Дочь палача и театр смерти Пётч Оливер

– Минутку! – прервал его Симон. – Не так быстро. Хотите сказать, что в Обераммергау вас привело не это жуткое убийство? Вы лишь хотели разоблачить шайку контрабандистов?

Лехнер осклабился:

– Скажем так, убийство стало поводом. Оно дало мне возможность получить распоряжения из Мюнхена и осмотреться здесь немного. Когда вы с палачом взялись разнюхивать, мне это было только на пользу. Признаюсь честно, я даже надеялся на это. Вы подняли достаточно мути, чтобы я мог незаметно выйти на след Вюрмзеера и его сообщников.

– Так мы лишь отвлекали внимание… – простонал Симон.

– Ну, я бы так не сказал. – Лехнер махнул рукой. – Все-таки самые важные сведения я получил от вас. – Улыбка его померкла: он взглянул на залитый лунным светом луг и на местных жителей, которые под надзором нескольких солдат шагали обратно в деревню. – Хотя мне до сих пор неясно, какое отношение имеют ко всему этому два убийства и самоубийца в часовне. В особенности тот, распятый. Но и в этом я скоро разберусь.

Симон колебался. Что-то в рассуждениях Лехнера показалось ему слишком гладким. Как-то легко все складывалось. Хотя, возможно, ему трудно было признаться самому себе, что он так заблуждался. Фронвизер взял факел и прошелся по холму. Через некоторое время он нашел то, что искал. Цирюльник наклонился и поднял белое, в зеленых пятнах, ребро. На нем были видны светлые обрывки одежды.

– Останки детей, – произнес Симон и показал Лехнеру. – Тут их немало. Как они соотносятся с вашей теорией?

Секретарь пожал плечами:

– Старые кости. Возможно, когда-то давно здесь действительно приносили в жертву людей. Но к нашему делу это не имеет никакого отношения. Обыкновенное суеверие.

– О суевериях я не лучшего мнения, чем вы, – бесстрастно ответил Симон. – Я не верю в колдовство и привык доверять научным фактам. – Он осторожно рассмотрел ужасающе маленькое ребро, после чего аккуратно положил на землю. – В прошлый раз я не мог сказать с уверенностью, но теперь голову дам на отсечение: эти кости пролежали здесь не больше двух или трех лет. И они принадлежали детям! Вюрмзеер постоянно устраивал травлю против бедняков и их детей. Что, если он…

– Ты не слушал, что тебе говорят? – перебила его Магдалена, все это время она с измученным видом сидела на замшелом камне. – Нет никаких жертвоприношений! У нас нет сейчас времени на твои дурацкие домыслы. Эта сеть контрабандистов огромна! Все начинается в тирольском Галле и тянется дальше через Обераммергау. Они хозяйничают по всему старому тракту, возможно, до самого Аугсбурга. – Она заметно дрожала. – Я сама узнала об этом в Сойене, когда случайно столкнулась с контрабандистами. Там они загружают соль в винные бочки, чтобы незаметно переправлять дальше. Чуть позже мне довелось попробовать содержимое. Соленое, будто кровь! – Магдалена покачала головой: – И только на пути в Обераммергау я обо всем догадалась!

– И это подводит меня к главному вопросу, – прервал ее Симон и шагнул к жене: – Какого черта ты здесь делаешь? То есть я понимаю, конечно, что ты на меня сердишься из-за того, что я решил задержаться здесь. Но клянусь тебе, я поступил так не потому, что хотел разобраться в этих убийствах… – Он помедлил. – Ну, без этого тоже, конечно, не обошлось. Но в сущности-то, я просто хотел немного подзаработать. И Конрад Файстенмантель сделал мне предложение, от которого…

Он замолчал, заметив, как Магдалена устало качает головой.

– Ах, Симон, теперь все это не имеет значения, – перебила она его. – Куда важнее сейчас Барбара. Боюсь, и она в большой опасности из-за этих контрабандистов.

– В опасности не только ваша сестра, но и весь Шонгау, – заметил Лехнер. – Если Шреефогль пишет правду в том письме, что вы передали мне, помилуй нас Господь! – Он торопливо вскочил в седло и дал знак двум сопровождавшим его солдатам. – А теперь в путь! Все остальное обсудим по дороге в Обераммергау.

Он ударил коня пятками. Тот заржал, взвился на дыбы и помчался вниз по склону.

Барбара не пострадала при падении, но Мельхиор Рансмайер под ней издал сдавленный крик. От него так несло духами, что в первый миг у Барбары перехватило дыхание. Вокруг один за другим падали и рвались мешки, высвобождая свое белое содержимое. Барбара машинально вдавила доктора лицом в кучу соли, которая под дождем уже превратилась в едкую жижу. Рансмайер ревел от боли, должно быть, соль попала ему в глаза. Он не мог шевельнуться под тяжестью мешков – зато орал во всю глотку.

– Сфтрафа, сфтрафа! – прокричал он, выплюнув комок соли. – Бевгфянка здефь!

– Не думаю, что вам стоит зазывать сейчас стражу, – прохрипела Барбара и снова вдавила Рансмайера в соленую жижу. – Они, наверное, быстро выяснят, что же на самом деле в этих мешках. А вам и бургомистру Бюхнеру этого не хотелось бы, верно?

Рансмайер вздрогнул и тем самым показал, что девушка оказалась права. Как только стало ясно, что в мешках никакая не известь, а соль, Барбара быстро сообразила, что к чему. Бюхнер ведал строительными работами в церкви, однако строительство продвигалось крайне медленно – просто потому, что стройка служила прикрытием! В действительности здесь лишь перегружали контрабандную соль и переправляли дальше по Леху. Теперь Барбара понимала, почему Бюхнер с Рансмайером хотели от нее избавиться. Вероятно, они опасались, что Барбара подслушала тогда их разговор в колокольне и теперь обо всем знала. Рансмайер, судя по всему, действовал в качестве посредника, в то время как Бюхнер брал на себя политические дела. Вполне возможно, что большинство извозчиков Шонгау вовлечены в заговор. Кому в этом городе вообще можно теперь доверять?

– Ты… потаскуха! – Рансмайер извивался под мешками, как скользкая рыба, и смог уже приподнять голову. Еще немного, и он освободится окончательно. – Я тебе собственными руками шею сверну! Голову откручу, как курице!

Барбара лихорадочно огляделась. Куда девались Пауль и тиролец? Где-то должен лежать нож, который выпал у нее при падении… Но было слишком темно, и Барбара не могла разглядеть ничего, кроме огромной кучи соли, которая под дождем медленно превращалась в кашу. Где-то рядом кто-то вдруг вскрикнул от боли. Барбара отважилась оглянуться и увидела тирольца: он ругался, потирая лоб. Барбара вздохнула с облегчением. Похоже, Пауль еще жив и запустил в противника камнем из пращи. Но его нигде не было видно.

– Беги, Пауль! Спасайся! – прокричала Барбара сквозь ветер.

Оставалось только надеяться, что племяннику достанет благоразумия и он не станет связываться с умелым бойцом, вооруженным саблей. Но в следующий миг раздался яростный вопль, и с кучи мешков на Рансмайера словно бросился маленький, свирепый кобольд[15]. Это был Пауль. Он с размаху ударил доктора своим маленьким ножиком. Барбара прянула в сторону, чтобы клинок случайно не задел ее. Она знала своего племянника. Когда Пауль впадал в ярость, остановить его не мог никто. Никто и ничто. Словно берсеркер, он молотил все, что попадалось под руку.

«Иногда он действительно пугает меня», – подумала Барбара.

Рансмайер орал как сумасшедший. Страх и боль придали ему сил. Он сумел оторвать от себя обезумевшего Пауля и теперь удерживал его на вытянутой руке. Мальчик с торжествующим воплем взмахнул его париком, точно кроличьей шкурой; в другой руке он держал нож, с которого капала красная соленая жижа.

– Игнац, где ты? – визжал Рансмайер. – Игна-ац! Мальчишка убьет меня!

Барбара заметила, что бархатный сюртук Рансмайера у правого плеча пропитался кровью, а по левой щеке тянулся длинный порез. Тут Пауль вырвался из его хватки и с яростным ревом снова бросился в атаку.

Барбара решительно поднялась, и на глаза ей попался собственный нож, торчащий из соленой жижи. Она схватила его и огляделась в поисках тирольца. Но тот словно растворился во мраке. Сердце у Барбары бешено колотилось. Что ей теперь делать? С раненым, визжащим Рансмайером она, возможно, и справилась бы. Но против умелого бойца, к тому же вооруженного саблей, у нее не было шансов. Барбара зажмурилась.

Господи, где же этот тиролец?

– Пауль! – окликнула она взбешенного племянника, стараясь при этом говорить спокойно и деловито. – Послушай, надо убираться отсюда. Приведем помощь, и тогда…

Рядом с ней метнулась тень. Из-за кучи мешков появился тиролец и, как щенка, схватил Пауля за воротник. Он встряхнул его, и нож со звоном упал на землю. Затем поднял зазубренную саблю и приставил к горлу мальчика.

– Одно необдуманное движение, и мальчишка станет на голову короче, – пригрозил он Барбаре. – А теперь медленно вставай и бросай нож.

Барбара посмотрела ему в глаза и поняла, что он не шутит. Она медленно положила нож и встала с поднятыми руками, произнеся мягким голосом:

– Не бойся, Пауль. Если сделаем так, как они говорят, все будет хорошо. Вот увидишь.

Глаза у мальчика горели, но он, похоже, осознал всю серьезность положения и притих. Тиролец ухмыльнулся:

– Хорош молодчик, скажу я вам, – проворчал он. – Станет когда-нибудь хорошим бойцом, если горячий нрав не убьет его раньше… – Он рассмеялся и повернулся к Рансмайеру; доктор выл и зажимал кровоточащую рану на щеке. – Не подоспей я вовремя, мальчишка действительно вас убил бы. Хах, карапуз против взрослого мужчины! Молитесь, чтобы я не рассказал никому.

– Мой дед зарежет вас и развесит ваши потроха на виселице! – прошипел Пауль. – Вот увидите!

– Твой дед – старый пьяница, – ответил Рансмайер. Он уже поднялся и пришел в себя; из пореза на щеке по-прежнему сочилась кровь. – Если мастер Ганс не отрубит ему голову, то он захлебнется в какой-нибудь канаве в собственной блевоте.

– Я убью его, убью его! – завопил Пауль и вновь рванулся к Рансмайеру, но тиролец грубо схватил его за волосы.

– Спокойно, парень, – велел он. – Вообще-то я собирался прикончить тебя здесь, но ты мне понравился. Посмотрим, может, в Галле такому, как ты, найдется применение… – Он показал сначала на Барбару, потом на Рансмайера. – Свяжите девку, быстро! Нужно выяснить, что она знает и кому рассказала про нас. Повозка в Аугсбург отходит только утром. Нельзя, чтобы все сорвалось.

Рансмайер хмуро кивнул, взял один из шнуров, которыми были стянуты мешки, и связал Барбаре руки за спиной. Поначалу девушка хотела вырваться, но клинок находился всего в дюйме от шеи Пауля. Тиролец говорил, что мальчишка еще пригодится ему. Но это вряд ли его остановит, если она попытается сбежать.

Рансмайер так крепко стянул узлы, что Барбара вскрикнула от боли. Потом снова коснулся пореза на щеке.

– Никогда не заживет, – пожаловался он. – Жуткий шрам останется.

– Вы же доктор как-никак. Заштопайте сами себя! – Тиролец осклабился: – Или вы в самом деле скверный врач, как все утверждают?

– Да как вы смеете… – Рансмайер готов был взорваться. Но потом он глубоко вдохнул и продолжил спокойнее: – Вы, конечно, правы. Нужно выяснить, о чем известно девчонке. Но не здесь. Наделаем много шума, а это рискованно. Идемте ко мне, там нас никто не услышит.

Тут по лицу его скользнула злобная усмешка, глаза сверкнули от удовольствия.

– Тем более что в нашу с ней последнюю встречу нас грубо прервали. – Он хихикнул. – Зато теперь у нас в запасе целая ночь.

Немногочисленные освещенные дома Обераммергау указывали Магдалене, Симону и Лехнеру дорогу. Дочь палача мерзла даже в теплом плаще, который секретарь накинул ей на плечи.

Симон предоставил им двух лошадей, поэтому они добрались до деревни раньше остальных. По дороге Магдалена наконец рассказала Симону о том, что привело ее в Обераммергау и какие трудности ей пришлось пережить в пути. Ее всю трясло, от кашля страшно болело в груди, хотя жар, по счастью, не усиливался. Как и прежде, больше всего ее беспокоил еще не рожденный ребенок. Но убедиться, что он не пострадал, она сможет лишь спустя пару месяцев.

– Этот тиролец, который едва не утопил меня в Аммере, должно быть, тот же самый человек, которого Барбара видела с Рансмайером в Шонгау, – рассказывала Магдалена Симону.

Иоганн Лехнер ехал впереди. Рядом неспешно перебирал ногами Франциск. Он получил порцию овса, и вид у него был совершенно безмятежный. Однако Магдалена отказалась ехать на нем.

– Мастер Шреефогль давно подозревал, что Рансмайер с бургомистром Бюхнером замешаны в чем-то скверном, – продолжала она задумчиво. – Теперь ясно: в Шонгау, вероятно, обосновалась часть контрабандистов! В Сойене они использовали винные бочки, но думаю, есть еще куча других способов переправлять грузы. В мешках, ящиках, тайниках… в чем угодно. Наверное, они постоянно меняли емкости, чтобы не привлекать внимания. – Она пожала плечами: – Уверена, к этому причастны извозчики как в Обераммергау, так и в Шонгау. Бригадиры извозчиков, портовый управляющий в Шонгау и мелкие рыбешки вроде несчастного Лукаса, которого тиролец столкнул с моста… – Магдалена вздохнула. Они повернули на дорогу к Обераммергау. – Бедняга скорее всего захлебнулся. А ведь он хотел только подзаработать немного для семьи… Он и не знал, наверное, во что ввязывался.

– И по-твоему, Барбара обо всем узнала и потому Бюхнер с Рансмайером хотят, чтобы она замолчала? – переспросил Симон.

Магдалена кивнула.

– Потому ей и подсунули этот альраун. И дело тут вовсе не в мести. Рансмайер с Бюхнером все хладнокровно спланировали. И когда стражник обнаружил у Барбары колдовские книги, конечно же, Бюхнеру и его людям это сыграло на руку. Нужно как можно скорее возвращаться в Шонгау и…

Магдалена съежилась и судорожно вцепилась в поводья. Живот скрутило в тугой комок.

О Господи, только бы не потерять ребенка! Не в этот раз!

– Никуда ты не поедешь, – возразил Симон и заботливо положил руку ей на плечо. – Ты больна. Что тебе нужно сейчас, так это очаг, горячий отвар из ромашки и постель.

Магдалена слабо улыбнулась:

– Ты совершенно прав, если не считать ромашки.

– Согласен с вашим супругом, – произнес Лехнер, судя по всему прислушивавшийся к разговору. – Вы свое дело сделали. Теперь отдыхайте, вы это заслужили. Я прослежу, чтобы вам предоставили мою комнату на постоялом дворе. Разумеется, бесплатно. Это меньшее, что я могу для вас сделать. Приведите себя в порядок и повидайтесь с Петером. Он наверняка будет рад увидеть маму утром.

– Но… – начала Магдалена.

– Все, что необходимо предпринять в Шонгау, будет предпринято, – бесстрастно прервал ее Лехнер. – И мною, а не вами. Это мое последнее слово. Я со своими солдатами немедленно выдвинусь в Шонгау и призову Бюхнера к ответу. И обещаю вам, что вашу сестру освободят. – Он покачал головой: – Хотя не помешало бы выставить ее на денек у позорного столба. Эти колдовские книги давно следовало сжечь!

– Ну… хорошо, – ответила Магдалена нерешительно.

В сущности, дочь палача была рада, что Лехнер все решил за нее. Она совершенно выбилась из сил. Все это время ее поддерживало лишь стремление вовремя добраться до Обераммергау. Но пережитое на холме, жуткий вид распятого человека, а в особенности страх за мужа сделали свое дело. Теперь, когда Лехнер получил письмо Шреефогля, ей уже ничего не хотелось – только спать, и ничего больше.

Когда они добрались наконец до Обераммергау, всюду горели огни. По улицам сновали солдаты. Они конфисковали вместительную повозку и усадили в нее связанного Йоханнеса Ригера, а с ним – еще кое-кого из местных жителей, нескольких извозчиков и старого лесовода по имени Алоиз Майер. Симон упоминал, что именно Майер постоянно пугал его историями о карликах-венецианцах и черных всадниках – наверное, чтобы отвадить его от поисков.

«Он и не подозревал, что тем самым лишь подогревал в Симоне любопытство, – устало подумала Магдалена. – Давний семейный недуг».

Судья Ригер метнул на Лехнера полный ненависти взгляд, но ничего не сказал. Очевидно, он примирился с судьбой.

– Все эти люди, как нам кажется, входили в шайку контрабандистов, – пояснил Лехнер. – Мы переправим их в Шонгау и там допросим. Очень надеюсь, что и Вюрмзеер в скором времени окажется среди них. – Он подмигнул Магдалене: – Как видите, вашему отцу будет чем заняться. Кстати, где он?

– Хотела бы я знать, – пробормотала дочь палача.

Симон говорил, что отец еще с полудня разыскивал в долине какого-то типа. Но между тем стояла глубокая ночь. По-прежнему накрапывал дождь, и ветер гулял по улицам. Где же он пропадает так долго?

– Остановитесь, именем Господа!

По главной улице пронеслась карета и остановилась перед трактиром. На козлах сидел аббат Эккарт, пунцовый от злости. Он поднялся, покачиваясь, и погрозил Лехнеру кулаком. Крест у него на шее болтался под порывами ветра.

– То, что вы учинили тут, превышает ваши полномочия! – выругался аббат, голос у него срывался от возбуждения. – Что значат все эти дурацкие аресты? Это моя долина!

– И вы, как видно, утратили над ней контроль, – бесстрастно отозвался Лехнер. – Ваше преподобие, судья Йоханнес Ригер и некоторые из местных жителей подозреваются в крупной контрабанде соли. Преступление столь тяжкое, что рассматривать его будет высший суд, и уж никак не духовные власти. Доказательства неопровержимы, потому Йоханнес Ригер и другие подозреваемые отправятся вместе с нами в Шонгау.

– Но… но… – возмутился аббат; он ни слова не мог выговорить от бешенства.

– Если хотите пожаловаться, можете написать в Мюнхен, – добавил Лехнер. – Впрочем, вы, наверное, и сами скоро получите письмо. – Он улыбнулся: – Говорят, ваши умственные способности вызывают сомнения и в Аммергау хотят переназначить управляющего. В Шонгау готовы оказать любую посильную помощь в этом деле.

Аббат бессильно плюхнулся на сиденье кареты, вцепившись в свой деревянный крест и молясь вполголоса. Он словно состарился на глазах. Лехнер уже не обращал на него внимания, он соскочил с лошади и знаком велел Симону и Магдалене следовать за ним в трактир. Внизу, в жарко натопленном зале, тоже были солдаты, но все они уже готовились к отправлению.

– Прошу за мной, – сказал секретарь Симону с Магдаленой и взбежал по лестнице.

Они поднялись на второй этаж и прошли по коридору к дальней двери. Лехнер отворил ее с легким поклоном.

– Комната для привилегированных особ, – произнес он и повел рукой вокруг. – До сегодняшнего дня здесь проживал я, но теперь она в вашем распоряжении. Надеюсь, вы скоро поправитесь.

– Но это… – прошептала Магдалена.

– Меньшее, что я могу для вас сделать, – закончил за нее секретарь.

Комната, что открылась их взорам, была полностью отделана орешником и украшена пышной резьбой. В углу потрескивала зеленая изразцовая печь, разливая по комнате приятное тепло. Посередине стояла огромная кровать с голубым пологом в форме небосвода. На кровати были разостланы шкуры и пуховые одеяла. Под потолком висела люстра, и на ней горело по меньшей мере два десятка ароматных белых свечей.

– Знаю, не лучшая из комнат, но в такой глуши приходится довольствоваться тем, что есть, – пожал плечами Лехнер и показал на стол, на котором стоял кувшин с вином, а также тарелки с хлебом, сыром и ветчиной. – То же касается и еды. Надеюсь, вас все устраивает.

– О… хм, да… не сомневайтесь, – ответила Магдалена. – Очень даже устраивает.

Она опустилась на кровать, и ею сразу овладела чудовищная усталость. В комнате было до того тепло, что ей стало жарко, и она сняла промокший плащ. Симон между тем без сил плюхнулся на стул. В своей грязной одежде он не очень-то вписывался в роскошное убранство комнаты. Как ни странно, сейчас это совершенно его не заботило, он целиком был погружен в раздумья.

– Что ж, оставлю вас наедине, – произнес Лехнер. – Если вам что-нибудь понадобится, дайте знать хозяину. Ему велено исполнять любое ваше пожелание. Оставайтесь здесь, сколько вам угодно. И еще… – Он с некоторым отвращением взглянул на Симона. – Если вашему супругу понадобится чистая одежда, в сундуке в углу кое-что есть, хоть может и не совсем подойти по размеру. Увидимся в Шонгау.

С этим словами Лехнер вышел из комнаты. Некоторое время снизу еще доносились голоса солдат, потом послышалось лошадиное ржание и удаляющийся скрип нескольких повозок. Вскоре наступила тишина, прерываемая лишь потрескиванием поленьев в камине.

Магдалена закрыла глаза и мгновенно провалилась в сон.

Когда она проснулась, Симон по-прежнему сидел на стуле у накрытого стола. Еда с вином казались нетронутыми. Муж задумчиво смотрел на мигающее пламя свечей.

Магдалена потерла глаза и зевнула.

– Долго я проспала? – спросила она.

– Нет, час или два. – Симон пожал плечами: – Не могу сказать точно. – Он посмотрел в окно, на улице было совершенно темно. – В деревне все спокойно. Будто и не было ничего такого.

Магдалена по-прежнему ощущала слабость, но тепло пошло ей на пользу. Силы понемногу возвращались к ней, хоть и проспала она довольно мало. Женщина с любовью взглянула на мужа. Быть может, сейчас самое время рассказать ему о своем положении?

– Симон, я хотела…

– Я тут обдумал, – прервал он ее. – Про контрабанду и все прочие странные события. Что-то не сходится. Детские останки…

Магдалена вздохнула. Похоже, с радостным известием придется еще немного подождать.

– Признай же, что в этот раз вы с моим отцом просто ошиблись, – сказала она слабо. – Куда он вообще пропал? Ты только сказал, что он разыскивает какого-то типа. Где? Уж не в горах ли?

Не то чтобы она волновалась за отца. За палача редко когда приходилось волноваться – уж очень он был силен и находчив. Наверное, просто укрылся где-нибудь от непогоды. Тем не менее она чувствовала некоторую тревогу.

– Я не знаю, где он, – ответил Симон. – Когда я видел его в последний раз, он отправился на поиски Рыжего Ксавера.

– Что за Рыжий Ксавер? – спросила Магдалена.

– Этот парень, видимо, давно знал о контрабандистах и, в отличие от остальных жителей, не хотел мириться с этим.

Симон рассказал ей о молодом резчике, чью семью разорил Конрад Файстенмантель. Потом он рассказал о фигурках фарисеев, убийстве Урбана Габлера и самоубийстве Себастьяна Зайлера в часовне Унтераммергау. Магдалена слушала и не могла поверить. В который раз ее отцу и Симону удалось в течение нескольких дней ввязаться в череду убийств. Казалось, они притягивают к себе преступления.

Или преступления сами их находят…

– Думаю, Ксавер хотел отомстить жителям деревни, – сказал Симон. – Он не хотел мириться с преступлением, поэтому вернулся и подкладывал людям этих фарисеев, чтобы указать на их жадность и лицемерие. Быть может, поэтому он убил и Убрана Габлера. Хотя мне так не кажется. Скорее всего Габлер, будучи преданным христианином, почувствовал угрызения совести и решил обо всем рассказать. Тогда кто-то из контрабандистов убил его. Возможно, Себастьян Зайлер…

– А потом не вынес чувства вины и повесился. – Магдалена кивнула: – Вполне возможно, что так все и было. А это значит, что Господь никого не наказывал смертью апостолов и все это лишь стечение обстоятельств. Но как быть с тем распятым, с Домиником? Ты говорил, что они с Ксавером были друзьями. Значит, он не мог убить Доминика. Кто же тогда? Контрабандисты?

– Именно этот вопрос и не дает мне покоя, – вздохнул Симон. – Доминик никак не вписывается в нашу картину. Возможно, что он, как и его отец, знал о преступлениях и хотел рассказать о них. Но к чему тогда вся эта возня с крестом? Куда проще было бы прикончить его и возложить вину на какого-нибудь грабителя. Кроме того, Доминик был сыном главы Совета – человека, который смотрел сквозь пальцы на здешние махинации. Убийца должен был понимать, что навлечет на себя гнев Файстенмантелей. Нет во всем этом никакого смысла.

– Лучше бы расспросить на этот счет самого Файстенмантеля, – устало заметила Магдалена.

– Он лежит без сознания. Я заглядывал к нему. – Симон пожал плечами: – Он получил удар по затылку, который едва не убил его. А потом еще и висел вниз головой… Хорошо, если он вообще когда-нибудь оправится. Но допроса он в ближайшее время точно не перенесет.

– Отец был бы сейчас очень кстати, – сказала Магдалена и зевнула.

После долгого разговора и размышлений ее снова стал одолевать сон. Она вновь улеглась на кровать.

Симон поднялся и подошел к ней. Приложил ладонь ко лбу.

– Жар немного спал, – проговорил он немного спустя. – Но о выздоровлении речь пока не идет. Сейчас сон для тебя – лучшее лекарство. Вот увидишь, твой отец объявится завтра утром. – Он усмехнулся: – Кто-кто, а уж он-то не пропадет, это ты и сама прекрасно знаешь. Завтра вместе проведаем Петера и поедем обратно в Шонгау.

– Я бы прямо сейчас пошла к нему, – пробормотала Магдалена.

– Сейчас уже поздно. Он скорее всего спит. А завтра с утра пораньше навестим его. Договорились?

– И… ты больше не станешь распутывать эти загадки? – спросила Магдалена; у нее слипались глаза.

– Больше никаких загадок, обещаю, – с улыбкой ответил Симон. – По крайней мере до завтрашнего утра.

– Ну… вот и хорошо. И вот еще что, Симон, – она зевнула, – думаю, тебе и вправду стоит сменить одежду. От тебя несет.

С этими словами Магдалена повернулась на бок. Она лишь успела отметить, что муж снова задумчиво смотрит в потолок. Казалось, впервые в жизни ему не было никакого дела до своей одежды.

И она снова уснула.