Дочь палача и театр смерти Пётч Оливер

– Хм, может, и замешан, – отозвался Симон задумчиво, – но в какой степени, еще предстоит выяснить. Возможно, Ксавер и…

Его прервал донесшийся с улицы громкий топот. В следующий миг двери распахнулись и в церковь вломился Иоганн Лехнер. Секретарь был в ярости, его буквально трясло.

– С какой это стати меня не поставили в известность? – напустился он на судью. – Почему я узнаю обо всем от какого-то крестьянина?!

– Я бы своевременно поставил вас в известность, ваша милость, – сдержанно ответил Ригер и кивнул на Куизля. – Все-таки палач ваш уже здесь. Мы думали, он доложил вам обо всем, – добавил он самодовольно. – Разве нет?

Казалось, Лехнер только теперь заметил Куизля и Фронвизера. Глаза его сурово сузились.

– Я этого так не оставлю, Куизль, – произнес он с угрозой. – Жду тебя вечером в монастыре. А теперь оставь меня с этими господами наедине. – Он взглянул на Симона: – Вас это тоже касается. Вон, оба!

Якоб поклонился. А когда проходил мимо Вюрмзеера, словно бы мимоходом вложил ему в руку фигурку.

– Вот, возьмите в память о покойном. Поставите над камином рядом с другой такой же.

Вюрмзеер выронил фигурку, точно обжегся.

Не сказав больше ни слова, Куизль с Симоном вышли из церкви. На улице рядом с домом пономаря стояли и тихо переговаривались трое солдат из Шонгау. Завидев палача, они притихли.

– Что это значит? – возмущался Симон. – С какой стати Лехнер нас выставил? Мы бы рассказали ему о покойном.

– Это я и вечером успею сделать, – ответил Куизль. – Важно, что нам удалось выяснить.

– Выяснить? – Цирюльник с сомнением взглянул на палача. – Вы о том, что Зайлер, прежде чем повеситься, получил фарисея? Честно сказать, я об этом уже думал.

– Не в том дело, ослиная твоя башка. Ведь куда занятнее, что Вюрмзеер сразу узнал фигурку. – Куизль ухмыльнулся: – Насколько я помню, о ней было известно лишь Ригеру, аббату и Лехнеру. Только эти трое присутствовали тогда на допросе.

– Ригер мог рассказать о ней Вюрмзееру, – заметил Симон.

Но палач отмахнулся:

– В церкви было не то чтобы светло. И Вюрмзеер стоял довольно далеко от трупа. Но моментально понял, что к чему. Это может означать только одно…

– Что Вюрмзеер и сам получил такого фарисея, – проговорил Симон хриплым голосом. – Поэтому он так побледнел.

– Еще одна причина присмотреться к нему внимательнее.

Куизль оглянулся на часовню – белую жемчужину среди пологих холмов. И сжал в кулаке щепку, найденную в кармане мертвеца наряду с фигуркой.

Щепку длиной в палец, аккуратно переломленную.

Палач усиленно размышлял, поскольку знал, что мельчайшие детали порой имели огромнейшее значение. Маленькие фрагменты, которые рано или поздно складывались в единую картину. И это размышление доставляло радость. Оно помогало забыть о повседневных заботах и выпивке.

Он снова был собой.

* * *

Барбара закрыла глаза и вспоминала все хорошее, что случалось с нею за последние годы.

Майские цветы на лугу… танцы с Йокелем в Кирмес… запах сена ночью в хлеву… аромат табака и отец, довольный, сидит за столом… прогулки за травами с Магдаленой…

Воспоминания немного успокаивали. И все равно страх временами пробирался в подсознание. Со вчерашнего вечера она не сомкнула глаз, каждую минуту ожидая, что войдет мастер Ганс и уведет ее в пыточную. Но уже приближался полдень, а палача все не было. Что это значило? А может, часть пытки в том и заключалась, что ее заставляли ждать и гадать, с чего же начнет мастер Ганс?

За последние несколько часов ее подозрения в том, что снаружи что-то происходит, окрепли. Несколько раз Барбара слышала, как шепчутся перед дверьми стражники. Иногда кто-то торопливо проходил перед зарешеченным окошком. Кроме того, сегодня утром ее навестил Пауль и бросил сквозь решетку записку от Штехлин. «Держись! – писала знахарка. – Скоро придет помощь».

Может, Магдалена с Лехнером уже возвращаются в Шонгау? И бургомистр Бюхнер теперь не опасен? Но если это так, то почему она до сих пор сидит здесь?

Вот снова послышались шаги, семенящие, словно подходил ребенок. Вскоре за решеткой показалось маленькое личико племянника.

– Пауль! – воскликнула Барбара с облегчением. – Что там происходит? Мама уже вернулась?

Мальчик угрюмо помотал головой:

– Нет еще. – Он вдруг осклабился: – Но Штехлин велела предать, чтобы ты была наготове. Ха, а мне можно подразнить стражников! – Он с торжествующим видом достал из кармана пращу и вложил в нее камень величиной со сливу. – Это для жирдяя Карла.

– Быть наготове? В каком смысле? Пауль, подожди…

Но Пауль уже пропал из виду. Через некоторое время она услышала вскрик боли и негодования. Это явно был кто-то из стражников.

– Погоди у меня, стервец! – прокричал, вероятно, упомянутый Карл. – Поймаю, уши надеру так, что мамка не узнает, если вернется!

По переулку прогремели тяжелые ботинки. Где-то в отдалении Пауль выкрикивал насмешки, чем не раз доводил окружающих, в особенности своих близких.

– Пауль! – тихо позвала Барбара, хоть и понимала, что племянник не мог ее слышать.

Она выругалась вполголоса. Ей хотелось еще расспросить мальчишку, а он бегал теперь наперегонки со стражниками! Если он попадется им, то вполне вероятно, что они и его упрячут в камеру. Слишком уж он досаждал им в последнее время.

Погруженная в раздумья, Барбара не сразу услышала, как скрипнула, распахиваясь, дверь. Сердце ее подскочило к самому горлу. Время пришло, мастер Ганс явился за ней! Что бы ни произошло, она до последнего постарается сохранить достоинство. Барбара обернулась, стиснув зубы, и… вскрикнула от изумления.

В дверях стояли Марта Штехлин и Якоб Шреефогль, второй бургомистр.

– У нас мало времени, – прошептал он. – Стражник скоро прекратит погоню и вернется. До тех пор нужно убраться отсюда.

Барбара потеряла дар речи.

– Вы… хотите сказать, я… я… – бормотала она.

– Идем скорее! – одернула ее Штехлин. – Нет времени на разговоры. Все объясним, когда будем в безопасности.

Она потянула Барбару за рукав, и та в смятении двинулась за знахаркой. У выхода дожидался стражник Андреас и поторапливал их.

– Карл может вернуться с минуты на минуту, – прошипел он. – Он не знает, что я здесь. Я до этого сказал ему, что у меня живот разболелся и мне в сортир надо. – Он улыбнулся Барбаре: – Твой отец и твоя сестра всегда были добры ко мне и моей семье. Вылечили малютку Анну, когда к ней уже явился священник… Мы никогда этого не забудем. У вас по-прежнему много друзей в Шонгау. А теперь ступайте, живее!

– Спасибо, – шепнула Барбара.

Штехлин уже тянула ее на улицу, где дожидался Шреефогль. Патриций беспокойно огляделся, после чего накинул на Барбару грязный платок и сунул в руку колотушку, как у заразных больных.

– Вот, держи! – велел он. – Куда лучше было бы дождаться темноты, но тогда, возможно, станет слишком поздно. Тем более что ты можешь нам помочь.

– Помочь?..

Барбара уже ничего не понимала. Все перемешалось: сначала второй бургомистр помогает ей сбежать из тюрьмы, и теперь он же заявляет, что нуждается в ее помощи… Что здесь творится?

Штехлин улыбнулась ей, обнажив последние четыре зуба.

– Не забывай постукивать, – показала она на колотушку. – Мы ведь никого не хотим заразить?

К счастью, тюрьма располагалась недалеко от городской стены, переулки здесь были тесные и немноголюдные. Они втроем поспешили прочь. Шреефогль шагал немного впереди, Штехлин вела Барбару за руку, словно та была старой, тяжелобольной женщиной. При этом девушка время от времени стучала в колотушку. На одном из перекрестков, неподалеку от кладбища, им попались две молодые женщины. Они набирали воду из колодца и с любопытством смотрели на странную пару.

– Да-да, скверное дело, эти нарывы, – произнесла Штехлин громко. – Вмиг все тело покрывают. А ведь бедняжка хотела только выходить больного мужа… Но болезнь и между добрыми христианами не делает различий, верно?

Женщины не ответили ей и поспешили убраться.

Еще дважды им попадались навстречу прохожие, но всякий раз, едва заслышав колотушку, они обходили стороной знахарку и прокаженную.

Через некоторое время со стороны тюрьмы послышались крики. По всей видимости, вернулся второй стражник и обнаружил дверь открытой. Шреефогль прибавил шагу.

– Почти дошли до дома Марты, – произнес он, тяжело дыша. – Там можно будет перевести дух.

Вскоре они действительно подошли к дому знахарки и ее заросшему саду, примостившемуся у городской стены. Это был небольшой, чуть покосившийся домик, знакомый Барбаре с детства. Штехлин втолкнула ее внутрь и заперла за всеми дверь. Перед маленькой печкой сидел Пауль. Он вскочил и радостно обнял Барбару.

– Ты похожа на ведьму! – заявил он со смехом и потянул за платок.

– Прекрати! – прикрикнула на него Марта. – Скажи лучше, где стражник.

– Ха, я прямо в лоб этому толстяку попал! – ухмыльнулся Пауль. – Шишка будет с брюкву.

– Он видел, куда ты побежал? – нетерпеливо спросил Шреефогль.

Мальчик помотал головой.

– Я влез на крышу лавки и перемахнул через переулок. Карл только пыхтел да кулаком мне грозил.

– Вот и хорошо. – Шреефогль с облечением кивнул на скамейку: – Садись, – велел он Барбаре и сдвинул в сторону ступку и несколько наполненных травами горшков. – Надо поговорить.

Барбара стянула грязный платок и села на скамью. Штехлин поставила перед ней кружку разбавленного вина и ломоть хлеба с сыром. Только теперь девушка поняла, до чего голодна. Страх перед пыткой напрочь отбил у нее аппетит. Теперь же она с жадностью набросилась на теплый еще хлеб и набила полный рот.

– Думаю, скоро они и сюда доберутся, – рассудил Шреефогль. – Все-таки Марта с давних пор в дружбе с Куизлями. Поэтому времени не так много.

Патриций наклонился к Барбаре и сжал ее руку.

– С этой минуты моя судьба переплетена с твоей, – начал он. – Я очень надеюсь, что в скором времени не пожалею на дыбе о своем поступке. Но, видит бог, я не мог иначе! Твой отец когда-то спас жизнь моей дочери, Клары. Теперь я плачу ему тем же, спасая его дочь. – Он сжал кулаки. – Не думал, что дойдет до такого… Этот город действительно обречен!

– Да что же произошло? – спросила Барбара, запив хлеб глотком вина. Пауль между тем вернулся к печке и теперь играл с кошкой Марты.

– Бюхнер хочет распустить Совет, – с хмурым видом ответил Шреефогль. – Он вознамерился править единолично, полагаясь лишь на двух верных ему советников. Лехнера хотят лишить должности. – Патриций перешел на шепот, словно бы их могли подслушать: – Мне известно об этом из достоверных источников. Уже завтра вечером, на последнем заседании, должны отделить зерна от плевел. Тех, кто выступит на стороне Бюхнера, не тронут. Остальных отправят в тюрьму. Именно для этого бургомистр и пригласил мастера Ганса! Последние из порядочных советников должны признаться, что собирались продать город епископу Аугсбурга. Гнусная ложь, чтобы обвинить нас в измене! Тогда Бюхнер сможет заявить, что он спас Шонгау.

– Но как же Лехнер? – проронила Барбара. – Кто-то должен предупредить его. Он мог бы…

– Ха, думаешь, никто не пытался? – перебила ее Штехлин и подлила ей в кружку еще вина. – Бюхнер запечатал все выходы из города. Твоя сестра уехала еще два дня назад. И в том, что она до сих пор не вернулась с Лехнером, нет ничего хорошего. Возможно, ее тоже поймали.

Шреефогль кивнул с серьезным видом.

– Я дал ей письмо для Лехнера, но, увы, с тех пор мы ничего о ней не слышали. Хотя я не думаю, что она угодила в лапы к прихвостням Бюхнера. Иначе у них оказалось бы предательское письмо и я давно сидел бы в камере по соседству. – Он беспокойно побарабанил пальцами по столу. – Как бы то ни было, Бюхнер понимает, что времени у него немного. Поэтому и созывает Совет в такой спешке.

Барбара побледнела.

– Господи! – выдохнула она. – Неужели никто в городе не сможет ему помешать?

– Боюсь, у очень немногих в Совете хватит на это смелости. – Шреефогль вздохнул: – У меня и, может, кое у кого из молодых патрициев. Из старых Бюхнер одних подкупил для надежности, другие просто боятся или надеются извлечь выгоду от перемены. Зависимость от Мюнхена многим советникам не по вкусу. Все-таки Шонгау когда-то был значимым городом. – Он нахмурился: – Если дойдет до голосования, люди Бюхнера, вероятно, одержат верх. Стражники уже получили указание сразу же выводить из зала самых непокорных. Разве только… – Шреефогль помедлил и налил себе кружку вина.

– Что? – спросила Барбара нетерпеливо.

Патриций глотнул вина и продолжил:

– Разве только мы сумеем доказать до завтрашнего собрания, что Бюхнер преследует собственные интересы. Тогда, возможно, удастся переубедить Совет. Я точно знаю, Бюхнер что-то замышляет! И полагаю, что доктор Рансмайер тоже к этому причастен. Этому есть свидетели, но никто не может сказать, что именно задумали эти двое.

– Я видела их вместе! – вырвалось у Барбары. – В церкви! Они что-то обсуждали по секрету.

Шреефогль кивнул:

– Магдалена мне рассказывала. Видишь, именно поэтому ты можешь помочь нам. Что именно ты видела? Это очень важно, Барбара! Возможно, у нас еще есть шанс остановить Бюхнера.

– Вообще, таких встреч было две, – неуверенно ответила девушка. – Сначала я видела Рансмайера с каким-то тирольцем на кладбище. А потом – Бюхнера и Рансмайера в церкви, на колокольне.

– А можешь подробнее вспомнить, о чем они говорили?

Барбара закрыла глаза и попыталась сосредоточиться.

– В первую встречу тиролец говорил Рансмайеру, чтобы тот был наготове. А в церкви доктор требовал от Бюхнера денег, сверх договоренного. За что именно, я не знаю.

– Черт! – Шреефогль стукнул кулаком по столу. – Этого недостаточно. Я думал, из твоих сведений выяснится что-нибудь ценное. А так…

– Злой доктор и вчера был на кладбище, – заявил вдруг Пауль, сидя у печки. – И до этого там был. Я часто его вижу.

Все взоры устремились на мальчика.

– Как ты сказал? – переспросил Шреефогль.

– Ну, я играю на стройке. Там, где мешки с известью лежат, я лазаю по ним. – Пауль смущенно погладил кошку. – Знаю, мне не разрешали. Но…

Барбара вскочила и схватила его за плечи:

– Пауль, сейчас это не имеет значения. Что именно ты видел?

– Доктор заглядывает в мешки. Потом приходят извозчики, он с ними разговаривает, и они грузят мешки в телеги. Бюхнер тоже иногда появляется.

– Вот он, наш шанс! – прошипел Шреефогль. – Я знал, что с этими двоими что-то нечисто. Надо как можно скорее выяснить, что же им понадобилось на кладбище. Должно быть, это как-то связано с теми мешками.

– Если мы не застанем их врасплох, ничего не выйдет, – заметила Штехлин. – Даже если в мешках золото и бриллианты, эти двое будут все отрицать.

Барбара кивнула:

– К сожалению, это так. Нужен кто-то… – Она не договорила и улыбнулась: – Пауль, думаю, тебе можно будет еще разок поиграть на стройке. Что скажешь?

Мальчик захлопал в ладоши:

– Здорово! А пращу можно будет взять?

– Конечно. И в этот раз выбери камни покрупнее.

* * *

Яоб Куизль с тяжелым сердцем шагал через топи. Он направлялся к монастырю, крыши которого переливались красным и белым на фоне горных отрогов. Был ясный вечер, где-то в отдалении стучал дятел, среди ветвей перепархивали чеканы. Но палач ничего этого не замечал и упрямо шагал вперед, выдергивая сапоги из трясины.

На душе у него было неспокойно – Якоб понятия не имел, как поведет себя Лехнер. Похоже, сегодня в часовне он здорово разозлился. Поскольку Ксавер сбежал из монастыря, не исключено, что секретарь отправит его, Куизля, обратно в Шонгау. До недавнего времени палач охотно подчинился бы. Но теперь им, как в прежние времена, двигало неуемное любопытство. Он непременно должен выяснить, что происходит в этой долине! Кроме того, Якоб догадывался, что со своим сыном сможет увидеться только в том случае, если Лехнер останется им доволен.

Только сейчас Куизль осознал, насколько погряз в собственной скорби. Смерть любимой жены, расставание с Георгом и жуткие будни его ремесла – все это повергло палача в пропасть, которую он пытался залить пивом, вином и шнапсом.

«Как мой отец, старый пьяница, – подумал Якоб. – Может, такова наша судьба?»

Палач не отличался набожностью, но позавчерашнее землетрясение действительно показалось ему знаком Господним. Он просил о чуде – и чудо произошло.

Землетрясение его пробудило.

Тем не менее он ни за что не признается в этом Симону. Что бы ни творилось у Якоба в душе, это касалось только его. Его и всемогущего Творца, перед которым он предстанет однажды.

Оставив часовню Крови Господней, они с Фронвизером вернулись в Обераммергау. Многочисленные кресты и поминальные столбы у дороги напомнили лишний раз, что Господь взирал на эту долину с особым вниманием. Дважды им навстречу попадались отряды вооруженных охотников и лесорубов, высматривающих Ксавера. Однако молодой резчик как сквозь землю провалился. Куизль сильно сомневался, что его когда-нибудь разыщут. В долине и в горах укрытий было более чем достаточно, и Ксавер скорее всего в буквальном смысле слова исчез без следа.

Симон остался в Обераммергау, а Якоб отправился на заклание в Этталь. Когда он прошел в монастырские ворота, несколько бенедиктинцев разбирали сгоревший после землетрясения сарай. Они смотрели себе под ноги, словно бы погруженные в работу, но Куизль знал, что монахи не хотят встречаться глазами с палачом, опасаясь навлечь на себя беду. Дух сплоченности, которым все прониклись накануне, во время пожара, развеялся без остатка.

– Ага, вы только посмотрите, палач вновь почтил нас своим визитом…

Куизль обернулся: по лестнице главного здания спускался аббат. Палач сдержанно поклонился и дождался, пока настоятель Эккарт подойдет ближе.

– Я слышал, ты обладаешь удивительной способностью появляться там, где палачу делать нечего, – самодовольно произнес аббат. – Сначала эта драка на кладбище, потом перед самым землетрясением вдруг объявляешься в монастырском трактире, а теперь вынюхиваешь даже в часовне Крови Господней…

– Там был мертвец, – коротко ответил Куизль. – Цирюльник хотел услышать мое мнение.

– Хм, цирюльник, который по воле случая оказался твоим зятем… Говорят, вы двое копаетесь в вопросах, которые вас не касаются.

Якоб пожал плечами:

– Господин секретарь позволил мне копаться всюду, где я сочту нужным. – Это было ложью, но палач сомневался, чтобы Лехнер с аббатом обсуждали действия презренного служителя. – Как вам уже известно, Зайлер повесился в часовне, – хмуро продолжил Куизль. – Он уже третий за эту неделю, умерший при загадочных обстоятельствах. Полагаю, духовенству тоже нежелательно, чтобы число это возросло.

– Этим делом давно следовало заняться духовным властям! – прошипел аббат. – Уж после землетрясения-то должно быть ясно, что Господь нас карает! Нам не следовало затевать мистерию раньше срока. Теперь спасти нас может только вера. – Он злорадно улыбнулся: – Твой хозяин, секретарь из Шонгау, похоже, все равно уже не справляется. Я напишу в Мюнхен письмо, чтобы расследование вновь передали правосудию Этталя. Да, кстати… – Аббат помедлил, словно бы только теперь вспомнил о каком-то пустяке. – Секретарь тебя уже дожидается. Как говорят, он не в особом восторге от своего палача.

Куизль наморщил лоб и огляделся. Великолепный конь Лехнера стоял привязанный возле конюшни, но самого секретаря нигде не было видно.

– Где он сейчас?

Аббат указал рукой в сторону гор позади монастыря:

– Отправился прогуляться по крестному пути. Тебе следует разыскать его, немедля. Проваливай, мне нужно помолиться обо всех заблудших душах этой долины. И о твоей тоже.

Бенедикт Эккарт зашагал прочь, оставив Куизля стоять в недоумении. Своим известием аббат сбил его с толку. Почему, черт возьми, Лехнер ждал его не в монастыре, а где-то в горах? Что ж, ответить на этот вопрос сможет, наверное, только он, секретарь. Поэтому Якоб прошел через боковую калитку, которая вывела его за монастырь. Оттуда вилась тропа – сначала по полям и горным лугам, а потом вдоль ручья и уводила в монастырский лес. Через равные промежутки палачу попадались кресты, символизирующие этапы восхождения Христа на Голгофу, начиная с приговора Понтия Пилата и заканчивая распятием. Куизль невольно вспомнил о троих умерших, которые играли в постановке.

«Кто будет следующим? – думал он, вышагивая по крутому склону. – Матфей, Иоанн или же сам Петр?»

Лоб у палача покрылся испариной. Склон был не то чтобы сильно крутой, но вечер стоял теплый, и Якоб так и не снял плаща. Он бы сбросил его, но не хотелось представать перед Лехнером в потной рубахе, как какой-нибудь крестьянин. Он, черт возьми, палач! И не привык подниматься по каким-то крестным путям только потому, что этого захотелось власть имущим.

Пора уходить на покой…

Куизль прошел с четверть мили, после чего тропа вынырнула из леса и окончилась на возвышенности позади монастыря. Последний поминальный столб символизировал Голгофу с тремя крестами. Рядом стояла скамейка, и на ней в полном умиротворении сидел Иоганн Лехнер. Он был один. Сидел, закрыв глаза и вытянув ноги, и наслаждался послеполуденным солнцем.

– Заставляешь ждать, палач, – произнес он с закрытыми глазами.

– Я человек простой, у меня нет коня или кареты. Времени на дорогу уходит побольше, – проворчал в ответ Куизль и грязным рукавом вытер пот со лба. – Зато я, пока поднимался, у каждого креста молился за здравие господина секретаря.

Лехнер тихо рассмеялся:

– И пошутить ты, конечно, не дурак… Что ж, возможно, при твоем ремесле иначе и нельзя. – Он кивнул на скамейку: – Присаживайся.

Якоб опустился на скамейку – и какое-то время это были два пожилых человека, присевшие отдохнуть в горах и погреться на солнце. Они молча смотрели вниз, на монастырь, что ютился в окружении цветущих лугов и гор. Вид был до того захватывающий, что Куизль на краткий миг позабыл, для чего сюда явился.

– Приятное местечко, – произнес Лехнер спустя какое-то время. – Так здесь тихо и, главное, уединенно… И никого поблизости, кто бы мог подслушать.

– А нам есть от кого таиться? – спросил Куизль.

Секретарь улыбнулся:

– Если я и усвоил что-то за последние дни, так это то, что в этой проклятой долине никому нельзя доверять. Ни аббату, ни судье, и уж тем более этому строптивому народцу, для которого, похоже, не существует никаких законов и правил. – Впервые за это время Лехнер взглянул на Куизля. – В особенности это касается тесных, пропахших сыростью часовен, где невозможно поговорить с глазу на глаз. Итак, что тебе удалось выяснить, палач?

Куизль застыл в недоумении. Он приготовился выслушать крепкую отповедь, потому что затеял расследование, не оповестив перед этим Лехнера. Но, очевидно, приступ гнева в часовне был притворным.

Лехнер подмигнул ему, словно бы прочел его мысли.

– Ты – моя ищейка, палач, – сказал он. – Я пустил тебя по следу. Но никто не должен знать, что именно я спустил тебя с поводка. А теперь выкладывай.

Якоб прокашлялся.

– Зайлер повесился сам, в этом нет ничего загадочного. Хотя и у него в кармане нашелся тот фарисей. И полагаю, что Франц Вюрмзеер тоже получил такую фигурку.

Палач рассказал Лехнеру о том, как быстро Вюрмзеер разглядел фигурку в сумрачном свете. О переломленной щепке, найденной в кармане Зайлера, он упоминать не стал, хотя и на этот счет у него уже имелись кое-какие мысли.

Когда он закончил, Лехнер одобрительно кивнул:

– Хорошая работа, палач. Все сходится с моими собственными догадками.

– Зайлер получил фигурку, потому что она должна о чем-то ему напомнить, – произнес Куизль задумчиво. – А вслед за этим он вешается. Только вот почему? С чего бы ему убивать себя из-за какой-то фигурки? Должно быть, это связано как-то с алчностью и лицемерием.

– Хм, Ксавер, вероятно, смог бы объяснить нам это… Но он, к сожалению, сбежал.

Лехнер снова закрыл глаза, словно нежился на солнце.

– Значит, Вюрмзеер, – проговорил он затем. – Вот ведь как выходит… Ты мне очень помог.

– Это еще не всё, – добавил Куизль. – Симон тоже видел кое-что странное.

Он рассказал о детских останках, черном всаднике и кругах из камешков. Услышав про круги, Лехнер вдруг насторожился и резко выпрямился, словно ужаленный.

– Где Симон видел эти круги? – спросил он быстро.

– Вроде бы на старом тракте недалеко от Унтераммергау, потом у Меченой скалы и Жертвенного холма.

– Три, – задумчиво пробормотал Лехнер и спросил с нажимом: – Вы говорили об этом с кем-то еще?

Куизль помотал головой:

– Кажется, нет.

Он не стал говорить, что Петер, по всей вероятности, уже рассказал обо всем ребятам. И Георг Кайзер скорее всего уже знал об этом.

Лехнер смерил Якоба суровым взглядом. Лицо его вдруг расслабилось, он был теперь очень сосредоточен.

– Послушай, мне бы хотелось, чтобы вы – ты и цирюльник – больше не вмешивались в это дело. Можешь отправляться домой, мне здесь ты больше не нужен.

– То есть как? – спросил Куизль; ему казалось, он ослышался.

– Я сказал, можешь возвращаться в Шонгау, пока не поднял лишнего шума. Ты мне очень помог, благодарю.

– Но…

– Ты свободен. – Лехнер нетерпеливо махнул рукой: – И оставь меня ненадолго одного. Мне нужно поразмыслить.

– Мне тоже, – хмуро ответил палач. – О том о сем… В особенности об ищейке, которую спустили с поводка, – добавил он тихо.

Якоб поднялся со скамейки и стал спускаться обратно к монастырю. От злости он даже забыл попрощаться с секретарем.

Но Иоганн Лехнер уже закрыл глаза и сидел, словно вслушивался в игравшую для него одного мелодию.

* * *

Магдалена была мертва.

Она лежала, холодная, в пропахшем сыростью гробу, ее руки и ноги окоченели, кто-то положил ей на глаза монеты в уплату за переправу на тот свет. Она ощущала прохладу металла, тяжело давящего на веки. Откуда-то издалека, приглушенные сквозь крышку гроба, доносились печальные и низкие голоса. Хор. Люди отпевали ее грешную душу. Магдалена заплакала бы, но она была мертва.

Внезапно послышался плеск, и в следующий миг по ногам ударила сырость.

«Вода! – пронзила ее мысль. – Вода!»

Гроб наполнялся холодной, темной водой. Она медленно поднималась к бедрам, плечам и наконец-то захлестнула лицо, стала душить. Магдалена пыталась высунуть голову из воды, вдохнуть. Но, сколько она ни силилась, всякий раз ударялась о крышку гроба. Остался лишь крошечный зазор, наполненный драгоценным воздухом. Но вскоре не осталось даже его. Вода натекла в нос и в рот, хлынула в горло. Вкус был солоноватый, как у…

Как у крови?

Магдалена пыталась закричать, но в горло беспрестанно лилась солоноватая жидкость.

Она тонула в собственной крови.

– Вода, вода! – хрипела Магдалена.

На лоб легла теплая ладонь, успокоила.

– Все будет хорошо, – произнес низкий, приглушенный голос. – Господь с тобою.

Магдалена вдруг почувствовала на губах что-то теплое. Оно, как и во сне, было с соленым привкусом. Магдалена закашлялась и выплюнула.

– Жаль ведь хорошей каши, – проворчал кто-то. – Засыпай, дитя. Сон сейчас – лучшее лекарство.

– Барбара… – забормотала Магдалена. – Хозяин… Мне… мне… нужно в Обераммергау…

– Тебе нужно спать и выздоравливать.

Снова на потный лоб легла чья-то ладонь, кто-то мягко произнес несколько слов на латыни, словно молитву. В нос ударил сладкий аромат курящихся трав, и по телу разлилась усталость.

– Спи, дитя.

На губах еще оставался солоноватый привкус от жидкости, которой напоил ее незнакомец. Солоноватый, как у крови, которая захлестнула ее во сне. Прежде чем вновь провалиться в забытье, Магдалена четко осознала, что этот сон имеет какое-то значение, о чем-то говорит.

Кровь… Вода…

Но она была слишком измучена, чтобы над этим раздумывать.

15

Обераммергау, утро 11 мая 1670 года от Рождества Христова

Понтий Пилат погрузил дрожащие руки в чашу с водой и неуверенно оглядел иудеев, небольшими группами стоявших среди надгробий. Все ждали, когда же римлянин наконец вспомнит правильные слова.

– Узрите, вы, книжники, я невиновен в крови… э-э… сего праведника… – Пилат запнулся и уставился на толпу, как теленок перед бойней. Лоб у него покрылся испариной.

– Над коим, – шепнул Симон. Он стоял на краю сцены и, как в предыдущие дни, подсказывал актерам нужные слова.

– Над коим бесправедство такое учинили, – выдал Понтий Пилат.

– Несправедливость учинили! – Священник Тобиас Гереле топнул ногой. Все это время он стоял, зажатый между двумя бородатыми лесорубами в желтых одеяниях, и молча и с сосредоточенным видом следил за происходящим на сцене: теперь же выступил вперед и поднял указательный палец. – Неужели вас, деревенщин, не обучили в школе нормальному человеческому языку? Что подумают паломники, которые явятся сюда издалека и услышат эту ахинею?

– Никакая это не ахинея, – проворчал Понтий Пилат в лице Алоиза Майера. – У нас тут все так говорят. Смерть мы именуем косарём, а королей и царей – князьями.

– Ах так, может, напишем над крестом «Иисус из Обераммергау, князь Иудейский»? – ехидно спросил священник.

– По мне, так пожалуйста, – прошипел Иисус, он же Ганс Гёбль, стоявший перед Пилатом. – Ни один нормальный человек не говорит так напыщенно, как мы на этой сцене. Кроме нашего почтенного священника, конечно же. Но он-то из Швабии…

– Прошу вас! – взмолился Георг Кайзер и вскинул руки в попытке всех успокоить. – Я понимаю, что нервы у всех на пределе, но давайте все-таки продолжим. Хотя бы до полудня.

– К полудню я уже должен быть в хлеву, иначе жена мне глаза выцарапает, – проворчал один из крестьян, устало прислонившись к надгробью. – С самого утра нас в этом балагане участвовать заставляют.

Страницы: «« ... 1112131415161718 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Это продолжение романа-фэнтези «Исторические записки народа Озёрного Королевства, народа Горного Кор...
Имя Христофора Колумба прославлено в учебниках истории, но многие из его тайн по сей день остаются н...
Альберт Эйнштейн писал: «Как так получилось, что математика, продукт человеческой мысли, независимый...
Китай, как известно, богат древними достопримечательностями, природными красотами и великой историей...
«Путешествие дилетантов» – один из самых популярных романов Булата Шалвовича Окуджавы (1924–1997), п...
Врачи редко изучают целебные свойства воды, но доктор медицинских наук Батмангхелидж изучал влияние ...