Хамелеоны. Детективы в стиле ретро Мурзин Геннадий

Часть 4

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Нас двоих – меня и еще одного такого же молодого и начинающего опера – вызвали к начальству и сказали, что мы должны задержать на центральной барахолке (тогда она размещалась за Южной, в сторону Вторчермета) профессиональную фарцовщицу и доставить в управление. Поручение – элементарное. Оно и понятно: нам, молодым и неопытным, пока что серьезного еще не доверяли. Нам лишь сказали, что там же, неподалеку будет находиться опер из ОБХСС, в штатском, и он подаст знак рукой, когда следует начинать. Проблем никаких не предвиделось. Единственное, чего я, например, опасался: задержание будет производиться, как я понял, в самый момент совершения купли-продажи, придется поэтому задерживать и ни в чем неповинного покупателя (он-то не знает, что приобретает краденое), который может отказаться следовать с нами, который может поднять шум на барахолке. Знаете, ведь, как в таких случаях бывает. А лично мне не хотелось шума».

Старшина Плотник, старший сержант Еременко (оба в форме МГБ) и Кобяков (в штатском: в фуфайке, серых валенках фабричной работы и цигейковой поношенной изрядно шапке) в половине одиннадцатого вышли из управления, пересекли площадь, свернули направо, на 8 Марта (там тогда была остановка трамваев, идущих в сторону Южной). На остановке проторчали, наверное, с полчаса. Трамвая №5 (Уралмаш – Южная) все не было. Наконец, он показался на перекрестке, свернул в их сторону. Остановился. Трамвай был переполнен. Входившие и выходившие отчаянно толкались и ссорились нещадно. Арбитром выступала седенькая вагоновожатая, которая из своей кабины пыталась утихомирить спорящих. Тащился трамвай долго до своего кольца. Наконец-таки все трое вышли на Южной. Кобяков пошел вперед, чуть поодаль – двое других. Предосторожность – не лишняя. Этим же трамваем наверняка приехали и завсегдатаи барахолки и, увидев Кобякова вместе с ними, с людьми в форме, могли что-то заподозрить.

Дистанцию они держали и на барахолке. Людей было немного. Очевидно, из-за погоды – метельно и холодно. Плотнику и Еременко не трудно было держать все время в поле зрения Кобякова. А он вертелся возле одного деревянного прилавка. Издали они не видели, что там выложено на продажу.

Первым заметил поданный Кобяковым сигнал (поднятая кверху рука как бы приветствовавшая кого-то из знакомых) сержант Еременко.

– Славик, идем. Пора.

Они даже не пошли – побежали. Боялись опоздать. Успели. Они подскочили в тот момент, когда покупательница, хорошо одетая дородная женщина, отсчитывала деньги за покупку – за отрез костюмной ткани.

– Гражданочки, одну минуту, – сказал строго Плотник.

– В чем дело? – чуть ли не в голос спросили обе женщины – и продавец, и покупатель.

Теперь Плотник обратился только к продавщице:

– Вы, гражданка Симонова, задерживаетесь по подозрению в скупке и продаже краденого…

– Что вы такое говорите? Какое краденое? Какая скупка? – завозмущалась торговка. – Этот отрез я купила мужу, хотела костюм ему сшить, но ему расцветка не понравилась, поэтому пришлось продать.

– Ничего, гражданка Симонова, разберемся, все выясним. Пройдемте с нами, – Плотник повернулся к онемевшей от испуга покупательнице. – И вам, к сожалению, придется также проследовать с нами.

– Товарищ старшина, но причем тут я?

– Притом, что вы свидетель, как эта вот гражданка, – он кивнул в сторону Симоновой, которую уже держал за рукав Еременко, – пыталась вам продать вот эту самую ткань. По нашим сведениям, гражданка, эта ткань краденая.

Покупательница больше не стала возражать. Они пошли. Но Плотник заметил, что Симонова оставляет свою сумку под прилавком.

– Нет, так не пойдет, гражданка Симонова: свою сумку вы заберите с собой. Она вам еще пригодится.

– Это не моя сумка.

– А чья же?

– Вон, соседки справа.

Соседка, торговавшая справа всякой домашней мелочевкой, возмутилась:

– Ты чего это на меня показываешь? У меня отродясь такой сумки не было. Дура!

Торговка, сверкнув глазами, сплюнула.

– У, тварь… продажная!

Симонова нагнулась и подняла сумку. Плотник усмехнулся.

– Теперь – пошли. Теперь – так, как надо…

Третий этаж управления. Кабинет следователя ОБХСС.

Георгий Иванович еще года не работает. Пришел в органы после окончания Свердловского юридического института. Попал – по распределению. Пожалуй, ему повезло. Потому что другие выпускники уехали в Тмутаракань. А он же остался в Свердловске. Да, он пока живет в общаге. Но начальство говорит, что после женитьбы, если таковое случится, дадут ему для начала отдельную комнату в коммуналке. Ну, а там? Как говорится, время покажет. Пока ему удалось расследовать лишь одно хозяйственное преступление. Но начальство успело заметить: молодой специалист имеет хорошую перспективу, поскольку он не только хорошо подготовлен теоретически, а и предельно аккуратен, всегда собран, деловит, не позволяющий себе на работе никакой расхлябанности. Это как раз те самые качества, как считает начальство, которые крайне нужны следователю. Начальство, как в воду глядело, говоря о перспективности молодого специалиста. Александрович пошел далеко. Впрочем, это будет потом. А пока…

В кабинет вошел старшина Плотник.

– Задержанные доставлены, – сказал он. – Говорят, ты ими станешь заниматься.

Они были на «ты». Во-первых, давно знакомы. Во-вторых, так условились. Старшина Плотник был несколько старше по возрасту, но зато Александрович был постарше в звании: ему недавно на погоны нацепили лейтенантские звездочки.

– Все верно, Слава. Давай сюда сначала свидетельницу. Я допрошу ее, отпущу, а потом займусь подозреваемой. А ты, тем временем, садись за рапорт, пиши, как прошло задержание. Для возбуждения уголовного дела нужно. Понял, да?

– Естественно, – ответил Плотник и вышел.

Тут же вошла изрядно располневшая женщина. Она мяла в руках маленький кожаный ридикюль. Увидев, что та волнуется, следователь попробовал ее успокоить.

– Не волнуйтесь вы так, гражданка. Вы ни в чем невиноваты. Проходите по делу как свидетель. Присаживайтесь и успокойтесь. Для вас – ничего страшного.

Заполнив «шапку» протокола допроса свидетеля (ну, то место, где графы насчет следователя, биографических данных допрашиваемого), Александрович поднял глаза на сидящую напротив женщину. Она, судя по всему, несколько пришла в себя.

– Таким образом, с формальностями закончили. Теперь, Наталья Владимировна, расскажите, как все было, – сказал следователь.

– Мне, собственно, и рассказывать нечего… Обычно я редко бываю на барахолке. Сегодня пошла и вот чем закончилось… Решила посмотреть. Пришла на базар, увидела приличную ткань и цена подходящая. Решила отрез купить… мужу на костюм. Посмотрела ткань. Повертела так и эдак. Не решалась долго. Но потом все же решилась… Стала отсчитывать деньги и тут ваши милиционеры. Вот и вся история.

Александрович выложил на стол отрез ткани:

– Это та самая ткань, которую вы намеревались купить?

– Да.

– Раньше вы с продававшей женщиной не были знакомы?

– Нет, никогда.

– Но она же постоянно там торговала.

– Я уже сказала, что на барахолку хожу от случая к случаю, а делаю покупки – и того реже.

– Хорошо, – следователь протянул ей листки протокола. – Прочтите и внизу каждого листка напишите своей рукой «С моих слов записано правильно» и распишитесь.

Она все сделала.

– Мне можно идти? – спросила она?

– Разумеется. Если потребуетесь – пришлем повестку. Наши люди вас проводят.

– Я и сама смогу.

– У нас так положено.

Свидетельница вышла. Александрович вышел из-за стола, выглянул в коридор. Увидев сидевшую там женщину, спросил:

– Симонова? – та кивнула. – Заходите.

Следователь вернулся на место. Симонова уселась, сложив руки на коленях.

– Гражданка Симонова, знаете, по какой причине вы задержаны?

– Старшина сказал, что, я будто бы, торгую краденым. Но – это неправда.

– Правда или неправда – предстоит выяснить мне. С вашей помощью, конечно.

– Вы ведь отпустите меня, да? – спросила с надеждой Симонова и поглядела ему в глаза.

– Не знаю… Это будет зависеть от вас.

– Как? От меня!?

– Ваша дальнейшая судьба – в ваших руках.

– Я вас, гражданин следователь, не понимаю.

– Не притворяйтесь, пожалуйста. Вы не впервые перед следователем. Вы уже привлекались…

– Знаете?.. Когда успели?

– Работаем, гражданка, работаем.

– Вы правы, – призналась она. – Два года назад мне «шили» дело по спекуляции…

– Что значит «шили»? Не вы ли тогда признались в содеянном?

– Да, попробуй у вас не признаться. У вас здесь и мертвый заговорит – о том, что было, о том, чего не было.

– Из вас, что, вышибали нужные показания? Вы об этом?

– Не совсем.

– Что значит «не совсем»?

– Бить – не били, но угрожали.

– Вы – не оригинальны.

– Вы – тоже.

– Давайте не станем пикироваться. И вам, и мне нужна правда… Дадите чистосердечные признания – одно, будете врать – другое. Вы должны помнить: раскаяние и содействие следствию – есть смягчающее вину обстоятельство.

– Не знаю, как вы, но я считаю, что за мной нет вообще никакой вины.

– Хуже для вас…

– Вы угрожаете?

– Нет. Но вижу, что с вами с глазу на глаз оставаться нельзя, – следователь набрал номер. – Дежурный? Найдите, пожалуйста, старшину Плотника. Он где-то рапорт сочиняет. Скажите, чтобы зашел сейчас же к следователю Александровичу, – он положил трубку. – На одну минуту прервемся, гражданка Симонова.

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Я присутствовал на допросе задержанной на барахолке. Она, конечно, немного поломавшись, дала признательные показания. Вырисовывалась следующая картина: несколько дней назад к ней, Симоновой, домой зашла ее знакомая Прошкина. Выпив чайку, поговорив о всяком разном, гостья предложила ей на продажу несколько отрезов костюмной ткани типа «Бостон» на условии – девяносто процентов выручки поставщику, остальное продавцу; она согласилась, поскольку ткань дефицитная и разойдется быстро; она, Симонова, поинтересовалась, откуда эта ткань, на что Прошкина сказала – она принадлежит Соловейчику; Симонова успела продать за эти дни шесть отрезов на общую сумму 48 тысяч рублей; выручку отдавала вечером приходившей Прошкиной; у нее остались нереализованными два отреза, которые следователем были изъяты в качестве «вещдока». Знала ли Симонова, что ткань краденая? Говорит, нет, не знала. Но догадывалась. Какая роль во всем этом Прошкиной? Симонова сказала, что, скорее всего, она всего лишь посредник, то есть Соловейчик не захотел «светиться». Знала ли она, где работают Соловейчик и Прошкина? Да, знала, что Прошкина – товаровед магазина «Светлана», насчет Соловейчика – нет. И не интересовалась.

Молод я тогда был и многого не мог понять. Например, не мог понять, почему этим, в общем-то, рядовым преступлением, какой-то торговкой на барахолке занимается УМГБ? Этим, как я понимал, вполне бы могли справиться сотрудники третьего отделения милиции, в зоне которого находилась та злополучная барахолка. Спрашивал начальство. Оно улыбалось, хлопало меня по плечу и говорило: «Поработаешь побольше – все поймешь, а пока делай то, что говорят те, кто знают, что делают». Я понимал (в моем переводе на обычный язык) это так: не суй свой нос туда, куда не просят.

Надо пояснить: я в милицию пришел по комсомольской путевке, прямо от станка. В войну подростком стал работать на заводе имени Калинина шлифовщиком. В выходные (это уже после войны) меня привлекали для охраны общественного порядка, «бригадмильцем». Ходил на дежурства с удовольствием, не по принуждению. Нравилось. Что? Объяснить не могу даже сейчас. Кто-то заметил, что у меня тяга к этому. И выразили (видимо, в парткоме завода) желание видеть меня в рядах милиции.

Сначала пригласили в заводской комитет комсомола, поговорили. Потом повели в партком, а оттуда – в кадры УМГБ. Подучили чуть-чуть и причислили к уголовному розыску: мужик ты, сказали, крепкий, а знания – дело наживное, со временем придут.

Не всем повезло так, как мне. В том смысле, что повстречал в милиции хороших, честных людей, которые по-отечески относились ко мне; помогали, чем могли. Но и драли, как Сидорову козу, если ошибался. Никакой поблажки! Обижался. Считал, что ко мне несправедливо относятся, придираются, цепляются по пустякам. Обида во мне держалась не больше суток. Уже на другой день все забывалось».

Часть 5

Кабинет заместителя начальника УМГБ.

Полковник Азаров, курирующий службу ОБХСС, нервно вышагивал по кабинету, когда стали собираться вызванные им руководители отделов и некоторые оперативники. Он всегда нервничал, когда видел, что интересы службы и интересы парторганов коренным образом расходятся. Видеть-то он видел, но говорить об этом вслух не смел: партийная дисциплинированность не позволяла. Плюс некоторые обязательства. Он до этого работал инструктором отдела административных органов Свердловского обкома КПСС. А в сорок девятом его пригласил к себе первый секретарь Андрианов и сказал, что партия его направляет на укрепление кадров в УМГБ (его предшественник был арестован как враг народа и пособник империализма, осужден по 58-й на пятнадцать лет лагерей), что партия рассчитывает на его стойкость в отстаивании интересов партии. Что было делать? Как говорится, взять «под козырек». Ему сразу на плечи – три больших звездочки и должность заместителя Чернышева. Повезло мужику. Другие, чтобы достичь подобного, служат десятки лет. А тут… Раз, два – и в дамках! А это значит, что оказанное высокое доверие ему надлежит оправдывать каждодневной службой. И он старался. Но иногда оказывался в тупике.

Вызванные сотрудники управления входили по одному и рассаживались за столами, образовавшими букву «Т». Мрачно оглядев всех присутствующих, он прошел на свое место. Подчиненные, заметив его дурное расположение духа, притихли.

– Я собрал вас, товарищи, чтобы заслушать информацию, обсудить ее и сообща, коллегиально принять решение. Но прежде должен высказать одно замечание: все мы работаем в УМГБ области, а не в каком-нибудь отделении милиции, а посему не пристало подменять собой низовые звенья. Оперативник отделения милиции, если мы так будем действовать дальше, может остаться без работы. Вы понимаете, о чем я?

Все поняли цель и смысл замечания, поэтому промолчали.

– Ваше молчание, товарищи, воспринимаю как согласие. Тогда – перейдем к существу вопроса. Подполковник, что у тебя за дело, связанное с магазином «Светлана»? Прошу – коротко и ясно!

Малышев встал и начал докладывать:

– Наш отдел располагает информацией, что в названном вами, товарищ полковник, магазине имел место факт хищения социалистической собственности, причем в особо крупном размере. По оперативным данным, сумма хищения может превысить (в нынешнем исчислении цен) сто тысяч рублей. Вчера была задержана гражданка Симонова, торговавшая краденым на барахолке…

– Допросили?.. Кто?

– Следователь Александрович…

– Лейтенант, что скажешь?

Александрович также встал.

– Подозреваемая Симонова дала признательные показания…

– Что собираешься делать?

– Думаю возбудить в отношении Симоновой уголовное дело по факту торговли краденым.

– А ты уверен, лейтенант, что докажешь вину? Она знала, что продает краденое?

– Определенно, товарищ полковник, не знала, но могла догадываться.

– Это – не аргумент. Суд не примет ваши или ее догадки. Предположения не могут быть положены в основу обвинительного заключения, – Азаров встал и вновь зашагал по кабинету. – Видите, какими мы с вами пустяками занимаемся? Какая-то базарная торговка… Почему не передали в третье отделение? Вам нечем заняться? По работе соскучились?

Малышев знал, что на эти вопросы отвечать ему.

– Понимаете, товарищ полковник, информация получена нами…

– И что? Получили – передайте. Пусть занимаются там.

– Товарищ полковник, они, там не справятся и дело завалят. Директор…

– Вот именно – директор… Почему твоя голова должна болеть, справятся или не справятся?

Малышева решил поддержать Кадочников.

– Разрешите?

– Тебе-то что не сидится, майор?

– Вы сами сказали, товарищ полковник, что собрали нас, чтобы выслушать, обсудить и принять правильное решение.

– Да, я так сказал… Что из того?

– Значит, я также вправе высказать свое мнение…

– Высказывай. Кто-то тебе мешает?

– Товарищ полковник, вы прекрасно понимаете, что речь идет о престижном, далеко не рядовом магазине. Директор – уважаемый человек. В прошлом году мы подступались уже, но…

– Короче! – прервал его Азаров.

– Мое мнение: а) необходимо произвести обыск на квартире Соловейчика; б) производство по делу ни при каких условиях не передавать в третье отделение, если мы не хотим сами, своими руками погубить и дать возможность виновным вновь уйти от ответственности.

– Майор, на что намекаешь?

– Ни на что.

– Заруби себе на носу, майор: здесь – не фронт, нет ни немцев, ни брустверов, ни амбразур. Брось свои армейские замашки, ясно?

– Я сказал, что думаю…

– Садись, майор. С тобой все ясно. Есть еще те, кто также думают?

Ответил Малышев:

– Здесь все так думают.

– Но замечу: кроме меня, – уточнил полковник Азаров.

– Очень жаль.

– Не надо меня жалеть, подполковник, понял?

– Так точно, понял.

– Ты… что себе позволяешь?! – вскипел Азаров. – Да я… – он вовремя остановил себя, подавил раздражение, попытался успокоиться. Он вернулся на свое место и сел. – Извини… Погорячился… Если так… если все так считают, то я не против. Но имейте в виду: санкцию у прокурора на обыск вам трудно будет добыть.

Малышев заметил:

– Трудно, понимаем. Но мы рассчитываем на вас, товарищ полковник.

– Ну, вы даете!

– Знаем, что у вас, товарищ полковник, очень хорошие отношения с прокурором…

– Вы?.. Хотите, чтобы я?..

– Так точно, товарищ полковник.

– А, ладно, – Азаров хлопнул ладонью по столешнице, – двум смертям не бывать, а одной – не миновать. Добуду я вам санкцию. Только прошу: поделикатнее, поосторожнее. Не забывайте, что дело имеете с зубастой акулой. Не мне вам говорить, что директор «Светланы», узнав, что вы копаете под его людей, такое устроит, что небо с овчинку покажется.

– Рискнем, товарищ полковник.

– Смотрите… смотрите… Рискуете вы… Не забывайте, что о возможных проблемах я вас всех предупредил.

Часть 6

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Санкцию на обыск (по слухам) выбил сам Азаров. В оперативную группу по производству обыска на квартире заместителя директора магазина „Светлана“ Соловейчика (кроме меня) вошли: следователь Александрович, оперуполномоченный уголовного розыска Еременко, майор Кадочников (по его желанию), а возглавил группу сам Малышев. Я испытывал удовольствие, что и мне (наконец-то!) предстоит участвовать в чем-то очень ответственном и, судя по всему, очень важном. С гордостью ждал своего часа. Старшие мои товарищи, конечно, ничего такого уж важного в предстоящем обыске не усматривали. Обычное дело. Но это для них! А для меня… Забегая вперед, скажу, что впоследствии и эти зубры станут растерянно качать головами, вспоминая этот обыск».

Магазин «Светлана». Крохотный кабинетик-закуток.

– Доброе утро, Яков Яковлевич!

Соловейчик оторвал взгляд от документов, лежавших грудой перед ним, увидев вошедшую Прошкину, в ответ на приветствие кивнул и вновь уткнулся в бумаги.

Прошкина, таинственно оглядевшись вокруг, полушепотом сказала:

– Мне что-то тревожно, Яков Яковлевич.

– Что случилось, милейшая Алла Демидовна? – не отрываясь от документов, спросил Соловейчик женщину.

Прошкина убрала со стула лежавшие какие-то книжки и присела. Она смотрела на Соловейчика и не могла надивиться его самообладанию. Ей казалось, что ничто его не сможет вывести из равновесия. Они знакомы (и довольно-таки близко) с сорок второго. И с того времени она не помнит, чтобы он когда-то повысил голос – на нее или на кого-то еще.

– Ты, как гляжу, спишь спокойно?

– Почему бы и нет? Не вижу причин… И тебе рекомендую.

– Вечером должна была зайти Симонова. За очередной партией. Не объявилась. Пошла к ней. Ее и дома не оказалось. Домашние сказали, что она странным образом задерживается: обычно, мол, с барахолки она возвращается в пятом часу. Посидела немного – не дождалась. Сегодняшним утром поехала на барахолку… Тебе не интересно, что там узнала?

– Нет. Что может быть интересного на барахолке? – Соловейчик отодвинул от себя в сторону бумаги и откинулся на спинку стула. – Милейшая Алла Демидовна, вот что я тебе скажу: волноваться надо было раньше. Теперь же – все во власти Всевышнего, а он, ты хорошо знаешь, где находится…

Прошкина нагнулась к нему и прошептала:

– Но… вот-вот нагрянут.

– С чего ты взяла? Спокойствие, милейшая, спокойствие. Что ты вздрагиваешь от каждого шороха? Не кисейная, кажется, барышня.

– На барахолке мне сказали, что вчера торговку, которая рядом с ними торговала, то есть Симонову, замели.

Произнеся столь важное, как ей казалось, сообщение, она стала ждать его реакции. Реакции – никакой! Лишь после минутной паузы Соловейчик заметил:

– Фи! Какие словечки! – презрительно произнес он по-прежнему ровным голосом. – И откуда ты набралась жаргона?

– Сам знаешь…

– Да… Ее не отпустили? – равнодушно поинтересовался Соловейчик.

– Не знаю.

– Надо будет узнать… Не хотелось бы, чтоб из-за нас пострадала.

– Пожалел…

– Вот еще что: когда придут, ты должна лишь каяться, понятно, милейшая? Каяться, бить себя в грудь и больше ничего. Что же касается торговки, то станешь говорить, что она не знала и не могла знать, что поставляемый ей товар на реализацию краденый. Ее надо вывести из-под удара.

– Какой жалостливый…

– Оставь этот тон, милейшая. Мы так должны действовать не только ради нее, но и ради нас. Она нам еще пригодится: русский человек на добро всегда платит добром, ясно?

– Трудно тебя понять… Чего ты хочешь?

– Не задавай лишних вопросов. Я тебе еще раз говорю: на следствии веди себя так, как условились. Все, что касается кражи соцсобственности, – рассказывай все, до запятой. На все другие вопросы следователя – старайся молчать или говорить что-либо несущественное. Впрочем, я не думаю, что при таком нашем примерном поведении у следователя появятся лишние вопросы. У него задача одна: поскорее закончить следствие и дело спихнуть в суд. Чем скорее он это сделает (с нашей помощью), тем для него лучше. Так что он нам будет еще благодарен. Да и в суде пригодится. Раскаяние в содеянном и содействие следствию – существенно смягчающие вину обстоятельства.

– Боязно все равно.

– Для тебя – вообще ничего страшного не предвидится. Я буду брать всю вину на себя. Самое большее – за соучастие получишь пару лет. Пока суд да дело – срок-то и пройдет.

– А с тобой… что?

– Ну, мне светит побольше. Но и я рассчитываю на снисхождение. Как-никак, а участник войны… Еще раз прошу: возьми себя в руки. Ты знала, на что идешь. Сейчас поздно думать о последствиях. Смягчить их – это единственное, что мы можем… Не замыкайся на настоящем… Смело гляди в будущее. А там…

Прошкина скептически посмотрела на него и заметила:

– Там – тоже может повернуться по-всякому.

– Милейшая, Алла Демидовна, избавляйся от пессимизма. С ним трудно жить.

Дом на Набережной.

В половине восьмого вечера в дверь квартиры №17 постучали. Соловейчик, занимавший дальнюю, угловую комнату, слышал, но не пошел открывать. Вышла соседка. Он слышал, как она прошлепала к двери и спросила: «Кто там?» В ответ мужской голос сказал: «Откройте, милиция!»

Он слышал, как звякнула защелка, заскрипела отворяющаяся дверь и голоса.

Соседка:

– Что случилось?

Тот же мужской голос:

– Здесь проживает гражданин Соловейчик?

Соседка:

– Да, вон в той комнате.

Мужской голос:

– Он дома?

Соседка:

– Да… А что случилось?

Мужской голос:

– Разрешите пройти к нему?

Соловейчик, заслышав тяжелые шаги, пошел навстречу. Они встретились в коридоре. Соседка по-прежнему стояла у дверей, испуганно глядя на пришедших.

– В чем дело, товарищи?

– Вы Соловейчик? – спросил подполковник Малышев.

– Да, я Соловейчик – к вашим услугам. В чем дело? Кто вы? Я вас не знаю, не имел чести быть знакомым.

– Вы ошибаетесь… Год назад мы уже встречались.