Вторжение Ахманов Михаил

Глава 12

Между орбитами Марса и Земли

Сразу поговорить с Йо не удалось — кажется, она ещё пребывала в трансе, хотя глаза были открыты. Лёгкое гибкое тело жгло Литвина сквозь скафандр, запах кружил голову; он прижимал её к себе, стараясь не глядеть на полные груди с твёрдыми сосками, на плавный изгиб бедра и маленькие ступни. Он похищал не женщину, а ценного союзника или, на худой конец, информатора, но убедить себя в этом было нелегко. Долгие, долгие недели не прикасался он к женскому телу, не ощущал ароматов сладкой и манящей плоти… Команда «Жаворонка» включала восемнадцать девушек, но ни с кем из них Литвин не свёл близкого знакомства. Правда, никто и не был так прекрасен, так загадочен, как Йо.

В уединённом и надёжном месте, где можно спрятаться, они очутились через минуту. Малый модуль, один из сотен припаркованных в огромной цилиндрической трубе рядом с шахтой конвертера… В каждом — спящий пилот, множество живых созданий, а значит, сильный инфракрасный фон. Имелась, однако, проблема — втроём они излучали больше энергии, и это могло нарушить маскировку.

Опустив Йо на мягкое покрытие пола и приказав зажечь свет, Литвин огляделся. Кабина модуля была небольшой, но все же просторнее, чем в истребителе: клиновидный отсек пятиметровой длины, со шлюзом в расширении, где аппарат стыковался с палубой. Узкая часть заканчивалась полусферическим экраном, и там, завёрнутый в плёнку, растянутую от пола до потолка, висел нагой пилот, такой же длинный и костлявый, как некоторые существа из зала т’хами. Привычного кресла или каких-нибудь пультов, рычагов, приборов не обнаружилось, и Литвин решил, что надо расспросить Корабль, как управляться с этой штукой. Затем подёргал плёночную занавесь. Внезапно она разошлась, и пилот свалился прямо ему в руки, потянув за собой трубку или кабель, присосавшийся к шее. Литвин отодрал её и потащил пилота на палубу.

Это была галерея, конец которой терялся вдали, со стеной, мерцавшей сотнями шлюзов-мембран. Вроде палубы С на «Жаворонке», только раз в двадцать длиннее, а может быть, в тридцать или сорок. Все шлюзы были одинаковы, и Литвин, чтобы не запутаться, отсчитал от своего семьдесят семь, влез внутрь и пристроил свою ношу рядом с хозяином модуля.

— Вот так, ребята… Вместе вам будет веселее.

«Надо его подключить, — беззвучно произнёс Корабль. — Иначе он погибнет».

— Подключить? Куда?

«К дублирующей магистрали».

Сверху упал кабель с тёмной овальной присоской. Литвин повертел её в руках и налепил на лоб пилоту.

«Не сюда. К шее, к нервному узлу».

Он прицепил гибкий поводок к выпуклости под затылком. Пилот не был похож на уже знакомых троллей и эльфов — скорее напоминал кикимору. Бледный, тощий, хрупкий, с выступающими суставами и личиком величиной с ладонь, над которым нависал раздутый череп… Глаза белесые, рот с губами клювом, в паху складка, похожая на сумку кенгуру — то ли половые органы прятались в ней, то ли отсутствовали вовсе. Явно специализированное существо, решил Литвин и, покачав головой, вернулся в галерею. Подошёл к своей мембране, остановился, ощупал кафф на виске, посмотрел наверх, будто желая проникнуть взглядом в космическую тьму, что простиралась за десятками палуб, переборок и отсеков. Потом спросил:

— Далеко ли до нашего флота? И сколько в нём кораблей?

«В земных мерах — четырнадцать и три десятых миллиона километров. Отдельные объекты не видны, двигаются компактной группой».

— Время встречи?

«Через тридцать шесть часов».

Идут, подумал Литвин, идут! Выручить бы Эби, а там как в сказке — день продержаться да ночь простоять!

Он бросил взгляд на бесконечную шеренгу шлюзов, и ликование померкло. Усталость навалилась на него и вместе с нею — безысходность, голод, страх. На миг он ощутил себя в ловушке среди этих стен и сотен боевых машин, зримой силы и мощи пришельцев. Если до драки дойдёт, как справиться с такой армадой? А не дойдёт, так песенка их спета, и его, и Макнил. Они — первичные образцы и, как объяснил Корабль, подлежат уничтожению…

Прищучить бы эту квазиразумную тварь и весь её крысятник! А первым делом посоветоваться с Йо, решил Литвин и полез в модуль.

Его пленница — или союзница? — по-прежнему лежала на полу, вытянув тонкие руки вдоль туловища. Он снял скафандр и шлем, вытащил термос и попытался влить ей в рот тонизирующее питье. Тонкая струйка побежала из краешка губ по щеке — похоже, она не проглотила ни капли.

«Корабль! — мысленно позвал он. — Что с ней?»

«Она ещё не очнулась. Обычно переход из т’хами к нормальной жизнедеятельности требует от трёх до пяти часов. Кроме того, необходимо питание. Углеводы».

Литвин раскрыл ранец с пайком, нашарил, не глядя, пластиковые тубы, достал, осмотрел. Жёлтая и коричневая, мёд и шоколад… Годится ли это для инопланетянки?.. И как заставить её проглотить? Не ошибся ли он, взяв Йо с собой? Корабль утверждал, что пробуждение не причинит ей вреда… Но, возможно, в залах т’хами есть какие-то устройства, необходимые в этот момент, какое-то особое питание и препараты… Он вдруг испугался, что Йо умрёт или не выйдет из ступора — её лицо казалось белым, точно мрамор, мышцы одеревенели, зрачки растаяли в серебряных глазах.

— Чем мне её накормить? — спросил он и удивился, как хрипло звучит его голос.

Впереди, рядом с полусферой и местом пилота, разошлась стена. За панелью был узкий цилиндрический сосуд с делениями, полный чего-то янтарного, поблёскивающего, текучего. Тонкая трубка (или щупальце с плоским, похожим на монетку штуцером) скользнула к Литвину, затем раздался бесплотный голос: «Пища и биостимуляторы. Вводятся внутривенно».

— Надо прокалывать кожу?

«Нет. Приложить там, где выступают кровеносные сосуды. Лучше на запястье или на внутреннем сгибе локтя. Плотно прижать».

Он так и сделал. Штуцер чуть дёрнулся в пальцах, янтарная жидкость в сосуде опустилась на деление, и Литвину почудилось, что щеки Йо порозовели. Скорее всего, это было игрой воображения, так как кожа у бино фаата была бледнее, чем у землян. Но одна реакция казалась несомненной — в её глазах голубоватыми тенями замерцали зрачки, будто две рыбки, всплывшие из серебряных озёр.

«Она очнётся, — сообщил Корабль. — Только…»

— Да?

«Будет в сильном эмоциональном возбуждении. Она в периоде туахха».

— Это мы переживём, — сказал Литвин, прикладывая штуцер к своему запястью. — Знаешь, я тоже голоден, так что подбрось мне калорий. Желательно две порции.

Штуцер дважды дрогнул и скрылся за стенной обшивкой. Литвин сидел, прислушиваясь, как стремительно и мощно разливается в крови тепло, изгоняя усталость и голод. В голове прояснилось — видимо, это снадобье чужаков было куда эффективнее земных тонизирующих таблеток. Какое-то время он думал разом о сотне вещей: о том, как выручить Макнил, о мёртвых своих камерадах, расфасованных по банкам, о приближавшемся флоте, о живой Галактике, полной опасностей и чудес, о Корабле и сотнях модулей со спящими пилотами и о манящем теле Йо. Мысли мелькали вспышками стробоскопа, но постепенно их бег сделался более плавным, и жар в крови угас. Поднявшись, он шагнул к прозрачной плёнке перед сферическим экраном.

«Корабль!»

«Слушаю».

«Эта ткань — орган управления?»

«Орган управления — сам пилот. Ткань — стыковочный узел с системами модуля. Интерфейс, подобный каффу».

Кокон, как в «грифах», только совершеннее, решил Литвин и полез внутрь. Плёнка сомкнулась вокруг него, охватывая голову, плечи, торс, конечности; он ощутил слабое давление, будто находился под водой на глубине трёх-четырёх метров. Кроме этого — ничего.

«Необходим более тесный контакт, — сообщил Корабль. — Одежда мешает».

— Мешает, так снимем.

Выбравшись из тесных объятий плёнки, он сбросил обувь и комбинезон, покосился на Йо, подумал и прикрыл её своей одеждой. Не ради соблюдения приличий, а чтобы не замёрзла. Хотя в кабине было скорее жарко, чем холодно — видимо, пришельцам нравился тёплый климат.

Плёнка тоже оказалась тёплой, как живое существо. Теперь Литвин ощущал её, словно вторую кожу, и это чувство всё усиливалось, а вместе с ним пришло другое, совсем уж странное, как если бы он внезапно сделался чем-то массивным, угловатым, располагавшимся внутри чудовищной трубы. Умом он сознавал всю иллюзорность этих видений, но мираж казался более зримым, более острым, чем привычное чувство слияния с истребителем. Его рефлексы пилота ожили, заставив мышцы трепетать — нет, не мышцы, а что-то другое, что находилось внизу. Непостижимым образом он ощущал, что висит в верхней части аппарата, похожего на коробок со срезанным углом; к срезу, прямо под его ногами, подходили щелевидное сопло с камерой и обвивающая их спираль, а за этим устройством был ещё какой-то агрегат, тороидальная конструкция с блестящими шарами, разбросанными по её поверхности. От неё исходило то ощущение трепета, что отдавалось в мышцах зовом-напряжением — так, как ухо ловит далёкий звон колоколов.

«Антиграв, — прошелестел Корабль, и Литвин догадался, что речь идёт о торе с шарами. — Гравитационный двигатель. Такой же, как эти, но менее мощный».

Возникли пара огромных колец, охвативших корпус Корабля, и ряды боевых модулей между ними. Очевидно, картина была реальной, отвечавшей положению в пространстве — на заднем плане горели знакомые созвездия и крохотный багровый диск Марса.

Видение исчезло, и Литвин, коснувшись мысленно спирали, спросил:

«А это что за машина?»

Пауза. Похоже, Корабль был в нерешительности, хотя такая эмоция для квазиразумной твари могла показаться совсем уж лишней. Однако Литвин её уловил — нерешительность и нечто подобное опасливым колебаниям.

«Это аннигилятор», — отозвалось, наконец, в голове.

«Оружие?»

«Да».

«Я могу им воспользоваться? Могу вообще летать на этой штуке?»

Снова пауза. Потом:

«Вряд ли. Модуль не рассчитан на человека Земли, на бино фаата или обычного тхо. Только на пилотов».

«На этих тощих и мосластых?»

«Да. Генетически трансформированная порода симбионтов, способная управлять модулями. Больше ничего, только управлять, сражаться и, если нужно, погибать. — Помедлив, Корабль добавил: — Солдаты».

— Управлять, сражаться, погибать… — вслух повторил Литвин. — Думаешь, у меня не получится? С каффом и этой плёнкой?

«Требуются врождённые рефлексы и обучение».

— Ну-ну… Поживём — увидим!

Он отодрал плёнку от тела, раздвинул её края и спрыгнул на пол. Йо, накрытая комбинезоном, по-прежнему лежала у входного шлюза, и беспокоить её Литвин не стал. Спросил, что поделывают Йата и Айве, не ищут ли сбежавшего бино тегари по всем корабельным закоулкам, и получил ответ, что у залов т’хами расставлены посты и что Держатель Связи погружался в транс, но ничего не обнаружил. Довольно кивнув, Литвин потянулся было к скафандру, но влезать в него нагишом не хотелось, и он решил смириться с дефицитом одежды — во всяком случае, до той поры, когда очнётся Йо. Общению же с Кораблём голая задница не мешала.

— Ты показал мне карту, — произнёс Литвин, — ту древнюю схему заселённости Галактики. Не все ведь разумные вымерли с давних времён?

«Не все, — подтвердил Корабль. — Появились новые расы».

— Отчего же они не отвечают нам? Мы посылаем сигналы в космос больше века. Мы…

Он смолк, поражённый пришедшим ответом:

«Вы никому не интересны, пока не несёте угрозы. Хотя не исключается, что в вашей системе есть наблюдатели. Район газового гиганта патрулировали сильмарри».

— Кто? — выдавил Литвин.

«Сильмарри. Одна из звёздных рас, чей сектор близок к Новым Мирам. К колониям бино фаата в этом рукаве Галактики».

— И что вы с ними сделали?

«Их корабль уничтожен».

— Круто, клянусь реактором! А на Земле они остаться не могли? В качестве этих… наблюдателей?..

«Исключается. Им не подходят земные условия. Они не похожи на людей».

Изображение в мозгу вспыхнуло внезапным импульсом. Некоторое время Литвин изучал его, прикрыв глаза и сравнивая с масштабом, человеческой фигуркой, потом промолвил:

— Червяк! Надо же, разумный червяк! И здоровый… больше анаконды… Что им тут надо, этим сильмарри?

«Связка считает, что они изучали артефакт даскинов. Вашей цивилизации он известен как Красное Пятно на Юпитере. Предполагается, что это вход в пространственный тоннель, ведущий в другую галактику».

«Что он откровенничает со мной? — подумал Литвин. — Любые тайны открывает… Игра какая-то? Или уверен, что мне не выбраться отсюда? Ну, это ещё не факт, так что мог бы и помолчать!»

Дошла до Корабля эта мысль или нет, но реакции на неё не последовало. Ни объяснений, ни возражений, ни комментариев — ровным счётом ничего. Выждав несколько секунд, Литвин сказал:

— Ну, сильмарри насчёт Пятна любопытствуют, а бино фаата что же? И у них к пятнам интерес?

«Не только. Их главная задача — обезопасить периметр».

— Вот как? Почему?

«Экспансия в этот рукав Галактики вызвала обеспокоенность других разумных рас. Возможно активное противодействие. Для защиты Новых Миров необходим форпост. Звёздная система с планетой, подходящей для обитания, с легкодоступными ресурсами, сырьём, энергией. Желательно, населённая».

— Значит, база нужна твоим симбионтам, — пробормотал сквозь зубы Литвин. — Подвесят они тут космические крепости, аннигиляторы зарядят и будут силой мериться с врагами, с червячками этими и прочим галактическим зверьём. На нашей, значит, территории… Землю — в распыл, а с нею и все остальное, от Меркурия до Плутона… Может, ничего не останется, кроме Красного Пятна… Ну, это я понимаю, мы в зоне чужих стратегических интересов — слоны дерутся, плохо траве. А трава им к чему? То есть населённая система? Выбрали бы безлюдную… Вон, Проксима Центавра рядом, и Сириус недалеко, и Альтаир… Места, что ли, не хватает?

«Места хватает, — согласился Корабль. — Но мыслящие существа, способные трудиться, — самый ценный ресурс в Галактике. Кто будет строить космические крепости? Бино фаата размножаются медленно, и их гораздо меньше, чем землян».

Эти откровения нужно было переварить.

Литвин отодрал кафф, сунул его в ранец с пайком и опустился на пол рядом с Йо. Ментальная связь с квазиразумом пока оставалась вещью в себе и требовала осторожности; возможно, Корабль мог уловить те его мысли, которыми Литвин не собирался с ним делиться. Опыт, полученный в последние часы, был слишком скуден, чтобы судить о мотивах и намерениях такого странного создания, не имевшего аналогов ни в природе, ни в привычной техносфере. На Земле уже половину века применяли устройства с искусственным интеллектом (такие, например, как АНК, управлявший «Жаворонком»), но все они программировались извне, либо людьми, либо другими машинами. Они обладали способностью к самообучению и правильно реагировали в довольно сложных ситуациях, но их поведенческие алгоритмы базировались на логике. Сфера чувств не поддавалась математическому моделированию, и все попытки описать любовь и ненависть, страх и радость кончались неудачей. Электронные мозги, не ведавшие ни колебаний, ни сомнений, всегда принимали одно-единственное решение, и степень их интеллекта определялась лишь сложностью программы и числом параметров, которые они могли учесть.

Интуитивно Литвин ощущал, что разум Корабля другой, более гибкий, динамичный и близкий к человеческому, что бы ни скрывалось за термином «квази». Похоже, Корабль мог воспринимать эмоции и даже переживать их; вероятно, проблему противоречия команд он разрешал отчасти на логическом, отчасти на эмоциональном уровне, как то бывает с желаниями человека; не исключалось, что он обладал свободой выбора, качеством, необходимым для слуги с двумя хозяевами. Вернее, размышлял Литвин, с одним симбионтом и другим, не поддающимся определению, ибо его собственная власть над Кораблём была загадкой. Но так или иначе, а это существо — или создание?.. — было не похоже на робота или компьютер, то есть на мёртвый механизм, лишь имитирующий разум. В отличие от них Корабль находился на грани жизни и небытия.

Это делало его непростым противником. Литвин почти не сомневался, что между фаата и Кораблём имеется скрытое взаимодействие, выгодное той и другой стороне, и что без услуг Корабля пришельцы бессильны. Сломать этот союз? Но как? Поставить квазиразум перед неразрешимой дилеммой и тем замкнуть его казалось труднее, чем свести с ума сотню самых мощных земных компьютеров. Пожалуй, вообще невыполнимый вариант, если древние даскины предусмотрели блокировку, наделив свои творения свободой воли. Более надёжно поразить Корабль физически, уничтожить мозг, оставив лишь пустую скорлупу, но как подступиться к этой задаче, Литвин не представлял. Ворваться в отсек управления, спалить тот крупный узел, что лежит под сферой с изображениями звёзд? Спалить, но чем? Ни лучемета нет, ни лазера… К тому же останутся другие центры, сотни и сотни узлов паутины, наверняка способной к регенерации. Отравить их все? Опять же чем? И что за вещество слагает эти центры и нервные пути? Они, очевидно, лежат в переборках, защитных кожухах… вдруг материал горючий… добраться бы и поглядеть… Или спросить у Корабля? Как тебе, дружище, задницу припечь?

Не то чтобы сей вопрос казался Литвину неэтичным или неуместным, но он был уверен, что не получит на него ответа. Ещё один довод в пользу того, что квазиразумный приятель скорее жив, чем мёртв.

Постепенно Литвин задремал, и в этот раз виделись ему не кошмары, а честные простые сны: будто летит он в двухместном учебном «грифе» в пыльный марсианский шторм, как было десять лет назад во время практики, и будто на втором сиденье инструктор Серов, старый, битый космосом десантник с биомеханической рукой. Мимо проносятся ржавые вихри, неба не разглядеть, и Литвин идёт в слепом полёте, по приборам. Задача такая: пересечь Фарсиду[30], вдоль двадцатой параллели, добраться до Олимпа[31] обогнуть его и выйти обратно к Мангала Вэли[32], к городу Семь Куполов и базе ОКР. Летит Литвин хорошо, уверенно, и Серов вроде бы доволен — расслабился в своём коконе, сидит и бормочет: «Лихо, салажонок, молодец! Годика три в Поясе средь камешков потолкаешься, на Венеру сядешь — и будешь не курсант, а как есть пилот! Только на Земле берегись, первым бей, чтобы башибузуки корму не отстрелили!» И сказавши это, тянется к Литвину своей биомеханической лапой, чтобы, в нарушение всех инструкций, похлопать его по плечу. Литвин ощущает его пальцы, но, против ожидания, не холодные металлические, а тёплые и нежные, и тут ему чудится, что хоть он в «грифе», а голый, без скафандра, без комбинезона и даже без ботинок. И будто не Серов с ним рядом, а некто другой, такой же тёплый и нежный, как задержавшаяся на плече ладошка.

Вздрогнув, он приподнял веки. В его объятиях лежала Йо; кожа её благоухала, дыхание было глубоким, прерывистым, щека и висок прижимались к шее Литвина, живот и бедра — к его восставшим чреслам. Словно во сне, когда позволено такое, о чём не помыслишь наяву, он обнял её, удивляясь хрупкости и неожиданной силе женщины, приникшей к нему с отчаянной, дикой, нерассуждающей страстью. Кого-то такое могло испугать, кого-то — обрадовать и осчастливить, если бы женщина была с Земли… «Если бы!.. — стукнуло у Литвина в голове. — Если бы знать, что с ней творится!»

Но, очевидно, творившееся с ним было важнее. Разум, побеждённый плотью, отступал, и мнилось Литвину, что в его обьятиях не дитя чужого мира, а самая желанная из девушек Земли. Как она была прекрасна! Его пальцы запутались в гриве тёмных блестящих волос, он откинул ей голову, впился в полураскрытые губы, начал целовать соски. Дыхание Йо обжигало.

Она не возвратила поцелуи — кажется, не понимала смысла ласки, любовных игр и движений, всего того, что у людей предшествует соитию. Но и себя как будто бы не предлагала, не пыталась лечь или сесть, как принято в подобных случаях, раздвинуть колени, подставить грудь жадным губам Литвина и поощрить к дальнейшему. Она лишь обнимала его, обхватив за плечи обеими руками, словно испытывала страх, что он внезапно исчезнет, оставит её в одиночестве среди сбегавшихся к экрану стен.

Но ею тоже владело желание — трепет тела Йо, глубокие вздохи и безошибочный инстинкт подсказывали это Литвину. Какое-то время он вспоминал, лаская губами её грудь и шею, перебирая в памяти поведанное Кораблём о сокровенных тайнах этой расы. Туахха, время эмоциональной активности, период, когда бино фаата вступают в физический контакт с целью размножения… То есть вступали прежде, а теперь это считается дикостью… Однако с природой не поспоришь!

Он негромко рассмеялся.

— Йо, моя милая фея! Вы позабыли, как это делается… Великая Галактика! Позабыли!

Вспоминать было так чудесно, так восхитительно… Вспоминать вдвоём, слышать протяжные стоны Йо, ловить её вздохи, целовать глаза и губы, чувствовать, как в едином ритме с ним содрогается сильное нежное тело… С кем он делил наслаждение? С чужачкой, инопланетянкой? Нет, чужой она не была. Пусть не с Земли, но не чужая! Уже не чужая… Девушка иного мира, впервые познавшая любовь и страсть…

Когда их дыхание успокоилось, Литвин приподнялся и сел, опершись на стену, не выпуская Йо из обьятий. Жар покидал её тело, мышцы, ещё недавно сведённые судорогой любви, расслабились, затуманенный взгляд сделался острым и ясным. Заглянув в лицо Литвину, она что-то пробормотала на языке фаата. Резкие отрывистые звуки были ему непонятны. Он вздёрнул бровь, и Йо, окончательно очнувшись, вымолвила на английском:

— Где мы? Как я оказалась здесь?

— Это модуль. Кабина боевого модуля, который висит в огромном ангаре. Я принёс тебя сюда.

— Зачем?

Несколькими минутами до этого Литвин затруднился бы с ответом. Прежде ответ был разрешением дилеммы, кем он её считает, пленницей или союзницей, причём других вариантов не существовало. Прежде… Теперь всё изменилось. Может быть, не все, но многое.

— Зачем? — повторила она.

— Мне было так одиноко… Я…

Взгляд женщины обежал кабину, задержался на контактной плёнке, прозрачным веретеном свисавшей с потолка, на скафандре, брошенном на пол. Внезапно, повернувшись к Литвину, Йо прикоснулась к его щеке. Что это было? Ласка? Желание убедиться в его реальности?

— Ты?..

— Я сбежал. Добрался до «Жаворонка», и там случилась неприятность с олками. Была ещё какая-то зверюга… пхот… С ней мы тоже выяснили отношения. Потом отправился к залам т’хами, чтобы поискать Макнил… ту девушку… В коридоре снова встретил олков, рядом с твоей спальней. Ну, и…

Йо по-прежнему глядела на него, не спрашивая, как он выбрался из камеры, как странствовал по Кораблю и что за неприятности постигли олков. Похоже, все это её не слишком занимало — во всяком случае, сейчас. Выждав минуту, Литвин спросил:

— Что происходит с нами, ласточка? С тобой и со мной?

— Туахха, — прошептала она, — туахха, древний вихрь жизни… вихрь, что подхватил нас и унёс… — И, помолчав, добавила: — Я не знала, что это так прекрасно…

Он погладил её нагие плечи, заглянул в глаза. В серебряных озёрах сияли бирюзовые зрачки.

— Вы так на нас похожи… во всём похожи, кроме того, чем отличаетесь. — Не стопроцентная правда, но сейчас он искренне верил своим словам. Мечтательная улыбка блуждала на его лице, и чудилось, будто он, покинув тесный отсек чужого корабля, вернулся на Землю, в мир пусть не безопасный, но привычный и родной. Сидит себе на берегу Днепра, и рядом девушка, которой краше нет…

Губы Йо тоже растянулись в неумелой улыбке. Её ладонь скользнула от груди к животу, потом — по гладкой мраморной коже бедра и замерла на колене. Кажется, её не смущала нагота.

— Искусство, — вдруг сказала она, — ваше странное искусство, стриптиз-шоу… У нас такого нет. Я сейчас как та земная женщина, которая раздевалась… Мой вид тебе приятен?

— Приятен, — подтвердил Литвин. — Но стриптиз тут ни при чём. Ни стриптиз, ни искусство, ни ваши и наши, ни долбаная Галактика. Это совсем другое, Йо, это касается только тебя и меня. Тот вихрь жизни, о котором ты сказала… Он для нас двоих, понимаешь?

Ты ещё поймёшь, добавил он про себя. Поймёшь, узнаешь смысл поцелуя, научишься улыбаться и шептать слова любви. Если только…

Если мы останемся в живых, закончил он мысль. Если не сгорим в ядерном взрыве, когда крейсера атакуют Корабль, не изжаримся в потоках плазмы, не умрём под залпом свомов. Если нас не разыщут твои соплеменники, не прикончат тролли, не растерзает пхот… Жизнь такая тонкая ниточка во тьме и хаосе Вселенной! И так легко её прервать!

Йо пошевелилась.

— Я хочу одеться. И ещё мне нужен кафф… Без него неудобно ходить по Кораблю. Приходится дезактивировать каждую мембрану.

— Где ты возьмёшь всё это?

— Где угодно. Везде есть такие… такие… у вас их называют распределительными автоматами. Устройства, где можно получить одежду и кое-что ещё.

— Оружие?

— Нет.

Литвин разомкнул объятия, и она поднялась. Нагая и прекрасная, она стояла и глядела на него — не пленница и не союзник, а возлюбленная. Потом губы её дрогнули, и плавные звуки, так не похожие на отрывистую речь фаата, наполнили кабину.

— Что ты говоришь, милая?

— Древний язык, древние слова… В эру Первой Фазы ими встречали приход туахха. Прежде мне казалось непонятным, что они значат. — Вскинув руки, Йо запела, защебетала: — Две луны в твоём взоре, на твоём лице их свет, жжёт огонь твоих рук — то пламя туахха, пламя в тебе и во мне. Я пыль, я прах, и вихрь несёт меня в небо, вихрь жизни в твоих ладонях, долгий, как вечность. Нет между нами преграды, нет разделяющих стен, я — это ты, ты — это я, два перевитых стебля в огне туахха…

Она сделала странный жест, будто перекрестив наискосок мембрану, и исчезла.

И это у них было, думал Литвин, просовывая ноги в штанины комбинезона. Любовь и любовные песни… Было и прошло! То ли потерялось в Затмениях, исчезло само собой, то ли посчитали лишним и отбросили. Вместо дней любви, счастливого дара — искусственное осеменение самок-кса, а всем остальным — летаргический сон. Может, и человечество дойдёт до этого? Скажем, после пары вселенских катастроф? Тем более что есть предпосылки — люди не бино фаата, они не едины и никогда едиными не были. И потому так просто сделать следующий шаг, превратить китайцев в тхо, воинственных арабов — в олков, а африканцев и индусов — в удобрение.

Если, конечно, сами фаата этим не займутся. Почему бы и нет? Судя по корабельным условиям, все им на Земле подходит, и воздух, и вода, и тяготение, и климат, а что до земных болезней, так с этим они, наверно, уже справились. Справились, размышлял Литвин, натягивая башмаки; если бы тут были проблемы, всех пришельцев уже грипп скосил или кровавый понос с дизентерией. И с остальным разберутся — с великой западной цивилизацией, с зелёными и нью-луддитами, с космическим флотом и с Поднебесной, с бунтовщиками, террористами, чёрными, жёлтыми, белыми, со всеми не вполне разумными землянами. Не уничтожат, но превратят в рабов. Как сказал Корабль, мыслящие существа, способные трудиться, — самый ценный ресурс в Галактике.

Сквозь мембрану бесшумно проскользнула Йо и села напротив Литвина. Её поза была естественна и грациозна, как у японки; подобно этому народу, бина фаата почти не пользовались мебелью. Кроме, возможно, столов для еды; что до сидений, диванов и коек, то их заменяли пол и зоны невесомости.

На Йо, словно вторая кожа, переливался хризолитом комбинезон, в тёмных волосах мерцал сфероид. Литвин вытащил свой кафф из ранца и тоже пристроил на виске. Пространство раздвинулось, развернулось, тысячи зрительных нервов соединили его с тысячами глаз в тысячах отсеков, но он, уже знакомым усилием, отключил мираж. Он хотел смотреть только на Йо, видеть её, любоваться, говорить с нею.

Глаза женщины вдруг расширились, бирюзовые зрачки поблекли, утонули в серебряном фоне.

— У тебя кафф? Откуда?

— От тебя. Разве не ты мне его подбросила? В моей камере?

— Нет. Я… я хотела бы тебе помочь… даже ещё раньше, до того, как нас связала туахха… Но я не могла.

— Боялась?

Йо жестом отрицания развела руками:

— Это было бы бессмысленно. Наш кафф не подходит для людей Земли. Ваш разум… мозг… устроен по-другому, чем у бино фаата. Не просто другие частоты, но иные связи между нейронами, иное видение мира, более сильные эмоции… Так сказал Айве. Ещё сказал, что ваше подсознание — как бездна, затянутая туманом: пар возносится вверх, к разуму, влияет на вашу оценку реальности, но этот процесс так сложен, что Айве с ним не разобрался. Вероятно, подсознание — источник вашего искусства и религии, явлений, которые нам незнакомы и не совсем понятны. Здесь, — Йо коснулась лба, — отличий больше, чем здесь, — она прижала ладошку к низу живота.

«Их кафф не подходит! Вот так фокус!» — подумал Литвин. Ясное и очевидное вдруг обернулось тайной. Нахмурившись, он сдёрнул кафф и протянул его Йо.

— Дай мне твой. Хочу попробовать.

Шарик послушно присосался к виску. Ничего. Ни ощущения единства с Кораблём, ни многоцветных картин от тысяч зрительных эффекторов… Йо тоже спрятала маленькую сферу в волосах, но она осталась мёртвой, не засветилась, не вспыхнула радужными огоньками. Ни тот, ни другой интерфейс не работал.

Они снова поменялись каффами.

— Если не ты мне его подарила, то кто же? — произнёс Литвин. — Без каффа я не прошёл бы через мембрану… я вообще не смог бы бродить по Кораблю!

— Он, — сказала Йо, широко раскинув руки, — он изготовил кафф для тебя. Айве говорил, что не может понять, какие вы — полностью или частично разумные. Может быть, такая классификация к вам вообще не подходит. Он этим заинтересовался и захотел вступить с тобой в прямую связь. — Склонившись к Литвину, она шепнула: — У этих творений даскинов бывают странные желания… очень странные!

— Он — это Корабль?

— Да.

— Но как он может что-то изготовить? Он — мозг!

— Есть такое… такие… ты бы назвал их мастерскими. В них он обходится без тхо и делает разные вещи. С помощью механических рук.

Роботизированный завод, догадался Литвин. Похоже, Корабль нёс не только экипаж с боевым флотом, но целое производство — для ремонта, переработки сырья, возобновления запасов и иных потребностей.

Подумав, он сказал:

— Я могу его спросить. Могу узнать у него, зачем он это сделал.

— Он не ответит.

— Ответит, если я прикажу.

— Прикажешь? — Зрачки в глазах Йо опять померкли. Видимо, это было знаком удивления.

— Разве ты не можешь отдавать ему команды? С помощью каффа?

— Нет. Кафф всего лишь интерфейс для тхо. Он помогает поддерживать мысленную связь во время разговора, пользоваться транспортом и распределителями, включать визуальные устройства в нишах. Через кафф я связываюсь с Айве и другими полностью разумными. Ещё…

— Подожди. — Литвин придвинулся к ней ближе и стиснул тонкое запястье. — Подожди, девочка. Я поговорю с ним, а ты слушай. — Закрыв глаза, он позвал: — «Корабль! Мой кафф не похож на обычный прибор для связи? Как он здесь появился?»

«Не похож, — подтвердил бесплотный голос Корабля. — О его появлении нет данных. Не было, потом был».

«То есть он сделан не тобой?»

«Нет».

Секунду Литвин сидел как оглушённый, потом открыл глаза и произнёс:

«Со мной женщина тхо. Заблокируй информацию о том, где она находится».

«Команда принята».

Он посмотрел на Йо. Она развела руками:

— Я ничего не слышала. Ты связался с ним?

— Связался. Он утверждает, что кафф и правда необычный, но изготовлен не им. Как появился, тоже неизвестно. Не было, не было, потом — был.

Они уставились друг на друга.

— Даскины, владыки Галактики… — едва слышным голосом прошептала Йо. — У них врата на газовом гиганте… Даскины могут появиться здесь за время вздоха…

— Мне казалось, что они давно исчезли. Миллионы лет назад… Разве не так?

— Считается, что исчезли, но кто об этом знает? Кто побывал в их мирах? Кто видел их гибель? Кто познал пути даскинов?

Она задрожала, и Литвин привлёк её к себе. Расспросить бы подробнее об этих даскинах! Глядишь, и ключик к Кораблю нашёлся бы… Как-никак, а эти квазиразумные твари — создание даскинов, их имущество. Может, инструменты, брошенные за ненадобностью, а может, просто мусор, который забыли или не пожелали уничтожить…

Но эта тема пугала Йо, и он решил не настаивать. Вдыхая сладкий запах кожи, он поцеловал её глаза, почувствовал, как трепещет тело под тонкой тканью одеяния. «Как его снять?..» — подумал Литвин и потянулся к застёжке своего комбинезона.

Его рука остановилась на половине пути. Макнил! Он совсем забыл про неё! И что-то ещё… Что-то такое, что собирался непременно выяснить…

— Ты знаешь о многом, Йо, даже древний язык и древние песни вашей расы. Можно ли сомневаться в твоём уме? И все же тебя считают тхо, ограниченно разумной. Тебя и Йегга… Почему? Вы не похожи на олков и пилотов этих модулей, вы такие же, как Айве и другие фаата. Вы…

Она прикоснулась ладонью к губам Литвина и снова зашептала:

— Ты ошибаешься, мы не такие, как Айве. Полностью разумные могут мысленно общаться без приборов-усилителей, говорить почти без слов и отдавать приказы тхо, дотянувшись до их сознания. Кафф им не нужен, понимаешь? Кафф — это… У вас бы сказали — словно костыль для калеки, а калека — тхо, ментально недоразвитый, все породы тхо, и такие, как я, и олки, и кса, и восемь прочих видов. — Шёпот Йо стал быстрым, неразборчивым; она бормотала, как в бреду, обжигая дыханием шею Литвина: — Разумные приказывают, мы повинуемся… не можем не повиноваться… не можем что-нибудь скрыть, да и скрывать нам нечего… Мы служим, работаем, охраняем и в должный срок уходим в т’хами… в Новых и Старых Мирах… цикл за циклом, без перемены, без радости… Наше время быстро истекает, а у фаата жизнь длинна… есть такие, что живут с начала Третьей Фазы…

Ощущая безмерную жалость, Литвин обнял её и посадил на колени. Через несколько минут, когда одежды были сброшены, когда их дыхание смешалось и тихие стоны Йо всколыхнули воздух, когда его губы приникли к её губам, он заметил, что кафф на её виске горит ослепительным пламенем. И в тот же миг его настигла мысль Корабля:

«Эмоции… какие сильные эмоции… в первый раз они не были так отчётливы…»

Глава 13

На Земле и в других местах

ОНИ — ЛЮДИ! Это было самой важной новостью, распространённой тысячами информагентств, теле— и радиоканалов, сайтов Ультранета, газет, еженедельников и обозрений. Новость обсуждалась всесторонне, что и подчёркивали заголовки репортажей: «Контакт Третьего флота с кораблём Чужих», «Бино фаата — люди, а не чужаки», «Пришествие братьев по разуму», «Бинюки — две руки, две ноги», «Они не ангелы, но повода для опасений нет», «Эйнштейн ошибался: скорость света — не предел», «Посрамление скептиков: новый взгляд на обитаемость Вселенной», «Адмирал Тимохин ведёт переговоры с бинюками», «Женщины бино фаата прекрасны», «Тайна перемещения в пространстве: поделятся ли ею с нами?». Была озвучена директива ООН «О дружелюбном сдерживании», после чего политиков прорвало: их прогнозы и гипотезы хлынули как из ведра, вливаясь в мутный поток фантазий пишущей братии и мнений учёных мудрецов. Президент Франкспании считал контакт столь же великим событием, как и создание Общего рынка; британский премьер не сомневался, что встреча двух цивилизаций, бино фаата и землян, откроет перед ними блистательные перспективы; Конгрессом СШК был подготовлен меморандум с весьма интересными мыслями — в нём, например, предлагался обмен идей: идеи демократии на чертежи межзвёздного двигателя. Тут же откликнулась Москва; там полагали, что молодая демократия России может одарить пришельцев более свежими рецептами. Главы обеих великих держав выступили с посланиями к стране и миру. Российский лидер вспоминал о собственной предусмотрительности, благодаря чему пришельцы — у орбиты Марса, а не над весями и градами Земли; его коллега в Вашингтоне (ему оставалось шестнадцать месяцев до выборов) избрал другую тему — межзвёздную торговлю и оживление экономики. С оживлением не задержалось: в Аргентине утвердили льготы на поставку мяса чужакам, Австралия решила увеличить производство шерсти, Китай — фарфоровых чашек, шариков из яшмы и прочих сувениров, в Италии, Греции, Франкспании производили ревизию вин, косметики, изделий высокой моды и курортов, в Египте срочно ремонтировали пирамиды, Афганистан расширил под шумок посевы конопли и мака. Террористы, включая непримиримых мусульман, притихли — видимо, решили, что Пришествие ничем ужасным не грозит, кроме изрядной суеты, которая весьма подходит для похищений, шантажа и взрывов.

Казалось, на Земле и в Солнечной системе все в порядке, всё готово к рандеву с пришельцами — даже акции энергетических компаний поднялись на два пункта. Пожалуй, единственным диссонансом была статья Гюнтера Фосса в «КосмоШпигеле», озаглавленная так: «ОНИ — ЛЮДИ. САМОЕ СТРАШНОЕ СВЕРШИЛОСЬ».

Панно со святым Георгием, пронзающим дракона, закрывало большой плёночный экран, наспех установленный в адмиральском салоне. В соседних отсеках, где размещался штаб флотилии, экранов хватало, но Тимохин вёл переговоры только из салона, и только здесь находились передающие камеры. На огромном корабле, висевшем в ста тридцати километрах от «Суздаля», могли увидеть кресла, шкафы и столы, но не боевое оборудование.

На экране маячили лица трёх чужаков. Один был явно стар, с морщинистой кожей, шевелюрой с прозеленью и отвислыми губами; звали его Айве, и в иерархии пришельцев он занимал высокий пост — то ли посла, то ли посредника. В общем, искушённый дипломат, усвоивший английский и массу земных реалий — видно, прослушивал передачи по сотне каналов в течение месяца. Две его помощницы являлись женщинами редкой красоты, и Тимохин не сомневался, что их изображения, отправленные вместе с отчётами на Землю, произвели фурор. Хотя бы уже потому, что половой диморфизм у бинюков был выражен не меньше, чем у землян: тонкие черты, полные яркие губы, гладкая кожа и пышные волосы резко контрастировали с физиономией Айве. Правда, глаза казались странными: по временам зрачки тонули в серебристом фоне, и было непонятно, куда направлен взгляд.

Своих помощниц Айве не представил, и при начале переговоров, в пылу изумления и шока, чудилось, что обе на одно лицо. Тойдзе, второй адъютант (термин «бинюки» принадлежал ему), разницу все же заметил; будучи специалистом по персоналу и опытным психологом, он отличался редкой наблюдательностью. У одной из девушек верхняя губка нависала над нижней и волосы были потемнее — этой присвоили имя Морганы; вторую, для симметрии, назвали Элейной[33]. Они, вероятно, занимались тем же, что Тойдзе и Джарвис, сидевшие по обе стороны Тимохина: наблюдали, слушали, анализировали.

— Предложенный вами вариант отвергнут, — сказал Тимохин, стараясь отчётливо произносить слова. — В данный момент ваше присутствие на Земле или вблизи планеты нежелательно. Мы настаиваем на другом решении.

— Почему? — проскрипел Айве. Его английский заметно улучшился к четвёртому сеансу связи, только выговор был ещё слишком отрывистым и резким.

— Существует несколько причин. Первая. В околоземном пространстве много искусственных объектов — спутники связи, верфи, радиотелескопы, космические поселения. Ваш корабль очень велик. Маневрируя среди этих сооружений, он может их повредить. Второе. Население Земли различается по уровню информированности и культуры. Приближение вашего корабля может вызвать панику в отдельных сообществах. Паника ведёт к человеческим жертвам. Третье. Это наша звёздная система. Пока ваш корабль находится здесь, мы желаем его контролировать. Функция контроля будет осуществляться так, как нам удобно. Четвёртое…

Переговоры — штука муторная, но Тимохин был доволен. Причины этого он мог бы перечислить с такой же скрупулёзностью — первая, вторая, пятая, десятая. Главное, конечно, с к е м переговариваться; не каждый день встречаешь инопланетян, да ещё в ситуации, когда эта встреча как бы предугадана заранее. Ну, предугадавший свои дивиденды получит, а он, Тимохин, свои… Но в дивидендах ли дело? Был он с этими маневрами осел ослом, а сделался исторической личностью. Хорошо, что никому не выдал раздражения и злости — ни капитанам, ни штабу, ни адъютантам. Вёл себя так, словно нет важнее дела, чем дурацкие маневры в пустоте — а она, глядишь, не пустой оказалась! Надо бы теперь Горчакову депешу отбить. Мол, благодарствую, Борис, и камня на сердце не держу…

Посредник внимал речам Тимохина с бесстрастной, как у сфинкса, физиономией. Тойдзе казалось, что эмоции у бинюков проявляются слабее, чем у землян, и в этом, после анализа записей, его поддержали медики флота и земные специалисты. Рекомендации Тимохину и его советникам были таковы: не улыбаться, не чесаться, не хмурить брови, не дёргать головой, не пялиться слишком откровенно на пришельцев. Лучше всего получалось у Тойдзе — он был японцем и с юных лет привык к сдержанности.

— Я понял. — Айве повернулся к Моргане, потом к Элейне, как бы интересуясь их мнением, потом опять уставился на Тимохина. — Должен возразить. Первое. Обещаю, что при маневрах Корабля ваши конструкции не будут повреждены. Второе. Не информируйте население о нашем приближении. Мы сядем в любой безлюдной местности, доступной только группам контактеров. Третье. Ваш контроль за Кораблём будет гораздо эффективнее, когда он приземлится. Неподвижный объект легче контролировать. Четвёртое…

Что-то тут не так, думал Тимохин, слушая Айве. Очень уж на Землю рвутся… А зачем? Соскучились по солнышку и травке? Это вряд ли… Посудина у них огромная, наверняка с удобствами. Можно было бы и не спешить… Упорство слишком подозрительно.

Он принялся разглядывать Моргану и Элейну, их странные глаза и пышные волосы, в которых переливались маленькие яркие сферы. Красивая раса, ничего не скажешь! Увидеть бы других мужчин и женщин… Корабль велик, и в нём, возможно, даже дети есть…

— С-сэр, — прошипел Тойдзе на русском, — прошшу прощения, с-сэр… и ты, Джарвис… Не с-смотрите так пристально на девушек, с-смотрите ниже, в центр экрана.

Айве замолчал.

— Не исключаю, что вы правы, — произнёс Тимохин, — но мы не склонны полагаться на непроверенные утверждения и факты. Столп Порядка передал мне ясные инструкции: вашему кораблю нельзя приближаться к Земле. Решение не окончательное — вполне вероятно, мы его изменим, но это требует взаимного доверия.

Столп Порядка — термин чужаков, обозначавший руководителя или главу. Предполагалось, что Тимохин действует от имени некоего лидера Земли, где тем временем готовили команду дипломатов и учёных. Эта процедура была нелёгкой и протекала в спорах, поскольку Китай, арабские страны и Индия настаивали на полноправном представительстве. Пока эта история тянулась, Тимохин был обязан сдерживать космических гостей — мягко, дружелюбно, но при нужде всей мощью своих крейсеров. Решив усилить флотилию, он отдал приказы о передислокации «Старфайру» и «Сибири», а также «Барракуде», которая шла от орбиты Юпитера.

Посредник молча глядел на Тимохина — кажется, ждал, что тот продолжит.

— Мы готовы доставить на Землю ваших представителей. Группа в двадцать-тридцать человек разместится на крейсере с комфортом, и их отсеки будут считаться вашей суверенной территорией. Чем плох подобный вариант?

Моргана что-то чирикнула. Выслушав её, Айве сказал:

— Мы не можем покидать Корабль на длительный срок. Здесь созданы… созданы физиологически необходимые условия. Воспроизвести их на вашем транспортном средстве нельзя.

— Тогда рассмотрим другую возможность. Скоро прибудет миссия с Земли, и первый этап взаимного ознакомления мы проведём в пространстве.