Дочь палача и театр смерти Пётч Оливер

Она как раз варила у очага кашу для Пауля. Мальчик со вчерашнего дня вырезал фигурку в капюшоне и с мечом, подарок для деда. Когда раздался тук в дверь, Пауль опустил нож и с надеждой взглянул на маму:

– Может, это Марта принесла нам горшок меда? Она обещала в прошлый раз.

– Боюсь, что нет, Пауль, – тихо ответила Магдалена.

Словно в подтверждение ее слов, снаружи раздался резкий голос:

– Откройте! Именем закона, открывайте!

Сердце у Магдалены забилось чаще. Неужели стражники собирались арестовать отца за драку? Но им должно быть известно, что тот отправился с Лехнером в Обераммергау. Так зачем же они явились? Из-за Барбары и ее глупой выходки?

– Открывайте, я сказал! – снова раздался голос. – Сейчас же! Или мы вышибем дверь!

– Да иду же, иду.

Магдалена поспешила к двери и отодвинула засов. Дверь тут же распахнулась и ударила женщину в лоб. Та отшатнулась, и в тот же миг в комнату ввалились сразу четыре стражника. Пауль вскочил на лавку и заплакал.

– Мама, мама, что они тут делают? – завыл он. – Нас теперь повесят?

– Все хорошо, Пауль, – успокоила его Магдалена, стараясь придать голосу уверенность. – Никого не повесят. Мы ничего не нарушали.

– Это мы еще посмотрим! – донеслось с порога.

Магдалена сразу узнала голос.

– Доктор Рансмайер! – воскликнула она со злостью. – Уж не вы ли стоите за этой облавой?

Мельхиор Рансмайер насмешливо поклонился и переступил порог. На нем, как всегда, были парик и фетровая шляпа с красными перьями, и в скромной обстановке цирюльни он походил на дворянина. Доктор окинул брезгливым взглядом пошарпанный стол и висевшую над ним полку, заставленную тиглями и пузырьками. Рядом стояла и каменная ступка, которой Куизли пользовались с незапамятных времен.

– Вы и вправду думаете, что у меня нет других дел, кроме как лицезреть ваше… жилище? – ответил Рансмайер и прикрыл нос белым кружевным платком. Магдалена заметила, что щеки у него слегка подрумянены. – Нет, меня пригласили. В качестве советника.

– Советника в чем? – спросила Магдалена в некоторой растерянности. – Говорите же!

Доктор не ответил. Он по-прежнему стоял в дверях и обмахивался кружевным платком. Магдалена беспомощно наблюдала, как двое стражников небрежно перебирали горшки и пузырьки на полке и изучали их содержимое. Двое других тем временем прошли в комнату, где стоял шкаф с лекарствами. Послышался звон – очевидно, кто-то из стражников опрокинул банку.

– Осторожнее там! – крикнула Магдалена. – Что… что это вообще значит?

Она повернулась к самому молодому из стражников, Андреасу, который два дня назад отводил ее отца к Лехнеру.

– Что происходит? Тебе что, рот зашили? Отвечай же!

Андреас отвел взгляд:

– Э-э… есть сведения, что у вас в цирюльне хранятся запрещенные магические средства, – пробормотал он. – Мне очень жаль, но…

– Тихо! – рявкнул Рансмайер. – Иначе у подозреваемых будет возможность уничтожить доказательства.

– Магические средства! Ха, так я и думала. – Магдалена скрестил руки на груди и взглянула на Андреаса, которому явно было не по себе. – И кто же утверждает это? Почтенный доктор Рансмайер, не так ли?

Между тем по лестнице спустилась заспанная Барбара. В спешке она лишь накинула на плечи рваное покрывало.

– Что тут стряслось? – спросила она растерянно.

– Доктор Рансмайер и стражники почтили нас визитом и надеются отыскать здесь какие-нибудь талисманы или зелья, – ответила Магдалена. – Долго же им искать придется. В этом доме нет…

– А это еще что?

Второй стражник в это время обыскивал плащи, развешанные у печи. В руках у него оказалось белое корневище, которое он нашел в одном из карманов. Корень формой своей напоминал маленького человечка. Рансмайер подозвал стражника и осмотрел странную находку. Губы его растянулись в торжествующей ухмылке.

– Вы только посмотрите, альраун – магическое средство, вероятно заготовленное для какого-нибудь заклятия. Стало быть, наши свидетели не солгали. В этом доме действительно знаются с дьяволом. – Он подошел к печи и брезгливо поднял плащ, в котором лежал альраун. – Это ведь твой плащ, верно? – обратился он к Барбаре. – Я узнаю его. В нем ты была, когда твой отец напал на меня.

– Но… но это не мое! Кто-то подсунул его мне… И вы об этом знали!

Барбара в отчаянии подскочила к Рансмайеру и попыталась отнять у него странный корень. Но доктор бросил корень стражнику, и тот торопливо спрятал его в мешочек и перекрестился.

– Уверен, бургомистра Бюхнера это заинтересует, – бесстрастно заявил Рансмайер и повернулся к Магдалене, которая успокаивала Пауля. – Я не удивлен, что мы обнаружили эту дрянь именно в плаще вашей сестры. Свидетели утверждают, что она продавала юношам любовные зелья по трактирам. Возможно, хотела продать и этот альраун.

– Знаю я ваших свидетелей! – возмутилась Барбара. – Дайте угадаю. Один из них – Йозеф Ландталер. Он заходил вчера и подсунул мне альраун. – Она повернулась к Магдалене: – Я ненадолго отлучилась за калганом. У этого пьянчуги было достаточно времени, чтобы положить корень мне в карман.

– Ложь! – насмешливо заявил Рансмайер. – Ложь, и ничего более! Никто тебе не поверит.

Между тем из соседней комнаты вернулись два других стражника. Они вынесли несколько пузырьков и мешочков и один за другим протягивали их доктору. Тот рассмотрел все с умным видом.

– Хм, вербена и гроздовник… И то и другое входит в состав мази, которой ведьмы натирают метлы, чтобы взлететь.

– И помогают при подагре и боли в суставах, – возразила Магдалена. – Уверена, господин доктор, у вас дома тоже имеются эти травы. Просто смешно! Даже если все поверят в эту историю с альрауном, это еще не повод устраивать над нами суд. В худшем случае у нас просто отберут эти лекарства. Такое, кстати, не в первый раз происходит, – добавила она с горечью.

– Рано радуетесь! – прошипел Рансмайер. – Ваш отец уже не пользуется таким покровительством в Совете, с тех пор как поселился в городских кабаках. Бургомистр Бюхнер на моей стороне, как и многие другие советники. И как знать, не найдем ли мы еще чего-нибудь в верхних комнатах…

– Милости прошу, смотрите. – Магдалена отступила в сторону и показала на лестницу. – Только шею не сломайте. Внизу вашему прихвостню, может, и удалось что-нибудь спрятать, но только не в наших комнатах. Не думаю, что Барбара пустила вонючего Ландталера к себе в постель. Ха, верно, Барбара?

Магдалена подмигнула младшей сестре, но, заметив ужас в ее глазах, замолчала. Барбара вдруг побледнела, выпустила Пауля и бросилась к лестнице. Однако Рансмайер оказался быстрее. Он схватил ее за ночную рубашку, Барбара брыкнулась и пнула его в голень. Доктор взвыл, и его дорогая шляпа с перьями упала на грязную солому.

– Наверх! – приказал Рансмайер стражникам, скривившись от боли. – Обыщите спальни! И оттащите от меня эту ведьму!

Барбара яростно отбивалась, но два стражника схватили ее так, что она не смогла пошевелиться.

– Уберите руки от моей тети, или… или я заколю вас!

Пауль в неистовстве бросился на стражников, но Рансмайер загородил ему дорогу:

– Уйди прочь, сопляк, или… А!..

Рансмайер отдернул руку: ладонь пересекал кровавый порез. Доктор дрожащим пальцем показал на Пауля, который грозно выставил перед собой маленький нож.

– Он напал на меня! – взвизгнул Рансмайер. – Ублюдок напал на меня. Палаческое отродье!

Третий стражник схватил Пауля. Мальчик отбивался руками и ногами и орал как резаный. Сверху вдруг донесся торжествующий крик:

– Нашел! Тут под кроватью и впрямь что-то есть!

Заскрипели ступени, и по лестнице медленно спустился четвертый стражник. В руках он держал три книги, которые с трепетом передал Рансмайеру.

– На них какие-то странные знаки, – прошептал он. – Думается, это колдовские книги.

Рансмайер раскрыл одну из книг. В первую секунду доктор опешил, потом одобрительно присвистнул. Наконец он повернулся к Магдалене. Та до сих пор не понимала, что же такого мог найти стражник.

– Уж не хотите ли вы сказать, что и это мы вам подсунули? – Он повернул одну из книг так, чтобы Магдалена могла прочесть название.

De Malefi ciis Ac Magicis Dictis Liber Auctore Georgio Vulgo Jrg Ariel, Carnifici

Магдалена вздрогнула. Она сразу узнала книги, хоть до этого никогда их не видела. Это были давно забытые труды ее прадеда. Те самые книги, которые отец якобы сжег много лет назад! Он рассказал ей о них тогда, в Бамберге, а она потом рассказала Барбаре, и та постоянно о них расспрашивала.

Но, ради всего святого, как они попали к нам в дом? И что с ними делала Барбара?

У Магдалены словно земля вдруг ушла из-под ног. Рядом по-прежнему кричал Пауль, и сестра смотрела на нее расширенными от страха глазами.

– Мне… мне так жаль, – прошептала Барбара.

Рансмайер с нежностью провел рукой по одной из книг. Потом медленно, наслаждаясь моментом, повернулся к Магдалене:

– Вот теперь, думается, вашей сестре действительно не позавидуешь, – произнес он, злорадно ухмыляясь, и развернулся к стражникам: – Свяжите ее и уведите. В ближайшее время совет Шонгау решит ее судьбу.

– Чтоб вас черти всех сожрали! Угомонитесь сейчас же, не то я собственными руками вышвырну всех в окно!

Конрад Файстенмантель с такой силой грохнул по столу пивной кружкой, что даже Симона обрызгало пеной. Люди, которые еще секунду назад орали и готовы были вцепиться друг другу в глотки, прекратили ругань и расселись по своим местам. Воцарилась напряженная, наполненная ненавистью тишина, вынести которую оказалось едва ли не тяжелее, чем перебранку.

В обществе Георга Кайзера и еще полудюжины мужчин Симон сидел в корчме «Швабское подворье», превозмогая головную боль. Они до поздней ночи просидели у Кайзера дома за воспоминаниями и крепким пивом. Поэтому голова у Симона была налита свинцом, а во рту стоял привкус сырой земли.

– Теперь можно начинать? – прогремел Файстенмантель.

Возражений не последовало. Тогда он глотнул из кружки и надменно кивнул сидящему рядом Йоханнесу Ригеру:

– Прошу, можете открывать заседание.

Собрание созвали в большой спешке, после того как разошелся слух, что накануне вечером был убит еще один местный житель, Урбан Габлер. Почти все сидящие за столом входили в так называемый Совет шести. Вместе с судьей Ригером эти люди вершили судьбу Обераммергау. Скамьи позади них занимал расширенный совет деревни. По большей части это были люди далеко за сорок, коренастые, с густыми бородами и широкими ладонями. Пивные кружки они держали так, словно намеревались разбить их о чью-нибудь голову. Едва все расселись по местам, как последовали первые упреки и обвинения – о вчерашней драке еще никто не забыл.

Судья оглядел присутствующих и остановил взор на Симоне, который сидел рядом с Кайзером за дальним концом стола.

– Прежде чем мы начнем, я бы хотел узнать, что здесь забыл этот цирюльник, – проскрипел Ригер. – Насколько я знаю, в этот Совет еще ни разу не допускались чужаки.

– Исключительные события требуют исключительных мер, – промолвил Файстенмантель. – Я сам пригласил цирюльника. Он осмотрел труп злополучного Габлера и доложит нам об этом. Разумеется, если господин судья позволит, – добавил он поспешно, словно бы только теперь вспомнил об учтивости по отношению к высокому чину.

Симон сглотнул под пристальными взглядами полудюжины суровых мужчин. Только сейчас он заметил, что лишь перед ним стояла не пивная кружка, а стакан с разбавленным вином. Воротило его не только от выпитого накануне, но и после осмотра трупа, принесенного в цирюльню около часа назад. Кто-то умело распорол Габлеру живот и вторым ударом пронзил сердце. Пастуху, который еще вчера вечером обнаружил убитого среди болот, пришлось сначала отогнать ворон, которые уже клевали внутренности Габлера. При виде ужасных ран Симону точно не стало лучше. Он был рад, что Кайзер согласился сопровождать его на этом собрании. Занятия в школе на время отменили.

Йоханнес Ригер хранил молчание. Казалось, он взвешивает, стоит ли ввязываться в противостояние с Файстенмантелем. Потом судья бросил на Симона исполненный ненависти взгляд и, пожав плечами, обратился к собравшимся.

– Всем вам, наверное, уже известно, что случилось с несчастным Урбаном Габлером, – начал он и побарабанил пальцами по столу. – Мы с Конрадом Файстенмантелем собрали это заседание с целью… хм, развеять некоторые слухи. Некоторые усматривают взаимосвязь между убийством юного Доминика и этим происшествием в болотах. Сие, конечно же, чушь. Несомненно, Габлер стал жертвой грабителя. Он решил сократить дорогу через топи, и там его подкараулил какой-нибудь приблудный головорез. Очевидно, кто-то услышал крики о помощи, но было слишком поздно. А я всегда предостерегал от бродячих торговцев…

– Вздор! – рявкнул Адам Гёбль, отец арестованного Ганса, сидевший у другого конца стола, и с такой силой ударил кулаком по столу, что подскочила его кружка с пивом. – Только болван не заметит связи между убийствами. Там орудует какой-то полоумный! А это значит, что мой сын без вины сидит в тюрьме. Я требую немедленно освободить его!

В зале поднялся ропот, но некоторые из сидящих согласно покивали.

– Следите за словами, Адам, когда говорите со мною, – резким голосом предостерег его Ригер. – Я все-таки судья, и если вы не поумерите пыл, то очень скоро составите своему сыну компанию. – Он с самодовольным видом откинулся на стуле и поиграл своей тростью. – Но могу вас успокоить. Аббат пока запретил допрашивать подозреваемого. Но это не значит, что вашего сына выпустят. Не сейчас, по крайней мере.

– На руках Гёблей кровь моего сына, – прорычал Файстенмантель. – Это и дураку понятно.

Адам Гёбль вскочил и схватил кружку, словно хотел запустить ею.

– Да что ты…

– Тихо! – крикнул судья. – Эти обвинения ни к чему не приведут. Сядьте, Гёбль, пока не пожалели. А вы, Файстенмантель, не призывали бы других к порядку, коли сами не можете совладать с собой!

Гёбль сел на свое место и бросил на Файстенмантеля исполненный ненависти взгляд. Глава Совета ответил ему тем же.

– Хорошо, – проговорил затем Файстенмантель. – Ради мистерии и спокойствия в деревне я буду держать себя в руках. Если он пообещает то же самое.

– А с какой это стати секретарь из Шонгау вмешивается в наши дела? – возмутился другой советник.

При густых черных усах, он почти на голову был выше остальных. Тем не менее голос у него был высокий. Симон невольно подумал о женщине в мужском обличии. Он уже знал от Кайзера, что это Франц Вюрмзеер, распорядитель извозчиков и второй человек в Совете.

– Как будто нам не хватает здесь чужаков! – продолжал Вюрмзеер. – И это не только бродяги и торгаши, но и батраки с переселенцами. После чумы они, как мухи, расплодились по всей долине. Не исключено, что на руках одного из них кровь бедного Габлера.

Некоторые из мужчин покивали. Судья, казалось, тоже был согласен.

– С переселенцами действительно хватает хлопот, – задумчиво произнес он. – Пятьдесят лет назад этих голодранцев тоже стало слишком много. Тогда их просто выставили из деревни. Возможно, и теперь следует поступить так же. Если выяснится, что Габлера убил кто-то из приезжих, у нас будет хороший предлог, чтобы избавиться от них. Я уже не раз повторял: в этой долине приезжим не место, здесь и так слишком тесно.

Симон снова ощутил на себе взгляды присутствующих. Голова разболелась еще сильнее, он беспокойно поерзал на стуле. Рядом откашлялся Георг Кайзер, который до сих пор хранил молчание.

– Прошу прощения, господин судья, – начал он неуверенно. – Но если мне не изменяет память, после той чумы мы сами позвали их к себе. Нам нужны были люди, поскольку многие из нас умерли… У меня в школе учится несколько детей этих… голодранцев, как вы изволили выразиться. Это люди бедные, но порядочные. С самых бедных я не беру плату за обучение, взамен они отплачивают мне небольшими одолжениями. Прогнать их сейчас было бы…

– Времена меняются, – резко оборвал его Ригер. – И как там сказал Файстенмантель? Исключительные события требуют исключительных мер. – Он тонко улыбнулся, словно ему в голову пришла хорошая идея. – Мне эти переселенцы уже давно как бельмо на глазу. Я поговорю с аббатом, нельзя ли выставить хотя бы часть семей. После этого ужасного убийства у нас есть хороший аргумент.

Франц Вюрмзеер усердно закивал.

– Они почти не платят налогов, а детей рожают больше нашего. Теперь даже по улице спокойно не пройти. Если потеряем бдительность, они здесь власть захватят!

– Но это же вздор! – заявил Кайзер. – Они платят десятину, как и мы. И тем не менее не заседают в Совете и не имеют…

– Права голоса? – перебил Ригер.

– Не знаю, верно ли это, искать виновного среди переселенцев, – пробормотал старик с длинными седыми волосами. Руки у него дрожали, глаза были красные и мутные. Это был старый мельник Августин Шпренгер. Симон уже ходил к нему накануне – бедняга страдал катарактой. – Может, было ошибкой устраивать мистерию раньше срока. Может, Господу неугодно, что мы вмешиваемся в Его промысел. Вспомните, сколько лавин и оползней сошло уже этой весной. Господь гневается на нас! Габлер предостерегал нас, что…

– Августин, я умоляю! – перебил его Файстенмантель. – О покойниках, конечно, плохого не говорят, но Урбан по части веры переплюнул бы Папу, а умом при этом не блистал. Что Господу с того, если мы воздадим Ему хвалу на четыре года раньше? А эти лавины и прежде были. – Он самоуверенно рассмеялся. – Кроме того, мистерия нам на пользу. До сих пор мы после нее только в долги влезали. Но в этот раз я все спланировал так, что мы даже наживемся. Фигуры святых, распятия… Паломники раскупят всё до последней поделки. О нас узнают далеко за пределами долины!

– Мистерия не для того задумана, – проворчал Шпренгер. – Разве Иисус не изгнал торговцев из храма?

– Думаю, Файстенмантель прав, – произнес сидевший рядом с ним полноватый, приятный на вид мужчина с редкими волосами.

Это был самый младший член Совета, десятник и управляющий складом Себастьян Зайлер. Симон приметил его еще вчера на кладбище: он один из немногих не принял участия в драке, а держался чуть в стороне с Урбаном Габлером. Сейчас Зайлер был бледен, как после бессонной ночи, – гибель товарища по цеху явно потрясла его.

– Что нам сейчас меньше всего нужно, так это паника, – добавил он поспешно. – А для извозчиков мистерия могла бы стать благословением. Ни для кого не секрет, что торговцы почти перестали возить товар нашими трактами. Благодаря мистерии в Обераммергау снова потянутся люди, торговцы станут хранить груз на наших складах. А это сулит прибыль всем нам! Если кому-то не нравится, пусть жертвуют со своих доходов церкви.

Вюрмзеер кивнул:

– Себастьян совершенно прав. У нас, извозчиков, дела идут неважно. Если дороги будут пустовать и дальше, всем нам грозит нищета.

Поднялся ропот, частью одобрительный, частью недовольный. Судья постучал по столу рукоятью трости:

– Тихо, или я велю освободить зал!

Когда снова воцарилось относительное спокойствие, Ригер обратился к Симону:

– Быть может, пора нашему цирюльнику доложить об убитом, – произнес он и при этом взглянул на Фронвизера с язвительной улыбкой. – Мастер Файстенмантель, похоже, высокого мнения о вас. Ну так что ж, тоже станете отрицать, что это гнусное убийство – дело рук какого-то приблудного бездельника?

– Э, сложно судить, – ответил Симон и вжался в стул. Во рту у него внезапно пересохло, в висках застучала кровь. – К сожалению, труп был уже не в лучшем состоянии. Но относительно оружия я могу быть уверен.

– И что вы скажете? – спросил Ригер.

– Ну… Судя по широкому и глубокому порезу в области живота, это был меч.

– Ха, меч! – воскликнул тонким голосом Вюрмзеер. – Такого оружия у нас никто не носит. Выходит, это был кто-то чужой!

– Или ангел возмездия, – пробормотал Шпренгер.

Все взоры устремились на старого мельника. Тот поднялся.

– Меч! – начал он дрожащим голосом. – Неужели вы не понимаете, что это означает? Доминик исполнял роль Иисуса и умер на кресте. А Урбан играл апостола Фому!

– И что? – спросил Файстенмантель, голос его звучал несколько неуверенно.

– Да неужели вы, безбожники, не знаете о мученической кончине святого Фомы? – покачал головой Шпренгер. – Фома отправился в Индию, и там его пленил царь Муздия. Его заставляли преклониться пред их божеством, но Фома оплавил идола. И тогда Верховный жрец пронзил его мечом. Мечом! – Старик мутным взором обвел членов Совета, каждый из которых исполнял в мистерии важную роль. – Иисус на кресте, Фома от меча… Что еще должно произойти, дабы вы поняли, что Господь ниспослал на нас ангела возмездия?

Никто ему не ответил, но лица у всех резко побледнели. Послышался отдаленный грохот – это очередной оползень сошел с горы в долину.

Это вряд ли могло облегчить Симону головную боль.

С высоты своего скалистого трона Кофель взирал на маленькие дома внизу. Лавина наконец достигла долины и взметнула облако снега и каменного крошева. Сквозь гору прошла легкая дрожь. До того легкая, что была заметна лишь по трещинкам глубоко в недрах.

Кофель пока дремал, но уже пробуждался.

Поверху, по хребту, тянущемуся от Кофеля к Пюршлингу и далее, к иссеченным ущельями вершинам, группка странных существ тянулась по укромной, заметенной снегом тропе. Их капюшоны трепетали на ветру; существа перебирали маленькими ногами, словно парили над снежным покровом. Они были напуганы: в штольнях и шахтах закачались светильники, один даже упал и с шипением погас. Существа не ведали, чем вызвана эта дрожь, но понимали, что ничего хорошего это не сулило.

То было предвестием бедствия, которое всех их погубит.

У существ была миссия. Нельзя было останавливаться, нельзя было медлить, иначе силы зла, как порывом ледяного ветра, выметут их из долины. Чтобы побороть страх, они тянули старинный напев о карлике. Люди в большинстве своем считали это безобидной детской песенкой, но в своем исконном значении она таковой не была. Это было древнее заклятие, которое держало в узде духа горы.

Косаря с мешком, полным костей.

Там пляшет карлик за окном… Притопнет раз, потом другой, встряхнет мешочком за спиной…

Маленькие существа шагали и шагали, и Кофель взирал на них с удивлением.

Прошло несколько часов. Симон Фронвизер и Якоб Куизль шагали по долине Лайнеталь, чуть выше Обераммергау. Неподалеку бурлил Лайне, горный ручей, в мае напоенный талыми водами и разлившийся до размеров бурной реки. В темных водоворотах кружили сучья и целые бревна. Где-то впереди стучали топоры лесорубов, вероятно занятых расчисткой реки.

– И эти непрошибаемые тупицы всерьез думают, что кто-то убивает людей теми же способами, как были убиты библейские персонажи? – переспросил Якоб и покачал головой, не останавливаясь. Симон с трудом поспевал за ним.

Палач молча слушал, пока Фронвизер рассказывал о прошедшем собрании. Поскольку допрос на какое-то время отложили, Лехнер отпустил Куизля – чтобы тот послушал, о чем говорят вокруг. Осмотрев место убийства, палач направился в Обераммергау, повидаться с зятем. Симон по-прежнему чувствовал себя неважно после попойки с Георгом Кайзером и потому с утра закрыл цирюльню. В конце концов дорога привела их в эту долину.

Симон пожал плечами:

– Прежде всех в эти библейские истории верит старый мельник, Августин Шпренгер. Но остальные советники в растерянности. Все они участвуют в мистерии. Теперь, наверное, каждый раздумывает над тем, что его ждет.

Куизль хмыкнул:

– Если старый Шпренгер прав, грядут кровавые времена. Библия есть одна большая пьеса ужасов. Одних только мученических смертей сколько! И в масле их варили, и жгли, и потрошили, и кости ломали… По сравнению с этим мы, палачи, добрые самаритяне. – Он ухмыльнулся: – А кто, кстати, играет апостола Петра?

– Насколько я знаю, сам Конрад Файстенмантель.

– Что ж, интересно… Петра распяли на кресте головой вниз. Андрея Первозванного, как тебе известно, распяли на косом кресте, с Варфоломея живьем содрали кожу, Иакова обезглавили, Матфея…

– Благодарю за красочные описания, – прервал его Симон, ему вдруг снова стало дурно. – Говорю же, так утверждает только старый Шпренгер. Файстенмантель по-прежнему считает, что его сына убил Гёбль, а Габлер стал жертвой каких-нибудь грабителей. – Он склонил голову. – Потом, есть и такие, как судья Ригер и Франц Вюрмзеер, второй человек в Совете; они хотят обвинить во всем переселенцев и батраков. Видимо, с чужаками здесь все непросто.

– Видимо, чужие края для них начинаются еще в Унтераммергау, а уж до Шонгау им как до Индии. – Куизль сплюнул в грязь. Дорога забирала все выше. – Узколобые деревенщины, черт бы их побрал! Вместо того чтоб мозгами пошевелить, ищут козлов отпущения… Кто-нибудь из них задумался, куда, собственно, направлялся Габлер в такое время? И почему пошел в одиночку через болота, а не по дороге?

Симон помотал головой. Только сейчас он осознал, что и сам не озвучил на собрании этот немаловажный вопрос.

– Он… наверное, шел в монастырь, – произнес он неуверенно. – А почему пошел не по дороге, понятия не имею. Видимо, не хотел, чтобы его увидели.

Куизль молча кивнул. Некоторое время они двигались молча. Лайне пенился и бурлил, как в дьявольском котле, и небольшим водопадами врывался в долину. На широком участке в воде плавали деревья, очевидно поваленные ураганом. Они грудились в беспорядке и запруживали речку, и вода грозила затопить окрестности. С десяток мужчин с топорами вытягивали стволы и рубили их на части. Симон вежливо приподнял шляпу, но дровосеки даже не взглянули в его сторону.

– Вам тоже хорошего дня, – пробормотал Симон.

Куизль усмехнулся:

– При твоей-то щегольской наружности радуйся, что они тебя в воду не зашвырнули. Этот народ сурового склада, и им нет дела до внешнего вида.

– Тогда вы с ними лучше поладите, – надулся Симон.

Они прошли узкий бревенчатый мост. Тропа серпантином взбиралась в горы. Стук топоров понемногу затихал. Наверху тоже встречались поваленные ветром деревья. С некоторых уже обрубили сучья, и они лежали кучами.

– Возможно, все мы ищем не там, где следует, – промолвил наконец Куизль. – Я вчера допросил этого Ганса. Он все отрицал и считает, что чертову страницу ему кто-то подсунул. Зато он рассказал мне про старого врага Файстенмантелей. Про некоего Ксавера Айрля.

Палач рассказал о разорении семейства Айрлей и об уходе Ксавера. Симон выслушал тестя с интересом.

– И этот Ксавер действительно проклял деревню? – переспросил он потом.

Куизль кивнул.

– При том, что волосы у него огненно-рыжие, и это все усугубляет. Люди такое сразу с колдовством связывают.

– Рыжие волосы? – Симон насторожился. – Странно… В то первое утро ко мне в цирюльню кто-то пробрался. Я не смог его догнать, но успел разглядеть рыжие волосы. Георг Кайзер полагает, что это был просто какой-нибудь бродячий торговец.

– И вполне возможно, что он прав, – пожал плечами Куизль.

– Да, но это еще не всё. Когда я вернулся в дом, у очага стояла резная фигурка. Я уверен, что прежде ее там не было. По-моему, это какой-то иудейский первосвященник, хоть я не совсем уверен кто…

Симон резко замолчал. Откуда-то сверху на тропу посыпались мелкие камешки. Он задрал голову и успел заметить, как за кучу бревен юркнул некто маленький, почти ребенок, в плаще и капюшоне.

– Эй, это еще что? – крикнул цирюльник. – Осторожнее!

Полурослик быстро пересек тропу и скрылся за большим валуном. Какое-то время еще слышался шорох шагов, потом все стихло.

– Господи, кто это был? – спросил Симон с изумлением.

Куизль почесал нос и взглянул на скалистый гребень.

– Хм, может, мальчишка-пастух… Видимо, сбежала корова или коза, вот он и гонится за ней. Давай подумаем лучше, кому еще на руку эти убийства, пока…

В это мгновение послышался гул. Симон почувствовал слабую дрожь под ногами.

И в следующий миг весь склон пришел в движение.

Сгорбившись, как старуха, закутанная в платок и в фартуке, Магдалена спешила по тесным переулкам Шонгау.

Она сторонилась многолюдной Монетной улицы и рыночной площади в надежде, что сможет неузнанной добраться до тюрьмы. В полдень горожане по большей части трудились в мастерских, в лавках или в поле, так что навстречу попадалось не так много народу. Всякий раз Магдалена прятала лицо и старалась привлекать как можно меньше внимания.

Все утро она не находила себе места, тревожилась за младшую сестру. Барбара уже несколько часов томилась в камере. Каким образом книги их предка оказались под кроватью сестры, Магдалена так и не поняла. Должно быть, сестра где-то нашла их. Или Рансмайер подсунул их ей, как альраун? Чтобы выяснить это, Магдалена должна была поговорить с Барбарой.

За маленьким Паулем пока присматривала Марта Штехлин. После того как Пауль напал на Рансмайера, стражники хотели забрать и его. Магдалена с большим трудом сумела убедить их оставить мальчика. Он по-прежнему был вне себя, плакал и отбивался, стоило только заговорить с ним; несколько раз грозился вспороть злому доктору живот. Магдалена видела его глаза, полные ненависти, и ей становилось не по себе. Иногда ей с трудом удавалось утихомирить младшего сына…

Женщина тихо выругалась, продвигаясь в тени домов к тюрьме. Теперь она жалела, что не поговорила с Барбарой раньше. Никогда еще положение не виделось ей таким безысходным. Сестра оказалась во власти Рансмайера и бургомистра Бюхнера. Из книг Абриля они и зачитают ей приговор. Как там говорилось в Библии? «Ворожеи не оставляй в живых»[8].

Магдалена понимала: если подтвердятся ее худшие опасения, Барбара сгорит на костре. Вопрос лишь в том, кто возьмет на себя пытки и казнь. Уж точно не отец. Пригласят какого-нибудь палача со стороны. Более того, если отец потерпит неудачу, в колдовстве обвинят и его, и Магдалену, и всю ее семью. Женщина знала по другим процессам, что зачастую хватало имени, произнесенного во время допроса. Как долго Барбара сможет продержаться под пытками, пока не назовет всех, кто ей дорог? Отца, сестру, брата Георга, даже маленьких племянников…

Магдалена завернула за угол и вышла к массивной башне, гнойным нарывом прилепившейся к городской стене. Тюрьма Шонгау. Перед входом с усталым и безучастным видом стояли два стражника с алебардами. Утром, когда уводили Барбару, Магдалена узнала от Андреаса, кто в этот день несет службу у тюрьмы. Именно поэтому она дожидалась полудня, поскольку сейчас в караул заступили Андреас и Йоханнес, которых Магдалена хорошо знала. У жен и того и другого она принимала роды.

Магдалена осторожно двинулась к стражникам. Она по-прежнему горбилась и прятала лицо под платком.

– Эй, старая, пошла вон! – проворчал Андреас. – Нечего тут…

Стражник запнулся, распознав Магдалену, и осторожно огляделся.

– Быстрее, – шепнул он. – Если Бюхнер узнает, нам несдобровать.

Андреас торопливо вынул ключ и отпер дверь, в то время как его напарник смотрел по сторонам, затем повел Магдалену по темному и сырому коридору. Слева и справа тянулись двери в отдельные камеры. Стражник остановился перед последней дверью и отворил ее другим ключом.

– У тебя времени до следующего часа, – прошипел он. – Потом будет смена караула. Поторопись!

Магдалена пригнула голову и вошла в низкую, пропахшую плесенью камеру. Дверь за ней с грохотом захлопнулась.

Барбара сидела у стены напротив, под зарешеченным окошком. Черные волосы падали ей на лицо, платье было порвано и покрыто грязью, глаза блестели. Но она была хотя бы невредима. Различив в тусклом свете старшую сестру, Барбара испытала явное облегчение.

– Магдалена… – начала она с трудом; слезы потекли по ее грязным щекам. – Мне… мне так жаль, я…

Магдалена опустилась на колени рядом с Барбарой и погладила по волосам – как раньше, когда утешала ее по ночам, если младшую сестру мучили кошмары. Все ссоры были позабыты.

– Они не тронули тебя? – ласково спросила Магдалена.

Барбара помотала головой.

– Рансмайер хотел сорвать с меня платье – говорил, что хочет посмотреть, нет ли других доказательств. Но стражники ему не позволили. – Она поежилась и обхватила колени рукам. – Когда дверь открылась, я подумала, это он… вернулся.

– Они его не впустят, – успокоила ее Магдалена. – Я позабочусь об этом. Но тебе и без него хватает бед.

– Я… я была такой дурой, – хрипло проговорила Барбара. – Этими книгами я на всех вас навлекла беду. Я нашла их на чердаке, в нише. Черт знает почему отец спрятал их там. Если б я могла все исправить…

– Ты сглупила, это верно, – ответила Магдалена с печальной улыбкой. – Но это не поможет вытащить тебя. Остается только надеяться, что в Совете книги назовут суеверной чушью. Среди советников есть рассудительные люди, возможно…

– Рансмайер с Бюхнером хотят от меня избавиться! – перебила ее Барбара. Ее охватила злость, страха в глазах как не бывало. – Их ничто теперь не остановит. Я знаю, что оба они нечисты на руку. И им это известно. Потому и вся эта история с альрауном. И вот теперь я сама дала им отличный предлог. – Она встряхнула головой. – Прямо разорваться готова!

– О, это предоставь другим, охотники найдутся, – ответила Магдалена резче, чем намеревалась. – Особенно если ты и дальше будешь твердить о своих подозрениях! Теперь нам… – Ей вдруг стало дурно, беременность вновь напомнила о себе. Магдалена закрыла глаза и поборола позыв к рвоте. – Теперь нам и это не поможет. Так что прекрати.

Она понизила голос. За окошком послышались шаги прохожих.

– Рансмайер терпеть нас не может, это верно, – продолжила она вполголоса. – Конечно же, это он подсунул тебе альраун, чтобы поквитаться с тобой и с отцом. Но все остальное – просто вздор! Темные личности на кладбище, тайные встречи в церкви… Очнись, Барбара! Скажи лучше, зачем ты держала эти проклятые книги у себя под кроватью?

– Я… я и сама не знаю. – Девушка сжалась, в тусклом свете виден был лишь ее дрожащий силуэт. – Тебе разве не хотелось когда-нибудь научиться колдовству? Я думала, что если испробую эти заклинания, то… может, среди них найдется и такое, которое перенесет меня в другое место. Туда, где я уже не буду дочерью палача, где меня никто не знает, где я смогу начать новую жизнь…

– Хотела б и я знать заклинание, которое сейчас перенесло бы нас куда-нибудь в другое место, – ответила Магдалена со слабой улыбкой. – Но поверь мне, я за всю свою жизнь не видела настоящего колдовства. Его не существует. Есть много явлений, которых мы не можем объяснить, и называем это колдовством.

– Значит… значит, среди женщин, которых казнил наш прадед, не было ведьм? – спросила ее сестра. – Ни одной?

– Это были женщины, Барбара, такие же, как мы с тобой. В невыносимых муках они признались во всем, что от них хотели услышать. И тебя ждет то же самое, если ничего не предпринять. – Магдалена поднялась. – Я должна обратиться к Совету. Это наш единственный шанс.

– И как ты собираешься это сделать? – спросила Барбара в унынии. – Никто не станет нас слушать.

– Кое-кто станет. – Магдалена решительно кивнула. – Он выслушает. Потому что в долгу перед нами.

– Берегись!

Симон услышал окрик Куизля и почувствовал на плече тяжелую ладонь. Его рвануло назад, цирюльник попятился и болезненно упал на спину. Там, где он только что стоял, в долину сползла лавина из бревен и камней.

Фронвизер в ужасе посмотрел вверх. Куча бревен исчезла, на том месте теперь чернела голая земля. Послышался грохот – на них с Куизлем скатилось еще одно бревно. Симон пригнулся, и бревно пронеслось, едва не коснувшись его. По склону скатилось еще несколько небольших камней, потом все стихло.

– Спа… спасибо, – выдохнул Фронвизер. – Еще бы секунда, и…

Он поднялся на подгибающихся ногах и отряхнул брюки и жилет. Новый наряд, совсем недавно купленный в Аугсбурге, оказался разорван. Кроме того, Симон получил несколько ссадин, и рубашка была забрызгана капельками крови от царапины на руке. Фронвизера охватила злость из-за испорченной одежды, и он на мгновение позабыл о страхе. Но потом цирюльник осознал: не будь рядом палача, он скорее всего лежал бы сейчас раздавленный у ручья. Симон повернулся к Куизлю: