Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда Пратчетт Терри

Глава 32 Может содержать орехи

Мы приматы, которые умеют рассказывать истории — и в этом отношении мы достигли поразительных успехов.

С того самого момента, как мы начинаем осознавать происходящее вокруг нас, мы живем в мире историй. Мы даже думаем рассказами. Это настолько непроизвольное действие, что мы сами его не замечаем. И наши истории так велики, что их хватает на всю жизнь.

Высоко в небе невообразимо далекие узоры, которые возникли раньше нашей планеты, воплотились в богах и чудовищах. Но еще большие истории встречаются здесь, внизу. Мы живем в целой сети историй, начиная с «откуда мы взялись» и заканчивая «естественной справедливостью» и «реальным миром».

Ах да, «реальный мир». Смерть, который в книгах о Плоском Мире играет роль греческого хора, не перестает удивляться некоторым качествам человеческой природы. Одно из таких качеств, приобретенных нами в результате эволюции, состоит в том, что мы рассказываем самим себе интересную и полезную мини-ложь про чудовищ, богов и зубных фей, используя ее, как некую прелюдию к поистине огромной лжи вроде «Истины» или «Справедливости».

Никакой справедливости нет. Как сказал Смерть в романе «Санта-Хрякус», можно растереть Вселенную в порошок и не найти ни одного атома справедливости. Мы сами ее создали, но, несмотря на то, что признаем это как факт, все равно ощущаем присутствие большой, белой и сверкающей справедливости в своем мире. Это еще одна из наших историй.

Мы любим истории, потому что так сильно на них полагаемся. Мы нуждаемся в них каждый день. И в итоге за несколько тысяч лет создали гигантскую индустрию обслуживания.

Основные формы драматического повествования — архитипичные истории — встречаются в работах древнегреческих драматургов: Эсхила, Аристофана, Еврипида, Софокла… К Древней Греции и в особенности к Афинам восходит большая часть драматических приемов. Но зародились они, без сомнения, еще раньше, поскольку ни одна традиция не начинает свое существование, будучи полностью развитой. «Хор», или группа актеров массовки, которые создают фон для основного действия пьесы, усиливают ее восприятие и высказывают замечания, появился в Древней Греции или даже раньше. То же самое касается и деления всех пьес — по форме, но не обязательно по содержанию, — на комедии и трагедии. А еще, наверное, тех больших и толстых шуток, которыми всегда можно рассмешить зрителей на дешевых местах.

В Древней Греции трагедия была крайним выражением повествовательного императива — природа надвигающейся катастрофы должна была стать очевидной как для зрителей, так и для большей части актеров; но в то же время все должны были понимать, что предотвратить угрозу в любом случае не удастся. Вы, как и положено, были Обречены, — но мы все равно хотим посмотреть, насколько интересным будет ваш Конец. Если вам кажется, что глупо смотреть представление, если вам заранее известен его финал, то задумайтесь вот над чем: когда вы устраиваетесь поудобнее, чтобы посмотреть очередной фильм про Джеймса Бонда, каковы шансы на то, что он не сумеет обезвредить бомбу? На деле сюжет фильма предопределен не хуже древнегреческой драмы, но вы все равно будете его смотреть, чтобы узнать, каким трюком герой воспользуется на этот раз.

В нашей истории роль хора играет ГЕКС. С точки зрения формы, это комедия, хотя по своему содержанию она, скорее, трагична. Эльфы Плоского Мира — это воплощение человеческой злобы и жестокости; они олицетворяют само зло, ведь по традиции у них нет души. Тем не менее, некоторые из их качеств привлекают нас так же, как вампиры, монстры и оборотни. Страшно представить себе день, когда в джунглях умрет последний тигр, или когда в лесу умрет последний оборотень (конечно же, мы знаем, что оборотней, строго говоря, не существует, но мы надеемся, что вы поняли нашу мысль: день, когда человечество перестанет рассказывать истории, станет настоящим бедствием).

На эльфов и йети мы свалили все сверхъестественные аспекты нашей природы; мы чувствуем себя счастливее, когда чудовища бродят в темных дремучих лесах, а не живут внутри нас. В то же время обойтись без них мы не можем — хотя нам и трудно это выразить; в романе «Хватай за горло» ведьма Матушка Ветровоск попыталась обобщить эту мысль: «Людям нужны вампиры. Они помогают не забывать, зачем нам были даны колья и чеснок»[146]. Более точная формулировка принадлежит Г. К. Честертону, который в своей статье, написанной в защиту сказок, оспорил предположение о том, что сказки рассказывают детям о существовании монстров. О существовании монстров дети знают и без сказок, — пишет он. А сказки рассказывают им о том, что этих монстров можно убить.

Истории нужны нам, чтобы понимать Вселенную, но иногда мы забываем о том, что они всего лишь истории. Есть одна пословица о Луне и пальце: когда мудрец показывает на Луну, глупец смотрит на палец. Мы называем себя «человеком разумным» — вероятно, в надежде на то, что это действительно так, однако приматы, увлекающиеся историями, склонны путать Луну с пальцем.

Когда мы видим в Боге непостижимую сущность, обитающую за границей пространства и времени, обладающую невообразимыми познаниями и неописуемой силой — бога бескрайних небес и высот, — наш разум легко поддается вере.

Но приматам этого мало. Невидимые вещи заставляют их скучать. Приматы хотят картинок. И когда они их получают, то бог бескрайнего космоса превращается в бородатого старика, сидящего на облаках. Великое искусство творится во имя Бога, но каждый мазок богобоязненной кисти медленно убивает то, что рисует художник. Мудрец скажет: «Да, но это ведь просто метафора!», а примат скажет: «Да, но такие крохотные крылышки ни за что не поднимут в воздух такого толстенького херувима!» А потом уже не столь мудрые люди населяют небесный пантеон целой иерархией ангелов, усаживают человеческие бедствия на лошадей и записывают размеры Царства Небесного, в котором заточается повелитель бескрайнего космоса. Истории начинают разрушать систему изнутри…

Видеть — значит не верить.

Ринсвинду это известно — вот почему он побуждает Шекспира воплотить эльфов в жизнь. Ведь если уж вас назвали Горчицей, назад дороги нет.

Эльфы не смогли раскусить хитрость Ринсвинда. Не раньше, чем эльфийская Королева прочитала его мысли — после этого судьба мира оказалась в руках 300-фунтового орангутана, который свалился на нее сверху. Несмотря на это, план сработал вполне успешно. Вот слова Оберона, ближе к концу пьесы:

У них нет будущего. Следующий шаг — это обои в детской. Что же касается ведьм:

Они вне конкуренции. Что такое потрох? Внутренности. Определенно вне конкуренции. В пьесе «Макбет» именно ведьмы оказываются в центре внимания, хотя и появляются на сцене всего три раза. Они, наверное, даже получали письма от поклонников. Феи присутствуют на сцене большую часть «Сна в летнюю ночь», но всех затмевает Моток, и только образ Пака содержит в себе намек на древнее зло. Их упаковали, проштамповали и отправили прямиком в их Чудесный Лес.

Справедливости ради стоит заметить, что Шекспировский Оберон — тоже не образец безмятежности. Он использует сок цветка под названием «праздная любовь», чтобы заворожить Титанию, Королеву Фей, когда узнает, что она завладела ребенком-подменышем и хочет забрать его себе. Он заставляет ее влюбиться в Мотка, который к тому моменту уже успел превратиться в осла. В итоге его желание удовлетворяется, а Королева, отдав ему ребенка, в сложившихся обстоятельствах чувствует себя вполне счастливой. Но это всего лишь малозначительная, облагороженная пакость, капризная перебранка, а вовсе не война.

Искушение перед неизвестностью постепенно сменяется напыщенной реальностью конкретных образов, стоит вам увидеть, как с них опадают блестки. Бог Экстеллекта, воплощенный Авраамом, выглядел намного убедительнее золотых (а, может быть, просто позолоченных) истуканов. Но когда художники эпохи Возрождения начали изображать Бога в виде бородатого старика на облаке, они открыли дверь для сомнений. Просто образ оказался не столь внушительным. Картины, которые рисует радио, всегда намного лучше тех, что показывают по телевизору.

В течение нескольких последних веков человечество занималось уничтожением собственных мифов. Вера и суеверие, упорно сопротивляясь, постепенно уступали место критическому осмыслению фактов. Сейчас они, возможно, в какой-то мере испытывают новый подъем: многие рациональные мыслители жалуются на распространение различных культов и странные ответвления Нью-Эйджа… Но все это лишь тени старых мифов и верований; они уже давно лишились своих зубов.

Наука сама по себе — это не Ответ. В ней есть свои мифы. Мы показали вам некоторые из этих мифов — или, по крайней мере, показали, как они выглядят с позиции наших убеждений. Яркий пример — это неумелое обращение с антропным принципом, как в случае рассуждениями об углеродном резонансе без учета поправочного коэффициента для красных гигантов.

Часто мы не понимаем, в чем состоит идеал научного метода. Конечно, его традиционная формулировка — это чрезмерное упрощение, но научные взгляды на мир в целом отражают его суть. Критически относитесь ко всему, что вам говорят. Не принимайте авторитетных слов на веру. Наука — это не система убеждений — ни одна такая система не станет учить вас сомневаться в ней самой. Но наука поступает именно так. (Правда, многие ученые все же воспринимают науку как систему убеждений. С ними нужно быть начеку.)

В наше время наибольшую опасность представляют те мифы и идеологии, которые еще не были уничтожены в ходе восхождения приматов. Они все еще крепко удерживают свои позиции на мировой арене, причиняя горе и сея хаос — но трагизм ситуации еще и в том, что все эти деяния не преследуют никакой цели. Они, по большей части, не играют никакой важной роли. Некоторые вопросы — как, например, проблема аборта, имеют определенное значение, но даже в этом случае их сторонники предпочли бы избежать необходимости выбора. Мини-юбки или длина бороды не имеют значения — глупо и опасно поднимать из-за них большую шумиху, живя на планете, которая от переизбытка людей едва не лопается по швам. Поступая так, мы ставим мемплекс выше блага всего человечества. Это поступок в духе варвара, разум которого настолько оторван от реальности, что последствия, вызванные местным мемплексом, не оказывают на него непосредственного влияния. Источник проблемы — не наивные молодые люди, которые становятся террористами-смертниками, взрывая бомбы или сталкивая авиалайнер с небоскребом; настоящая причина — в стариках, которые заставляют этих молодых людей поступать подобным образом ради горстки каких-то мемов.

Мы полагаем, что ключевые мемы в данном случае не имеют отношения к религии, несмотря на то, что их часто вменяют религии в вину — по большей части это просто дымовая завеса. Мотивацией тех самых стариков служат мемы политического толка, в то время как мемы религиозные — это всего лишь одно из средств в их арсенале. Но главная трагедия состоит в том, что они живут в ловушке собственных историй. Матушка Ветровоск никогда бы не допустила подобной ошибки.

Эльфы до сих пор остаются с нами, живя в нашем разуме. Но для борьбы с ними у нас есть свои средства — это Шекспировский гуманизм и критическое мышление, поощряемое наукой. И да не прекратится эта борьба во веки.

Но для этого нам нужно придумать подходящие истории. Вместе с нашими историями мы прошли длинный путь. Есть много разумных существ, но только одно из них рассказывает истории. И это мы, Pan narrans.

А как же Homo sapiens? Нам кажется, что к этому стоит стремиться…

КОНЕЦ