пробка, и машины двигались медленно. Он вырулил на набережную и вскоре остановился у огромного каменного дома.

Ему повезло, он проскользнул в подъезд вместе с солидной дамой в очках и даже не пришлось пользоваться домофоном.

Поднявшись на лифте, он оказался перед знакомой дверью и нажал кнопку звонка.

Ему долго не открывали, Суржиков даже достал мобильник и набрал номер телефона, только тогда за дверью послышались шаги, и дверь открылась.

На пороге стояла женщина. Суржиков сразу даже не узнал Екатерину, настолько измученной, постаревшей и подурневшей показалась ему домработница Башлыкова.

– Я знала, что вы придете, – произнесла она, и на него пахнуло спиртным.

– Вы одна?

– Одна, – покачнулась она. – Проходите.

Суржиков осторожно зашел в квартиру.

– Идемте на кухню, – махнула она. – Помянем Гену…

Качаясь, она прошествовала вперед. Суржиков отметил, что квартира Башлыкова теперь была изрядно запущена, вокруг царил беспорядок. Особенно неряшливый вид имела кухня.

Раковина загромождена грязной посудой, стол завален тарелками с засохшей едой. А посреди стола стояли начатая бутылка водки и тарелка с закуской.

Расчистив место для гостя, Катя налила водки и ему.

– Я смотрю, хозяева про вас совсем забыли?

– Так хозяина застрелили, хозяйка иногда звонит, только приезжать пока не собирается.

– Катя, это вы убили Чарущева?

Екатерина уставилась перед собой остановившимся взглядом.

– Ну я…

Потрясенный Суржиков спросил:

– Зачем вы это сделали?

– Он уничтожил мою жизнь, он убил Генку, а мы любили друг друга.

– Почему вы решили, что Геннадия Жаркова убил Чарущев?

– Догадалась. Когда хозяин был еще здесь, я подслушала их разговор с Чарущевым. Чарущев соловьем заливался, говорил, что картины, которые он ему продал, каждый год будут дорожать. А потом, когда нас хозяин бросил, Генка сказал, что найдет картину, которую Маргарита украла, продаст ее, и мы разбогатеем. А тут хозяин в Лондоне обнаружил, что картины ненастоящие, после этого убили Геночку.

– Но почему вы подумали, что именно Чарущев это сделал?

– А кто еще? У Гены не было врагов. А Чарущев знал, что Гена картину ищет, сам хозяин приказал докладывать этому гаду, как поиски идут. Чарущев испугался, что его аферу раскроют, и убил Геночку, – она в голос зарыдала.

Суржиков подождал, пока Екатерина успокоилась, и спросил:

– Как же вы решились на убийство?

Екатерина хрипло расхохоталась:

– Сил не было терпеть, чтобы такая сволочь по земле ходила, когда мой Геночка в сырой земле лежит!.. Я взяла Генкин пистолет и пошла к Чарущеву на работу, я заранее все разведала, узнала, где его кабинет, посмотрела, что окно не высоко и я смогу в него попасть, если выстрелю. Мне повезло, окно было открыто, но он увидел меня, когда я подошла. Пистолет был у меня в сумке. Я у него спросила, зачем он убил Гену, а он начал смеяться, говорить, что, мол, Генку моего не убивал, и нечего мне горевать по этому поводу, и что Генка ничтожный был мужик, не жил, только небо коптил… Я не выдержала и выстрелила в него…

– Почему вы в полицию не позвонили, не поделились подозрениями? Мы бы упрятали его надолго.

Женщина усмехнулась:

– Не хотела, чтобы он жил. Он, гад, смеялся, говорил, что я все равно ничего не докажу, у меня все в глазах потемнело от злости, я и пальнула.

– А вы в курсе, что в тот день Башлыкова в Лондоне застрелили?

– Я вечером об этом узнала, – горестно всхлипнула Катя. – Хозяйка звонила, сказала.

– Собирайтесь, Катя, поедем в отделение.

Когда Суржиков появился в своем кабинете с пьяной рыдающей женщиной, Бричкин оторопел. Косясь на даму, он проговорил:

– Егор Иванович, а вас Карсавин спрашивал.

Усадив Екатерину на стул, он попросил Бричкина присмотреть за ней и отправился к начальству:

– Все сроки прошли, а убийца так и не найден, – накинулся на него Карсавин, едва он зашел. – Так где он?

– Не он, а она, – поправил Суржиков.

– Да какая разница! – отмахнулся Карсавин.

– Убийца Чарущева в данный момент находится в моем кабинете, – отрапортовал Суржиков. – В убийстве призналась, стреляла в Чарущева из мести, за то, что он убил ее жениха. Все преступники найдены, картины в музеи возвращены, так что в этом деле можно ставить точку.

Карсавин поменялся в лице, брюзгливое недовольство мгновенно сменил на радушную улыбку. Выскочив из-за стола, он стал неистово трясти руку Суржикову.

– Поздравляю, молодец! Чем бы тебя наградить?

– Отпустите меня в отпуск!

Эпилог

Коллектив художественного салона пригласил Суржикова на вечер, посвященный творчеству Крамского, который назывался «Кто вы, прекрасная незнакомка?».

Суржиков нарядился по этому случаю в парадный костюм, и первая, кого он в вестибюле встретил, была Верочка в вечернем длинном темно-синем платье. Она была обворожительна, и Суржиков невольно почувствовал себя робким подростком. Но девушка сама подошла к нему, улыбнулась, смело взяла под руку и повела в зал. Зал был уже полон, но Верочка провела следователя в первый ряд, на места для приглашенных.

Они сели. Когда раскрылся занавес, Суржиков увидев по центру портрет «Неизвестной», вздрогнул, ему на мгновение даже показалось, что она ему подмигнула.

– Что с вами? – шепнула Верочка.

– Да нет, ничего, я, наверное, просто переутомился…

На сцену вышла Лилия Стасова и продекламировала стихотворение Блока.

Каждое слово глубоко отзывалось в душе Суржикова.

Закончив стихотворение, Ляля вдохновенно продолжила:

– Когда мы слышим эти строки, в нашей памяти возникает прекрасная незнакомка, изображенная на картине «Неизвестная» прославленного художника девятнадцатого века Ивана Николаевича Крамского. Эту картину стали называть «Незнакомка», настолько созвучен образ блоковской героини и героини этого портрета. Эта картина была написана в несвойственной манере для Крамского и осталась тайной для всех. Никому, даже своему дневнику, он не доверил имя модели, позирующей ему, и картину писал втайне. На этот счет существует много версий, одни утверждают, что натурщицей служила его дочь, другие, что жена, третьи, что Екатерина Долгорукова. Но у нас существует иная, и наиболее достоверная, версия, и мы сегодня назовем имя той, чей портрет написал Иван Крамской на самом деле.

В зале поднялся шум, кто-то недоверчиво возмущался, кто-то начал хлопать, но большинство переговаривались, обсуждая неожиданное заявление. И тут на сцену вышла Маргарита Вишневская, одетая точно так же, как дама на картине Крамского, и все замолчали. Девушка словно шагнула с полотна.

Ляля довольно улыбнулась:

– Представляю вам Маргариту Вишневскую, она праправнучка Матрены Саввишны Бестужевой, простой крестьянки, ставшей графиней. – И молодой искусствовед рассказала все, что им с Маргаритой и ребятами удалось узнать об этой печальной истории, и закончила свою речь словами: – Трагедия неразделенной, несостоявшейся любви чувствуется в этом прекрасном образе. Ни в одной другой работе Ивана Крамского нет столько личного чувства и столько страсти, здесь даже каждая мелкая деталь одежды тщательно выписана, выписана с большой любовью.

На сцену вышел молодой человек во фраке и сел за фортепьяно. Его руки взметнулись, как крылья, и осторожно коснулись клавиш. Из-под его пальцев полились чудные звуки Четырнадцатой сонаты Бетховена.

Суржиков сидел рядом с Верочкой и думал о картине Крамского, о самом художнике, о стихах Блока, о живописи и своей жизни. И все ужасное, дурное, страшное, с чем он встречался каждый день, в этот момент как будто забылось, растаяло словно дым. А в душе рождалась радость, Суржиков чувствовал себя счастливым и верил, что впереди его ждет что-то прекрасное!..