Дочь палача и театр смерти Пётч Оливер
– Друзья мои, боюсь, нам снова придется голосовать! – раздался его громкий голос.
Симон закрыл глаза.
«Это кошмарный сон, – думал он. – Господи, дай мне проснуться!»
Когда Фронвизер вновь открыл глаза, первые из зрителей тянули вверх руки.
Он догадывался, чем окончится голосование.
К тому времени, когда Магдалена добралась до Обераммергау, снег повалил, как в феврале. Крыши и дороги устилал белый покров, с гор завывал ветер. Она по-прежнему держала перед носом у Франциска кусок соли. Осел шагал с возрастающим нетерпением.
За последние полчаса Магдалена не раз обругала себя за собственную глупость. По сути, она давно могла догадаться о том, что происходило в том сарае в Сойене. Смертельный ужас, вероятно, затмил ее разум. Но в нынешнем положении это знание ничего, в общем-то, не меняло. Она должна как можно скорее разыскать Лехнера – это единственное, что сейчас имело значение. В первую очередь нужно спасти Барбару! Магдалена понятия не имела, где ей искать секретаря. Она знала лишь, что он вместе с ее отцом отправился в Обераммергау. Что ж, в этом деле ей наверняка поможет Симон. Магдалена до сих пор злилась на мужа за то, что он, не посоветовавшись, решил задержаться. Но в то же время она ужасно по нему соскучилась. По нему и по старшему сыну. Быть может, скоро ей выпадет возможность сообщить семье о своем новом положении… Она погладила себя по животу и нахмурилась: «Надо надеяться, что брат Константин прав и с ребенком ничего не случилось. По крайней мере, кровь не шла».
Магдалена огляделась на темной, заснеженной улице в надежде встретить кого-нибудь и спросить дорогу к цирюльне. Но на улице не было ни души. И в окнах почему-то не горел свет. Большой трактир справа, похоже, был закрыт. Может, все отправились на какое-нибудь богослужение? Магдалена решила заглянуть в церковь, чья колокольня темным контуром вырисовывалась во мраке. Но и там стояла полная тишина. На кладбище высилась странная конструкция, похожая на сцену, и по ней кто-то ходил из стороны в сторону, опустив голову и молитвенно сложив руки.
– Эй, там! – крикнула Магдалена и помахала. – Вы меня слышите?
Человек поднял на нее глаза и вздрогнул. По его одежде Магдалена догадалась, что это, должно быть, местный священник.
– Господь всемогущий! – просипел он и упал на колени. – Христос явился в Обераммергау!
– Я не… – начала Магдалена, но священник прервал ее:
– О, я знаю, что согрешил! – произнес он жалостливо. – Я не должен был допускать этого! Я был слаб, Господи! Я боялся за свою жалкую жизнь. О Господи, прости меня!
– Понятия не имею, о чем вы, – пробормотала дочь палача.
Но потом она вдруг поняла, что так смутило священника. В рясе и с длинными волосами Магдалена действительно имела отдаленное сходство с Иисусом на фресках в церкви Шонгау. И восседала на осле, словно Христос въезжал в ворота Иерусалима. «Не хватает только пальмовых листьев и ликующей толпы, – подумала она. – В особенности толпы…»
Женщина соскочила с Франциска и на подгибающихся ногах прошла на кладбище. Священник по-прежнему стоял на коленях и молился.
– Э, могу вас успокоить, ваше преподобие, – проговорила она. – Я никакой не Иисус, а всего лишь Магдалена Фронвизер из Шонгау. Жена цирюльника. Мне нужно срочно разыскать супруга. Вы случайно не знаете, где он?
Священник поднял на нее растерянный взгляд. Магдалена заметила, что он бледен как мертвец и дрожит всем телом. Похоже, что-то здорово его напугало. И сама она почувствовала теперь, как внутри расползается страх.
Что здесь произошло?
– Не… Иисус?.. – пробормотал священник. Он поднялся с колен и встряхнул головой, словно очнулся от кошмарного сна.
– Мой муж цирюльник, – медленно и мягко, точно ребенку, произнесла Магдалена. – Где он? – Не дождавшись ответа, она продолжила: – Может, вы тогда знаете, где найти секретаря Лехнера? Или моего отца? Он палач из Шонгау.
Священник пронзительно рассмеялся. У Магдалены сложилось впечатление, что он немного не в своем уме.
– Ха, палач нам тут и вправду пригодился бы, – заметил он и хихикнул. – Столько покойников, столько виновных… Я подозревал, с самого начала подозревал! Но молчал. В том моя вина, тягчайшая вина!
Магдалена беспокойно огляделась. Безлюдное кладбище, надгробные плиты покрыты снегом, ветер свищет в церкви сквозь распахнутые двери… Ей стало не по себе.
– Где же все люди? – осведомилась она. – В окнах не горит свет.
Священник указал на запад, где вырисовывались очертания могучей горы.
– Кофель призвал их, – пробормотал он. – Они творят злодейство, и я не могу помешать им. Господь свидетель, я пытался их образумить! Но они… они не пожелали меня слушать! Лишь немногие остались. Мистерия могла объединить нас, но теперь, когда ее отменили…
Погруженный в собственные мысли, священник продолжал бормотать, но уже отвернулся и снова принялся мерить шагами сцену от одного угла к другому, точно зверь в клетке. При этом он беспрестанно качал головой. Магдалена поняла, что от него никакой помощи не добиться.
– Спасибо, ваше преподобие, – сказала она вежливо. – Мне пора. Как я уже сказала, у меня срочное дело.
Магдалена поспешила за кладбищенские ворота, вспрыгнула к Франциску на спину и шлепнула его по крупу.
– Прости, дорогой, но нам, видимо, придется еще немного проехаться, – шепнула она ослу на ухо. – После ты получишь самый большой кусок соли во всем Пфаффенвинкеле, обещаю.
Вопреки ожиданиям, Франциск сразу тронулся с места, словно бы понял слова Магдалены.
Она поехала по темным, безлюдным улицам Обераммергау. Голос священника за спиной постепенно затих. Дочь палача прищурилась, чтобы лучше видеть сквозь вьюгу. Кофель высился по другую сторону Аммера. Если безумный священник прав, то почти все местные жители собрались там. Возможно, среди них окажутся и отец с Симоном. Уж они-то должны объяснить ей, что здесь происходит и где искать Лехнера! Значит, ей следовало вновь перейти мост и по лугам подняться к той необычной горе… Рано или поздно она надеялась снова встретить людей. В этой долине и в самом деле было жутко.
Магдалена повернула направо и направила Франциска по главной улице, прочь из вымершей деревни. Но осел вдруг замер как вкопанный. Впереди, почти на окраине, показались три всадника в черных одеяниях. Зловещий образ их завершали черные как ночь кони. Возглавлял троицу четвертый всадник на сером в яблоках жеребце. Лицо его было скрыто под капюшоном.
«Всадники Апокалипсиса! – пронеслось в голове у Магдалены. – Может, я сплю?»
Мучительно медленно всадники приближались к женщине. У Франциска задрожали бока – вероятно, от холода. Но возможно, осел, как и Магдалена, чувствовал, как что-то невыразимо зловещее завладевает долиной.
В двадцати милях от Обераммергау Барбара сидела в своем укрытии и прислушивалась, как ветер стучит в ставни.
Она со вчерашнего дня пряталась в этом каменном погребе под домом Штехлин. Было до того холодно, что Барбара мерзла даже под тремя шерстяными одеялами. Вдоль стен крошечного подвала стояли бочки с солеными огурцами и квашеной капустой, морщинистые яблоки с прошлого урожая и всевозможный хлам. Под низким потолком висели колбасы и окорока. От запаха копченостей, поначалу такого соблазнительного, Барбару уже тошнило. Она и представить теперь не могла, что впредь станет есть колбасу с капустой, в общем-то, одно из любимых ее блюд.
Девушка уже не раз просила Штехлин выпустить ее, однако знахарка всякий раз отмахивалась. Стражники уже дважды побывали в доме, поскольку знали, что Марта была в хороших отношениях со сбежавшей дочкой палача. Но Барбару так и не нашли, потому что люк в погреб был скрыт под рваной и пропахшей овечьей шкурой. Тем не менее Штехлин не хотела рисковать.
Тихо завывал ветер, что-то скрипнуло, загремело – должно быть, с крыши сорвало черепицу. Похоже, снаружи бушевал ураган. Барбара подумала о старшей сестре, которая была сейчас где-то в долине Аммера, где майские бури зачастую сменялись метелями. Быть может, поэтому Магдалена с Лехнером до сих пор не вернулись?
Барбара плотнее закуталась в одеяла, которыми снабдила ее Штехлин, и погрузилась в раздумья. В сущности, она по-прежнему была заключенной. Черт возьми, неужели ей всю оставшуюся жизнь суждено провести в такой вот яме? Все зависело от того, сумеет ли Якоб Шреефогль уличить бургомистра Бюхнера в каком-то преступлении. Только тогда патриции, возможно, поймут, что казнь ее служит лишь для того, чтобы избавиться от свидетеля. Но никаких доказательств у них пока не было. Пауль со вчерашнего дня караулил на кладбище в надежде, что Рансмайер с Бюхнером вновь там появятся. Но они словно что-то заподозрили и не показывались. Кроме того, Шреефогль тайком проверил мешки на стройке, но ничего подозрительного в них не обнаружил. Сегодня вечером состоится последнее собрание, на котором Бюхнер намеревался распустить Совет. А им по-прежнему не в чем было его обвинить!
Наверху с грохотом распахнулась входная дверь. Барбара вздрогнула. Неужели снова явились стражники? Может, кто-то рассказал им, где она прячется? По полу протопали шаги, после чего стала подниматься крышка погреба. Барбара затаила дыхание.
Они пришли за мной! В этот раз не отсидеться!
Но в проеме показалось только лицо Марты Штехлин.
– Есть новости! – прошипела старуха. – Рансмайер на кладбище, Пауль видел его только что! С каким-то типом в тирольской шляпе. Они что-то сгружают с повозки.
– Тиролец! – вырвалось у Барбары. – Значит, они снова встретились… Нужно срочно сообщить Шреефоглю!
– Боюсь, не выйдет. Совет уже собрался на последнее заседание.
– Уже? – Барбара побледнела. – Выходит, уже вечер?
Сидя в подвале, она совершенно потеряла счет времени. Если собрание уже началось, то они безнадежно опоздали!
– Послушай, Марта, – продолжила Барбара шепотом. – Ступай к ратуше и под каким-нибудь предлогом попытайся поговорить со Шреефоглем. Он непременно должен узнать, что там происходит!
– Поговорить со вторым бургомистром? Во время собрания? – Штехлин горестно рассмеялась: – Не забывай, я всего лишь простая знахарка. Там собрались господа в бархате и шелках. Никто не пропустит меня к мастеру Шреефоглю.
– Ты должна попытаться! А я тем временем отправлюсь на кладбище и выясню, что там происходит.
– Я пойду с тобой! – Рядом со знахаркой появился Пауль, видимо, он все это время стоял подле нее. – У меня с собой праща! – заявил он торжествующе. – Зададим же мы жару проклятому доктору!
– Никуда ты не пойдешь, – возразила Барбара. – Это слишком опасно, и ты останешься здесь.
Племянник надулся:
– Но ты ведь сама сказала, чтобы я держал пращу наготове.
– Я имела в виду, если ты или я будем в опасности, то…
– Но мы же в опасности! – Пауль топнул ногой от злости. – Я должен защищать тебя, пока отца с дедом нет. Теперь я здесь мужчина! Если не возьмешь меня, я буду кричать.
– Боже правый, – простонала Штехлин. – Только не это!
– Хорошо, хорошо, – успокоила Барбара племянника. – Пойдешь со мной. Но метать будешь, только когда я скажу тебе. Обещаешь?
Пауль хитро ухмыльнулся, достал из кармана кожаную пращу и взмахнул ею в воздухе.
– Обещаю. Но за это ты мне дашь засахаренную сливу, какие едят эти толстые господа в Зале советов.
– Когда все это останется позади, ты получишь столько слив, что они у тебя из ушей полезут, – ответила Барбара и, подтянувшись, выбралась из погреба. – А теперь пошли, пока Рансмайер не ушел от нас!
Стиснутый между двумя стражниками, Симон стоял на вершине холма и смотрел на жителей деревни, что столпились у подножия. У некоторых лица были искажены гримасой ненависти, хотя по большей части в глазах людей читалось лишь любопытство или равнодушие. Фронвизер помнил такие взгляды по казням в Шонгау. Все ждали, когда же зрелище наконец начнется, – и радовались, что не они сейчас на эшафоте.
Рядом с кинжалом в руке стоял Франц Вюрмзеер. Он зловеще приблизился к Симону. Стражники прижали цирюльника к размягченной, укрытой снегом земле.
– Ваш приговор однозначен! – крикнул Вюрмзеер и обвел взглядом молчаливую толпу. – Чужак должен умереть.
– Как вы можете допустить такое! – закричал Симон и при этом тщетно попытался вывернуться из хватки стражников. – Вы… вы же все меня знаете! Это же я, цирюльник из Шонгау! – Он повернул голову и с мольбой взглянул на старого Алоиза Майера, стоявшего в первом ряду с другими участниками мистерии. – Я же помогал вам! Кому из вас я отказал в помощи?
Майер хотел было ответить, но его опередил какой-то молодой неухоженный извозчик:
– Заткнись! Нам тут не нужны приблудные ищейки. Ты сам виноват, сам подписал себе приговор!
– Файстенмантель нанял его! – выкрикнула толстая Халльхубер, которой Симон еще позавчера приготовил мазь от подагры. – Он сам мне говорил. Может, они заодно и хотят продать деревню приезжим.
– Глупости! – заверил их Симон. – Я здесь потому…
– Истина! – судья Йоханнес Ригер прервал отчаянные выкрики Симона. Он пробился сквозь толпу и стал медленно подниматься на холм. – Вы так и не поняли, к чему все идет? Сначала они подослали к нам этого цирюльника. Затем явился секретарь со своим палачом. Кто будет следующим? Люди с Леха давно зарятся на нашу прекрасную долину. Стоит утратить бдительность, и они тут же приберут себе власть. В точности как он! – судья указал тростью на Файстенмантеля. Тот застонал, похоже понемногу приходя в сознание. Веревки туго стягивали ему руки и ноги, удерживая на кресте. В неестественном положении лицо его стало пунцовым, с лысого лба на снег продолжала капать кровь.
– Сначала он разорил вас, а теперь хочет продать шонгауцам то немногое, что у вас еще осталось! – продолжил судья. – У меня есть доказательства, что Файстенмантель собирался встретиться с Советом Шонгау. Уже готовы документы на подпись!
– Это наглая ложь! – крикнул Симон. – Не верьте ни единому слову!
Ему до сих пор не верилось, что даже судья был в числе заговорщиков. Казалось, вся долина была едина в ужасном сговоре! Очевидно, ненависть к чужакам имела давние корни. Детские кости, которые Симон обнаружил, указывали на то, что Вюрмзеер со своими сообщниками убили кого-то из батрацких детей, чтобы посеять страх среди приезжих. Возможно, их тем самым хотели вынудить добровольно покинуть долину. Но Файстенмантель и другие члены Совета раскрыли заговор и потому должны были умереть. Вот в чем тут дело!
Трудно было представить, что вся деревня знала об ужасных жертвоприношениях. Должно быть, поначалу их было немного и остальные явились на эту встречу только из любопытства или из ненависти к Файстенмантелю. Но Ригер с Вюрмзеером, вероятно, добились этими безосновательными обвинениями своей первоначальной цели: собрали в одном месте всех жителей. И те, кто еще сомневался в виновности Файстенмантеля, теперь явно придерживались иного мнения.
– Смерть всем предателям! – прокричал кто-то.
Другие хором подхватили:
– Смерть всем предателям! Вы нам не нужны!
Судья Ригер между тем добрался до вершины холма и, широко расставив ноги, встал рядом с Вюрмзеером.
– Мы не позволим покупать себя! – произнес он громким голосом. – Ни шонгауцам, ни кому-то другому. Это свободная долина! С того самого дня, когда кайзер Людвиг Баварский наделил нас этим непреложным правом. Всякого, кто попытается отнять его у нас, ждет смерть!
Поначалу тихий и недовольный, ропот перерос в каскады криков, рева и звона мотыг и лопат, которыми зрители потрясали в знак согласия.
– Смерть чужакам, смерть всем предателям!
– Не верьте ни единому его слову! – в отчаянии кричал Фронвизер. – Здесь убивали детей! Если вы ему не помешаете, то и сами станете убийцами!
Но голос его потонул в шуме. Стражники все прижимали Симона к земле, словно тисками крепко держали за руки. Вюрмзеер с кинжалом в руке медленно шагнул к цирюльнику. В его глазах пропал фанатичный блеск, сейчас взгляд его был холоден и трезв. Теперь Симон понял, чего Вюрмзеер добивался все это время. Ритуальным жертвоприношением он создавал нерушимый союз между всеми присутствующими. После этой ночи все они станут убийцами. Содеянное объединит деревню, и не останется никого, кто смог бы положить этому конец.
Снег падал цирюльнику в глаза, и он невольно заморгал. Как ни странно, в этот миг он уже не испытывал страха. Шум толпы тоже стих, словно доносился сквозь плотную завесу. Симон думал о Магдалене и сыновьях, которым придется теперь расти без отца. И преисполнился безграничной тоски.
Так вот что чувствует человек перед смертью…
Он зажмурился в ожидании болезненного, смертельного удара.
Но удара не последовало.
Вместо него Симон услышал до боли знакомый голос:
– Уберите свои грязные лапы от моего мужа! Или мой отец всех вас колесует и выпотрошит. Богом клянусь, он это сделает!
Стражники немного ослабили хватку, и Симон смог повернуть голову. Из мрака к холму неслись во весь опор три черных всадника. Впереди на сером в яблоках жеребце мчался четвертый, закутанный в плащ. За ним едва поспевал осел. Верхом на осле ехала женщина в черной рясе.
Она была очень, очень сердита.
17
Симон зажмурился, снова открыл глаза. Но видение никуда не исчезло.
Я сплю? А может, уже мертв?
Магдалена и странные всадники между тем достигли холма. В то же время со стороны леса подошли два десятка солдат, половина из которых были вооружены мушкетами. Они нацелили оружие на толпу, и люди с криками и воплями бросились врассыпную. Франц Вюрмзеер с Йоханнесом Ригером как вкопанные застыли перед крестом. Очевидно, они не верили в реальность происходящего.
– Никому не двигаться! – приказал человек в плаще.
Лицо его было скрыто под капюшоном, и Симон не мог разглядеть его в темноте. Но голос показался знакомым.
– Мои люди застрелят всякого, кто попытается сбежать, – продолжал всадник властным голосом. – Остальные не пострадают. Даю вам слово как законный представитель курфюрста и судебный секретарь Шонгау.
– Лехнер!
Симон подскочил от неожиданности. Стражники, которые держали его минуту назад, уже сбежали. Он поднялся, покачиваясь, и уставился на секретаря. Тот остановил коня у подножия холма и снял капюшон. Взгляд у него был властный и решительный. В правой руке Лехнер сжимал пистолет, левой указывал на холм.
– Снимите толстяка с креста и приведите мне судью и этого Вюрмзеера! – приказал он нескольким из своих солдат. – Они главные обвиняемые, не дайте им уйти!
Вюрмзеер издал яростный крик, потом пригнулся и бросился вниз по противоположному склону холма. Кто-то выстрелил, но беглец не остановился. Вскоре он скрылся в темноте, среди зарослей. Йоханнес Ригер, напротив, стоял с невозмутимым видом. Он поднял руки и самоуверенно улыбнулся. Очевидно, к нему вернулось прежнее высокомерие.
– Как хорошо, что вы явились, дражайший коллега! – поприветствовал он Лехнера. – Я как раз пытался образумить эту толпу. Но, видно, утратил над ними контроль…
– Он лжет! – крикнул Симон. – Это один из главных заговорщиков!
– Глупости, – невозмутимо возразил Ригер. – Тем более что я подчиняюсь одному лишь аббату…
– Которого я уже известил о ваших происках, – прервал его Лехнер. – Завтра я отошлю письмо курфюрсту. – Он хмуро кивнул. – Но можете не беспокоиться, суд над вами будет справедливым. Хотя бы для того, чтобы в Мюнхене поняли, кому нужно передать управление в этой долине.
Двое солдат схватили потрясенного судью. Ригер и не думал сопротивляться, когда его связывали и уводили. Магдалена тем временем спрыгнула с осла и взбежала на вершину холма. Запыхавшись, она обняла сбитого с толку Симона и поцеловала.
– Вообще-то я собиралась поджарить тебя на медленном огне… Задержаться он, видите ли, решил, – сказала она с заметным облегчением и потрепала его. – Черт, если б я тебя так не любила, то…
Магдалена вдруг замолчала, и Симон заметил, какая она бледная, да еще дрожит.
– Что… что ты здесь делаешь? – спросил он в недоумении. – Ты же больна. Тебе бы лежать сейчас дома в кровати, а не вмешиваться в этот ужас.
– Тебя это тоже касается, – просипела Магдалена, сотрясаемая ознобом. – Может, еще упрекнешь меня в том, что я спасла тебя? Ни слова больше, иначе я сама к кресту тебя привяжу!
Фронвизер вскинул руки, оправдываясь.
– Мне хочется знать, что здесь происходит, только и всего.
– Я могу вам все объяснить, мастер Фронвизер.
Иоганн Лехнер направил коня на вершину холма. Тем временем несколько человек сняли с креста Конрада Файстенмантеля. Из раны на лбу обильно текла кровь, но жизни его ничто не угрожало. Должно быть, его вовремя освободили и вернули в естественное положение. Лехнер с явным отвращением взглянул на него с высоты седла.
– Судя по всему, мы подоспели вовремя, – произнес секретарь. – Эти полоумные, видно, и вправду собиралась распять своего толстяка. – Он фыркнул: – Хотя нечто подобное я предвижу и в Шонгау… – Только потом он повернулся к Симону и одарил его суровым взглядом: – Я вполне ясно распорядился, чтобы вы с палачом отправлялись домой. И вот я встречаю вас тут! Вы хоть раз можете сделать так, как вам говорят? Полагаю, этот упрямец Куизль тоже где-то поблизости, так?
– Э… нет, я здесь один.
Симон отряхнул рубашку и брюки от грязи и снега в надежде, что Лехнер не станет допытываться. Он посмотрел на жителей, которых солдаты согнали в одну кучу на освещенном луной луге. Они плакали и молились. С трудом верилось, что эти самые люди несколько минут назад готовы были убить его.
– Я узнал об этой встрече и отправился сюда в одиночку, – продолжил цирюльник. – Конечно, это было глупо с моей стороны, надо было поставить вас в известность… Но вы, похоже, и так знали.
– О чем это я должен был знать? – спросил Лехнер.
Он и не думал спускаться с седла. Но на Симона смотрел теперь очень внимательно.
– Ну, о том, что Файстенмантель хотел выдать Вюрмзеера и его сообщников, рассказать об этих жутких жертвоприношениях. И поэтому должен был умереть…
– Жуткие жертвоприношения? Это… интересно. – Лехнер вскинул бровь. – Расскажите-ка подробнее.
Симон торопливо рассказал секретарю о детских костях, которые обнаружил здесь несколько дней назад, и о своем предположении, что местные намеренно убивали батрацких детей, чтобы вынудить приезжих покинуть долину.
– Полагаю, Доминик и Урбан Габлер хотели обо всем рассказать, и потому их убили, – закончил цирюльник. – А Себастьян Зайлер был в числе заговорщиков и сам наложил на себя руки, поскольку его замучила совесть.
– Из-за этих… жертвоприношений? – переспросил Лехнер.
Симон взволнованно кивнул. Он оглядел холм, теперь почти полностью погруженный во тьму.
– Кости лежат где-то здесь, в расселинах. Если хотите взглянуть…
Он принялся искать, но Лехнер остановил его:
– Бросьте вы, в самом деле! Если где-то тут лежат кости, завтра мы соберем их и похороним. Куда важнее сейчас поймать Вюрмзеера. Он один из главных заговорщиков.
– Не забывайте про судью! – напомнил Симон. – Он хочет остаться в стороне, но с самого начала обо всем знал. Я убежден в этом.
Лехнер отмахнулся:
– Я давно подозревал, что Йоханнес Ригер в деле. Но у меня не было доказательств. Потребовалась такая вот встреча, чтобы застать Вюрмзеера врасплох. – Он улыбнулся: – Должен поблагодарить вас, мастер Фронвизер. Лишь ваше упоминание о том, что Вюрмзеер оставляет тайные знаки, навело меня и перехватчиков на след.
– Тайные знаки… Перехватчики?.. – Симон был окончательно сбит с толку. – Ничего не понимаю.
Только сейчас он вспомнил о черных всадниках, в сопровождении которых явились Лехнер и Магдалена. Одного из этих всадников цирюльник уже видел на этом самом холме. Симон вгляделся во мрак, но всадники уже исчезли. Что за дела связывали Лехнера с этими призрачными наездниками?
– Конники разыскивают Вюрмзеера. Он, должно быть, скрылся в горах, – пояснил Лехнер. – Они давно преследовали и его, и остальных.
– Из-за… этих жертвоприношений? – спросил Симон.
Лехнер улыбнулся:
– Нет, по другим причинам, и жертвоприношения тут вообще ни при чем. – Он подмигнул Симону: – Вы с палачом умны, но не настолько, как вам порой кажется, господин Фронвизер. Вы не ошиблись в своих наблюдениях, однако неверно их истолковали. – Он кивнул на Магдалену, которая без сил опустилась на замшелый камень. – В отличие от вашей жены, на удивление умной для женщины. Я многим ей обязан. И надеюсь, что ее предостережение не окажется запоздалым.
Симон вопросительно взглянул на жену. Та улыбнулась и пожала плечами. Ее сотрясал озноб, но бледное лицо ее выражало полную безмятежность, как если б она избавилась от тяжелой ноши.
– Я и сама лишь под конец обо всем догадалась, – произнесла она. – Все взаимосвязано. И столько народу рассталось с жизнью, а все крутится вокруг одного…
– Вокруг чего же? – спросил Симон.
И Магдалена начала рассказывать.
Под прикрытием темноты Барбара с Паулем крались по переулкам Шонгау к старому кладбищу у церкви. Ветер все завывал и рвал одежду, холодный дождь хлестал по лицу. Зато в такую погоду вероятность встретить кого-нибудь была ничтожной.
По своим прошлым ночным вылазкам Барбара помнила, что часовой всегда проходил одним и тем же маршрутом. Поэтому они выждали за углом недалеко от ворот. Стражник прошел со светильником в одной руке и алебардой – в другой. Они двинулись позади него. Но время от времени Барбара все же озиралась по сторонам. Вполне возможно, что стражники по-прежнему ее разыскивают. Хотя они, наверное, полагали, что девушка уже убралась из города.
Луна скрывалась за тучами, поэтому в переулках было темно, как в пещере. Из дома знахарки Барбара прихватила с собой большой тесак и теперь крепко сжимала его в руке. Правда, она сомневалась, что в схватке с двумя крепкими мужчинами от ножа будет какой-то толк, но с ним Барбара чувствовала себя увереннее. Она хоть и страшилась предстоящей встречи, но очень надеялась, что Пауль не ошибся и Рансмайер с тем странным тирольцем по-прежнему на кладбище. Прошел всего час с тех пор, как Пауль прибежал к Штехлин с новостью, но доктор с тирольцем вполне могли уйти. Тогда они снова останутся ни с чем. «И Бюхнер наконец получит абсолютную власть над Шонгау, – подумала Барбара. – На собрании, наверное, как раз решают вопрос о роспуске Совета. Потом даже Шреефогль ничем не сможет помочь…»
Стражник громким голосом объявил девятый час, и ночную тишину прорезал звон церковного колокола. Они подобрались к низкой кладбищенской ограде. За нею виднелись стертые надгробья и строительные навесы. Работы над колокольней и галереей продвигались крайне медленно, при этом кирпичи и мешки с известью подвозили почти каждый день. Барбара не раз задавалась вопросом, что из всего этого собирался выстроить Бюхнер, который ведал строительными работами. Вавилонскую башню?
Пауль дернул ее за платье и показал на сарай, перед которым вырисовывались два мужских силуэта. Барбара вздохнула с облегчением. Похоже, они все-таки успели.
Мужчины о чем-то оживленно разговаривали и при этом иногда повышали голос. Но в завываниях ветра едва ли можно было разобрать слова. Барбара знаком велела племяннику следовать за ней, и они стали красться вдоль ограды, пока не оказались у покосившейся калитки, скрипевшей под порывами ветра. Затем пробрались на кладбище и, прячась за надгробьями, двинулись к сараю. Дощатая постройка казалась чужеродной среди крестов и покосившихся надгробий. Рядом лежали кучей десятка два мешков. По всей видимости, их доставили только сегодня и еще не успели спрятать под крышу. Их наскоро накрыли провощенным полотном, и Барбара воспользовалась этой грудой в качестве укрытия. Она осторожно вскарабкалась наверх и знаком велела Паулю оставаться внизу.
Сверху ей открывался превосходный вид на говоривших. Это действительно были Рансмайер и тот человек в тирольской шляпе, которого Барбара видела здесь неделю назад. Доктор был в своем бархатном сюртуке и парике, его он придерживал рукою от ветра.
– …прекратят поставки раньше времени, – говорил как раз тиролец. – Становится слишком опасно. Этот ваш Лехнер со своим палачом рыщут по долине. Да еще эти перехватчики… Рисковать нельзя.
Барбара затаила дыхание. Этот человек говорил сейчас об отце? Вдуматься в сказанное она не успела. Рансмайер проворчал недовольно:
– Старика это не обрадует. Тем более что скоро у нас будет возможность складировать куда больше груза и переправлять дальше по Леху. Если сегодня на собрании все пройдет гладко, то мы сможем использовать городской амбар.
– Того, что лежит здесь, хватит на несколько недель! – заметил тиролец. Он показал на мешки у себя за спиной. Барбара пригнулась, но мужчина ее не заметил. – Кому вы все это поставляете?
Рансмайер тихо рассмеялся.
– Вы и представить не можете, кто значится в наших списках. У нас заказчики от Аугсбурга до Вены. Из-за турецких войн снова выросли таможенные сборы. Нам платят чуть ли не по весу золота.
Барбара наморщила лоб. Она понятия не имела, о чем они говорили. Но тиролец показывал на мешки. Вероятно, в них содержалось что-то очень ценное. До сих пор Барбара считала, что в мешках была какая-нибудь известь или гипс. Она осторожно надавила на мешок. Содержимое под вощеным полотном на ощупь было мягким и сыпучим, как мука. Что же там лежало такого ценного, почти на вес золота?
– И все-таки мы на время прекратим поставки. Даже эта последняя была довольно рискованной, – объяснил тиролец. И добавил с хриплым смехом: – Ну, скорее для других. Я вернусь в Галль и переговорю со своими заказчиками. Потом дам о себе знать.
– Не глупите! – прошипел Рансмайер; ветер почти заглушал его слова. – Если все пойдет по плану, город уже сегодня перейдет под контроль бургомистра. Тогда нам откроются совершенно новые торговые пути!
– Что мне с того, если я буду болтаться на виселице, – проворчал тиролец.
Налетел очередной порыв ветра, зашумел в ветвях. Тиролец в последний момент успел подхватить шляпу.
Любопытство Барбары возрастало. Она оказалась права в своих предположениях! Бюхнер с Рансмайером действительно были заодно, и все это как-то связано с мешками, на которых она сейчас лежала. Нужно непременно выяснить, что в них… Барбара достала нож, который спрятала в сапог, пока взбиралась, и сделала небольшой надрез на мешковине, которая выглядывала из-под вощеного полотна. Из мешка посыпался какой-то песок. Однако надрез оказался шире, чем рассчитывала Барбара, и песок посыпался по мешкам вниз, туда, где стояли мужчины.
– Мы можем подыскать другого посредника, – пригрозил Рансмайер. – Вы не единственный в Галле, кому хотелось бы работать с нами.
– Это слишком опасно, поверьте же наконец! – упорствовал тиролец. – Кайзер придает этому делу высшее значение. Число перехватчиков на всех дорогах увеличено вдвое!
Рансмайер шагнул чуть в сторону, и песок посыпался ему прямо за воротник. Барбара зажала рот ладонью. Песок налип на пальцы, она смахнула его с губ. И насторожилась.
Что за…
Песок был зернистый и на вкус солоноватый. Луна на мгновение выглянула из-за туч, и Барбара смогла различить цвет странного порошка.
Он был белым.
«Белый и соленый, – подумала Барбара. – Никакой не гипс, а просто…»
– Черт, это еще что?
Рансмайер запустил руку за воротник, куда по-прежнему сыпался порошок. Тут он поднял недоумевающий взгляд и заметил среди мешков Барбару. Его лицо исказила гримаса ненависти.
– Чертова палачка! – прошипел он. – В этот раз я тебя собственными руками придушу!
– Палачка, говорите?
Тиролец тоже взглянул наверх. Казалось, он немного растерялся в первый миг, но потом плавным движением выхватил ржавую саблю, которая висла у него на поясе.
– Скольких еще мне придется прикончить, чтобы вы оставили нас в покое?
Он стал обходить груду мешков, чтобы подобраться к жертве с другой стороны.
В это мгновение раздался крик, и из-за кучи мешков выпрыгнул Пауль. В правой руке он, словно кистень, раскачивал пращу, и тиролец от неожиданности отступил на шаг. В глазах мальчика плескался огонь.
– Если ты хоть пальцем тронешь мою тетю, я тебе залеплю промеж глаз! – прошипел он. – Мало не покажется!
– Хо-хо! Еще один бесенок! – рассмеялся тиролец, оправившись. – Палаческие отродья, вы хуже кроликов! Стоит одному свернуть шею, тут же из-под земли вырастают еще двое…
Он, не колеблясь, взмахнул саблей.
Продолжал завывать ветер. Барбара закричала. Мешки под ней внезапно пришли в движение, и она покатилась вниз, прямо на Рансмайера. Доктор упал, и его засыпало кучей белого порошка.
– Соль? – Симон в недоумении уставился на жену. – Все эти мерзкие убийства из-за какой-то соли?
Он стоял в грязном сюртуке перед крестом на вершине холма и слушал Магдалену. Она только начала рассказывать, но Симон уже с первых слов перебил ее – до того невероятным казался ее рассказ. При этом он решительно не понимал, каким образом Магдалена оказалась в Обераммергау.
– Не стоит недооценивать соль, – произнес Иоганн Лехнер, соскочив с седла. – Из-за этого ничем не примечательного, казалось бы, вещества затевалось множество кровавых войн, вырастали или приходили в упадок могущественные города. Прекрасный Мюнхен тоже, по сути, выстроен на соли.
Секретарь с улыбкой подошел к Симону и Магдалене. Рядом шагали двое солдат, освещая факелами ужасное зрелище.
– Вы же помните эту историю, – обратился Лехнер к Симону. – Если б Генрих Лев не спалил тогда мосты во Фрайзинг и не направил Соляной тракт через Мюнхен, то наша столица была бы сейчас ничем не лучше захолустного Шонгау. Видите, на что способна обыкновенная соль…
– Но здесь же нет никакой соли, – заметил Симон.
– Здесь нет, а в Галле и Тироле есть, – ответил Лехнер. Он взял у солдата факел и указал им на запад; там, в ночной тьме, вырисовывались темные громады скал. – И через соседний Грасвангталь до них очень удобно добираться. Наш почтенный курфюрст давно подозревает, что по этим дорогам в Баварию в больших количествах завозят контрабандную соль, а отсюда она попадает во все уголки империи. Таким образом, каждый год казна недосчитывается налогов на десятки тысяч гульденов. Власти разослали патрули по всем дорогам, но до сих пор это не помогало.
– Черные всадники! – воскликнул Симон. – Значит, это не выдумки и они действительно существуют!
Лехнер кивнул:
– Их называют перехватчиками. Хорошо обученные люди, они патрулируют дороги, не привлекая к себе внимания, а в случае необходимости безжалостно атакуют. Но и перехватчики не смогли выйти на след контрабандистов. Дело в том, что эти ублюдки пользовались хитроумной системой транспортировки и тайных знаков. Неприметные круги из камней и веток указывают на безопасные маршруты и места встреч.
Снег между тем перестал, и с неба ярко светила луна, но Симон этого даже не заметил. Он завороженно слушал Лехнера. Внезапно все необъяснимое, увиденное за последние дни обрело самое тривиальное объяснение. Он думал о языческих жертвоприношениях, кровавых ритуалах и безумной ненависти к чужакам, но все оказалось куда проще и банальнее.
«Черные всадники и круги из камней, – думал Симон, – в них нет ничего мистического. Они столь же реальны, как эти горы, долина, река. Никаких загадок, никаких легенд…»
Лехнер подмигнул Симону:
– Ваш тесть оказался вчера столь любезен, что рассказал мне об этих кругах. Среди прочего он говорил, что вы видели такой круг у этого холма. Тогда мне стало ясно, что скоро здесь состоится очередная встреча контрабандистов. Правда, я и сам не ожидал увидеть здесь сразу полдеревни и судью собственной персоной. Ну, к счастью, при мне было достаточно людей. Курфюрст еще с утра прислал мне два десятка солдат.
– Выходит, местные жители давно планировали эту контрабанду? – изумился Симон. У него до сих пор не укладывалось в голове, что речь шла не об одном или двух преступниках, а о десятках или даже сотнях.
Вероятно, об этом знала вся деревня. Неужели мы так заблуждались?
– Ну, по крайней мере, большинство из них были в курсе, – пояснил Лехнер. – В особенности извозчики под предводительством Франца Вюрмзеера. Во время расследования мы то и дело слышали о каком-то хозяине. Речь, видно, шла о Вюрмзеере, главаре банды. Полагаю, он занимается этим уже не первый год, с тех пор как старый торговый тракт стал приходить в упадок. – Секретарь пожал плечами: – Я лишь предполагал, что здешний судья тоже замешан. Слишком гладко у них все шло, без покровительства сверху это невозможно. Поэтому я получил распоряжение из Мюнхена…